Њихаил Ђрцыбашев. —еловеческаЯ волна

Ћцените этот текст:
Њихаил Ђрцыбашев. —еловеческаЯ волна

----------------------------------------------------------------------------
‘обрание сочинений в четырех томах. ’. 2. Њ., ’ерра, 1994.
OCR Ѓычков Њ.Ќ.
----------------------------------------------------------------------------

Њожно было забыть, что через несколько часов город будет разгромлен
пушками, что на тротуарах будут валЯтьсЯ окровавленные трупы, что жизнь
принЯла странные и тревожные формы, что судьба каждого человека висит на
волоске, но нельзЯ было забыть, что на земле стоит теплый, весенний вечер, в
потемневшем небе тихо зажигаютсЯ звезды, от газонов бульвара тЯнет густым,
прЯным запахом земли, с морЯ дует теплый, почти летний ветер и дышитсЯ так
легко, как может дышатьсЯ только теплой, тихой и Ясной весной.
€ оттого самые страх и тревога принимали форму любопытного и бодрого
оживлениЯ, а идЯ через городской сад и глЯдЯ вверх, где между черными
веточками, отчетливо чеканЯщимисЯ в воздушно-синем просторе, золотистыми
искорками мигали звезды, студент Љончаев думал не о том, что будет завтра,
не о взбунтовавшемсЯ броненосце, серые трубы которого и в весеннем сумраке
жутко чернели далеко на море, не о многоголосой толпе, из которой он только
что вырвалсЯ и гул которой все еще стоЯл у него в ушах, а о том, что на
свете есть радость и красота.
€ в душе у него было такое чувство, точно где-то тут, вокруг него, во
влажном, свежем и темно-прозрачном воздухе весеннего вечера невидимым
хороводом обвиваютсЯ, улыбаЯсь и манЯ, милые, нежные девушки и гибкие,
лукавые женщины сладострастных снов. ѓрудь дышала легко и глубоко, по телу
распространилась какаЯ-то мечтательно-сладкаЯ истома, и хотелось чего-то
сильного, красивого и страстного до восторга.
"•орошо, интересно жить!" бессознательно чувствовал Љончаев.
…му захотелось сейчас же, никуда не заходЯ, пойти в тот знакомый
переулок, где жила ‡иночка ‡ек, потихоньку вызвать ее на темную улицу,
рассказать ей что-то хорошее, задушевное и в сумраке близко смотреть на
нежное, молодое, как весна, личико с большими, как будто радостно
удивленными светлыми глазами и мЯгкими пушистыми волосами, что двумЯ
недлинными косами перекинуты через гибкие плечи на невысокую молодую грудь.
Ќо Љончаев сейчас же вспомнил, что раньше надо разыскать доктора
‹авренко и передать ему предложение комитета об организации летучего
санитарного отрЯда.
…му сделалось немного стыдно, что он чуть было не забыл о важном
большом деле, но так было сильно в нем радостное, весеннее чувство, что и
сам доктор, и летучий лазарет, и завтрашнее страшное и кровавое дело никак
не укладывались в его мозгу и все казались ему короткими, мелкими, которые
сейчас пройдут и исчезнут, и тогда можно будет делать самое важное и
интересное: идти к ‡иночке ‡ек, вызвать ее на темную, тихую и теплую улицу.
‘двинув шапку на затылок, распахнув пальто и бессознательно, но
радостно, чувствуЯ себЯ сильным и красивым, Љончаев повернул за угол и сразу
увидел желтые огни ресторана, где, как он отлично знал, всегда можно найти
доктора ‹авренко.
‚ ресторане было очень мало народу все ушло на улицы, набережные и
бульвары, и оттого ресторан казалсЯ по-праздничному прибранным, чистым, а
открытые окна, от которых глаз отвык за зиму, придавали ему особенный,
свежий и праздничный вид. ‡ато в бильЯрдной, несмотрЯ на раскрытые окна,
было по-обычному душно, накурено и шумно. €гроков было много, и их
напрЯженные потные лица, со странным полубезумным огоньком в глазах,
поразили Љончаева.
"‚от уж ничто их не берет!" - со смешливым и чуть-чуть презрительным
недоумением подумал он.
„октор играл за вторым бильЯрдом, и когда Љончаев его увидел, ‹авренко,
перегнув над Ярко-зеленым сукном бильЯрда свое большое ленивое тело,
уверенно и странно-ловко длЯ такого большого неуклюжего человека целилсЯ в
дальний шар, красиво маЯчивший на ровном зеленом поле.
"...’ра-тах!" - щелкнули шары и разбежались во все стороны торопливо и
весело, как живые.
Љончаев сзади взЯл доктора за локоть.
- Ђ, шо? - лениво спросил ‹авренко, оборачиваЯсь. - Ђ, это вы!
- џ, здравствуйте!.. Џослушайте, доктор, вы скоро кончите?.. Њне с вами
надо поговорить...
‘ейчас, не поворачиваЯсь и не спускаЯ глаз с повисшего над лузой шара,
ответил ‹авренко и пошел кругом бильЯрда.
- —етырнадцать в угол налево, - громко и отчетливо выкрикнул он, не
обращаЯ вниманиЯ на Љончаева, и с особой своеобразной грацией хорошего
бильЯрдного игрока вперед и взад взмахнул кием.
Ѓелый шарик, как белаЯ молниЯ, мгновенно мелькнул по зеленому полю и с
характерным треском скрылсЯ в лузе.
- ЏартиЯ! - торжественно провозгласил маркер и длинной машинкой загреб
остальные шары к борту. ‚ысокий черный армЯнин, партнер ‹авренко, с досадой
швырнул свой кий на сукно. ‹авренко с минуту стоЯл, опершись кием на
бильЯрд, и самодовольно глЯдел, на армЯнина. Џотом с сожалением глубоко
вздохнул и, тихо положив кий, отошел к умывальнику. Ќу, голубь мой, в чем
дело? - мЯгким и ленивым голосом спросил он у Љончаева, старательно вытираЯ
полотенцем пухлые, как у булочника, безволосые и белые руки.
- ’ут неудобно, - сдержанно и выразительно ответил Љончаев, искоса
оглЯдываЯсь, - пойдемте лучше пройдемтесь.
‹авренко опЯть тЯжело вздохнул, посмотрел на бильЯрд, которым уже
завладели какие-то люди с сомнительными жадными физиономиЯми, и с усилием
стал натЯгивать заворачивающеесЯ пальто на свои круглые, как у пожилой
толстой бабы, массивные плечи. Њаркер подержал ему рукав.
- Ђнатолий ”илиппович, времЯ за кем прикажете? - спросил он, и по его
почтительно фамильЯрному тону видно было, что доктор ‹авренко тут свой
человек.
- ‡а ними, за ними, €ван, машинально, но почему-то очень грустно
отозвалсЯ ‹авренко.
Ћни медленно вышли на темную улицу, и сразу им в лица пахнуло
свежестью, ветром и смешанным запахом сырости и тепла. ”онари не горели, и
землЯ была черна, как тьма, но отовсюду во мраке слышались голоса и смутно
виднелись живые тени.
‚се было странно и необычно: и мрак, и закрытые окна магазинов, и
громкие возбужденные голоса, и необычное таинственное движение невидимых, но
чувствуемых вокруг людей. ‚ этом было что-то лихорадочное, пугающее, но
возбуждающее сердце к каким-то нссознанным порывам. Љак будто над городом
пронеслось что-то свободное и, одним взмахом невидимого могучего крыла сметЯ
всю привычную аккуратную жизнь с ее порЯдком, равномерным шумом и тусклыми
огнЯми, открыло жизнь новую, загадочную, тревожную и бодрую, в которой было
что-то похожее на предрассветную зыбь в море.
—ем дальше углублЯлись во тьму улиц ‹авренко и Љончаев, тем сильнее
охватывало их радостное оживление. ‚округ в темноте двигались целые толпы,
слышались голоса и смех, изредка то близко, то далеко вспыхивало и
обрывалось начало песни. Ѓыло похоже на какой-то ночной праздник, и в
темноте все люди казались одинаковы и одинаково радостны и бодры.
Љончаев, как молодаЯ собака в поле, чутко поворачивал во все стороны
голову.
- Ђ здорово, ей-Ѓогу! - вскрикнул он молодым восхищенным голосом.
- „а!.. Ќадолго ли только?.. - тихо пробормотал ‹авренко.
- Ќу, что ж?.. ‚се равно! - еще громче, еще моложе крикнул Љончаев,
коротко и бесшабашно махнув рукой. ‚ажно то, что все почувствовали, что
такое свободнаЯ жизнь, почувствовали, как с нею и все становЯтсЯ лучше,
общительнее, интереснее... ќтого уж не забудут, а все остальное чепуха.
- ‚ерр-но! - необычайно внушительно и так неожиданно близко, что
‹авренко даже отшатнулсЯ, прогремел из темноты громадный бас. - ђ-руку,
товарищ!..
Џеред ними выросло несколько темных, как будто безличных силуэтов, и
кто-то нашел и сжал руку Љончаева твердой шершавой ладонью.
- ‘вобода, а на все прочее начхать!.. Џравильно Я говорю, товарищ? -
пробасил голос.
- Џравильно, товарищ! - задушевно и ласково отозвалсЯ Љончаев.
- Џущай завтра все помрем, а уж мы им покажем, сказал еще чей-то голос,
такой же молодой и задорный, как у Љончаева.
- „а, да... тЯжело вздыхаЯ, согласилсЯ ‹авренко.
Ћни разошлись, но у Љончаева еще долго сердце билось восторженно и на
глазах выступали слезы. ‚зЯть хоть одно это слово: "товарищ", - прерывисто
говорил он, глЯдЯ перед собой в темноту широко раскрытыми, влажными глазами,
только в такое времЯ люди чувствуют, что они действительно товарищи...
- Џо несчастию... - с тихой иронией подсказал ‹авренко. - ‚прочем, всЯ
жизнь человеческаЯ несчастье, - прибавил он задумчиво.
- Ќу, так что же вы мне скажете, голубь мой? - спросил он, когда они
дошли до бульвара и остались одни среди еще черных прозрачных деревьев и
запаха первой травы перед лицом далекого звездного неба. „нем отсюда было
видно открытое, голубое море, на которое каждый день приходил подолгу
смотреть ‹авренко, но теперь было темно и только по тому, как низко, точно
подвешенные над какой-то пустотой, блестели звезды, чувствовалось оно.
ѓоризонта нельзЯ было отделить от черного неба, и все сливалось в одну
воздушную безграничную пустоту. „алеко, далеко внизу слабо светились два
неподвижные огонька, красный и зеленый.
- ‚он видите, - оживленно и быстро сказал Љончаев, протЯгиваЯ куда-то
во мрак руку, - это, должно быть, на броненосце.
Џо звуку его голоса можно было догадатьсЯ, как блестЯт у него глаза и
горЯт щеки.
‹авренко тЯжело вздохнул в темноте. ‹ица его тоже не было видно, но
чувствовалось, что оно тревожно и грустно.
- —то-то будет, что-то будет, голубь мой, - тихо и печально проговорил
он.
- Ќу, вас, кажетсЯ, это не очень беспокоит, вспоминаЯ бильЯрд, смешливо
возразил Љончаев. ‹авренко вздохнул еще глубже и промолчал.
- ’ак вот что, доктор, - заговорил Љончаев, берЯ его под толстую теплую
руку, и, сразу менЯЯ тон на серьезный и даже неестественно торжественный,
передал ‹авренко распорЯжение комитета.
‹авренко слушал молча, а когда Љончаев замолчал, опЯть тЯжело вздохнул.
ќти вздохи почему-то раздражали Љончаева.
- „а что вы все охаете, доктор? - досадливо спросил он, выпускаЯ его
руку.
- „а что, голубь мой, - искренно и мЯгко ответил ‹авренко. - ѓрустно
все-таки...
- —то ж тут грустного?
- Ѓудут стрелЯть, народу перебьют много, а что из того? „лЯ чего?
‚ его всегда ленивом голосе зазвенели и сорвались страстные и скорбные
нотки.
"‚от... а сам только и делает, что на бильЯрде играет!" - удивленно
мелькнуло в голове у Љончаева, и тихаЯ задумчивость залегла у него в душе,
точно кто-то задал ему глубокую и печальную загадку.
- Ќо вы, однако, предложение комитета принимаете все-таки? - озабоченно
встрЯхнув головой, после долгого молчаниЯ спросил он.
‹авренко ответил не сразу.
- Ћб этом что говорить... - медленно ответил он. - •отЯ, по правде
сказать, трудно это длЯ менЯ.
- Џочему?
- ‹енив Я очень, - улыбаЯсь в темноте, ответил ‹авренко, - а главное,
что греха таить, боюсь... Ѓоюсь, голубь мой... ‚ы знаете, чем это
кончитсЯ... Ќас, конечно, разобьют, потому что силы у нас мало, организациЯ
слабаЯ, а тогда, если не убьют раньше, многих постигнет такаЯ расправа,
что... Ќу, да что об этом говорить! - повторил, махнув рукой, ‹авренко. - ‚ы
куда теперь?
‘мутнаЯ тревога шевельнулась в мозгу Љончаева. Ќо он опЯть встрЯхнул
толковой и ответил:
- џ тут недалеко, к знакомым.
- Ќу, прощайте, голубь мой, может, завтра еще увидимсЯ!
‹авренко подал ему свою руку, и Љончаев не сразу нашел ее в темноте.
ђука доктора была горЯча и как будто слегка дрожала.
- ’огда можно будет бежать за границу, - неожиданно сказал Љончаев,
отвечаЯ тому внутреннему, что как будто передалось ему по руке доктора.
‹авренко помолчал, точно обдумываЯ.
- Ќет, где уж мне, голубь мой, бежать! - - с добродушно-грустной
иронией возразил он. - ’олст Я очень, не побегу.
- „а вы не волнуйтесь так, доктор, - весело сказал Љончаев, крепко
встрЯхиваЯ его руку. - Њожет, еще ничего ужасного и не будет.
- Ѓоюсь, голубь мой, боюсь, - с грустной стыдливостью ответил ‹авренко.
- Ќе хочетсЯ умирать!.. ‘трашно и жаль всего белого света! Ќу, прощайте
пока!.. Ђ ужасное и сейчас есть и, быть может, оно-то и есть ужаснее самой
смерти.
- —то? - не понЯв, спросил Љончаев.
- ’о, что мы, люди, располагающие огромным красивым земным шаром,
прекрасным сложным умом и богатыми чувствами, должны боЯтьсЯ, что вот придет
самый глупый и самый дрЯнной из нас и простой палкой расколет нам череп...
точно пустой глинЯный горшок, в котором никогда ничего и не бывало... Љакую
же роль играет тогда и этот ум, и чувства?
- Ќу, это...
- „а, смерть - это непреложный закон, но в такие моменты Яснее и
неотвратимее ее видишь, а главное, ужасно то, что мы сами, вместо того,
чтобы напрЯчь все человеческие силы и умы длЯ борьбы с нею, сами приближаем
ее к себе и в какой гнусной, отвратительно бессмысленной форме... Ќу, да что
уж тут... Џрощайте, голубь мой!.. дай вам Ѓог!..
Ћни разошлись, и Љончаев долго слышал за собой удалЯющийсЯ шорох подошв
доктора. Ћн снЯл фуражку, трЯхнул по своей привычке головой, опЯть надел ее
и моментально вспомнил о ‡иночке ‡ек, забыл все, что чувствовал, пока
говорил доктор, и пошел вдоль бульвара, с наслаждением подставлЯЯ грудь
упругому морскому ветру, чуть слышно налетавшему откуда-то из звездного
мрака.
„ве крупные неподвижные звезды низко блестели перед ним, не то близко,
не то далеко.

‚ узком переулке, где жила ‡иночка ‡ек, было так темно, что Љончаев
вспомнил свое детство и свой уездный, глухой городишко. ‘вет падал только из
окон и ложилсЯ на белую пыльную мостовую длинными Яркими полосами, от
которых мрак вокруг еще более чернел и сгущалсЯ.
Љончаев подошел к окнам и через узкий палисадник заглЯнул в комнаты.
Љак всегда, когда из темноты смотришь в освещенный дом, там казалось
удивительно светло, нарЯдно по-праздничному, точно ждали гостей. ‚ столовой,
однако, никого не было, и на белой скатерти одиноко блестел потухший
самовар. ‚ другой комнате, за тюлевыми занавесами, горели свечи и
расплывчато виднелись люди. „ва силуэта были темны, а два - белели сквозь
тюль, и нельзЯ было узнать, кто это.
‚ гостиной было полутемно и красно от большого абажура, неЯрко
багровевшего в углу, как огромное огненное насекомое, усевшеесЯ на стену.
—ерез открытое окно слышались звуки роЯлЯ, тихие и редкие, точно кто-то,
задумавшись, трогал клавиши кончиками пальцев, и по знакомому,
сладко-тревожному замиранию сердца Љончаев почувствовал, что это
она-‡иночка. Ћн облокотилсЯ на решетку палисадника, инстинктивно принЯл
красивую позу и, глЯдЯ в окно, тихо позвал:
- ‡иночка!.. ‡иночка!..
ђедкие хрустальные звуки продолжали медленно сплетатьсЯ в какой-то
задумчивый мотив. - ‡иночка! - громче позвал Љончаев.
‡вуки оборвались. ‘корее почувствовалось, чем послышалось легкое
движение, и в освещенном окне, несмотрЯ на напрЯженное ожидание, все-таки
неожиданно обрисовалсЯ мЯгкий и милый силуэт девушки с невысокой грудью и
покатыми полными плечами. Ћтчетливо было видно, какаЯ тонкаЯ и гибкаЯ у нее
талиЯ и как золотЯтсЯ на красном свету пушистые волосы.
Ћна облокотилась одним локтем на подоконник и, всЯ изогнувшись,
выглЯнула в окно. ’емный силуэт женской головки смотрел прЯмо на Љончаева,
но с каким-то сладким, смешливым умилением он догадалсЯ, что она его не
видит.
- Љто это? - спросил звучный и свежий голос. Љончаев улыбалсЯ ей и
молчал.
- Љто там? - повторила ‡иночка, но Љончаев опЯть промолчал. ‚идно было,
по нерешительным движениЯм плеч и груди, что она начинает волноватьсЯ.
Љончаеву хотелось откликнутьсЯ и засмеЯтьсЯ, но что-то нежно-игривое
удерживало его. Ћн чувствовал, что она хочет уйти и не может и тоже
чувствует что-то особенное. € между ними создалась какаЯ-то молчаливаЯ
волнующаЯ игра, от которой у него усиленно и напрЯженно билось сердце, Ђ у
‡иночки быстро и густо розовела нежнаЯ кожа на щеках и висках. Ћна улыбалась
в темноту нерешительно, стыдливо и весело, а потом вдруг всЯ задвигалась,
будто порываЯсь уйти от чего-то волнующего и непонЯтного. € в эту минуту
Љончаев, точно его толкнуло, быстро сказал:
- ‡иночка, это Я...
Ѓыло видно, как она вздрогнула и на мгновение всЯ замерла.
- ‚ыходите сюда, - тихо и осторожно говорил Љончаев из темноты, -
пойдемте гулЯть.
‡иночка помолчала, и это молчание волновало Љончаева.
- ‘ейчас, - наконец отозвалсЯ милый голосок, и ‡иночка откинулась
назад. ’емный густой силуэт исчез, и опЯть стало видно красное пламенеющее
насекомое, неподвижно сидЯщее в углу на стене, точно подстерегаЯ кого-то.
Ќесколько минут было темно и пусто. Љончаев, прислонившись спиной к
решетке, стал смотреть высоко на небо, где было так много звезд, что
казалось, будто темное небо густо запылено золотом. „алеко, далеко, еще
дальше и выше звезд, воздушно и грустно пылилсЯ Њлечный путь. ‡везды тихо и
таинственно шевелились в непостижимом холодном молчании, и, чем больше
смотрел на них Љончаев, тем выше и дальше уходили они в свой холодный,
темно-синий простор.
€ почему-то Љончаеву стало грустно. ’ихаЯ тоска, как тонкаЯ змейка,
чуть-чуть, но зловеще шевельнулась у него в сердце. ’ак Ясно, как никогда,
представилось ему, какое страшное, неизмеримое расстоЯние отделЯет его от
этих загадочно прекрасных миров, какой ничтожно маленький он сам, посреди
этой необозримой бездны, и как мала та землЯ, на которой, в темном и узком
переулке, он стоит. Љак будто от прикосновениЯ какого-то ледЯного дыханиЯ
стало холодно, жутко и тоскливо.
"‚едь это все такие же миры, такаЯ же жизнь... - подумал Љончаев. -
Њожет быть, где-нибудь там уже пережили все, что можно пережить в вечности,
и, ни к чему не придЯ, жизнь замирает в неведомых нам муках. Ђ где-нибудь
она только расцветает и не так, как у нас, а всЯ под солнцем, в цветах и
радостЯх... € никогда, никогда Я не узнаю, что там такое. Љогда-нибудь землЯ
умрет, а это все останетсЯ, и такое же холодное, необъЯтное будет небо, так
же будут пылитьсЯ Њлечный путь и шевелитьсЯ звезды. —то же значит всЯ моЯ
жизнь, наша революциЯ?.. ѓде она, попросту говорЯ?.. ‘тоит ли тогда и..."
‘транно тускло вспомнились ему событиЯ сегоднЯшнего днЯ: ‹авренко
толстый ленивый человек, железный короб в далеком море, плавающий, как будто
это не щепка, а что-то большое и даже вечное, завтрашний день... ‚друг злоба
бессознательнаЯ, разгорающаЯсЯ с мгновенной быстротой, как молниЯ, выйдЯ
откуда-то из тайников сжавшегосЯ сердца, ударила ему в голову. …й не было
выхода и не было предмета, все было величаво пусто, и недостижимо холодно.
ЊучительнаЯ пустота, как белый едкий туман, наполнила голову, и Љончаев
бессильно и болезненно сжал кулаки. Ќо в эту минуту где-то робко щелкнула
калитка, и что-то заблестело во мраке, как легкое облачко, колеблемое ночным
ветром.
€, забываЯ все свои думы, Љончаев инстинктивно сдвинул фуражку еще
дальше на затылок и с радостью, ощущаЯ красоту и мужественную силу своих
движений, пошел навстречу ‡иночке. Ћна подала ему свою теплую маленькую
ладонь и снизу смотрела на него своим нежным, молодым, как весна, личиком, с
большими, как будто радостно удивленными глазами.
- ‡дравствуйте, - сказал Љончаев всей грудью. - Људа же мы пойдем?.. Ќа
берег?.. —ерез сад?..
‡иночка вскинула на него глазами.
- Ќу, через сад...
Њолча вышли они из переулка на опустевший бульвар, прошли его медленно,
оба невольно глЯдЯ на далекие красные и синие огоньки, и вошли в темную
аллею сада, тихо заскрипевшую под их ногами смутно белеющим в темноте
гравием. ЏолнаЯ тишина охватила их со всех сторон, точно здесь было ее тихое
царство. ‚округ были темные кусты и деревьЯ, черный мрак стоЯл за ними, то
сгущаЯсь в кустах, то расплываЯсь на полЯнках, а впереди, над самой землей,
странно, как во сне, низко блестела ЯркаЯ звезда. € казалось, что она
блестит в конце аллеи и они идут прЯмо к ней.
“же давно их прогулки были так молчаливы, напрЯженны и странны, как
недоговоренное слово, потому что те горЯчие и Яркие мысли, которые
торопились они высказать друг другу раньше, вдруг как-то иссЯкли, потускнели
и стали лишними, как покровы даже самой легкой материи между двумЯ горЯчими,
ищущими ласк и объЯтий молодыми телами. —то-то ждало в горЯчей истоме,
стремилось друг к другу и жгло, но молодость и чистота стоЯли между ними
прозрачным холодом, и нельзЯ было ни сказать того, ни прикоснутьсЯ друг к
другу. ќто было бы страшно, и казалось, что тогда должно случитьсЯ что-то
роковое, желанное, но невозможное, о чем даже думать нельзЯ.
’ак шли они и теперь, и мрак, теплый, томительный и пахучий, стерег их
горЯщие желанием ласки лица от взглЯдов друг друга. Ѓыло тихо, и осторожно
скрипел песок под ногами.
€ странно было, что не он, сильный и смелый, а она, маленькаЯ и нежнаЯ,
перваЯ нашла слова.
- Ќу, что же будет завтра? - чуть слышно, точно боЯсь чего-то,
вздрагивающим голосом проговорила ‡иночка, не спускаЯ зачарованных глаз с
блестЯщей сказочной звезды, повисшей над черной землею.
Љончаев стал говорить. ѓолос его был неуверен, и он сам видел, что
говорит совсем не то, что хотелось бы ей рассказать и что мучило и волновало
его сегоднЯ целый день. Љак иногда в блестЯщей, брызгающей разноцветными
звуками музыке все времЯ звучит одна страннаЯ, как будто тайнаЯ,
однообразнаЯ и волнующаЯ нота, которую и слышишь, и не слышишь, - так сквозь
те слова, которыми Љончаев пылко и громко старалсЯ описать прошедший день,
слышалось все времЯ что-то другое, и он сам, и ‡иночка бессознательно
прислушивались к этому другому.
- ’рудно, конечно, предугадать, что будет... ‚есьма возможно, что часть
войск перейдет на нашу сторону, потому что это уже не рабочие, в которых так
легко можно видеть чужих, врагов, а свой брат солдат... €нтересы общие...
"ЊилаЯ, милаЯ, милаЯ!.." - тихо и нежно пела тайнаЯ нота в звуках его
Яркого молодого голоса.
- Ќо стрелЯть все-таки будут? - спрашивала ‡иночка, и беднаЯ головка ее
закружилась.
- Њилый! Ђ как же... Я не хочу, не могу! - едва не крикнула она, едва
не схватила его своими гибкими молодыми руками, чтобы прижать к груди его
голову, не дать, защитить своим телом.
- „а, конечно... - ответил Љончаев. - Ѓез этого у нас нельзЯ.
- „а? вздрогнувшим голосом переспросила во мраке ‡иночка, и Љончаев
понЯл, "чего" она боитсЯ, но от этого сознаниЯ стало так хорошо, что он
засмеЯлсЯ.
- ‘Ядемте, - прошептала ‡иночка, почему-то смущенно радуЯсь и пугаЯсь
его смеха.
€ вдруг всем телом почувствовала, что "этого" не может быть, что он не
может исчезнуть, уйти из ее жизни, в которой он все и она всЯ длЯ него.
Ћни сели в глубокой и теплой тени и уже не видели даже смутных силуэтов
друг друга. ‚округ были мрак и теплый влажный запах лесной глубины, точно
они сидели не в городском саду, а в самой чаще глубокого темного леса, где
на тысЯчу верст вокруг были только тьма, звезды, душнаЯ теплота, томЯщий
запах весны и два бьющиесЯ так близко друг от друга молодые горЯчие сердца.
’ак хотелось найти в темноте эту милую, теплую талию, ощутить сквозь
жесткую ткань строгого платьЯ ее мЯгкость и безвольность, сдавить в
бесконечном порыве радости, счастьЯ и страсти, уничтожить, замучить, а потом
посадить ее, маленькую, слабую, на колени и баюкать в бесконечной ласке и
нежности, так, чтобы теплые слезы любви и восторга сами выступили на глазах.
€ по странному трепету, по той непонЯтной волнующей свЯзи, котораЯ, как
струна, напрЯгалась между ними, Љончаев чувствовал, что она понимает его,
ждет, боитсЯ и томитсЯ еще непонЯтным ей желанием, как цветок под солнцем.
Ќо что-то по-прежнему удерживало их, лживо шевелило губами и говорило о
далеком, о другом.
- ‡автра Я побываю на броненосце, но главным образом должен быть в
порту и старатьсЯ помешать разгрому. …сли они перепьютсЯ, все пропало...
будет бессмысленнаЯ бойнЯ, и только.
- ‡иночка, а вы будете плакать, если менЯ завтра убьют? - весело и
лукаво спросил он.
—то-то вздрогнуло возле него, и неожиданно руку его обожгло
прикосновение ее нежных и робких пальцев. "Њилый, зачем! ќто жестоко!" с
укором сказало это прикосновение.
ѓолос Љончаева оборвалсЯ неожиданно и бессильно. ‚ первый раз он вдруг
почувствовал, что надо взЯть эту руку и поцеловать и что это можно и будет
хорошо. Ћн осторожно-осторожно поднЯл к себе горЯчую мЯгкую ладонь со
свежим, ударившим ему в голову милым запахом и так же осторожно поцеловал
ее, раз и другой. ђука тихо вздрагивала после каждого поцелуЯ, но лежала в
его руке безвольно, покорнаЯ, слабаЯ.
Ќастала напрЯженнаЯ тишина. —то-то неудержимо росло, неодолимо тЯнуло
друг к другу и казалось, что уже нельзЯ больше сопротивлЯтьсЯ. ‘траннаЯ
слабость разливалась по всему телу, голова тихо кружилась, мрак по сторонам
сгущалсЯ плотной, непроницаемой стеной, и все исчезало, кроме чуть белеющих
в темноте странных лиц с полузакрытыми, загадочно поблескивающими глазами.
’ишина стоЯла вокруг, отделЯЯ их от всею мира, и только звезды,
молчаливые и Яркие, блестЯ, проникали сквозь мрак и молчание и светили им в
лица, слабо озарЯЯ их сказочным неверным светом.
- Ќу, пора домой! - слабо сказал точно откуда-то издали вздрагивающий
голосок ‡иночки.
€ с трудом, преодолеваЯ сладкий истомный сон, мучаЯ себЯ и его, точно
отнимаЯ что-то у своей жизни, она медленно встала, нерешительнаЯ и
колеблющаЯсЯ, как белаЯ былинка во мраке.
Љончаев тоже встал и провел рукой по волосам и глазам.
- Ђх, ‡иночка, ‡иночка! - тихо, почти одними губами проговорил он, не в
силах даже длЯ себЯ в словах выразить то, что переживало его молодое сильное
тело и молодаЯ горЯчаЯ душа.
Ќо она уже стоЯла посреди дорожки, и ее смутный белеющий силуэт как
будто расплывалсЯ, готовый исчезнуть во мраке.
- €демте, - повторила она негромко, - нас ждать будут...
€, колеблЯсь в темноте, пошла от него.
Ќо вместо того, чтобы идти из сада, ‡иночка пошла вниз по аллее, идущей
к самому морю; Љончаев пошел за ней.
‘ ветром и влагой в упругом воздухе открылась перед ними темнаЯ ширина.
‚олн не было видно, и только иногда то тут, то там вдоль темной линии мола
смутно поЯвлЯлись и исчезали белеющие полосы, точно кто-то белый быстро
выглЯдывал и мгновенно исчезал в темной колышущейсЯ массе, отливающей
мрачным черным блеском.
Ќепрестанный шум стоЯл в безграничном просторе. Ћн рождалсЯ где-то
далеко, на неведомых горизонтах и, грозно нарастаЯ, бежал прЯмо на берег.
—то-то бухало на деревЯнный мол, как в пустой барабан, и потом бессильно
падало, мокро плескаЯ по камнЯм. Ђ сзади опЯть рос и бежал на берег новый
нарастающий ропот.
‡иночка долго стоЯла на самом краю, одна, тоненькаЯ, в развевающемсЯ от
ветра белом платье. ‚округ нее было широко, пусто и ветренно, все
наполнЯлось гулом, звоном и плеском непрестанного могучего движениЯ, и
казалось в темноте, что она отделЯетсЯ от берега и вот-вот сейчас, как
легкаЯ вольнаЯ птица, полетит быстро и низко над самой черной, блестЯщей,
движущейсЯ водой, веющей глубиной и страхом, вдаль, к неведомым широким
горизонтам.
‘транные думы овладевали ею. —то-то чистое и милое, такое нежное, такое
славное просилось на волю из ее молодого, свежего тела, с широкими, упругими
бедрами, невысокой сильной грудью, на которой, волнующе легко, точно
стремЯсь улететь и бесстыдно обнажить ее, трепетало легкое белое платье. ‚
душе была настойчиваЯ жажда чего-то, чего она еще не знала и не могла
понЯть: и радость грустнаЯ, и грусть радостнаЯ, и плакать хотелось, и
смеЯтьсЯ.
Ђ гул морЯ, все так же нарастаЯ, бежал на берег, и грудь невольно
выгибалась навстречу упругому влажному ветру.
Ћна не видела Љончаева. Џеред нею были только море, мрак и чистые
звезды, но всем существом своим она чувствовала его где-то тут, близко,
милого, сильного, и хотелось ей оглЯнутьсЯ и почему-то страшно было увидеть
его.
„алеко, далеко, точно с краЯ света, через верхушки невидимых волн, то
показывались, то пропадали предостерегающие огни.

III

‹авренко грузно и медленно, тЯжело понурив голову, дошел до конца
бульвара. Ќа углу он нанЯл извозчика и с ласковой иронией сказал ему:
- Ђ шо, гражданин, лошадь твоЯ скорее бегать может?
€звозчик молча повел головой, так что нельзЯ было понЯть, уразумел ли
он, доволен или недоволен шуткой, и задергал вожжами.
Ћдну за другой проезжали они темные улицы. Ѓыло уже поздно и пусто.
ѓлЯдЯ на огромные темные дома, в которых как-то не представлЯлась жизнь,
‹авренко думал о том, что многих из людей, которые теперь крепко и спокойно
спЯт здоровым сладким сном, завтра уже не будет. € люди эти не знают своей
судьбы, и это ужасно.
- ђазве они спали бы, если бы знали, что через несколько часов... что
осталось всего несколько часов жизни... что надо дорожить каждым мгновением,
смотреть, запомнить, изжить эту жизнь, котораЯ так мучительно дорога и
которой осталось так мало...
…му показалось, что было бы лучше, если бы знать. Ќеожиданность и
неизвестность пугали, как чернаЯ пустота.
Ќо тут ‹авренко отчетливо, но не умом, а как-то одними нервами,
мгновенно обострившимисЯ до боли, представил себе весь тот кошмарный ужас,
те зловещие предсмертные судороги жизни - крики и слезы отчаЯниЯ, - которые
наполнили бы эти темные молчаливые дома и нелепо-ужасно всколыхнули бы тьму
и тишину ночи, если бы все эти приговоренные вдруг узнали, как близка от них
смерть и как мало, как бессмысленно мало осталось жить.
ЊелкаЯ неприЯтнаЯ дрожь пробежала по его согнутой толстой и рыхлой
спине.
Ѓог с ним... уж лучше не знать! - мысленно махнул рукой ‹авренко и,
стараЯсь не думать и скрыть от самого себЯ холодное, зловещее предчувствие,
стал вызывать в памЯти всевозможные, самые пустЯчные и пестрые впечатлениЯ
днЯ. ‘начала это было трудно, и в то самое времЯ, когда он думал, что думает
о другом, вдруг мучительно оказывалось, что где-то еще глубже и в самых
тайных изгибах мозга остро и болезненно шевелитсЯ это ползучее, липкое и
всеобволакивающее предчувствие ужаса. Ќо потом мысли устали и сами, почти
незаметно, ушли в сторону. ‚спомнилсЯ ему Љончаев, и его юное, бесшабашно
смелое лицо, с фуражкой на затылке и с мЯгкими волосами, легко закрученными
на висках, Ясно встало перед ним в сумраке тихой ночи.
"Љ ‡иночке пошел, конечно!" подумал он и, закрыв глаза, вызвал перед
собою милое личико с розовыми пушистыми щеками, с двумЯ недлинными толстыми
косами на покатых плечах молодой-молодой девушки.
ЌежнаЯ и тайнаЯ грусть, котораЯ всегда овладевала им при виде первой,
нежной и красивой женской молодости, тихо шевельнулась в нем.
- Ђх, ‡иночка, ‡иночка! - медленно вздохнул он и, весь напрЯгаЯсь во
внезапном приливе трогательной нежности и тоскливой ласки, подумал: "ЊилаЯ
"ЊаленькаЯ молодость", кто знает, где буду Я, когда ты расцветешь?.."
—то-то теплое и мокрое выступило из-под его закрытых век. ‹авренко
стыдливо крЯкнул, открыл глаза, поправилсЯ на сиденье и снова стал смотреть
на слепые окна домов, неЯсно мерещившихсЯ во тьме.
Џочему-то перед ним встала всЯ его собственнаЯ жизнь: больницы, сотни
страдающих, отвратительно и гнусно, на все манеры, разлагающихсЯ людей,
тайнаЯ, стыдливаЯ любовь к ‡иночке, бильЯрд, жадные лица шулеров, стук
шаров, горький вкус пива и кисловатый затхлый запах в его холостой квартире,
с размокшими кучами пепла на окнах. ‘тало чего-то обидно, чего-то жаль до
слез.
- Ѓарин! - вдруг позвал извозчик с козел. ‹авренко медленно посмотрел
на него, с трудом оторвавшись от своих мыслей.
‘ козел, через плечо, смотрело на него, смутно различаемое в темноте,
унылое и понурое, мужицкое лицо.
- Ђ, шо тебе? - вЯло спросил ‹авренко.
- Џравда, говорЯт, завтра по городу палить с пушек будут?
- „олжно, будут...
€звозчик помолчал, и казалось, что он ждет еще чего-то или к чему-то
прислушиваетсЯ.
Ќа улицах были пустота и молчание, и только одиноко и чересчур громко
гремели колеса пролетки.
- Ќ-ну, дела! пробормотал извозчик, не оборачиваЯсь.
‹авренко долго молча смотрел в его присадковатую, согнутую спину, зыбко
маЯчившую перед глазами во мраке.
- „а, голубь, дела! - не то усмехнувшись, не то вздохнув, проговорил
он. - Ђ ты знаешь, из-за чего все это?
- Ђ кто их знат! - неопределенно ответил извозчик, опЯть оборачиваЯсь.
- ѓоворЯт, матросы да забастовщики народ мутЯт...
- ЊутЯт? ќх, ты...- с иронией передразнил ‹а-вренко.
- Ђ, конечно, мутЯт... †или бы тихо, а то на... Ќевесть чего
захотели... ќтак, к примеру, и Я скажу: не желаю... да и все!..
€звозчик усмехнулсЯ, и по голосу было слышно, что он усмехнулсЯ
презрительно и недоуменно.
- ‹учшей жизни хотЯт, - возразил ‹авренко, - и ты можешь хотеть...
ђазве ты сам своей жизнью доволен?
- ѓде же доволен... †ить нашему брату вовсе трудно... ’еперь, возьмем,
скажем...
- Ќу, вот видишь, - перебил ‹авренко, - трудно жить.
- —то ж, что трудно... †изнь не малина, трудно-то трудно, а жить
можно... что ж...
- ѓде же можно? - с сердитой грустью возразил ‹авренко. - „ень и ночь
на козлах сидишь... вон как тебЯ согнуло, а человек не старый... Љроме
лошадиного хвоста, холода да голода ничего не видишь, всЯкий тобой помыкает,
в бане, чай, побывать толком некогда, вши заели, а ты говоришь - жить
можно!.. ђазве это жизнь?
€звозчик, обернувшись, посмотрел на него с непонЯтным выражением
какой-то растерЯнности и испуга.
- Ћно, конечно, что жизнь, точно что... оно, если рассудить, так жизнь
наша, барин, горькаЯ жизнь, а только, что ж... тЯжело не тЯжело, а жить
надо...
Ћни замолчали. ЋпЯть только дробно и одиноко постукивали колеса да
скрипела калитка. ‘вернули в переулок, проехали мимо церкви, смутно белевшей
за черными деревьЯми. €звозчик и доктор ‹авренко думали каждый о своем, и
было много безнадежного, унылого в этих двух согнутых, молчаливых, чуждых
друг другу фигурах и тощей, разбитой лошаденке, терпеливо и кротко
выбивавшейсЯ из сил.
“же у самого дома доктора ‡арницкого извозчик вдруг вздохнул и тихо
пробормотал:
- ЏриходитсЯ, барин, жить!..
‹авренко ничего не ответил.
“ темного подъезда доктор тЯжело слез с дрожек и расплатилсЯ. Ќа
мгновение они посмотрели друг другу в глаза. ‹авренко что-то хотел сказать,
но промолчал и пошел к подъезду. €звозчик тронул лошадь, и пролетка медленно
поплелась вдоль тротуара, точно поползло одиноко в ночи какое-то
искалеченное, унылое насекомое.

Ќа площадке был пустой и холодный мрак, и тоскливый, замирающий отзвук
колокольчика где-то за запертой молчаливой дверью наводил жуткую тоску. Ќе
отворЯли долго, и все было тихо, как в могиле, и это сравнение пришло в
голову ‹авренко и из самой глубины его души поднЯло опЯть тоскливое и
зловещее чувство. Њрак стал жутким, и начало чудитьсЯ, что со всех сторон в
нем неслышимо подползает что-то бесформенное и ужасное.
Ќаконец, за дверью послышалсЯ шорох, и женский высокий голос спросил:
- Љто там?
ѓолос звучал как будто издалека, и в его напрЯженном звуке
чувствовалась молодаЯ женщина, боЯзливаЯ и недоверчиваЯ. ‹авренко
поторопилсЯ ответить, нарочно придаваЯ словам преувеличенно дружелюбное и
успокоительное выражение. ’огда дверь медленно отворилась, и полоса света
упала ему на лицо. ЊолоденькаЯ, хорошенькаЯ горничнаЯ застенчиво улыбнулась
ему и, наивно-кокетливо прижимаЯсь к косЯку, пропустила доктора в переднюю.
Ќа пороге в следующую комнату стоЯл черный силуэт самого ‡арницкого и все
еще тревожно, слегка вытЯнув шею, всматривалсЯ в темноту.
- ‚ладимир Џетрович, Я к вам по делу, - заговорил ‹авренко, вступаЯ в
комнату и снимаЯ пальто.
- „а, да... Я уже знаю... - торопливо пробормотал ‡арницкий, и по его
чересчур красивому и здоровому лицу мгновенно мелькнуло что-то странное и
даже как будто враждебное. € хотЯ он сейчас же отвернулсЯ, но даже в его
крупном, с короткими крутыми завитками черных волос, холеном затылке
почувствовалось то же выражение. € с той спокойной, тонкой
наблюдательностью, которою всегда отличалсЯ ‹авренко, доктор заметил и понЯл
это выражение.
Ћни прошли в кабинет ‡арницкого, где от Яркого света по лощеной коже
тЯжелой мебели, по золоченым корешкам книг и зеркальным стеклам шкафа с
инструментами искрились тысЯчи холодных бликов.
Ќавстречу им поднЯлсЯ высокий, как жердь, унылого вида студент.
- Ђ, ‘ливин! - ласково-дружелюбным тоном негромко воскликнул ‹авренко.
‘тудент улыбалсЯ ему, но и улыбка у него была какаЯ-то длиннаЯ, вЯлаЯ и
унылаЯ.
‹авренко сел у стола, сел и ‘ливин, острым углом поставив перед собой
худые колени, а ‡арницкий стал ходить по комнате, о чем-то озабоченно думаЯ
и тЯжело ступаЯ по ковру машинально размеренными шагами.
‚се долго молчали.
- Ќу, вот, голубь мой, дождались мы и революции! - с задумчиво-ласковой
иронией наконец проговорил ‹авренко, взглЯнув на уныло сидевшего ‘ливина.
€ точно это слово было тем ключом, которым открывалась душа у понурого
студента, ‘ливин вдруг оживилсЯ. …го белобрысое, худое и длинное, совершенно
некрасивое лицо чахоточного порозовело, глаза заблестели, и все лицо стало
таким молодым и милым, что на него и жалко, и хорошо было смотреть.
- ќто еще не революциЯ, а только предтеча революции, доктор! -
надтреснутым высоким басом ответил он, - но во всЯком случае это такой удар,
который двинет жизнь сразу на тысЯчу верст вперед!
- „а, конечно!.. - любуЯсь им, согласилсЯ ‹авренко, хотЯ вовсе не
потому, что был бы действительно с ним согласен.
‡арницкий остановилсЯ у камина, постоЯл немного, подумал и заложил руки
в карманы, покачиваЯсь с носков на пЯтки и обратно, и небрежно-притворно,
глЯдЯ в потолок, спросил:
- Ђ как вы думаете, чем все это кончитсЯ?..
- Ѓойней, - коротко пожал плечом ‹авренко и потер свои пухлые, как у
булочника, пальцы, точно ему вдруг стало холодно.
ќто было очень простое и короткое слово, и ‹авренко произнес его как
будто довольно спокойно, но оно кровавым призраком встало перед каждым из
них и мгновенным тЯжелым сжатием отметилось в сердцах. ‡арницкий вдруг
перестал качатьсЯ и странно поперхнулсЯ. ‘ливин вновь осунулсЯ и поник.
Ќо каждому из них казалось, что страшно только ему одному, а другим
нет. € каждому стало неловко пред другими и стыдно перед самим собой.
"Љак они могут так спокойно", - с наивным восхищением подумал ‘ливин и
с горькой тоской почувствовал себЯ маленьким, ничтожным и трусливеньким до
гадости. €, страдаЯ до слез и убеждаЯ себЯ, что он должен быть искренним и
сказать то, что думает и чувствует, он пробормотал, заикаЯсь и бестолково
двигаЯ локтЯми и ногами:
- Ђ в конце концов, все это ужасно!.. и... вообще...
- —то же тут ужасного? - неожиданно длЯ самого себЯ, повинуЯсь
безотчетному желанию замаскировать свой страх и тому стремлению поражать,
которое всегда было в нем, вместе с тайной сознаваемой уверенностью, что он
действительно лучше, смелее, решительнее, непреклоннее, умнее и определеннее
всех, сказал ‡арницкий. € мгновенно его самоуверенность вернулась к нему, и
он успокоилсЯ.
- Ѓорьба так борьба... Љому-нибудь надо умирать, и, право, по-моему,
лучше умереть сразу и в борьбе за жизнь, чем от какой-нибудь болезни сгнить
в постели. ‚ сущности говорЯ, - продолжал он, оживлЯЯсь от удовольствиЯ, что
именно ему пришла в голову удачнаЯ мысль, - в сущности говорЯ, вопрос о
жертвах был бы тогда ужасен, если бы люди вообще были вечными и только одни
эти жертвы погибали... тогда... да... Ќо так как все люди в конце концов
умирают, то не все ли равно, раньше или позже?.. ќто сантиментальное
сожаление о жертвах похоже на то, как если бы приговорили к смерти кучу
народу... всех к посажению на кол, а двух, трех к расстрелЯнию... и если бы
все посаженные на кол стали оплакивать не себЯ, а тех, которых расстрелЯют.
€ это при полной и неопровержимой уверенности в том, что сию секунду их
самих непременно посадЯт на кол...
"„а, да... это совершенно верно... с какою-то облегчающей радостью
думал ‘ливин. Љак это, в конце концов, просто и... вовсе не страшно... Ќу,
не все ли равно, в самом деле, убьют ли менЯ завтра или Я умру потом от
чахотки?.. „а, это решительно все равно".
€ воспоминание о том, что у него чахотка, на этот раз было ему не
мучительно, как всегда, а радостно, как будто этим снималась с него ужаснаЯ
тЯжесть.
•отЯ Я... - все-таки нерешительно, перебиваЯ сам себЯ под давлением
какого-то странного чувства неловкости, оставшегосЯ где-то очень глубоко,
под легкими добрыми мыслЯми, протЯнул он, - тут ведь и... того, страданиЯ
ужасны... и неожиданность тоже... •отЯ-Я...
Ћ, милый мой юноша! - снисходительно и уже совсем самоуверенно
засмеЯлсЯ ‡арницкий. - •уже страданий, как от воспалениЯ седалищного нерва
или рака, никакой пулей не причинишь... Ђ что касаетсЯ неожиданности, то
смерть всегда неожиданность... даже после соборованиЯ, - прибавил он и
довольно засмеЯлсЯ.
‘ливин смотрел на него с завистью и изо всей силы старалсЯ впитать в
себЯ эти мысли и проникнутьсЯ ими, чтобы так же легко и смело смотреть на
жизнь и смерть. ‘ознание своей трусости и ничтожности давило его и терзало
еще больше, чем страх.
- ‚се это так, голубь мой, - мЯгко отозвалсЯ ‹авренко, глЯдЯ на ровное
широкое сукно письменного стола, напоминающего ему бильЯрд, - все это та-ак,
да... да дело-то в том, что вы признаете смерть от болезней уж как будто
делом естественным, а это что ж... ‘мерть противна человеку вообще, отчего
бы она ни приключилась... ’ут главным образом ужасно не то, что будут
жертвы, а то, что эти жертвы будут принесены самими людьми. ‚сем смерть
ужасна, всем хочетсЯ жить вечно, люди борютсЯ за эликсир бессмертиЯ тысЯчи
веков, уничтожают болезни, создают гигиену, строЯт больницы, употреблЯют
страшные и самоотверженные усилиЯ в поисках микроорганизмов, вредных длЯ
человеческой жизни, а тут же, рЯдом с больницами и университетами, находЯтсЯ
идиоты, которые под прикрытием пустых и Явно фальшивых лозунгов калечат,
убивают, истЯзают ту самую жизнь, за которую боретсЯ так или иначе всЯкий
человек, и они же сами... ‚от это-то и ужасно, голубь мой!.. “жас перед
насильственной смертью - это ужас смерти вообще, но отЯгченный еще
возмущением, болью омерзениЯ и самого мучительного недоумениЯ: да зачем
же?.. да как же не понимать такой простой истины?..
‡арницкий, еще не дослушав до конца, подыскал ответ, и, хотЯ, по
дальнейшему ходу слов ‹авренко, ответ этот уже не совсем годилсЯ, он
возразил, слегка волнуЯсь:
- ‚ы говорите, смерть противна вообще... а террористы, а эти улыбки под
виселицами?.. а крестнаЯ смерть •риста, например?.. Ђ самоубийцы?..
- џ думаю, голубь мой! - раздумчиво ответил ‹авренко, погружаЯсь назад
в кресло всем своим толстым, пухлым телом. - Њожно улыбатьсЯ и смерти, но
только тогда, когда смерть есть акт своей собственной воли... ‘мерть
террориста есть высшее проЯвление его собственного "Я"... —еловек, идущий на
террор, ставит себе задачей мужественную гибель... Ђ, например, смерть
•риста была не столько смертью, сколько высшим моментом его творчества,
венцом его жизни... ‚ообразите, как мог бы жить дальше •ристос, если бы
вместо того, чтобы умереть на кресте, он удрал бы! Ћн осталсЯ бы жить, т. е.
тело бы его не умерло и прожило бы еще сколько-нибудь лет... Ќо себЯ,
•риста, свою личность, он убил бы этим и обратил в гроб повапленный...
ђазумеетсЯ, в такие моменты у них жизненнаЯ сила достигает наивысшего
напрЯжениЯ, наиЯрчайшего проЯвлениЯ, и самый страх смерти совершенно
стушевываетсЯ перед восторгом победы над собой и другими...
- „ругими? - машинально спросил ‘ливин.
Љонечно, голубь мой, и над другими: люди, которые приговаривают их к
смертной казни, прежде всего имеют идеей месть и устрашение, а потому смерть
бесстрашнаЯ есть именно доказательство несостоЯтельности этой идеи...
победа.
‹авренко помолчал и вдруг, грустно засмеЯвшись, прибавил:
- ‡наете, голубь мой, у человека есть одна только сила, которую никто и
ничто не может победить... ‚се можно победить, можно убить жизнь, можно
пресечь все... но есть одна сила, котораЯ ничем не уничтожаетсЯ и остаетсЯ
как Яд, который ничем уже нельзЯ вытравить...
- ЉакаЯ же?
- €рониЯ... € знаете, самым непобедимым человеком в мире мне
представлЯетсЯ тот анекдотический турок, который, будучи посажен на кол,
сказал:
"Ќедурно длЯ начала!.."
‘ливин прыснул, но сразу умолк и задумалсЯ.
- Ђ это, пожалуй, правда! - сказал он вдруг с недоумением и, даже
слегка открыв рот, посмотрел на ‹авренко.
‚се задумались. ‡арницкий медленно ходил по комнате, напираЯ на носки
сапог и глЯдЯ под ноги.
‘ливин сгорбилсЯ и засунул руки между коленами, а ‹авренко смотрел на
стол и машинально рассчитывал удар чернильницей в пепельницу направо в угол.
- ‘ливин, вы хотите ужинать? - спросил ‡арницкий, посмотрев на часы.
‘ливин задвигалсЯ во все стороны, беспомощно шевелЯ руками и подымаЯ
брови.
- Ќ-нет... џ, собственно, есть не хочу!.. џ уже ужинал!..
- Ќу, ничего... выпьем водки и закусим, а?..
- „а нет, ей-Ѓогу, Я не хочу... •отЯ-Я...
Ћн виновато улыбнулсЯ и поднЯл плечи до самых ушей, слегка разведЯ
руками.
‡арницкий позвонил.
ЊолоденькаЯ горничнаЯ, чистенькаЯ и красиваЯ, того особого, как будто
только что вымытого с мылом, типа, который вырабатываетсЯ у горничных,
живущих у очень здоровых холостых мужчин ради правильности и гигиеничности
физиологических отправлений, накрыла на стол, зажгла Яркую лампу в столовой,
и было как-то особенно приЯтно сесть за чистый, блестЯщий графинчиками,
тарелочками и белоснежной скатертью стол.
- Ќу, господа, - с грустной шуткой сказал ‹авренко, наливаЯ и подымаЯ
рюмочки, - может быть, в последний раз... ‡а победу!..
- ‡а победу! - оживлЯЯсь, крикнул ‘ливин и так хлопнул рюмку в глотку,
что у него выступили слезы.
Ќо он сейчас же вспомнил, что после высказанной им трусости и дрЯблости
не очень-то кстати пить за победу, покраснел и уткнулсЯ в тарелку. ‚се ели
молча. ‹авренко и ‡арницкий совсем мало, и по лицу ‡арницкого опЯть заходили
мимолетные тени. Ћдин ‘ливин, сам смущаЯсь своего всегдашнего волчьего
аппетита, съел весь ужин и весь черный хлеб, какой был.
- Ќу, - сказал ‹авренко, уже уходЯ, - итак, до завтра... Џлохо нам
будет!
‡арницкий изменилсЯ в своем красивом холеном лице.
- —его, собственно, вы боитесь? ‚едь не посмеют же они стрелЯть по
красному кресту?
‹авренко внимательно посмотрел ему в лицо, угадываЯ его мысли и
чувствуЯ к этому здоровому, упитанному человеку презрительную враждебность.
- € по кресту будут стрелЯть. Ђ главное, когда нас побьют, а побьют нас
непременно, многих из нас... Ђ впрочем, не знаю!
Ћн холодно пожал руку ‡арницкому и вышел на темную лестницу. ‘верху им
светила горничнаЯ, перевесившись через перила, и, как всегда, ‹авренко
посмотрел на ее чистенькую пикантную фигурку, выпукло освещенную лампой. €
ему стало жаль ее и противно.
Ќа улицах была пустота и сероватый мрак, указывающий на близость
рассвета.
аги их чересчур громко отдавались в этой пустоте, и ‹авренко
озабоченно сказал:
- Ѓудет очень скверно, если нас заберет патруль еще до завтра!
"’огда мы будем в безопасности!" - мелькнуло в голове у ‘ливина, но он
тотчас же поймал себЯ на этой мысли и мучительно покраснел.
- Ђх, Ђнатолий ”илиппович, - с болезненным раскаЯнием выговорил он, -
-если бы вы знали, какой Я трус!
- џ тоже трус, - ласково ответил ‹авренко и махнул рукой. - Ќе в том
дело, голубь мой!..
Ђ не поиграть ли нам в последний раз на бильЯрде? ’ут Я знаю один
извозчичий трактирчик такой... - спросил вдруг ‹авренко, и ему самому было
стыдно, что он говорит о бильЯрде. …му всегда было неловко приглашать
играть, потому что казалось, будто он уже всем решительно надоел своим
вечным бильЯрдом и что только из деликатности соглашаютсЯ с ним играть.
- Џоздно уже... - с искренним сожалением, что не может удовлетворить
желаниЯ ‹авренко, к которому чувствовал нежное уважение, ответил ‘ливин.
- „а!.. Џоздно!.. - согласилсЯ ‹авренко, с трудом разобрав на часах два
с четвертью. - Ќу, до свиданиЯ, голубь мой!.. ‡автра, может быть, не
увидимсЯ?.. ‚ы где будете?..
- џ на заводе Љостюковского. Џрощайте, голубчик!..
Ћни крепко, хотЯ немного стеснЯЯсь, поцеловались, и оба почувствовали
теплую, грустную нежность друг к другу.
- Ќу, прощайте, голубь, не поминайте лихом, коли что!..
‚ысокаЯ фигура ‘ливина, зыбко маЯча во мраке, повернула за угол, и
опЯть ‹авренко осталсЯ один. …му вдруг до боли захотелось, чтобы было
куда-нибудь пойти, встретитьсЯ с дорогим человеком, который пожалел бы его и
боЯлсЯ бы за него. Ћн вздохнул и медленно пошел по тротуару, грузно шагаЯ и
постукиваЯ тростью.
Ћн вспомнил ‡арницкого и стал думать о нем:
"‚едь вот куча мускулов и мЯса, всЯ жизнь его в том, что эта здороваЯ,
красиваЯ куча мЯса ест, пьет, спит и совокуплЯетсЯ с женщинами... ’акаЯ
физиологическаЯ жизнь продолжитсЯ и за гробом, и после смерти эта куча мЯса
не исчезнет без следа, а будет разлагатьсЯ, претворЯтьсЯ, потом опЯть есть,
опылЯтьсЯ и так без конца... Љазалось бы! Ђ между тем он боитсЯ смерти,
может быть, во сто раз больше, чем те, которые живут самой тонкой духовной
жизнью, которой действительно конец за гробом... „а... Ќу, так что же?"
‹авренко запуталсЯ, тоскливо махнул рукой и пошел дальше...
Ќе доходЯ до перекрестка, он вдруг остановилсЯ и прижалсЯ под воротами.
Џоказались из-за угла, перешли улицу и вновь скрылись за углом четыре
черные одинаковые фигуры, и, когда проходили под слабым светом подворотного
фонарика, один за другим, над ними тускло блеснули четыре штыка. ‚ груди у
‹авренко все сжалось и притаилось.
‚ гулком ночном мраке звонкие шаги вооруженных людей отчетливо
проговорили о близости смерти и смолкли в безвестном отдалении.

Џроводив гостей, ‡арницкий вернулсЯ в кабинет и опЯть стал ходить взад
и вперед, заложив руки за спину и глЯдЯ на носки своих светло вычищенных
сапог. Ћн был так же массивен, красив и изЯщен, как всегда, но какаЯ-то
неуловимаЯ растерЯнность вдруг поЯвилась на лице, в беспокойном выражении
глаз и в чуть заметном дрожании пальцев.
Џока вокруг были другие люди, перед которыми длЯ ‡арницкого было
немыслимо не выказывать себЯ самым умным, самым храбрым, самым честным и
самым твердым человеком, ему было легко не думать. Ќо когда он осталсЯ
наедине с самим собою, словно какой-то флер спал с его души, и голо, и
коротко встал перед ним беспощадный настойчивый вопрос, которого он никогда
не подозревал и который теперь вдруг оказалсЯ неотложным и неотвратимым.
‚сю свою жизнь ‡арницкий был непоколебимо убежден, что он самый
красивый, самый блестЯщий и смелый человек в свете. ’о, что его любили
женщины и с восторгом отдавались на забаву его холеному, сильному и
здоровому телу, то, что он был ловким и действительно прекрасным хирургом,
то, что он был революционером и шесть месЯцев просидел в одиночке, откуда
вышел таким непреклонно убежденным, каким и вошел, приучило его верить в
себЯ и никогда не задавать вопроса, действительно ли он так прекрасен и
силен.
Ћн всегда верил, что если будет революциЯ, то он станет во главе ее. ‘
его красноречием, храбростью и убежденностью он не может не выдвинутьсЯ в
первые рЯды и не стать, как ему рисовалось, членом конвента, народным
трибуном, вождем. € мысль об этом опьЯнЯла его романтическим восторгом и
даже смерть на гильотине казалась ему только последним мрачно красивым
аккордом.
…ще когда он был студентом, ему как-то пришлось в обществе красивых,
чуть не поголовно влюбленных в него девушек сказать:
- ‹учше тридцать лет жить, да пить живую кровь, чем жить триста лет, да
питатьсЯ мертвечиной.
€ он сказал это с искренним убеждением и часто повторЯл потом все с
таким же убеждением.
€ вдруг оказалось, что мысль о том, что его могут завтра убить, леденит
ему кровь, и совершенно определенно, Ясно и неотвратимо он понЯл, что боитсЯ
смерти и не пойдет на нее.
"’ак, значит, - Я трус?.." - мучительно краснеЯ и как будто стараЯсь,
чтобы мысль эту не слышал даже он сам, растерЯнно подумал ‡арницкий.
"„а, трус!" - отвечало что-то в глубине его массивного красивого тела,
сжавшегосЯ безвольно и пугливо. € весь многолетний мираж красоты, смелости и
обаЯниЯ вдруг слетел, и ‡арницкому показалось, что он гол, слаб и растерЯн,
как гаденький, подленький зверек, с которого содрали блестЯщую шкурку.
‘ беспощадной иронией, вдруг непонЯтно возникшей из неуловимых
сплетений мысли, он вспомнил шутливый афоризм одного приЯтелЯ:
"Џознай самого себЯ... и познав, не впадай в уныние".
ќта внезапнаЯ, противувольнаЯ и непонЯтнаЯ насмешка над самим собою
была так мучительна, что у него потемнело в глазах, и весь кабинет с его
внушительной строгой мебелью тихо поплыл кругом.
"Ќе надо думать об этом!.. как будто просЯ кого-то жестокого и
безжалостного, подумал ‡арницкий. - ќто так... нервы расходились... Ќадо
лечь спать... а там посмотрим!"
Ќо вместо того он опЯть заходил по кабинету, и все движениЯ его стали
уже растерЯнными, короткими, порывистыми, и, чувствуЯ это, он начал
невыносимо страдать. Њожно было думать, можно было забыть или помнить, но
завтрашний день, а с ним смерть придут, и нельзЯ будет не пережить их.
- Ђх, если бы проснутьсЯ и увидеть, что все уже прошло... Ѓудет же
когда-нибудь все это прошлым...
Њысль о том, чтобы спрЯтатьсЯ, увернутьсЯ от опасности и что это очень
легко и можно устроить так, что очень немногие, а быть может, и никто не
догадаетсЯ, уже была у него в мозгу, тонкаЯ, как уж, юркаЯ и трусливаЯ, но
он старалсЯ думать, что даже мысли об этой мысли у него нет, потому что у
него ее не может быть.
"Ќе всех же убьют", - думал он словами, логически и Ясно, и как бы то
ни было, а отступлениЯ не может быть и будь что будет.
Ќо тут же за этими словами, как будто гораздо глубже их, неуловимаЯ,
бессловнаЯ мысль, как мышь в мышеловке, быстро и все очевиднее и Яснее длЯ
него описывала круги, отыскиваЯ и изобретаЯ все возможные способы обмана и
увертки.
€ окончательно уже видЯ, что все это так и есть и что он не пойдет
завтра никуда, ‡арницкий все-таки сам не знал, пойдет или не пойдет, и был
уверен, что такой человек не может даже думать, чтобы не пойти. Ѓыло похоже
на то, будто его мозг утратил свЯзь и цельность, и каждаЯ частица его думает
свое. € путаница эта отдаленно напомнила о сумасшествии.
Ђ в груди было простое чувство искреннего стыда и грусти о безвозвратно
утраченной отныне вере в свою красоту и превосходство над всеми людьми.
‡арницкому захотелось плакать, просить у кого-то снисхождениЯ и
жаловатьсЯ, как будто его обижают незаслуженно, и бить себЯ головой о стену
с презрением, плевками и пощечинами, как последнюю тварь.
Ћн представил себе свою красивую фигуру с избитыми, заплеванными
холеными щеками, и это даже доставило ему мучительное наслаждение.
‡арницкий остановилсЯ посреди кабинета и широко открытыми воспаленными
глазами уставилсЯ на стену, ничего не видЯ перед собой.
"Ќо ведь разве можно будет жить после этою?" - с отчаЯнием и ужасом
спросил он себЯ.
"ЌельзЯ!" - ответила перваЯ мысль, и стало очевидно, что после этого
никогда нельзЯ будет чувствовать себЯ таким красивым и счастливым, нельзЯ
будет заглЯнуть в лицо тысЯчам людей.
"Њожно будет уехать куда-нибудь подальше, где никто не знает!" -
одновременно под этой мыслью проскользнула другаЯ, и опЯть было очевидно и
то, что нельзЯ уехать, и то, что он уедет, и что нельзЯ жить, и что все-таки
он переживет.
•олодный пот выступил на лбу ‡арницкого, и лицо его исказилось.
"„а, лучше не думать!.. - опЯть сказал он себе и, взЯв лампу, пошел в
темную спальню. ’ысЯчи мыслей со всех сторон набежали на него, как тот мрак,
который бежал за лампой, но, упрЯмо стиснув зубы и притворЯЯсь, что всецело
поглощен сниманием сапог и брюк, он каждую упрЯмо отражал и затемнЯл. - џ
вовсе не думаю об этом, не думаю, вот и не думаю вовсе... ’ам будет видно!
Њожет быть, это вовсе и не так страшно... и на самом деле Я окажусь
героем..."
Ќо как только лег и вытЯнулсЯ под мЯгким одеЯлом на чистой и приЯтно
свежей холодной простыне, сейчас же поймал себЯ на том, что раз он говорил
себе, что не надо думать "об этом", то, следовательно, он думает об этом, и
понЯл, что действительно думает.
’оска охватила его, и, как всегда, он почувствовал, что если занЯтьсЯ
своим телом, то будет легче. ’огда он насильно встал с постели и в одном
белье, большой, сильный и красивый, пошел в комнату к горничной ’ане.
‚ комнате у ’ани светила лампадка и оттого было уютно и пахло чистотой
и сном. ’анЯ уже спала, и спЯщаЯ не была похожа на горничную. Љружево
сорочки, которую купил ей ‡арницкий, обнажаЯ круглое смуглое плечо,
придавало ей вид пышный и сладострастный. Ћна проснулась, когда ‡арницкий
стал ложитьсЯ рЯдом на согретую его постель, и, открыв темные острые глазки,
улыбнулась ему как-то особенно, с почтением прислуги и уверенностью женщины
в том, что она нужна и приЯтна. Ћт нее раздражающе пахнуло на ‡арницкого
странным смешанным запахом чистого, пахнущего мылом бельЯ, сонной женщины и
чем-то похожим на мускус. Ћн вдруг почувствовал привычное неудержимое
сладострастие своего переполненного жизненными соками тела, и,
действительно, забываЯ все мысли и все мучениЯ, стал целовать ее в мЯгкую,
упругую и бархатистую грудь, одной рукой уже стЯгиваЯ с ее ног и живота
рубашку и вздрагиваЯ от прикосновений своих холодных пальцев к неуловимо
нежной, горЯчей, как огонь, коже ее молодого крепкого тела.
Џо обыкновению, как требовало его исключительно сильное сладострастное
тело, он наслаждалсЯ долго, замучив покорную, обожающую его, как высшее
существо, теплую, гибкую, молодую женщину, и, когда ушел к себе, все тело
его сладко ныло от полного разнеживающего удовлетворениЯ, и в руках, и в
ногах, и в мозгу была томнаЯ, счастливаЯ лень.
Ћн с наслаждением вытЯнулсЯ на холодной постели, потЯнулсЯ и медленно,
лениво стал думать.
"‚ жизни останетсЯ еще много хорошего... что бы там ни было..."
Џрежней неуловимой мучительной путаницы уже не чувствовалось. Њысль
тЯнулась одна, прЯмаЯ и спокойнаЯ. ‚друг все показалось очень просто и
совсем не так ужасно. ’олько что насладившеесЯ тело подсказало ему то, что
нужно было длЯ того, чтобы успокоить и свою душу.
"—то бы там ни было, а если бы менЯ убили, расстрелЯли, Я уже не увидел
бы никогда того, за что Я погиб... Љакое же мне дело тогда и до торжества
революции, и... тому подобное. џ есть центр вселенной, длЯ менЯ все
существует только постольку, поскольку Я сам существую, а с моей смертью все
исчезает. ‡начит, Я принес бы себЯ в жертву за мираж, которого длЯ менЯ
после смерти не будет... ќто вовсе не трусость, а просто логика... ЃоЯзнь
других, стыда и тому подобное, вот что действительно трусость... „а, не хочу
умирать ни длЯ кого и ни за кого, не хочу и не умру... € те идиоты, которые
умрут, будут только идиоты и не больше... ‹авренко же говорит, что жизнь
есть борьба существованиЯ со смертью, а благо жизни в осуществлении своей
свободы... Ќу, Я не хочу умирать, значит, хочу жить, потому что мне этого
хочетсЯ. •очу быть свободным, боротьсЯ со смертью и мнением людей, и,
значит, Я прав..."
Ћн облегченно вздохнул и заложил руки под голову устало и спокойно.
Ќа мгновение в нем шевельнулось что-то грустное: как будто из его жизни
он сам изгонЯл что-то светлое, дорогое, во что он верил и верит и сейчас,
несмотрЯ ни на что.
"Ђ ведь Я убиваю часть своей... жизни... ведь Я борюсь не со смертью, а
с жизнью... той жизнью, котораЯ всегда звала и зовет менЯ быть смелым,
твердым, свободным от страха..."
Ћн торопливо перебил себЯ.
"’ак все можно перевернуть... ќто-мудрование, и больше ничего, а жизнь
и есть жизнь, смерть и есть смерть..."
‚друг какой-то звук родилсЯ в темноте и где-то далеко как будто
прогремел глухой выстрел. ‡арницкий быстро поднЯл голову.
‚се было тихо, но что-то тревожное как будто стоЯло в воздухе.
‡арницкий сидел на кровати и слушал, слыша только встревоженное биение
своего сердца. Љругом стоЯл неподвижный глухой мрак.
‘начала было тихо, но потом где-то внизу на улице почудилась сдержаннаЯ
безмолвнаЯ суета. ’ревога стала расти больше и больше. ‡арницкий поспешно
встал и, шагаЯ нагревшимисЯ босыми ногами по холодному полу, подошел к окну.
Ћн встал на стул, отворил форточку и высунул голову на улицу.
‘ырой весенний ветер, дующий с морЯ, охватил его разгорЯченную голову и
грудь. ‡убы забили дрожь, и по спине проползло что-то холодное и неприЯтное.
‚се было пусто и тихо, и, чернеЯ окнами, неподвижно стоЯли напротив темные,
как будто вымершие дома.
"Џослышалось, - подумал ‡арницкий. - …ще простудишьсЯ!.."
Ћн затворил форточку, лег и долго не мог избавитьсЯ от неприЯтной
ознобной дрожи. Џотом заснул и спал до утра тЯжелым и кошмарным сном, в
котором все, что он думал и видел днем, сплеталось в болезненные, неуловимо
быстрые видениЯ, принимаЯ необыкновенные, странные формы.
“тром он проснулсЯ с тЯжелой головой, скверным вкусом во рту и нервной
тоской. Ќаступал день, которым надо было или, может быть, кончить свою
жизнь, или, наверное, принЯть неизбежный унизительный позор, и он уже знал,
что именно будет.

Џоследний день многих человеческих жизней настал так же Ясно, спокойно
и прекрасно, как всегда. ‚ысоко над городом и морем заголубел
нежно-прозрачный небесный свод, и неподвижно, в мечтательно-радостном
ожидании солнца, замерли далекие облака. Ћни розовели все Ярче и Ярче; все
синее становилось небо, и поэтому чувствовалось неуклонное и торжественное
приближение днЯ, с его блеском, теплом и светом.
Ѓыло еще очень рано, и многие из тех людей, которые должны были сегоднЯ
умереть, которые должны были убивать и которые должны были принЯть в свои
души мрачное и безобразное зрелище смерти, еще спали. ‚ городе было пусто, и
в густой голубизне морЯ неподвижно застывшие белели и пестрели трубы и мачты
судов. ’олько в порту, где прекратилась обычнаЯ бойко- и суетливо-шумнаЯ
жизнь, невнЯтно и неопределенно уже рос смутный и зловещий гул. Ќо он был
так ограничен и слаб в бесконечном просторе утра, что здесь, в окраинных
переулках, где шел ‘ливин, уступал самым простым и ничтожным звукам.
‘ливин шел быстро и уныло смотрел под ноги, глубоко засунув руки в
карманы. …му было холодно от бессонной ночи, вытЯнувшей из тела бодрость и
теплоту. ЉостлЯвые длинные ноги, похожие на две кочерги в болтающихсЯ
штанах, шагали непомерно широко, а худое студенческое пальто болталось между
ними уныло, как от осеннего ветра. ’орчащие лопатки горбились, позеленевший
картуз лез на уши.
‚переди него, вдоль забора, кралась худаЯ желтаЯ кошка. €ногда она
внезапно останавливалась и на что-то, ей одной видимое, заглЯдывала своими
зелеными, странными глазами в щели и подвальные окна.
‘ливину почему-то было грустно-умилительно смотреть на эту кошку и
хотелось думать что-то трогательное и печальное так, чтобы в этом
трогательном и печальном были и эта кошка, и небо, и утро, и сам ‘ливин.
•отелось потихоньку плакать, а когда кошка вдруг скрылась под забором,
‘ливин почувствовал себЯ одиноким, заброшенным, как потерЯвшийсЯ мальчик.
€ногда вдруг откуда-то, ничем не вызваннаЯ, ЯвлЯлась уверенность, что
он все-таки переживет это времЯ, и, когда настанет новое, смутное, в то же
времЯ Ярко представлЯющеесЯ, он будет еще счастливее именно оттого, что
теперь переживает такую тоску.
"‚едь не всех же убивают! - думал ‘ливин, шагаЯ все дальше и дальше. -
€ почему должны убить именно менЯ... ќто глупо!.. и это трусость!..
малодушие, и больше ничего!.."
Љакой-то дворник, шаркаЯ по мостовой, поднЯл метлой целую тучу мелкой
пыли прЯмо в нос ‘ливину.
€ неожиданно ‘ливин поймал себЯ на тоненькой, неуловимо, как Ящерица,
скользЯщей по изгибам мозга мысли, что пусть лучше всех убьют, только не
его.
Ћн очнулсЯ, похолодев от гадливого и безнадежного презрениЯ к самому
себе и стараЯсь, чтобы никто в мире не догадалсЯ об этой подлой мысли, не
плюнул ему, ‘ливину, в глаза, как это надо было бы сделать, он принЯл
суетливый деловой вид и, подавив то, что упорно ныло в груди, ускорил шаги и
повернул в переулок, где жили ‡ек.
Џеред подъездом стоЯла грузнаЯ телега ломовика, и дремала, отставив
ногу и жуЯ отвислыми губами, огромнаЯ худаЯ лошадь со страдальческими
добрыми глазами. Ћт дверей до телеги дорожкой желтела раздерганнаЯ солома и
валЯлись рогожки с бечевками. „ворник и ломовой, дюжие и равнодушные ко
всему люди, пыхтЯ, тащили из прихожей сундук, а сам старый ‡ек, торопливый и
седенький старичок, похожий на старого воробьЯ, красный и раздраженный,
суетилсЯ возле них.
- Ћсторожней, осторожней! - кричал он и, увидев в дверЯх длинную
оторопелую фигуру ‘ливина, сердито вскрикнул: - Ђ!.. Ђ мы вот бежим... Ќа
старости лет!.. ‘кажите, ‚италий ”едорович, что же это такое?..
€ старый ‡ек, ершась, как сердитый воробей, наскакиваЯ и возмущаЯсь,
стал говорить о том, что революционеры ни в грош не ставЯт чужой жизни, и
что это подло.
- Љ чему же тогда возмущатьсЯ правительством?.. џ не черносотенец, Я
отлично все понимаю, но с какой стати страдать мирным жителЯм?.. Ќу пусть
они сами идут на смерть, на виселицу, куда угодно, пусть они свЯтые, но
мы-то тут при чем?..
‘ливин, снЯв картуз и неловко опустив руки, уныло торчал посреди
чемоданов, рогож, соломы и перевернутой мебели и молчал. Ћн всегда мог
говорить только с людьми, в которых был уверен, что они думают как раз в том
же духе, как и он. ‘тарый же ‡ек всегда был ему чужой, и ‘ливин, как
мальчик, боЯлсЯ его и терЯлсЯ в его присутствии.
- Ќам хочетсЯ жить не менее, чем вам, - недоуменно и злобно кипЯтилсЯ
старый человек, - мы не виноваты, что одни люди плохо живут, а другие
хорошо, и это всегда будет... € согласитесь сами, наконец, что из того, что
одним плохо, вовсе не значит, что и те должны страдать, которым живетсЯ
недурно и которым...
‘едые волосы торчали ежиком, и маленькие старые глазки блестели
тревожно и злобно, как у сердитого зверька, неожиданно выгнанного из норки.
‘ливин все-таки уныло молчал. Џо его мнению, прЯмому и непоколебимому,
старый ‡ек был неправ, отстал и совершенно не понимал жизни. ‘ливин знал и
почему он именно неправ, но возражениЯ как-то нерешительно путались у него
на Языке, быстро и Ярко возникаЯ в мозгу при каждом слове ‡ека и бесследно
исчезаЯ при попытке их высказать. € притом он всегда боЯлсЯ сказать
что-нибудь нетактичное и кого-нибудь обидеть.
- ‚идите ли... это не совсем так... - изо всей силы стараЯсь выразитьсЯ
безобиднее и деликатнее, заговорил он, - дело в том, что если одним плохо
жить, то это потому, что в этом... именно потому, что другим чересчур хорошо
и, конечно, долЯ вины есть и на них... хотЯ...
Џо обыкновению, он сам перебил себЯ, потому что почувствовал неудобство
и бесполезность слов ввиду благосостоЯниЯ и полной обеспеченности самого
‡ека. € ему было как-то неловко и чудно, что эта стараЯ воробьинаЯ жизнь так
крепко и цепко держитсЯ за свое.
"‘обственно, старик ведь, - подумал он. - Ќа что ему?"
‚ дверЯх гостиной показалась ‡иночка. Ћна была бледна, и глаза у нее
были заплаканы и так обведены кругами, что она казалась худенькой. Ќо по
тому, как равнодушно пропустила она мимо ушей восклицание отца, и потому что
у нее одной во всем доме не было заметно торопливости и растерЯнности, было
видно, что в душе у нее нечто свое, другое.
‘ливин перешагнул через чемодан и стул, ногою сбил с чемодана на пол
свернутые гардины и подал ‡иночке руку, не сразу решив, поднимать ли раньше
гардины или прежде здороватьсЯ, и оттого терЯЯсь до слез.
- ‚ы ко мне, ‚италий ”едорович? - с тревожно выжидательным выражением
глаз спросила она, снизу заглЯдываЯ ему в лицо.
- „а... то есть Я думал предупредить вас, но вы уже знаете, а так у
менЯ ничего особенного... хотЯ-Я...
ѓлаза ‡иночки потухли. ‘ливин понимал, чего ей нужно, и страдал от
деликатности и затаенной даже от самого себЯ грустной ревности.
"Ќе надо было приходить..." - почему-то подумал он.
- Џойдемте в сад, мне нужно вам кое-что сказать... - позвала ‡иночка и
с той спокойной уверенностью, с какой она, чувствуЯ свою власть над ним,
всегда обращалась со ‘ливиным, повернулась и пошла, не оглЯдываЯсь.
- Џостойте, ‚италий ”едорович... - остановил его ‡ек. - Љак вы
думаете?.. поспеем мы выехать?.. а?.. ѓоворЯт, на поезд уже не попадешь?..
- Љомитет обещал вывезти всех желающих... хотЯ-Я... - уныло пожал
плечами ‘ливин и боком пробралсЯ за ‡иночкой.
‚ саду все было покрыто росой, песок на дорожках был совсем сырой, а
мокрые зеленые лавочки блестели, как новенькие. Ќебо уже совсем посветлело,
и воробьи чирикали, как днем.
- ђано еще совсем... - несмело пробормотал ‘ливин, идЯ за ‡иночкой и не
спускаЯ наивно восторженных глаз с ее стройной мЯгкой спины с двумЯ
недлинными пушистыми косами и тихо колышащимисЯ на ходу круглыми, стройными
и широкими бедрами.
‡иночка отвела его в самый конец сада, где деревьЯ уже сменЯлись
тонкими, еще голыми, как прутьЯ, кустами Ягод и высокий забор показывал
из-за своих позеленевших досок только красные трубы пригородных фабрик и
заводов. ’ут она решительно повернулась к ‘ливину и, просто и открыто глЯдЯ
ему в глаза, сказала:
- ‚италий ”едорович, вы видели Љончаева? Ѓыло короткое мгновение, когда
‡иночка подумала о том, что она первый раз в жизни открыто выдает свою
тайну, которой, как ей раньше казалось, никто в мире не может и не должен
знать, так как иначе она умрет от стыда. ‘ливин хотел покраснеть и смутитьсЯ
от неловкости положениЯ. Ќо в следующее мгновение что-то полное, властное и
спокойное, какое-то непоколебимое сознание своего права наполнило все тело
‡иночки, и она еще более открыто и прЯмо взглЯнула ‘ливину в глаза. € это
почувствовал и понЯл тоже всей душой и ‘ливин. …го голос прозвучал грустью,
но был так же прост и открыт, как всегда, когда он ответил:
- џ видел его вчера и сегоднЯ, вероЯтно, увижу...
- ‘кажите мне правду, ‚итЯ, - пристально и твердо глЯдЯ ему в глаза,
спросила она, - опасно там, где он будет?
‘ливин, как будто извинЯЯсь, застенчиво пожал плечами.
- ‘егоднЯ везде будет опасно... Ќо главное дело заключаетсЯ в порту, а
их отрЯд будет, кажетсЯ, в фабричном районе. ’ам не так опасно... хотЯ... -
он беспомощно развел руками, как будто всей душой хотел бы сделать ей
приЯтное и уберечь Љончаева, но не мог и просил снисхождениЯ. Ћн знал, что
Љончаев будет в порту, но солгал и почему-то не почувствовал никакой
неловкости, точно так и нужно было.
- ’ак... - сказала ‡иночка и потупилась, машинально пощипываЯ кончики
кос, перекинувшихсЯ на грудь. € вдруг всЯ покраснела и застыдилась опЯть,
как напроказившаЯ девочка. - ‚итЯ, вы передадите ему письмо?..
€ ‘ливин весь покраснел, но трогательное и просительное доверие в ее
светлых, увлажнившихсЯ от стыда и просьбы глазах размЯгчило его сердце
совсем, и какое-то грустное счастье охватило его душу.
- „авайте... Я передам, непременно... - сказал он и отвернулсЯ,
посмотрев вверх на небо, чтобы скрыть теплые слезы, выступившие на ресницах.
€ небо, и розовые облака расплылись в этих слезах.
Џотом она скоро-скоро пошла назад, и маленькие каблучки ее
светло-желтых туфель быстро и ровно печатали свои крошечные следы на сыром
песке дорожки. ‘ливин понуро шел сзади и с чувством все того же чистого и
грустного умилениЯ смотрел на эти следы.
"‡иночка, ‡иночка! с тайным напрЯжением и бесконечной печалью думал он.
- џ знаю, что Я некрасив, глуп и гораздо хуже "того"... но мне так хочетсЯ
жить, так Я люблю тебЯ, так мне больно и горько знать, что ты, такаЯ милаЯ,
чистаЯ, такаЯ свЯтаЯ своей красотой и молодостью, скоро будешь принадлежать
другому, здоровому, веселому и смелому со всеми женщинами мужчине... ќто так
невероЯтно, а между тем так и будет. € никогда, даже когда Я умру, ты не
узнаешь, как Я тебЯ любил..."
Ќа одно мгновение, мучительное своей беспощадной краткостью, у ‘ливина
скользнула мысль, какой ужас есть в том, что огромное, хорошее и чистое
чувство человеческое, составлЯющее длЯ этою человека все, исчезнет
совершенно бесцельно и бессмысленно, никому во всей вселенной не известное,
как будто его никогда и не было.
"‹учше пусть будет отказ, насмешка, недоумение, жалость, все что
угодно, но надо высказать".
Ќо сейчас же мысль куцо и бессильно свернулась в безнадежный вопрос:
ну, что же из этого?
"„а и невозможно это... лучше умереть, чем сказать!" сказал сам себе
‘ливин, и еще больше согнулась его длиннаЯ фигура, вытЯнулсЯ нос и опустела
душа.
‚ доме все уже было убрано и, хотЯ мебель оставалась на местах, сразу
как-то опустело и похолодело. € окна без гардин, и мебель в чехлах, и
разнокалибернаЯ посуда на столе, вместо всегдашней ровно и весело
подобранной, говорили о тревоге и страхе в мире всегдашнего мирного уюта.
ЊаленькаЯ старушка, с заплаканными недоумевающими глазами, встретила
‘ливина таким взглЯдом, как будто он мог чем-то помочь ей и все устроить
иначе. Ќо, увидев его унылую фигуру и неуверенные медлительные движениЯ,
старушка только вздохнула и спросила:
- ‚италий ”едорович, вы с нами чайку напьетесь? ‘ливину как-то не
приходило в голову, что чай можно пить и теперь, как всегда. Ћн удивилсЯ.
- —ай? џ, право!.. Я, собственно, чаю не хочу... •отЯ-Я...
Ћн нерешительно пожал плечами, покраснел и неловко сел, одной рукой
берЯ стакан, а другой придвигаЯ булки.
- Ђх вы, "хотЯ-хотЯ"! - передразнила его ‡иночка со слезами на глазах.
- Њожет, еще выпьете? - добродушно спросила старушка, когда ‘ливин,
смущаЯсь и торопЯсь и оттого хлюпаЯ, как теленок, допил стакан.
- џ... начал было ‘ливин, но поймал насмешливый взглЯд ‡иночки и
поперхнулсЯ начатым возражением, смиренно принимаЯсь за новый стакан.
‘о двора встрепанный и встревоженный еще больше торопливо прибежал
старый ‡ек.
- Ќу, господа, нечего тут... скорее, скорее!.. - суетЯсь, закричал он,
быстро надеваЯ пальто и не попадаЯ в рукава. - “же весь город двинулсЯ...
ѓоворЯт, скоро не будут пускать на вокзал... Љакой тут чай, помилуйте! - с
раздражением закричал он на ‘ливина.
- „а ему-то что!.. ведь он остаетсЯ, - сердито отозвалась ‡иночка,
подвигаЯ ‘ливину сливки.
- „а... - спохватилсЯ ‡ек и минуту постоЯл, растерЯвшись. Ћн совершенно
забыл, что не все бегут из города, и сразу никак не мог Ясно воспринЯть
этого. “ него мелькнула жалостливаЯ и наставительнаЯ мысль что-то сказать
‘ливину, выЯснить ему все безумство и риск пребываниЯ в городе, сказать, что
вот он, старик, и то боитсЯ за свою жизнь, а у ‘ливина она всЯ еще впереди,
но маленькаЯ, воробьинаЯ злость вдруг охватила его.
"Ќу и дурак! - подумал он. - ‘умасшествуют... мальчишки!.. Ќу и пусть
гибнут, им же хуже".
Ћн сердито махнул рукой и выбежал, старчески семенЯ ногами.
‘ливин привстал, сконфуженно и удивленно посмотрел ему вслед, именно на
эти семенЯщие ноги, и у него мелькнуло в голове с каким-то наивным
сожалением:
"€ чего ему... все равно уж далеко от смерти не убежит?"
Ќо он сейчас же смутилсЯ неделикатности своей мысли и заторопилсЯ.
- џ вас еще провожу... а то, может, там на вокзале, что-нибудь...
- Ќепременно... - опЯть со слезами на глазах согласилась ‡иночка.

VII

Ѓыло уже совсем утро, и поезд убегал от города по солнечным, сверкающим
от росы лугам. ‡иночка, заплаканнаЯ и ошеломленнаЯ, затолканнаЯ со всех
сторон, совершенно сбитаЯ с толку той отчаЯнной борьбой, которую только что
вело за места в поезде сбесившеесЯ от страха человеческое стадо, стоЯла на
площадке, притиснутаЯ к самому ее краю спинами и узлами. ‚ первое времЯ
почти все молчали, и странно было видеть эти сдавленные, потные кучи людей,
с растерЯнными, округленными глазами, бешено влекомых в зеленых, синих и
желтых тесных Ящиках по нежно-зеленым свободным полЯм, радостно озаренным
прозрачным утренним солнцем, как будто вздрагивающим от счастьЯ в волнах
легкого, чистого воздуха и весело убегающим назад к оставленному городу.
‡иночка, не спускаЯ глаз, смотрела на скрывающиесЯ за горизонтом
пестрые крыши и трубы, главы церквей, блестЯщих, как звезды, и запыленные
зеленоватые купола пригородных садов. …й было и стыдно, и противно и в себе
самой, и во всех окружающих, что они бегут оттуда.
"ЉакаЯ гадость! - думала она. ‚едь там будут погибать не длЯ себЯ, а за
всех, за нас... длЯ всех этих идиотов, которые, выпуча глаза, бегут куда
попало..."
"Ђ те, милые, несчастные!.."
…й Ярко и широко, в картинных и величественных силуэтах, точно в
громадной туманной панораме, представились эти люди, которые не побежали
перед страшной смертью и там, на улицах, покрытых дымом и кровью,
застроенных мрачными и прекрасными баррикадами, точно навороченными из
земли, камнЯ и железа руками гигантов, стоЯт и ждут смерти.
‚се, кого она знала, мелькнули перед нею, и их бледные образы были и
страдальчески, и прекрасны. Ћна всЯ вздрогнула и побледнела: ей нарисовалась
какаЯ-то груда камней, дым, огонь и треск выстрелов и бледнаЯ, мертваЯ,
прекраснаЯ голова, такаЯ дорогаЯ, единственнаЯ, что душа облилась кровью.
—то Я сделала?.. Љак пустила, как оставила его одного?
‘трашно вздрогнуло и сжалось сердце, белый туман покрыл глаза, и всЯ
она ослабела, как будто падаЯ в пропасть.
- Ќе может быть, не может... ќто слишком ужасно.
€ с ужасом, всею силою смЯтенной души отгонЯЯ страшный образ, ‡иночка
перебросилась мыслью к ‘ливину, и ей стало и легче, и жальче, и не
смертельнаЯ бледность ужаса, а грустные, почти материнские слезы показались
на глазах.
"Ѓедный ‘ливин!.. - подумала она, грустно улыбаЯсь его длинному, такому
смешному и такому милому образу. - Њожет быть, и его убьют?.."
€ она вспомнила с болью, как необдуманно и легкомысленно стыдила его на
вокзале, заметив его растерЯнность и страх.
ЃешенаЯ суета бегущих, по большинству сытых, приличных и хорошо одетых
людей, Яркое утро, рЯды отрЯда дружинников, прошедших мимо вокзала когда они
подъезжали, гул и шум, рев паровозов и красные флаги, которые показались
далеко в конце большой улицы и долго торжественно и загадочно колыхались там
над синеющий вдали толпой, - все это возбудило ее, наполнило ощущением
грандиозности, торжественности и силы, и вид унылого, бледного ‘ливина
раздражал се.
- ‘тыдитесь, вы!.. …сли бы Я была мужчиной, Я бы не кисла, как вы!..
блестЯ глазами и всЯ розовеЯ от нахлынувшего подъема, говорила ему ‡иночка.
- џ, право... краснеЯ до слез и нелепо разводЯ длинными руками,
бормотал ‘ливин. - …сли бы вы знали, ‡иночка, какой Я трус... ‚от еще ничего
не видно, может быть, еще ничего не будет, а у менЯ сердце все времЯ
дрожит... ЏроклЯтый трус!.. - вдруг прибавил он неожиданно с исказившимсЯ,
покрытым пЯтнами лицом и стиснутыми зубами.
Ћн всегда был с ‡иночкой так откровенен, как ни с кем другим, и именно
ей сказать это было длЯ него и невыносимо мучительно, и болезненно приЯтно.
"‚идишь, от тебЯ Я даже этого не скрываю", как будто хотел он
сказать...
- ќх, вы!.. - жестко отозвалась ‡иночка...
Ћн весь осунулсЯ и побледнел, и теперь ей было невыносимо жаль, что она
его тогда так обидела...
"Ђ его, может быть, убьют...- опЯть подумала она. - €менно его и должны
убить... нелепый он какой-то, жалкий..."
€ ей стало больно думать и о ‘ливине, и она стала старатьсЯ думать о
тех людЯх, которые здесь, на поезде, осмотрела их и почувствовала ненависть
и презрение.
- ‡иночка, ты там не упадешь?.. - спрашивал через спины и головы
других, стиснутый в самом входе вагона, старый ‡ек, поймав ее помутившийсЯ
взглЯд и истолковав его так, как он сам чувствовал себЯ в эту минуту. Ћн был
весь красный и потный, точно только что выскочивший из бани, но уже начинал
успокаиватьсЯ и приходить в себЯ в радостной мысли, что и он, и жена, и дочь
спасены.
‡иночка не ответила ему.
"„ругаЯ на моем месте осталась бы!" - с обидным и горьким укором за то,
что не могла нанести этот удар отцу и матери и поехала-таки с ними, подумала
она. € бессознательно прислушавшись к словам отца, почувствовала какое-то
странное ожесточение: ей вдруг захотелось и в самом деле упасть, броситьсЯ
прЯмо на рельсы, чтобы доказать всем этим, дрожащим, как скоты, над жизнью
людЯм, что не так уж драгоценна эта жизнь, что есть и такие, которые не
пойдут из-за нее на трусость, унижение, на позорное бегство. ‡иночка крепко
стиснула зубы, так что на нежных округлых щеках выступили розовые скулы, и,
наклонившись над пустотой пролета между вагонами, взглЯнула вниз на рельсы,
сплошной белой полосой струившиесЯ из-под вагона.
"ЃроситьсЯ!.. ‚от возьму и брошусь", - мелькнуло у нее в голове.
„ве мЯгкие пушистые косы через плечи свесились вниз, площадка
колыхалась, точно ускользаЯ из-под ног, но маленькие ручки крепко держались
за холодную железную палку, и было страшно смотреть. €зогнувшись гибкой
спиной и выпуклой грудью, она сделала движение, какое делает падающаЯ кошка,
и выпрЯмилась.
Њимо замелькала березоваЯ роща, тихаЯ и белаЯ, как рЯды чистых и юных
невест, замерших в ожидании.
‚ разгорЯченное лицо повеЯло сырой прохладой и запахом мокрой травы и
коры, а потом опЯть побежали назад луга и дороги, освещенные солнцем.
‚ нервно-дрожащей молодой груди запеклось бессильное, тоскливое
раздражение.
Ђ в вагоне уже стали успокаиватьсЯ и послышались голоса, еще
возбужденные, но уже звучащие нотками удовольствиЯ сознаниЯ избегнутой, но
все-таки как-никак, а испытанной опасности. ‚се устроились и разместились, и
оказалось даже просторно, точно толпа растаЯла. ‘тарый ‡ек снЯл шлЯпу и
вытирал потное, красное лицо. Ћн довольно улыбнулсЯ ‡иночке.
- Ќу, теперь все слава Ѓогу... „ома жалко, ну, да Ѓог с ним... Џока
проживем на даче, а там видно будет...
- Џочему вы думаете, папа, что непременно в "ваш" дом попадут? - сухо и
зло спросила ‡иночка, глЯдЯ в сторону.
‡ек понЯл подчеркиванье и обиделсЯ. ‚ нем вдруг возмутилось все его
воробьиное право на свою жизнь.
"ќта молодежь теперь думает, что она только и живет честно, как
следует, оттого что лезет на рожон... Љого они хотЯт этим удивить? ‚се это и
мы переживали... знаем... Љ чему этот фарс мальчишеский?.."
- Џочему же это "ваш"? - вызывающе-сердито спросил он. - ќто такой же
мой дом, как и твой...
- Ђ потому... - с внезапными слезами в голосе, не помнЯ, что говорит,
ответила ‡иночка, - что это подло!.. бежать!.. гадость!..
‡ек вспыхнул. ‘тоЯвшие на площадке толстый лощеный господин в серой
шлЯпе и старый человек, похожий на заморенного долголетней работой рабочего,
прислушались к разговору. ’олстаЯ стараЯ купчиха, с глупым ужасом в
заплывших глазах, уставилась на ‡иночку.
- Ђ по-моему, подлость и гадость подвергать жизнь других людей
опасности из-за своих бессмысленных мечтаний! - краснеЯ кирпичным цветом и
раздраженно выталкиваЯ крикливые слова, повысил голос ‡ек.
- Џапа! - возмущенно, как будто ее ударили, вскрикнула ‡иночка.
- € совершенно правильно, - как бы в сторону, не глЯдЯ на них,
пробормотал господин в серой шлЯпе.
- —его вы ломаетесь? - продолжал старый ‡ек, все более и более
раздражаЯсь и чувствуЯ, что не может чего-то доказать, без чего все-таки в
глубине души скверно. - € будьте вы искренни... к чему эти фразы?.. € вам
жить хочетсЯ, и вы такие же люди, как и мы... ќто все позы... Љак же,
юрой!.. Љого вы этим удивить хотите?..
- Ћднако мы остаемсЯ же!.. - горЯчо крикнула ‡иночка. - Џозы иногда
кончаютсЯ смертью, а это уже не позы.
- Љакие отчаЯнные!.. - с искренней жалостью охнула купчиха.
- Ќе все и умирают-с!.. - вдруг откровенно и, нагло повернувшись и зло
усмехаЯсь, заметил господин в серой шлЯпе. - ‚едь вот вы же не остаетесь!..
‡иночка покраснела и растерЯнно взглЯнула сначала на него, потом на
отца.
- џ!..
‡ек вспыхнул, но промолчал.
"Џусть, пусть... это ей уроком будет", - подумал он и обижаЯсь за дочь,
и озлобленно довольный.
- Џростите, ваша милость, конечно, оно так, что которые ломаютсЯ, -
отозвалсЯ старый рабочий.
џ там ничего не могу сделать... - пробормотала ‡иночка умолЯюще.
- ’ак нечего и громкие фразы говорить, - пробормотал ‡ек, уже жалеЯ ее
и раскаиваЯсь в своей жестокости.
- Џростите, ваша милость, конечно, нечего! - опЯть отозвалсЯ рабочий. -
ѓоворЯт, говорЯт, простите, по молодости... а расплачиватьсЯ, простите,
приходитсЯ нам...
- ‚ам-то стыдно так говорить... - опЯть загораЯсь, возразила ‡иночка. -
‡а вас же больше всего и идут... вам же лучше хотЯт... € вам не бежать от
товарищей надо, а быть там, с ними...
ђабочий снисходительно посмотрел на нее сверху.
- Ќет, уж простите, ваша милость, на это мы не согласны. Њы, простите,
прекрасно понимаем, что это длЯ нас делаетсЯ, но жизни своей, простите,
каждому жаль... хоть барышне, хоть рабочему человеку...
- „а ведь... жизнь у вас тЯжелаЯ, вы... чем занимаетесь?
- Њы на цинковом заводе, простите, работаем.
- ‚от видите, на цинковом! - наивно обрадовавшись повороту разговора,
сказала ‡иночка, доверчиво глЯдЯ в глаза рабочему. џ слыхала, что там самые
ужасные условиЯ труда.
- ќто, простите, ваша милость, верно... Њало кто и выживет... -
вздохнул рабочий, и по его испитому-желтому лицу скользнуло что-то грустное
и задумчивое.
- Ќу, вот видите... - заторопилась ‡иночка. - —его же вам жалеть?.. в
крайнем случае, чем смерть хуже такой жизни?
- Ђ вы, простите, ваша милость, об этом рассуждать не можете, вдруг
менЯЯсь в лице и зло скашиваЯ обиженные глаза с красными воспаленными
веками, резко проговорил рабочий.
- Џочему же? - растерЯвшись, спросила ‡иночка.
- Ђ потому... ‚ы, простите, разума еще не имеете... жить нам не менее
вашего хочетсЯ... ‚ы, простите, ваша милость, по молодости лет не знаете,
что говорите...
ѓолос у него был полон злобной и непонЯтной обиды. ’олстый господин
торжествующе засмеЯлсЯ и оглЯнулсЯ на ‡иночку.
- Ќу, ты, любезный, потише... - крикнул ‡ек.
ђабочий хмуро оглЯнулсЯ на него, но промолчал и только пошевелил
тонкими, иссохшими от цинка челюстЯми.
‡иночка, как побитаЯ кошечка, украдкой пробралась к отцу и испуганно
оглЯдывалась на рабочего. Љупчихе стало жаль ее, она всЯ рассиропилась и,
скрестив руки на пухлом животе, жалостливо пропела:
- ‚ы, барышнЯ, не обижайтесь... Ќу, что же, им, конечно, лучше
известно, мы, бабы, глупые... не наше это дело...
- Ђ ты зачем барышню обидел? - с внезапной укоризной сказала она
рабочему и покачала головой. - †алости в тебе нет...
- џ, простите, ваша милость, что ж... совсем другим голосом, вдруг
ласково взглЯдываЯ на ‡иночку, сказал рабочий. - Њне только, простите, ваша
милость, обидно показалось, что барышнЯ нас, простых людей, словно и за
людей не считает... —ай, мы, простите, тоже люди.
- ‚ы менЯ не понЯли... - тихо пробормотала ‡иночка.
- Њожет, и не понЯл... Њы, простите, ваша милость, люди темные! -
вздохнул рабочий и стал смотреть на поле.
‡иночка мало-помалу успокоилась и задумалась, тоже глЯдЯ на поле. ЋпЯть
замелькали перед нею лица Љончаева, ‘ливина и доктора ‹авренко. Њассы
народа, красные знамена понеслись перед ней, и опЯть стало расти что-то
грандиозное, туманное, и мрачное, и прекрасное. € даже жертвы рисовались ей
только в прекрасных образах, полных трагизма, но как-то и без смерти, и без
страданий
Ќа даче она пошла в сад, от которого за зиму отвыкла, села на лавочку
под кленом, где еще пахло прошлогодними сухими листьЯми, и этот запах
грустно напоминал об осени, и до самого вечера сидела, глЯдЯ в темнеющее
небо, сквозь тоненькие веточки клена, на первые звезды. …й хотелось
восторженно стать перед кем-то на колени и отдать беззаветно и всецело всю
свою молодую жизнь с красотой, ласками, волей и покорным телом.

VIII

Ќебо было синее-синее, и на нем отчетливо белели залитые весенним
солнцем дома, крыши и башни города, пестревшего над зелеными скатами
берегового парка и бульваров. ‘верху из города было видно такое же синее
море, и железный броненосец далеко и одиноко блестел среди его синевы. ‚се
было полно великой радости солнца и днЯ, все было полно воздуха и Яркого
света, тени были голубые и прозрачные, все краски Ярки и чисты, и казалось,
что кроме Ярко-синего, розового и белого цветов нет ничего, и все
ослепительно красиво, Ярко и свежо.
Ќо когда Љончаев оставил на бульваре отрЯд ‹авренко с его красными
крестами на белых повЯзках, носилками и каретками и спустилсЯ вниз, все
разом изменилось.
‚низу была чернаЯ, пыльнаЯ и потнаЯ толпа. Ћн сразу окунулсЯ и утонул в
ее сплошной крутЯщейсЯ массе, палимой горЯчим солнцем и окутанной тЯжелой
горЯчей пылью. Ћдну секунду ему показалось, что движетсЯ все: и приземистые
красные пакгаузы, и мачты судов, и телеграфные столбы, и люди. Ћслепительно
блестЯщаЯ под солнцем мостоваЯ исчезла, растаЯла в черной возбужденной и
многоголовой массе.
- Њать честнаЯ, народу что навалило! - пронзительно закричал над самым
ухом Љончаева пронзительный молодой голос.
‚округ стоЯл сплошной тЯжкий топот и Яркий пестрый гул человеческих
голосов, в котором неслышно тонули пронзительные гудки паровозов, все еще
ходивших где-то недалеко. ‚близи кричали отдельными голосами и видны были
человеческие лица с разными выражениЯми, а дальше все сливалось, гудело,
волнообразно подымаЯсь и затихаЯ, жутко и весело. Ћдно за другим десЯтки,
сотни и тысЯчи красных запотелых лиц мелькали мимо Љончаева, кричали,
смеЯлись, ругались и куда-то спешили, точно боЯсь опоздать на какое-то
великое зрелище.
- Љончаев! Љончаев! - кричал кто-то, пробираЯсь к нему из толпы, и
Љончаев увидел знакомого атлета - ќттингера, рыжего и тЯжелого человека, с
веселым и тупым лицом могучего зверЯ.
- ‚ы что тут делаете, ѓеркулес? - весело спросил Љончаев, сбиваЯ шапку
на затылок уже запотелого красного лица. - Ќу и жарко... - сказал он,
возбужденно оглЯдываЯсь по сторонам.
- ‚ы погодите, еще жарче будет, - беззаботно ответил атлет,
проталкиваЯсь сквозь толпу.
Љончаев хотел что-то сказать, но сам не услыхал своего голоса в
нарастающем гомоне, свисте и крике. Ђтлет шел впереди, огромными выпуклыми
плечами буравЯ толпу, а Љончаев, быстро и ловко изгибаЯсь, как молодой окунь
в камышах, пробиралсЯ за ним. € в эту минуту было так легко и весело, что
вспомнилось, как когда-то, еще когда он был мальчиком-гимназистом, в их
городке носили икону, и весело торжественный крестный ход беззаботно увлекал
его в своем возбужденном могучем движении.
Ћни повернули под столбами эспланады, где была короткаЯ тень и пахло
сыростью подвала, где звуки шагов и голосов отдавались гулким, сплошным
эхом, и вышли на набережную. ’ут было тише, и толпа двигалась медленнее,
было уже слышно, что где-то вблизи море, и влажный запах его свежо веЯл
сквозь зной, запах толпы и сухую горЯчую пыль.
‡десь Љончаев и ќттингер остановились, перевели дух и стали слышать,
что говорили люди вокруг. ’ут были и молодые, и старые, и подростки, и
мужчины, и женщины, но все это была рабочаЯ, сераЯ, пыльнаЯ масса. Џо
отдельным словам, вырывающимсЯ из общего шума, было слышно, что одни
говорЯт, будто ночью перебили все высшее начальство, другие - что ночью
пришел манифест и всему конец, третьи - что солдаты перешли на сторону
народа и будет большое сражение, а броненосец будет стрелЯть по графскому
дворцу, четвертые просто спрашивали и передавали какие-то мелкие слухи, но
общий тон говорил внЯтно, широким и свободным Языком о том, что в жизни всех
этих людей что-то круто и резко изменилось, как будто спала огромнаЯ глухаЯ
тЯжесть, и сразу засверкало солнце, задул с морЯ свободный ветер, и все
заговорили и задвигались впервые.
’ак была огромна толпа и так могуществен ее живой гул, что Љончаеву
вдруг показалась совершенно невозможной мысль о том, что кучка людей, с
ружьЯми и офицерами, может врезатьсЯ в эту плотную необъЯтную массу,
просверлить ее, разогнать и избить, не погибнув сама на первых же шагах, как
гибнет тоненькаЯ березоваЯ роща под напором неудержимо несущейсЯ с гор
лавины.
Ћн хотел сказать об этом ќттингсру, но не сказал, а только улыбнулсЯ
ему, молчаливо говорЯ глазами и улыбкой:
- Ђ что, каково?.. ‘ила-то какаЯ!..
Ључка разного народу вдруг вынырнула из-за угла пакгауза и кинулась в
толпу, чуть не сбив Љончаева с ног.
- Љазаки, казаки!.. - испуганно закричали десЯтки пронзительных
голосов.
Љончаев с неприЯтным толчком в сердце, инстинктивно сунув руку в карман
за револьвером, быстро оглЯнулсЯ и увидел солдат.
Ћни сидели высоко над толпой на одинаковых лошадЯх, чутко прЯдущих
острыми ушами и косЯщихсЯ на толпу большими черными глазами, в которых было
непонЯтное внимательное выражение. ‘олдаты сидели неподвижно, в одинаковых
уверенных позах, все в серых шинелЯх, плотно накрест прохваченных белыми
ремнЯми. ‡а спинами у них торчали тонкие дула ружей. Љончаев со странным
любопытством заглЯнул им в лица, но, казалось, в них не было никакого
выражениЯ и никакой своей жизни, а вместо глаз были только узкие тупые
щелочки, ничего не видЯщие перед собой. Џриплюснутые толстые носы смотрели
поверх толпы, и грубые, рЯбоватые лица медленно, как у мертвых кукол,
поворачивались из стороны в сторону.
‘ внезапным омерзением и острым, Ярким гневом Љончаев обернулсЯ к
толпе.
- ‘тойте, товарищи!.. - крикнул он, заглушаЯ все звуки молодым звонким
голосом. - Ќе бойтесь, они не смеют нас тронуть...
€звестно, теперь шабаш!.. - крикнул кто-то с мрачным лицом, и Љончаев
улыбнулсЯ атому лицу, как другу.
Ќо люди или пугливо жались на месте, или бежали назад с выпученными
бессмысленными глазами. ќттингер, широко расставив руки, задержал несколько
человек.
- —его вы бежите?.. черт! - кричал он озлобленно.
’огда стали останавливатьсЯ, конфузливо и робко оглЯдываЯсь на казаков.
"Љакие же все жалкие, бледные лица..." - с глубоким стыдом подумал
Љончаев и, крепко сжав зубы, бледный и сосредоточенный, пошел прЯмо на
солдат. ‚ эту секунду он вдруг отделилсЯ от всего мира и стал один.
"‚от оно!.." - глухо и напрЯженно повторЯло что-то внутри него...
Ќо казаки вдруг тронули лошадей, заколыхались на седлах и, подымаЯ
пыль, звенЯ и поблескиваЯ на солнце, рысью поскакали назад по набережной.
- ”ью!.. то-то-то!.. - пронессЯ общий торжествующий крик, и все вновь
ожило и зашумело.
- ќкаЯ дрЯнь!.. - вдруг сказал ќттингер, и его неумное, с низким
морщинистым лбом лицо выразило презрение и гадливость. - Џойдемте дальше...
Ќу их к черту!..
Љончаев растерЯнно улыбалсЯ, дышал тЯжело, и видно было, что он чего-то
не понимает.
Џотом они пошли дальше, быстро проталкиваЯсь в движущейсЯ толпе и
прислушиваЯсь к отдельным крикам, словам и немногоголосому пению,
вспыхивающему то здесь, то там.
ЉачаЯсь, прошел совершенно пьЯный матрос, тЯжело и упрЯмо ругаЯсь
матерными словами. ‚ нем что-то поразило Љончаева, казалось, он уже где-то
видел его, этого самого матроса, такого же пьЯного и тЯжело ругающегосЯ,
растерзанного, растрепанного. Њысль о том, что и в эти дни, как и всегда,
люди остаютсЯ такими же, какими были, мелькнула у него в голове, но сам он
был так напрЯжен, радостен и готов на все, что она не удержалась и растаЯла
во вновь нахлынувшем, молодом, радостно жутком чувстве возбуждениЯ.
“ пакгаузов стоЯли дружинники с красными повЯзками на руках, и их
молодые лица были так же возбуждены и радостны, как у Љончаева. Ћни
чувствовали себЯ теперь господами жизни и оттого старались и действительно
были оживленными, добрыми, на все и длЯ всех готовыми.
Ћколо одного из амбаров несколько десЯтков людей, нырЯЯ в темные его
ворота, вновь поЯвлЯлись на свет с деревЯнными Ящиками на плечах и волокли
их к набережной.
- ќто что, товарищ? - спросил Љончаев у студента с красной повЯзкой.
- Џо приказанию комитета водку в море выбрасываем, - весело и точно
сообщаЯ огромную радость, сказал студент. - Ђ то знаете, перепьютсЯ... -
дружелюбно, как будто советуЯсь с хорошим знакомым, прибавил он.
- „а, да!.. - отвечал Љончаев тоже радостно и дружелюбно.
†елтые тЯжелые Ящики с зелеными билетиками неуклюже переворачивали
через каменный барьер сначала медленно, как будто нерешительно, потом быстро
и быстро переворачивали в воздухе и стремглав бухали в зеленую колышащуюсЯ
массу воды. Ќа мгновение поднималсЯ белый, сверкающий на солнце столб пены,
покрываЯ Ящик белым узором, и он исчезал в зеленой взволнованной глубине.
ќто было красиво, и оттого еще радостнее становилось на душе.
Ћдин из Ящиков зацепилсЯ за уступ над водой и с треском расселсЯ по
швам. Џосыпались и забулькали в пенное кружево хорошенькие белые бутылочки.
- ќх, эх... - с сожалением крикнул кто-то из толпы, инстинктивно
порываЯсь к воде.
Ќо всЯ толпа оглушительно и весело закричала:
- “ра... ра...
€ почувствовалось, точно все эти люди, оборванные, вечно пьЯные, вдруг
что-то сбросили с плеч и празднуют какую-то победу.
- Љак все-таки свобода облагораживает, - счастливо заметил Љончаев, с
торжеством оглЯдываЯсь на ќттингера.
ЋпЯть переворачивались и бухали в воду тЯжелые Ящики, но уже никто не
охал и даже небритый, в рваных опорках старик скалил свой беззубый обтЯнутый
рот пьЯницы.
Љончаев повернул на мол, и сразу стало свободнее и чище. ’олпа тут была
как бы другаЯ. Љончаев оглЯнулсЯ на город. Ћн высоко возвышалсЯ над красными
крышами порта. …ще выше были синее небо и белые облака.
Ќа конце мола открылось свободное, властно широкое море, все так же, по
своему неведомому закону, неустанно и спокойно несущее на берег зеленые и
голубые волны, вспененные свежим ветром. „алеко в море рождалась волна и,
прозрачнаЯ, голубаЯ, росла и росла, покрываЯсь чистой белой пеной. Ђ на
месте ее рождалась уже другаЯ, и так, без конца и начала, бежали они под
небом, гульливые и бесследные, как мечты о человеческом счастье.
’ут, на фоне этой широты и простора, стоЯл высокий помост и на нем,
неподвижно и величаво, лежал труп человека в матросской, окровавленной на
груди рубахе с босыми, желтыми, как воск, сухими ногами.
„есЯтки и сотни людей, внезапно принимавших одно общее, молчаливое и
серьезное выражение, подходили к нему и смотрели в лицо, а мертвец
неподвижно лежал на белом возвышении, и его желтый мертвый профиль сурово и
загадочно смотрел в синее-синее небо, где плыли белые облака.
Њногие, очевидно, не знали, в чем дело, но смотрели серьезно и
вдумчиво, бессознательно чувствуЯ, что тут, возле этого безгласного трупа,
сосредоточена какаЯ-то величаваЯ трагедиЯ.
Љончаев долго и пристально смотрел в это мертвое, высохшее и скорбное
лицо, и странные, смутные мысли тихо бродили в его голове. Љазалось, что
мертвец видит и слышит все, что делаетсЯ вокруг него, и что не может быть,
чтобы этот гул, эта многотысЯчнаЯ, живаЯ и любопытнаЯ толпа, это синее небо
и белые облака потерЯли всЯкую свЯзь с ним и он был бы сам по себе, один
среди ликующего солнечного мира.
Љак-то больно было даже думать это, и от такой мысли нарождалось
какое-то смутное и тупое равнодушие. Љазалось, все стихало вокруг, бледнели
голоса, тускнели солнечные краски, и душа становилась одинокой и тревожной,
как перед неразрешимой, трагической загадкой.
- ‚от она - перваЯ жертва! - сказал ќттингер у самого его уха. -
‘колько их будет к вечеру?
"ќто ужасно!" - подумал Љончаев. "—то же делать", - твердо ответил он
себе.
‘инело небо, белели облака, и видное отсюда море голубело и подносило к
самому молу голубовато-зеленые прозрачные волны. „алеко там, на синем
просторе, точно предвещающее грозу облако в синем небе, неподвижно и
загадочно темнел броненосец.
’олпа приходила и уходила, и все новые и новые лица мелькали в глазах.
€ вдруг кто-то дико и грубо закричал. Њгновенное зловещее и тревожное
движение поднЯлось и улеглось. Љончаев оглЯнулсЯ.
агах в десЯти виднелсЯ белый китель и красное солдатское лицо.
- €шь ты, городовик! - удивилсЯ какой-то мастеровой с забеленным
известкой лицом.
- Ћткуда принесло?
- Ќе попрЯтались, черти! - отозвалсЯ человек в синей порванной рубахе с
узким зловещим лбом.
ѓородовой смотрел сонно и сердито, и видно было, что он ничего не
понимал. …го рыжие усы топорщились, и глаза пучились на толпу.
- ’ы у менЯ смотри! - кричал он на кого-то, замахиваЯсь ножнами шашки.
—еловек в синей рубахе выдвинулсЯ из толпы и кошачьими мелкими шагами
подошел к нему.
- ’ы шапку-то сними... не видишь, покойник лежит... - тихо и внЯтно
проговорил он.
€ Љончаеву было видно, как странно и зловеще втЯнулась его чернаЯ
голова в широкие синие плечи.
- Ђ ты мне что за указ?.. Џроходи!.. - злобно закричал городовой, шагаЯ
ему навстречу.
€ сейчас же, точно прикованные, сзади выдвинулись за ним несколько
человек. ѓородовой почувствовал их и оглЯнулсЯ.
•олод прошел по всему телу Љончаева.
"“бьют!.." - красной молнией пронеслось у него в голове. € странное,
невыносимо напрЯженное и в то же времЯ неудержимо любопытное чувство
охватило его: казалось совершенно невозможным, непереносимым, чтобы здесь,
сейчас, под солнечным светом, в присутствии его, Љончаева, убили человека;
казалось совершенно ненужным, несоответствующим и помрачающим до падениЯ все
великое дело днЯ; казалось, что если это произойдет, то с ним случитсЯ
что-то невообразимо ужасное, не выдержит мозг... € в то же времЯ хотелось,
чтобы убили и чтобы все видеть, не пропустить ни одного мгновениЯ, ни одной
мелочи и никогда не забыть.
€ в то мгновение, когда городовой оглЯнулсЯ, точно именно этого и нужно
было, подкрадывавшийсЯ, как кошка, человек в синей разорванной рубахе вдруг
очертЯ голову кинулсЯ на него и, впившись руками, дернул книзу, подпрыгнул,
и оба рухнули на землю, поднЯв пыль.
€ как будто откуда-то хлынула волна мутной, захлестнувшей злобы и
бешенства, толпа подалась вперед, поднЯлась, точно передних выжали кверху, и
безумно копошащейсЯ кучей тел, рук, голов и воспалившихсЯ бешеных глаз
обрушилась вниз на городового и человека в синей рубахе.
- Ђ ты так... Ѓей!.. •ррр!.. Џо башке его!.. Ќашего, нашего не тронь!
Ђ-ах ты!.. - послышались короткие и так неестественно и зловеще изменившиесЯ
голоса, что холод ужаса и омерзениЯ наполнил душу Љончаева.
Ћн вдруг сразу как-то весь ослабел и как будто его
затошнило странной мозговой тошнотой. Ѓыло одно короткое мгновение как
бы отупелого беспамЯтства, а потом он вдруг увидел между переплетенными
руками и ногами нечеловеческое кровавое лицо с кровавыми дырами вместо глаз
и голый живот между синими штанами и белыми клочьЯми окровавленного,
вздернутого на подбородок кителЯ. ќто было одно мгновение, но то самое
ужасное, что было в этом безглазом, кровавом лице и голом втЯнутом животе,
как молниЯ врезалось в глаза Љончаева; это было все еще очевидное выражение
живого безумного ужаса и отчаЯнной, точно она еще могла чему-нибудь помочь,
борьбы.
- ‚ море его!.. кидай, черт!.. в воду!.. - рычало что-то вокруг
Љончаева. € вдруг над толпой, над головами и вытЯнутыми руками, метнулись
две ноги, и тЯжелое тело, неуклюже шлепнувшись о каменный парапет, хрЯснуло
разбитым черепом, перевернулось, ошлепнуло кровью камень и бухнулось вниз,
как живое, взмахнув руками. ђаздалсЯ тЯжелый всплеск, белое кружево каскадом
взметнулось над зеленоватыми волнами и с плеском и ропотом разбежалось
кругами, беспокойно плескаЯсь о камни мола.
Џрошло несколько минут. ‚олны уже успокоились, толпа торопливо и молча
перемещалась у парапета, с тревожным любопытством заглЯдываЯ вниз. Џрибывали
новые толпы, и вновь рос веселый, жуткий и свободный гул, а Љончаев все не
мог опомнитьсЯ, трЯссЯ всем телом и безумно водил глазами вокруг, тщетно
стараЯсь овладеть собой. ќттингер был бледен и бледно улыбалсЯ, растерЯнно
шевелЯ пальцами и оглЯдываЯсь на окружающие лица.
- ’оварищи! - раздалсЯ от забытого мертвеца на помосте твердый и новый
голос. Њолодой человек, похожий на актера, с бритым и холодно-решительным
лицом, заложив руки за спину и почему-то снЯв шлЯпу и поднЯв воротник
пальто, стоЯл на Ящике в головах у мертвеца. Ћн стоЯл спокойно и твердо, как
на трибуне, и голос его звучал уверенно. - Ќастал последний день борьбы,
если вы хотите отныне жить не как скоты, быть людьми и гражданами, помните,
что волЯ в ваших руках... Ќикто и никогда не может владеть человеческой
жизнью, если сам человек не отдаст ее в рабство... Ќет господ, есть только
рабы! “ нас два выбора: или смерть за свободу, за жизнь, или рабство, то
есть та же смерть... ЉакаЯ же из двух смертей лучше, товарищи?!
Ћн круто дернул подбородком кверху и сделал круглые вызывающие глаза. €
как будто набежала какаЯ-то волна, ужасающий гул почуЯвшего свободу зверЯ
торжествующе и радостно потрЯс воздух. ‚се двигалось возбужденно и быстро,
точно целые толпы стремительно бежали куда-то, налетаЯ друг на друга и
сшибаЯсь в бессмысленном водовороте, и посреди этою гула и движениЯ тонкий,
молчаливый профиль мертвеца отчетливо чеканилсЯ в синем небе, казалось,
навеки сохранЯЯ выражение неуловимой таинственной иронии.
Љончаев узнал оратора и махнул ему рукой.
Ќад трупом поЯвилсЯ другой человек, и опЯть одиноко, отчетливо и
понЯтно зазвучал человеческий голос среди бессловного стихийного рева, а
человек с актерским холодным лицом спустилсЯ с помоста и подошел к Љончаеву,
которого быстро отыскали его холодные пронзительные глаза.
- Ќу, мы едем?.. - спросил его Љончаев.
- „а, тут будут говорить другие... - спокойно и как будто равнодушно,
точно передаваЯ обычную работу, сказал он. - ‚ три часа назначен срок
генерал-губернатору, и надо поговорить с „рейером и Ѓутмановым... …дем!..
Ћн посмотрел на то место, где тысЯчи ног еще не успели затоптать в пыль
грЯзные, кровавые пЯтна, и равнодушно отвернулсЯ.
- ќто ужасно! - показываЯ глазами, сказал Љончаев, и его красивое,
молодое лицо судорожно передернулось.
‘ерые металлические глаза холодно смотрели ему в лицо.
- —то ж тут ужасного?.. Ѓез жертв нельзЯ, к тому же эта жертва
совершенно случайнаЯ. Љончаев вдруг почувствовал к нему холодную ненависть.
- ‚ы так спокойно говорите об этом, что... какую же роль играет у вас у
всех борьба за общее счастье?..
- ’о есть? - холодно спросил человек в пальто, умно откидываЯ назад
голову, как будто длЯ того, чтобы лучше разглЯдеть Љончаева,
- ’о есть?.. - все больше и больше возбуждаЯсь и чувствуЯ невыносимую
потребность во что-нибудь вылить то острое, кошмарное страдание, которое с
физической дрожью и тошнотой все еще наполнЯло его тело, крикнул Љончаев. ‚ы
готовы даже и без крайней надобности убивать одних во имЯ счастьЯ других...
’огда почему же не наоборот? бледнеЯ, добавил он тихо и невнЯтно, пугаЯсь
своих слов.
- „ело пока не в общем счастье... так же холодно ответил человек в
пальто. - Ђ в самой борьбе, воспитывающей человечество. ‚ажно не
существование человека вообще, а его индивидуальнаЯ ценность... —то такое
этот городовой? ‡десь не место спорить! ‚ам надо ехать, Я передаю вам
приказание, товарищ... с напоминающим выражением оборвал он. - Џридите в
себЯ! Ќас ждут.
€ вдруг Љончаеву стало мучительно стыдно за свое малодушие и стыдно
того, что ему стыдно своею настоЯщего чувства. € это сложное ощущение дало
ему возможность освободитьсЯ от кошмара и опомнитьсЯ.
- џ знаю! - сердито и немножко по-мальчишески ответил он.
“ходЯ и проталкиваЯсь сквозь толпу, он еще раз оглЯнулсЯ на то место,
где только что убили человека, но там уже ничего не было, кроме пыли,
попираемой сотнЯми человеческих ног.

Џристань осталась назади, и между нею и белым катером, суетливо режущим
белую пену зеленых волн, колыхалось море и становилось все шире и шире. € с
каждым мгновением гул толпы становилсЯ все тише и тише и замирал вдали. …ще
видно было движение, но уже не было ни лиц, ни людей, а одно пестрое,
солнечное пЯтно набережной, города и зеленых бульваров.
Љончаев снЯл шапку и отер потный горЯчий лоб, в висках которого
мучительно билась как будто сгустившаЯсЯ кровь. Ћн поднЯл глаза к небу и с
удивлением, точно никак нельзЯ было ожидать этого, увидел синее, далекое и
свободное небо, такое же спокойное и прекрасно-задумчивое, как и всегда. ‚
ушах еще стоЯл пестро-Яркий гул, мелькали перед глазами возбужденные лица, и
в то же времЯ вокруг было уже совершенно тихо, и только радостно журчала
прозрачнаЯ зеленаЯ вода, облизываЯ белые борта катера, грело и светило
солнце и синело небо. ѓород был уже далеко, и теперь видно было, как он мал
и игрушечен посреди морЯ, неба и зеленеющей земли.
Ѓроненосец вырастал из волн и, серый, загадочно неподвижный, как-то
странно подавлЯл душу среди этого блеска, простора, света и непрестанного
беззаботно-могучего волнениЯ волн. Ћн все рос и рос и, наконец, заслонил
небо подавлЯющим силуэтом, с непонЯтно стройным хаосом труб, мачт, башен,
канатов и цепей.
Љатер, пыхтЯ и, как маленькое сердитое, живое существо, расплескиваЯ
воду, пристал к могучему, точно железнаЯ стена, борту, и Љончаев взобралсЯ
по трапу за человеком в пальто, карабкавшимсЯ вверх с ловкостью и
решительностью обезьЯны. Ључка матросов в белых рубахах, синие воротники
которых бойко трепал ветер, смотрела на них сверху, и среди них Љончаев в
первый раз увидал лицом к лицу человека, имЯ которого было на устах у всех и
произносилось с жутким и любопытным восторгом.
ќто был очень худой и некрасивый морской офицер, с ненормальными,
немножко сумасшедшими глазами, сутуловатый и грустный. Џочему-то при взглЯде
на него всем приходило в голову, что он совсем не о том думает и не то
знает; что другие... ќта страннаЯ мысль пришла в голову Љончаеву, и с того
момента его стал мучить бессознательный вопрос: что же именно он знает и о
чем думает?
Ќа палубе, чистой и просторной, умилЯвшей своей простотой и сложностью,
все было, казалось, так же тихо и обыденно, как и всегда. € как-то не
верилось, что это тот самый железный корабль, на котором плыли люди
возбужденные до крайних длЯ человека пределов, на котором недавно одни люди,
отбиваЯ свою жизнь, отнимали ее у других, с дикими криками, стонами,
выстрелами и страшным запахом крови и пороха.
—еловек в пальто, так точно, как там в толпе, снЯв шлЯпу, заложив руки
за спину и поднЯв воротник пальто, стоЯл в кучке белых с синим рубах и
громко говорил:
- ‚есь город в наших руках, и если вы разгромите дворец, то солдатам
ничего не останетсЯ, как или выйти из города, или сдатьсЯ.
Љончаев с детским любопытством всматривалсЯ в лица матросов, этих
героев, которые, как ему казалось, должны были переживать нечто совершенно
особенное, удивительное и прекрасное. Ќо глаз не мог остановитьсЯ ни на
одном лице. ќто все были обыкновенные солдатские лица. Ћдин, молоденький,
белоусый, стоЯ сзади всех, напрЯженно слушал и наивно, по-детски шмыгал
носом.
Љончаев бессознательно посмотрел через борт. „алеко за синей широкой
полосой волнующейсЯ воды, по которой играли ветреные белые барашки,
виднелись туманный город и зеленые берега. ‚незапно возникшее сознание, что
те люди, которые всегда считали себЯ недостижимыми, в настоЯщую минуту
действительно в руках этих молчаливых и простых матросов, несмотрЯ на
огромное расстоЯние, на воду, на батареи, стоЯвшие вокруг дворца, наполнило
душу Љончаева небывалым подъемом, сопрЯженным с восторженной любовью к этим
матросам, броненосцу и самым пушкам, молча и как будто сознательно
смотревшим на берег,
…му вдруг показалось, что он что-то понЯл, чего никогда раньше не
понимал: что между этим шмыгающим носом мальчиком в белой рубашке, грозным
броненосцем и судьбою человечества есть что-то общее - грустное, роковое и
трогательное. Ќо что именно - в голове Љончаева не оформилось.
- ’оварищ, идите сюда! - позвал его человек в пальто.
Љончаев очнулсЯ. Ћни прошли по палубе, спустились по аккуратному,
звеневшему сталью мостику и вошли в каюту. —еловек в пальто был страшно
бледен и возбужден, а те два, грустный офицер и высокий молодой и красивый
матрос, тот самый, который поднЯл мЯтеж на броненосце, совершенно спокойны и
молчаливы. ‘ наивным любопытством восторженного мальчика Љончаев заглЯнул в
его красивые глаза и Ясно увидел и в них то же самое выражение, что у
офицера: что они одни знают и думают.
‚се стоЯли. —еловек в пальто нервно дергал шеей и шевелил губами, точно
хотел и не мог высказатьсЯ.
- џ повторЯю вам!.. - заговорил он. - —то вы впадаете в страшную
ошибку... …сли в бою не отнЯть у человека жизни, он ее сам отнимет у вас...
Џоймите, что тут гуманность совершенно неуместна... ‚ойна так война... Ќе мы
вынудили на нее... ‚ам жалко человеческих жизней... ‘кажите пожалуйста!..
—то такое жизнь кучки вредных и жестоких людей в сравнении с тем...
—то вы хотите?.. - перебил худой офицер, еще больше сутулЯсь и блестЯ
ненормальными глазами. - Њы не можем взЯть на себЯ смерть, быть может, сотен
людей... —еловек имеет право защищать свою жизнь вплоть до лишениЯ ее
другого, но нападать первый прав он не имеет... €наче чем же мы отличаемсЯ
от тех, на кого идем?..
- ќто верно!.. - прибавил высокий матрос громким и Ясным голосом. - Џри
первой попытке войск перейти в наступление мы снесем все, как пыль, но нас,
когда мы погибнем, никто не упрекнет в бесполезной жестокости...
- Ќу, так знайте... - жестко и холодно возразил человек в пальто, - что
вы губите все дело, потому что те люди, о которых вы говорите, не понимают
ничего, кроме страха, и каждую минуту нашего колебаниЯ, как звери, принимают
только за трусость и пользуютсЯ ею длЯ собственных целей... Љогда они начнут
нападать, это будет значить, что они уже почувствовали свою силу...
Ћн замолчал, глЯдЯ в сторону. ‹ицо офицера Явственно побледнело. Ќо
глаза сохранили то же знающее особенное выражение.
- ‘лушайте, - сказал он. - Ќеужели вы думаете, что у нас хоть на один
миг есть уверенность в том, что мы победим? ’акой уверенности все равно
нет... Њы просто идем на смерть... € в этом только - всЯ наша сила... —то
такое пушки, что такое разгром города?.. ‚ойска стЯнутсЯ со всех сторон, и
мы погибнем без воды и пищи... Њы идем на смерть, и только жизнь покажет,
нужна ли была наша смерть...
ЌеизъЯснимый восторг охватывал Љончаева молодой и горЯчей волной...
- € смертию смерть поправ!.. - туманно вспомнилось ему при последних
словах этого грустного, обрекающего себЯ человека.
- —ем чище, тем самоотверженнее и безубийственнее будет наша смерть,
тем сильнее будет удар, вы это понимаете?..
- Ќет, Я этого не понимаю, холодно возразил человек в пальто. - …сли бы
Я мог, Я стер бы с лица земли до самой пыли все, что живет рабством!.. €,
может быть, с моей стороны это была бы тоже жертва...
"„а, и это правда", - подумал Љончаев, и чистое чувство умилениЯ, точно
перед ним были не люди, а какие-то непонЯтные высшие существа, наполнило его
душу...
- Љаждый жертвует по-своему! - мЯгко глЯдЯ в лицо человеку в пальто,
сказал офицер и протЯнул ему руку. - Ќе на нашей жизни кончитсЯ наше дело, а
потому стоит ли говорить о том, так или иначе мы погибнем...
- „а... - вдруг с новым выражением, странным на его холодном бритом
актерском лице, проговорил человек в пальто. - Ќо Я должен был передать вам
мнение комитета...
- Џередайте комитету, ответил офицер с непонЯтно могучим выражением
своего тихого, слабого голоса, - что теперь, перед лицом смерти, мы
повинуемсЯ только самим себе.
- „а!.. прощайте, товарищи!.. грустно и тепло сказал человек в пальто.
Ћни пожали руки, прЯмо глЯдЯ в глаза друг другу, и так же попрощались с
Љончаевым. Ќа мгновение он почувствовал в своей руке слабые, тонкие пальцы
офицера и сильную, твердую ладонь высокого матроса и видел их одинокие,
что-то понЯвшие и знающие глаза.
€ ему опЯть, но так же смутно, без слов показалось, что он понЯл, что
именно они знают.
Љатер быстро резал воду назад к городу, опЯть вокруг бежали встрепанные
барашки, перескакиваЯ с волны на волну, но теперь уменьшалсЯ и удалЯлсЯ
броненосец, а навстречу рос, пестрел и уже глухо шумел огромный город.

•

’ем временем положение мало изменилось. ‡апутанный узел массы
человеческих жизней распутывалсЯ медленно и тЯжело, и еще не видно было его
конца.
Џо-прежнему гудела, волнами приливаЯ и отливаЯ, возбужденнаЯ толпа. Ћна
наполнЯла улицы города и лавинами скатывалась вниз в порт, производЯ
впечатление вскопанного муравейника, когда откуда-то мириадами лезут черные
массы встревоженных муравьев, и нельзЯ усмотреть, откуда они ползут, и
неожиданно много кажетсЯ их.
‚се это было так непривычно, и так очевидно было, что жизнь вывернута
из своего русла, что ожидание грандиозных событий становилось уверенностью.
€ всех, и каждого в отдельности из муравьев этого огромного человеческого
муравейника радовала и пугала эта неизбежность. € всеобщее напрЯженное
ожидание было направлено к броненосцу, который первый поднЯл восстание. ‚се
сознавали, что на нем находЯтсЯ люди, которые уже перешли грань, отделившую
их от всего старого мира, все понимали, что броненосец не может вечно стоЯть
в море, как призрак, и это давало уверенность, что решение, каково бы оно ни
было, придет оттуда.
ЋтрЯд ‹авренко расположилсЯ на бульваре в беседке, где обыкновенно по
вечерам так весело играла музыка, и его белый с большим красным крестом флаг
привлекал внимание и пугал как напоминание о том, что кто-то, среди общего
неведениЯ своей судьбы, знает и предрешает страданиЯ и смерть.
‹авренко замечал, какое невыгодное длЯ дела впечатление производит его
отрЯд, но только морщилсЯ и стеснЯлсЯ смотреть на проходивших, испуганно и
любопытно оглЯдывавших каретки, повЯзки на руках санитаров и носилки. Ћн
боЯлсЯ, что если выберет другое место, то войска легко могут отрезать его от
порта, и порт останетсЯ без помощи.
Ћколо полуднЯ к нему, уныло сидевшему на приступке каретки,
запыхавшись, прибежал молоденький, толстенький, как свежий огурчик, студент
и взволнованным шепотком, оглЯдываЯсь по сторонам, сообщил, что нигде никак
не могут найти доктора ‡арницкого.
- Ќа квартире нет, на сборный пункт не ЯвилсЯ... ‚есь отрЯд сбит с
толку... понимаете, доктор, скверно...
- о скверно? - угрюмо спросил ‹авренко.
- „а, арестовали его, так было бы известно!.. - неловко пробормотал
студент, странно косЯ в сторону.
- Ђ может быть, и не было бы? - сердито возразил ‹авренко.
Ћн сразу догадалсЯ, в чем дело, и ему вдруг стало невыносимо неловко,
точно от трусости ‡арницкого и на него самого падала какаЯ-то грЯзнаЯ тень.
"’оже... человек!.." - с презрением подумал он, отошел к краю площадки
и сумрачно, ничего не видЯ, стал глЯдеть в порт. ѓде-то внутри его
шевелилось новое, еще не Ясное, но тЯжелое, угнетающее чувство.
Ќовые толпы встревоженных муравьев бежали из дальних углов муравейника,
и все крыши домов, балконы и окна были унизаны маленькими черными фигурками
с круглыми муравьиными головками. Ћбщее напрЯжение становилось все
тревожнее, и уже со всех сторон стали быстро возникать и так же быстро
потухать слухи о кровавых столкновениЯх и человеческих жертвах. Љогда же
пронессЯ слух, что против порта и тою места, где стоЯл отрЯд ‹авренко,
поставлены пулеметы, а во дворах, против бульвара, спрЯтаны солдаты,
невидимо, но ощутимо стала расти злоба. ‹ица стали зловеще изменЯтьсЯ,
вместо бесшабашно блестЯщих глаз, разинутых в веселом крике ртов и
возбужденных оживленных лиц стали показыватьсЯ темные глаза, сжатые губы и
налитые кровью лица. ‚ременами гул затихал, и в воцарившемсЯ коротком
молчании слышалось что-то глухое, как будто отдаленные приближающиесЯ тЯжкие
шаги.
‚се большаЯ и большаЯ тоска охватывала ‹авренко, и все острее он
чувствовал, что длЯ него все кончено этим днем. Ђ от этого предчувствиЯ
иногда как будто все заволакивалось черным флером, становилось безразлично
окружающее и хотелось уйти, пока еще не поздно, куда-нибудь, где трава,
цветы и солнце - и нет людей. ’ам бы, в зеленой тишине, лечь на землю,
прижатьсЯ к ней усталым телом, смотреть на Яркие цветы и далекое небо,
плакать от грусти и счастьЯ, и все жить и жить.
Ќо вместо того ‹авренко оставалсЯ в центре толпы, на взрытом и
истоптанном сотнЯми человеческих ног бульваре. € как муха, попавшаЯ в
паутину, то раздражаетсЯ и отчаЯнно бьет крыльЯми, то затихает в тупой
покорности, - так и ‹авренко то говорил себе, что все это ужасно, не нужно
ему, противно, жалко, что надо уйти куда глаза глЯдЯт, то тупел и уныло
поглЯдывал на бегущие мимо разноликие человеческие волны.
Њолоденькие студенты и барышни с белыми повЯзками на рукавах толпились
вокруг него, и чувствовалось, что, несмотрЯ на их искреннее, молодое
возбуждение, им все-таки жутко и каждому хочетсЯ быть поближе к этому
толстому пожилому человеку, который, должно быть, лучше их знает, что надо
делать.
‘лушайте, доктор, а они не имеют права стрелЯть по красному кресту?
несколько раз спрашивала ‹авренко маленькаЯ мЯгкаЯ курносенькаЯ барышнЯ, и в
ее черных воробьиных глазках темнело наивное откровенное чувство страха.
"’очно может быть право стрелЯть по одним, а не стрелЯть по другим?
Љогда люди решили убивать вообще, не все ли равно им, кого убивать?" сердито
подумал ‹авренко, но сказал мЯгко и успокоительно:
- ђазумеетсЯ, нет!
Ќо вслед за тем в нем самом так вросла уверенность в противоположном и
так стало ему жаль эту цветущую, радостную, даже в страхе и растерЯнности,
молодость, что он взЯл каретку и, поручив отрЯд старшему студенту, поехал в
городскую думу, где собрались все выдающиесЯ общественные деЯтели юрода.
"џ им скажу, что нельзЯ же!" - мелькало у него в мозгу совершенно
бессмысленно, как натревоженный мотив, и он сам не знал, кому и что именно
он хочет сказать.
Љогда каретка проезжала площадь, в конце ее ‹авренко увидал знакомый
графский дворец, величаво и спокойно возвышавшийсЯ своими розоватыми
колоннами и витыми решетками с золочеными гербами.
"Ђ им и горюшка мало! - подумал он. - „овели людей!.."
€ ему удивительно странно было в эту минуту думать, что есть люди,
такие же, как и все, не с четырьмЯ руками, не с двумЯ головами, не с двумЯ
жизнЯми, а совершенно такие же, как и все, но которым почему-то были
выстроены особые жилища, которых пуще ока стерегут сотни вооруженных
обалделых людей, которые даже среди всеобщего страданиЯ, смЯтениЯ и гибели
живут своей особой, совершенно свободной, роскошной, красивой и приЯтной
жизнью.
"‚едь вот, - подумал ‹авренко, - ЯвнаЯ нелепость... Ќелепость
очевиднаЯ, как дважды два четыре, а ведь даже самому себе иногда приходитсЯ
напоминать, что это действительно так, что эти люди, из-за которых мы
страдаем и не можем улучшить свою жизнь, как могли бы, совершенно таковы,
как и Я, и он, и он!" - мысленно указывал ‹авренко на промелькнувших в окне
каретки тонкого худого подростка мастерового, с худым испитым лицом, и
бородатого, грЯзного и неуклюжего, как мучной мешок, ломовика.
- Ќо как мы допустили до этого?.. ‚ековое сумасшествие, идиотизм!.. €
поделом тогда, да, поделом... Ђ они правы... Љак бы то ни было, они устроили
свою жизнь лучше нас... Џусть там насилием, жестокостью, обманом, а создали
себе жизнь полную, свободную, удобную и приЯтную... Ђ мы, с нашей заботой об
очищении жизни от зла. от порока, болезни и подлости, вечно в положении
загнанного зверЯ... или вьючного животного...
‚ большом зале думы было много народу, но в сравнении с улицей казалось
тихо, чисто и осмысленно. ‚округ большого стола, покрытого темным зеленым
сукном, усеЯнным листами бумаги, карандашами и чернильницами, сидели и
стоЯли люди, одетые однообразно и нарЯдно, как показалось ‹авренко, после
обмызганной, запыленной толпы, которую он только что оставил на улице.
‹авренко протискалсЯ к председателю, высокому, черному человеку, с
длинной блестЯщей бородой, и шепнул ему на ухо взволнованно и несвЯзно:
Ќиколай €ванович, Я должен сделать срочное заЯвление!..
Џредседатель наклонил к нему голову с гладко причесанным седеющим
виском и тонким острым ухом и торопливо ответил:
- Џодождите немного... Џусть Љобозеев закончит!..
‹авренко хотел возразить, но председатель уже отвернулсЯ, и доктор,
потираЯ руки от охватившего того вдруг нетерпениЯ, отступил немного назад и
стал слушать оратора. ‚ эту минуту он испытывал странное и неприЯтное
чувство, как человек, куда-то разбежавшийсЯ и вдруг остановленный в самый
момент прыжка.
Ћратор был невысокий, энергичного вида брюнет, с большими усами, в
пенсне. Ћн не стоЯл, а почему-то двигалсЯ на небольшом пространстве между
двумЯ столами, и оттого на первый взглЯд казалось, что ему тесно и он
терзаетсЯ этим. ѓоворил он громко, в конце каждой фразы коротко и сильно
взмахивал сжатым кулаком, точно расшибаЯ что-то в пух и прах.
‹авренко прислушалсЯ, почему-то обратив внимание не столько на оратора,
сколько на сухонького седенького старичка, который, приставив ручку к уху, с
детским интересом на глазах, старалсЯ не проронить ни одного слова.
- џ говорю, что мы можем сделать только одно, - разобрал он, - на улице
умирают наши братьЯ, наши дети, плоть от плоти и кость от кости нашей... Љ
ним!.. ‘ ними!.. —то тут рассуждать и спорить о форме, когда каждаЯ минута
дорога и секунда оплачиваетсЯ человеческой жизнью!
Ћн говорил долго и совершенно правильно, но было очевидно, что ни он,
сытый и слишком выхоленный человек, ни представительный председатель, ни
седенький старичок физически не могут идти "к ним и с ними", и потому всЯ
речь казалась произносимой только длЯ эффекта самой речи.
"Ќу, к чему это говорить..." - страдальчески морщась, подумал ‹авренко.
Ћратор на секунду помолчал, как бы прислушиваЯсь к отзвуку улетевшей
красивой фразы, и, круто повернувшись в другую сторону, продолжал, все
возвышаЯ и возвышаЯ голос.
- …сли мы точно граждане, а не обыватели, мы должны, не терЯЯ времени,
выйти на улицу, к нашим детЯм и братьЯм, и вооруженной рукой дать отпор
насилию... €наче мы недостойны называтьсЯ гражданами, и Я еще раз...
призываю вас бросить бесполезные споры и вместе идти... на улицу!..
Џоследние два слова он выкрикнул громко и отдельно и, круто взмахнув
рукой над головой, с энергией опустил вниз кулак и так быстро сел, что
показалось, будто он куда-то провалилсЯ.
‹авренко отер потное лицо и не стал смотреть в ту сторону, ему стало
неловко. Ќо что-то с сухим треском разорвалось и вдруг просыпалось
оглушительной дробью хлопков, на мгновение покрывших все звуки.
‹авренко опЯть вытер лоб платком. Ѓыло жарко, и под потолком висел
синеватый нагретый туман, в котором дальние фигуры казались безличными
синими силуэтами. Ѓыло очевидно, что здесь уже давно толпитсЯ много народу.
‚ысокий председатель встал и, с достоинством опершись одной рукой на
стол и слегка приподнЯв другую, ждал, пока утихнут аплодисменты. Љогда
последние хлопки разрозненно замерли в отдаленных углах, он поднЯл руку
выше, призываЯ к вниманию, и громко проговорил:
„октор ‹авренко, заведующий санитарным отрЯдом, желает сделать срочное
заЯвление. †елает ли собрание выслушать?
Џросим, просим!.. - слабо раздалось несколько голосов, и все
надвинулись на стол.
Џредседатель сделал ‹авренко пригласительный жест, точно приглашаЯ его
спеть что-нибудь, и сел, принЯв вид достойный и внимательный. ‹авренко
машинально выдвинулсЯ вперед, опЯть отер платком лоб и, ничего не видЯ перед
собой, кроме стены черных сюртуков, синеватого тумана и светлыми пЯтнами
расплывающихсЯ в нем разнообразных лиц, заговорил:
- ѓоспода, как представителЯм всех руководЯщих слоев городского
общества, Я заЯвлЯю вам, что против моего отрЯда, на бульваре, поставлены
пулеметы, и каждую минуту Я жду, что нас расстрелЯют... Ќеобходимо принЯть
какие-нибудь меры...
Ћн замолчал, и ему показалось странным, что так мало было сказано
тогда, как чувствовалось нечто огромное, ужасное. ‚ словах это вышло совсем
просто и не выражало того напрЯженного озлоблениЯ и тревоги, с которыми он
ехал сюда. € казалось, что и все ожидали большего, потому что еще несколько
мгновений все лица молча смотрели на ‹авренко.
Џослышались негромкие голоса. Џервым заговорил, почему-то
недоброжелательно глЯдЯ на ‹авренко, пожилой толстый человек с рыжей бородой
и круглыми щеками.
- —то же тут можно сделать... Њне кажетсЯ, что если начнут стрелЯть, то
не по одному лазарету... …го постигнет общаЯ участь, и Я не нахожу, чтобы
этот вопрос можно было выделить из общего... ќто значит раздробитьсЯ на
мелочи...
- ’о есть позвольте, какие же мелочи? вскрикнул ‹авренко, мгновенно
озлоблЯЯсь.
ЏоднЯлсЯ высокий худой человек с честными большими глазами и прЯмыми
волосами, о котором, не знаЯ его, можно было сказать, что это литератор, и
негромким, но чрезвычайно убедительным голосом стал возражать толстому
господину. ѓоворЯ, он смотрел ему прЯмо в лицо, и выражение глаз его было
правдиво и твердо, но ‹авренко почему-то показалось, что литератор из
деликатности стараетсЯ вывести его, ‹авренко, из неловкого положениЯ.
Ћн говорил так хорошо и убедительно, а главное, было столько
искренности в его глазах, что все, даже те, которые раньше были против
выделениЯ вопроса о санитарах из общего обращениЯ к графу, не могли не
согласитьсЯ.
Ќо толстому господину было трудно отказатьсЯ от своих слов. ‘начала он,
видимо, хотел с достоинством промолчать, но в самую последнюю минуту нашел
удачное возражение и поспешно заговорил.
- ѓраф совершенно резонно может заметить нам, что когда лес рубЯт -
щепки летЯт и что он не может же не стрелЯть по порту оттого, что на пути
мы, вместо баррикад, расположим свои перевЯзочные пункты... ќто наивно,
господа...
Ќекоторые слегка засмеЯлись.
‘кулы литератора чуть-чуть покраснели. ‚ глазах загорелсЯ огонек
задетого самолюбиЯ, и он опЯть возразил. Ќо смешок был пущен вовремЯ, и
стало очевидно, что теперь уже что-то утерЯно и литератору ничего не удастсЯ
доказать. Њежду его словами и пониманием слушавших возникло нечто совершенно
пустое, но непроницаемое.
‘пор разгоралсЯ. Џо вопросу высказалось еще несколько ораторов, и он
был решен в отрицательном смысле.
‚се времЯ ‹авренко по-прежнему испытывал глупое и неловкое положение
человека, который куда-то изо всех сил разбежалсЯ и не прыгнул. …му
становилось скверно, жарко, потно и под ложечкой засосало. Ћн вспомнил, что
не ел целый день, и вдруг, совершенно нелепо, у него выскочила, лукаваЯ
перед самим собою, мысль, что он имеет право заехать в ресторан перекусить,
а пока подадут, сыграть партию на бильЯрде.
- Ќе то что сыграть, а... - попробовал он извернутьсЯ, но ничего не
вышло, и раздражение стало овладевать им.
‚се в нем кипело, и каждое новое слово, каждый новый оратор вызывал
новый и новый прилив тоскующего бешенства.
‚опрос уже шел опЯть о том, в какой форме должно состоЯтьсЯ обращение к
графу. € здесь ‹авренко невольно занЯла и поразила неуловимаЯ спутанность
чувств и слов.
Ћдни предлагали послать депутацию словесную, другие - с письменным
заЯвлением, третьи - просто поговорить по телефону.
- ‘ этими скотами церемонитьсЯ нечего... - вскидываЯ руками и
презрительно кипЯтЯсь, говорил рыженький тоненький и, очевидно, высохший за
письменным столом господин. - ќтим мы покажем свое отношение к ним!..
Ћн говорил так презрительно и злостно, так возбужденно поправлЯл свое
пенсне, что многим, должно быть, действительно показалось возможным и
заманчивым выразить свое презрение зазнавшимсЯ жестоким и ограниченным
зверЯм.
- Џозвольте, да граф просто не станет говорить с нами по телефону, -
порывисто вскочил какой-то желчный, толстый человек в сверкающих очках.
€ это было так очевидно, что непоколебимое сознание неодолимой силы и
власти за "теми" как бы воочию встало перед слушателЯми. Љое-кто опЯть
засмеЯлсЯ, как будто эти люди были даже довольны сознанием своего бессилиЯ.
- ’о есть как это, не станет говорить?.. - вскидываЯ руками и весь
краснеЯ, вскрикнул высохший рыженький господин. - Ћн обЯзан считатьсЯ с
мнением общества, как бы оно ни было выражено. —то-нибудь одно - или
общество, или мы - стадо, которому довольно только кнута... џ не могу с этим
согласитьсЯ!
€ как раньше казалось, что предложение его было сделано только ради
хлесткого желаниЯ выказать себЯ смелым и твердым, так теперь стало казатьсЯ,
что он искренно страдает о бессилии и унижении общества. Ќо все-таки
слышались и прежние хлесткие нотки и нельзЯ было ничего понЯть в его душе.
- ‚ы можете соглашатьсЯ или не соглашатьсЯ а граф все-таки слушать вас
не станет-с, только и всего
- Њы заставим! - запальчиво крикнул, вскинув руками выше головы,
рыженький господин.
- Љак-с? - Язвительно спросил господин в очках захлебываЯсь от
удовольствиЯ. - Ѓаррикады пойдете строить, вы, Я, вот €ван €ванович! -
показал он на седенького старичка, с детским интересом переводившего глаза с
одного на другого.
‚се невольно взглЯнули на этого старичка и тоже увидели, что говорит
выражение его личика.
- џ не знаю, но это интересно... џ, право, с величайшим интересом все
слушаю... ‘ величайшим интересом! - говорило это розовое, старчески наивное
личико.
€ всем стало неловко и очевидно, как нелепа даже самаЯ отдаленнаЯ мысль
о возможности поЯвлениЯ на баррикадах этого старичка и всех бывших в зале.
Ќи кто уже не помнил, что хлопали оратору именно за такое предложение.
€ тот самый оратор, точно коснулись больного места, вдруг порывисто
вскочил и закричал, взмахиваЯ кулаком:
- ќто не так смешно, как вам кажетсЯ!.. € если мы действительно так
бессильны, беспомощны, что не можем умереть с нашими братьЯми, так самое
лучшее, что мы можем сделать, это - разойтись!..
ќто было очевидно и оттого испугало всех. ‡а этим словом оказывалась
уже пустота, которую нечем было наполнить. € оттого снова стали возражать...
"‡ачем Я сюда пришел? - с бесконечным негодованием мысленно вскрикнул
‹авренко. - ђазве это люди?.. —то это такое?.."
Ћн недоуменно оглЯнул зал, где еще больше навис человеческий туман и
дальние силуэты окончательно расплылись в синеватой мгле. ‚округ также
чернела непроницаемаЯ чернаЯ стена сюртуков и расплывчатых пЯтен
человеческих лиц. ‹авренко стало невыносимо душно от злобы и духоты, от
страшной потребности крикнуть, хватить чем попало от одного краЯ зала до
другого и, наконец, и от физической усталости. ‚се тело его неприЯтно ныло.
Ћн отошел от стола, чувствуЯ, что если не выскажетсЯ, не сделает того,
что требует его возмущение, то будет так же презирать и самого себЯ.
Ќо почему-то высказатьсЯ было невозможно и раскрытый длЯ громовых слов
рот не давал звуков, точно в него вместо Языка запихали мЯкину.
‹авренко, весь потный, с инстинктивным отчаЯнием оглЯнулсЯ вокруг.
- Џослушайте, голубь мой! сердито заговорил он, схватив за пуговицу
знакомого ему инженера, высокого, с красивой, как у председателЯ, бородой
человека, у которого был такой вид, точно все, что делалось, было сделано
только длЯ того, чтобы он и другие, такие же, как он, суетились и все
устраивали и улаживали.
- Ђ, это вы, доктор?.. —то вам?.. Џростите, Я спешу!.. - торопливо
пробормотал инженер, мельком пожимаЯ руку ‹авренко.
- ќто невозможно, Я говорю, что против красного креста пулеметы
ставЯт... Ђ тут!.. ‚ы же граждане города... у вас значение... надо же
что-нибудь предпринЯть, - обидчиво и сердито говорил ‹авренко, чувствуЯ, что
делает и говорит что-то, в сущности, совершенно не нужное и не то, что
хотел.
- Ќу да, конечно!.. - закивал головой инженер, поправлЯЯ пенсне. - Ќо
вы и сами можете присоединитьсЯ к депутации? ‚ыделЯть вопрос в самом деле
нельзЯ!.. ‚ы понимаете?..
- Ќо к чему же эти?.. словопрениЯ... - со злобой возразил ‹авренко.
Ќадо же сговоритьсЯ!.. ’ак нельзЯ!..
‹авренко вдруг охватила такаЯ злость, что он громко вскрикнул:
- „а что это такое?..
Ќо в поднЯвшемсЯ шуме и аплодисментах голос его бессильно заглох.

Љогда собственные экипажи, блестЯщие и аккуратные, наполненные
пожилыми, чистыми и важными на вид людьми, катились по улицам, все, и
обтрепанные мастеровые, и матросы, и кучки дружинников с красными повЯзками,
всЯ огромнаЯ масса людей, котораЯ здесь, далеко от порта, была тише и больше
в ней было растерЯнности и недоумениЯ, смотрела им вслед серьезно и
внимательно.
- „епутаты, депутаты! - слышались голоса, и в них было определенное
выражение неопределенной надежды.
Љазалось, что если такие важные, всеми уважаемые, солидные люди, из
которых почти каждый был каким-нибудь начальником большего или меньшего
числа людей, взЯлись за дело, то оно должно принЯть новый, нужный оборот,
после которого минуют тЯжелаЯ тревога и растерЯнность.
€ даже самому ‹авренко стало легче и веселей.
"„олжны же там понЯть", - успокоительно думал он и старалсЯ не замечать
кроющегосЯ где-то глубоко в душе недоумениЯ, - что именно понЯть? € что
делать, если не поймут, - а не поймут наверное!
“ дворца, который вблизи показалсЯ ‹авренко еще больше и значительнее,
стоЯли пушки и рЯды солдат, среди которых виднелись кучки блестевших своими
серыми шинелЯми офицеров. Ћни и солдаты смотрели на вылезающих солидных
людей, в пальто и цилиндрах, с ожиданием, без вражды.
Љогда они поднимались по ковру широкой красивой лестницы, ‹авренко,
оглЯдываЯсь вокруг, еще раз подумал:
"‚от жизнь... Ќастанет ли когда-нибудь времЯ, когда людЯм не придетсЯ
завидовать этим лестницам, цветам и коврам, потому что это будет общаЯ
радость жизни..."
Ќо ему почему-то стало неловко, точно он подумал что-то наивное,
избитое и даже пошлое.
‘транно было только смотреть на стоЯвших повсюду солдат, одетых как на
дворе, в шинелЯх, с ружьЯми и патронными сумками, и оттого даже казалось
иногда, что этот дворец не дворец, а чьЯ-то тюрьма.
„епутацию принЯли с преувеличенной вежливостью. †андармские офицеры, в
голубых мундирах, с аксельбантами, любезно склонЯлись им навстречу и
говорили мЯгко и предупредительно, соглашаЯсь и киваЯ головами.
Ќо ‹авренко стало неловко, показалось ему, что офицеры любезны не с
ними самими, а с чем-то посторонним, может быть, даже с их сюртуками, но
только не с живыми людьми, приехавшими говорить о своей и чужой жизни.
ЉланЯЯсь и соглашаЯсь, они смотрели в глаза холодно, и в этих холодных
взглЯдах чувствовалось сознание силы механической, жестокой и неодолимой.
„епутатам долго пришлось ждать посреди огромной залы, как-то одиноко и
неловко маленькой кучкой черных сюртуков столпившись на блестЯщем паркете.
Ѓыло обидно ждать, встревоженно билось сердце, и хотелось чего-нибудь, но
только поскорее.
€ когда уже становилось совершенно глупо стоЯть и ждать посреди залы,
вышел генерал-губернатор, тот самый человек, от которого, как казалось,
зависела жизнь многих людей.
ќто была огромнаЯ туша красного мЯса, выпирающего из генеральского
мундира, лезущего на толстый, важный живот. “ него было огромное, пухлое
лицо, седое и лысое, с маленькими серыми пронзительными, как у самого
свирепого и хитрого зверЯ, глазками.
Ћн вышел из дверей тЯжелыми и грузными шагами, в самой грузности
сохранЯЯ бодрую, военную выправку, и остановилсЯ в нескольких шагах от
депутатов. € вдруг в том, как он остановилсЯ, сквозь внешнее величие и
грозность мелькнуло что-то быстрое и робкое, затаенный в самых тайниках
души, никому не высказываемый, старчески дрЯблый, животный страх.
Њаленькие глазки зверЯ быстро обежали кучку пожилых, солидных и мирных
фигур в черных сюртуках и дольше других остановились на ‹авренко. …го
пухлаЯ, небрежно и просторно одетаЯ, с задумчиво напрЯженным лицом фигура,
очевидно, что-то напомнила генералу и как будто внушила ему смутные
опасениЯ. Ћн сделал маленький шаг назад, как будто длЯ того, чтобы лучше
окинуть глазами всех депутатов.
- ‡дравствуйте, господа! - взЯвшись одной рукой за борт лезущего на
живот мундира, заговорил он громким и хрипло звучным голосом, каким привык
командовать массами людей, лошадей, пушек и обозов. - —ем могу служить?
Ћн не поклонилсЯ, но сделал вид, что поклонилсЯ, и эта неуловимаЯ
тонкаЯ игра привычного величиЯ, лукавства и самоуверенности поразила
‹авренко.
"“дивительнаЯ выдержка! - подумал он, на MIHO-вение забываЯ даже, зачем
они тут. - ‘колько нужно было школить и дрессировать человека, чтобы научить
его жить не своею жизнью, двигать не своей стариковской грузной и жирной
фигурой, а чем-то другим, что надето сверху, как маска..."
‘ухонький, маленький и седенький старичок, в длинном черном сюртуке,
который почему-то напоминал о том, что уже скоро, в этом самом сюртуке,
чинно и навеки недвижимо, скрестив костЯные тонкие пальцы, старичок будет
лежать на столе, выступил вперед и полупоклонилсЯ, видимо, изо всех сил
стараЯсь не терЯть такого же достоинства, как у генерала, но волнуЯсь и
робеЯ и сам возмущаЯсь этим.
€ вместе с ним начал волноватьсЯ и ‹авренко; ему стало до боли обидно,
что огромнаЯ по своему значению длЯ людей, полнаЯ ума, таланта и труда
ученаЯ жизнь этого старичка тут, в дворцовой зале, ровно ничего не значит. €
опЯть он подумал, что все, во что он привык верить, вздор, а настоЯщаЯ,
сильнаЯ и не рабскаЯ жизнь только у этого сановника и ему подобных.
‚аше высокопревосходительство, - заговорил старичок негромким,
сухоньким костЯным говорком, - мы, представители университета, города и
различных союзов и обществ, ввиду событий, разразившихсЯ в нашем городе,
сочли своим прЯмым гражданским долгом обратитьсЯ к вашему пре...
высокопревосходительству...
ѓенерал чуть-чуть наклонил голову, и его толстаЯ, краснаЯ, мЯгкаЯ шеЯ
студенисто навалилась на твердый красный воротник. ‡вериные глазки были
внимательно непроницаемы, и за их холодно-серой стекловидной поверхностью
Ясно показалсЯ кто-то юркий, серый и хитрый, говоривший без слов:
"џ вас знаю... ЊенЯ не проведете... џ наперед знаю все, что вы мне
скажете и что Я отвечу. € то, что Я отвечу, будет самое главное, хотЯ бы то,
что вы мне скажете, и было бы справедливо".
€ под этим неодолимым взглЯдом сухонький старичок, знаменитый ученый,
видимо, терЯлсЯ.
...Њы надеемсЯ, что вы, ваше высокопревосходительство, примете все
зависЯщие от вас меры, чтобы избежать ненужного и жестокого кровопролитиЯ...
‘тарик замолчал и вдруг побледнел, а костлЯвые пальцы его заметно
задрожали. ѓенерал, все так же склонив набок огромную седую и лысую, как
колено, голову, еще послушал мгновение, точно ожидаЯ, не скажут ли ему еще
чего-нибудь, и вдруг, быстро поднЯв голову, остро сверкнул глазками и
побагровел.
- џ должен вас предупредить, господа, что в силу законной власти и
сознаниЯ огромного долга и ответственности перед родиной и ѓосударем моим,
лежащей на мне, Я не могу, даже если бы захотел, остановитьсЯ перед крайними
мерами при подавлении преступных замыслов, угрожающих спокойствию и даже
целости государства.
- ‚аше... - начал было высокий, плотный и красивый господин, слегка
поднимаЯ удивительно холеную руку с перстнЯми.
- Џрошу дать мне кончить! - негромко бросил генерал с непоколебимой
уверенностью в том, что это так и будет, и продолжал громко и звучно: ‚се,
что от менЯ зависело, Я уже сделал. ЊЯтежники упорствуют в безумных
замыслах, и все, что Я могу вам посоветовать, это употребить все ваше
немалое влиЯние на то, чтобы заставить их сдатьсЯ... и немедленно...
- Њы этого сделать не можем! - вдруг сказал ‹авренко, сам не ожидаЯ
этого.
- Ђга! - совсем не удивившись и как будто даже чему-то обрадовавшись,
зловеще подхватил генерал. - џ знаю, что вы не можете... ‚ы можете
постановлЯть резолюции, выражать порицаниЯ действиЯм правительства, сеЯть
возмущение среди темных масс, но помочь власти справитьсЯ со смутой во имЯ
общего блага и порЯдка вы не можете.
- ‚аше... - опЯть начал высокий господин с перстнЯми.
- —его же вы от менЯ хотите?.. - все более и более багровеЯ и возвышаЯ
голос, продолжал генерал. - —тобы Я дал возможность захватить город и
арсеналы и способствовать мЯтежу?
Ќаступило короткое молчание, и все вдруг понЯли, что между ними стоит
глухаЯ и непоколебимо непроницаемаЯ стена. Ќечего было сказать, потому что
сказать можно было одно: "„а, - откажитесь немедленно и за себЯ и за всех от
своей привилегированной, властной жизни и дайте другим взЯть свое". € было
так очевидно невозможно ни им сказать, ни ему сделать это, что наступила
холоднаЯ и тупаЯ пустота.
- „а... ‚ы просите за мЯтежников, а разве не гибнем мы?.. - вдруг
неожиданно заговорил генерал, и что-то совсем другое, как будто жалостное и
искренно робкое, зазвучало в его понизившемсЯ голосе. - …ще вчера был пойман
какой-то злоумышленник...
‚се уже знали об этом и знали, что пойманного человека расстрелЯли на
дворе генерала, и труп его целый день лежал под окнами дворца. ‹авренко Ясно
представилсЯ этот важный, толстый, с крупным орденом на шее, старик в
генеральском мундире, не раз подходивший, должно быть, к окну и смотревший
на жалкий, изуродованный труп своего побежденного "на этот раз" врага.
„олжно быть, на огромном лице его было выражение злобно-радостного
торжества, животной радости и злобной трусости, того сжимающего сердце
чувства, которое испытывает человек, смотрЯщий на убитую им, чуть было не
укусившую его змею. "’от" убит, а он жив еще, но могло быть иначе и, может
быть, будет. € тогда, где-нибудь на мостовой, будет так же лежать толстое,
обращенное в кровавый ком или кровавые клочьЯ, тело генерала. € кто знает,
быть может, тут же, где-нибудь близко, невидимо и неслышно уже крадетсЯ к
нему эта беспощаднаЯ, вернаЯ месть - смерть. € там или здесь неожиданно,
неумолимо и неотвратимо грЯнет выстрел или взрыв и обратит его в то же
ужасное и безобразное, во что обращен этот неизвестный, расстрелЯнный под
его окнами человек.
€ тут впервые Ясно и сознательно ‹авренко понЯл свою ошибку, и ему
представились весь ужас и всЯ убогость этой пышной, важной жизни, с ее
постоЯнной злобой и жестокостью, убивающими душу, с узким культом
собственного блага во что бы то ни стало, которое незаметно отнимает самую
лучшую часть жизни - свободу и сводит величественное существование до
мучительных размеров прозЯбаниЯ загнанного зверЯ.
Ќо генерал мгновенно оправилсЯ. ‘ерые глазки зверЯ засверкали упрЯмо и
зло, лицо побагровело так, что побелел и Ясно выступил на висках и затылке
белый венчик седых волос, и голосом, в котором Ясно слышалась месть за свой
страх и минутную слабость, он проговорил:
- Њне не о чем больше говорить с вами, господа! Њне дорого времЯ... Ќо
прошу помнить, га-спада, - повысил генерал голос и поднЯл кверху короткий
толстый палец с красным рубином, - что со всеми, так или иначе
потворствующими мЯтежникам, Я расправлюсь беспощадно...
Ћн быстро повернулсЯ и, ступаЯ быстрее, чем нужно, скрылсЯ в дверЯх, и
по его широкой спине, обтЯнутой мундиром, и по втЯнутому в плечи жирному
затылку опЯть прошло что-то трусливое и торопливое, точно он боЯлсЯ удара
сзади.
ѓруппа депутатов, не глЯдЯ друг на друга, медленно спускалась с широкой
лестницы, и их черные сюртуки казались удивительно жидкими и щуплыми на ее
массивных ступенЯх. ‚переди ‹авренко, сгорбившись, с дрожащими пальцами, шел
знаменитый старичок, и по узкой сгорбленной спине тоже было видно что-то
жалкое, пришибленное и униженное.
"Ђ ведь громадный ум и сила, - пришло в голову ‹авренко. - ‚едь он мог
бы сказать огненные слова... Љ чему же тогда и всЯ его слава, его ум, его
таланты, если из-за самого маленького животного страха за жизнь... Ђ Я сам?"
- вдруг мелькнуло у него в голове.
Ћн побледнел, как давеча знаменитый старичок, криво усмехнулсЯ, не
глЯдЯ по сторонам, вышел из дворца и поехал обратно на бульвар.
Љак только каретка отъехала от площади с ее величавым дворцом, рЯдами
серых солдат и неуклюжих пушек, ее подхватила и окружила невероЯтнаЯ толпа,
точно она сразу окунулась в сплошную крутЯщуюсЯ массу. Ћдну секунду ‹авренко
показалось, что движетсЯ все: и дома, и деревьЯ, и церкви, и небо, все
поплыло за толпой. ЃлестЯщаЯ от солнца мостоваЯ сразу исчезла, растаЯла в
черной многоголосой массе, налезающей на стены домов, точно волны какого-то
черного канала.
„альше нельзЯ было проехать. Ѓлижайшие люди оглЯдывались на ‹авренко.
Љто-то ударил лошадь кулаком по морде и крикнул:
- Људа лезешь, черт?
‹авренко встал и пошел пешком, пробираЯсь в толпе.
"Ќет, это не страх за жизнь... - вынырнула у него мысль все о том же. -
Ќе страх, а что?.." - мучительно спросил он себЯ и не нашел ответа.
"…хать опЯть в думу? ‘казать им!.." - перебил он свои мысли, но,
поддаваЯсь непреодолимому отвращению, махнул рукой, уныло влез в каретку и
поехал дальше.
Ќа бульваре ‹авренко встретили молодыми радостными восклицаниЯми, и
первое лицо, бросившеесЯ ему в глаза, было, в синей фуражке на затылке, с
курчавЯщимисЯ волосами и весело возбужденными глазами, лицо Љончаева.
- ѓолубь мой, вы здесь?.. - с неизъЯснимой лаской и грустью и мгновенно
болезненно вспоминаЯ ‡иночку ‡ек, сказал ‹авренко.
Ћни отошли немного в сторону, на край площадки, с которой не было видно
порта, но виден был Ясно серый броненосец в синем море, и, глЯдЯ на него,
‹авренко спросил Љончаева:
- Ќу, что ‡иночка? Џроводили?..
- „а!.. - весь краснеЯ, молодо и счастливо, очевидно, вовсе не думаЯ о
том, что была возможна разлука навсегда, ответил Љончаев.
"ЊилаЯ маленькаЯ молодость, придетсЯ ли еще увидеть тебЯ когда?" -
грустно и стыдливо подумал ‹авренко, и перед его глазами проплыл юный,
стройный силуэт девушки со светлыми, наивно счастливыми глазами и двумЯ
пушистыми недлинными косами.
Ђ Љончаев, блестЯ глазами и весь загораЯсь, рассказывал ему о
броненосце, о матросах, морском офицере и человеке в пальто.
- „а!.. сказал ‹авренко задумчиво. - ќто удивительные люди, но длЯ
жизни они непригодны: величайший акт их жизни это их смерть...

•II

–елый день огромнаЯ возбужденнаЯ толпа, то рассыпаЯсь на отдельные
кучки, то сливаЯсь в общую массу, двигалась туда и сюда по городу,
переливалась из квартала в квартал, как ртуть, движимаЯ собственной
тЯжестью, случайными сочетаниЯми своих человеческих атомов.
Ћна то бессмысленно топталась на месте, сталкиваЯсь и уничтожаЯ
собственное движение, то вдруг начинала катитьсЯ в одну сторону и тогда
казалась осмысленной и дружной. Ќо организованность ее была только
кажущейсЯ: когда большее или меньшее число людей случайно двигалось в одном
направлении и когда их становилось много, толпа, как ком снега, начинала
расти, увлекать на своем пути все и стихийно обращатьсЯ в тЯжелую дробЯщую
лавину, но лавина так же быстро таЯла, как и вырастала, и там, где только
что была грознаЯ масса, вдруг оказывалась жалкаЯ кучка бесцельно слонЯющихсЯ
людей.
€ целый день отдельные единицы, незаметные в толпе, вели упорную,
напрЯженную борьбу, стараЯсь овладеть этой многоликой бесчисленноголосой и
разно чувствующей массой, чтобы направить ее в одно русло.
’ак было многообразно движение, так необычно такое скопление
разнообразных людей, так мучительно невозможна борьба с мгновенно и
непрестанно возникающими порывами, так велико требующее какого-то исхода
напрЯжение, что к вечеру уже и самым уверенным стало казатьсЯ, что
происходит нечто совершенно бессмысленное и бесцельное, и зловещие признаки
утомлениЯ и раздражениЯ стали вспыхивать то тут, то там.
‹авренко, целый день пробывший на бульваре, видел это, и ему казалось
совершенно понЯтным, что толпу не удержать и что с минуты на минуту надо
ожидать взрыва жестокости и жадности, естественных в этом хаосе
изголодавшихсЯ, измученных и обиженных людей.
"…стественно, - думал он, - что свобода, революциЯ и все прочее сейчас
в этой бестолковщине никому не Ясны и утратили значение... Ќадо что-нибудь
реальное... Ќадо схватить то, чего никогда они не имели, чего им хотелось и
чего, собственно, они добиваютсЯ... ЌачнетсЯ грабеж!.. € как голодный,
дорвавшийсЯ до хлеба, обжираетсЯ и умирает в судорогах, так и толпа..."
€ когда, уже в сумерки, слившие толпу в одну ревущую темную массу, к
отрЯду прибежал какой-то человек и крикнул испуганным, хриплым голосом:
- ‚ порту громЯт!..
‹авренко не испугалсЯ, не удивилсЯ и только, вздохнув, снЯл фуражку,
точно ему вдруг стало жарко.
Ќе ему одному, а и всем становилось жутко. ‚ темноте, скрывшей
человеческие лица, толпа сделалась страшной. —то-то огромное двигалось в
темноте, ворчало, как-то ухало, то останавливалось, то вдруг двигалось и
казалось бесконечно громадным. „нем было видно, что это рабочие, солдаты,
женщины, дети, лавочники, оборванцы, студенты, теперь это было что-то общее,
громадное, совершенно непонЯтное и зловещее.
‘ бульвара было видно, как внизу, в темном порту, где уже нельзЯ было
отличить море от берега, воровато и быстро, то пропадаЯ, то вновь вспыхиваЯ,
забегали огоньки. Њимо отрЯда, через бульвар, начали торопливо, возбуждаЯ
панику, бежать отдельные кучки людей, и послышались новые, испуганные и
недоуменные голоса.
- ‚сех бьют!.. ’икай, братцы!.. - расслышал в одной из них ‹авренко.
- Ќ-ну, теперь только держись! - еще испуганнее прокричал кто-то
дальше.
‚ысокий оборванный матрос набежал на самого ‹авренко и широко
раскрытыми, видными даже во мраке глазами посмотрел ему в лицо.
- Љто такие? - хрипло спросил он.
- ‘анитары! - ответил ‹авренко, приглЯдываЯсь к нему.
- Љакие тут, к черту, санитары, уносите ноги, пока целы, - не то
сердито, не то сочувственно крикнул матрос и, махнув рукой, побежал прочь.
Љакие-то смутные тени воровато шмыгали из города вниз в порт.
"ЃосЯки! - подумал ‹авренко. - €шь, как вороны на падаль!"
Ќа бульваре стало пустеть, утихать, и тогда из порта Явственно
послышалсЯ смутный и тЯжкий гул, похожий на грохот приближающегосЯ поезда. Ђ
вслед за тем, над темными массами, в которых нельзЯ было отличить крыш от
судов и толпы, показалсЯ огонь и заблестел в воде, внезапно оказавшейсЯ там,
где ее не ожидал глаз. €з мрака нарЯдно выступили бело-розовые борты
пароходов, красиво и жутко посыпались вверх фонтаны искр, повалил густой,
освещенный снизу дым, и послышалсЯ Явственный многоголосый и нестройный
крик:
- Ђ-а-а!..
—то-то треснуло, лопнуло и раскатилось, а в стороне темного городского
сада послышалсЯ отдаленный лопочущий нервный и непрерывный звук.
- ќто пулеметы, - с ужасом сказал подле ‹авренко молодой голос.
‹авренко оглЯнулсЯ и увидел за собою рЯд освещенных снизу, с блестЯщими
стеклЯнными глазами испуганных лиц.
ѓул в порту то рос, то падал, и в короткие промежутки его падениЯ все
Явственнее, точно приближаЯсь, слышалось ужасное, бессмысленно однообразное
лопотание.
- Ѓоже мой, что же это такое? - пробормотал в темноте женский голос.
„алеко, в темном пространстве морЯ, чуть видно мелькнула слабаЯ вспышка
молнии, и через минуту долетел отдаленный глухой удар.
€ что-то невидимое, высоко, под самым куполом темного звездного неба, с
нагнетающим тЯжелым свистом, пронеслось с морЯ в город.
"‘ броненосца стрелЯют!.. Ќачалось!" - подумал ‹авренко.
’ак же далеко в городе послышалсЯ глухой удар, мгновенный свет выхватил
из мрака вдруг показавшиесЯ и пропавшие силуэты крыш, и резкий звук разрыва
Явственно донессЯ оттуда.
- Ђ-ах, - вырвалось у кого-то.
- Људа лезете?.. не видите, черти, здесь красный крест? - неожиданно
прокричал позади знакомый ‹авренко голос санитара.
‹авренко, ошеломленный и растерЯнный, кинулсЯ на голос. Љто-то со
странным звуком, хрипЯ, как умирающий, покатилсЯ ему под ноги, чуть не сбив
его самого.
- Љто?.. раненый, что ли? - с трЯсущимисЯ руками наклонилсЯ ‹авренко.
Џодбежали еще двое, студент опустил зажженный фонарь, и ‹авренко увидел
совершенно бессмысленное, разбитое в кровь лицо.
- ‚ы ранены?.. куда?.. - торопливо спрашивал санитар, стараЯсь
перевернуть лежавшего человека.
’от что-то проговорил, но нельзЯ было ничего понЯть.
‹авренко нагнулсЯ ниже и вдруг почувствовал тЯжелый запах водки и
увидел развалившийсЯ узел, из которого рассыпались свертки чаю, бутылки и
какаЯ-то шелковаЯ материЯ, изорваннаЯ и забрызганнаЯ чем-то темным.
- ЏьЯный? - удивленно вскрикнул студент. —еловек, шатаЯсь, встал на
четвереньки и поднЯлсЯ совсем, ухватившись за ‹авренко и пахнув ему в лицо
вонючим, кисло-тЯжелым запахом рвоты и перегара.
—то-то бросилось ‹авренко в голову: какаЯ-то непонЯтнаЯ обида, злоба и
беспомощное негодование.
- ‘котина! - неожиданно длЯ самого себЯ крикнул он и изо всей силы
толкнул пьЯного в грудь.
’от отшатнулсЯ назад, запнулсЯ и, тЯжко рухнув навзничь, перевернулсЯ и
затих.
"—его доброго, убилсЯ?" - мелькнуло в голове ‹авренко, но, весь дрожа
от мучительных непонЯтных чувств, он только стиснул зубы и отошел,
конвульсивно вытираЯ платком мокрую руку.
- „октор! - растерЯнно сказал один из санитаров. - Њы тут ничего не
поделаем!.. надо куда-нибудь в дом!..
- ‚ аптеку раненых сносить начали!.. ‚ Њорозовскую аптеку!.. отозвалась
курсистка.
Њинута величайшего раздумьЯ овладела ‹авренко: ему вдруг стал противен
человек.
‚се времЯ, пока в темноте, сквозь толпы людей, налетающих друг на
друга, ругавшихсЯ, кричавших и угрожающих кому-то, его отрЯд пробиралсЯ к
аптеке, подобрав по дороге двух, неизвестно где, кем и когда раненных людей,
‹авренко думал об одном, и мысль его была полна отвращениЯ и грусти.
"Џусть они все правы в том, что несчастны и что им есть хочетсЯ, но
если в первый день, когда они почувствовали свободу и должны были ощутить
первые проблески человеческой жизни, после жизни угнетаемых скотов, они не
нашли ничего лучшего, как начать грабить и убивать, то не есть ли это
указание на то, что при всЯком положении их жизни, при всЯких условиЯх,
конечной точкой их действиЯ ЯвитсЯ не радость жизни, а новаЯ и бесконечнаЯ
борьба за кусок... было - два, будут добиватьсЯ третьего, будет три они
станут рвать друг другу горло из-за четвертого куска... € так без конца".
–елый рой привычных мыслей о том, что люди не виноваты в своем
невежестве, прилетел ему в голову, но чувство отвращениЯ пробивалось сквозь
них, принимаЯ то образ толстого сытого человека в генеральском мундире, то
образ пьЯного окровавленного оборванца и вызываЯ в сердце жгучее чувство
ненависти, от которой хотелось вдруг ощутить в себе нечеловеческую
безграничную силу и одним ударом уничтожить все; так уничтожить, чтобы шар
земной мгновенно обратилсЯ в ледЯную пустыню. ‹авренко внезапно почему-то
вспомнил, что сегоднЯ целый день светило Яркое солнце и голубело небо, а он
их не видал. Њежду солнцем и им, ‹авренко, стоЯл то голодный, то сытый, но
одинаково омерзительный, грубый и жестокий человек. € захотелось все
бросить, махнуть рукой и пойти куда глаза глЯдЯт. € как всегда, когда он
задумывалсЯ о том, куда пойти, ‹авренко захотелось пойти сыграть на
бильЯрде.
Ќо ему стало стыдно своего, как казалось, совершенно нелепого в такой
день желаниЯ, и ‹авренко, сделав над собой усилие, потушил в себе злую мысль
и, точно проснувшийсЯ от тЯжелого сна, вЯло и как будто даже спокойно
принЯлсЯ за дело.
‚ аптеке были выбиты стекла, разноцветные пузырьки, растоптанные в
омерзительной грЯзи из пыли, крови, обрывков трЯпьЯ, похожего на
вывороченные растоптанные внутренности, и клочьев розово-грЯзной ваты,
придавали комнатам вид необыкновенный и странный, какой бывает в квартирах,
из которых выехали люди.
- „октор, а убитых куда сносить? - кричал фельдшер, проталкиваЯсь к
нему между столпившимисЯ, одетыми в пальто и шапки, точно на улице, людьми.
‚ид у него был озабоченный, но нисколько не испуганный.
‹авренко подошел смотреть на убитых. ‚ узком коридоре их сложили
рЯдком, как дрова, и их вытЯнутые ноги мешали ходить живым. Њногие из них
были голые, и тела их блестели голо и страшно. Џервый, к которому нагнулсЯ
‹авренко, был огромный толстый человек, должно быть, страшной силы, с
массивной выпученной грудью сильного животного. Ќа груди у него было одно
аккуратное темное пЯтнышко.
- ’олько и всего! - сказал задумчиво ‹авренко, сам не заметив этого.
ђуки со сжатыми кулаками преградили ему дорогу, ‹авренко перешагнул их,
стал прЯмо в густую липкую лужу, вытекающую из-под кучи трЯпок, и у самого
носка сапога увидел спутанный ком волос, крови, мозга и грЯзи, в котором
можно было только угадать человеческий затылок.
- ”у, мерзость!.. - чуть не вскрикнул ‹авренко и отшатнулсЯ.
- џ думаю, можно пока свалить в сарай, а тут поставить кровати, -
озабоченно говорил ему фельдшер.
- Ќу, да... свалите в сарай!.. - задумчиво ответил ‹авренко, болезненно
острым взглЯдом обегаЯ рЯд тускло блестЯщих под коптившей лампой белых
неподвижных лиц, не возбуждавших представлениЯ о людЯх. - ‚се равно, голубь,
хоть и в сарай!..
€з задней комнаты послышалсЯ визг и с каждым мгновением стал расти и
повышатьсЯ, точно там резали свинью и не могли дорезать.
‹авренко пошел туда, на ходу засучиваЯ рукава и все сохранЯЯ на лице
выражение вЯлой и углубленной грусти.
€з-за спины санитара в белом халате он увидел нечеловеческие выпученные
глаза, голые ноги и над ними что-то красное, склизкое, дрожащее, как кисель.
‘ этого момента вне времени и пространства, уже не видЯ причин и
последствий того, что тут совершалось, как будто оторванный от всего мира и
вдавленный в какую-то кровавую гущу разорванного живого мЯса и диких воплей,
идущих как будто не только из широко разинутых красных глоток, а и от
непонЯтных круглых, выпученных в страшной муке глаз, ‹авренко перевЯзывал
одного раненого за другим, и перед его глазами, в которых не было уже
другого выражениЯ, кроме ужаса и болезненного состраданиЯ, проходили
всевозможные муки, какие только может причинить человеку человек.
Ќа заре он вышел на крыльцо во двор и мокрыми руками стал закуривать
папиросу. •олод рассвета и блеск еще видимых звезд, чистых и прекрасных,
высоким куполом стоЯли вверху над еще темными крышами домов. ‚округ было
тихо, и Ясно слышалсЯ где-то за домами отдаленный гул, пронизанный сухим
треском и лопотаньем пулеметов.
- Љогда же этому конец? - с той внезапной злобой, котораЯ все чаще и
чаще охватывала его, вслух сказал ‹авренко, бросил папиросу, не закурив, и,
пошатываЯсь от прилива крови к голове, вернулсЯ назад.
…го уже искали, и испуганные лица бросились ему в глаза сразу.
- ЏолициЯ!.. - трагически сдавленным шепотом, почему-то не указываЯ и
не оглЯдываЯсь назад, сообщил ему фельдшер.
‚ коридоре, под слабым светом лампочки, виднелась сераЯ шинель с
блестЯщими пуговицами, а за нею сплошнаЯ стена черных городовых.
- —то там такое еще? - сжимаЯ кулаки, спросил ‹авренко сквозь зубы.
€зо всех дверей любопытно и испуганно смотрели санитары, сестры и
раненые с забинтованными телами.
- ‚ы заведующий пунктом? - спросил седой усатый пристав, видимо, только
что чем-то возбужденный и взволнованный. ѓлаза у него блестели, зубы
скалились, дыхание было ускоренное, как будто он гналсЯ за кем-то и озверел
и еще не пришел в себЯ. џ...
- “ вас есть разрешение на открытие пункта?
- Ќет...
- ‚ таком случае потрудитесь закрыть! Ђ раненых заберут военные
санитары.
‹авренко, толстый и мокрый от пота, с завернутыми на пухлых руках
мокрыми рукавами, угрюмо смотрел на пристава и молчал.
- ’ак вот-с, - с иронической вежливостью сказал пристав.
- џ пункта закрыть не могу, тЯжело пыхтЯ, возразил ‹авренко.
- Ђ это как вам будет угодно, - даже с какою-то радостью ответил
полицейский. - џ прикажу стрелЯть по окнам, а вы примете на себЯ все
последствиЯ.
‹авренко молчал. Џристав немного подождал и, прибавив: "Ќу, так
вот-с..." - вышел. —ерные фигуры городовых, стуча сапогами и шашками,
затолпились в дверЯх. € в этом кованом стуке, в литой однообразности
поворотов было грозное проЯвление силы машины, неуклонной и несокрушимой.
€ полною противоположностью этой силе был тот жалкий хаос
растерЯнности, испуга, паники, который воцарилсЯ на пункте.
Љогда ‹авренко, все еще тЯжело пыхтЯ и чувствуЯ, что всЯ душа его
переполнена бессильным возмущением, вернулсЯ в аптеку, его поразило то, что
он увидал.
Љрик, похожий на плач, и вопли отчаЯниЯ наполнЯли стены. Џри свете
коптЯщих лампочек бестолково метались, похожие на привидениЯ, белые фигуры
санитаров, корчились по всем углам нелепые и ужасные призраки окровавленных,
грЯзных, с размотавшимисЯ бинтами раненых. Љто-то сваливал в кучу со звоном
и криком инструменты, бинты, банки с ватой. ‡апах разлитой карболки остро
стоЯл в воздухе. „ва студента, очевидно, сами не знаЯ куда, волокли за руки
и за ноги рослого рыжего человека, который беспомощно стонал, а из дверей
волокли им навстречу другого, и видны были только ноги, согнутаЯ спина
несущего, а кто-то кричал оттуда злым и надорванным голосом:
- Људа вы прете?.. Ќа двор выносите!.. Ќа двор!..
Ќо сзади на студентов напирали другие санитары, бестолково путаЯсь с
тЯжелым кулем окровавленных трЯпок, из которого белели бинты и торчали худые
синие руки с растопыренными пальцами. € всЯ эта безобразнаЯ, испуганнаЯ куча
человеческих тел, напираЯ, крича и сшибаЯ друг друга с ног, нелепо
ворочалась на одном месте.
- Ќазад, назад!..
- „а куда к черту?.. Ђ ну вас!..
- ‘корее, скорее...
Љто-то упустил ногу раненого, и она стукнулась о пол, как плеть.
- Џустите менЯ, пустите!.. застонал надорванный голос.
‹авренко стоЯл в дверЯх и молча смотрел на все. € еще больший ужас и
отвращение охватили его.
- „октор, куда теперь?.. —то делать? - бросилась к нему барышнЯ.
- “бирайтесь к черту! - завопил ‹авренко, сжимаЯ кулаки и судорожно
трЯсЯ ими. - ’русы, стыдитесь!.. Ћставить, сейчас оставить!..
…го пронзительный дикий крик, как острие, прорвалсЯ сквозь весь
бессмысленный хаос криков, стонов, шума и плача, и на секунду стало тихо.
‡астрЯвшие в дверЯх ноги торчали неподвижно, и оттуда молча, растерЯнно
выглЯдывали лица. „ва студента торопливо и незаметно отволакивали своего
раненого на место в угол.
- ‚аше благородие, а как же, стрелЯть будут? - пробормотал бледный, с
трЯсущимисЯ губами фельдшер.
- „октор!.. - отшатнулась от него барышнЯ.
- Џускай стрелЯют, пускай!.. - тем же пронзительным голосом закричал
‹авренко. - Њы тут нужны, нам идти некуда, и мы не пойдем. ‡ачем вы лезли
сюда? –ель какаЯ-нибудь у вас была?.. Ђ теперь бежать! ЋставатьсЯ, или
убирайтесь все к черту!..
‹авренко весь трЯссЯ, и его пухлое, большое тело покрывалось холодным
потом.
‚се затихло, и наступила почти тишина, только в отдаленном углу,
очевидно в забытьи, монотонно и непрестанно стонал раненный в живот
мальчуган.
‹авренко машинально пошел на этот стон и наклонилсЯ над лавкой.
Ќа него глЯнуло синеватое бледное детское лицо с сухими
растрескавшимисЯ губами и тусклыми, невидЯщими глазами. Њальчик умирал, и
это сразу было видно, и жаль было смотреть. ‹авренко долго стоЯл, неподвижно
глЯдЯ в умирающее личико, потом вздохнул и, горько качнув головою, отошел.
’ихо, точно боЯсь потревожить кого-то, растащили раненых. ‘анитары, не
глЯдЯ на ‹авренко, копошились по углам и производили на него впечатление
побитых собак. ”ельдшер, к которому обратилсЯ ‹авренко, смотрел на него
виновато и подобострастно.
—ерез час приехал полицеймейстер в белой шапке, хмуро осмотрел пункт и,
предупредив ‹авренко, что если из аптеки будут стрелЯть, то он разгромит ее
пушками, уехал.
‚се успокоились, задвигались и заговорили, и даже раненые застонали
громче и свободнее, точно почувствовали на это право.
Ќо ‹авренко было худо. ЌеобычайнаЯ апатиЯ и слабость охватили его
тучное тело, и болезненно хотелось одного - уйти сыграть на бильЯрде.

XIII

Љогда в наступившей синеве весеннего вечера над темными крышами
пакгаузов показалось розоватое зарево, похожее на восход луны, молодой
офицер вынул шашку, блеснувшую в темноте, и прокричал перед неподвижными
рЯдами солдат:
- ‘миррно!.. ашки вон!.. ђысью марш!..
€ первый тронул рыжую кобылу, с места взЯвшую в карьер.
ѓоловы лошадей и людей шевельнулись, рЯд тусклых отблесков сверкнул по
рЯдам, и всЯ темнаЯ масса, сотрЯсаЯ землю, рассыпаЯ искры и напоминаЯ
отдаленный гром, двинулась вперед.
€з-за темного угла ослепительно Ярко открылась жуткаЯ и веселаЯ
картина.
Џылал огромный длинный амбар, и золотое пламЯ высокими танцующими
Языками порывалось в синее небо. Ћбугленные бревна, покрытые золотыми и
красными углЯми, с треском ворочались в пламени, и снопы искр фонтанами, как
от взрыва, сыпались вверх. Ќа огненном фоне, как стаЯ чертей, с криком и
уханьем кривлЯлась, суетилась и над чем-то копошилась толпа.
- Њарш! марш!.. ђуби!.. - напрЯгаЯ отчаЯнный голос, в котором слышались
страх и злоба, и прорезываЯ им оглушительный рев и грохот, крикнул офицер.
…го рыжаЯ кобыла, поджав задние ноги, скачками рванулась вперед, и в
пронзительном многоголосом визге шашка бесшумно, как показалось офицеру, и
как будто против его воли, вонзилась во что-то мЯгкое и упругое.
‚се смешалось на фоне пожара. Ћдну секунду ничего нельзЯ было
разобрать, и люди, лошади, сверкание красных от огнЯ шашек, гром, треск и
дикий, нечеловеческий вопль - слились в один черно-огненный кошмар,
крутЯщийсЯ в непонЯтном бессмысленном вихре.
‚ это времЯ Љончаев, ќттингер, человек в пальто и еще десЯтка два
дружинников, отстаивавших от громил сахарный склад и проход к пристани,
перебравшись через забор, чтобы избежать черного, ревущего в панике потока,
стремглав несшегосЯ от забора до забора во всю ширину освещенной неверным
светом пожара улицы, пробрались в узкий переулок, пробежали в темноте,
спотыкаЯсь на какие-то бочки и тюки, и выбежали к месту пожара.
ђазрозненнаЯ кучка безличных черных фигур во всю прыть пронеслась мимо
них.
- ‘корей, скорей! - хрипло кричал кто-то из нее. € вслед за тем
показалась рыжаЯ, как будто золотаЯ от огнЯ лошадь, круто забирающаЯ ногами,
из-под которых летели искры, и темнаЯ масса звенЯщих, гремЯщих кавалеристов,
сверкаЯ шашками, вынеслась на середину улицы.
- ђуби!.. - кричал тонкий, не то озлобленный, не то испуганный голос.
Љончаев, со стиснутыми зубами и напрЯженными глазами, вытЯнул вперед
руку с револьвером и, целЯсь выше золотой лошади, выстрелил. ’ьма переулка
засверкала огнЯми.
- ’ра-та-та-тах-тах... непрерывной дробью посыпались выстрелы.
- Ђ-а, так! - задыхаЯсь, крикнул кому-то Љончаев.
‡олотистаЯ кобыла со всех ног шарахнулась в сторону, и серый ком, звенЯ
по камнЯм, покатилсЯ на средину улицы, как куль, с силой брошенный о землю.
’емные силуэты лошадей, и вставших на дыбы, и присевших на задние ноги,
мелькнули среди хаоса света и тьмы, и прежде чем Љончаев опомнилсЯ, солдаты
поскакали назад.
- “ра!.. закричало несколько голосов. —увство небывалого возбуждениЯ и
непонЯтного восторга охватило Љончаева. Ћн сорвал фуражку и, размахиваЯ ею,
весь озаренный Ярким пламенем пожара, крикнул:
- ’оварищи, наша взЯла!..
- “ра!.. - опЯть и - громче, и веселее закричали голоса.
—еловек в пальто, без шлЯпы, выбежал на освещенное место и
металлическим голосом, покрываЯ треск пожара, закричал:
- ’оварищи, строй баррикаду!.. ‘олдаты сейчас вернутсЯ! ‘тройте
баррикаду!..
Ћткуда-то, громыхаЯ, поволокли Ящики, покатили бочки. Ћдна из них
разбилась, и что-то темное полилось по мостовой. ‘тало весело и ничуть не
страшно.
Љончаев вспомнил, что, перелезаЯ через забор, он наткнулсЯ на груженую
ломовую телегу, и, весело крикнув ќттингеру:
- ќй, атлет, сюда! - побежал в темноту. ‚ переулке ничего не было
видно, и Љончаев ободрал себе руку обо что-то острое. ’елега была у самого
забора, но завЯзла между бочек.
- ѓде вы?.. спрашивал в темноте атлет, налезаЯ на самого Љончаева.
- ’ут, тут! берите за оглобли!.. сюда!.. Ќу!.. - весь проникаЯсь
неудержимым весельем, как когда-то, во времЯ буйных мальчишеских игр,
говорил Љончаев.
Ћн стал тащить телегу за задок, а ќттингер напирал на оглобли. Љто-то,
невидимый в темноте, подбежал сбоку, и теле!а, грузно и кругло заворачиваЯ
прЯмо на Љончаева, покатилась из переулка.
- ’ише, вы!.. ‡адавите!.. - весело кричал Љончаев. Ћн споткнулсЯ на
что-то мЯгкое и чуть было. не упал. Љолеса грузно переехали через это
мЯгкое, и Љончаев догадалсЯ, что это труп убитого им офицера. Ќа мгновение
что-то гадливо кольнуло его в сердце, но сейчас же исчезло.
- ‘юда, сюда!.. ‚от так!.. ‹адно!.. - кричал он, напрЯгаЯ силы.
’елегу поставили поперек улицы, завалили бочками и тюками. ‘о стороны
города навалили железные ворота, и что-то корЯвое, неуклюжее, черное и
зловещее, отбрасываЯ колеблющуюсЯ тень, загородило улицу.
- ”лаг, флаг надо!.. - карабкаЯсь на верх баррикады и блестЯ глазами,
кричал какой-то подросток.
Љусок красной шелковой материи с оборванными концами, кроваво сверкаЯ
от пожара, затрепыхалсЯ наверху.
- ‚от и баррикада! - чему-то улыбаЯсь, сказал Љончаев.
Ѓыло весело, точно построили игрушечную крепость, и каждому хотелось
еще что-нибудь придумать, устроить, улучшить "свою" баррикаду. Љончаев нашел
телегу, подросток приделал флаг, какой-то приказчик сказал, что за углом
сложены бревна длЯ телефонных столбов, и ќттингер сейчас же приволок одно,
оставлЯЯ по мостовой длинную борозду вывороченных камней. Ѓревно взвалили на
самый верх, и, действительно, образовалсЯ очень удобный бруствер, из-под
которого можно было стрелЯть.
’ем временем пожар все разгоралсЯ и перекинулсЯ на крышу сахарного
склада. ’еперь горело сбоку, и тьма отступила еще дальше, и казалось, что
улица кончаетсЯ черными дырами в обе стороны.
Џозади баррикады показались отдельные темные фигуры, боЯзливо
подходившие и напоминавшие шакалов, тЯнущих на падаль.
- Ђга, опЯть лезут, - насмешливо сказал один из дружинников.
€ вдруг всеми овладела какаЯ-то злобнаЯ обида.
"Њы тут умираем, подумал каждый, - а они тут грабЯт!"
—ерные фигуры, похожие на шакалов, крадучись, стали подбиратьсЯ к
амбару. €з темноты послышалсЯ лЯзг о железо и вознЯ. Ћдин выбежал назад и
что-то быстро и с трудом уволок в темноту. Џотом раздалсЯ визг, и стало
совсем похоже на драку хищников.
—еловек в пальто медленно отошел от баррикады, подошел к амбару шагов
на двадцать и вдруг, поднЯв руку, выстрелил раз и другой. „ва коротких
выстрела слились в одну трескучую молнию, и вслед за тем раздалсЯ дикий
крик, и десЯтка два черных фигур опрометью выскочили из амбара и исчезли.
- ‘волочь... - медленно возвращаЯсь, сказал человек в пальто. ѓлаза у
него сверкали от огнЯ и казались нечеловеческими.
Љончаев хотел было что-то сказать, но промолчал и сам удивилсЯ, как
мало впечатлениЯ произвели на него эти два выстрела, направленные прЯмо в
людей. Џотом он вспомнил, что, в сущности говорЯ, он тоже убил человека. Ћн
искоса поглЯдел на то место, где чернела короткаЯ тень от серой неподвижной
кучки. …му показалось, что ужас шевельнулсЯ у него в груди, но это только
показалось, сердце молчало, и только мальчишескаЯ веселость сменЯлась
суровым напрЯженным спокойствием.
‡ахотелось покурить, но папирос не было.
•одивший назад по улице дружинник вернулсЯ и сообщил, что во всех
прилегающих к вокзалу улицах строЯт баррикады, а дальше громЯт порт, и пожар
уже в нескольких местах.
- Ќу и черт с ними, - сказал человек в пальто, - не в том дело!
€звестие о том, что строЯт баррикады, поднЯло всех. Џочувствовалась
сила, и послышались бодрые мечтательные голоса:
- Ћго, здорово!..
- Њы отсюда, а с броненосца будут жарить по городу.
- ѓлавное, что броненосец не позволит установить пушки...
- Љакие же тут, к черту, пушки!
- ‡дорово, черт возьми!..
ЋпЯть воцарилось напрЯженное веселое настроение, и, когда с баррикады
крикнули, что идут солдаты, никто не испугалсЯ.
- Џо местам!.. - властно крикнул человек в пальто.
Ћн взобралсЯ на край баррикады и был виден отовсюду, освещенный
пожаром, в своей позе привычного оратора, без шлЯпы, в пальто с поднЯтым
воротником.
‘олдаты показались как-то сразу. Љак будто тьма родила их, они вдруг
выдвинулись во всю ширину улицы плотной, стройной массой, над которой
беспокойно и неуловимо засверкали штыки.
Ћдинокий металлический голос рожка запел в темноте жалобно и
предостерегающе, и вдруг тьма разодралась надвое, блеснул мгновенный рЯд
огней, на баррикаде посыпались мелкие камни и щепки, и кто-то закричал.
- Џли!.. - скомандовал человек в пальто.
Љончаев, весь охваченный злобным восторгом, забыл о том, что его могут
убить, высунулсЯ за бревно и выстрелил. ‚сЯ баррикада расцветилась короткими
желтыми огоньками и засыпалась дробью разрозненных выстрелов. ЏЯть или шесть
раз раздиралась тьма в конце улицы, и скоро всЯ она, наполненнаЯ треском
пожара, дымом, криком, грохотом выстрелов и смертью, превратилась в сплошной
ужас и кошмар боЯ.
Љончаев сам не заметил, как он, вместе с большинством дружинников,
вылез за баррикаду и медленно наступал на солдат. ‚округ него падали люди и,
корчась, откатывались по склонам мостовой, а он все наступал и стрелЯл, и
думал только об одном, чтобы каждым выстрелом убивать человека, и убить как
можно больше. ђЯды солдат расстроились, и расстоЯние между ними и
дружинниками уменьшилось так, что уже стали видны мелькающие в огне и дыму,
перекошенные солдатские лица, судорожные движениЯ рук, зарЯжающих ружьЯ, и
копошащиесЯ на земле раненые.
‘олдаты отступали.
“поительный восторг охватил Љончаева. …му было смертельно страшно, пули
дергали его за пальто и сбили фуражку, но веселаЯ злоба, все повышаЯсь,
сводЯ в судороги зубы, неудержимо влекла его все ближе и ближе, прЯмо в
огонь.
Ћдну минуту он даже чуть не бросил револьвер и не побежал, чтобы уж
прЯмо вцепитьсЯ кому-нибудь в горло и покатитьсЯ по земле в судорожной
бешеной схватке.
‘олдаты, отстреливаЯсь, кучками уходили вдоль улицы. Ќа их стороне
слышались крики испуга и боли. ‡доровенный унтер-офицер, с исказившимсЯ
лицом, вдруг перехватил ружье наперевес и, наклонившись, очертЯ голову
бросилсЯ вперед, точно делаЯ последнее отчаЯнное усилие.
ќттингер схватилсЯ за штык, но солдат дернул его к себе, вырвал,
замахнулсЯ, но в это мгновение с невероЯтной отчетливостью сознаниЯ Љончаев
сбоку выпалил ему в ухо. ‘удорожно метнулись два серые рукава, и огромный
труп тЯжело покатилсЯ в сторону, прЯмо в огонь.
€ как будто это было условлено, все солдаты побежали назад, раздалось
еще несколько разрозненных выстрелов, и все смолкло.
Љончаев остановилсЯ, тЯжело дыша.
- Ќаша взЯла!.. - радостно, как мальчик, крикнул ќттингер. - “ра!..
€ опЯть послышались возбужденные громкие крики.
- Ќазад, назад!.. - махаЯ рукой, кричал человек в пальто, и Љончаев,
поднЯв фуражку, медленно пошел сзади всех. ‚ нем все дрожало и рвалось, но
нельзЯ было понЯть своих ощущений, и только чувствовалось, что каждый нерв
живет напрЯженно и сильно до боли.
Ћни опЯть стали за баррикадой рЯдом с атлетом и смотрели на чернеющие
по мостовой трупы.
- Ќаших двенадцать человек... ЏЯтеро убито, а семь ранено... Џонесли
назад!.. - говорил ќттингер, и по его совершенно веселому, возбужденному
лицу было видно, что он весь охвачен восторгом борьбы, и жаль только, что и
"наших", а не только врагов, пострадало много.
Џоследующее плохо сохранилось в памЯти Љончаева. Љогда поЯвились
пулеметы, издали похожие на черных сердитых жуков, и на таком расстоЯнии,
куда не хватали револьверные выстрелы, вдруг ставшие совершенно бесполезными
и ненужными, начали стрелЯть по баррикаде, вдруг все понЯли, что все
кончено.
Љак будто ветром смело с вершины баррикады человека в пальто, бруствер
стал дымитьсЯ от пыли, камней и щеп, по всем направлениЯм послышались крики
и стоны, и там, где они раздавались, быстро воцарЯлась зловещаЯ тишина. ‚се
произошло с такой легкостью и быстротой, что как-то стерло в сознании
предыдущий успех и все его эпизоды.
- Ћтступать к вокзалу! - кричал, напрЯгаЯ все силы, Љончаев.
„ружинники отходили, поворачиваЯсь и стрелЯЯ, и у всех, и у Љончаева и
ќттингера, было недоуменное чувство бессильной злобы. Ќо когда на вершине
баррикады показались красные от близкого огнЯ лица солдат и баррикада
унизалась желтыми сверканиЯми огоньков, тело охватил ужас, и все бросилось
бежать.
“пали сразу четыре человека и среди них ќттингер.
Љончаев бессознательно наклонилсЯ к нему, но что-то огненное скользнуло
у него по плечу, и он, инстинктивно почувствовав, что ќттингера уже нет и
то, что он подымает, уже не человек, а труп, изо всех сил побежал дальше.
- Љ вокзалу, к вокзалу!.. - кричали впереди, сворачиваЯ в переулок.
’ам было темно, как в погребе. —увствовалсЯ страшный жар, зловещий от
темноты. Љончаев, споткнувшись, ухватилсЯ рукой за стену и вскрикнул: она
была горЯча, как печь.
€ как раз в эту минуту впереди его произошло что-то ужасное: чернаЯ
стена быстро и бесшумно выпучилась, как живаЯ, замерла на мгновение и со
страшным треском, шипением и свистом рухнула, ударив в глаза ослепительным
светом открывшегосЯ за нею морЯ огнЯ. Ђ через ее темные выступы, как
водопад, бешено ринулась какаЯ-то белаЯ, расплавленнаЯ, покрытаЯ синими
огнЯми масса, ударила в противоположную стену и покрыла бегущих впереди. Ћни
исчезли в блеске и пене, как видениЯ, и только невероЯтный визг сваренных
заживо людей вонзилсЯ в дрогнувший воздух десЯтками острых лезвий, и все
покрылось тЯжелым сладким липким паром расплавленного сахара.
"ќто сахар!.." - мелькнуло в голове Љончаева, он сделал судорожное
усилие, чтобы удержатьсЯ на бегу, и, не испытываЯ ничего, кроме острого
напрЯжениЯ мозга, сообразил свое положение, повернул назад, перескочил через
забор и побежал по каким-то рельсам, оставлЯЯ за собою грохот выстрелов,
треск огнЯ и крики людей.
‚округ было темно, и отсюда он видел отдаленные вспышки молнии на
черном горизонте морЯ и понЯл, что это стрелЯют с броненосца.
"Џоздно...- с болезненным сожалением о том, что дело проиграно, подумал
он. - ќ-эх!.."
‚ конце пути уже виднелась освещеннаЯ платформа вокзала, всЯ
запруженнаЯ черной толпой, и слышались крики:
- „ружинники в поезд!.. ’оварищи, сюда!..
Љончаев добежал до паровоза и, видЯ, что он уже медленно поворачивает
колеса, как кошка, не соображаЯ зачем, влез прЯмо на него.
"’еперь пока все равно!.. - думал он. - Ђ там посмотрим!.."
Ћн еле дышал и, дрожа всем ослабевшим телом, опустилсЯ куда попало,
вдруг почувствовав полное бессилие, слабость и равнодушие ко всему на свете.
Љакие-то два человека смотрели на него и что-то говорили, но он не мог
их расслышать.
Џоезд пошел.

XIV

…ще в сумерки, хотЯ никто ничего достоверно не знал, в фабричном районе
стало известно, что все пропало. ђассеЯнные толпы испуганных людей бежали
откуда-то со стороны порта, "оттуда", и на них глЯдели с ужасом, а они сеЯли
по всем кварталам, по узким грЯзным улицам, в деревЯнных беззащитных
домишках смЯтение и ужас.
‚ сумраке не видно было лиц, и оттого ужас терЯл форму и смысл и грозно
обращалсЯ в бессмысленную слепую панику.
Љакие-то люди бестолково перебегали из дома в дом, в синем сумраке по
темным окнам торопливо вспыхивали и сейчас же исчезали робкие огоньки,
слышались негромкие голоса и голосный высокий плач. ‹авки, двери, окна, все,
что можно закрыть, закрывалось, и сумрак тревожно и странно сгущалсЯ на
улицах.
Љогда уже совсем стемнело, в отдалении послышалось нестройное,
многоголосое пение, и можно было разобрать слова:
- ‘вЯтый Ѓоже, свЯтый крепкий, свЯтый бессмертный, помилуй нас!..
ЋгромнаЯ, темнаЯ, безликаЯ толпа, с гулом и тоскливо грозным пением,
точно прорвавши какую-то невидимую плотину, вдруг повалила по улице и залила
ее, как поток черной движущейсЯ массы.
Њножество грубых, хриплых и страшных в своей безысходной, торжественной
печали голосов, нарастаЯ и повышаЯсь, загремели уже Ясно и оглушительно, и
рос не то смешной, не то ужасный напев:
- ‘вЯтый Ѓоже, свЯтый крепкий, свЯтый бессмертный!..
Ќад темной толпой колыхались темные мертвые силуэты убитых людей,
поднЯтых сотнЯми рук, и в их медленном, тоскливом покачивании, в беспомощно
свесившихсЯ головах и руках было молчание смерти. ’олпа медленно
расплывалась по улицам, сливаЯсь с синими сумерками, и в чистом вечернем
воздухе, через минуту уже далеко, замираЯ и отдалЯЯсь, слышалось
таинственно-печальное пение.
Љто-то крикнул пронзительным голосом:
- ‘олдаты!
€ все опустело, только отдельные кучки и тени быстро и беззвучно, как
мыши, зашмыгали в воротах
€ тогда откуда-то поЯвились как будто никому не известные люди и,
перекликаЯсь одинокими возбужденными голосами, стали строить баррикаду.
Љогда проходила процессиЯ с телами убитых, ‘ливин стоЯл на углу большой
улицы и тупика и, снЯв шапку, весь бледный и растерЯнный, что-то беззвучно
бормотал пересохшими губами.
„а самой последней минуты, тысЯчи раз упрекаЯ себЯ, издеваЯсь над
собой, обливаЯсь холодным потом от презрениЯ и от жалости к себе, он вес
надеЯлсЯ, что ничего не будет.
"Ќадо, чтобы было... …сли не будет ничего, то, значит, все наше дело
только пуф, и больше ничего!.."
€ при этой мысли его тоже обдавало холодом. —то-то сидЯщее внутри его
овладело им и играло, как кошка с мышью, бросаЯ то туда, то сюда, то
отпускаЯ, то притискиваЯ когтЯми к земле, в то же самое мгновение, когда ему
начинало казатьсЯ, что он вырвалсЯ.
„лЯ того, чтобы он осталсЯ в живых, надо было, чтобы миг, которого он с
восторгом ждал всю жизнь, не осуществилсЯ. ‹учше было бы умереть. „лЯ того
же, чтобы он осуществилсЯ, надо было умереть сейчас, тут, страшно и
мучительно. ‹учше не было бы ничего, но тогда опЯть лучше смерть.
ќто был заколдованный круг мышеловки, и там, где трусливаЯ мышь
находила выход, где приходила в голову мысль: "пусть всех убьют и все будет
достигнуто, а Я останусь жив"... там острые когти самопрезрениЯ обдирали
душу до крови и казалось, что его сердце висит окровавленными клочьЯми.
Љогда начали строить баррикаду и она, жиденькаЯ и нелепаЯ, кривыми
рогатками примостилась на мостовой, ‘ливин весь побледнел и подумал:
"—то же Я стою... Џомогать... сейчас..."
€ вдруг, сорвавшись с места, он побежал через улицу и не своим голосом,
отлично слыша это и обмираЯ от стыда, закричал:
’оварищи, вперед...
Ќикто не обратил на него вниманиЯ, и, перекликаЯсь растерЯнными
голосами, неЯсно видимые в сумраке люди продолжали бестолково суетитьсЯ
посреди улицы.
“ калитки одного дома ‘ливин увидел лестницу и сейчас же схватилсЯ за
нее. ‹естница была длиннаЯ и тЯжелаЯ, и он не мог ее поднЯть. ’огда он
схватил ее за концы и, нелепо пЯтЯсь задом, поволок ее к баррикаде. ‹естница
грохотала по камнЯм, и этот грохот тоже казалсЯ ‘ливину невыносимо нелепым и
кричащим о его трусости.
Џочему-то ему никто не помог. Ћн попыталсЯ сам взвалить лестницу вдоль
баррикады, но она дважды сорвалась и, наконец, застрЯла поперек. ‘ливин
дернул ее несколько раз, бросил и, обливаЯсь потом, побежал искать еще
чего-нибудь.
Ќавстречу два человека катили бочку. ‘ливин хотел помочь и ухватилсЯ за
край. Ќо втроем было неудобно, и один из кативших сказал с досадой:
- Њы сами... оставьте!..
‘ливин растерЯнно остановилсЯ, снЯл шапку и стал вытирать пот,
неопределенно улыбаЯсь в пространство. "—то же Я стою!.." - испугалсЯ он.
- ’оварищи! ’ам, во дворе, Ящики сеть с опилками. ’ащите сюда, -
закричал кто-то с другой стороны улицы.
‘ливин озабоченно надел картуз и побежал туда, но Ящики уже были
разобраны и делать было нечего. ‘ливин оглЯнулсЯ, отыскиваЯ что-нибудь, и
ему пришло в голову снЯть калитку. Ћн подбежал, схватилсЯ за низ и не снЯл.
Џерехватил обеими руками и опЯть не снЯл. ‘ливин обмер от позора и, тихо,
нелепо ухмылЯЯсь, вышел опЯть на улицу.
Ѓаррикада была уже построена, и на ней даже болталсЯ маленький красный
флажок. „алеко за нею, в конце уходЯщей улицы, слабо догорала зеленоватаЯ
весеннЯЯ зарЯ. Ѓыло пусто, и черные фигурки защитников баррикады чернели
одиноко и слабо.
- “ кого есть револьверы? - негромко, но властно спрашивал какой-то
чернобородый человек, почему-то оказавшийсЯ начальником баррикады.
- “ менЯ... у менЯ... у менЯ ружье! - послышались голоса.
‘ливин вспомнил о револьвере, и ему показалось, что он забыл его дома.
Џохолодев от испуга, он нащупал в кармане холодный ствол и дрожащим голосом
крикнул: “ менЯ есть!..
- ‡начит, раз, два, три, четыре!.. да ружье!.. - считал чернобородый
человек. - ќх!.. жидко!.. Љак же так, ей-Ѓогу?.. - прищелкнул он Языком. -
Ќу, ничего!
ЌельзЯ было понЯть, как это "ничего", когда Явно было, что надо или
уходить, или нелепо погибнуть, а баррикады защитить никак нельзЯ; но тем не
менее это "ничего" подействовало ободрЯюще. Џослышались шутки и смех.
—ернобородый расставил пЯть человек по местам и того, у которого было
ружье, поставил посредине, под флагом. Ќа него посматривали с завистью.
‚оцарилось молчание, и только изредка позади слышались торопливые
одинокие шаги, да где-то взбу-дораженно лаЯла собака. ‡арЯ все гасла и
гасла, и ночь бесшумно входила в улицу. „ома стали черными, а мостоваЯ как
будто побелела.
Џрошел час и другой. ‡ащитники сошли с мест и тихонько разговаривали,
собравшись в кучки. Љое-где, в черных массах домов, зажглись слабые огоньки.
Љто-то закурил папиросу, и желтенькое пламЯ спички на мгновение окрасило
опЯть в красный цвет казавшийсЯ уже черным флажок.
- —ерт его знает! - тихо говорил чернобородый, - надо бы патруль
выслать, а то как бы врасплох не напали... Ќи лысого беса не видно...
Људа ж тут идти?.. ЌаткнешьсЯ прЯмо на казаков... возразил кто-то в
темноте. - Ѓудем уж тут сидеть.
- Љакого черта?
- Љто пойдет? Ђ?.. Љто хочет идти? - спрашивал чернобородый, чуть-чуть
повышаЯ голос.
- џ! - выкрикнул ‘ливин, точно его подтолкнули, и вскочил.
- Ќу и ладно!.. „воих достаточно!.. €дем, товарищ! ђевольвер есть?
- …сть, - дрожа от внутренней лихорадки, ответил ‘ливин.
- Ќу, айда!..
Ћни перелезли впотьмах через Ящики и лестницу и очутились за
баррикадой.
•отЯ и по ту и по другую сторону была одна и та же улица, но почему-то
здесь казалось светлее, пустее и жутко, как на кладбище. аги раздавались
невыносимо гулко, и сердце замирало.
"‹адно, ладно, иди, трус!" - сказал сам себе ‘ливин и с невыразимым
отчаЯнием подумал, что сказала бы ‡иночка, если бы увидела его бледное,
мокрое от холодного пота лицо, с выпученными глазами и обвисшими мокрыми
волосами на лбу.
Ћни стали крастьсЯ вдоль забора, завернули за угол и потерЯли из виду
баррикаду, казавшуюсЯ им теперь уютной, теплой, как свой дом.
Ѓыло темно, и только чуть-чуть белела мостоваЯ. Џустота и тишина
неподвижно замерли над улицами. Ќо когда они вышли на край площади, за
темным силуэтом церкви увидели слабое, то падающее, то поднимающеесЯ зарево
и услышали отдаленные выстрелы.
‚ это времЯ штурмовали баррикады в порту. ’ам все горело и рушилось,
грохотало и кричало, умирали люди, озлобленные до ужаса, но отсюда все
казалось очень маленьким и почти безмолвным. ’олько было жутко.
‘ливин и чернобородый остановились и долго чутко прислушивались.
- ќто в порту стрелЯют! - прошептал чернобородый.
‘ливин вспомнил Љончаева, и сердце его заныло тоскливо и тревожно.
- Ќу, идем!
Ћни опЯть тронулись, вытЯнув шеи и прислушиваЯсь ко всЯкому звуку,
каждую минуту инстинктивно готовые опрометью кинутьсЯ назад.
‘трах пустоты, тишины и мрака все больше и больше рос вокруг ‘ливина.
Ќервное напрЯжение его достигало высочайшего давлениЯ, и казалось ему
самому, что если кто крикнет, кинетсЯ, - он сойдет с ума.
"Ѓоже мой, какой Я трус! Ѓоже мой, какой Я трус! Ѓоже мой!.." -
вертелось у него в мозгу огненное колесо.
- Џора назад! - еле выдавливаЯ слова ссохшимисЯ губами, прошептал он.
- Ќемного еще пройдем!.. Ќадо же разузнать, - возразил чернобородый.
Ћни прошли еще один поворот.
‚друг из-за угла показались прыгающие по мостовой полосы света,
послышались веселые голоса и стук подков по камню, точно там стоЯл целый рЯд
лошадей.
Ћни, шепнул чернобородый, останавливаЯсь. - Ќадо посмотреть!..
"‡ачем? - хотел было сказать ‘ливин, но мысленно ударил себЯ по лицу и
со злобным презрением подумал: - „а, зачем - подумаешь, какое
благоразумие... о-о, трус проклЯтый!.. иди смотри, а то!.."
Ѓыло похоже, точно у него в душе ссорились два человека, и один
смертельно презирал другого и не жалел его, а другой плакал от тоски и
страха.
Ћни продвинулись еще несколько шагов и остановились опЯть. ’ут сейчас
за самым углом горел на мостовой бойкий светлый костер, и веселые тени
прыгали по розовым стенам домов. ‘олдаты стоЯли и сидели вокруг огнЯ. „альше
в тени смутно виднелись черные лошади, и их умные морды с блестЯщими глазами
то поЯвлЯлись, то исчезали во мраке.
„ва солдата боролись посреди улицы, забавно перетЯнув на шею свои
неуклюжие шинели, и их огромные угловатые тени тоже боролись на стене.
Ћстальные следили за борьбой и смеЯлись.
- ’рофимов, не поддайсь!.. - кричал один.
- Људа ему, ослаб! смеЯсь, отвечали другие.
- ќх-эх!.. - крЯкал один из борцов. —ернобородый, притаившийсЯ в
темноте, вдруг со страшной силой, судорожно сжал руку ‘ливина.
- €шь, подлецы! - чуть слышно прошипел он, там людей убивают, а они...
а, мать их!.. ‚от бы пальнуть! Ѓольно ловко!.. - оживленно прибавил он.
€ вдруг произошло что-то такое ужасное, что весь мир заблестел перед
‘ливиным, как закрутившеесЯ в вихре огненное кольцо.
—ернобородый вытЯнул руку, и три поразительно резких Ярких выстрела
прогремели по направлению к солдатам. Љто-то там пронзительно закричал,
кто-то как будто упал, как будто сотни лиц с широко выпученными глазами
заглЯнули в самую душу ‘ливина, и в следующее мгновение перед ним был только
мрак, пустота улицы и быстрый ветер, бивший в лицо.
Ћни рЯдом неслись по улице, сжав в руке револьверы, и улица неслась им
навстречу, мелькаЯ в темноте черными окнами, впадинами ворот и призраками
фонарей, смотревших на них, как живые.
‘ливин хрипел и задыхалсЯ от бега, в груди его неудержимо колотилось
сердце, и ужас, ни с чем не сравнимый, уносил его, как ураган.
- —то вы... сделали!.. - прохрипел он, задыхаЯсь.
- ‹адно... по крайности!.. - прокричал чернобородый срывающимсЯ от бега
и волнениЯ торжествующим голосом.
‘зади уже слышалсЯ звонкий дробный стук копыт нескольких лошадей,
скачущих во весь опор, слышались озлобленные крики, и две Яркие молнии с
сухим треском пронизали тьму. Љазалось, всЯ улица, весь мир ожили и бешено
несутсЯ в погоне за ‘ливиным.
"‚се равно, - мелькало у него в голове, как бред. - ‘ейчас схватЯт!..
убьют!.. убьют!.. сейчас!.."
Ћн задыхалсЯ, весь рот переполнилсЯ липкой горЯчей слюной, и хотелось
ткнутьсЯ в мостовую и тупо, покорно ждать.
Ћн сделал страшное усилие, чтобы подавить это смертельное желание.
- ‚се равно!.. пропали!.. - крикнул чернобородый и вдруг остановилсЯ. -
‘той!..
Ќо ‘ливин всхрипнул всей грудью, свернул за угол и, сам не знаЯ как,
ткнулсЯ под забор, залез в какую-то глухую черную дыру и замер с хрипом и
мучительным усилием, захлебываЯсь слюной и видЯ перед собой только огненные
круги.
ѓде-то близко он услышал быструю прерывистую трескотню выстрелов, крик
и молчание.
Џрошло минуты две. ЏослышалсЯ спокойный стук подков, и во мраке неЯсно
проехали по середине улицы невероЯтно, как показалось, огромные тени двух
лошадей и двух людей, молча качавшихсЯ на седлах.
‘ливин долго-долго лежал в своей дыре, и то, что медленно и тупо шло
перед его очами, было бессвЯзно и непонЯтно.
…го трусость, это нелепо безобразное и унизительное бегство, в котором
весь мир слилсЯ в одно паническое желание спастись, эта темнаЯ дыра, похожаЯ
на нору трусливого ночного зверька, острое сознание, что он должен был
остановитьсЯ, как и тот, стрелЯть, умереть, чтобы не чувствовать этого
гнетущего презрениЯ к себе, и не менее острое сознание невозможности и
невозвратимости этого - подавили его, как гора песчинку. € в эту минуту длЯ
него самое жалкое, самое маленькое, самое гаденькое в мире было - он сам.
€ в то же самое времЯ, когда всЯ душа его замирала от унижениЯ,
длинное, неуклюжее тело тщательно ежилось, забиралось в дыру все дальше и
дальше, в нелепых судорогах отвоевываЯ у тьмы все новый и новый кусочек
невидимости. Џо временам ему казалось, что он исчез в темноте, что его нет,
но в ту же секунду он замечал слабый отблеск света на ноге, на руке и лез
дальше, точно в самом деле хотел влипнуть в стену.
"Џодлец, подлец!.. - крутилось у него в голове. - ‚ылезти, сейчас
вылезти!.. „ождатьсЯ, когда они будут ехать назад, и выстрелить..."
"Ќадо стрелЯть в спину, раз и два... в обоих... они не успеют и
обернутьсЯ... Ђ вдруг промахнусь, что тогда?" - мелькала под этой мыслью
другаЯ, и нельзЯ было не видеть этой мысли, и сознание ее, ее неуловимаЯ
живучесть томили его мозг до уродливого сумасшедшего кошмара.
Љак будто бы все времЯ мозг работал остро, напрЯженно; как будто Ярко и
непрерывно возникали образы; пение толпы, плывущей в синих сумерках,
выстрел, осветивший мгновенно и Ярко стену и чернобородое хищное лицо, милые
нежные глаза ‡иночки, бегство, крики, силуэты огромных лошадей все это плыло
мимо, сменЯлось, повторЯлось, как будто переживалось вновь, и в то же времЯ
был как будто длинный период полного тумана и отсутствиЯ сознаниЯ, потому
что вдруг толкнуло в сердце и перед глазами Ясно засинела слабый
предрассветный свет, показалась белаЯ мостоваЯ, черный силуэт укрывавших его
ворот, собственные скорченные ноги. Ѓыло мучительно холодно, и во всем теле
ныла тоскливаЯ беспомощнаЯ слабость.
‘ливин, с трудом разгибаЯ колени, выполз и выглЯнул на улицу.
Ѓыло пусто, тихо и светло. ЋзЯбшие за ночь голуби торопливо расхаживали
по побелевшей мостовой и казались как-то странно оживленными среди общей
безмолвной и светлой пустоты. ‚оздух был чист и влажен, а небо, светлое и
прозрачное, розовело с одного краЯ.
‚ первую секунду ‘ливину показалось, что все кончено и он проснулсЯ, но
сейчас же услыхал отдаленные неЯсные звуки пальбы и догадалсЯ, что где-то
борьба продолжаетсЯ.
"Ќадо идти туда!" - подумал он, вставаЯ и качаЯсь от слабости. Ќо
холодный туман тупо давил ему на мозг, и не хотелось ни идти, ни думать.
Ћн только посмотрел на небо и удивилсЯ, что уже прошли сутки. Љак будто
всего часа два тому назад строили баррикаду.
- Љак скоро!..
Ќо потом вспомнил, сколько мелочей и ужасов поместилось в этом
промежутке времени, и ему показалось, что вчерашний день, проводы ‡иночки,
кошка, что кралась по забору, доктор ‹авренко все это было когда-то давно, в
невозвратимой вечности.
Ћн уже стоЯл на тротуаре и тупо оглЯдывалсЯ вокруг.
"Љак тЯжело, как тЯжело, и никогда мне не пережить этого ужаса...
•отЯ-Я!.. - подумал он, вспомнил при этом слове ‡иночку и грустно-радостно
улыбнулсЯ сквозь слезы, выступившие на глазах. Ќичего!.. ‘коро ли, долго ли,
а настанет то удивительное, счастливое солнечное времЯ, когда все это уже
пройдет и будет вспоминатьсЯ, как сон... € как странно будет вспоминать!
ЉакаЯ будет новаЯ, светлаЯ, необыкновеннаЯ жизнь!.. Љак буду Я дорожить
каждым ее мгновением, каждым ощущением!"
Љруглый и тупой звук родилсЯ в воздухе и... б-бах... разразилсЯ где-то
далеко-далеко в городе.
"Џушка!.." - отчетливо сообразил ‘ливин и пошел вдоль забора, чутко
оглЯдываЯсь и всем телом ощущаЯ, что оживает, переполнЯетсЯ силой и
бодростью... ‹ихорадочнаЯ чуткость, вздрагивающаЯ от невыносимо громкого
стука его каблуков, вела его ловко и неслышно, как тень, по бесконечному
белому тротуару.
"Ќадо пробратьсЯ в порт, должно быть, это там дерутсЯ", - думал он,
озираЯсь большими острыми глазами.
- ’рах-тах! - щелкнули два торопливых выстрела в соседнем переулке.
‘ливин остановилсЯ как вкопанный и Ясно почувствовал пот на лбу.
ЉакаЯ-то удивительнаЯ ловкость и сообразительность вдруг поЯвились в его
длинном вЯлом теле. Ћн быстро схватилсЯ за верхнюю доску забора, почему-то
обратил внимание на цепкие, худые, синеватые от холода, грЯзные пальцы своих
вытЯнутых из рукавов рук, бесшумно поднЯлсЯ на верх забора и мЯгко спрыгнул
в обширный пустой огород.
Ћтсюда были видны синеющие крыши домов города и далекие, густые облака
дыма, медленно всползающего в бледно-сиреневое небо. ‚округ был обширный
пустой огород, и рЯды черных, чуть тронутых зелеными всходами грЯд лежали
неподвижно и пустынно, как на кладбище. Ќикого вокруг не было. ‘ливин, все
еще внутренне дрожа, остановилсЯ и оглЯнулсЯ. Џо крышам домов он догадалсЯ,
в какую сторону надо идти, перешел огород, увЯзаЯ в мЯгких грЯдах, ухватилсЯ
опЯть руками за забор и поднЯлсЯ на него.
Ќедалеко по переулку, узкому и пустому, шатаЯсь и что-то бормоча,
двигалсЯ человек. ќто был огромный худой мужчина, но нельзЯ было разобрать,
кто такой. —ернаЯ обугленнаЯ фигура, покрытаЯ слоем красно-черной грЯзи,
оставлЯЯ на каждом шагу пЯтна крови и грЯзи, волочила по тротуару какие-то
кровавые лохмотьЯ, и ‘ливин не мог даже сразу разобрать, клочьЯ ли это
отгоревшею оборванного мЯса или налипшаЯ кровью и гарью одежда.
Ќо прежде, чем он успел сообразить что-нибудь, произошло нечто,
мгновенно и ужасно изменившее все вокруг. €з ворот какого-то дома, как из
звериной норы, совершенно молча вывернулись три человека, и первый, усатый
солдат в черной шинели городового, с размаху рубанул длинной свистнувшей
шашкой в мЯгкую и липкую кучу мЯса обгоревшего человека. Ћстрый и хриплый
крик невыносимого ужаса огласил пустой белый переулок. ЉроваваЯ куча
взмахнула оборванными, брызнувшими кровью руками и, тЯжко рухнув на тротуар,
скатилась на мостовую, оставлЯЯ кровавые клочьЯ на камнЯх. € все это
ослепительно Ярко врезалось в глаза ‘ливину не людьми, а красными, с
безумными и страшными глазами, пЯтнами.
’о, что произошло затем, было уже вне его сознаниЯ и воли. ‚ неодолимом
взрыве отвращениЯ, ненависти и ужаса ‘ливин не спрыгнул, а свалилсЯ на
тротуар, что-то закричал и побежал на тех людей. Ћн видел, как все три
оглЯнулись на него, видел их выпученные глаза и открытые рты, видел, как
двое побежали от него, а один, городовой в черной путающейсЯ вокруг ног
шинели, - прЯмо на него. Ќа одно мгновение мелькнули перед ним огонь и дым,
в котором исчезли злобные тупые глаза, и в ту же минуту он увидел дважды
сверкнувшее пламЯ в конце своей вытЯнутой руки и сквозь дым, с невероЯтно
острой жестокой радостью, заметил взмахнувший обеими руками черный силуэт,
запрокинутую голову с взъерошенными усами и вдруг черную кучу с торчащими
навстречу неподвижными белыми подошвами сапог.
- “ра! - нелепо закричал ‘ливин и, весь наполненный острой мыслью не
упустить, не глЯдЯ, перескочил через черную кучу и побежал за быстро
удалЯющимисЯ по переулку двумЯ спинами. - “ра!..
Њгновенно из-за угла вылетела куча людей и лошадей; совершенно
спокойно, точно он этого ожидал, ‘ливин выстрелил и с тою же острой радостью
увидел, что попал, но в эту же минуту что-то треснуло его в ухо; лошади,
люди, небо и дома завертелись колесом, и, как показалось ‘ливину, он сам по
оплошности и неловкости, чего можно было бы избежать, ударилсЯ головой о
мостовую.
…го поднЯли и поставили на ноги. Ћн мгновенно пришел в себЯ и
необыкновенно отчетливо увидел все. ‚округ толпились солдаты, совершенно
бесцельно, как ему показалось, хватавшие и толкавшие его со всех сторон. “
них были совершенно бессмысленные красные лица, а у одного всЯ щека была
окровавлена. ќтот маленький, худенький солдатик больше всех толкал и бил его
и все старалсЯ достать до лица. ‚ стороне стоЯли большие худые лошади, и те
же солдаты копошились над чем-то черным и серым, на чем виднелись красные
пЯтна. Њежду ногами копошившихсЯ солдат ‘ливин увидел неподвижно лежавшую на
мостовой скрюченную руку в сером обшлаге и две пары ног, одну меньше, другую
больше, белевших подошвами.
"ќто Я убил", - мелькнуло у него в голове, но не было уже той острой
жестокой радости, а было все равно, и все внутреннее напрЯженное внимание
сосредоточилось внутри себЯ около чего-то огромного, все разрастающегосЯ,
чего нельзЯ было еще понЯть.
…го ударили по зубам и разбили в кровь, но он только дернул головой €,
не мигаЯ, смотрел вверх перед собой. “дарили еще два раза, что-то кричали
хриплыми голосами и вдруг отошли, оставили.
Ћн не понЯл почему и оглЯнулсЯ все теми же светлыми, смотрЯщими внутрь
глазами. ‘олдаты стоЯли вокруг и молча смотрели на него странными, как будто
ожидающими лицами.
"Ќу что ж? Џочему менЯ не убивают? удивленно подумал ‘ливин. Ѓейте,
убивайте, Я убил!.."
Ќо он молчал, и солдаты молчали.
„олжно быть, подъехал офицер на большой черной лошади, и у офицера было
сердитое усатое лицо. ЉажетсЯ, он что-то говорил, и слова его ‘ливин слышал
и понимал удивительно отчетливо, кажетсЯ, офицер замолчал и смотрел на него
так же внимательно и странно, как и солдаты. Ќо главное было не в том, а в
том, что перед глазами светлело, и росло, и ширилось небо и что внутри
‘ливина совершалась какаЯ-то тайнаЯ, непонЯтнаЯ ему и никому огромнаЯ
работа.
- Ќу, что ж?.. €дите, что ли!.. - услышал он нерешительный голос и
пошел.
Ћн пошел бы теперь куда угодно. …му было странно вспомнить прошедшую
ночь, страх, дыру. Љазалось, он пережил сейчас что-то такое огромное,
невыразимо полное, после чего уже все было незначительно, неважно и можно
было идти, куда они хотели, хотЯ бы и на смерть.
Ќеловко толкаЯсь, звенЯ длинными шашками и неуклюже, на ходу снимаЯ
через головы ружьЯ, солдаты отвели ‘ливина подальше от убитых в конец
переулка и все времЯ поглЯдывали на него молча, украдкой, внимательными и
как будто непонимающими глазами.
‘ливин шел сам, прЯмо и твердо, высоко поднЯв голову и глЯдЯ поверх
голов идущих впереди солдат немигающими, влажными, светлыми глазами, точно
он вырос и стал выше всех. ’о же огромное, светлое и полное, похожее на
мучительное счастье чувство наполнЯло его грудь и подымало ее в уже
нездешнем восторге.
"‚от и смерть, которой Я так боЯлсЯ, мелькнуло у него в голове. -
Љонец!.. Ќу, что же? џ умираю, но это вовсе не страшно и не важно".
Ѓледно и отдаленно мелькнули перед ним образы ‡иночки, ‹авренко,
Љончаева, матери, взглЯнули ему в душу и исчезли, растопились в ее белом
свете. Ћн был уже один, и никто и ничто в мире не могло нарушить то
торжественное и светлое напрЯжение души, в котором на мгновение, перед
концом своим, замерла его жизнь.
‘ливина поставили против кирпичной стены старого сараЯ, на едва
проросшей между камнЯми весенней травке, и оставили одного, перед рЯдом
шести ружей.
"Ќичуть не страшно и не тЯжело умирать... Ќе в этом дело. € как Я
раньше не догадалсЯ об этом... - с радостно удивленной улыбкой, не словами
еще, подумал ‘ливин, глЯдЯ на солдат и их маленькие ружьЯ остановившимисЯ,
светлыми и влажными глазами. Џрощай, жизнь! џ не жалею... Џрощай!"
ѓул пушечного выстрела кругло и упруго вырос над домами и с треском
разразилсЯ вверху, заглушив негромкий залп шести ружей.
‘ливин, вскинув руками, схватилсЯ за траву. Ќа мгновение выражение боли
и ужаса мелькнуло в его еще живых глазах, но сейчас же сменилось спокойным и
строгим выражением смерти.
‘олдаты постоЯли над ним. € как будто ждали чего-то, что объЯснило бы
им то странное сложное чувство, которое встало в их тупых и кротких душах от
этого непонЯтного убитого человека.
Ћни ушли, не трогаЯ его, и труп долго лежал на траве у сараЯ, устремив
в широкое синее небо мертвые глаза и раскинув руки, точно он хотел обнЯть
ими весь мир, солнечный, голубой и прекрасный в своей теплой и тихой весне.

Ѓыло уже утро. Џаровоз стучал и дрожал от собственной страшной силы, а
мимо быстро мелькали и проносились серые от росы полЯ, намокшие березки,
мокрые стволы и крыши сторожевых будок. Ѓыло холодно и сыро, и все было
серое и мокрое: и лица людей, и деревьЯ, и блестЯщие металлические части
паровоза. „ым, точно мокраЯ вата, белыми разорванными клочьЯми цеплЯлсЯ за
чахлые кустики и медленно таЯл позади.
Ќа станции, котораЯ промелькнула мимо, какие-то люди кричали и махали
руками, о чем-то предупреждаЯ, но поезд, не останавливаЯсь, с грохотом и
звоном прошел дальше.
- ЌельзЯ останавливатьсЯ! - сказал машинист Љончаеву так просто, точно
они вместе делали одно общее дело. - “клон близко, и если остановитьсЯ -
потом не разгонишь, а нам надо пролететь во весь мах...
Љончаев тупо кивнул головой. ‘трашное возбуждение, в котором прошел
день, теперь упало и, падаЯ, унесло из тела всю силу и из души все, кроме
сознаниЯ тЯжелой, тупой усталости. •отелось лечь где попало и заснуть,
забыть все, что было и будет. ѓолова одновременно стала и тЯжелой, и легкой,
тЯнула вниз и качалась от малейшего толчка. Џлохо соображаЯ, он равнодушно
выслушал машиниста и сел на приступочек тендера, прислонив голову к
холодному твердому железу. € сразу беловатый туман охватил его, и Љончаев
поплыл куда-то в сторону сладко и бессильно, как человек, у которого
закружилась голова.
Ђ поезд все шел вперед. “клон приближалсЯ со страшной быстротой.
Њашинист, черный, сухощавый и твердый, высунувшись из окна, напрЯженно
смотрел вперед, и казалось, что он видит там что-то страшное. Њаленький
кочегар деловито и не спеша ворошил железной лопатой, и ее скрежещущий звук
невыносимо лез в уши. Љончаев сквозь тЯжелую дремоту чувствовал, будто
именно этот скрежещущий звук и есть то, что всех мучит, но не имел силы
сказать об этом. Ћн уже спал, хотЯ сознавал, что сидит на приступке тендера
и смотрит прЯмо на циферблат барометра. ‚ усталом отупелом мозгу его странно
мешались вместе и серые прозрачные призраки пролетающих мимо в утреннем
полусвете березок и столбов, и Яркие, точно освещенные большой лампой
призраки сна. Џаровоз стучал и дрожал, но выходило так, что кто-то трЯс за
плечи и говорил ему о чем-то очень интересном и даже смешном, но о чем
именно, разобрать нельзЯ.
- Џ... подожди!.. - пробормотал Љончаев и опЯть Ясно увидел все светлее
и светлее обрисовывавшиесЯ полЯ, лужи, медные трубки, белый циферблат и
кочегара, уже не скребущего лопатой, а неподвижно смотрЯщего в другое окно.
€ теперь казалось, что и кочегар видит впереди что-то страшное.
‚ голове Љончаева была пустаЯ, непрозрачнаЯ, как беловатый туман,
усталость, и он сделал мучительное усилие, чтобы понЯть, где он и зачем. €,
наконец, вспомнил, что он на паровозе, что они увозЯт из города боевую
дружину, что все пропало, и на уклоне вблизи дачного места, где в прошлом
году играла летом музыка и он познакомилсЯ с ‡иночкой, их должны встретить
солдаты, и тогда будет смерть.
‘трах и тоска шевельнулись у него в груди, и на мгновение стало тошно.
Ћн высунулсЯ на левую сторону и с трудом узнал место. „о уклона оставалось
минут десЯть езды.
‚друг машинист повернулсЯ к Љончаеву и сказал глухо и как будто
равнодушно:
- €дем вовсю!.. Џоддувало открыто!.. Ѓудут стрелЯть все-таки проскочим,
а там Ѓог даст...
ЉакаЯ-то белаЯ пелена скользнула по глазам Љончаева.
- Ђга! - сказал он, со страшным усилием стрЯхиваЯ дремоту.
- џ предупреждаю, что мы каждую минуту можем взлететь на воздух... ‹ибо
под уклон слететь... Ќо ведь теперь все равно, нас расстрелЯют всех до
одного человека!..
Њашинист отвернулсЯ и опЯть стал смотреть в окно. Љончаев сел на свою
приступку и, силЯсь держать глаза открытыми, подумал:
"—то он говорит?.. Ќу, да, Я знаю... Њы сейчас взлетим на воздух...
п-подожди!.. „а, сейчас уклон!.. ‘мерть!.. Ђх, все равно!... ’олько бы
скорее все кончилось, и потом спать, спать... Ђ ‡иночка?.. ЌельзЯ спать!.."
—ей-то тоненький голосок запел над ним длинную и странно печальную
песню:
- ...Ѓжжж-и-бжжж-у... бжж-и-бжжж...
Љончаев открыл глаза. Њаленький кочегар стоЯл наверху тендера, и
сильнаЯ струЯ воды била на дрова.
- Ѓжж-и-бжж-у... - пела струЯ, то повышаЯсь, то понижаЯсь, и в этой
непрестанной мелодии было тоскливое, и грозное, и печальное, как в
погребальном пении.
"ѓосподи, и когда этому конец?" тупо и мучительно кружась, думала
голова Љончаева, как будто независимо от него самого, а он видел зеленый
коночный вагон и дым.
Љто-то побежал и закричал, размахиваЯ руками:
- ’оварищи!
Љончаев хотел бежать за ним, но споткнулсЯ на мЯгкую и холодную кучу
трупов и полез через нее, скользЯ в липкой крови и обрываЯсь среди спутанных
мертвых рук и ног.
"—то ж Я сплю? - говорили проблески сознаниЯ. Њожет быть, сейчас
смерть, а Я сплю... Ќадо ужасатьсЯ, что-нибудь делать!.. ќ, все равно!..
‹ишь бы спать... Ћдин бы конец!"
€ ему стало казатьсЯ, что хорошо, если - смерть. ’огда будет такое
голубое, вечное спокойствие. ’ак сладко будет лежать и не слышать этой
однообразной непрестанной мелодии, не мерзнуть, не видеть мелькающих мимо
призраков, не знать, что сейчас будет она - смерть.
‡иночка подошла, взглЯнула ему в лицо печальными, светлыми глазами и
отошла, растаЯв в тумане, а кто-то опЯть стал рассказывать ему что-то
страшно интересное и показывать какую-то записку, на которой написано только
одно слово, но перед глазами белый туман и нельзЯ прочесть. Ђ нужно
прочесть, и это мучительно, и еще мучительнее холодно.
‚друг что-то изменилось, мгновенно и страшно. Љончаев открыл глаза, и
они были остры и Ясны, как никогда. Џаровоз уже не стучал и не качалсЯ, он
весь дрожал мелкой, мелкой дрожью и весь стонал. ‚етер свистел мимо, и все
вокруг слилось в одну бешено мчащуюсЯ назад серую полосу. Ќа голове Љончаева
не было фуражки, и холодный мокрый ветер рвал волосы.
- “клон! - прокричал ему машинист, на мгновение поворачиваЯ бледную
голову. € его голос сквозь стон, свист и рев чуть-чуть долетел до Љончаева,
скорее угадавшего, чем понЯвшего смысл его слова.
€ вдруг, казалось, весь мир с ужасающей силой начал заворачивать и
клонитьсЯ в какую-то бездну, направо и вниз, вниз.
„икий ужас охватил Љончаева, глаза выпучились страшно и почти
бессмысленно, и в то же времЯ непонЯтный бешеный восторг наполнил все его
тело, ему захотелось гикать, кричать, свистать. Ћн судорожно открыл рот, но
потом не помнил, кричал или нет. Њгновенно промелькнули мимо полосы бледных
желтых огней, Љончаев услышал треск и звон разбитых стекол, кто-то сильно
рванул его за полу пальто, и все исчезло, как страшный кошмар. Њимо
замелькали деревьЯ, зелень, лужи, и паровоз уже опЯть качалсЯ и стучал
по-прежнему.
- ‘лава Ѓогу, пронесло! - подымаЯсь из-за кучи дров, тоненьким
слезливым голоском проговорил кочегар и, снЯв шапку, стал креститьсЯ.
†елезное лицо машиниста смотрело на Љончаева со странной ненормальной
улыбкой.
- “шли! - коротко сказал он.
Љончаев с радостным недоумением и чувством необыкновенной светлой
легкости во всем теле рассматривал порванный рукав.
- …ще немножко, и прЯмо бы в бок, - весело улыбаЯсь, сказал он.
- €дите сюда, сюда! - кричал кочегар с верхушки тендера.
Љончаев торопливо полез наверх и увидел странные сверху плоские крыши
вагонов, а за ними убегающие вдаль белые рельсы и синеватый перелесок.
„алеко, далеко, все уменьшаЯсь, но отчетливо видные в розоватом прозрачном
свете росистого утра, перебегали по опушке какие-то крошечные фигуры, и
слабые круглые дымки чуть-чуть серели над ними.
—то-то странное делалось в душе: хотелось плакать от радости, кричать,
смеЯтьсЯ, петь чистым звонким голосом, и странно казалось, что несколько
минут тому назад был вокруг только беловатый, густой и тЯжелый туман
усталости Љазалось, что еще никогда в жизни тело не было полно такой силы,
голова так прозрачно и Ярко полна сознанием, а душа - радости, такой чистой
и светлой, как само прозрачное, полное света и блеска весеннее утро.
‚есь вчерашний день темной полосой прошел перед глазами Љончаева и
растаЯл в радостном свете. ЊогучаЯ решимость наполнила грудь, и, точно
никогда не переживаЯ ни горЯ о погибших, ни омерзениЯ перед ужасом смерти,
ни страха, ни тоски, Љончаев заблестел глазами и крепко сжатым молодым
кулаком погрозил в сторону города.
Ќебо было теперь чисто, и в прозрачно сиреневом его просторе легко и
высоко стоЯли розовые пушистые, как барашки, облака. ‚ той стороне, где
всходило солнце, все ослепительно Ярило, сверкало и искрилось белым золотом.

XVI

€з скверной, скучной и несправедливой человеческой жизни не могло сразу
исчезнуть множество глупых, слабых и жестоких людей, которые делали ее
такою. € волна, которую хотели доплеснуть до неба, упала вниз от собственной
тЯжести.
Ќекоторое времЯ на поверхности еще крутились разорванные клочьЯ пены и
мутный ил, поднЯтый со дна водоворотом, но уже всем было очевидно, что на
этот раз все кончено. ‚ отдаленном квартале в дыму, крови и пыли, среди
обломков и треска выстрелов уже без всЯкой надежды и, казалось, без всЯкого
смысла кучки обрекших себЯ на смерть все еще отчаЯнно защищали свои
баррикады, но в центре города уже открылись магазины, очистились от обломков
улицы, подмели панели, засыпали песком пЯтна человеческой крови, и
бесконечной, суетливой вереницей туда и сюда опЯть побежали муравьи. ‡а
поднЯвшимсЯ грохотом деловой жизни выстрелы с окраин не всегда были слышны,
а когда долетали, вызывали уже только гнетущую бессильную тоску у одних,
любопытство у других, усталую злость у третьих.
’е, кто пострадал, молча и уединенно по своим углам зализывали раны, а
остальные всем существом ощущали одно, что они остались живы, и, как будто в
первый раз понЯв всю прелесть жизни, радостно вдыхали мЯгкий весенний воздух
и смотрели вокруг оживленными, проснувшимисЯ глазами.
Ќикому не хотелось помнить, что по всем мертвецким города лежат кучки
безобразных закоченелых трупов и что эти трупы еще сохранЯют черты вчера
живших людей.
Ђ между тем в возобновившейсЯ старой, привычной жизни что-то невидимое,
как червь в Яблоке, начало какую-то тайную работу.
„октор ‡арницкий вернулсЯ домой на другой день, когда уже все,
казалось, успокоилось. Ћн осунулсЯ, побледнел, и глаза у него блестели
неровным, скользким блеском. Ћн чувствовал себЯ нездоровым, страдал от
легкой тошноты и слабости, но был, как всегда, красив, аккуратен и так же
твердо держал голову.
„ома он пробыл недолго, находЯсь в беспокойном болезненном состоЯнии.
—то-то неопределенное, сосущее и гнетущее стоЯло внутри, и нельзЯ было
отделатьсЯ от него.
Ќадо было обдумать свое положение, но оно ускользало от него. ‘начала
‡арницкому казалось, что исход найти легко: надо уехать как можно дальше и
там, где его никто не знает, начать новую жизнь. ќта новаЯ жизнь должна быть
как можно лучше, красивее, полнее и веселее, потому что иначе зачем же он
поступил так, как поступил. Ћн приехал домой с мыслью об этой жизни, полный
тоскливого желаниЯ как можно скорее развЯзатьсЯ со всем старым, опогаженным
и стыдным, но как только вошел в свою квартиру, сразу почувствовал, что это
не так просто и что узел затЯнут туже, чем он думал.
’ысЯчи мелочей вдруг выросли на пути: нельзЯ было уехать, не сдав дела,
надо было расплатитьсЯ с долгами, обдумать отношение к ’ане, развЯзатьсЯ с
квартирой и т. д. и, главное, - и это открытие испугало ‡арницкого не было
сил уехать, не убедившись, что действительно все кончено. ‘мутнаЯ надежда,
крохотнаЯ, Явно обманчиваЯ, ни на чем не основаннаЯ, но живучаЯ, все-таки
шевелилась на дне души.
"‚ сущности, ведь никто не знает, где Я был и что делал? Ћт сборного
пункта менЯ могли отрезать, арестовать и мало ли что. ‚едь многих, наверное,
действительно отрезали, но из этого вовсе не значит, что они должны считать
себЯ опозоренными... ‘транное дело!.."
"Ќет, что уж тут! - тоскливо отвечало сознание непоправимой
действительности. - ’е могут не считать, потому что они действительно... €м
и в голову не приходит, чтобы кто-нибудь заподозрил их в трусости, а оттого
их никто и не заподозрит, Ђ Я - дело другое, Я знаю. ќто - арест и прочее -
могло быть, но не было. € обман только Ярче, глубже осветит глубину падениЯ.
Љого Я заставлю поверить?"
"Ђ, может быть, те, которые знали, убиты... Ђх, если бы так!.."
ЏоследнЯЯ мысль не была мыслью, и, даже не подумав, а только
почувствовав ее, ‡арницкий испугалсЯ и притворилсЯ, что мысли этой не могло
быть у него. Ѓыла одна секунда, когда в душе, наконец, вспыхнуло возмущение
и захотелось назло всем остатьсЯ таким, как он есть, со всеми пороками и
подлостью.
"Ќу, да! Ђ и подумал... бы, так имел бы на то право. Ќу, что же, пусть
и убили. Ќикто не может заставить менЯ не желать этого".
Ќо это возмущение погасло мгновенно. ‡арницкий почувствовал, что длЯ
того, чтобы самому поверить в свое право делать и думать так, как хочет,
надо уметь и сказать громко то же самое. Ќо невозможность этого была длЯ
него Явна: если бы он мог, то тогда лучше бы прЯмо и открыто сказать, что
он, уклонившись от опасности, плевать хочет на всех. Ђ так как он уклонилсЯ
от опасности тайно и только о том и думал, чтобы сохранить тайну, то не
оставалось другого, как продолжать лгать и...
- “ехать туда, где менЯ никто не знает!.. ’ак образовывалсЯ
заколдованный круг, в котором с тоскою вертелсЯ ‡арницкий, стоЯ у окна
своего кабинета и глЯдЯ не в окно, на Яркую солнечную улицу, по которой шли
и ехали люди, точно нарочно катаЯсь перед его окнами, а на носки своих
изЯщных, светло вычищенных сапог.
’анЯ, в чистеньком платье и передничке, такаЯ вымытаЯ и аккуратнаЯ,
точно она только что старательно приготовила себЯ длЯ него, лукаво топотала
каблучками по комнатам и ждала снисходительного вниманиЯ. Ќо хотЯ ‡арницкий
непоколебимо считал себЯ неизмеримо выше ее, длЯ него теперь было невозможно
посмотреть ей в глаза.
"Ђ вдруг знает?" - трусливо спрашивало внутри него. Ћн презрительно
улыбалсЯ и кривил губы, но в то же времЯ чувствовал, что эта улыбка уже не
ограждает его, как прежде, от людей, которых он считал ниже себЯ. ‘амый
вопрос о том, что горничнаЯ может что-то знать о нем, как бы давал ей право
знать, и это было слишком невыносимо. ‡арницкий взЯл палку, шлЯпу, надел
свое отличное пальто, в котором он казалсЯ еще выше ростом и красивее, и
вышел на улицу.
Ѓлеск весеннего солнца ослепил его и облегчил. ‚ его свете растаЯло
темное чувство. ѓолубое небо, золотые столбы солнечных лучей и мелькавшие по
тротуарам легко, по-весеннему одетые, красивые и молодые женщины,
напоминавшие ему о бесконечном разнообразии самых острых наслаждений, были
так прекрасны и полны жизни, что сама собой пришла ободрЯющаЯ мысль:
"‚се минетсЯ, а как бы то ни было, еще целаЯ жизнь впереди".
Ћн облегченно вздохнул, выпрЯмил грудь, привычно уверенным жестом
подозвал извозчика и велел ехать в больницу.
Џлавно поплыла назад мостоваЯ, замелькали дома и люди, оглЯдывавшиесЯ
на ‡арницкого. ‘тало еще легче, и будущее показалось вовсе не таким
безнадежным.
Ќемножко стало досадно, что за проехавшим извозчиком не удалось увидеть
лица маленькой блондинки, а у нее было такое розовое, маленькое ушко, такие
пышные сухие волосы и так она особенно колыхалась на ходу, что лицо должно
было быть интересное. ‡ато можно было довольно долго наблюдать за высокой
брюнеткой, с удивительными черными глазами, черные волосы которой и матовый
цвет лица ослепительно заманчиво выделЯлись из голубой подкладки распахнутой
меховой кофточки.
"—ерт знает! ‚от подбери какое-нибудь другое сравнение кроме жгучих
глаз?" - невольно улыбаЯсь, сказал сам себе ‡арницкий и еще раз оглЯнулсЯ на
молодую женщину, таинственно и гордо мерцавшую своими удивительными глазами.
"Ђ вот это бюст!.." - вздрогнув ресницами, скользнул он по выпуклой
обтЯнутой материей женской груди, дерзко колыхавшейсЯ, точно дразнЯ и манЯ
проходЯщих мужчин. ‡адорные веселые глазки взглЯнули прЯмо на него и, точно
угадав его тайные мысли, тоже вздрогнули ресницами.
‘олнце светило Ярко, и землЯ как будто таЯла. ‚есенний воздух возбуждал
жуткое сладострастное чувство, и оно было остро, почти до муки, когда
впереди показывалась стройненькаЯ, гибкаЯ и хрупкаЯ фигурка
девушки-подростка, в которой неуловимо тонко играла смесь невинной, чистой,
как утро, девочки и уже волнующейсЯ от взглЯдов мужчин женщины.
- Љ главному подъезду прикажете? - поворачиваЯсь, спросил извозчик.
€ все исчезло. ‘олнце перестало светить, женщины исчезли, весеннее небо
потемнело, а внутри его большого, статного тела что-то оборвалось и упало.
"Ѓросить все дела, квартиру, деньги, ’аньку и все, и долой, как
птица... ‚едь Я свободен. Ќе надо переживать ни сомнений, ни унижений,
ведь... Я свободен!"
ЉрылатаЯ мысль нарисовала перед ним воздушный солнечный простор -
свободу.
"Ќо ведь Я этим только подчеркну, что их подозрениЯ - правда... Ќу, так
что ж? € черт с ними, разве Я не свободен? Ќет... все равно уж... рано или
поздно придетсЯ пережить это... Ђ может быть?"
‡арницкий согнулсЯ, как больной, и глухо ответил:
- Љ главному!
…сли бы кто-нибудь посмотрел на ‡арницкого в ту минуту, когда он слезал
с пролетки, ‡арницкий показалсЯ бы ему стариком, а если бы сам ‡арницкий мог
увидать себЯ, он ужаснулсЯ бы.
Љак всегда, швейцар распахнул ему тЯжелую дверь с медными ручками; как
всегда, этот старый солдат ему почтительно поклонилсЯ; так же кланЯлись все
служащие, сиделки, сторожа, встречавшиесЯ в коридорах, так же поспешно
расступались перед его плотной сильной фигурой жалкие колеблющиесЯ призраки
больных, слонЯющихсЯ вдоль стен, точно тени. Ќо длЯ ‡арницкого все это было
то же, да не то. € ему самому стало понЯтно, что перемена произошла только в
нем самом, и, понЯв это, ‡арницкий ужаснулсЯ. …му вдруг показалось, что он
сам выдаст себЯ, выдаст каким-то необыкновенным, но Ясным длЯ всех образом.
ќто было болезненно, от этого острее почувствовались тошнота и слабость,
томившие его со вчерашнего днЯ, и ‡арницкий Ясно почувствовал, как по всему
телу его выступил липкий горЯчий пот и как он перестает сознавать себЯ и
владеть собою.
"џ болен, что ли?" - со страхом подумал он. Њгновенное бредовое
ощущение пронеслось у него в мозгу. —то-то тонкое, неуловимо острое, скользЯ
и извиваЯсь, побежало позади этих больных, сквозь сиделок и фельдшеров, по
лестницам вверх и вниз, на мгновение наполнило всю больницу и пропало.
‡акружилась голова.
„елаЯ над собой усилие и стараЯсь овладеть неуловимой странной мыслью,
впервые пришедшей в голову, в которой вдруг почувствовалось что-то
совершенно новое, неожиданное, но все объЯснЯющее, ‡арницкий поднЯл голову и
пошел по коридору.
€ тут ему попалсЯ навстречу седенький толстенький старичок, главный
врач больницы. Џри виде его ‡арницкий приостановилсЯ и съежилсЯ, точно
собираЯсь бежать, но главный врач ничего не знал, не видал, не слыхал и не
воображал. ‚се на свете шло прекрасно: больные умирали и выздоравливали
совершенно так же, как и всегда. Ќемного более было хирургических, но это
естественно, если принЯть во внимание происшедшие в городе беспорЯдки. Љ
тому же это уже бывало и раньше.
“видев ‡арницкого, он поспешно покатилсЯ ему навстречу, с разбегу
столкнулсЯ с ним животом, упруго, как мЯчик, отскочил и, схватив его за обе
руки, стал что-то обстругивать Языком:
- Љоллега, вас ли Я вижу? Ђ тут у нас про вас такие страсти
рассказывали, что ужас!
‚се поплыло вокруг ‡арницкого. Џалаты, халаты, стены и лица, все стало
бело и безжизненно, но он опЯть сделал над собой страшное усилие и, сжимаЯ
скулы в гримасу улыбки, спросил:
- —то такое?
- Џомилуйте, говорили, что вы убиты! ‚чера прибегал студент Ѓаргузин,
так тот так прЯмо и выразилсЯ:
"Џал на баррикаде с красным знаменем в руке..." и уверЯл, что чуть ли
не собственными руками этот самый флаг из ваших мертвых пальцев принЯл... Ђ
между нами, коллега, Я си-ильно подозреваю, что он баррикад и не нюхал...
•е-хе-хе!.. ќто бывает, это бывает... - с наслаждением повторил главный
врач.
"Ќу, да, Я не нюхал, но ведь и ты не нюхал..." - с бешеным отчаЯнием
хотел крикнуть ‡арницкий.
- Ќу, вы живы, и слава Ѓогу! - поглаживаЯ его по животу, ворковал
главный врач. Ћно, конечно, что и говорить... герои... ѓеройскаЯ смерть за
родину и общее благо. ‡аманчиво, коллега, но, право, дорогой мой, лучше мы
еще поживем, лучше мы еще поживем!.. - опЯть повторил он понравившуюсЯ ему
фразу, отскочил от ‡арницкого и засмеЯлсЯ.
"€здеваетсЯ, канальЯ..." - со страданием думал
‡арницкий, бледно улыбаЯсь.
- ’ут шутки не совсем... - нетвердо выговорил он, с ужасом чувствуЯ,
что выдает себЯ.
ѓлавный врач испугалсЯ.
- Ќу, да, Я знаю, коллега, вы революционер. џ так, коллега, Я та-ак.
Љонечно, шутки тут неуместны, но Я, дорогой, так вам обрадовалсЯ. Ђ это,
конечно, ужас! —то они делают с ђоссией, что делают?..
Ћн долго качал головой, как китайский болванчик.
"Ќет, ничего не знает, а просто глуп..." - с невыразимым облегчением,
приходЯ в себЯ, подумал ‡арницкий.
€ ему захотелось сказать доктору что-нибудь приЯтное, выразить ему свою
симпатию и уважение.
Ќо главный врач не на шутку испугалсЯ и заторопилсЯ, беспокойно мигаЯ
глазками.
- Ќу, до свиданиЯ, коллега, до свиданиЯ... џ уже ухожу. ђад, что все
оказалось вздором... ’ам в кабинете Ђнатолий ”илиппович. Ќа него, беднЯгу,
кажетсЯ, очень серьезно подействовало. „а оно и понЯтно!.. Љ тому же он...
главный врач сделал таинственное значительное лицо, - он, кажетсЯ, серьезно
скомпрометирован... ’ого и глЯди, заберут, того и глЯди... Љаждую минуту
жду. Ќа квартире у него обыск был, и там, говорЯт, полициЯ сидит. Ќу, так до
свиданиЯ... Ђ ему, беднЯге, плохо придетсЯ, плохо...
"‚от оно!" - железным молотом ударило ‡арницкому в сердце при имени
‹авренко. Њинутное облегчение вдруг сменилось непоколебимой уверенностью,
что именно сейчас произойдет то, чего он так боЯлсЯ, чего не мог даже
представить себе, как оно будет. Џочему-то он всем существом своим сразу
почувствовал, что ‹авренко все известно. Ђ что ‹авренко не простит, не
забудет, не притворитсЯ, - ‡арницкий знал. …ще раз было движение уйти, но
опЯть не хватило силы. € как котенок, которого взЯла за шиворот неодолимаЯ
рука, который даже не видит и не понимает, кто и зачем держит его, ‡арницкий
сделал несколько нетвердых шагов и, точно во сне падаЯ в бездонную пропасть,
казалось, потерЯл на секунду Ясное сознание.
‹авренко стоЯл у окна и, заложив руки за спину, смотрел на улицу. …го
грузный сутуловатый силуэт чернел против света, и ‡арницкому показалось, что
‹авренко неподвижно смотрит прЯмо на него. ‚се замерло в нем, но когда в
следующее мгновение он понЯл, что ‹авренко стоит к нему спиной и не видит
его, ‡арницкий почувствовал еще больший ужас.
"‚от сейчас он обернетсЯ и увидит менЯ, и тогда..." ‚ эту минуту
‹авренко обернулсЯ, и то, что произошло затем, было совсем не похоже на то,
что представлЯлось ‡арницкому. Ќо еще ужаснее и непоправимее.
‡арницкий сделал несколько шагов вперед и протЯнул руку. ‚ это
мгновение инстинкт его ожидал удара по щеке, и его красивое, всегда гордое
лицо было испуганно и отчаЯнно, как у человека, не имеющего сил отклонитьсЯ.
Ќо вместо того ‹авренко подал ему свою руку, и ‡арницкий ощутил такое же,
как всегда, несильное пожатие его мЯгкой теплой ладони. Љровь ударила в
голову ‡арницкого, и он с ужасом почувствовал, что рот его осклаблЯетсЯ до
ушей, колени подгибаютсЯ, и, совершенно не понимаЯ, что он делает, против
воли, он схватил руку ‹авренко обеими, вдруг вспотевшими, ладонЯми и стал
угодливо и подобострастно трЯсти. ‚последствии ‡арницкий никак не мог
понЯть, как это произошло и зачем он это делал, тем более, что между его и
‹авренко глазами в это мгновение напрЯженно, как готоваЯ лопнуть струна,
протЯнулось нечто, вполне отчетливо и понЯтно сказавшее им обоим, что они
понимают друг друга.
•олодный туман, похожий на приближение обморока, затЯнул мозг
‡арницкого.
"—то Я делаю? - с паническим ужасом мысленно закричал он. - Ѓросить его
руку, толкнуть, ударить за то, что он не ударил менЯ..."
Ќо какаЯ-то непонЯтнаЯ сила держала его за шиворот, и он уже не мог
вернутьсЯ назад. ‚ то времЯ, как ‹авренко был совершенно неподвижен и,
казалось, спокоен, статное тело ‡арницкого как бы потерЯло всю свою
плотность, задвигалось киселеобразно, кружками, мелкими шажками, и губы его,
ставшие вдруг тонкими и юркими, мгновенно заковеркались на границе между
угодливыми улыбками и уродливыми гримасами отчаЯниЯ.
ќто было до такой степени неестественно, что ‡арницкий физически
воспринЯл киселеобразное, липкое ощущение своего тела, и в эту минуту, Ясно
длЯ него самого, прежний ‡арницкий с его самоуверенностью, обаЯтельностью,
красотой умер навсегда, а то, что поЯвилось вместо него, было жалко и
противно.
‹авренко отвернулсЯ.
€ еще понЯл ‡арницкий, что лгать уже совершенно не надо, не надо и
признаватьсЯ, ибо ни то, ни другое никому не нужно и не вернет прежнею.
€ в то же времЯ между ними началсЯ простой и обычный в этих случаЯх
разговор.
- Ќу, что, как дела? - спросил ‡арницкий, как автомат, продолжаЯ
растЯгивать и дергать свои ставшие резиновыми губы.
- —то ж!.. ‚се пропало!.. - грустно ответил ‹авренко. - „а этого и надо
было ожидать.
- Ќу, а наши как?.. - опЯть спросил ‡арницкий, с трудом выговорив
резиновыми губами слово "наши".
- Ќаши?.. - глЯдЯ ему в лицо, спросил ‹авренко. - Џочти все погибли.
- —то вы?.. - бледнеЯ и ощущаЯ что-то странное, проговорил ‡арницкий.
- „а! ’етмайер убит на баррикаде в порту, броненосец взЯт. ’ам почти
всех перебили... Ѓатманов расстрелЯн... € ‘ливина... - губы ‹авренко слабо
вздрогнули, - тоже расстрелЯли...
- Ђ?.. Ђ Љончаев?..
- Љончаев... Љончаев убит в порту... ѓоворЯт, они долго защищались.
- Ђ... - начал было ‡арницкий и вдруг остановилсЯ.
‹авренко с минуту пристально смотрел ему в глаза, и вдруг выражение
гадливости Явно изменило его лицо. Ћдну секунду казалось, что он плюнет
‡арницкому в глаза, но вместо того и это было ужаснее ‹авренко двинулсЯ
вперед, наступаЯ на ‡арницкого, и когда тот, вдруг съежившись, подалсЯ в
сторону, прошел так же прЯмо, точно сквозь нею, и вышел из комнаты.
„верь закрылась, и ‡арницкий осталсЯ один. ‘ минуту он стоЯл
неподвижно, и губы у него кривились неопределенно и судорожно. Џотом он
потер руки, точно ему стало холодно, и мелкими шажками прошелсЯ взад и
вперед но комнате.
“ него вдруг закружилась голова, и, подчинЯЯсь внезапной слабости,
‡арницкий тЯжело опустилсЯ на диван, закинул затылок на холодную кожаную
подушку и, закрыв глаза, замер.
Ѓыло тихо и прохладно, как в подвале. ѓде-то в коридоре шаркали
туфлЯми, и далеко, в нижнем этаже, певуче визжала дверь на блоке. ‘мутные
звуки доносились с улицы.
‘транно, что ‡арницкий сначала вовсе не думал о том, что произошло.
ѓде-то в глубине своего большого тела он ощущал чувство тонкой
всепроникающей усталости и физической тоски. Ѓелый туман и та же легкаЯ
ноющаЯ тошнота подымались от живота к голове.
"џ болен..." подумал ‡арницкий.
€ тут же вспомнил, как ночью, накануне беспорЯдков, встав прЯмо с
нагретой постели, высунулсЯ в форточку и как прохватило его тогда холодом и
сыростью.
"„а, Я болен... должно быть, тиф... и смерть..." - в первый раз подумал
он.
"‡ачем смерть? ќто не может быть, это было бы бессмысленно. ‡ачем же
тогда?.. Ќе может быть, нельзЯ, нельзЯ..." - диким криком закричало внутри
нею, но глаза у него были по-прежнему закрыты и лежал он неподвижно.
"Џочему именно смерть? ѓлупости!.. мысленно усмехнулсЯ он. - Ѓудет
жизнь, а не смерть, и еще долго Я буду жить, видеть солнце, женщин... € это
все пройдет, что есть теперь, и еще будет огромнаЯ радость наслаждениЯ, Я
опЯть буду чувствовать себЯ таким, как прежде..."
"Ќет, не буду... - коротко ответил он себе. ’ого ‡арницкого, который
сверху смотрел на всех, который верил в себЯ и в свое исключительное право
на гордость, уже не вернуть..."
Ћн вспомнил гадкое, гнусное ощущение своего киселеобразного тела, свои
потные ладони, угодливо жмущие руку ‹авренко, взглЯд ‹авренко.
"Ћн прошел, как будто менЯ там и не было... € он прав: менЯ там не
было, а было... что?.."
Ѓыло то, что, может быть, он проживет еще долго и будет совокуплЯтьсЯ с
женщинами, смеЯтьсЯ, есть, пить, одеватьсЯ, знакомитьсЯ с людьми, избегаЯ
тех, которые могут все знать о нем, а потом, наконец, умрет; а может быть,
не будет больше знать женщин, оставит их другим, потерЯет вкус к пище, к
питью, станет слаб и гнил и умрет завтра, сегоднЯ, сейчас.
- —то же это такое? - громко произнес ‡арницкий и весь содрогнулсЯ.
Ќо он не открыл глаз, и из-под закрытых век по сжавшемусЯ,
искривившемусЯ лицу потекли слезы, крупные, как горох.
Ћн трусливо оглЯнулсЯ вокруг, как будто бы у него не хватило смелости
даже плакать, и торопливо достал платок.
Џусто, гадко и тоскливо было у него на сердце, а тошнота все
поднималась и поднималась к горлу, и нельзЯ было разобрать, физическаЯ ли
это тошнота или нравственнаЯ.

XVII

‚есенние сумерки иногда приобретают неуловимо грустный характер. ‚оздух
становитсЯ слишком прозрачен, тишина слишком чуткой, и к живым запахам
первой зелени тонко примешиваетсЯ запах сырой земли, может быть,
напоминающей о свежевырытой могиле. € тогда в сердце входит предчувствие
смерти, печально одинокой и незаметной среди вечно живого мира.
‚ такие сумерки ‹авренко шел по бульвару, тЯжело сгорбившись и заложив
руки за спину. ‘транные мысли, пронизанные этой неуловимой весенней тоской,
наполнЯли его голову.
‚се пережитое Ярко и отчетливо стоЯло перед ним; но так же, как дым
пожаров, выстрелы и стоны не могли слитьсЯ с тонкой тишиной весенних
сумерек, так и его большое усталое сердце не могло принЯть в себЯ всего
пережитого, и он чувствовал, что между ним и людьми, с их ожесточенной
борьбой, стоит что-то холодное и непроницаемое.
‘трашнаЯ тоска овладевала им, и ей не было исхода. •отелось сделать
что-нибудь большое, нужное, что наполнило бы душу и вытеснило из нее то
острое, тошное отвращение, которое было в ней с момента истерического
припадка в аптеке. Ќо мысль бессильно ползала вокруг, не подымаЯсь, точно
птица с перебитыми крыльЯми, и как-то выходило так, что хотелось только
пойти играть на бильЯрде. ‹авренко Ясно чувствовал в душе нечто особое, что
бывает в жизни один раз, и ему было стыдно, что в такой момент одно нелепое
стуканье палкой по шарам приходит ему в голову.
€ чтобы преодолеть это желание и собратьсЯ с мыслЯми, ‹авренко сел на
лавочку, в том месте, откуда сквозь редкие веточки деревьев было видно внизу
огромное черное пожарище порта, а еще дальше и ниже темное неподвижное море,
положил подбородок на скрещенные на палке руки и засмотрелсЯ.
Љак всегда, грустное умиление и тихаЯ скорбнаЯ радость, подступаЯ к
овлажнившимсЯ глазам, стали плавно подыматьсЯ у него в сердце. ’ак было
тихо, хорошо и красиво и на море, и в небе, и на земле! „аже пожарище, с его
траурно-бархатной чернотой, казалось отсюда мрачно-прекрасным. € ‹авренко с
грустью вспомнил, что за эти три днЯ он ни разу не заметил, было ли небо
голубым, светило ли солнце, стоЯла ли на земле весна, мерцали ли звезды. …му
пришла в голову страннаЯ, трудно уловимаЯ мысль.
"“жас человеческого горЯ состоит не в том, что оно - горе, а в том,
что, становЯсь между человеком и природой, оно закрывает от глаз ее тихую и
властную красоту. …сли бы в самые острые минуты горЯ и гнева человек мог
видеть все вокруг, - не было бы на земле ни гнева, ни горЯ, легко наступало
бы примирение..."
‹авренко закрыл глаза, чувствуЯ, как опЯть подступает к горлу судорога
отвращениЯ к людЯм. Ќе к одному, не ко многим, а ко всем людЯм, которые не
умели жить среди данного им прекрасного мира, загадили его своей бесконечной
глупостью, отнЯли его и у тех, кто мог бы жить хорошо, и еще осмеливаютсЯ
кричать вокруг него, ненавидЯщего и презирающего их ‹авренко, о том, что их
надо любить и жалеть.
- џ почувствовал бы самое острое счастье в тот миг, когда мог бы
взорвать на воздух всех этих идиотов, кретинов, которые говорЯт, что они -
люди, когда очевидно, что они только человекоподобные обезьЯны... ѓосподи,
если, хотЯ бы на одно мгновение, совершенно Ясно представить себе ту
огромную разницу, котораЯ лежит между теперешними существами и даже той
несовершенной формой будущего человека, которую сами же они, с их скудным
воображением, и то могли же выдумать, то станет... смешно, - громко
проговорил ‹авренко последнее слово и криво усмехнулсЯ, слегка пожав
толстыми сутулыми плечами.
€, должно быть, это слово длЯ ‹авренко выразило больше, чем оно
выражало, потому что после него в душе стало вдруг мертвенно пусто, как в
доме, из которого вынесли покойника. Љак будто после большого усилиЯ
‹авренко почувствовал мгновенную усталость, и опЯть захотелось не думать,
пойти играть на бильЯрде, и опЯть он отогнал это желание и затих.
ѓлаза у него были закрыты, но казалось, что и сквозь закрытые веки он
видит темную глубину неба и холодный чистый блеск звезд. € в тишине, на этом
звездном таинственном фоне, тихо и легко проплыл перед ним образ милой
девушки с радостно удивленными глазами, с двумЯ недлинными косами,
перекинутыми на невысокую грудь.
"Ђх... это ты... милаЯ "ЊаленькаЯ молодость", - грустно улыбнулсЯ ей
‹авренко. - ’воЯ чистаЯ молодость, красота, тот прекрасный мир, который
носишь ты в своем сердце и в своем теле, еще долго не дадут тебе пасть в эту
грЯзь, называемую человеческой жизнью... Ѓудешь ты горько плакать, когда
узнаешь о смерти Љончаева, поплачешь о беднЯге ‘ливине, может быть, и обо
мне, но никакое горе не отнимет у тебЯ твою молодую могучую жизнь. Ѓудут и
радости, и горе, а жизнь..."
"џ сентиментальничаю..." - с горькой усмешкой перебил себЯ ‹авренко.
Ћн открыл глаза, посмотрел на далекие уже Яркие звезды.
"—то ж, чем больше Я буду жить, тем больше буду убеждатьсЯ, что не могу
взЯть от жизни того, что мог бы, чего мне надо от нее. € рано или поздно
наступит конец, а Я спрошу себЯ: ну, что же? ‡ачем Я жил?"
ЋпЯть пронеслись перед ним призраки окровавленных, замученных людей,
пожар, треск, грохот; как черти заскакали, сами себЯ терзаЯ, идиотские,
тупые человеческие лица. € вдруг все покрылось красивым, гордым, холеным
лицом ‡арницкого. ‹авренко весь вздрогнул от нового, еще небывалого чувства
отвращениЯ и ненависти. ‘ несказанным мучительным наслаждением ему
захотелось растоптать каблуками, уничтожить, как грЯзную мокрицу, это лицо.
"‚от эти, которые знают, которые могут, в руках которых то самое
знание, которое могло бы в один миг уничтожить всех идиотов, всю гадость и
пакость человечества, злобную, но бессильную в своей темноте, и которые из
подлой трусости, из-за лишней женской... на ночь продают дикарЯм свою силу,
отдают мир на съедение свиньЯм".
"Ђ Я сам?" - сурово спросил ‹авренко вдруг.
"Ђ Я что ж? - Я дрЯнь, Я трЯпка, Я не мог жить так, как понимал и
хотел, играл на бильЯрде, толстел, плешивел и ждал, что жизнь сама менЯ
воскресит. Ќу, да, но Я знаю это и сам расплачусь с собой".
‹авренко встал.
‚ темном небе золотисто-бриллиантовым рожком, тоненький и грациозный,
уже стоЯл над морем первый месЯц. ‚округ него небо казалось черным, а внизу
по морю, искрЯсь и сверкаЯ, тЯнулсЯ золотой ручеек.
‹авренко долго и упорно смотрел на месЯц и дышал тЯжело и трудно. Џотом
медленно достал из кармана платок, долго вытирал глаза и, сгорбившись, пошел
по безлюдному бульвару по направлению к своему ресторану.
„орогой он уже не думал о том, о чем думал на бульваре. ‚ его вдруг
отЯжелевшей голове мелькали мысли о том, что его ищут по всему городу, что
если бы он поддалсЯ, его схватили бы какие-то оголтелые идиоты, зачем-то
потащили, посадили бы в одну комнату, сидел бы он там дурак дураком, а они
черт знает зачем сидели бы и на него смотрели.
€ так шла бы его и их жизнь, а на небе в это времЯ светил бы
бриллиантовый месЯц, с морЯ дул бы теплый, почти летний ветер, и легко и
радостно дышалось бы в полЯх и лесах.
- Ћ-о... идиоты проклЯтые... - злобно прошептал ‹авренко, качаЯ
головой. - € ничего, ничего им не скажешь... и скажешь, и поймут, и понимают
сами, а все-таки еще тысЯчи и тысЯчи лет будут сидеть и сквозь железную
решетку смотреть друг на друга идиотскими глазами.
- Ќет... довольно... будет с менЯ! - махнул рукой ‹авренко и вздохнул,
как будто сбрасывал с себЯ огромную тЯжесть. Ћн приостановилсЯ и думал,
глЯдЯ в землю. Џотом улыбнулсЯ и пожал плечами с грустной иронией над самим
собой.
"Џусть уж в последний раз", - как будто просЯсь, подумал он.
’ак же, как всегда, было много народа в бильЯрдной, но передний
бильЯрд, на котором любил играть ‹авренко, был свободен, и со всегдашней
радостью ‹авренко это увидел, как только вошел. —истое, ровное, широкое
сукно Ярко зеленело под рожками двух ламп.
Љак только ‹авренко увидели, произошло движение. Њаркер с веселой и
дружелюбно почтительной улыбкой торопливо стЯнул с его толстых плеч пальто.
’от самый красивый армЯнин, с которым все последние разы играл ‹авренко,
поднЯлсЯ с места и подошел к бильЯрду, любезно улыбаЯсь и потираЯ руки.
- Ќу-с, - почему-то также потираЯ руки, сказал ‹авренко, - сразимсЯ?
- ‘ балшим удоволствием!.. - осклабилсЯ армЯнин.
ЌамеливаЯ кий, ‹авренко через плечо небрежно спросил:
- Ќу, почем мы?.. “годно сто?
ЂрмЯнин стыдливо улыбнулсЯ.
- Њнога будет... Ќу, ничего, пошла!.. - решительно трЯхнул он головой.
€гра началась, и первый же откатившийсЯ от борта пЯтнадцатый шар через
весь бильЯрд с треском лег в лузу под ударом ‹авренко.
- ‚от это так шар... ‡дорово, черт возьми!.. - послышалось вокруг.
€ ‹авренко почувствовал знакомую нервную радость, тревожно следЯ за
армЯнином, старательно прицеливавшимсЯ на дублет четырнадцатым. арики
щелкнули, и четырнадцатый шар, заставив нервно вздрогнуть сердце ‹авренко,
плавно вкатилсЯ в лузу.
- ‚от так начало! - сказал кто-то. "ќх, досада..." подумал ‹авренко.
ары щелкали, то стремительно, то чуть двигаЯсь по зеленому сукну, катались
они но бильЯрду, и их становилось все меньше, а лица у игроков становились
все напрЯженнее и возбужденнее. „ым синими клубами низко висел над
бильЯрдом, кругом смеЯлись, острили, жадно смотрели, и было жарко.
Љогда осталось два шара, ‹авренко сделал кикс, и маркер провозгласил:
- ЏЯть очков... Ђнатолий ”илиппович, у них без двух...
‹авренко с досадой скрипнул зубами. „ва шара стоЯли рЯдом посреди
бильЯрда, а ‹авренко целилсЯ из угла. € в ту самую минуту, когда армЯнин,
уже спокойно и победоносно смеЯсь, отвернулсЯ, что-то говорЯ, раздалсЯ
сильный и резкий удар, белый шарик опрометью мелькнул по зеленому полю и
исчез.
- Ћх, черт! - вскрикнул армЯнин, стукнув кием об пол,
- ‚ последнем шаре партиЯ, бесстрастно провозгласил маркер.
‹авренко весь сжалсЯ от особой острой радости игрока, но, не подаваЯ
никакого вида, опЯть прицелилсЯ. ‘тало тихо, и вдруг почему-то все
почувствовали, что шар будет взЯт. € в ту же секунду, с тем же резким и
отрывистым треском, последний шар скрылсЯ в лузе.
- ЏартиЯ... Ћго-то... „ьЯвол!.. - затопотали и захохотали вокруг.
ЂрмЯнин побледнел так, что его бри гаЯ борода посинела. Ћн тихо положил
кий, не глЯдЯ на ‹авренко, бросил на сукно сторублевую скомканную бумажку и
отошел. ‹авренко всегда почему-то стыдно было брать от небогатых здешних
игроков крупные деньги, но на этот раз прилив злобной радости наполнил его
грудь.
- Ѓольше не хотите? - спросил он, тЯжело дыша. ЂрмЯнин, у которого
дрожала нижнЯЯ губа и бегали глаза, отрицательно покачал головой. ‹авренко
медленно взЯл деньги, положил кий и отошел.
- Ќе желаете ли со мной партийку? угодливо спросил тощий облизанный
старичок с хищным выражением лица.
Ћдну секунду ‹авренко колебалсЯ, его тЯнуло к бильЯрду, но он
удержалсЯ.
- Ќет, будет... - с грустью ответил он. ЃильЯрдом сейчас же завладели.
улера вырывали друг у друга кии, как собаки кости, кричали и ругались.
‹авренко, надев пальто и держа шлЯпу в руке, постоЯл и тупо посмотрел на
сукно бильЯрда. Џотом встрЯхнулсЯ, надел шлЯпу и пошел через черный ход.
Њаркер, думаЯ, что он идет в уборную, поспешно отворил ему дверь. €, чтобы
он не догадалсЯ, ‹авренко и в самом деле пошел туда. Ќо сейчас же вышел,
отворил дверь на вонючую узенькую лестницу и, держась впотьмах за липкие
перила, спустилсЯ во двор.
ќто был маленький четырехугольный дворик, скользкий, грЯзный, вонючий,
как сточный колодец. ‚округ стоЯли черные стены без окон, резко блестело в
черноте какое-то случайно освещенное месЯцем железо, и от месЯца же одна
стена была голубаЯ, с резко очерненным на ней синим силуэтом соседней крыши
с ее трубами и флюгерами.
- ”едька... порцию бифштекс, - прокричал кто-то с лестнички вниз, в
Ярко-желтую отворенную дверь кухни, откуда несло чадом и жаром. ‹авренко
отодвинулсЯ в тень и стоЯл молча.
- ‘лушаю, - отозвалсЯ кто-то снизу.
‘крипнула дверь на блоке, и все затихло. „алеко, далеко прокричал
паровоз:
- ѓу-гу-гуу?..
‹авренко поднЯл глаза к месЯцу; тот, как живой, стоЯл низко над черной
и страшной стеной, за которой не чувствовалось жизни. Ѓриллиантовый рожок
блестел Ярко и холодно, небо было синее-синее. ‹авренко вздрогнул от
пробежавшего по спине холода и вынул револьвер. Џеред выстрелом он зачем-то
долго старалсЯ утвердитьсЯ на скользкой земле, очевидно, облитой помоЯми, и
отшвырнул носком сапога что-то круглое, твердое, как кочан капусты. …му не
было страшно, а только грустно от сознаниЯ своего одиночества. ЊесЯц до
половины скрылсЯ за черной трубой и зорко смотрел оттуда.

XVIII

ЋпЯть за прошедшим днем наступали сумерки, и в дачной местности, с ее
игрушечными домиками, тоненькими безлистными деревцами и прозрачными
ажурными решеточками, они казались особенно весенними, задумчиво нежными и
прозрачными.
Љончаев быстро шел по пустым переулкам, мимо темных дач, казавшихсЯ
такими жутко таинственными, как прЯничные домики бабы-Яги, и растерЯнно
заглЯдывал в пустые палисадники. Ћн забыл номер дачи и долю искал ее, как
вдруг, возле одного, заросшего еще голыми кустами сирени, садика услышал
легкий и радостный вскрик.
‡иночка стоЯла по ту сторону решетки и радостными, светлыми даже в
сумерках глазами смотрела на него, ухватившись за решетку обеими руками.
‘транно и мучительно приЯтно вздрогнуло сердце Љончаева.
- ‘юда, сюда, - проговорила ‡иночка и пошла вдоль изгороди, а Љончаев
пошел по другой стороне, и как-то странно, чересчур быстро кончилась эта
зеленаЯ деревЯннаЯ решетка. Ќа мгновение Љончаев увидел перед собою ‡иночку,
всю, с ног до головы, в черном гладком платье, с невысокой грудью, с
круглыми точеными руками и двумЯ недлинными пушистыми косами, а в следующий
миг все исчезло, и что-то мЯгкое, пахучее и нежное обвилось, казалось,
вокруг всего его тела, и весь мир сменилсЯ одними светлыми, наивно
счастливыми глазами.
‘ладкаЯ волна поплыла под ногами, и, должно быть, оба они покачнулись,
потому что разом ухватились за решетку. Ћна коротко засмеЯлась, точно ей
стало смешно, что столько времени они скрывали друг от друга то, что обоим
было известно и нужно. Ќо сейчас же она опЯть стоЯла в двух шагах от него,
гибкаЯ и смущеннаЯ, не сводЯ с его лица больших, спрашивающих глаз.
- Ќу, вот и Я!.. - проговорил Љончаев и улыбнулсЯ. ђады?
Ћна молчала и стоЯла неподвижно, не сводЯ глаз. € тоже глЯдЯ прЯмо в
эти потемневшие, ставшие вдруг тЯгучими, плача, Љончаев тихо подвинулсЯ к
ней. Ќо ‡иночка протЯнула руку, чуть-чуть взЯла его за кончики пальцев и
потЯнула за собой.
- Џойдем! - чуть слышно сказала она. Ћни молча, почему-то крадучись,
дошли до дачи и поднЯлись на крыльцо. ’емный сад и небо с заблестевшими
звездами остались за ними.
- ‚аши дома? - тихо спросил Љончаев.
‡иночка посмотрела на него серьезно и кивнула головой.
- „а!.. Џойдемте ко мне... џ так измучилась. џ думала!..
‡иночка не договорила и всем телом прижалась к нему. Љончаеву
показалось, что на глазах у нее выступили слезы, но она тихо улыбнулась и
опЯть потЯнула его за руку.
‚ комнате ‡иночки было темно и пахло чем-то нежным и чистым, как будто
тут целый день были открыты окна в сад. Љончаев вошел почему-то на цыпочках
и остановилсЯ посреди комнаты. ’ревожное и сладкое чувство было в нем.
—его-то страшно, что-то сладко томило, чего-то радостно и боЯзливо ждалось.
‚ темноте смутно белела кровать, туалет в углу мерещилсЯ легким призраком, и
было странно, что он, Љончаев, такой большой, неуклюжий и как будто чужой,
стоит в этой маленькой, чистой и таинственной комнате.
‡иночка прошла прЯмо к окну и остановилась там, глЯдЯ в сад. Ќа
голубоватом четырехугольнике окна четко и гибко рисовалсЯ ее тоненький
силуэт с хрупкими плечами, крутыми бедрами и легким прозрачным сиЯнием волос
вокруг головы.
Љончаев опЯть тихонько двинулсЯ к ней, а ‡иночка также тихо повернулась
и обнЯла его мЯгко и сильно.
‚есенний, и прохладный, и теплый воздух, тихо струившийсЯ в открытое
окно, чистый сумрак, тот страшный ужас, который в эти три днЯ обнажил перед
ними всю жизнь, та опасность, которой он подвергалсЯ, та смерть, котораЯ
прошла так близко, что был слышен шум и грохот ее шагов, то, что он мог уже
никогда не быть здесь, и, наконец, та молодаЯ и чистаЯ жизнь, которою были
полны их здоровые, сильные, как молодые звери, тела - что-то сделали с ними.
€ сразу исчезло вес другое, кроме их двоих и полного счастьЯ двух
обнЯвшихсЯ, сильного и нежного, большого и маленького, твердого и гибкого
гол, обдающих друг друга сладко томительным жаром и теплым густым туманом.
Ћгромные светлые глаза, вдруг ставшие черными, как бездна, волосы,
рассыпавшиесЯ внезапно и пышно. и две трепещущие теплые руки одни остались
перед Љончаевым, и острое, счастливое, как сон, всеобъемлющее наслаждение
стало длЯ них общим.
Њинуты шли, и темнота сгущалась по всем углам, а в окно по-прежнему
лилсЯ прЯный, торжествующий и одурЯющий теплый запах весны. ‚се смешалось:
слова, поцелуи, картины прошлого и надежды на будущее, гордость перед нею и
гордость за него, желание всем, чем можно, вознаградить милого за пережитое
им. € не стыдно было нежного и гибкого голого тела, что-то спрашивали и все
позволЯли побелевшие глаза, груди дышали трепетно и прерывисто, как в минуты
самого большого счастьЯ на земле.
Џотом Љончаеву было странно вспоминать, что они не сказали друг другу
ни одного слова об этом, а все совершилось как-то само собой. Ќо им никогда
не было стыдно, а всегда мечтательно приЯтно вспоминать это.
Ћн соскользнул с постели на пол и с невыразимой нежностью целовал се
маленькие пухлые пальчики, стараЯсь в эти поцелуи передать бесконечные
любовь, уважение, умиление за то счастье и наслаждение, которые она дала
ему. ‚се чувства в это мгновение сливались в них в один многозвучный могучий
аккорд жизни и любви, и она, забываЯ закрыть свои голые, стройные ноги,
которых он касалсЯ горЯчей щекой и которые розовели Ярко даже в сумраке,
посреди черной и белой смЯтой материи, удивленно-радостно оглЯдывалась
вокруг светлыми глазами.
‚се казалось ей новым и радостным, все тело ее, молодое, свежее, как
сбрызнутый утренней росой цветок, было полно счастьем, и где-то, в
таинственной глубине его, была принЯта ею в себЯ новаЯ, еще неизвестнаЯ,
человеческаЯ жизнь.
€ светлые глаза ‡иночки плакали от еще непонЯтной ей самой радости, а в
открытое настежь окно, сквозь черные ветки сада, смотрели в комнату весенние
звезды.

1907

Last-modified: Fri, 19 Jan 2001 11:49:12 GMT
Ћцените этот текст: