ть панского гетмана,  и рад был, когда объЯвилась
“краиньска республика, и из Љиева шли витиеватые "универсалы".
     Ќаконец,  невозможно уж  было что-нибудь понЯть.  Ѓурлила “краина,  как
котел,  -  разные в  разных городах нашлись атаманы,  даже трудно было бы  и
сосчитать всех,  -  и  все только барахтались на  одном месте,  но никуда не
катились.
     Ђ ему хотелось катитьсЯ, и он пристал к тому, что катилось, к тому, что
заполнило, наконец, “краину и полилось в Љрым.
     Ћн не был большевиком по партии,  но работал не хуже любого партийного,
и в том ревкоме, в котором еврей из Љаменца ведал продовольствием, устраивал
он земельный отдел.
     ЏЯтое лицо было тоже смуглое,  но сухое,  с  ущемленным носом,  тонкими
губами,  с несколько бараньим выражением маслЯных глаз и с таким угловатым и
прочным лбом,  что не  страшна ему была бы и  палка средней толщины;  скорее
разлететьсЯ вдребезги могла бы палка,  набивши разве только порЯдочную шишку
на такой лоб,  - и это не потому так казалось, что каракулеваЯ круглаЯ шапка
прикрывала емкий монгольский череп.
     ќтот родилсЯ в „егерменкое.  "„егермен" - по-татарски мельница, "кой" -
деревнЯ.  Џротекает с  џйлы  тут  много воды и  вертит колеса двух маленьких
мельниц.
     €з деревни виден Ђю-„аг,  а за ним полоса синего морЯ;  это -  налево и
вниз,  а  направо и  вверх -  џйла.  …сли  перевалить через џйлу,  придешь в
Ѓахчисарай,  - бывшую столицу крымского ханства, где есть еще ханский дворец
и много мечетей. Џод Ђю-„агом, у морЯ - ѓурзуф.
     „егерменкой -  высоко.  ќто  -  горнаЯ деревнЯ.  ’ут -  бурые буйволы с
покорно вытЯнутыми плоскими шеЯми;  ишаки -  пегие, с черными полосами вдоль
спины и с черными хвостами;  два фонтана, к которым ходЯт за водой татарки с
медными кувшинами на плечах и где в медных тазах полощут белье.
     ‚иноград,  табак,  груши,  фундук,  шелковицы, черешни, орехи - это его
детство.  Ђ по зимам еще сосновый лес на предгорье, куда ходил он за дровами
со своим бабаем и откуда,  согнувшись, но бодро приносил свою вЯзанку; втрое
больше его нес бабай, втрое больше бабаЯ - ишак.
     Ђ  потом  дома  весело  трещали дрова  в  печке,  и  мать  кормила его,
уставшего и иззЯбшего, чебуреками на бараньем сале и говорила:
     - џхши  баранчук!..   Ључук  арабаджи!  (•ороший  мальчик!..  Њаленький
хозЯин!)
     Ђ  сестренка Ђйше,  в  красной феске,  разукрашенной старыми татарскими
монетами,  тормошила его,  подхватывала с  полу  корЯвые  сосковые  поленьЯ,
которые казались ей  похожими то  на  птиц и  животных,  то на ее подруг,  и
спрашивала, бойкаЯ:
     - Ђбу?.. Ђбэ?.. (ќто кто? ќто что?)
     ‘ама себе отвечала и хохотала.
     ‡имою тут  дули  сильные ветры с  гор,  зимою невольно хваталсЯ глаз за
синюю полосу морЯ,  видную за  Ђю-„агом:  она уводила душу куда-то на юг,  в
теплую турецкую землю, где своим среди своих хорошо было бы жить татарам.
     Ќо наступала весна,  и  все цвело кругом:  кизил и  миндаль,  персики и
черешни, груши и абрикосы, Яблоки и айва...
     ’огда уж не смотрелось на море: тогда землЯ кругом обещала каждый месЯц
новые сладости, и каждый месЯц бросал в глаза свои краски и обвеЯн был своим
ароматом.
     ‘начала поспевала черешнЯ разных  сортов:  скороспелка,  бычье  сердце,
розоваЯ,  белаЯ,  чернаЯ, и везде по деревне валЯлись свежие косточки; потом
наливались нежные Ягоды шелковицы,  -  и губы,  и пальцы, и рубашка его были
точно в  чернилах.  Џотом персики миндальные и  персики-арабчики,  и урюк...
„аже осенний сбор грецких орехов со столетних огромных орешен, - когда очень
прочно выкрашивались в черное концы пальцев, - веселил душу.
     Ќи одного бесполезного дерева не было в  деревне:  все давали доход.  €
когда в  первый раз  с  бабаем пошел он  в  ѓурзуф и  увидел там аллею белых
акаций на одной даче, он спросил отца изумленно:
     - Ѓабай!.. ќто какие деревьЯ, бабай? ‡ачем их сажали?
     Ћтец и  сам  не  понимал,  почему не  посадили тут  в  два рЯда хотЯ бы
абрикосы или сливы изюмэрек, а он, маленький, решил тогда сразу и навсегда:
     - ќти русские помещики, бабай, - какой это глупый люди, - це-це!..
     „аже по лбу себЯ ударил.
     ‘амое милое времЯ был август,  а  за ним и  почти весь сентЯбрь,  когда
поспевал виноград, делали сушку из груш, варили на зиму сладкий бекмес...
     Ћн любил свою деревеньку и  мечеть,  и нравилось ему,  когда мулла аджи
Ћсман посылал его на минарет кричать молитву.
     Ћн  истово,  с  большим  выражением,  звонким  мальчишеским голосом пел
свЯтые арабские слова:
     - Ђллагу  экбер!..  Ђллагу  экбер!..  ќшгеду еннэ,  Њугамед эррэ  ресюл
улла!.. ЂйЯ лес аллЯ!.. ЂйЯ лель фелЯ!.. Ђллагу экбер!.. Ђллагу экбер!..
     €  сам аджи Ћсман хвалил его,  а  он три раза ездил в  Њекку и училсЯ в
Љонстантинополе,  где живет сам султан,  их  султан,  -  также и  их султан:
повелитель всех правоверных на свете.
     Ќиже „егерменкоЯ, и ниже Ључук-коЯ, и ниже Ѓиюк-‹амбата, вблизи морЯ, в
долине была могила татарского свЯтого.
     ‡лодеи  отсекли свЯтому острой саблей голову где-то  там,  на  џйле,  и
свЯтой взЯл свою голову в руки и пошел вниз,  в долину.  € где капали чистые
слезы из  глаз свЯтого,  там растут теперь белые подснежники,  а  где капала
кровь из шеи свЯтого,  там растут красные,  как кровь, пионы... Ђ в долину к
могиле свЯтого каждый год  в  праздник “раза в  мае сходЯтсЯ татары изо всех
окрестных деревень: там борютсЯ, скачут на лошадЯх (в какой деревне окажетсЯ
лучшаЯ лошадь), режут баранов, тут же жарЯт и едЯт шашлык...
     €  когда был он маленький,  больше всего мечтал он иметь такую быструю,
как ветер, лошадь, чтобы всех обогнала у могилы свЯтого.
     Ћ том,  чтобы всех победить в борьбе,  он не мечтал:  он рос слабым,  -
даже Ђйше одолевала его.  ‡ато он училсЯ в школе,  писал и читал по-русски и
хорошо говорил, и когда пришли коммунисты в Љрым, он стал комиссаром в своем
ѓурзуфе,  чтобы  отстаивать  татар,  которых  могли  обидеть  пришлые  чужие
комиссары.
     €  если бежал он теперь вместе с другими,  то совсем не из боЯзни,  что
кто-нибудь из  татар в  „егерменкое выдал бы его белым,  но на русских он не
надеЯлсЯ,  также  на  греков,  поэтому  на  первое  времЯ  думал  скрытьсЯ в
какой-нибудь татарской деревне на  севере Љрыма,  а  отсюда всегда можно  бы
было перебратьсЯ домой и в том случае, если белые долго пробудут в Љрыму, и,
тем более, в том случае, если их выкинут в море красные.
     ‚  это последнее он  почему-то  больше верил,  и  среди всех,  сидевших
теперь в карете форда,  он имел вид хозЯина: точно и не бежал вместе с ними,
а  ехал по своим владениЯм с гостЯми,  и рад был,  если кому-нибудь нравилсЯ
тот  или  иной вид,  та  или инаЯ окраска полЯ или неба,  даже просто свежий
утренний воздух...  Џравда,  это  был  уже не  южный берег,  но  все-таки...
"все-таки это - Љрым, гаспада!"
     Ћн  часто говорил по привычке "гаспада" вместо "товарищи" и  извинЯлсЯ,
когда его поправлЯли.
     €, наконец, шестое лицо.
     Ћно  -  овальное,  очень правильной формы.  Љожа -  белаЯ,  тонкаЯ,  не
поддавшаЯсЯ даже жаркому причерноморскому солнцу,  и  странный такой девичий
румЯнец на щеках.  ѓлаза зеленовато-серые,  и над ними ровные, опЯть девичьи
брови...   и   лоб  гладкий,   а  надо  лбом  небольшой  козырек  аккуратной
студенческой фуражки.  ‹ицо  было  бы  красивое,  если бы  не  очень большие
верхние зубы...  ‘трашно даже,  -  откуда они у него?  - Ќе то волчьи, не то
кабаньи...  € хоть бы улыбалсЯ меньше,  но он улыбалсЯ часто и охотно,  этот
волкозубый студент,  видно было даже,  что  зубы эти  мешали ему и  говорить
Ясно:  он  как-то запиналсЯ на "д",  "т",  "н",  а  гласные выходили у  него
глуховато,  в нос,  но он говорил охотно,  как улыбалсЯ.  ’ембр голоса был у
него красивый...  €  была какаЯ-то бездумность на его гладком лбу без единой
морщинки, впадинки, бугорка.
     ќтот родилсЯ в ’амбове, но детства у него почти не было, так как был он
потомственный русский интеллигент,  - не было детства, не было религии, даже
национальности не было, хотЯ отец его, земский врач, носил русскую фамилию и
числилсЯ православным,  а  так как он тоже был природным тамбовцем,  то имел
довольно редкое вообще имЯ Џитирима,  местного подвижника, мощи которого лет
двести хранились в соборе.
     Ќо о Џитириме Џетровиче, отце студента, все знали, что он - левый, что,
еще будучи гимназистом седьмого класса,  он осталсЯ в нем на второй год, так
как  во  времЯ экзаменов удалось ему достать и  нужно было спешно переписать
статью Џисарева "ђеалисты".
     Џравда, через год и эта статьЯ, и весь Џисарев безвозбранно продавались
в  магазинах в  новеньком издании Џавленкова по  рублю  за  книгу,  но  зато
поЯвилсЯ тогда в гимназии гектографированный €оганн Њост,  кратко излагавший
"Љапитал" Њаркса.  •орошо,  что поЯвилсЯ он  к  концу экзаменов,  и  Џитирим
Џетрович безвредно просидел над  ним  все  каникулы,  перейдЯ уже в  восьмой
класс.
     €  когда,  лет  через восемь,  поступил он  в  здешнюю земскую больницу
помощником ординатора, а потом стал ординатором сам, все в городе знали, что
он - левый, и говорили с ним не о болезнЯх, а о политике.
     ‚месте с интеллигентностью он передал своему сыну и левизну,  и это он,
сын,  смутил,  -  к удовольствию отца,  - законоучителЯ гимназии дерзким длЯ
первоклассника вопросом:
     - Ѓатюшка!..  •отел бы Я знать, - если бог всемогущ, то зачем ему нужны
ангелы?
     Ѓатюшка затопал ногами и  выгнал его  вон из  класса,  и  с  этого днЯ,
десЯтилетний, он стал атеистом.
     „етства у него не было, - только проблески детства, - намеки...
     ‘алазки  с  розовыми  пЯтнышками  и  кружочками,  -  изделие  какого-то
кропотливого кустарЯ...  ЏривЯзать к  ним  веревочки и  мчатьсЯ  с  ними  до
желтого древнего деревЯнного дома  виннозаводчика —урина по  Ѓольшой улице и
потом скакать по  „убовой целый квартал.  ќто утром рано,  еще до  уроков...
Њороз...  Ћн трещит под ногами,  леденит щеки, щиплет уши даже под башлыком,
захватывает дыхание, но гонит вперед надежда увидеть маленький красный флаг.
Ћ,  это глубоко-правый красный флаг,  и висит он на будке городового,  когда
мороз доходит до  25,  но значил этот красный флаг тогда то же самое,  что и
гораздо позже, именно, - что можно не ходить в класс.
     Ћднажды была  беленькаЯ девочка,  в  белом  капоре,  с  белым  кудрЯвым
пуделем впереди и с чопорной, тоже белой, фрейлен рЯдом...
     ќта девочка была его перваЯ любовь.  Ћн знал,  что она -  дочь богатого
помещика Ђрапова, семьЯ которого жила эту зиму в своем доме на Ѓольшой, и он
любил в  этой маленькой красавице все:  ее важную походку с  развальцем,  ее
пухленькое,  но  большое,  породистое лицо,  ее  белый  изумительный капор с
бантиками из  либерти,  ее  муфту из длинного белого меха,  даже ее пуделЯ с
необыкновенными человечьими глазами, гордо носившего свой ошейник.
     Ћна  гулЯла  в  двенадцать  днЯ  исключительно по  Ѓольшой,  отнюдь  не
сворачиваЯ на „убовую,  где обитала разнаЯ городскаЯ мелкота,  даже сапожник
Ђфанасьев и портной ‘орокин.
     ’огда еще  не  ходивший в  гимназию,  он  впервые стал  мучитьсЯ жаждой
свиданий.  Ћн  поЯвлЯлсЯ со  своими салазками задолго до двенадцати и  ждал,
когда она  выйдет из  дому,  на  воротах которого лежали два гипсовых льва с
отбитыми носами.
     Љогда показывалась она, он делал вид, что смотрит куда-то в сторону, на
вывеску "Љурсы рисованиЯ", но видел только ее.
     ‚первые тогда он  стал заботитьсЯ о  том,  чтобы вЯзаные варежки его не
были порваны и если замечал дырку, то с вечера отдавал сам штопать их нЯньке
Ђрише.  Ќо так часто рвались они,  что он привычно прЯтал руки назад,  когда
она проходила, выставлЯЯ вперед салазки, которыми он гордилсЯ.
     Ћн долго искал возможности заговорить с маленькой красавицей.  Љогда ее
не было,  это казалось ему так просто,  но лишь только она проходила,  в нем
застывали все возможности и все слова.
     Ћднажды все-таки он решилсЯ крикнуть ей, запинаЯсь и сильно краснеЯ:
     - •очешь, Я тебЯ покатаю?.. ‘адись.
     Ћна  поглЯдела удивленно на  него  и  его  салазки,  пожала  плечиками,
обиженно выпЯтила хорошенькую, круглую нижнюю губку, взглЯнула на фрейлен...
”рейлен сказала гневно и презрительно:  -  Џфуй!  -  взЯла за руку девочку и
повернула назад,  чмыхнув длинным,  белым на морозе носом,  а так как пудель
шел впереди, то она крикнула ему: - ‹орд! €си!.. - ‹орд обернулсЯ и, проходЯ
мимо него, посмотрел Явно уничтожающим взглЯдом.
     €  они ушли,  трое белых,  чинно гулЯть по „ворЯнской,  где пока еще не
было столь дерзких мальчишек,  а  он усадил в салазки своего плюшевого мишку
(тогда только что поЯвились и были в моде эти мишки) и остервенело катал его
по Ѓольшой и „убовой и вновь по Ѓольшой, пока не потерЯл где-то.
     - ‚от Я тебЯ высеку за это, - сказал отец вечером.
     Ћн  знал,  что не  высечет,  но  ему не  нравилось даже самое это слово
"высеку".
     - ‡а что? - спросил он угрюмо.
     - —тоб ты не терЯл дорогих игрушек, болван!
     - џ не люблю этого! - сказал он мрачно.
     - …ще бы!.. ѓм... "Ќе люблю"! ‘кажите, пожалуйста!.. —то же ты любишь?
     …му хотелось сказать: "маленькую девочку в белом капоре. ’олько девочку
в белом капоре,  -  ту, что гулЯет с сердитой фрейлен и кудрЯвым пуделем"...
Ќо он сказал задумчиво и кротко:
     - †ареную картошку.
     Џотом долго над ним смеЯлись и отец, и старшие братьЯ, и сестра ‚арЯ, а
он -  плакал,  плакал оттого,  что уж перестала гулЯть по Ѓольшой улице она,
девочка в капоре.
     Ќо была у него в детстве еще любовь:  птицы.  ‡а то ли любил он их, что
они были многокрасочны,  за то ли,  что они были непостижимаЯ тайна,  или за
то,  что летали,  а  он  не мог,  только он без ума был зимою от черноклювых
снегирей, розовых, как пасхальные Яйца (это были его райские птицы, он видел
их редко), и щеглов (это была его ошеломлЯющаЯ радость). ‘негири подбирали в
снегу упавшие с  никлых берез сережки,  а щеглы шелушили шишки репейника,  и
когда он видел их,  то затаивал дыхание, чтобы их не спугнуть, становилсЯ на
цыпочки и смотрел, смотрел, только смотрел, не отрываЯ глаз.
     € когда все-таки, слишком недоверчивые к людЯм, они улетали, пугаЯсь, -
каким горючим горем это ему казалось!
     - “летели!  -  жаловалсЯ он, весь в слезах, нЯньке Ђрише. - џ им совсем
ничего, Я их ничем, никак, а они... взЯли и улетели!
     ѓорбатаЯ и глухаЯ нЯнька Ђриша долго не могла даже понЯть,  о чем он, а
когда понимала:  -  ќ-э,  -  диви бы что путевое!  -  и отмахивалась от него
черной корЯвой рукой.
     Ќа „убовой жило таинственное существо -  птицелов ђоманыч. ‚о всех трех
окошках виднелись у него клетки с птицами, - сказочный птичий дворец!.. „аже
с улицы было слышно зимою,  как там заливались чижи, репела, дрозды!.. Ђ сам
ђоманыч -  сутулый старик в  черных очках,  каждое воскресенье выносивший на
базар свои клетки и западни!.. Ћн их делал сам, деревЯнные и железные, и длЯ
канареек и даже длЯ попугаев.  Џро него говорили мальчишки на улице,  что он
сам  учит своих птиц петь,  что  ему  вздумаетсЯ,  и  что такой у  него есть
скворец,  который  поет  и  вальс  "„унайские  волны",  и  "Џа-д'эспань",  и
"ђазлуку",  и  слова  выговаривает Ясно,  как  человек.  ђоманыч  играет  на
скрипке, а он подтЯгивает.
     —уть видно летели журавли в  небе и кричали:  -  ‚есна!  -  кричали:  -
‚есна!..   Џотом  распускалсЯ  крыжовник,  и  серенькие  пеночки  -  ка-ки-е
хитренькие!  -  вили в нем гнезда. ’огда были в саду: он и пеночки. ќто была
увлекательнаЯ игра в  прЯтки:  они всЯчески прЯтали от него гнезда,  а он их
искал. Ћни с разных сторон наблюдали за ним, стрекоча, и хитрили, хитрили!..
ЌырЯли с  пушком и  всЯким прочим сором  в  совершенно пустой куст,  и  чуть
только он туда, летели за его спиною к себе в гнездо.
     Ђ он притворЯлсЯ,  что верит,  и даже глаза жмурил,  чтобы показать им,
пеночкам,  что  играет он  честно.  Ќо  в  самые узенькие щелки ресниц зорко
наблюдал, тоже хитрЯ.
     Ќо,  находЯ  гнезда,  он  только  глазами пересчитывал Яички,  и  когда
поЯвлЯлись птенчики,  до перебоев сердца было жалко их - ротастых, плачущих,
ободранно-красных.  € он никак не мог терпеливо дождатьсЯ,  когда,  наконец,
оперЯтсЯ они и вылетЯт.  ќто было его летнее хозЯйство - пеночкины гнезда, и
сколько было самой тошной тоски,  если их разорЯли кошки,  оставлЯЯ на земле
отгрызанные крылышки, хвостики и пух.
     Ћн и бабочек не ловил сеткой,  как другие.  Ћн просто боЯлсЯ их ловить,
такие они были квелые:  как ни старайсЯ, непременно поломаешь им крылышки, и
полинЯют они в пальцах ни на что не похоже, - лучше не брать; лучше смотреть
на них издали, шагов за пЯть.
     Ѓольше  всего  нравились ему  бабочки  осенью,  когда  паутина -  флаги
бабьего лета -  за все цеплЯлась и  везде сверкала длинно,  и такие же,  как
бабочки, Яркие падали листьЯ и пахли медом.
     €  такаЯ  была  тоска  тайнаЯ  видеть эти  осенние флаги,  и  последних
бабочек, и зрелые листьЯ: близость конца какого-то, зимы: осенью маме хуже.
     Ћна и умерла осенью. Џоловина его детства - была больнаЯ мама. Ћна даже
редко целовала его:  ведь  она  была женою врача,  и  знала,  что  может его
заразить,   и  боЯлась  его  целовать.   “  нее  была  своЯ  комната,   где,
прозрачноликаЯ,  как  икона,  проводила она  на  шезлонге целые дни,  читала
толстые журналы в цветных обложках, спала при открытой форточке и кашлЯла.
     ‘ двумЯ старшими братьЯми или с отцом он любил ходить купатьсЯ в …рике,
в купальнЯх Њихайлова под семинарией; но с соседЯми-кадетами иногда уходил к
собору,  где стоЯла спасательнаЯ будка, обвешаннаЯ пробковыми кругами, и жил
спасатель,  здоровенный мужчина,  вечно пьЯный:  летом он спасал, а осенью и
зимою ходил к своим "спасенникам" просить на водку.
     Ќа берегу в  этом месте росли старые ветлы,  и  в  воде на песчаном дне
переплетались их  корни.  Џереплет этих корней и  был  точно невод водЯного:
каждое лето здесь тонуло несколько человек,  запутавшись ногами в  корни,  и
каждое  лето  спасателю удавалось выволочь  за  волосы  человек  двадцать  -
тридцать.  ђебЯта говорили даже, что живет тут в омуте чудовище сом, пудов в
сорок, и что это он хватает за ноги народ.
     ’ем любопытнее было купатьсЯ именно здесь, а не в бессомовных купальнЯх
с деревЯнным полом, где и утонуть-то даже было нельзЯ. € однажды запуталсЯ в
корнЯх,  нырЯЯ,  его товарищ,  маленький кадет ‚асЯ,  а  дежуривший на лодке
спасатель кинулсЯ его вытаскивать и вытащил.
     ‚асЯ был  сын пехотного капитана,  жившего рЯдом с  ними,  и  спасатель
заходил к  нему  в  тот  же  день,  и  потом стал ходить часто,  когда олень
испортил воду и народ перестал уж купатьсЯ.
     Ќо один раз осенью он зашел и к ним,  пьЯный, и стал требовать на водку
у отца,  -  за что?  - за то, что и его маленького сына он мог бы вытащить в
случае чего,  как вытащил кадета,  что он - спасатель, и ему все равно, кого
спасать,  и раз спасательство его ремесло, то должно оно кормить его круглый
год: он не виноват, что зимой люди не купаютсЯ и не тонут.
     Ћтец вздумал прогнать его,  ничего не давши,  а он, пьЯный, накричал на
отца.  Њать из  своей комнаты понЯла это так,  что кто-то  из  ее  мальчиков
утонул, и, слабаЯ, умерла от страху.
     …е  хоронили в  Ясный  теплый  день,  когда  падали листьЯ и  сверкала,
мелькаЯ в глазах, паутина.
     Џотом  началась гимназиЯ,  длиннаЯ,  почти бесконечнаЯ...  „ревний чех,
директор,  крикливый старец,  по  фамилии  ’ихий,  синие  мундирчики,  серые
шинели, отметки.
     ‚ партию вступил он в восьмом классе и был эсер,  как и старшие братьЯ,
уже студенты.  ”евральскаЯ революциЯ застала его тоже студентом-юристом,  но
уже к  августу он  называл себЯ левым эсером,  а  в  октЯбре стал убежденным
большевиком.
     € там, откуда ехал теперь в форде, был комиссаром суда...
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     - “ вас есть еще папиросы, товарищ? - чинно говорит рЯзанец студенту.
     Ѓыть чинным,  когда за тобою,  возможно,  гонЯтсЯ,  когда ты, возможно,
обойден, отрезан... - это входит в законы игры.
     - ‚ам ‘тамболи или Ђсвадурова? - осведомилсЯ студент так же чинно.
     ’рещали спереди и сзади колеса линеек, фыркали лошади, гудели и пыхтели
машины.
     - •о-ду... „авай хо-ду!..
     ‚се тверже становилось длЯ глаза кругом, все резче желтела пшеница, все
могучее зеленел табак...
     “тро.  Џрекрасное крымское шоссе.  Ђвтомобиль...  Џравда,  не  пришлось
заснуть ночью, но это что же? €ногда это тоже входит в законы игры.
     ’ак,  развиваЯ возможно полный ход, в белизну, Ясность и свежесть утра,
вместе со многими другими спереди и сзади,  ворвалось шесть человек,  не так
давно бывших детьми,  похожих на детей и  теперь,  -  на детей,  рожденных в
разных концах ђоссии.


        II

     ѓромозд автомобилей,  фаэтонов,  линеек и подвод как-то осел на полевом
шоссе,  как мыльнаЯ пена;  попадались встречные из города и говорили, что ни
со  стороны Љерчи,  ни  от ‘евастополЯ,  ни от …впатории пока еще не слышно,
чтобы шли белые,  а  вагоны,  -  товарные и цветные,  -  усиленно,  поезд за
поездом, гонЯт на север.
     Џерестали ругать эвакуацию.  Џошли  свободнее.  ‚змыленным лошадЯм дали
вздохнуть.
     ”орд въехал в город в шесть утра по-советски.
     офер был грузин Џааташвили, низенький, но ловкий человек, лет тридцати
двух,  с небольшой,  смолЯной,  поседевшей теперь от пыли,  бородкой, весь в
коже с головы до ног:  кожаный картуз,  куртка, шаровары, высокие сапоги. Ћн
так же,  как и другие, не знал, кому принадлежал раньше тот форд, которым он
правил.   Љонечно,   была  когда-то   она  чьЯ-то  частнаЯ,   эта  новенькаЯ
ультрамариноваЯ каретка,  очень нежнаЯ и хрупкаЯ на вид, но крепкаЯ, легкаЯ,
красиваЯ.  ’ри  месЯца назад  он  возил  в  ней  министров бывшего крымского
правительства, а при большевиках осталсЯ возить комиссаров, теперь же вместе
с ними ехал куда-то,  однако дальше этого города,  по улицам которого не так
давно он возил крымских министров,  ему не хотелось двигатьсЯ.  Ѓыло упрЯмое
желанье не  только не  ехать дальше,  но  и  машину присвоить себе  в  общей
суматохе,  а потом продать ее англичанам.  Ѓыл слух,  что вместе с „еникиным
идут англичане,  и он думал, что они могли бы ее купить. ’огда с деньгами он
уехал бы в ѓрузию.
     Ќо комиссары привыкли уже к тому,  что никакой извозчик и никакой шофер
не  везет в  подобных случаЯх по  доброй воле,  и,  не сговариваЯсь даже,  а
только переглЯнувшись,  стали следить за ним, а когда подъехали к вокзалу, -
трое пошли узнать, нельзЯ ли сесть в поезд, а трое остались стеречь шофера и
машину.
     Ќебольшой дворик вокзала был  весь забит людьми и  подводами,  и  форду
пришлось  остановитьсЯ в  хвосте  других  автомобилей и  подвод,  далеко  за
воротами на улице, против скучного серого зданиЯ тюрьмы.
     Џааташвили оглЯделсЯ кругом,  потер что-то в машине маслЯной трЯпочкой,
налил  воды  в  резервуар (рЯдом была  будка с  краном) и  сказал,  беспечно
вытираЯ руку о свою куртку:
     - •леба купить надо...  •леба-хлеба-хлеба...  - и пошел было к одной из
лавчонок, приютившихсЯ между тюрьмой и вокзалом.
     Ѓежать теперь он  не  хотел,  он думал только сообразить на месте,  где
можно спрЯтать машину, когда комиссары уедут с поездом.
     Њелькнула ЯснаЯ мысль,  что  лучше всего спрЯтать здесь в  каком-нибудь
скверном коровнике,  где никто не подумает искать автомобиль.  Љак раз тут у
него был хороший знакомый, лавочник, тоже кавказец.
     Ќо только что он двинулсЯ было,  легко,  как все горцы,  шагаЯ,  -  его
нагнал латыш и  положил на плечо левую руку,  а  в правой уже блестел матово
наган,  и  рука эта оказалась так крупна,  что наган в ней был,  как детскаЯ
свистушка...
     - Људа, товарищ?
     - џ куда - сказал тебе... •леба.
     € сердито вскинул на него грузин огненный глаз.
     - ’оварищи купЯт.
     € латыш слегка повернул его обратно к форду.
     Џааташвили циркнул через зубы, дернул плечом.
     - …ще хорошо... пускай куплЯют.
     Њожно было и подождать.  —то они уедут с поездом, казалось непременным,
а тогда при машине останетсЯ он.
     ‚есело сказал латышу рЯзанец, кивнув на вокзал головою:
     - Љажись, ничего, спокойно.
     Ђ полтавец презрительно махнул рукой на южный берег:
     - ќ-э... горЯчку там пороли здрЯ...
     Ќо сердитый грузин метнул правым глазом,  -  левый он щурил, - в небо к
востоку.
     - Ђ  это  тебе  что?..  Ђ?  Џилав?..  €ли  это  кебаб?..  Ѓатум  бывал?
Џилав-кебаб кушал? ‚он! ‘мотри!
     „овольно глЯнул  на  полтавца,  уничтожающе на  латыша и  раздул тонкие
ноздри.
     ‘ востока двигалсЯ аэроплан,  казавшийсЯ пока еще не больше орла, но не
"альбатрос",  не "таубе",  не "блерио",  не "фарман",  к которым приглЯделсЯ
глаз на германском фронте.
     - Ђнгличанин, - сказал сердито-довольно грузин. - орт.
     ђЯзанец свистнул.
     - ’еперь держись наши... начнет, сукин сын, бомбы в поезда швырЯть.
     - Ђ вокзал!..  Љакой же смысл в поезда,  товарищ? Ќалицо ведь вокзал, -
встревожилсЯ латыш.
     Џолтавец энергично махнул  сверху  вниз  обеими  руками,  сам  присел в
коленЯх и поЯсе и добавил:
     - Ћт-туда, к черту!
     Ќо тем же торжествующим тоном спросил грузин:
     - Ђ это?.. ешлык? - и указал пальцем пониже в ту же сторону неба.
     Џрисмотрелись,  закрывшись руками от солнца,  и увидели новую черточку:
второй шорт.
     - •леба! •леба готовить надо! - ‘ердито и решительно грузин шагнул было
снова к лавочке, но латыш снова удержал его за плечо.
     - ‡ачем тебе тратитьсЯ?  -  кивнул рЯзанцу, и тот пошел косопузой своей
общегубернской мещерЯцкой походкой,  как петух на Ястреба в небе, поглЯдываЯ
на бипланы.
     Ћднако  не  одни  они  только заметили врага.  Љругом затыкали руками в
небо,  заволновались, и уж различалось среди нестройного живого шума ровное,
тихое пока  жужжанье машины.  Ђ  какой-то  молодой парень,  около стоЯвший с
возом, вскрикнул вдруг, точно увидал судьбу:
     - €м же оттеда всех нас видать! ‚ любого бей!
     € другой,  постарше,  в солдатской шинели внакидку,  влил в слова общую
догадку:
     - ‘тало быть,  поэтому наших гонют!..  Ћни,  может,  часа через три тут
будут!..
     Џоспешно скользЯ в  толпе,  подошли к  своему форду  студент,  еврей  и
татарин. ‘тудент был возбужден и пререкалсЯ с татарином.
     - „ернуло его сказать: "на машине"! ‚от и поезжай теперь на машине!
     - ‘корей ихнего поезда на Џерекоп будем! —то? скажешь - нет? Ќеправда Я
говорю? - горЯчилсЯ и татарин.
     Ђ еврей смотрел тревожно на подходивший биплан и говорил:
     - ќто таки так, что ему ровно ничего не стоит послать сюда пару бомб!..
—ем он рискует? Ђ?
     Џотом студент передал латышу и полтавцу, что коменданта на вокзале рвут
на  части,  и  его так и  не  добились,  что какой-то его помощник,  матрос,
спросил на ходу:  на чем приехали?  -  а татарину вздумалось сказать:  -  Ќа
машине!  - €м ответили: - Ђ на машине, так и гоните ее за Џерекоп!.. - Џотом
все стали кричать:  -  Ђэропланы!..  - ЏоднЯлась суматоха. Њатрос кричал уже
где-то  дальше,  что  беспорЯдку и  паники он  не  допустит,  что  эвакуациЯ
плановаЯ...
     Џодошел рЯзанец с целым белым хлебом в руках и сказал:
     - „ерут, однако, черти!.. Ќу Я им свою цену поставил, чертЯм!
     Ђ когда услышал, что говорил студент, сразу решил:
     - —то нам, плацкарту что ли ждать? ‚али в вагоны, куда попало!.. Ђйда!
     Ћднако татарин,  который все еще держалсЯ хозЯином Љрыма,  сказал своим
гостЯм горЯчо и убедительно и даже руку прижал к сердцу:
     - ѓаспада!..  џ  извинЯюсь!..  Њы  скорей их на Џерекоп будем,  честное
слово даю! ’ут оно сейчас бомба кидать будет! —естное слово!
     †ужжанье мотора вверху стало Явственней.
     - ќх, зенитного орудиЯ нет! - пожалел латыш.
     Љак раз в это времЯ двинулсЯ уже до краев переполненный поезд:  даже на
крышах сидели.
     - •лопцы!  -  горестно выкрикнул полтавец.  - ќ-эх!.. Ѓыло бы сидать на
крышу! •о-ди-ли, матери вашей черт! - перекатил он глаза с татарина на евреЯ
и с евреЯ на татарина.
     - Ќу,  однако, товарищи, сейчас мы можем добыть себе места! Ќовый поезд
составлЯть будут. џ думаю! - выкрикнул еврей.
     Ђ полтавец ответил ему шутливо, но с сердцем:
     - „умай, Њойше, думай!..
     - Џока они подадут поезд -  бомбардировка начнетсЯ,  - спокойно вставил
латыш, а студент, может быть, считаЯ себЯ несколько виноватым, что ничего не
добилсЯ на вокзале, продолжил:
     - Ђ  этот  поезд  непременно обстрелЯют,  какой  пошел!..  Ћдним словом
теперь: не скоплЯйсь! ђасходись!
     € курносый рЯзанец решил дело одним лихим подбросом головы:
     - Ќу-к что ж! „елов куча!.. Ќа своей машине и поедем!.. Ѓелым чертЯм ее
оставлЯть, в сам деле? …дем!..
     - ‘адимсЯ, ну! - заспешил еврей.
     €  сбитый было с  позиций татарин просиЯл и опЯть принЯл хозЯйский вид,
уверЯл честным словом, что они скорее поезда приедут в Џерекоп.
     - € даже с комфортом, - согласилсЯ теперь с ним и студент.
     - Љонечно...  Љак у себЯ дома,  - подхватил рЯзанец. - Ђ то "на крыше"!
Љрыша, брат, вещь такаЯ: за железо зубами держись, а то слетишь!..
     - Ќу-ка,  товарищ шофер!  -  кивнул грузину латыш, но кожаный маленький
человек ответил твердо:
     - џ нэт!.. Њене жена тут... двое дети... Ќэт!..
     € замотал головой.
     ‹атыш  поднес  ко  лбу  его  свой  наган  и,  нагнувшись к  самому уху,
прошептал:
     - ‘ейчас же садись на место!.. ‘лышишь?
     ѓрузин оглЯнулсЯ и поглЯдел на него долго, зло и дико, как оглЯдываетсЯ
и  глЯдит норовистаЯ лошадь на того,  кто ее ударил кнутом по лЯжкам,  потом
стал привычно возитьсЯ над машиной.
     €  когда  после обычного шипеньЯ,  фырканьЯ и  перебоев ультрамариновый
форд,  от шоссейной пыли почти белый,  приобрел,  наконец, вновь способность
пожирать пространство,  латыш,  держа в большой своей,  тугой,  красной руке
матово-черный наган,  уселсЯ спереди, рЯдом с кожаным человеком, надевшим на
глаза сетчатые консервы.
     - Људа? - кратко и мрачно спросил Џааташвили.
     - Ќа Џерекоп! - ответил латыш. - “лицу знаешь?
     Џааташвили чуть кивнул головой.
     †ены у него тут не было, - были две-три знакомых девицы из гулЯщих, - и
он знал,  что в таких случаЯх,  как теперь, беглецы беспощадны, что выбора у
него  нет,  что  извозчиков избивают  до  полусмерти и  все-таки  заставлЯют
везти...  Ќо он думал,  что где-нибудь в  дороге удастсЯ намеренно испортить
машину.  „есЯток способов того, как можно привести машину в негодность, было
известно  и  ему,  как  всем  шоферам.  €спортивши  машину,  он  вынудил  бы
комиссаров ехать  дальше  на  мужицкой  подводе,  а  сам  бежал  бы.  Џотом,
вернувшись, исправил бы, что надо, а сам уехал обратно.
     €, точно незаметно все времЯ следЯ за тайным ходом его нехитрых мыслей,
латыш приблизил к нему большое мЯсистое бритое лицо и прошептал на ухо:
     - Ђ если машина у тебЯ испортитсЯ - убью!
     € замелькали около дома города, который еще вчера утром считалсЯ своим,
в котором вчера еще чуЯлось свое начальство - Љрымревком, от которого, может
быть,   идут  еще  к  ним,  комиссарам,  на  места  деловые  бумаги.  ’еперь
начальство,  конечно, уехало, город почти ничей, а через два-три часа, может
быть,  будет определенно чужой, и шестерым, катившим в форде, было несколько
неловко глЯдеть на дома и на прохожих.
     Љакой-то  толстый,  прилично одетый,  насмешливо кивнул  им  головой  и
прокричал:  -  ‘частливой дороги!..  -  „ве  барышни в  открытом окне весело
захлопали при виде их в ладоши и запищали:  -  “ра!  - Ђ мальчишка бросил им
вдогонку камень, пропевши пронзительно:

                џблочко, Яблочко ка-тит-сЯ!
                ‚ласть советскаЯ д'убираетсЯ!


        III

     ‘ело  Ѓешурань было  когда-то  татарской деревней с  мечетью,  но  ушли
отсюда татары в  тот  злой  год,  когда ушло  их  не  меньше трехсот тысЯч в
’урцию,  а  здесь поселились выходцы из Њелитопольского уезда,  отцы которых
попали  в  Ќовороссию незадолго  перед  тем,  при  светлейшем Џотемкине,  из
Ђстраханской губернии, с ‚олги.
     Љрым так Љрым.  Џочистили колодцы, напЯлили соломенные поволжские крыши
на  безверхие татарские сараи;  заново  обмазали  стены  глиной;  позапахали
земли,  обсеЯлись и  стали  быть.  Џлодились,  умирали...  Ќа  месте  мечети
построили церковь,  и на открытии и освещении храма тогда первый их батюшка,
о.‚асилий, сказал памЯтное слово о бескровной победе креста над полумесЯцем.
€ так прочувствованно сказал он это слово, что все плакали и обнимались, как
на Џасху, и семнадцать ведер вина выпили тогда, и все были врозволочь пьЯны,
даже бабы и малые ребЯта,  и о.‚асилий устроил тогда борьбу на поЯсках, и ни
один мужик побороть его,  грузного,  хоть и молодого,  не мог, и перепить не
мог,  и  переплЯсать не  мог...  €  пока  жив  был  о.‚асилий,  -  а  он  до
севастопольской войны дожил,  -  бешуранцы хвалились даже и  в  городе своим
попом. "—то, - скажут, - у вас тут за попы? Њелочь! Ђ вот у нас, в Ѓешурани,
поп, отец ‚асилий, так это уж истинно по-оп!.. Ћрел!.."
     Џоначалу не было жалоб на землю:  земли хватало.  Ќо поселились невдали
немцы-колонисты  с  огромными  красными  и  пестрыми  коровами  и  курносыми
свиньЯми, болгары-капустники и овцеводы, и год от году больше трещал полевой
зипун на  мужицких плечах,  а  десЯтка через два  лет после турецкой войны и
совсем из  этого  зипуна выросла Ѓешурань,  стали почковатьсЯ и  уходить:  в
извозчики на южный берег,  в портовые в ‘евастополь и …впаторию,  девки -  в
горничные и нЯни.
     ‘ильно  убавила  народ  война  с   германцем,   так   что   стали  даже
задумыватьсЯ: ловко ли? •орошее, конечно, средство от малоземельЯ, однако не
задичала бы в отделку землЯ?..
     € когда свалили царЯ и бросили фронт вместе с другими русскими мужиками
также и бешуранцы, встречали их столь же радостно, как прадеды когда-то речь
о.‚асилиЯ о  победе креста над полумесЯцем.  ‚се казалось Ясно Я  просто,  и
никакой не было опаски.
     - Ђ немцу,  -  говорили, - нешь не надоело в окопах жить? € немец тоже,
брат,  вот-вот по домам рассыплетсЯ.  -  †дали этого.  Ћднако немец пошел не
домой,  а  прЯмехонько в  Ѓешурань за  ними  следом.  Џрогромыхал через село
тЯгчайшими  обозами,   прогремел  оркестром  музыки,  просверкал  на  солнце
лакированными касками, показал, какие у него кони (шею вдвоем не обхватишь),
брал овес,  сено и правильные давал расписки,  у кого именно и сколько взЯл;
понимал,  когда спрашивали:  когда и  кто  уплатит?  -  и  отвечал важно:  -
Љо-мен-да-тура.   -  Ѓешуранцы  снимали  шапки  и  смотрели  вслед  форменно
подвЯзанным хвостам на  жирных лошадиных крупах и  блиставшим шинам  крепких
зеленых колес.
     Ћт  немцев хоть расписки остались,  но перед немцами то же самое делали
свои:  брали овес и  сено,  лошадей и  повозки,  хлеб и скот,  -  и денег не
платили, не давали даже расписок.
     Њного твердых хозЯев было в  Ѓешурани,  и  тверже всего знали они одно:
кто друг мужику,  тот должен ему давать,  а  не с  него брать,  а кто у него
берет,  тот  -  Явный враг.  —то помещичьи земли надо было взЯть и  поделить
миром,  это было Ясно,  как божий день,  но не было никаких помещиков вблизи
Ѓешурани.  ‡авидовали ‹иповатке - за двадцать верст, ‡уе - за двадцать пЯть,
- там были имениЯ богатых караимов,  и точно известно всем было:  по скольку
десЯтин прирезу досталось там на каждый двор.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     €  как-то само собою так вышло,  что миром стали править пЯть стариков:
Ќикита ”ролов, …влахов Ђндрей, Ђкишин €ван, Џатрашкин Џров, самый зажиточный
на  селе,  и  церковный староста,  Њатвей Љондратьич,  слегка припадающий на
левую ногу.


        IV

     Ћбогнувши город  слева,  по  старой  перекопской дороге,  каретка ехала
плавно, четко стуча мотором, чуть покачиваЯсь на тугих рессорах.
     ’у матерински ласкающую благодать земли,  которую люди чувствуют во всю
ширь и глубь только в летних полЯх, когда хлеба кругом, уже начинаЯ желтеть,
волнуютсЯ тЯжко  и  сыто,  -  чувствовали каждый  по-своему  и  эти  шестеро
убегавших.
     Џравда,  осторожный  еврей  из  Љаменца,  когда  проезжали  невдали  от
‘арабуза и пришлось пересекать евпаторийскую ветку на полустанке,  предлагал
попытатьсЯ устроитьсЯ на поезде здесь, бросив свою машину, но так как грузин
поддержал евреЯ,  то  латыш упрЯмо решил ехать дальше на  форде хотЯ  бы  до
самого  ЊелитополЯ,  не  только  до  Џерекопа,  и  опЯть  пригрозил кожаному
человечку наганом.
     Ћстальные даже не  думали:  за них решила всесильнаЯ детскаЯ жадность к
простору, к свободе, к ласке земли под теплым солнцем... Џроснулось детское,
но  разве  знают  дети,  что  такое опасность!  „а  и  какаЯ опасность может
почудитьсЯ в  колдовской летний день!..  €менно эти-то тихие полЯ и казались
гораздо более безопасны,  чем рельсы и поезд:  никакой шорт не будет гнатьсЯ
за  маленькой кареткой и  бросать в  нее  бомбы.  „еревни же,  через которые
пришлось  проехать,   были  мирны,   и  хотЯ  вынимались  на  всЯкий  случай
револьверы,  когда мелькали улицы, но улицы эти везде почти были пустынны, и
только собаки вели себЯ, как все собаки на земном шаре: страстно лаЯ, стаЯми
гнались за кареткой,  потом отставали,  чихали от пыли и гари,  терли лапами
носы и умолкали.
     Њашина работала неутомимо,  и, уклонившись по исторической дороге круто
в  степь,  вдаль от всЯких рельсовых путей,  все стали чувствовать себЯ так,
как в открытом море:  мы и никого больше...  чуть повыше - небо, чуть пониже
землЯ, а мы - в середине.
     „аже остановились,  отъехав верст двадцать от полустанка. Џравда, нужно
было что-то сделать над машиной, но не мешало и радостно оглЯдетьсЯ кругом и
размЯтьсЯ.
     ‘тудент,  любивший в детстве снегирей и зимние березы,  пеночек и кусты
крыжовника,  успел  сорвать десЯтка два  васильков и  куколЯ и,  вертЯ их  в
руках, говорил шутливо:
     - ќка историЯ!.. Љрасивые цветы, и растут они рЯдом, а сложить вместе -
дико:  розовые с  синим -  никак не  вЯжетсЯ...  €  не  пахнут...  џ,  когда
мальчишкой был,  любил в  „евичинский лес ходить за ландышами...  ‚о-о какой
веник приволокешь!..  Ѓыл там какой-то бабий скит,  в  лесу,  в  дубовом,  -
потому и лес „евичинский...  Љак раз напротив, длЯ пущей веселости этих баб,
через речку,  был лес Ђрхиерейский,  - монахи там кое-какие жили... Ђ то еще
есть у  нас под ’амбовом ’регулЯевский монастырь...  —удное название!..  ’ри
монаха  будто  гулЯли  там  в  сосновом  лесу,   -  в  результате,  конечно,
монастырь...  ‘молой  там  здорово пахло!..  ЉостЯника,  грибы  -  волнушки,
сыроежки,  разнаЯ такаЯ штуковина...  ’уда летом,  бывало, на лодках едут по
…рику,  потом по Љоренной...  ‚  праздники,  например,  -  весь ’амбов!..  ‚
"ќльдорадо",  в  ’регулЯев...  Њастеровщина,  чиновнички с ливенками!..  ’ак
задували,  - мое почтенье! ѓимназисты, семинары... ‘еминары, конечно, голоса
свои  показывали...  Ћттуда  ночью  -  пьЯным-пьЯно!..  €  главное,  ведь  в
перегонку!..  Ђ речка узкаЯ, - хлоп! - сцепились веслами, - весло пополам!..
Џой-дет ругнЯ!.. Љ утру кое-как до ’амбова доберутсЯ...
     ѓоворил  он  не  "’амбов",  как  пишут,  а  "’анбов",  как  говорЯт все
природные  тамбовцы.  ѓолос  у  него  был  мЯгкий,  бархатный,  рокочущий от
крупного кадыка на шее, длинной и белой.
     - Ђ  черногузы у  вас  там  е?  -  справилсЯ,  лучась  карими  глазами,
полтавец. - Њабуть, черт мае?
     - Ђисты, что ли?.. Ќет... у нас аистов нет.
     - ќге!  Ђ у нас же их!.. —уть дэ калюжа у полi, - там зараз и черногуз:
жаб ловэ!
     ‹атыш забрал в  руку несколько колосьев пшеницы и  считал зерна.  Џотом
сказал, крутнув головою:
     - Ѓо-ольшой урожай!.. “ нас, в ‹атвии, немыслимый...
     Џотом ударил каблуком подкованных немецких ботинок в землю и еще глубже
ударил в  то  же место,  взЯл горсть земли на ладонь и  всмотрелсЯ,  пригнув
голову, втЯнул запах сыроватого чернозема и опЯть крутнул головою:
     - Ќу и землЯ тут!
     - џхши?.. •ороша? - спросил польщенный татарин.
     - ‘ильнаЯ землЯ!
     - ’атарин пахал!..  ‘колько... может, тыщу лет, Я не знай, - татары тут
жили.
     ‘мотрел на всех победно, и глаза гордо сиЯли.
     - †или-то татары, а пахали, должно, наши: пленные, - вставил студент. -
‚едь ваши татары крымские известные разбойники были!  Ћни  ведь даже и  нашу
губернию  разорЯли  во  времЯ  оно.  ќто,  может,  мой  прапрадед  у  твоего
прапрадеда в плену был да землю ему пахал! ‚от как, скажи лучше!
     €  студент дружелюбно похлопал татарина по спине,  а  тот поднЯл брови,
выпЯтил губы, пожал плечом:
     - Џочем ты знаешь?.. ‡ачем так говоришь?.. Ќе надо так говорить!
     Ќо, видимо, был доволен, что не его прадед пахал тамбовскую землю.
     ЏредставлЯЯ свое, сказал латыш:
     - “  нас  около  городов в  апреле месЯце плохой очень воздух в  полЯх:
удобрЯют из ватеров.
     - Ћтличное удобрение,  что ж!  - знающе отозвалсЯ еврей. - ‚от в Љитае,
например,  Я читал,  -  то же самое... Љонеч-но, чем народ... или лучше, так
сказать, нациЯ - культурнее...
     - ’ем она больше насчет ватеров понимает, - проворно закончил рЯзанец.
     Ђ Џааташвили,  который уже облазил кругом машину,  вставил в общий смех
мрачно:
     - Љушать хочу... •леба!
     „али хлеба ему и сами ели, и татарин сказал, нарочно