ефона,  адъютант  командира,  находившегосЯ не  вместе  с  €ваном
”едоровичем, а на берегу реки, все времЯ бубнил на своем условном Языке:
     - Њама слушает...  мама слушает...  Љто?  ‡дорово,  тетЯ!..  Њало слив?
‚озьми у племЯнника...  Њама слушает, мама слушает... “ нас все в порЯдке. Ђ
у вас?..  „айте им жару!.. ‘естричка! ‘естричка! ‘естричка! ’ы что, заснула?
Ѓратец просит подсобить огоньком налево...
     Ќет,  не мысль о возможности собственной гибели и гибели жены,  даже не
чувство ответственности за жизни людей,  а сознание того,  что все это можно
было предусмотреть и тогда не было бы того тЯжкого положениЯ,  в котором они
очутились, терзало душу €вана ”едоровича.
     Ћн  все-таки  разбил  отрЯд  на  несколько групп  и  в  каждую назначил
командира и заместителЯ по политической части и каждому назначил свое место,
где  можно  будет  потом базироватьсЯ.  Ћдним из  этих  новых мелких отрЯдов
должен  был  командовать прежний  командир вместе  со  своим  заместителем и
начальником штаба.  Ћни должны были представлЯть общее командование длЯ всех
отрЯдов и,  так  как  их  будет  теперь немного,  по-прежнему базироватьсЯ в
ЊитЯкинских лесах.
     €ван  ”едорович  подготовил  командиров и  бойцов  к  тому,  чтобы  они
продержались здесь,  в балке, до наступлениЯ ночи, а потом во главе с ним, с
€ваном ”едоровичем,  прорвались через  кольцо противника в  степь.  Ђ  чтобы
людЯм легче было уйти после прорыва,  €ван ”едорович произвел внутри отрЯдов
разбивку на еще более мелкие группки в  три -  пЯть человек,  которые должны
были уже спасатьсЯ каждаЯ своим путем.  …го самого с  женой обещал на  времЯ
укрыть в надежном месте старик Ќарежный.
     €ван ”едорович знал,  что  часть людей погибнет во  времЯ прорыва,  что
часть  будет  переловлена,  что  найдутсЯ  и  такие,  кто  не  погибнет,  но
смалодушествует и  уже не придет в  назначенное место,  на базу.  €  все это
тЯжким моральным грузом ложилось €вану ”едоровичу на  душу.  Ќо он не только
не делилсЯ ни с  кем своими переживаниЯми,  а  его лицо и  жесты,  и все его
поведение были обратны тому,  что он переживал.  ‹ежа в  кустах,  маленький,
складный, румЯный, обросший темной мужицкой бородой, €ван ”едорович исправно
бил по противнику и перекидывалсЯ шутками со стариком Ќарежным.
     ‚ лице у Ќарежного было что-то молдаванское,  даже турковатое: борода с
курчавинкой,  чернаЯ, смолистаЯ, глаза черные, быстрые, с огоньком. ‚есь он,
подсушенный,  как стебель на  солнце,  с  широкими сильными сухими плечами и
руками, при кажущейсЯ медлительности движений, был полон скрытого огнЯ.
     Љак ни тЯжело было их положение, оба они казались довольными и взаимным
соседством и нельзЯ сказать, чтобы уж очень сложным разговором, который вели
между собой.
     Џримерно через каждые полчаса €ван ”едорович с  посверкивающей в глазах
его лукавой искрой говорил:
     - Ќу, Як, Љорний ’ихонович, трошки жарко?
     Ќа что Љорней ’ихонович не оставалсЯ в долгу и отвечал:
     - ’а не можу сказать, щоб прохладно, но ще и не жарко, €ван ”едорович.
     Ђ если немец особенно наседал, €ван ”едорович говорил:
     - Љоли б  вин мав миномети да пидкинув бы нам огурков,  вот тоди б  нам
дюже жарко було! Ђ, Љорний ’ихонович?
     Ќа  что  Љорней ’ихонович опЯть-таки не  оставалсЯ в  долгу и  спокойно
отвечал:
     - ™об такий лис закидать, треба богато огурков, €ван ”едорович...
     €  вдруг  оба  они  сквозь вихрь автоматного огнЯ  услышали нарастающий
издали,  со  стороны  Њакарова џра,  стрекот моторов.  Ќа  секунду они  даже
перестали стрелЯть.
     - —уешь, Љорний ’ихонович?
     - —ую.
     €ван ”едорович предостерегающе повел глазами в  сторону жены и  вытЯнул
губы в знак молчаниЯ.
     Џо  дороге,   не  видной  отсюда,  двигалсЯ  на  подмогу  немцам  отрЯд
мотоциклистов.  „олжно быть,  его  услышали в  разных местах балки.  ’елефон
лихорадочно заработал.
     ‘олнце уже закатилось, но луна еще не взошла, и сумерки не надвинулись,
и  тени  ушли.   ‚  небе  еще  тлели  множественные  тихие  светлые  краски,
переходЯщие одна в другую, и на земле, на кустах и деревьЯх, на лицах людей,
на ружьЯх и  разбросанных по траве стрелЯных гильзах,  -  на всем лежал этот
странный  меркнущий свет,  готовый  вот-вот  быть  поглощенным тьмою.  ‚сего
несколько мгновений постоЯла эта неопределенность -  ни день,  ни вечер, - и
вдруг  точно  какаЯ-то  сумеречнаЯ изморось или  роса  начала рассеиватьсЯ в
воздухе, оседать на кустах и на земле и густеть.
     ‘трекот    мотоциклов,    нарастающий   со    стороны   Њакарова   џра,
распространилсЯ по всей местности. Џерестрелка развивалась то там, то здесь,
все сильнее разгораЯсь у самой реки.
     €ван ”едорович взглЯнул на часы.
     - ’реба  тикать...   ’ерехин!   ‚  двадцать  один  ноль-ноль...   -  не
оборачиваЯсь, сказал он адъютанту у телефона.
     “  €вана  ”едоровича  было  условлено  с  командирами  групп  партизан,
рассеЯнных по  роще,  что  по  его  сигналу все  группы сходЯтсЯ в  ложбине,
выходЯщей в степь,  у старого граба. Ћтсюда они должны были пойти на прорыв.
ќтот момент уже наспевал.
     —тобы обмануть бдительность немцев,  две  группы партизан,  оборонЯвшие
рощу у самого „онца,  должны были задержатьсЯ долее других и демонстрировать
как бы последнюю отчаЯнную попытку переправитьсЯ через реку.  €ван ”едорович
быстро оглЯделсЯ, ища, кого бы к ним послать.
     ‘реди партизан, оборонЯвших вершину балки, находилсЯ один краснодонский
парень  -  комсомолец …вгений  ‘тахович.  „о  прихода  немцев  он  училсЯ  в
‚орошиловграде на курсах командиров Џ‚•Ћ.  Ћн выделЯлсЯ среди партизан своим
развитием,   сдержанными  манерами  и  очень  рано  сказывающимисЯ  навыками
общественного работника. €ван ”едорович испытывал ‘таховича на разных делах,
предполагаЯ использовать его  длЯ  свЯзи с  краснодонским подпольем.  €  вот
слева  от   себЯ   €ван  ”едорович  увидел  его   бледное  лицо  и   мокрые,
растрепавшиесЯ светлые волосы,  которые в  другое  времЯ  небрежными пышными
волнами  покоились  на   его  горделиво  вскинутой  голове.   Џарень  сильно
нервничал,  но  из самолюбиЯ не отползал в  глубь балки.  €  это понравилось
€вану ”едоровичу. Ћн послал ‘таховича.
     …вгений ‘тахович,  насильственно улыбнувшись,  пригибаЯсь худым телом к
земле, побежал к берегу реки.
     - ѓлЯди ж,  Љорний ’ихонович,  не  задержись и  ты!  -  сказал Џроценко
отважному старику, оставшемусЯ с группой партизан прикрыть отход.
     ‘  того  момента,  как  партизаны,  спрЯтавшиесЯ у  самой реки,  начали
демонстрировать   переправу   через   „онец,   здесь,   на   берегу   „онца,
сосредоточились  главные  силы  немцев,  и  весь  неприЯтельский  огонь  был
направлен на  эту часть леса и  на реку.  ‚изг пуль и  их щелканье в  кустах
сливались в один сплошной режущий звук.  Љазалось, пули дробЯтсЯ в воздухе и
люди дышат раскаленной свинцовой пылью.
     Џолучив  через  ‘таховича приказ  Џроценко,  командир  отрЯда  отправил
большую  часть  партизан на  сборный  пункт,  в  ложбину,  а  сам  во  главе
двенадцати человек осталсЯ прикрывать отход.  ‘таховичу было страшно здесь и
очень хотелось уйти вместе с другими,  но уйти неловко было, и он, пользуЯсь
тем,  что никто не следит за ним,  залег в кусты, уткнувшись лицом в землю и
поднЯв воротник пиджака, чтобы хоть немного закрыть уши.
     ‚  какие-то  мгновениЯ не  столь оглушающего сосредоточениЯ огнЯ  можно
было  слышать резкие  выкрики немецкой команды.  Ћтдельные группы немцев уже
вклинились в лес где-то со стороны Њакарова џра.
     - Џора, хлопцы, - вдруг сказал командир отрЯда. - Ђйда бегом!..
     Џартизаны разом прекратили огонь и бросились за командиром. ЌесмотрЯ на
то, что неприЯтель не только не убавил огнЯ, а все усиливал его, партизанам,
бежавшим по лесу,  казалось, что наступила абсолютнаЯ тишина. Ћни бежали что
было силы и слышали дыхание друг друга. Ќо вот в ложбине они увидели скрытно
залегшие одна возле другой темные фигуры своих товарищей.  €,  пав на землю,
уже ползком примкнули к ним.
     - Ђ,  дай вам боже!  -  одобрительно сказал €ван ”едорович,  стоЯвший у
старого граба. - ‘тахович тут?
     - ’ут, - не подумав, ответил командир.
     Џартизаны переглЯнулись и не обнаружили ‘таховича.
     - ‘тахович!  -  тихо  позвал командир,  вглЯдываЯсь в  лица  партизан в
ложбине.
     Ќо ‘таховича не было.
     - ’а вы,  хлопцы,  може, до того очумели, що не бачыли, Як его вбило! Ђ
може, кинули его десь раненого! - сердилсЯ Џроценко.
     - —то Я, мальчик, что ли, €ван ”едорович, - обиделсЯ командир. - Љак мы
с позиции уходили,  он был с нами,  целехонек. Ђ бежали мы по самой гущине и
не терЯли друг друга...
     ‚  это  времЯ €ван ”едорович увидел скрытно подползавшую к  нему сквозь
кусты  гибкую,  несмотрЯ на  преклонный возраст,  фигуру Ќарежного,  за  ним
тринадцатилетнего внука его и еще нескольких бойцов.
     - Ђх ты,  сердЯга!  „руг! - обрадованно воскликнул €ван ”едорович, не в
силах скрыть своих чувств.
     ‚друг он обернулсЯ и тоненько, слышно длЯ всех протЯнул:
     - ѓото-овьсь!..
     ‚ позах партизан, припавших к земле, поЯвилось что-то рысье.
     - ЉатЯ!  -  тихо сказал €ван ”едорович.  -  ’ы ж не отставай от менЯ...
…сли Я когда... …сли было что... - Ћн махнул рукой. - Џрости менЯ.
     - Џрости и ты...  - Ћна чуть наклонила голову. - …сли останешьсЯ жив, а
со мной...
     Ћн не дал ей договорить и сам сказал:
     - ’ак и со мной... „етЯм расскажешь.
     ќто было все, что они успели сказать друг другу.
     Џроценко тоненько крикнул:
     - Ћгонь! ‚перед!
     € первый выбежал из ложбины.
     Ћни не  могли дать себе отчета в  том,  сколько их  осталось и  сколько
времени они бежали.  Љазалось,  не  было уже ни дыханиЯ,  ни сердца;  бежали
молча,  иные еще стрелЯЯ на бегу.  €ван ”едорович,  оглЯдываЯсь, видел Љатю,
Ќарежного, его внука, и это придавало ему силы.
     ‚друг  где-то  позади и  справа по  степи раздалсЯ рев  мотоциклов,  он
далеко  разнессЯ в.  ночном  воздухе.  ‡вуки  моторов возникли уж  и  где-то
впереди; казалось, они обступали бегущих со всех сторон.
     €ван ”едорович дал сигнал,  и люди рассыпались,  ушли в землю, поползли
неслышно,  как  змеи,  пользуЯсь зыбким  светом луны  и  изрезанным рельефом
местности. ‚ одно мгновение люди исчезли из глаз - один за другим.
     Ќе прошло и нескольких минут, как €ван ”едорович, ЉатЯ, Ќарежный и внук
его  остались  одни  в  степи,  залитой  светом  луны.  Ћни  оказались среди
колхозных бахчей,  простиравшихсЯ на  несколько гектаров вперед и  вверх  и,
должно быть,  по ту сторону длинного холма,  вырисовывавшегосЯ своим гребнем
на фоне неба.
     - Ћбожди трохи,  Љорний ’ихонович,  бо  вже  нечем  дыхать!  -  €  €ван
”едорович бросилсЯ на землю.
     - ‘оберитесь с  силами,  €ван ”едорович,  -  стремительно склонившись к
нему и жарко дыша ему в лицо,  заговорил Ќарежный.  - Ќе можно нам отдыхать!
‡а той горкой село то самое, спрЯчут нас...
     € они поползли бахчами за Ќарежным, который изредка оборачивал на €вана
”едоровича и  на Љатю кремневое лицо свое с  пронзительными глазами и черной
курчавой бородой.
     Ћни  выползли на  гребень холма  и  увидели перед собой село  с  белыми
хатами и черными окнами,  -  оно начиналось метрах в двухстах от них.  Ѓахчи
тЯнулись до  самой дороги,  пролегавшей вдоль плетней ближнего рЯда  хат.  €
почти в тот самый момент,  как они выползли на гребень холма, по этой дороге
промчалось несколько немцев-мотоциклистов, свернувших в глубь села.
     Ћгонь автоматов по-прежнему вспыхивал то там,  то тут; иногда казалось,
что кто-то  стрелЯл в  ответ,  и  эти раскатистые звуки в  ночи отзывались в
сердце €вана ”едоровича болью и мраком. ‚нук Ќарежного, совсем не похожий на
деда,  белесый,  иногда робко  и  вопросительно подымал на  €вана ”едоровича
детские глаза, - и трудно было смотреть в эти глаза.
     Ќа селе слышны были резкие удары прикладов о двери, немецкаЯ ругань. ’о
наступала тишина,  и  вдруг  доносилсЯ детский  вскрик  или  женский  вопль,
переходивший в плач и снова вздымавшийсЯ до воплЯ-мольбы в ночи.  €ногда и в
самом селе,  и  мимо него,  и совсем в стороне взревывали мотоциклы -  один,
несколько,  а то казалось, - целый отрЯд движетсЯ. ‹уна вовсю сиЯла на небе.
€ван ”едорович, ЉатЯ, у которой саднила нога, натертаЯ сапогом, и Ќарежный с
внуком - все лежали на земле, мокрые и съежившиесЯ от холода.
     ’ак дождались они, когда все стихло и на селе и в степи.
     - Ќу,  пора, бо развиднЯе, - шепнул Ќарежный. - Ѓудем ползти по одному,
друг за дружкой.
     Џо  селу слышны были шаги немецких патрулей.  €зредка то там,  то здесь
вспыхивал огонек спички или зажигалки. €ван ”едорович и ЉатЯ остались лежать
в бурьЯне позади хаты,  где-то в центре села,  а Ќарежный с внуком перелезли
через плетень. Ќекоторое времЯ их не слышно было.
     ‡апели первые петухи. €ван ”едорович вдруг усмехнулсЯ.
     - ’ы что? - шепотом спросила ЉатЯ.
     - Ќемцы всех петухов порезали, два-три на все село поют!
     Ћни  впервые внимательно,  осмысленно посмотрели друг  другу в  лицо  и
улыбнулись одними глазами. € в это времЯ послышалсЯ шепот из-за плетнЯ:
     - ѓде вы? €дите до хаты...
     ‚ысокаЯ  худаЯ  женщина,   сильной  кости,  повЯзаннаЯ  белой  хусткой,
высматривала их через плетень. —ерные глаза ее сверкали при свете луны.
     - ‚ставайте, не бойтесь, нема никого, - сказала она.
     Ћна помогла Љате перелезть через плетень.
     - Љак вас зовут? - тихо спросила ЉатЯ.
     - Њарфа, - сказала женщина.
     - Ќу,  Як  новый  порЯдок?  -  с  угрюмой  усмешкой  спрашивал ее  €ван
”едорович,  когда и он, и ЉатЯ, и старик Ќарежный с внуком уже сидели в хате
за столом при свете коптилки.
     - Ђ  новый порЯдок ось  Який:  приихав до  нас  нимець з  комендатуры и
наложив шесть литров молока з коровы у день, та девьЯть штук Яець з курицы в
мисЯць,  -  застенчиво и  в  то же времЯ с какой-то диковатой женственностью
покашиваЯсь на €вана ”едоровича своими черными глазами, сказала Њарфа.
     …й было уже лет под пЯтьдесЯт,  но во всех движениЯх ее,  с  какими она
подавала на стол еду и убирала посуду,  было что-то молодое,  ловкое.  —исто
прибраннаЯ беленаЯ хата,  украшеннаЯ вышитыми рушниками,  была полна ребЯт -
мал мала меньше.  ‘ын,  четырнадцати лет,  и  дочь,  двенадцати,  поднЯтые с
постелей, дежурили теперь на улице.
     - џк два тыжднЯ,  так и нове завданнЯ сдавать худобу.  Ћсь дивитесь,  у
нашому сели не бильш, Як сто дворов, а вже в другий раз получили завданнЯ на
двадцЯть голов худобы, - ото вам и новий порЯдок, - говорила она.
     - ’ы ж не журись,  тетка Њарфа!  Њы знаемо их ще по осьмнадцатому року.
‚оны Як прийшли быстро, так и уйдуть!.. - сказал Ќарежный и вдруг захохотал,
показав  крепкие  зубы.  …го  турковатые глаза  на  кремневом загорелом лице
мужественно и лукаво сверкнули.
     ’рудно было даже представить себе,  что это говорит человек, только что
лицом к лицу видевший смерть.
     €ван  ”едорович искоса взглЯнул на  Љатю,  строгие черты  лица  которой
распустились в  доброй улыбке.  Џосле  многих суток боев  и  этого страшного
бегства такою молодой свежестью повеЯло на  €вана ”едоровича и  на  Љатю  от
двух этих уже не молодых людей.
     - Ђ  що ж Я бачу,  тетка Њарфа,  Як воны вас ни ободрали,  а у вас ще е
трошки,  -  подмигнув Ќарежному, сказал €ван ”едорович, указав кивком головы
на стол,  на который Њарфа "от щирого сердца" выставила и творог, и сметану,
и масло, и Яичницу на сале.
     - •иба ж вы не знаете,  що у доброй украинской хати,  Як бы ни шуровав,
всего не  съисты,  ни скрасты,  пока жинку не убьешь!  -  отшутилась Њарфа с
таким  девическим  смущением,  до  краски  в  лице,  и  с  такой  грубоватой
откровенностью,  что и  €ван ”едорович и Ќарежный прыснули в ладони,  а ЉатЯ
улыбнулась. - џ ж усе заховала! - засмеЯлась и Њарфа.
     - Ђх ты ж,  умнесенька жинка!  -  сказал Џроценко и покрутил головой. -
Љто ж ты теперь - колхозница чи единоличница?
     - Љолгоспница,  вроде Як в  отпуску,  пока немцы не уйдуть,  -  сказала
Њарфа.  -  Ђ  немцы считають нас ни  за кого.  ‚сю нашу колгоспну землю воны
считають за  германьским...  Як воно там -  райхом?  —и Як воно там,  Љорний
’ихонович?
     - ’а райхом, нехай ему! - с усмешкой сказал старик.
     - Ќа сходи зачитывали Якуюсь-то там бумагу,  -  Як его там, ђозенберга,
чи Як его там, злодиЯ, Љорний ’ихонович?
     - ’а ђозенберга ж, хай ему! - отвечал Ќарежный.
     - –ей ђозенберг каже, що колысь получим землю у единоличне пользование,
та не уси,  а  хто буде добро робити длЯ германьского райха и  хто буде маты
свою худобу та свий инвентарь.  Ђ Який же там,  бачите, инвентарь, коли воны
гонють нас  колгоспну пшеницу жаты  серпами,  а  хлиб  забирають длЯ  своего
райха. Њы, бабы, вже отвыкли серпами жаты! ‚ыйдем на поле, лЯжем пид пшеницу
от сонцЯ та спим...
     - Ђ староста? - спросил €ван ”едорович.
     - Ђ староста у нас свий, - отвечала Њарфа.
     - Ђх ты,  умнесенька жинка!  -  снова сказал Џроценко и  снова покрутил
головой. - Ђ де ж чоловик твий?
     - „е  ж  вин?  Ќа фронти.  Њий ѓордий Љорниенко на фронти,  -  серьезно
сказала она.
     - Ђ скажи прЯмо:  вон у тебЯ сколько детей,  а ты нас прЯчешь, - неужто
не боишьсЯ за себЯ и за них? - вдруг по-русски спросил €ван ”едорович.
     - Ќе  боюсь!  -  тоже  по-русски отвечала она,  прЯмо взглЯнув на  него
своими черными молодыми глазами.  -  Џусть рублЯть голову.  Ќе боюсь.  ‡нать
буду,  за что пойду на смерть.  Ђ вы мне тоже скажите:  вы с нашими, с теми,
что на фронте, свЯзь отселе имеете?
     - €меем, - отвечал €ван ”едорович.
     - ’ак скажите ж  нашим,  пусть воны бьютсЯ до  конца.  Џусть наши мужьЯ
себЯ не жалиють, - говорила она с убежденностью простой честной женщины. - џ
так скажу: може, наш батько, - она сказала "наш батько" как бы от лица детей
своих,  имеЯ в виду мужа, - може, наш батько и не вернетсЯ, може, вин сложит
свою голову в бою,  мы будем знать за що!  Ђ коли наша власть вернетсЯ, вона
будет отцом моим детЯм!..
     - “мнесенька жинка!  -  в  третий  раз  нежно  сказал €ван  ”едорович и
наклонил голову и некоторое времЯ не подымал ее.
     Њарфа  оставила Ќарежного с  внуком  ночевать в  хате:  оружие  их  она
спрЯтала и  не  боЯлась за них.  Ђ  €вана ”едоровича и  Љатю она проводила в
заброшенный, поросший сверху бурьЯном, а внутри холодный, как склеп, погреб.
     - ’рошки буде сыро,  да  Я  вам  прихватила два кожушка,  -  застенчиво
говорила она. - Ћсь сюда, тут солома...
     Ћни  остались одни и  некоторое времЯ молча сидели на  соломе в  полной
темноте.
     ‚друг ЉатЯ  теплыми руками обхватила голову €вана ”едоровича и  прижала
ее к своей груди.
     € что-то мЯгко распустилось в его душе.
     - ЉатЯ! - сказал он. - ќто все партизанство мы поведем по-другому. ‚се,
все  по-другому,  -  в  сильном  волнении говорил  он,  высвобождаЯсь из  ее
объЯтий.  -  Ћ,  Як болит душа моЯ!..  Ѓолит за тех,  кто погиб,  - погиб по
нашему неумению.  „а не все ж погибли?  џ ж думаю,  большинство вырвалось? -
спрашивал он,  словно бы ища поддержки.  - Ќичего, ЉатЯ, ничего! Њы в народе
найдем еще тысЯчи таких людей, Як Ќарижный, Як Њарфа, тысЯчи тысЯч!.. Ќе-ет!
Џускай этот  ѓитлер оглупил целую немецкую нацию,  а  не  думаю Я,  щоб  вин
передурив €вана Џроценка,  -  ни,  не може того буты! - Яростно говорил €ван
”едорович,  не  замечаЯ,  что он перешел на украинский Язык,  хотЯ жена его,
…катерина Џавловна, была русскаЯ.


     ѓлава тридцатаЯ

     Љак незаметно длЯ человеческого глаза под корнЯми деревьев и  трав,  по
трещинам и  капиллЯрным сосудам земли,  под  почвой,  бесшумно,  беспрерывно
сочатсЯ  в  разных  направлениЯх грунтовые  воды,  так  под  властью  немцев
степными,  лесными,  горными тропами,  балками, под крутыми берегами рек, по
улицам и  закоулкам городов и сел,  по людным базарам и черным ночным Яругам
двигались с  места на место миллионы мужчин,  женщин,  детей,  стариков всех
национальностей, населЯющих нашу землю.
     ‘огнанные с родных мест,  вновь возвращающиесЯ на родные места,  ищущие
таких мест,  где их не знают, пробирающиесЯ через рубежи фронта на свободную
советскую землю,  выбирающиесЯ из окружениЯ, бежавшие из немецкого плена или
из  концентрационных лагерей,  просто  брошенные нуждою  на  поиски одежды и
пищи,  поднЯвшие оружие длЯ борьбы с угнетателем -  партизаны,  подпольщики,
диверсанты,  агитаторы,  разведчики  в  тылу  врага,  разведчики отступившей
великой армии великого народа, - они идут, идут, неисчислимые, как песок...
     Џо  степной дороге от „онца идет под солнцем маленький румЯный человек.
Ћн в простой крестьЯнской одежде, у него темно-русаЯ мЯгкаЯ мужицкаЯ борода,
за  плечами у  него грубый полотнЯный мешок.  ’ак же,  как он,  идут тысЯчи,
тысЯчи...  Љак  узнать,  кто он?  “  него синие глаза,  но  разве можно всем
заглЯнуть в  глаза и  разве все можно узнать по глазам?  Њожет быть,  в  них
поскакивают  чертовские  искры,   а   к   господину  вахтмайстеру  или  даже
гауптвахтмайстеру они обернутсЯ глазами самого обыкновенного человека.
     Њаленький человек в одежде крестьЯнина и с темно-русой бородой входит в
город ‚орошиловград и  терЯетсЯ в  уличной толпе.  ‡ачем он пришел в  город?
Њожет быть,  он несет в мешке на базар масло,  или творог,  или утку,  чтобы
обменЯть это на гвозди, на бЯзь или на соль? Ђ может быть, это сам Џроценко,
страшный человек,  способный подорвать власть даже самого советника седьмого
отдела фельдкомендатуры доктора ульца!..
     ‚  деревЯнном  домике  на  окраине  маленького  шахтерского городка,  у
вершины узкой  темной балки,  уходЯщей в  степь,  в  горенке с  одним окном,
завешенным одеЯлом,  сидЯт двое при свете коптилки: сильно пожилой мужчина с
тЯжелым,  оплывшим книзу  лицом  и  юноша,  полный сил,  с  широко открытыми
глазами в темно-золотистых ресницах.
     …сть что-то общее в них -  и в молодом, и в старом, - даже в том, что в
такой поздний час ночи,  в  эти злосчастные дни немецкой оккупации,  оба они
сидЯт одетые подчеркнуто чисто и аккуратно, при галстуках.
     - ‚оспитывайте в  себе гордость за  наш  родной „онбасс.  Џомнишь,  как
боролись наши  старшие  товарищи -  Ђртем,  Љлим  ‚орошилов,  Џархоменко?  -
говорит старик,  и кажетсЯ,  что это не тусклый свет коптилки,  а отсвет тех
давно прошедших битв отражаетсЯ в  строгих глазах его.  -  Џомнишь?  ‘умеешь
рассказать ребЯтам?
     ћноша сидит, наивно склонив голову к левому плечу, которое немного выше
правого.
     - Џ-помню... ‘умею, - отвечает он, чуть заикаЯсь.
     - ‚ чем слава нашего „онбасса? - продолжает старик. - Љак бы трудно нам
ни было -  и в годы гражданской,  и после, и в первую пЯтилетку, и вторую, и
теперь,  в дни войны,  - всегда мы выполнЯли наш долг с честью. ’ы это внуши
ребЯтам.
     ‘тарик делает паузу. ћноша смотрит на него почтительно и молчит. ‘тарик
продолжает:
     - € помните:  бдительность - мать подпольЯ... Љартину "—апаев" видел? -
спрашивает он без улыбки.
     - ‚идел.
     - Џочему погиб ‚асилий €ванович —апаев? Ћн погиб потому, что его дозоры
уснули и  близко подпустили неприЯтелЯ.  Ѓудьте начеку -  и  ночью,  и днем,
будьте аккуратны... ‘околову Џолину ѓеоргиевну знаешь?
     - ‡наю.
     - Ћткуда ты ее знаешь?
     - ђаботала вместе с мамой среди женщин. Ћни и сейчас д-дружат.
     - ‚ерно...  ‚се,  что  полагаетсЯ  знать  только  тебе  и  мне,  будешь
передавать Џолине  ѓеоргиевне.  Ђ  обычнаЯ  свЯзь  -  через  Ћсьмухина,  как
сегоднЯ.  Ќам встречатьсЯ больше нельзЯ...  -  €,  как бы желаЯ предупредить
выражение обиды или огорчениЯ,  а то и протеста на лице юноши, ‹ютиков вдруг
весело улыбаетсЯ ему.
     Ќо лицо Ћлега не выражает ни одного из этих чувств.  „оверие, оказанное
ему, - настолько, что ”илипп Џетрович даже позволил прийти на дом к себе, да
еще в  такой час,  когда ходить по городу нельзЯ,  -  наполнЯет сердце Ћлега
чувством  гордости  и  преданности  беспредельной.  ирокаЯ  детскаЯ  улыбка
озарЯет его лицо, и он говорит тоже очень весело:
     - ‘пасибо!
     Ќикому не известный юноша,  съежившись,  спит в низинке в степи, солнце
пригревает его, и от одежды его подымаетсЯ пар. ‘олнце подсушило мокрый след
на траве,  который юноша оставил за собой после того, как вылез из реки. Љак
же он устал, плывЯ по реке, если он заснул в степи ночью в мокрой одежде!
     Ќо,  когда солнце начинает калить,  юноша просыпаетсЯ и  идет.  ‘ветлые
волосы его высохли и  сами собой небрежными живописными волнами распались на
его голове. ‚торую ночь он ночует в шахтерском поселке в случайной квартире,
где ему дают приют,  потому что он почти землЯк: он из Љраснодона, он училсЯ
в ‚орошиловграде, а теперь возвращаетсЯ домой. € он свободно, среди бела днЯ
входит в Љраснодон.  Ћн не знает, что с его родителЯми, не стоЯт ли у них на
квартире немцы, и поэтому он идет сначала к своему товарищу по школе, ‚олоде
Ћсьмухину.
     “ ‚олоди раньше стоЯли немцы, но сейчас их нет.
     - †енЯ!.. Ћткуда ты?
     Ќо  товарищ ‚олоди в  обычной своей несколько горделивой и  официальной
манере говорит:
     - ’ы мне скажи сначала, чем ты дышишь?..
     ќто  старый  товарищ  ‚олоди,  комсомолец …вгений ‘тахович,  перед  ним
нечего таитьсЯ,  -  конечно,  не в делах организации, а там, где речь идет о
личных взглЯдах и настроениЯх,  -  и ‚олодЯ рассказывает ‘таховичу все,  что
касаетсЯ лично ‚олоди.
     - ’ак...  -  говорит ‘тахович.  -  ќто хорошо.  џ  другого от тебЯ и не
ждал...
     Ћн говорит это с оттенком покровительства. Ќо, должно быть, он имеет на
это право.  Ћн не только жаждет приобщитьсЯ к подпольной борьбе, как ‚олодЯ,
- соблюдаЯ тайну,  ‚олодЯ сказал,  что он  только еще жаждет приобщитьсЯ,  -
‘тахович уже сражалсЯ в  партизанском отрЯде,  и,  по его словам,  он послан
официально штабом, чтобы организовать это дело и в Љраснодоне.
     - ‡дорово!.. - с уважением говорит ‚олодЯ. - Њы немедленно должны пойти
к Ћлегу...
     - Ђ кто такой этот Ћлег?  -  самолюбиво спрашивает ‘тахович, потому что
‚олодЯ произносит имЯ Ћлега с большим уважением.
     - ќто, брат, такой парень!.. - неопределенно говорит ‚олодЯ.
     Ќет,  ‘тахович не знает Ћлега.  Ќо, если это ценный парень, почему бы к
нему и не пойти.

     —еловек с военной выправкой,  одетый в штатское,  очень серьезный, тихо
стучит в дверь квартиры Ѓорц.
     „ома только одна маленькаЯ ‹юсЯ. Њама ушла на рынок обменЯть кое-что из
вещей на продукты,  а ‚алЯ...  Ќет,  дома находитсЯ еще папа,  но это и есть
самое страшное.  Џапа в своих темных очках мгновенно прЯчетсЯ в гардероб.  Ђ
‹юсЯ  с  замиранием сердца,  принЯв взрослое выражение,  подходит к  двери и
спрашивает как можно независимее:
     - Љто там?
     - ‚алЯ  дома?  -  приЯтным застенчивым тенорком спрашивает из-за  двери
мужской голос.
     - …е нет...  - ‹юсЯ притихла в ожидании. - Ђ вы откройте, не бойтесь, -
говорит тот же голос. - Љто это говорит со мной?
     - ‹юсЯ.
     - ‹юсЯ? ‚алина сестренка? ‚ы откройте, не бойтесь...
     ‹юсЯ  открывает.  Ќа  крыльце стоит незнакомый ей  высокий,  стройный и
скромный молодой человек.  ‹юсЯ воспринимает его,  как взрослого мужчину.  “
него добрые глаза и мужественнаЯ складка очень серьезного лица. Ћн, улыбаЯсь
одними глазами, смотрит на ‹юсю и делает ей под козырек.
     - ‘коро она вернетсЯ? - вежливо спрашивает он.
     ‹юсЯ принимает этот знак уважениЯ благосклонно.
     - Ќе знаю, - говорит она, снизу вверх глЯдЯ в глаза этому мужчине.
     ‚  лице у  него разочарование.  Ќекоторое времЯ он  стоит молча,  потом
снова берет под козырек.  Ќо,  едва он  по-солдатски поворачиваетсЯ уходить,
‹юсЯ быстро спрашивает:
     - Ђ что передать?
     ‚  глазах  у  него  мгновенно  возникает  насмешливое выражение,  и  он
говорит:
     - Џередайте, что жених приходил...
     € сбегает с крыльца.
     - € вы сразу уходите?  Ђ как же она вас найдет?  - в волнении торопливо
говорит ‹юсЯ вслед ему.
     Ќо она говорит это слишком робко и слишком поздно.  Ћн уже удалЯетсЯ по
„еревЯнной улице в сторону к переезду.
     “ ‚али жених...  ‹юсЯ взволнована.  Љонечно, она не может рассказать об
этом папе.  Ћб этом невозможно рассказать и маме. "Ќикто же его у нас в доме
не знает!.. Ќо, может быть, они еще не женЯтсЯ?" - успокаивает себЯ ‹юсЯ.
     Њолодые люди -  двое юношей,  почти мальчиков,  и  две девушки гулЯют в
степи. Џочему в такое страшное времЯ, когда решительно никто не гулЯет, двое
юношей и  две девушки гулЯют в  степи?  Ћни гулЯют очень далеко от  города в
будний  день,  в  рабочее времЯ.  Ќо,  с  другой  стороны,  гулЯть никем  не
запрещено.
     Ћни гулЯют попарно,  юноша с жесткими,  чуть курчавыми волосами, босой,
ловкий и быстрый в движениЯх, и загорелаЯ девушка с голыми, покрытыми пушком
ногами  и   руками  и   светло-русыми  золотистыми  косами;   другой  юноша,
белоголовый,  маленький,  веснушчатый,  и  с ним девушка,  тихаЯ,  не броско
одетаЯ,  с умненькими глазками,  - ее зовут ’осЯ Њащенко. Џары то расходЯтсЯ
далеко-далеко,  то опЯть сходЯтсЯ в одно место.  Ћни гулЯют неутомимо с утра
до  вечера,   страдаЯ  от  жажды,   под  слепЯщим  солнцем,  от  которого  у
белоголового юноши становитсЯ втрое больше веснушек.  €  всЯкий раз приносЯт
что-нибудь в руках и в карманах:  патроны,  гранаты,  иногда немецкое ружье,
револьвер,  русскую винтовку.  ‚ этом нет ничего удивительного: они гулЯют в
районе   последних   боев   отступившей   Љрасной   Ђрмии,   возле   станции
‚ерхнедуванной.  ‚место того  чтобы снести это  оружие немецкому коменданту,
они сносЯт его в одно скрытое место у рощи и зарывают. Ќо их никто не видит.
     Ћднажды паренек,  быстрый в движениЯх, который всеми коноводит, находит
зарЯженную  мину   и   на   глазах  девушки  со   светло-русыми  косами,   с
необыкновенной точностью орудуЯ шустрыми пальцами, разрЯжает эту мину.
     Ќесомненно, в этом районе должно быть много мин. Ћн научит всех, как их
разрЯжать. Њины тоже пригодЯтсЯ.
     „евушка  с  золотистыми  косами  возвращаетсЯ  домой  вечером,   сильно
загоревшаЯ,  усталаЯ,  возбужденнаЯ,  -  и  это уже не в первый вечер.  ‹юсе
удаетсЯ на минутку увлечь ее в  садик.  ЏоблескиваЯ в  темноте белками глаз,
‹юсЯ страшным шепотом сообщает ей о женихе.
     - Љакой  жених?   —то  ты  мелешь?  -  сердито  говорит  ‚алЯ,  немного
растерЯвшись.
     Њысль  о  том,  что,  может быть,  это  шпион,  подосланный немцами,  и
противоположнаЯ  мысль,  что  это  представитель  подпольной  большевистской
организации,  узнавшей  о  деЯтельности ‚али,  разыскивает  ее,  -  оба  эти
предположениЯ быстро отпадают.  •отЯ  ‚алЯ начинена литературой приключений,
как мина взрывчатым веществом,  она человек реального, практического склада,
как все ее поколение.  Ћна перебирает в памЯти всех своих знакомых.  € вдруг
ее  точно  озарЯет.  ‚есна прошлого года,  прощальный спектакль драмкружка в
клубе   имени   ‹енина,   -   проводы  ‚ани   ’уркенича  в   ‘евастопольское
зенитно-артиллерийское  училище.   Ћн  в  роли  жениха,  ‚алЯ  -  невесты...
"†ених"!.. Ќу да, конечно!
     ‚анЯ  ’уркенич!  Ћбычно  он  всегда  играл  роли  комических  стариков.
Љонечно,  здесь не Њосковский •удожественный театр.  "ЊоЯ установка такаЯ, -
говорил ‚анЯ,  -  зритель от первого рЯда до последнего должен сидеть мокрый
от  хохота".  €  это  ему вполне удавалось.  ‚  чем бы  он  ни  выступал,  в
"Ѓесталанной" или "Ќа перши гули",  он  неизменно гримировалсЯ под садовника
„анилыча.  Ќо ведь он же на фронте, как же он мог очутитьсЯ в Љраснодоне? Ћн
же  лейтенант Љрасной Ђрмии.  Џрошлой зимой он  заезжал в  город по дороге в
‘талинград,  куда  его  послали переучиватьсЯ стрелЯть из  зенитных пушек по
танкам.
     - ‚ечно ты,  мама,  -  ну какое тебе дело?  џ не хочу ужинать! - и ‚алЯ
мчитсЯ к Ћлегу.
     ’уркенич в Љраснодоне!

     ЊаленькаЯ беленькаЯ девушка идет через всю  большую землю.  Ћна  прошла
уже  всю  Џольшу и  всю “краину,  -  песчинка в  неисчислимом людском песке,
заблудившеесЯ семечко...  ’ак доходит она до "Џервомайки" и  стучитсЯ в окно
маленького домика.
     "…сли среди сестер €ванцовых ты видишь одну беленькую, то знай, что это
сестры €ванихины..."
     ‹илЯ €ванихина,  пропавшаЯ без  вести на  фронте,  вернулась под родной
кров.
     “лЯ узнала об  этом от Њайи Џегливановой и  ‘аши Ѓондаревой.  ‚ернулась
‹илЯ,  добраЯ веселаЯ ‹илЯ,  душа их компании, перваЯ из них оторвавшаЯсЯ от
семьи и подруг, перваЯ окунувшаЯсЯ в этот страшный мир борьбы, пропавшаЯ без
вести, уже похороненнаЯ и вновь воскресшаЯ!
     €  все  три  подруги  -  тоненькаЯ,  с  мальчишескими  ухватками,  ‘аша
Ѓондарева, смуглаЯ, как цыганка, ЊайЯ, с самолюбиво вывернутой полной нижней
губкой,  всегда  деЯтельнаЯ и  даже  при  немецком  господстве нисколько  не
утратившаЯ привычки всех поправлЯть и  всех воспитывать,  и  “лЯ  со  своими
волнистыми черными косами, выпущенными на грудь поверх темно-синего, в белую
крапинку простого платьЯ,  почти единственного, оставшегосЯ после пребываниЯ
в их доме немецких солдат, - все три подруги побежали к €ванихиным, жившим в
центре поселка, недалеко от школы.
     Ѓыло даже странно бежать по  поселку,  в  котором не было уже ни одного
немца.  „евушками овладело  чувство  свободы,  они  сами  не  заметили,  как
оживились.  ‚ черных глазах “ли заблестела веселаЯ и такаЯ неожиданнаЯ на ее
лице озорнаЯ улыбка,  и эта улыбка вдруг словно отразилась на лицах подруг и
на всем, что их окружало.
     …два они поравнЯлись со зданием школы,  в  глаза им бросилсЯ наклеенный
на  одной  створке большой школьной двери  Яркий плакат.  ’очно по  уговору,
девушки разом взбежали на крыльцо.
     Ќа  плакате  изображена немецкаЯ  семьЯ.  “лыбающийсЯ пожилой  немец  в
шлЯпе,  в  рабочем переднике и  в полосатой сорочке с галстуком бабочкой,  с
сигарой в руке.  ЃелокураЯ,  тоже улыбающаЯсЯ,  моложаваЯ полнаЯ женщина,  в
чепчике  и  розовом платье,  окруженнаЯ детьми  всех  возрастов,  начинаЯ от
толстого годовалого,  с надутыми щеками мальчика и кончаЯ белокурой девушкой
с голубыми глазами.  Ћни стоЯт у двери сельского домика с высокой черепичной
крышей,  по которой гулЯют зобатые голуби.  € этот мужчина, и женщина, и все
дети,  из  которых  младший  даже  протЯгивает ручонки,  улыбаютсЯ навстречу
идущей к  ним девушке с  белым эмалированным ведром в руке.  „евушка в Ярком
сарафане,  в белом кружевном переднике, в таком же чепчике, как хозЯйка, и в
изЯщных красных туфельках,  полнаЯ, с сильно вздернутым носом, неестественно
румЯнаЯ.  Ћна тоже улыбаетсЯ так,  что все ее крупные белые зубы наружу.  Ќа
дальнем  плане  картины  -  рига  и  хлев  под  высокой черепичной крышей  с
прогуливающимисЯ голубЯми,  кусок голубого неба,  кусок полЯ  с  колосЯщейсЯ
пшеницей и большие пЯтнистые коровы у хлева.
     ‚низу плаката написано по-русски:  "џ нашла здесь дом и семью". Ђ ниже,
справа: "ЉатьЯ".
     “лЯ,  ЊайЯ и  ‘аша особенно сблизились между собой за  то времЯ,  что в
городе стоЯли немецкие солдаты.  Ћни  даже ночевали одна у  другой,  когда у
кого-нибудь из них останавливались немцы на постой, а квартира какой-либо из
подруг была  свободна.  Ќо  за  все  это  времЯ  они,  точно но  молчаливому
соглашению,  как бы чувствуЯ, что еще не созрели длЯ этого, не говорили друг
с  другом по самому большому и главному вопросу их жизни -  о том,  как жить
при немцах.  ’ак и теперь они только переглЯнулись и молча сошли с крыльца и
так же молча, не глЯдЯ друг на друга, пошли к €ванихиным.
     ‘иЯвшаЯ от счастьЯ младшаЯ из сестер,  ’онЯ,  со своими длинными ногами
еще не девушки и  уже не девочки,  со своим крупным носом и толстыми прЯдЯми
темно-каштановых волос, выбежала из домика навстречу им.
     - „евочки!   ‘лыхали?  Ѓоже,  Я  так  рада!  -  заговорила  она,  сразу
увлажнЯЯсь слезами.
     ‚  доме полно было девушек.  ‘реди них  “ле  бросились в  глаза недавно
вернувшиесЯ в город сестры €ванцовы,  ЋлЯ и Ќина,  которых она не видела уже
много месЯцев.
     Ќо что сталось с  ‹илей!  ‘о своими светлыми волосами и добрыми-добрыми
веселыми глазами она всегда была такаЯ беленькаЯ,  чистаЯ,  мЯгкаЯ, круглаЯ,
как  сдобнаЯ.  ’еперь она  стоЯла перед  “лей,  опустив вдоль высохшего тела
беспомощные руки,  ссутулившись.  Ѓледное личико  ее  подернулось нездоровым
загаром,  один  крупный похудевший носик  выделЯлсЯ на  лице  ее,  да  глаза
смотрели с прежним, добрым выражением... Ќет, не прежним!
     “лЯ молча,  порывисто обнЯла ‹илю и  долго не  отпускала ее,  прижав ее
личико к своей груди.  Ђ когда ‹илЯ отнЯла лицо свое от груди “ли,  в нем не
было выражениЯ размЯгченности или растроганности.  „обрые глаза ‹или глЯдели
с  каким-то  нездешним,  отчужденным выражением,  как  будто  то,  что  ‹илЯ
пережила,  так отдалило ее от подруг детства, что она не могла уже разделЯть
с  ними их  обычных,  повседневных чувств,  как бы  сердечно и  бурно они ни
выражались.
     ‘аша Ѓондарева перехватила ‹илю и завертела ее по комнате.
     - ‹илька!  ’ы  ли  это?..  ‹илечка,  дружочек,  золотко мое!  Љак же ты
исхудала!  Ќо ничего,  ничего,  ничего,  мы тебЯ откормим.  ‘частье,  что ты
нашлась,  ‹илечка,  счастье наше!  - говорила ‘аша со своей непосредственной
стремительной манерой выражениЯ чувств и кружила ‹илю по комнате.
     - „а отпусти ты ее!  - смеЯлась ЊайЯ, самолюбиво вывернув нижнюю полную
своевольную губку.  € она тоже обнЯла ‹илю и расцеловала ее.  - ђассказывай,
рассказывай! - тотчас же сказала ЊайЯ.
     €  ‹илЯ,  усевшись на стул в центре кружка дивчат,  сдвинувшихсЯ к ней,
продолжала рассказывать спокойным, тихим голосом:
     - Џравда, нам трудно было среди мужчин, но Я была рада, не то что рада,
а  просто счастлива,  что менЯ не разлучили с  нашими ребЯтами из батальона.
‚едь мы же все отступление прошли вместе,  столько людей потерЯли... ‡наете,
девочки,  всегда жалко,  когда  гибнут свои  люди.  Ќо,  когда  в  ротах  по
семь-восемь человек в  строю и  всех знаешь по  именам,  тогда каждого,  как
родного,  отрываешь от  сердца...  Џомню,  в  прошлом году  менЯ  привезли в
•арьков,  раненую,  положили в хороший госпиталь, а Я все думаю: "Ќу, как же
они  там,  в  батальоне,  без менЯ?"  Љаждый день письма писала,  и  мне все
писали,  и отдельные и коллективные,  а Я все думала:  "Љогда же, когда же?"
Џотом мне отпуск дали,  а  после отпуска Я  попала бы в  другую часть,  а  Я
упросила коменданта, и он менЯ устроил в эшелон к нашим... џ по •арькову все
пешком ходила,  потому что  один  раз  села в  трамвай и  так  расстроилась.
“видела, что есть у нас такие люди, что друг дружку толкают, оскорблЯют; и Я
не за себЯ,  а за них расстроилась, - даже неудобно: военнаЯ, а у менЯ слезы
текут,  а мне вдруг так обидно и жалко стало за этих людей.  "Ђх, если бы вы
знали,  - думала Я, - как у нас на фронте каждый день гибнут люди, тихо, без
лишних слов, как они друг друга берегут, а не самих себЯ, а ведь это же ваши
мужьЯ,  отцы,  сыновьЯ...  …сли бы вы только вдумались в  это,  вы бы вместо
того,  чтобы грубить, оскорблЯть друг друга, вы бы должны были уступать друг
дружке дорогу,  говорить самые ласковые слова,  а если кого-нибудь невзначай
обидели, утешить и погладить его по головке..."
     Ћна рассказывала все это ровным,  тихим голосом,  глЯдЯ не на подруг, а
куда-то сквозь них, а они, притихшие, подавшись к ней, слушали, не отводЯ от
нее просветленных глаз.
     - †или  мы  в  лагере прЯмо  под  небом.  „ождь идет,  так  под  дождем
трусимсЯ;  кормили нас  одной баландой на  отрубЯх,  а  то  на  картофельной
шелухе,  а работа все ж таки тЯжелаЯ,  дороги копать, ребЯта наши таЯли, как
свечки. „ень за днем, день за днем, а многих уж нет. Њы, женщины, - ‹илЯ так
и  сказала:  "мы,  женщины",  а  не  девушки,  -  мы,  женщины,  все ж  таки
выдерживали дольше,  чем  мужчины.  ’ам  был  один наш парень из  батальона,
сержант ”едЯ,  Я с ним дружила, очень дружила, - тихо сказала ‹илЯ, - он все
шутил про нас,  про женщин:  "“  вашей сестры внутренний запас".  Ђ  сам он,
когда нас уже стали перегонЯть в другой лагерь,  сам-то уж он не выдержал, и
его конвойный пристрелил.  Ќо он не сразу умер,  а  еще жил и все смотрел на
менЯ,  как Я ухожу,  а Я уже не могла его ни обнЯть, ни поцеловать, а то б и
менЯ убили...
     ‹илЯ рассказала,  как их перегнали в  другой лагерь,  и там,  в женском
отделении лагерЯ,  была надсмотрщица немка,  ѓертруда ѓеббех,  и эта волчица
терзала девушек до смерти.  € ‹илЯ рассказала, как они, женщины, сговорились
или погибнуть самим, или уничтожить ѓертруду ѓеббех. €м удалось, возвращаЯсь
ночью  с  работы  в  лесу,  обмануть охрану,  подкараулить ѓертруду ѓеббех и
накрыть ее шинелью и задушить. € они, несколько женщин и девушек, бежали. Ќо
они не могли вместе идти через всю Џольшу и  “краину и разошлись.  ‹илЯ одна
добиралась эти сотни и  сотни километров,  и ее прЯтали и кормили полЯки,  а
потом наши украинцы.
     ‚се   это   рассказывала   ‹илЯ,   когда-то   такаЯ   же   обыкновеннаЯ
краснодоночка,  беленькаЯ, толстаЯ, добраЯ девочка, - она была такаЯ же, как
они все.  € трудно было представить себе, что это она душила ѓертруду ѓеббех
и  потом прошла вот этими маленькими ногами с  вздувшимисЯ жилками через всю
Џольшу и  “краину,  занЯтую немцами.  € каждаЯ из девушек думала о себе:  "Ђ
если бы все это выпало на мою долю,  смогла ли бы Я вынести все это и как бы
Я себЯ вела?"
     Ћна была прежнЯЯ ‹илЯ,  но она была другаЯ.  ЌельзЯ сказать,  чтобы она
ожесточила