 кажетсЯ, Я держу себЯ даже слишком просто...  -  горЯчо  возразил
Њижуев.
     Џодгурский чуть-чуть пожал плечами.
     - ‚от вы говорите "слишком"... „лЯ менЯ  не  будет  "слишком",  если  Я
возьму да и расскажу Ћпалову, что менЯ мучает, а вы в этом видите "слишком":
вам кажетсЯ, что, откровенничаЯ со мной, вы снисходите! ‚ам, пожалуй, уже  и
стыдно своей откровенности? ‚едь правда?
     ’он Џодгурского  стал  дерзким,  и  какаЯ-то  непонЯтнаЯ  мстительность
зазвучала в нем.
     - ‚ы сами этого, может быть, и не замечаете! - с торжеством сказал он.
     - ‚от видите... - скорбно сказал Њижуев и пожал широкими плечами.  -  “
другого вы бы и не заметили этого, а мне не прощаете... ‚ы слушаете менЯ  и,
наверное, думаете, что Я ломаюсь или самодурствую на свой  манер...  ‘  жиру
бешусь.
     Џодгурский невольно смутилсЯ и засмеЯлсЯ.
     - Ќе буду отрицать. Ќемного есть...
     - „а... - грустно кивнул головой Њижуев. - ‚ы не хотите видеть,  что  Я
искренне рад поговорить с вами, потому что мне кажетсЯ, будто вы  относитесь
ко мне - дурно или хорошо - независимо от моих миллионов!..
     - џ думаю!.. - сказал Џодгурский и  против  желаниЯ  припустил  лишнего
благородства.
     € разом уловив эту фальшь, оба замолчали: Њижуев  угрюмо  и  бессильно,
Џодгурский с досадой.
     "‘умасшедший какой-то!" - подумал он, за свою фальшь раздражаЯсь не  на
себЯ, а на Њижуева.
     ‚ раскрытое окно  было  видно  темное  движущеесЯ  море;  с  набережной
долетали глухие стуки копыт и отдаленнаЯ музыка. Џодгурский чувствовал,  что
надо скорее говорить, но сразу не  нашелсЯ.  Њолчание  продолжалось,  и  чем
дальше, тем труднее было возобновить разговор. Љак будто что-то  оборвалось.
€ стало тЯжело, точно напрасно и бессмысленно было потрачено то, чего в душе
мало. Њижуев тЯжело вздохнул и расправил скрещенные на столе могучие руки.
     - Ќу, пойду... - выговорил он.
     - Људа? Џосидите.
     - Ќет, у менЯ голова что-то болит. „о свиданиЯ.
     Џодгурский с досадой неприметно пожал плечами.
     "’ьфу, черт, какой тЯжелый!.." - подумал он.
     € в эту минуту  ему  бросилсЯ  в  глаза  бумажник,  забытый  на  столе.
Џодгурский хотел позвать Њижуева, но что-то удержало его.
     Њижуев вышел на тротуар и тихо побрел в сторону сада.
     Ќечто странное осталось в памЯти и мучило его: не то это  был  тЯжелый,
неудачный, глупый разговор с каким-то проходимцем, не то какое-то торопливое
движение за его спиной, когда он выходил из ресторана.
     - —то такое?
     € вдруг  он  вспомнил,  что  забыл  бумажник.  €  прежде  чем  подумал,
почувствовал, что произошло скверное. ЌеЯснаЯ мысль родилась в нем,  и  одну
минуту он хотел скорее уйти, но потом поймал себЯ на мысли,  что  Џодгурский
украдет, и ему стало неловко. Њижуев повернулсЯ и вошел обратно в ресторан.
     Џодгурский чуть не наткнулсЯ на него. € по  одному  взглЯду  на  слегка
растерЯнное, но в то же времЯ наглое лицо, с враждебными, готовыми к  защите
глазами, Њижуев гадливо понЯл, что это правда.
     ‘ минуту они смотрели друг на  друга  в  глаза.  Џотом  Њижуев  неловко
выговорил:
     - џ тут забыл кошелек.
     Џодгурский мигнул глазами, вскинул брови и весь пришел в движение,  как
бы готовый лететь на поиски:
     - ђазве?.. џ не видал. —еловек!
     - Ќе надо... - тихо возразил Њижуев.
     - Љак не надо... надо поискать... - засуетилсЯ Џодгурский, но лицо  его
стало похоже на пойманного, но еще готового кусатьсЯ зверЯ.
     Њижуев прЯмо посмотрел ему в глаза.
     - Њне ведь это неважно... - путаЯсь, проговорил он.
     …му вдруг страстно захотелось, чтобы Џодгурский понЯл, что он не  может
сердитьсЯ за эти проклЯтые деньги, и прЯмо, просто сказал.
     Ќо лицо Џодгурского стало еще злобнее и даже как будто  оскалились  его
готовые укусить зубы.
     - —то вы хотите сказать?.. џ говорю, что не видал!..
     Њижуев коротко посмотрел ему в глаза, криво усмехнулсЯ и вдруг,  махнув
рукой, пошел назад.

        VIII  

     Љогда Њижуев вернулсЯ домой, сел  за  письменный  стол  и  по  привычке
потЯнул к себе кучу писем и телеграмм, вошла ЊариЯ ‘ергеевна, всЯ  свежаЯ  и
сиЯющаЯ, как будто вносЯщаЯ с собой облако горного воздуха и запах цветов  и
морЯ. € сразу - по беспричинно улыбающемусЯ лицу и по  ускользающему  блеску
глаз - Њижуев почуЯл, что она, еще  не  сказав  ни  слова,  чего-то  хитрит.
•итрит и боитсЯ, как боЯтсЯ только красивые женщины, и тонкаЯ, и  прозрачнаЯ
лукаваЯ игра красоты, слабости, беззащитности и лжи придает им раздражающую,
неуловимую загадочность.
     Ћна громко позвала его, чересчур легко и оживленно подбежала и положила
теплые руки на его массивные плечи.
     - Ђ, ты уже вернулсЯ!.. Њилый, Я за тобой соскучилась!
     Њижуев посмотрел ей  прЯмо  в  глаза,  мелькающие  темными  русалочьими
искорками,  и  насупилсЯ.  ’ысЯчи  острых  и  больных  подозрений  мгновенно
родились в нем, и сейчас же сердце стало тЯжелым и неровным.
     - …сли бы ты знал, как было  весело!..  Њы  ездили  по  ‘имферопольской
дороге,  далеко-далеко!..  ‚сю  дорогу  дурачились,  пели,  хохотали.  Џотом
ужинали в ѓурзуфе!
     Њижуев внимательно и молча смотрел на нее, и под этим тЯжелым  взглЯдом
нежное личико слегка порозовело, фигурка стала гибка, как  у  кошки,  зрачки
засветились неверным, фальшивым светом.
     - Ќет, в самом деле... ’ы не сердишьсЯ  на  менЯ,  ’еодор,  что  Я  так
ветреничаю?.. - заглЯдывала ему в глаза хорошенькаЯ женщина. - џ тебЯ совсем
забросила!.. Ћтчего ты с нами не поехал?  ’ак  было  весело!..  Ђ  без  тебЯ
все-таки не то!
     Ћна хотела поцеловать, изогнувшись всем своим гибким телом и как  будто
нарочно тронув его упругостью своей груди.
     Њижуев раздраженно отодвинулсЯ.
     - ‘лушай, Њэри, не хитри, пожалуйста!.. - неловко сказал он.
     - —то такое?.. - сделала ЊариЯ ‘ергеевна большие искренние глаза. Ќо  в
них еще прозрачнее и светлее показалась трусливаЯ женскаЯ ложь.
     - џ же вижу, что с  тобой  что-то  случилось,  -  с  трудом  проговорил
Њижуев. - Ќу, и не лги... говори прЯмо!.. ќто лучше.
     ЊариЯ ‘ергеевна засмеЯлась фальшивым русалочьим смехом  и  прильнула  к
нему  всем  телом-грудью,  руками,  ногами  и  щекочущими  волосами,  видимо
стараЯсь укротить его дурманом своего запаха, жара и упругости.
     € от этой лживой ласки все тело  Њижуева  вместо  обычного  возбуждениЯ
охватило невыносимое физическое раздражение.
     - „а оставь, Я говорю!.. - грубо выставил он плечо навстречу ее ласке.
     - Љакой ты странный...  —его-то  сердишьсЯ!..  -  неискренне  удивленно
начала было ЊариЯ ‘ергеевна и почти силой попыталась обнЯть его.  Ќо  Њижуев
оттолкнул и, видимо, сделал ей больно, потому что хорошенькое лицо стало  на
мгновение испуганным и жалким. - ‚от, ей-Ѓогу...
     - ѓовори же!.. - вдруг бешено крикнул он. ЊолодаЯ женщина испугалась  и
отошла, издали глЯдЯ прозрачными, все-таки лгущими глазами.
     - „а ничего... так, пустЯки... џ даже не хотела тебе говорить...
     •олод прошел под волосами Њижуева. Ћн почувствовал, что если она сейчас
же не скажет, то он потерЯет сознание от бешеного взрыва  и  сделает  что-то
страшное.
     €, должно быть, она почувствовала это, потому что осторожно подошла  и,
точно пробуЯ, положила на его круглый локоть самые кончики пальцев.
     - ‚идишь ли... ты не сердись... тут ничего нет такого... ‚  ѓурзуфе  мы
ужинали на балконе, знаешь, над морем... там замечательно красиво и...
     Ћна тЯнула, продолжаЯ осторожно держатьсЯ пальцами  за  его  локоть,  и
Њижуев чувствовал, как эти изЯщные пальцы тихонько дрожат.
     “веренность в том, что случилось что-то гадкое и непоправимое,  выросла
в мозгу Њижуева с безумной силой.
     - ѓовори!.. - в остром порыве злобы и боли крикнул так, что  голос  его
полетел по всей квартире.
     ЊариЯ ‘ергеевна как-то осела назад, и глаза у нее стали совсем круглые,
как у испуганной кошки.
     - ‚идишь ли... - торопливо забормотала  она,  проглатываЯ  слова  и  не
двигаЯсь с места. - џ встретила там  ‚асю...  мужа...  Џопросил  менЯ  зайти
переговорить с ним... Ќе нужно было? -  неожиданно  спросила  она,  и  видно
было, что сама знает, что не нужно, и опЯть лжет, спрашиваЯ об этом.
     Њижуев молчал и дышал неровно.
     ЊариЯ ‘ергеевна осторожно подвинулась и опЯть дотронулась до его руки.
     - ’ы сердишьсЯ?.. - спросила она тем же тоном, в котором Ясно было, что
она видит его гнев и стараетсЯ представитьсЯ наивной, не понимающей этого.
     Њижуев вдруг бешено поднЯлсЯ и молча отшвырнул ее. ЊариЯ ‘ергеевна чуть
не упала через кресло и, только извернувшись, как падающаЯ  кошка,  гибко  и
цепко удержалась за его ручку.
     - Љакой ты... - начала она побледневшими губами.
     - ‘кажи, пожалуйста... - зловещим сдержанным голосом заговорил  Њижуев,
глЯдЯ на нее  с  холодной  ненавистью.  -  Ђ  ты  думаешь,  что  Я  могу  не
сердитьсЯ?.. ‡ачем ты лжешь!..
     - Ќо что же Я такого сделала... - уже искренне беззащитно  пробормотала
ЊариЯ ‘ергеевна.
     - —то?.. Ђ то... - Њижуев помолчал, отыскиваЯ  слово  и  со  страданием
чувствуЯ, что его не найти, а скажетсЯ другое.  -  Ђ  то...  что  что-нибудь
одно: или прЯмо признайсЯ, что Я длЯ тебЯ ничто, что  ты  пошла  ко  мне  на
содержание и... или...
     Њижуев оборвалсЯ. …му вдруг стало жалко себЯ; он так любил эту женщину,
пожертвовал  длЯ  нее  дорогим  человеком,  сделал  подлое,  грЯзнее   дело,
обманывал, лгал и думал, что хоть за это она будет близка  ему;  €з-за  этих
уже  не  раз  настойчиво  повторЯющихсЯ  свиданий  с  мужем   было   столько
мучительно-унизительных сцен ревности, он даже пересилил себЯ, призналсЯ ей,
что его мучит будто она ушла к нему  только  из-за  денег.  €  теперь  вдруг
увидел, что это так и есть: - она никогда не любила его, любит того,  готова
опЯть отдатьсЯ ему, а лжет и обманывает его, как дурака, только  из  страха.
Ћн почувствовал себЯ смешным; глупым и жалким.
     - ’ак не сделает последнЯЯ тварь!..
     ќти  слова  он  выкрикнул  в  целом  взрыве  бешеных  грубых  слов,   и
непобедимаЯ  потребность  охватила  его:  ударить  ее,  сделать  жестокое  и
унизительное до последней степени, чтобы доказать, что если она пошла к нему
за деньги, то она и есть  его  собственность,  тварь,  с  которою  он  может
сделать все, что захочет.
     € только когда он увидел в ее глазах бессильный страх покорной  рабыни,
Њижуеву вдруг стало так тЯжело и гадко, что он грузно сел  к  столу,  поднЯл
руки и схватилсЯ за голову, стараЯсь не видеть и не думать ничего.
     Ќесколько минут продолжалось молчание. Њижуев все сидел, и его огромнаЯ
голова, беспомощно опущеннаЯ на руки, казалась †алкой и беззащитной.
     ЊариЯ ‘ергеевна долго стоЯла на месте и пугливо смотрела на него. Џотом
в глазах ее мЯгко и  трогательно  засветилась  милаЯ  женскаЯ  жалость.  Ћна
тихонько шевельнулась, робко подошла, остановилась, и Њижуев услышал быстрое
неровное биение ее сердца.
     Ќежные теплые пальцы чуть-чуть, как дыхание, коснулись его волос.

        IX  

     ’акие сцены были уже не раз и повторЯлись все чаще и чаще, со  зловещим
нарастанием. ЉаждаЯ новаЯ была безобразнее и бессмысленнее предыдущей. ЊариЯ
‘ергеевна не понимала их: порой она с жестоким раскаЯнием упрекала  себЯ  во
всевозможных  преступлениЯх,  которых,  в  спокойном  состоЯнии  не   могла,
признать. Ћна видела, что на их жизнь  надвигаетсЯ  какое  то  неотвратимое,
несчастье, но как прекратить этот кошмар, не знала. € страдала  бессильно  и
жалко.
     € ужаснее всего, была потерЯ  уважениЯ  к  себе  и  та  грЯзь,  которую
порождали  эти  безобразные  сцены.  Ћни  унижали  и  ставили   в   какую-то
зависимость от окружающих, даже от прислуги. ‘о всех, сторон смотрели  глаза
и слушали уши любопытных чужих людей, которым было все равно,  страдают  или
просто дурЯт они, а было только занЯтно, как на  представлении.  Џриходилось
сдерживать голоса, быстро прЯтать  мучительные  слезы,  придавать  фальшивые
выражениЯ искаженным от боли лицам и чувствовать себЯ несчастнее  последнего
лакеЯ.
     ‚ последнее времЯ такие сцены начали кончатьсЯ только  с  истерикой,  с
полным  изнеможением.  Љак  будто  с  них  обоих   слетало   все   красивое,
интеллигентное и благородное, и в дикой Ярости корчились какие-то полоумные,
которые сами уже не знают, зачем и что  кричат  друг  другу  в  лицо,  думаЯ
только о том, чтобы как можно больнее уЯзвить и обидеть,
     ‚ременами ЯвлЯлось уже отчаЯние и желание какого  бы  то  ни  было,  но
только конца. Љазалось, что уже последнЯЯ ссора, и за нею все кончено. Ќо  в
ту самую минуту, когда боль и Ярость доходили до крайнего предела, вдруг все
падало, нервы ослабевали, начинались слезы,  уступки  и  вдруг  болезненное,
неожиданное возбуждение, бросавшее их друг на друга в жгучем  сладострастном
припадке.  Ђ  потом  наступало  сознание  нелепости  всего  происшедшего   и
безнадежного, мучительного раскаЯниЯ.
     - Њы сумасшедшие! - говорила ЊариЯ ‘ергеевна  с  отчаЯнием  и  плакала,
прижимаЯсь к Њижуеву, как бы ища защиты, а он страдал молча  и  видел  перед
собою черную неизбежную пропасть конца.
     € так же прошла дикаЯ сцена в этот день.
     Љогда ЊариЯ ‘ергеевна, замученнаЯ, мЯгкаЯ и горЯчаЯ, с мокрым  от  слез
лицом и потемневшими глазами, лежала с ним, и еще не удовлетворенное желание
тЯнуло их друг к другу  с  болезненно  обостренной  силой,  она  тихонько  и
искренне рассказывала ему:
     - џ знаю, что длЯ твоего спокойствиЯ мне не следовало  этого  делать...
Ќо неужели ты можешь думать?.. Њне просто  стало  жалко:  он  показалсЯ  мне
таким несчастным. Ѓольной... ‚едь как бы то ни было, а все-таки  Я  виновата
перед ним!..
     € не то усталому, не то проЯснившемусЯ после бури  мозгу  Њижуева  и  в
самом деле казалось, что это так просто и естественно:
     "Љонечно, она виновата перед ним... и как бы то ни было,  когда-то  она
любила его..."
     Ђ все подозрениЯ казались совершенно нелепыми, ни на чем не основанными
- какими-то омерзительными капризами.
     - Џрости менЯ... џ правда сумасшедший... - страдаЯ от  жалости,  любви,
раскаЯниЯ и презрениЯ к себе самому, говорил Њижуев и целовал мокрое горЯчее
личико.
     € ей казалось, будто все кончилось, теперь они  объЯснЯтсЯ,  он  увидит
всю нелепость своих подозрений, и с завтрашнего днЯ  все  пойдет  счастливо,
как никогда. € она торопилась высказатьсЯ:
     - џ знаю, что ты думаешь, будто Я не любила тебЯ и пошла ради  денег...
џ знаю, ты имеешь право так думать... џ пустаЯ и гадкаЯ, но все-таки это  не
так: Я тебЯ люблю больше  жизни!..  ’ы  мне  всегда  нравилсЯ,  давно...  ’ы
такой... большой, сильный, чуткий!..
     ‚ комнате было темно, и лицо Њарии ‘ергеевны смутно  белело  на  темной
подушке дивана. ѓлаза казались у нее большими, как две пропасти.  €  голосок
звучал нежно и порывисто, как у обиженного ребенка.
     - Њне нравилось, что ты сознаешь свою силу,  и  все  подчинЯютсЯ  тебе.
Љонечно, было приЯтно, что ты можешь бросить длЯ менЯ столько, что Я  и  всЯ
того не; стою... Ќо мало ли там было богатых людей! …сли б Я захотела...  Ќо
ты больше, сильнее всех!.. Њы, женщины, любим в мужчине силу и власть...
     Њижуев со слезами нежности и умилениЯ целовал ее, и было  так  тепло  и
счастливо от  ее  тихих,  влюбленных  слов.  Ћна  шептала  так  торопливо  и
искренне, была такаЯ горЯчаЯ, покорнаЯ и сладострастнаЯ. €  ЯвлЯлось  гордое
сознание своей силы, сознание, что она любит его и отдаетсЯ ему, как солнцу,
выше которого длЯ нее нет ничего.
     -  џ,  глупаЯ,  не  могу  этого  передать,  -  тихонько  шептала  ЊариЯ
‘ергеевна. - “ менЯ была такаЯ однообразнаЯ, скучнаЯ  жизнь,  казалось,  что
уже все кончено и впереди нет ничего... а ты внес что-то Яркое,  сильное,  Я
прЯмо с ума сошла от счастьЯ!.. Њечтала о  тебе,  бегала,  как  девочка,  за
тобой...
     - Ќо ведь это не Я внес...  -  с  бессознательной  пытливостью  спросил
Њижуев, и голос его слегка вздрогнул от страха.
     - Ќет - ты! ’ы... такой, как есть:  большой,  сильный,  могущественный,
как царь!.. Ќо это не главное: если бы ты был беден, Я все равно отдалась бы
тебе. ’ы мое все! - трогательно стыдЯсь и стыдливо, и бесстыдно прижимаЯсь к
нему всем телом, горЯчо спорила ЊариЯ ‘ергеевна.
     Ћна еще что-то шептала, раскрываЯсь  под  его  лаской,  как  цветок,  и
Њижуеву все ничтожнее и непонЯтнее казались все прежние мысли и муки.
     "џ просто дикий самодур!" - думал он.
     € ему хотелось, чтобы она  еще  говорила,  еще  рассеивала  его  мысли,
спорила, доказывала.
     - Ќо ведь... твой муж был и умнее, и талантливее менЯ... —то  такое,  в
сущности, Я?..
     Ћн допытывалсЯ сдержанным голосом, скрываЯ свое желание и пугаЯсь этого
допроса, как будто скользил над пропастью. €, замираЯ  от  страха,  старалсЯ
переспорить ее, напомнить ей мужа, доказать, что он был лучше его.
     - ‡а что же ты менЯ полюбила?.. Ќе за то же, что Я здоров, как  бык?  -
нарочно оскорблЯЯ себЯ, говорил он и весь напрЯгалсЯ  в  страстном  ожидании
милых опровержений, страстных, возвышающих слов.
     ЊариЯ ‘ергеевна  страшно  оскорбилась.  ‚се  тело  ее,  точно  внезапно
обнаженное и выброшенное на улицу, возмутилось, и она стала уверЯть, что это
не то, не то.
     - ’ак что же?
     Ћна не сразу ответили, не найдЯ ни слов, ни чувств; было  темно,  и  не
видно было выражениЯ ее глаз. Њижуев ждал и  с  ужасом  чувствовал,  как  во
мраке души рождаетсЯ и ползет скользкое страшное подозрение.
     ’огда  она  стала  доказывать,  что  он  умнее;  лучше;   оригинальнее.
„оказывала страстно, волнуЯсь и спеша. Ќо он все-таки возражал и  фальшивым,
зловещим голосом говорил, что муж ее замечательный, прекрасный  человек.  Ћн
рисовал его правдиво, нестерпимо мучаЯ и унижаЯ самого  себЯ.  €  вот  перед
Њарией ‘ергеевной Ярко стала вырисовыватьсЯ знакомаЯ фигура - бессознательно
милое до сих пор лицо человека доброго, красивого, нежного, оригинального  и
чуткого, как никто.  ѓде-то  отдаленно,  возбуждаЯ  тонкую  до  неуловимости
грусть, пробудились воспоминаниЯ о пережитом счастье, о первых  ласках.  Ћна
испугалась и стала спорить, странно, точно оспариваЯ не  Њижуева,  а  что-то
внутри самой себЯ.  €  болезненно  настороженное  ухо  Њижуева  уловило  эту
странную нотку надломившегосЯ женского  голоса.  ‚  его  собственном  шепоте
что-то зловеще изменилось: он  спорил  суше,  холоднее,  с  непонЯтным  злым
упорством. € вдруг ЊариЯ ‘ергеевна заметила, что не знает, что сказать,  чем
доказать, за что же она полюбила Њижуева, если не может отрицать, что муж ее
был необыкновенный, милый, замечательный человек.
     € сквозь страстный шепот, среди любовных  слов  и  уверений,  незаметно
стало высовыватьсЯ нечто безобразное, неожиданное и ужасное,  как  глумливаЯ
рогатаЯ голова ночного кошмара, рожденного тьмой.
     ‘разу без слов стало понЯтно, что она любила и еще до сих пор не забыла
мужа, что ее увлекла именно та жажда новой блестЯщей жизни, от  которой  она
отреклась с таким упорством и, как казалось ей, с такой искренностью.
     € договорившись до этого, ЊариЯ ‘ергеевна,  растерЯннаЯ  и  ослабевшаЯ,
вдруг неловко  замолчала,  с  ужасом  сознаваЯ,  что  каждаЯ  секунда  этого
молчаниЯ губит ее. Њижуев ждал,  по-прежнему  придавливаЯ  ее  мЯгкую  грудь
тЯжелым плечом и не снимаЯ  ноги  с  ее  круглых  теплых  ножек.  ѓлаза  его
пристально и прЯмо глЯдели во тьму, и все замерло в  этом  ужасном  ожидании
того, что он уже видел. € леденЯщий  неотвратимый  холод  откуда-то  изнутри
стал отделЯть их друг от друга. Ћна еще попыталась  что-то  сказать,  но  не
могла, и вдруг бессильно заплакала.
     - ‡ачем ты менЯ мучаешь!.. џ ничего не знаю... ничего...
     Њижуев молчал и тЯжко дышал, чувствуЯ, как все тело его, сердце и  мозг
погружаютсЯ в черную пустоту.
     ЊариЯ ‘ергеевна всхлипнула и замолчала. Ћн молчал и чего-то ждал.  Ћна,
не переставаЯ плакать, робко поднЯла на него глаза, и вдруг резкаЯ  пощечина
со страшной злобой хлестнула ее по лицу.
     - Ђй!.. - крикнула ЊариЯ ‘ергеевна и от ужаса и боли на  мгновение  как
будто потерЯла сознание.
     - „рЯнь!.. - хрипло выговорил Њижуев. ’Яжелый и громадный, невидимый  в
темноте, он перелез через нее, стараЯсь  не  касатьсЯ  теплого  неподвижного
тела, и быстро, натыкаЯсь впотьмах на мебель, вышел из комнаты.
     - Љончено!.. - глухо сказал в нем какой-то голос.
     Ћн остановилсЯ посреди кабинета и широко  открытыми  глазами  уставилсЯ
перед собой. ’ам, позади, чуткое ухо уловило бы какие-нибудь звуки,  но  все
было тихо, как будто умерло. Ћн  боЯлсЯ  двинутьсЯ  хоть  одним  пальцем,  и
казалось, что если двинетсЯ - будет смерть. ‚се существо  его  было  -  одна
невероЯтнаЯ боль.  ‘трашный  стыд,  глубочайшее  одиночество  и  смертельнаЯ
разрывающаЯ сердце жалость и к себе, и к ней хаотически спутались с холодной
злобной радостью, точно он наконец отомстит кому-то, назло уничтожит  самого
себЯ.
     - Љончено!.. - повторил Њижуев, странно улыбаЯсь.
     Ћн хотел остановить эту нелепую улыбку, но  она  все  ширилась,  росла,
дергала, он не мог удержать прыгающих  челюстей,  и  вдруг  лицо  его  стало
кривитьсЯ в страшной, безумной судороге.

        X 

     „ень был ветреный, и все море, покрытое белыми  барашками,  резко-синее
вдали и Ярко-зеленое вблизи,  не  двигалось,  а  как  будто  крутилось.  ‚се
казалось  резким  и  пестрым:  тени,  солнечный   свет,   нарЯдные   туалеты
провожающих пароходы дам,  борты  и  снасти  парохода.  ‚етер  все  наполнЯл
прихотливым рвущим движением, и оттого мир казалсЯ непомерно большим, а люди
и городок, пестревший за бухтой, очень маленькими, как будто игрушечными.
     Ћтхода парохода ждали долго, и Њижуеву,  и  Њарии  ‘ергеевне  было  так
грустно, тЯжело и неуютно.
     ѓлухо тарахтела лебедка, поднимаЯ и опускаЯ в трюм  тЯжелые  Ящики.  Џо
сходнЯм, на палубе и на набережной нетерпеливо двигалась  пестраЯ  толпа,  в
которой, казалось, очень много дам. ‘ берега кричали на борт,  с  бортов  на
берег, перебрасывались цветами, которые резким ветром относило в воду.  „амы
придерживали полЯ шлЯп; их  юбки  то  развевались,  то  обхватывали  колена,
бесстыдно показываЯ  мЯгкие  очертаниЯ  ног  и  сообщаЯ  всему  нетерпеливый
минутный характер. € в то же времЯ казалось, что пароход никогда не отойдет,
никогда не кончитсЯ погрузка бесконечных  Ящиков.  Џорой  начинала  неистово
реветь пароходнаЯ глотка, и ревущий могучий  стон  ее  покрывал  все  звуки,
поднималсЯ все выше и выше, и когда уже уши начинали  болеть  и  становилось
мучительно, рев вдруг обрывалсЯ, коротко вскрикивал и  замирал.  ‘тановилось
странно тихо, и долго было слышно вдали в  горах  отлетающее  эхо.  Ђ  потом
опЯть поднималсЯ резкий торопливый говор и неуклюже тарахтела лебедка.
     Њижуев  стоЯл  на  борту  и  томилсЯ  страшной  гнетущей  тЯжестью.  Ћн
чувствовал, что ЊариЯ ‘ергеевна поглЯдывает  на  него,  и  искоса  видел  ее
темные,  старающиесЯ  быть  спокойными  и  улыбающимисЯ,  глаза,  в  которых
прозрачно стоЯли слезы.
     Ћна ничего не  говорила.  ђешение  было  принЯто  еще  вчера,  и  после
тЯжелого нудного разговора теперь уже не о чем было говорить.
     - Ќу, что ж... Љончено, кончено... -  беззвучно  повторЯла  себе  ЊариЯ
‘ергеевна, и только рука ее в белой перчатке без нужды перебирала  по  Яркой
цепи борта. ’олько  по  этому  непрерывному,  напрЯженному  движению  Њижуев
понимал, что думает и чувствует она, какаЯ безысходнаЯ  тоска  разрывает  ее
маленькое  сердце.  Ѓыло  мучительно  жалко  ее,  и  чувствовалась  какаЯ-то
бесконечнаЯ вина. Ќо в то же времЯ в душе было пусто, и возврата к прошлому,
к ласкам, совместной жизни и взаимной теплоте нельзЯ было представить  себе.
—то-то оборвалось.
     "—то ж, проживет и без менЯ, - думал Њижуев, неподвижно глЯдЯ в пеструю
толпу. - Ѓудет жить тою же нарЯдной, веселой жизнью, ни в чем  не  нуждаЯсь,
кроме весельЯ".
     …му представилось,  что  она  может  найти  другого  мужчину,  которого
полюбит так же, как и его, и который будет любить ее уже всегда  искренне  и
благодарно, с  теплым  умиленным  уважением.  Ќо  почему-то  этот  новый  не
рисовалсЯ ему,  и  вместо  него  припоминалось  то  черноусое  круглое  лицо
Џархоменко, то отвислые губы биржевика.
     "€ это может быть... - думал Њижуев. - “ нее ведь была  любовь  чистаЯ,
искреннЯЯ, она сменила ее на менЯ, потому что Я дал  ей  новые  впечатлениЯ,
возможность беззаботной и веселЯщей жизни. ’еперь ей уже трудно вернутьсЯ  к
прежнему... надо  продолжать...  €  будет  веселитьсЯ,  капризно  одеватьсЯ,
смеЯтьсЯ, нарЯжатьсЯ... Џока  жизнь  сама  не  побледнеет  и  не  растает  в
пустоте... †алко!.. Ќо Я сам виноват... —то ж... Ђ Я буду жить,  как  жил...
будет скучно, нудно и одиноко! Џусто!"
     ‡аревела меднаЯ глотка,  потрЯсаЯ  воздух,  задрожала  палуба,  и  одну
минуту казалось, что и небо, и море дрожат от этого нечеловеческого  голоса,
отдающегосЯ в горах. Ќа палубе закричали, задвигались, замахали платками.
     ЊариЯ ‘ергеевна  побледнела,  и  в  ее  темных  глазах  выразилась  уже
покорнаЯ  тоска.  ‘жалось  сердце  Њижуева,  и  в   эту   последнюю   минуту
обнаружилась пустота между ними и теперь  хотелось  одного:  не  тЯнуть  бы!
‘корее!
     Ћни оба почувствовали безнадежную тоскливую нежность.
     ЌельзЯ было заметить  момента,  когда  стал  отходить  пароход,  только
зеленаЯ мутнаЯ полоса воды вдруг расширилась  и  стала  расти  между  мокрой
стеной набережной и его черным бортом.
     Њижуев стоЯл на палубе и долго  смотрел,  отыскиваЯ  в  толпе  светлую,
охваченную ветром фигурку Њарии ‘ергеевны. Џароход шел, и уже  между  ним  и
берегом показались барашки свободных волн. Њол все уменьшалсЯ и  уменьшалсЯ,
но еще долго Њижуев видел идущую вслед за пароходом светлую женскую фигурку,
платье которой рвал и поднимал Яркий солнечный ветер.
     “же не видно было выражениЯ ее лица, не видно даже,  идет  ли  она  или
стоит... только маленькое светлое пЯтнышко, прилепившеесЯ к длинному  серому
молу, среди ветра, бегущих волн и белой пены, срываемой с их верхушек.
     ‚се меньше и меньше. €  когда  городок,  и  мол,  и  крошечнаЯ  женскаЯ
фигурка слились в одно кружевное марево дальних  солнечных  берегов,  острою
болью кольнуло сердце, и Њижуев почувствовал себЯ одним во всем мире.
     Џорвалась прежнЯЯ жизнь и навсегда ушла в голубое прошлое.  Ђ  впереди,
поднимаЯсь и упадаЯ, пустое и движущеесЯ море  развернуло  свой  ветреный  и
холодный простор.
     "Ќу, что ж... - подумал Њижуев. - Њожет быть, и к лучшему... Љак-нибудь
проживу..."
     Ќа пароходе было весело и пестро. Њного женщин в красивых платьЯх  и  с
цветами придавали ему нарЯдный праздничный  вид,  а  когда  где-то  на  носу
неожиданно громко заиграла музыка - стало совсем  похоже  на  увеселительную
прогулку. Џассажиры поделились на группы, среди женщин поЯвилсЯ  щеголеватый
капитан в белоснежном кителе, с видом не то пшюта, не  то  старого  морского
волка. Џослышались шутки, смех, женские восклицаниЯ. Ђ за пароходом пенилось
море и уплывало назад в тающую даль.
     Њимо в голубом тумане плыли зеленые берега и розоватые горы.  Ќа  одном
выступе скалы, высоко над морем, показалсЯ белый  монастырь  и,  как  чайка,
долго реЯл в воздухе, пока не слилсЯ  с  голубою  далью.  Њоре  кружилось  и
двигалось, поднимались и упадали белые волны.
     Њижуев без устали ходил по  палубе,  смотрел  на  уплывающие  берега  и
думал. ’оненько звучала и ныла в душе тоскливаЯ безнадежнаЯ нотка.
     "Људа ехать? ‡ачем?!" - думал он, равнодушно глЯдЯ на берега, на солнце
и море, которое видел много раз - и здесь,  и  у  берегов  €талии,  и  около
…гипта - и которое уже ничего не  говорило  ему  о  той  задушевной  голубой
красоте природы, котораЯ трогает, смЯгчает  сердце  человека  и  делает  его
мЯгким, веселым и свободным, как вольнаЯ птица в солнечный теплый день.
     ‘лышал он  только,  как  странно  надорванно  кричали  чайки,  провожаЯ
пароход.

        XI 

     Џосреди своей ванной, облицованной белыми и серыми изразцами, в которых
сверкал и дробилсЯ электрический свет, стоЯла ЊариЯ ‘ергеевна, и мускулистаЯ
горничнаЯ ловко и крепко  вытирала  ее  мокрой  губкой.  ѓолое  мокрое  тело
блестело на свету, при каждом усилии горничной всЯ тоненькаЯ гибкаЯ  фигурка
Њарии ‘ергеевны медленно подавалась и  выпрЯмлЯлась  опЯть.  Ћкруглые  груди
вздрагивали и колыхались; то поднималась, то  опускалась  гордаЯ  головка  с
тЯжелой, опущенной на спину прической и казалось, что нагаЯ женщина  томитсЯ
одной сладостной физической истомой.
     Ђ между тем маленькое, сжавшеесЯ в комочек сердце  ее  вмещало  столько
горЯ, грусти и мучительного недоумениЯ, что порой  ей  казалось,  будто  она
умирает.
     - Њожет быть, холоднаЯ, барынЯ?  -  спросила  горничнаЯ,  заметив,  что
опущенные плечи Њарии ‘ергеевны коротко вздрагивают.
     - —то?.. - испуганно  переспросила  ЊариЯ  ‘ергеевна  и  посмотрела  на
горничную большими тоскливыми глазами.
     - ‚ода не холоднаЯ? - повторила горничнаЯ.
     - Ќет... ничего...
     ѓорничнаЯ окунула губку в теплую воду и опЯть ловко и равнодушно, думаЯ
о своем, стала вытирать спину.
     Ћна мучила Њарию ‘ергеевну: было  мучительно  стоЯть  голой  и  мытьсЯ,
когда сердце разрываетсЯ на части. •отелось остатьсЯ одной, чтобы весь  свет
куда-то пропал, и лечь в подушку головой вниз.  ‹ечь  и  замереть  навсегда,
ничего не видеть, не слышать, не чувствовать.
     Ќо  эта  дрессированнаЯ   холоднаЯ   прислуга,   служившаЯ   только   у
аристократов,  которой  ЊариЯ  ‘ергеевна  все  еще   боЯлась,   как   боЯтсЯ
аристократической прислуги все бедные и кроткие люди, была тут и окружала ее
с  самого  утра  любопытными  холодными  и  даже  как   будто   ненавидЯщими
подстерегающими глазами. Ќадо было скрывать то, что  произошло  вчера,  надо
было, чтобы они не догадались, что она брошена, что она  только  содержанка,
что ее ударили по лицу, как последнюю женщину, унизили и бросили.
     ‘ того самого момента, как после тЯжелого  и  безнадежного  объЯснениЯ,
почувствовав, что свЯзь порвалась навсегда, Њижуев  уехал,  ЊариЯ  ‘ергеевна
все силы свои тратила на то, чтобы никто не догадалсЯ  о  совершившемсЯ.  Ќа
пароходе она старалась быть веселой и улыбатьсЯ; когда ехала домой, уносЯ  в
сердце безмерную боль, старалась быть  повелительной  с  камердинером:  дома
принуждала себЯ делать все, что делала каждый день, и чувствовала себЯ рабой
этих холодных и наемных людей, которым не было до нее никакого дела
     € когда горничнаЯ почтительно объЯвила  ей,  что  ванна  готова,  ЊариЯ
‘ергеевна  пошла,  разделась  и  стала  голаЯ  и  несчастнаЯ,  под  ненужные
мучительные заботы чужой женщины
     Ѓольно сжималось сердце маленькой голой женщины,  окруженной  теплом  и
светом, ласкаемой мЯгкой водой и теплым воздухом, насыщенным паром и духами.
’Яжелое  чувство  полного  одиночества  было  внутри  нежимого  тела,  и  ей
казалось, будто кто-то издеваетсЯ над нею.
     - „овольно ЉлавдиЯ, хорошо, - с усилием сказала она, чувствуЯ, что  еще
немного - и она упадет
     - Ђ душ, барынЯ? - почтительно осведомилась горничнаЯ и,  не  дожидаЯсь
ответа, подошла к эмалированному крану и  стала  заботливо  пробовать  рукой
теплый дождь, полившийсЯ сверху.
     € ЊариЯ ‘ергеевна пошла под душ, чуть не заплакав от невыносимой тоски.
     € когда, наконец, горничнаЯ накинула на нее сухой, мЯгкий капот  и  она
осталась одна в спальне, ЊариЯ ‘ергеевна заломила  руки  и  бросилась  лицом
вниз в подушку.
     „олго сдерживаемые слезы прорвались горЯчей  волной,  и  она  заплакала
беспомощно и тихо, как ребенок.
     Џрошла перед нею всЯ жизнь ее, все страдание прошлого и темное будущее,
жестокий обман и сознание ужасающей, непоправимой ошибки.
     Ќекому было видеть безобразную нелепость одиночества прекрасной молодой
женщины, одинокой среди целого мира, среди массы людей,  которым  общение  с
нею могло бы доставить самую Яркую  радость  и  величайшее  наслаждение.  Ќо
остро сознавала эту нелепость ее собственнаЯ душа, заключеннаЯ  в  роскошное
тело и даже словами не могущаЯ выразить себе свою бессильную муку.
     ‘ тех пор, как резко изменилась ее жизнь  и  прежнЯЯ  ЊариЯ  ‘ергеевна,
жена тихого, доброго и ласкового человека, женщина с маленьким, но солнечным
и простым мирком, исчезла  и  на  ее  место  поЯвилась  беспокойно  красиваЯ
женщина, погруженнаЯ в кружева, шелк, бриллианты, удобства и пышность,  -  с
тех пор ЊариЯ ‘ергеевна никогда не  вспоминала  о  прежней  жизни.  ’о  было
что-то светлое, милое, о потере чего нельзЯ было  думать  без  страданиЯ,  а
страдание  окончательно  отнЯло  бы  у  нее  последнее   оправдание   своего
проступка.
     ’Яжкую драму пережил брошенный, когда-то  бесконечно  дорогой  человек,
повторЯвший в последнюю минуту, сквозь почти безумные  слезы,  только  одно:
"Њама, мамочка!.. Ќеужели бросишь своего мальчика.!. —то же  Я  буду  делать
без тебЯ?.." ЉошмарнаЯ борьба была в ней самой, и она почти не понимала  ее.
‘ердце рвалось от жалости к плачущему взрослому человеку, беспомощно  и  уже
бесполезно повторЯвшему те наивные слова, которые еще так недавно трогали ее
до слез. Љогда он сказал, захлебываЯсь рыданиЯми:  "—то  же  Я  буду  делать
один?.." - она вдруг вспомнила, что прежде  не  могла  представить  его  без
своей ласки и заботы.  Џредставилось  его  одиночество,  тоска,  отравленнаЯ
тЯжкой обидой, его заброшенность, его бедность, в то времЯ, когда она  будет
наслаждатьсЯ роскошью, весельем и счастьем. € на одно мгновение  ее  решение
показалось ей безумной нелепостью.
     Ћна уже стала обнимать и целовать мужа, стала прЯмо рукой  утирать  его
мокрые милые глаза, воспалившиесЯ от  горЯ  и  слез.  ‘ердце  рвалось  между
красочной любовью, обещавшей неизведанно  прекрасную  жизнь,  и  бесконечной
жалостью  и  нежностью  к  этому  плачущему  человеку,   беспомощному,   как
покидаемый ребенок.
     Ћна чувствовала, что слабеет,  что  уходЯт  и  падают  мечты  о  новой,
блестЯщей, как сказка, жизни, и чтобы спастись, чтобы не бросить  все  и  не
остатьсЯ, ЊариЯ ‘ергеевна  сжала  свое  сердце,  укрепила  его  жестокостью,
мучительной и ужасной длЯ нее самой. €  покинутый  человек,  исходивший  уже
последними безнадежными слезами, плакал, звал и билсЯ об эту непонЯтную  ему
жестокость в таком страдании, которого нельзЯ уже никогда забыть и простить.
     Љогда она уходила и  в  последний  раз  мелькнули  перед  нею  знакомаЯ
комната, знакомаЯ лампа, кровать, на которой она испытывала самое счастливое
в своей жизни, этюды, длЯ которых она позировала целыми часами в надежде  на
будущую  победу  и  славу  милого  человека.  ќти  этюды,  которые  когда-то
составлЯли часть и ее души, ее гордость, резнули по сердцу с невыносим,  мой
болью. Ѓыло что-то ужасное в ее уходе, но она опЯть в последний раз  сдавила
свое сердце и ушла. Ђ он уже не  плакал,  не  звал,  а  только  задыхалсЯ  и
цеплЯлсЯ рукой за оставленную ею старенькую накидку, точно боЯлсЯ, что и  ее
- это последнее - отнимут у него. ќтот жест был ужасен, и потом вспоминать о
нем было не трудно, не  мучительно,  а  прЯмо  страшно,  как  о  совершенном
злодеЯнии.
     € длЯ того, чтобы не помнить, чтобы не  сознавать  этого  ужаса  каждую
минуту,  ЊариЯ  ‘ергеевна  стала  вести  действительно  пышную,  безумную  и
легкомысленную жизнь.
     Џонемногу она забыла, стала весела, вошла во вкуси роскоши и привыкла к
ней. ’еатры,  Ќицца,  балы,  туалеты,  общество  известных  блестЯщих  людей
мелькнули перед нею, как сон, и она уже начала думать, что счастлива.
     ’олько изредка, оставаЯсь одна, ЊариЯ ‘ергеевна  переставала  видеть  и
слышать окружающее и с тихой ноющей тоской, смутно и  печально  представлЯла
себе где-то далеко, там, неизвестно где одинокого брошенного человека.
     "—то он? —то теперь делает?.." - думала она, и становилось ей  грустно,
стыдно, и она шла опЯть на люди, ехала куда-нибудь, смеЯлась и кокетничала.
     Ќо эта мишура слетела, как пыль, и под нею обнаружилась голаЯ  страшнаЯ
пустота.
     Ћна растерЯлась, и в ее бедной голове все закружилось. Људа  идти,  что
делать, к чему прилепитьсЯ сердцем - все исчезло.  Ћсталась  одна  брошеннаЯ
содержанка, женщина без имени, уважениЯ и лица. Ћна перестала быть человеком
и стала вещью, дрЯнью, которую надо выбросить на улицу.
     € с холодным ужасом чувствовала она, что нет никакого возврата, что она
уже не может жить, как жила прежде когда-то... ‘тала на золотой путь и  надо
идти дальше... Људа?..
     - ќто возмездие, возмездие! - бессознательно повторЯла ЊариЯ ‘ергеевна.
     Ќа столике возле кровати лежали деньги, оставленные ей Њижуевым, и  она
с ужасом  смотрела  на  них,  как  раздавленное  животное,  царапаЯ  подушку
скрюченными тонкими пальцами.

        XII     

     Њижуев приехал в Њоскву в дождливый, уже совсем осенний  день,  и,  как
только вышел из вагона, его насквозь пронизала противнаЯ зЯбкаЯ сырость.
     ЋгромнаЯ асфальтоваЯ площадь перед вокзалом блестела, как озеро,  и  по
ней плыли мокрые извозчики и  торопливо  шлепали  озЯбшие  отсыревшие  люди.
‚дали, за  мглистой  завесой  дождЯ,  туманно  виднелись  бесконечные  крыши
города, главки церквей и мутные пЯтна пожелтелых бульваров.
     ‘транно и грустно было думать, что здесь уже давно, и сегоднЯ, и вчера,
и позавчера, и много дней - нет ни солнца,  ни  голубого  неба,  ни  веселых
цветов. Љазалось, что всем этим торопливым промокшим людЯм до смерти надоело
жить, и живут они только потому, что давно махнули рукой на дождь, на  серое
небо, на холод и слЯкоть и уже не замечают их.  Љазалось,  что  если  бы  им
сказать, что где-то там, далеко в  эту  самую  минуту  Ярко  светит  солнце,
голубеет море и смеетсЯ зеленаЯ трава, они не поверили бы такому  счастью  и
только заторопились бы бежать дальше по своим брызгающим холодным лужам.  Ќо
Њижуев не думал об этом, потому что давно привык ко всему, и его не радовала
золотаЯ весна и не печалила сераЯ осень.
     Ћн никого не извещал о своем приезде, и потому его никто  не  встретил.
Њижуев приказал комиссионеру забрать вещи, а сам взЯл извозчика и, дрожа  от
сырости промокшей пролетки, поехал домой.
     …ще издали он увидел  знакомый,  причудливо  громадный,  причудливо  же
отделанный в декадентском стиле, серебристо-серый дом, поперек которого  шла
колоссальнаЯ вывеска "ЃратьЯ Њижуевы". “ похожих на пещеру ворот шла  та  же
торопливаЯ, вечнаЯ суета, что  и  много  лет  тому  назад.  Њокрые  ломовики
грузили на телеги желтые Ящики, из которых торчала мокраЯ солома: подъезжали
желто-черные  фургоны,  и  озлобленнаЯ  голоднаЯ  ругань  скудно   висла   в
промозглом воздухе. Ђ внутри, в обширных, таких же  холодных,  как  площадь,
комнатах, отделенных  от  улицы  саженными  мутными  окнами,  сухо  зеленели
электрические лампочки и, почти не шевелЯсь, методично шуршали и щелкали  на
счетах склоненные головы.
     "‚се по-прежнему..." - подумал Њижуев, как, будто  он  все-таки  ожидал
чего-то нового, и, раздевшись, пошел через всю контору. € как всегда,  когда
он входил в эту сухую деловую  атмосферу,  лицо  его  стало  высокомерным  и
холодным, как будто он ничего не видел по сторонам.
     ‘идевшие  за  конторками  люди,  чистенько  и   аккуратно   одетые,   и
причесанные, поспешно и молча вставали и кланЯлись ему вслед.  Њижуев  кивал
головой, но многих из них вовсе не знал и не помнил, видел  ли  когда-нибудь
раньше. ’олько один управлЯющий, лысый старик с  лицом,  похожим  не  то  на
смЯтую рублевую бумажку, не то на угодника ЃожиЯ, приветствовал его:
     -  ‘  приездом,  ”едор  €ваныч!..  Ѓратец  в  кабинете-с.   „авно   вас
поджидают-с. Љак изволили путешествовать?
     Њижуев  невольно  усмехнулсЯ:  он  подумал,  что  это  довольно  слабое
путешествие - из Њосквы в Љрым и обратно,  -  но  потом  вспомнил,  что  длЯ
старика,  всю  жизнь  просидевшего  в  этой  конторе,  и  такое  путешествие
сказочно-Ярко и громадно.
     - Ќичего... ‘пасибо... - холодно-ласково ответил он и, мимоходом  подав
руку, прошел дальше.
     Ѓрат его, ‘тепан €ваныч Њижуев, сутуло сидел за большим, как  гробница,
столом и писал, левой рукой прикидываЯ на тЯжелых счетах. Ѓледный  синеватый
свет от окна слабо блестел на его широком  полысевшем  черепе.  ‚сЯ  комната
была темнаЯ, тЯжелаЯ и скучнаЯ, как огромнаЯ приходо-расходнаЯ книга,  между
листами которой шевелилсЯ человек. Џри  входе  брата  он  поднЯл  голову,  и
Њижуев увидел знакомые холодно-недовольные глаза. ЌеприЯтно и жутко кольнуло
выражение лица человека, который, еще не  знаЯ,  кто  и  зачем  пришел,  уже
поднимает враждебно-деловой взглЯд. Ќо ‘тепан €ваныч вглЯделсЯ и вдруг скупо
искривил губы в усталую улыбку.
     - Ђ, приехал, наконец!.. - сказал он, вставаЯ.
     ЃратьЯ поцеловались.
     ‘тепан €ваныч был так же громаден и тЯжел, как и брат, но лицо  у  него
было желтое, нездоровое, под глазами висели дрЯблые мешки, и голос  был  так
слаб и бледен, как будто он смертельно устал.
     - Ћчень рад, что ты приехал... - заговорил  ‘тепан  €ваныч.  когда  они
уселись друг против друга и  закурили  сигары,  с  которыми  он  никогда  не
расставалсЯ.  ђад  по  многим  причинам:  во-первых,  конечно,   соскучилсЯ,
во-вторых, необходимо твое  присутствие,  так  как  у  нас  на  заводе  дело
скверно, а кроме того, есть и еще одно личное дело... Ќо о  нем  потом!..  -
‘тепан €ваныч на мгновение отвел  гл