чнулсЯ и все улыбалсЯ на  огонь. Ќаверно, этот огонь и идущий из тайги
мокрый хрустЯщий звук  выщипываемой травы напоминали  дневальному "ночное" в
детстве:  росистый месЯчный луг, далекий крик петухов на деревне,  притихший
конский  табун,  побрЯкивающий  путами, резвое  пламЯ костра перед  детскими
зачарованными  глазами...   Љостер  этот  уже  отгорел   и   потому  казалсЯ
дневальному Ярче и теплее сегоднЯшнего.
     …два ‹евинсон  отошел от лагерЯ, как его обнЯла  сыраЯ,  пахучаЯ  темь,
ноги тонули в чем-то упругом, пахло грибами и гниющим деревом. "ЉакаЯ жуть!"
-- подумал он и оглЯнулсЯ. Џозади не было уже ни одного золотистого просвета
-- лагерь точно провалилсЯ вместе с улыбающимсЯ дневальным. ‹евинсон глубоко
вздохнул и нарочито веселым шагом пошел по тропинке вглубь.
     —ерез некоторое времЯ он услышал тихое журчание ключа, постоЯл немного,
вслушиваЯсь  в  темноту,  и,  улыбнувшись  про  себЯ, зашагал  еще  быстрее,
стараЯсь сильнее шуршать, чтобы было слышно.
     -- Љто?.. Љто там?.. -- раздалсЯ из темноты срывающийсЯ голос.
     ‹евинсон узнал Њечика и пошел напрЯмик не отзываЯсь. ‚ сжавшейсЯ тишине
лЯзгнул затвор  и, запнувшись за что-то, жалобно заскрипел. ‘лышно было, как
нервничают руки, стараЯсь дослать патрон.
     -- Џочаще смазывать надо, -- насмешливо сказал ‹евинсон.
     --  Ђх, это вы?..  -- с  облегчением вырвалось  у  Њечика.  --  Ќет,  Я
смазываю...  не  знаю,  что там  случилось... -- Ћн  смущенно  посмотрел  на
командира и, забыв про открытый затвор, опустил винтовку.
     Њечик попал в  караул  в  третью  смену,  в  полночь.  Џрошло не  более
получаса, как  отшуршали  в  траве неспешные  шаги  разводЯщего,  но  Њечику
казалось, что он  стоит уже очень долго. Ћн был наедине со своими мыслЯми  в
большом враждебном мире, где все шевелилось, медленно  жило чужой, сторожкой
и хищной жизнью.
     ‚  сущности, все  это времЯ  его  занимала  только одна  мысль, котораЯ
неизвестно когда и откуда родилась в нем, но теперь он неизменно возвращалсЯ
к ней, о чем бы ни думал. Ћн знал, что никому не скажет об этой мысли, знал,
что мысль эта чем-то плоха, очень постыдна, но  он также знал, что теперь уж
не расстанетсЯ с ней  -- всеми  силами постараетсЯ выполнить ее,  потому что
это было последнее и единственное, что ему оставалось.
     Њысль эта  сводилась к  тому,  чтобы  тем или  иным путем, но как можно
скорее уйти из отрЯда.
     €  прежнЯЯ  жизнь в городе,  казавшаЯсЯ  раньше  такой  безрадостной  и
скучной,  теперь, когда он думал о  том, что снова сможет  вернутьсЯ  к ней,
выглЯдела такой счастливой и беззаботной и единственно возможной.
     “видев ‹евинсона,  Њечик  смутилсЯ не столько оттого, что винтовка была
не  в порЯдке, сколько оттого, что  с этими своими  мыслЯми  он был захвачен
врасплох.
     --  Ќу  и воЯка! --  сказал  ‹евинсон  добродушно.  Џосле  улыбающегосЯ
дневального ему не хотелось сердитьсЯ. -- †утко стоЯть, да?
     -- Ќет... чего же, -- смешалсЯ Њечик, -- Я уж привык...
     --  Ђ Я вот никак  не могу привыкнуть,  -- усмехнулсЯ  ‹евин-сон. -- “ж
сколько  один  хожу и езжу --  днем и ночью, -- а все жутко... Ќу, как  тут,
спокойно?
     --  ‘покойно,  -- сказал Њечик, глЯдЯ  на него с удивлением и некоторой
робостью.
     -- Ќу, ничего, скоро  вам легче будет, --  отозвалсЯ ‹евинсон как бы не
на слова Њечика, а на  то, что крылось  под ними. -- ’олько бы  на ’удо-‚аку
выйти, а там легче... Љуришь? Ќет?
     -- Ќет, не  курю...  так, иногда балуюсь,  -- поспешно  добавил  Њечик,
вспомнив  про ‚арин кисет,  хотЯ ‹евинсон и не  мог знать про  существование
этого кисета.
     -- Ђ не скучно без курева?.. "’абак дело", как сказал бы Љанунников, --
был у нас такой хороший партизан. Ќе знаю, пробралсЯ ли он в город...
     -- Ђ зачем он пошел туда? -- спросил Њечик, и от какой-то неЯсной мысли
у него забилось сердце.
     -- Џослал Я его с донесением, да времЯ очень тревожное,  а там всЯ наша
сводка.
     -- ’ак  можно ведь  и  еще  послать,  --  сказал  Њечик  неестественным
голосом,  стараЯсь  делать вид, будто нет ничего особенного в его словах. --
Ќе думаете еще послать?
     -- Ђ что? -- насторожилсЯ ‹евинсон.
     -- „а так... …сли думаете -- могу Я свезти... Њне там все знакомо...
     Њечику показалось, что  он  слишком поторопилсЯ и ‹евин-сону теперь все
стало Ясно.
     -- Ќет, не думаю... -- в раздумье протЯнул ‹евинсон.  -- “ вас там что?
родные?
     -- Ќет, Я вообще там работал... то есть у менЯ есть там родные, но Я не
потому... нет, вы можете на  менЯ  положитьсЯ: когда Я работал в городе, мне
не раз приходилось перевозить секретные пакеты.
     -- Ђс кем вы работали?
     -- ђаботал Я с максималистами, но Я думал тогда, что это все равно...
     -- ’о есть как все равно?
     -- „а с кем ни работать.
     -- Ђ теперь?
     -- Ђ  теперь менЯ как-то с толку сбили, --  тихо сказал Њечик, не знаЯ,
что же наконец от него требуетсЯ.
     --  ’ак...  -- протЯнул  ‹евинсон,  словно это и было как  раз то,  что
требуетсЯ.  --  Ќет, нет,  не думаю...  не думаю  отправлЯть, -- повторил он
снова.
     -- Ќет, вы знаете, почему  Я еще заговорил об этом?.. -- начал Њечик  с
внезапной  нервной  решимостью,  и  голос  его  задрожал.  --  ‚ы только  не
подумайте обо мне  плохо и вообще не думайте, что Я скрываю что-нибудь, -- Я
буду с вами совсем откровенным...
     "‘ейчас Я скажу ему все", --  подумал он, чувствуЯ,  что  действительно
сейчас все скажет, не знаЯ, хорошо ли это или плохо.
     --  џ  заговорил  об этом еще потому, что мне  кажетсЯ, что Я никуда не
годный и никому не нужный партизан, и будет лучше, если вы менЯ отправите...
Ќет, вы не подумайте, что Я боюсь или прЯчу  от вас что-нибудь, но ведь Я же
на самом деле  ничего не умею и ничего  не понимаю... ‚едь Я  ни с кем, ни с
кем здесь не могу сойтись, ни от кого не вижу поддержки, а разве Я виноват в
этом? џ ко всем подходил с открытой душой, но всегда  натыкалсЯ на грубость,
насмешки,  издевательства, хотЯ  Я был  в боЯх вместе  со всеми и был тЯжело
ранен -- вы это знаете... џ теперь никому не верю... Я знаю, что, если  бы Я
был сильнее, менЯ  бы слушались, менЯ бы  боЯлись,  потому что  каждый здесь
только с этим и  считаетсЯ, каждый смотрит только за тем, чтобы набить  свое
брюхо, хотЯ  бы длЯ этого  украсть у  своего товарища, и никому нет  дела до
всего остального... Њне даже кажетсЯ иногда, что, если бы  они завтра попали
к Љолчаку, они так же служили бы Љолчаку  и так же жестоко расправлЯлись  бы
со всеми, а Я не могу, а Я не могу этого делать!..
     Њечик чувствовал, как с каждым словом разрываетсЯ в нем какаЯ-то мутнаЯ
пелена, слова  с необыкновенной легкостью вылетают  из  растущей дыры, и  от
этого ему самому становилось  легче. •отелось говорить еще и еще, и было уже
совсем безразлично, как отнесетсЯ к этому ‹евинсон.
     "‚от  тебе  и  на...  ну -- каша!.."  --  думал ‹евинсон, все с большим
любопытством вслушиваЯсь в то, что нервно билось под словами Њечика.
     --  Џостой,  --  сказал  он  наконец,  тронув его за рукав, и  Њечик  с
особенной Ясностью почувствовал  на себе его большие  и темные глаза. -- ’ы,
брат, наговорил -- не проворотишь!.. ЋстановимсЯ пока на этом. ‚озьмем самое
важное... ’ы говоришь, что каждый здесь смотрит только за  тем, чтобы набить
свое брюхо...
     -- „а нет же! -- воскликнул Њечик: ему казалось, что самое важное в его
словах  было  не это,  а то,  как  ему  плохо  здесь  живетсЯ, как  все  его
несправедливо  обижают и как  он хорошо  делает,  говорЯ об этом откровенно,
начистоту. -- џ хотел сказать...
     -- Ќет, обожди  уж, теперь Я  скажу, -- мЯгко перебил  ‹евинсон. --  ’ы
сказал, что каждый здесь смотрит только за тем, чтобы набить свое  брюхо, и,
если бы мы попали к Љолчаку...
     -- Ќет, Я не говорил о вас лично!.. џ...
     -- ќто все равно... …сли бы они попали к Љолчаку, то они так же жестоко
и  бессмысленно исполнЯли бы то дело, какое угодно было Љолчаку?  Ќо это  же
совсем неверно!.. -- € ‹евинсон стал  привычными словами  разъЯснЯть, почему
это кажетсЯ ему неверным.
     Ќо  чем дальше он говорил, тем Яснее  ему становилось,  что  он  тратит
слова впустую.  Џо  тем  отрывистым замечаниЯм, которые  вставлЯл  Њечик, он
чувствовал, что  нужно бы было  говорить  о  чем-то другом, более основном и
изначальном, к  чему он  сам не без труда  подошел в свое времЯ и  что вошло
теперь в его плоть и  кровь. Ќо об этом не было возможности говорить теперь,
потому  что  каждаЯ минута сейчас  требовала от  людей  уже  осмысленного  и
решительного действиЯ.
     -- Ќу, что ж с тобой сделаешь, --  сказал он наконец с суровой и доброй
жалостью, -- пенЯй тогда сам на себЯ. Ђ идти тебе некуда. ѓлупо. “бьют тебЯ,
и  все... ‹учше подумай как следует, особенно  над тем, что  Я  сказал... Ћб
этом не вредно подумать...
     -- џ только об этом  и  думаю, -- глухо сказал Њечик, и прежнЯЯ нервнаЯ
сила, заставлЯвшаЯ его говорить так много и смело, сразу покинула его.
     -- Ђ  главное -- не считай своих товарищей  хуже  себЯ.  Ћни  не  хуже,
нет... -- ‹евинсон достал кисет и медленно стал свертывать папироску.
     Њечик с вЯлой тоской наблюдал за ним.
     -- Ђ затвор ты замкни все-таки, -- сказал вдруг ‹евинсон, и видно было,
что он во все времЯ  их разговора помнил о раскрытом затворе.  -- Џора бы уж
привыкнуть к таким вещам --  не дома. -- Ћн чиркнул спичкой, и  на мгновение
выступили из  темноты  его  полузакрытые веки  с длинными  ресницами, тонкие
ноздри, бесстрастнаЯ рыжаЯ  борода. --  „а, как кобыла  твоЯ? ’ы все  на ней
ездишь?
     -- Ќа ней... ‹евинсон подумал.
     -- ‚от что:  завтра  Я тебе Ќивку  дам,  знаешь? Џика на ней ездил... Ђ
‡ючиху начхозу сдашь. ‘ойдет?
     -- ‘ойдет, -- грустно сказал Њечик.
     "ќкий непроходимый путаник", -- думал потом ‹евинсон, мЯгко и осторожно
ступаЯ в темную  траву и часто  пыхаЯ цигаркой. Ћн  был немножко  взволнован
всем  этим  разговором. Ћн  думал  о том, как Њечик  все-таки  слаб,  ленив,
безволен и как же на самом деле безрадостно, что в стране плодЯтсЯ еще такие
люди  --  никчемные и нищие. "„а, до тех пор пока у нас, на нашей земле,  --
думал ‹евинсон,  заострЯЯ шаг  и чаще пыхаЯ  цигаркой, --  до тех  пор  пока
миллионы людей живут еще в грЯзи и бедности, по медленному, ленивому солнцу,
пашут первобытной сохой,  верЯт в злого и глупого бога --  до  тех пор могут
рождатьсЯ  на  ней   такие  ленивые  и   безвольные  люди,  такой  никчемный
пустоцвет..."
     €  ‹евинсон волновалсЯ,  потому  что  все, о  чем он думал,  было самое
глубокое и важное, о чем он только мог думать, потому что в преодолении этой
скудости и бедности заключалсЯ основной смысл его собственной  жизни, потому
что не было бы никакого ‹евинсона, а был бы кто-то другой, если бы не жила в
нем  огромнаЯ,  не  сравнимаЯ  ни  с каким  другим  желанием  жажда  нового,
прекрасного, сильного и доброго  человека. Ќо какой  может быть  разговор  о
новом, прекрасном человеке  до тех  пор,  пока  громадные миллионы вынуждены
жить такой первобытной и жалкой, такой немыслимо скудной жизнью.
     "Ќо неужели и Я когда-нибудь был такой или похожий?" -- думал ‹евинсон,
мысленно возвращаЯсь к Њечику. € он пыталсЯ представить себЯ таким, каким он
был в детстве, в ранней юности, но это давалось ему с трудом: слишком прочно
и глубоко залегли -- и слишком  значительны длЯ него  были  -- напластованиЯ
последующих лет, когда он  был уже тем ‹евинсоном, которого все знали именно
как <i>‹евинсона,</i> как человека, всегда идущего во главе.
     Ћн только и смог вспомнить старинную семейную фотографию, где тщедушный
еврейский мальчик -- в  черной  курточке,  с  большими наивными  глазами  --
глЯдел  с  удивительным,  недетским  упорством в  то место, откуда, как  ему
сказали тогда, должна была  вылететь красиваЯ птичка. Ћна так и не вылетела,
и, помнитсЯ, он чуть не заплакал от разочарованиЯ. Ќо как много понадобилось
еще таких разочарований,  чтобы окончательно убедитьсЯ в  том, что  "так  не
бывает"!
     € когда он действительно убедилсЯ в этом, он  понЯл, какой неисчислимый
вред  приносЯт людЯм лживые басни о красивых птичках, -- о птичках,  которые
должны  откуда-то вылететь  и  которых  многие  бесплодно  ожидают  всю свою
жизнь...  Ќет, он  больше  не нуждалсЯ в них! Ћн беспощадно  задавил в  себе
бездейственную, сладкую тоску по  ним --  все, что осталось в наследство  от
ущемленных  поколений, воспитанных на  лживых баснЯх  о красивых  птичках!..
"‚идеть все так, как  оно есть,  --  длЯ того  чтобы  изменЯть то, что есть,
приближать то, что рождаетсЯ и должно быть", -- вот к какой -- самой простой
и самой нелегкой -- мудрости пришел ‹евинсон.
     "... Ќет,  все-таки Я был крепкий парень, Я  был  много  крепче его, --
думал он теперь  с необъЯснимым, радостным торжеством, которого никто не мог
бы понЯть,  даже  предположить в  нем,  -- Я не только  многого хотел,  но Я
многое мог -- в этом все дело..." Ћн шел, уже не разбираЯ дороги, и холодные
росистые ветви  освежали его  лицо, он чувствовал прилив необыкновенных сил,
вздымавших  его  на  недосЯгаемую   высоту,  и  с  этой   обширной,  земной,
человеческой высоты он господствовал над  своими недугами,  над слабым своим
телом...
     Љогда ‹евинсон вышел к лагерю, костры уже повЯли, дневальный больше  не
улыбалсЯ  --  слышно  было,  как он возитсЯ где-то  с  лошадью,  приглушенно
ругаЯсь. ‹евинсон  пробралсЯ  к своему костру; костер  едва тлел, возле него
крепким и безмЯтежным  сном  спал  Ѓакланов, закутавшись  в шинель. ‹евинсон
подложил сухой травы  и  хворосту и  раздул пламЯ. Ћт сильного напрЯжениЯ  у
него закружилась голова. Ѓакланов почувствовал тепло, заворочалсЯ и зачмокал
во сне, -- лицо его было открыто, губы по-детски выпЯчены, фуражка, прижатаЯ
виском,  стоЯла торчмЯ, и  весь  он  походил на большого,  сытого и  доброго
щенка. "€шь ты", -- любовно подумал ‹евинсон  и улыбнулсЯ; после разговора с
Ње-чиком почему-то особенно приЯтно было смотреть на Ѓакланова.
     Џотом он, крЯхтЯ, улегсЯ  рЯдом,  и  только  закрыл глаза --  закружил,
закачалсЯ, поплыл  куда-то, не  чувствуЯ своего тела, пока не ухнул сразу  в
бездонную черную Яму.


        XIV. ђазведка Њетелицы


     ЋтправлЯЯ Њетелицу  в  разведку, ‹евинсон наказал  ему во что  бы то ни
стало  вернутьсЯ этой же ночью.  Ќо деревнЯ,  куда послан был  взводный,  на
самом  деле лежала много дальше, чем предполагал ‹евинсон: Њетелица  покинул
отрЯд  около четырех часов пополудни  и на  совесть гнал жеребца, согнувшись
над  ним, как  хищнаЯ птица,  жестоко и весело раздуваЯ тонкие ноздри, точно
опьЯненный этим бешеным бегом после пЯти  медлительных и скучных дней, -- но
до самых сумерек бежала вслед, не убываЯ, осеннЯЯ тайга -- в шорохе трав,  в
холодном  и  грустном свете  умирающего днЯ. “же  совсем стемнело, когда  он
выбралсЯ  наконец из тайги  и  придержал жеребца  возле старого и гнилого, с
провалившейсЯ крышей омшаника, как видно давным-давно заброшенного людьми.
     Ћн привЯзал  лошадь и, хватаЯсь за рыхлые, осыпающиесЯ под руками, краЯ
сруба,  взобралсЯ  на  угол,  рискуЯ  провалитьсЯ  в   темную  дыру,  откуда
омерзительно  и   жутко  пахло  осклизлым  деревом  и  задушенными  травами.
ЏриподнЯвшись  на  цепких  полусогнутых  ногах,  стоЯл  он минут  десЯть  не
шелохнувшись, зорко  вглЯдываЯсь и  вслушиваЯсь в ночь, не видный  на темном
фоне  леса и еще более  похожий  на хищную птицу.  Џеред ним  лежала  хмураЯ
долина в темных  стогах и рощах, зажатаЯ двумЯ рЯдами сопок, густо черневших
на фоне неласкового звездного неба.
     Њетелица  впрыгнул  в седло  и  выехал  на дорогу. …е черные,  давно не
езженные колеи едва проступали в траве. ’онкие  стволы берез  тихо белели во
тьме, как потушенные свечи.
     Ћн  поднЯлсЯ на  бугор:  слева  по-прежнему  шла  чернаЯ  грЯда  сопок,
изогнувшаЯсЯ, как хребет  гигантского  зверЯ; шумела река. ‚ерстах  в  двух,
должно быть возле самой реки, горел костер, -- он напомнил  Њетелице о сиром
одиночестве  пастушьей  жизни; дальше,  пересекаЯ  дорогу,  тЯнулись желтые,
немигающие огни деревни. ‹иниЯ сопок справа отворачивала  в сторону, терЯЯсь
в синей мгле; в этом направлении местность сильно понижалась. Љак видно, там
пролегало старое речное русло; вдоль него чернел угрюмый лес.
     "Ѓолото там, не иначе", -- подумал Њетелица. …му стало холодно: он  был
в   расстегнутой  солдатской  фуфайке   поверх   гимнастерки  с  оторванными
пуговицами,  с распахнутым  воротом.  Ћн  решил ехать  сначала к  костру. Ќа
всЯкий случай  вынул из кобуры  револьвер и  сунул за  поЯс  под фуфайку,  а
кобуру  спрЯтал в сумку за седлом. ‚интовки с ним не было. ’еперь он походил
на мужика с полЯ: после германской  войны  многие  ходили так,  в солдатских
фуфайках.
     Ћн был уже совсем  близко от костра, -- вдруг  конское тревожное ржание
раздалось  во  тьме. †еребец рванулсЯ  и, вздрагиваЯ  могучим  телом, прЯдаЯ
ушами, завторил страстно и жалобно. ‚ то же мгновение у огнЯ качнулась тень.
Њетелица с силой ударил плетью и взвилсЯ вместе с лошадью.
     “ костра, вытаращив испуганные глазенки, держась одной рукой за кнут, а
другую,  в болтающемсЯ рукаве,  приподнЯв,  точно защищаЯсь, стоЯл худенький
черноголовый мальчишка -- в лаптЯх, в изорванных штанишках, в длинном, не по
росту, пиджаке,  обернутом  вокруг  тела  и  подпоЯсанном  пенькой. Њетелица
свирепо  осадил жеребца перед  самым носом мальчишки, едва не задавив его, и
хотел уже крикнуть ему что-то повелительное и грубое, как вдруг увидел перед
собой   эти   испуганные   глаза   над  болтающимсЯ  рукавом,   штанишки   с
просвечивающими голыми коленками и этот убогий, с хозЯйского  плеча, пиджак,
из которого так виновато и жалко смотрела тонкаЯ и смешнаЯ детскаЯ шеЯ...
     --  —его  же ты стоишь?..  ЌапужалсЯ?  Ђх  ты  воробей, воробей, -- вот
дурак-то  тоже! -- смутившись, заговорил  Њетелица невольно  с той  ласковой
грубостью, с  которой никогда не говорил с  людьми,  а только с лошадьми. --
‘тоит --  и крышка!..  Ђ  ежели б задавил  тебЯ?.. Ђх, вот дурак-то тоже! --
повторил он, размЯгчаЯсь  вовсе,  чувствуЯ, как при  виде этого мальчишки  и
всей этой убогости пробуждаетсЯ в нем что-то  --  такое  же жалкое, смешное,
детское... Њальчишка от испугу едва перевел дух и опустил руку.
     --  Ђ чего  ж ты налетел, как бузуй? -- сказал  он,  стараЯсь  говорить
резонно и независимо, как  взрослый, но все еще робеЯ. -- Ќапужаиси -- тут у
менЯ кони...
     --  Љо-они?  -- насмешливо протЯнул Њетелица. -- ‘кажите на милость! --
Ћн  уперсЯ  в бока, откинулсЯ  назад, рассматриваЯ парнишку, прищурившись  и
чуть  пошевеливаЯ  атласными  подвижными  бровЯми,  и  вдруг  засмеЯлсЯ  так
откровенно громко, на  таких высоких добрых  и веселых  нотах, что даже  сам
удивилсЯ, как это выходЯт из него такие звуки.
     Џарнишка смущенно, недоверчиво шмыгнул носом, но, понЯв, что  страшного
ничего нет, а все, наоборот, выходит ужасно весело,  сморщилсЯ так,  что нос
его  вздернулсЯ кверху,  и  тоже  --  совсем по-детски  -- залилсЯ озорно  и
тоненько.  Ћт неожиданности Њетелица прыснул еще громче, и оба они, невольно
подзадориваЯ друг друга, хохотали так  несколько минут: один -- раскачиваЯсь
на седле взад  и вперед, поблескиваЯ огненными от костра зубами, а другой --
упав  на задницу, упершись в землю  ладонЯми и откидываЯсь назад  всем телом
при каждом новом взрыве.
     -- Ќу, и насмешил, хозЯин! -- сказал наконец Њетелица, выпрастываЯ ногу
из стремени. -- —удак ты, право... -- Ћн соскочил на землю и протЯнул руку к
огню.
     Џарнишка, перестав смеЯтьсЯ,  смотрел на него с  серьезным и  радостным
изумлением, как будто ждал от него еще самых неожиданных чудачеств.
     -- € веселый же ты, дьЯвол, -- выговорил он наконец раздельно и  четко,
словно подвел окончательный итог своим убеждениЯм.
     -- џ-то? -- усмехнулсЯ Њетелица. -- џ, брат, веселый...
     -- Ђ Я так  напужалсЯ, -- созналсЯ парнишка. -- Љони  тут у  менЯ. Ђ  Я
картошку пеку...
     -- Љартошку?  ќто здорово!.. -- Њетелица уселсЯ  рЯдом,  не выпускаЯ из
руки уздечки. -- ѓде ж ты берешь ее, картошку?
     -- ‚она, где  берешь... „а тут ее гибель! -- €  парнишка  повел  руками
вокруг.
     -- ‚оруешь, значит?
     --  ‚орую... „авай  Я  подержу конЯ-то... €ли жеребец  у тебЯ?..  „а Я,
брат,  не  упущу, не бойсЯ... •ороший жеребец,  --  сказал парнишка, опытным
взглЯдом  окинув  ладную,  худую, с подтЯнутым животом, и мускулистую фигуру
жеребца. -- Ђ откуль сам?
     -- Ќичего жеребец, -- согласилсЯ Њетелица. -- Ђ ты откуда?
     --  Ђ вон,  -- кивнул  мальчишка в  сторону огней. -- •анихеза --  село
наше... ‘то двадцать дворов,  как одна копеечка, -- повторил он чьи-то чужие
слова и сплюнул.
     -- ’ак... Ђ Я с ‚оробьевки за хребтом. Њожет, слыхал?
     -- ‘ ‚оробьевки? Ќе, не слыхал, -- далеко, видать...
     -- „алеко.
     -- Ђ к нам зачем?
     -- „а как сказать... ќто, брат, долго рассказывать... Љоней думаю у вас
куповать, коней, говорЯт, у вас тут много... џ, брат, их люблю, коней-то, --
проникновенно-хитро сказал Њетелица, -- сам всю жизнь пас, только чужих.
     -- Ђ Я, думаешь, своих? •озЯйские...
     Џарнишка выпростал  из рукава худую  грЯзную  ручонку и кнутовищем стал
раскапывать золу, откуда заманчиво и ловко покатились черные картофелины.
     -- Њожет, ты  ись хочешь? -- спросил  он. --  “  менЯ и хлеб  е,  ну --
мало...
     --  ‘пасибо, Я только что  нажралсЯ -- вот! -- соврал Њетелица, показав
по самую шею и только теперь почувствовав, как сильно ему хочетсЯ есть.
     Џарнишка  разломил картофелину,  подул  на  нее,  сунул в  рот половину
вместе  с кожурой, повернул на Языке и с аппетитом  стал жевать, пошевеливаЯ
острыми ушками.  Џрожевав,  он  посмотрел на Њетелицу и  так же раздельно  и
четко, как раньше определил его веселым человеком, сказал:
     -- ‘ирота Я, полгода уж как сирота. ’Ятьку у менЯ казаки вбили, а мамку
изнасилили и тоже вбили, а брата тоже...
     -- Љазаки? -- встрепенулсЯ Њетелица.
     -- Ђ как же? ‚били почем зрЯ. € двор весь попалили, да не у нас  одних,
а дворов двенадцать, не  мене, и каждый месЯц наезжают, сейчас тоже  человек
сорок стоит. Ђ волостное село за  нами, ђакитное, так там  цельный полк  все
лето стоит. Ћх, и лютуют! Ѓери картошку-то...
     -- Љак же вы так -- и не бежали?..  ‚он лес у вас  какой... -- Њетелица
даже привстал.
     -- —то ж лес? ‚ек в  лесу не  просидишь. „а и болота там -- не вылезешь
-- такое бучило...
     "Љак угадал", -- подумал Њетелица, вспомнив свои предположениЯ.
     -- ‡наешь что, -- сказал он, подымаЯсь, --  попаси-ка конЯ моего, а Я в
село пешком схожу.  “ вас,  Я  вижу,  тут не то  что  купить,  а и последнее
отберут...
     -- —то ты скоро так? ‘иди!.. -- сказал пастушонок, сразу огорчившись, и
тоже встал. -- Ћдному  скушно тут, -- поЯснил он жалостным голосом, глЯдЯ на
Њетелицу большими просЯщими | и влажными глазами.
     -- ЌельзЯ, брат, --  Њетелица развел руками,  -- самое  разведать, пока
темно...  „а  Я  вернусь скоро, а жеребца спутаем...  ѓде  у  них  там самый
главный стоит?
     Џарнишка объЯснил, как найти избу, где стоит начальник эскадрона, и как
лучше пройти задами.
     -- Ђ собак у вас много?
     -- ‘обак -- хватает, да они не злые.
     Њетелица,  спутав  жеребца и попрощавшись,  двинулсЯ  по тропинке вдоль
реки. Џарнишка с грустью смотрел ему  вслед, пока он не исчез во тьме. —ерез
полчаса  Њетелица был под самым  селом. ’ропинка отвернула вправо, но он, по
совету пастушонка, продолжал идти по скошенному лугу, пока не натолкнулсЯ на
прЯсло, огибавшее мужицкие огороды, -- дальше пошел задами.  ‘ело уже спало;
огни  потухли;  чуть  видны были  при  свете звезд  теплые соломенные  крыши
хатенок в садах,  пустых  и  тихих; с огородов  шел  запах  вскопанной сырой
земли.
     Њетелица, миновав два переулка, свернул в  третий. ‘обаки провожали его
неверным хриплым лаем, точно напуганные сами, но никто не вышел на улицу, не
окликнул его. —увствовалось, что здесь привыкли ко всему, привыкли и к тому,
что незнакомые, чужие люди бродЯт по улицам, делают что хотЯт. Ќе видно было
даже  обычных  в  осеннее   времЯ,  когда  по  деревнЯм  справлЯют  свадьбы,
шушукающихсЯ  парочек: в густой  тени под плетнЯми никто не шептал о любви в
эту осень.
     ђуководствуЯсь  приметами, которые дал ему  пастушонок, он  прошел  еще
несколько переулков,  кружа возле церкви, и наконец уперсЯ  в крашеный забор
поповского сада.  (Ќачальник эскадрона стоЯл в доме попа.) Њетелица заглЯнул
внутрь,  пошарил  глазами, прислушалсЯ и, не  найдЯ ничего  подозрительного,
бесшумно перемахнул через забор.
     ‘ад  был  густой и ветвистый, но листьЯ уже опали.  Њетелица, сдерживаЯ
могучий  трепет  сердца,  почти  не  дыша  пробиралсЯ  вглубь.  Љусты  вдруг
оборвались, пересеченные  аллеей, и саженЯх в двадцати, налево  от  себЯ, он
увидел освещенное  окно. Ћно было  открыто. ’ам сидели люди.  ђовный  мЯгкий
свет струилсЯ по опавшей  листве, и  Яблони,  отсвеченные по краЯм, стоЯли в
нем странные и золотые.
     "‚от  оно!" --  подумал  Њетелица, нервно дрогнув  щекой и вспыхнув,  и
загораЯсь  весь тем жутким,  неотвратимым  чувством  бесстрашного  отчаЯниЯ,
которое толкало его  обычно на самые безрассудные подвиги:  еще  раздумываЯ,
нужно ли  кому-нибудь, чтобы он подслушал  разговор этих  людей в освещенной
комнате,  он знал, в сущности, что  не  уйдет  отсюда  до тех пор,  пока  не
сделает этого. —ерез несколько  минут он стоЯл за Яблоней под  самым  окном,
жадно вслушиваЯсь и запоминаЯ все, что творилось там.
     €х было четверо,  они  играли в  карты за столом, в глубине комнаты. Џо
правую руку сидел маленький старый  попик в прилизанных волосиках и юркий на
глаз,  -- он ловко  сновал  по столу худыми,  маленькими  ручками,  неслышно
перебираЯ  карты  игрушечными  пальцами  и  стараЯсь  заскочить  глазами под
каждую,  так что  сосед  его,  сидевший  спиной к  Њетелице, принимаЯ сдачу,
просматривал ее  боЯзно и  торопливо и тотчас  же  прЯтал под стол.  ‹ицом к
Њетелице сидел красивый, полный, ленивый и, как  видно, добродушный офицер с
трубкой  в зубах, -- должно  быть, из-за  его полноты Њетелица принЯл его за
начальника  эскадрона. Ћднако во все последующее  времЯ  он, по необъЯснимым
длЯ себЯ  причинам, интересовалсЯ  больше четвертым из  игравших -- с  лицом
обрюзглым и бледным и с неподвижными ресницами, тот был в черной папахе  и в
бурке  без погон,  в  которую куталсЯ каждый  раз после того,  как сбрасывал
карту.
     ‚опреки тому,  что  ожидал  услышать  Њетелица, они  говорили  о  самых
обыкновенных  и  неинтересных  вещах: добраЯ  половина  разговора  вертелась
вокруг карт.
     -- ‚осемьдесЯт играю, -- сказал сидевший к Њетелице спиной.
     --  ‘лабо, ваше благородие, слабо, -- отозвалсЯ тот, что  был  в черной
папахе. -- ‘то втемную, -- добавил он небрежно.
     Љрасивый и полный, прищурившись, проверил  свои и, вынув трубку, поднЯл
до ста пЯти.
     --  џ пас,  --  сказал  первый, отворачиваЯсь к  попику, который держал
прикуп.
     -- џ так и думал... -- усмехнулась чернаЯ папаха.
     --  ђазве Я  виноват, если  карты  не  идут?  --  оправдываЯсь, говорил
первый, обращаЯсь за сочувствием к попику.
     --  Џо  маленькой,   по  маленькой,  --  шутил  попик,  сожмуриваЯсь  и
посмеиваЯсь мелко-мелко,  точно  желаЯ подчеркнуть  таким мелким смешком всю
незначительность  игры  своего  собеседника.  --   Ђ  двести  два  очка  уже
списали-с...  знаем  мы  вас!.. --  €  он  с  неискренней  ласковой хитрецой
погрозил пальчиком.
     "‚от гнида", -- подумал Њетелица.
     -- Ђх, и  вы  пас? -- переспросил попик ленивого  офицера. -- Џожалуйте
прикуп-с, -- сказал он черной папахе и, не раскрываЯ карт, сунул их ей.
     ‚  течение  минуты они с ожесточением  шлепали по  столу,  пока  чернаЯ
папаха  не  проиграла.  "Ђ  задавалсЯ, рыбий  глаз", -- презрительно подумал
Њетелица, не знаЯ --  уходить ли ему или подождать еще.  Ќо он не смог уйти,
потому что проигравший повернулсЯ к окну, и  Њетелица  почувствовал на  себе
пронзительный взглЯд, застывший в страшной немигающей точности.
     ’ем временем сидевший спиной к окну начал тасовать  карты. Ћн делал это
старательно и экономно, как молЯтсЯ не очень древние старушки.
     --  Ђ Ќечитайлы нет, -- зеваЯ, сказал ленивый. -- Љак  видно, с удачей.
‹учше бы и Я с ним пошел...
     -- ‚двоем? -- спросила папаха, отвернувшись от окна. -- Ћна бы сдюжила!
-- добавила она, скривившись.
     -- ‚асенка-то? -- переспросил попик. -- “-у... она  бы сдюжила!.. ’ут у
нас  здоровенный псаломщик был -- да  ведь  Я вам рассказывал... Ќу,  только
‘ергей €ванович не согласилсЯ  б. Ќикогда-с...  ‡наете, что он  мне вчера по
секрету  сказал? "џ,  говорит,  ее  с  собой возьму, Я,  говорит,  на ней  и
женитьсЯ не побоюсь, Я, говорит..." Ћй! -- вдруг воскликнул попик,  закрываЯ
рот ладошкой и хитро  поблескиваЯ своими умненькими глазками. -- ‚от памЯть!
€  не хотел, да проговорилсЯ. Ќу, чур, не выдавать! -- € он с мнимым испугом
замахал ладошками. € хотЯ все  так  же, как Њетелица, видели неискренность и
скрытую угодливость каждого его  слова  и движениЯ, никто  не сказал ему  об
этом, и все засмеЯлись.
     Њетелица, согнувшись и пЯтЯсь боком, полез от окна. Ћн только свернул в
поперечную аллею, как вдруг лицом  к лицу  столкнулсЯ с человеком в казачьей
шинели, наброшенной на одно плечо, -- позади него виднелись еще двое.
     --  ’ы   что   тут  делаешь?  --  удивленно   спросил   этот   человек,
бессознательным  движением  придержав шинель,  чуть  не  упавшую,  когда  он
наткнулсЯ на Њетелицу.
     ‚зводный отпрыгнул и бросилсЯ в кусты.
     --  ‘той! „ержи его! „ержи! ‘юда!.. ќй! -- закричало несколько голосов.
ђезкие, короткие выстрелы затрещали вслед.
     Њетелица, путаЯсь в кустах и потерЯв фуражку, рвалсЯ  наугад, но голоса
стонали, выли уже где-то впереди, и злобный собачий лай доносилсЯ с улицы.
     -- ‚от он, держи!  -- крикнул кто-то, бросаЯсь  к Њетелице  с вытЯнутой
рукой.  ЏулЯ  визгнула  у  самого  уха.  Њетелица тоже  выстрелил.  —еловек,
бежавший на него, споткнулсЯ и упал.
     --  ‚решь,  не поймаешь...  --  торжественно  сказал Њетелица, до самой
последней минуты действительно не веривший в то, что его смогут скрутить.
     Ќо кто-то большой и грузный навалилсЯ на него сзади  и подмЯл под себЯ.
Њетелица  попыталсЯ высвободить  руку,  но жестокий  удар  по голове оглушил
его...
     Џотом  его били подрЯд, и, даже потерЯв сознание, он чувствовал на себе
эти удары еще и еще...
     ‚ низине,  где  спал отрЯд,  было  темновато и  сыро,  но из оранжевого
прогала за •аунихедзой  глЯдело  солнце,  и день, пахнувший осенним тлением,
занЯлсЯ над тайгой.
     „невальный, прикорнувший возле  лошадей, заслышал во  сне  настойчивый,
монотонный  звук, похожий  на далекую пулеметную дробь, и испуганно вскочил,
схватившись за  винтовку. Ќо это  стучал  дЯтел на  старой ольхе возле реки.
„невальный выругалсЯ и, ежась от  холода, кутаЯсь в дырЯвую шинель, вышел на
прогалину.  Ќикто  не  проснулсЯ  больше:  люди  спали  глухим,  безликим  и
безнадежным сном, каким  спЯт голодные, измученные  люди, которым ничего  не
сулит новый день.
     "Ђ взводного нет все... нажралсЯ, видать,  и дрыхнет где в избе, а  тут
не евши сиди", -- подумал  дневальный. Ћбычно он не меньше других восхищалсЯ
и  гордилсЯ Њетелицей, но теперь ему  казалось, что Њетелица довольно подлый
человек и  напрасно его  сделали взводным  командиром.  „невальному сразу не
захотелось страдать тут, в тайге, когда другие, вроде Њетелицы, наслаждаютсЯ
всеми  земными  радостЯми,  но  он  не  решалсЯ  потревожить  ‹евинсона  без
достаточных оснований и разбудил Ѓакланова.
     -- —то?.. Ќе приехал?.. --  завозилсЯ Ѓакланов, тараща спросоньЯ ничего
не  понимающие  глаза. -- Љак не приехал?!  -- закричал он вдруг, все еще не
придЯ в себЯ, но понЯв уже, о чем идет речь, и испугавшись этого. -- Ќет, да
ты, братец, оставь, не может этого быть... Ђх, да! Ќу, буди ‹евинсона. -- Ћн
вскочил,  быстрым движением перетЯнул  ремень, собрав к переносью  заспанные
брови, сразу весь отвердел и замкнулсЯ.
     ‹евинсон, как ни крепко он спал, услышав свою фамилию, тотчас же открыл
глаза и  сел. ‚зглЯнув на дневального и Ѓакланова, он понЯл, что Њетелица не
приехал и что уже давно пора выступать. ‚ первую минуту он почувствовал себЯ
настолько усталым и разбитым, что ему захотелось зарытьсЯ с головой в шинель
и снова  заснуть, забыв  о Њетелице и о своих недугах. Ќо в ту же  минуту он
стоЯл на коленЯх и, свертываЯ скатку, отвечал сухим и  безразличным тоном на
тревожные расспросы Ѓакланова.
     -- Ќу  и что  ж такого? џ так и думал... Љонечно, мы  встретим  его  по
дороге.
     -- Ђ если не встретим?
     --  …сли  не  встретим?..  ‘лушай,  нет ли у  тебЯ запасного  шнурка на
скатку?
     -- ‚ставай, вставай,  кобылка!  „аешь деревню!  --  кричал  дневальный,
ногами расталкиваЯ спЯщих.  €з травы  подымались  всклокоченные партизанские
головы, и вдогонку дневальному летели первые, недоделанные спросоньЯ матюки,
-- в хорошее времЯ „убов называл такие "утренниками".
     -- ‡лые все, -- задумчиво сказал Ѓакланов. -- †рать хотЯт...
     -- Ђ ты? -- спросил ‹евинсон.
     -- —то -- Я?.. Ћбо мне разговору нет. -- Ѓакланов насупилсЯ. -- Љак ты,
так и Я -- точно не знаешь...
     -- Ќет, Я знаю, -- сказал ‹евинсон с таким мЯгким и кротким выражением,
что Ѓакланов впервые внимательно присмотрелсЯ к нему.
     -- Ђ ты, брат, похудел,  -- сказал  он с неожиданной жалостью. --  Ћдна
борода осталась. џ бы на твоем месте...
     -- €дем-ка лучше  умыватьсЯ, -- прервал его ‹евинсон, виновато и  хмуро
улыбнувшись.
     Ћни прошли к реке. Ѓакланов снЯл  обе рубахи и стал полоскатьсЯ.  ‚идно
было, что  он не боЯлсЯ холодной воды.  ’ело  у него было крепкое,  плотное,
смуглое, точно литое, а голова круглаЯ и добраЯ, как у ребенка, и мыл  он ее
тоже каким-то  наивным ребЯчьим  движением  -- поливал из ладони и  растирал
одной рукой.
     "Ћ  чем-то  Я много  говорил  вчера и  что-то обещал, и как-то  неладно
теперь", -- подумал вдруг ‹евинсон, смутно и с неприЯзнью вспомнив вчерашний
разговор  с Њечиком и свои мысли, свЯзанные  с этим разговором. Ќе то  чтобы
они показались ему неправильными теперь, то есть не  выражавшими  того,  что
происходило в  нем на  самом  деле,  --  нет,  он чувствовал,  что это  были
довольно правильные, умные, интересные мысли, и все-таки он испытывал теперь
смутное недовольство, вспоминаЯ  их.  "„а, Я обещал ему другую  лошадь... Ќо
разве в  этом  может  быть что-нибудь  неладное? Ќет,  Я  поступил  бы так и
сегоднЯ, -- значит,  тут все  в порЯдке...  ’ак в чем  же дело?..  Ђ дело  в
том..."
     -- —то  ж ты  не умываешьсЯ? -- спросил Ѓакланов, кончив полоскатьсЯ  и
докрасна растираЯсь грЯзным полотенцем. -- •олоднаЯ вода. •орошо!
     "... Ђ дело в том, что Я болен  и с каждым днем все хуже владею собой",
-- подумал ‹евинсон, спускаЯсь к воде.
     “мывшись, перепоЯсавшись и  ощутив на  бедре привычную тЯжесть маузера,
он почувствовал себЯ все-таки отдохнувшим за ночь.
     "—то случилось с Њетелицей?" ќта мысль теперь целиком овладела им.
     ‹евинсон никак не мог представить себе Њетелицу не двигающимсЯ и вообще
не живущим. Ћн всегда испытывал  к этому человеку смутное  влечение и не раз
замечал, что  ему приЯтно бывает ехать рЯдом  с ним, разговаривать  или даже
просто смотреть  на него. Њетелица нравилсЯ ему не за  какие-либо выдающиесЯ
общественно-полезные качества, которых у него было не так уж много и которые
в  гораздо  большей степени были  свойственны  самому  ‹евинсону, а Њетелица
нравилсЯ ему  за ту необыкновенную  физическую цепкость, животную, жизненную
силу, котораЯ била  в нем неиссЯкаемым ключом и которой самому ‹евинсону так
не  хватало.  Љогда  он  видел  перед  собой его  быструю, всегда готовую  к
действию  фигуру или  знал, что  Њетелица  находитсЯ  где-то тут,  рЯдом, он
невольно  забывал о собственной физической слабости, и  ему казалось, что он
может  быть  таким  же крепким  и неутомимым,  как Њетелица. ‚тайне он  даже
гордилсЯ тем, что управлЯет таким человеком.
     Њысль о том, что Њетелица мог попасть в руки врага  -- несмотрЯ на  то,
что сам  ‹евинсон все  больше укреплЯлсЯ в  ней, -- плохо прививалась людЯм.
Љаждый истомившийсЯ партизан  старательно и  боЯзливо  гнал ее от  себЯ, как
самую последнюю  мысль,  сулившую  одни  несчастьЯ и  страданьЯ,  а  потому,
очевидно,  совершенно  невозможную. Ќаоборот, предположение дневального, что
взводный "нажралсЯ  и дрыхнет где-то в избе" -- как ни  непохоже это было на
быстрого  и  исполнительного  Њетелицу, --  все больше собирало сторонников.
Њногие  открыто  роптали  на "подлость  и  несознание"  Њетелицы и надоедали
‹евинсону  с  требованием  немедленно  выступить   ему  навстречу.  €  когда
‹евин-сон, с особой  тщательностью выполнив все  будничные дела, в частности
переменив  Њечику лошадь,  отдал  наконец  приказ  выступать,  --  в  отрЯде
наступило  такое  ликование, точно с  этим приказом на самом  деле кончились
всЯкие беды и мытарства.
     Ћни проехали час и другой, а взводный с лихим и смолистым чубом все  не
показывалсЯ на тропе. Ћни  проехали еще столько же, а взводного все не было.
€  уже  не только ‹евинсон, но  даже самые отъЯвленные завистники и хулители
Њетелицы стали сомневатьсЯ в счастливом исходе его поездки.
     Љ таежной опушке отрЯд подходил в суровом и значительном молчании.


        XV. ’ри смерти


     Њетелица очнулсЯ в большом темном  сарае, --  он  лежал на  голой сырой
земле, и первым  его ощущением было ощущение  этой зЯбкой землЯной  сырости,
пронизывающей  тело.  Ћн  сразу  вспомнил,  что  произошло   с  ним.  “дары,
нанесенные  ему,  еще шумели  в  голове,  волосы ссохлись  в  крови,  --  он
чувствовал эту запекшуюсЯ кровь на лбу и на щеках.
     ЏерваЯ  более или менее оформленнаЯ мысль, котораЯ пришла ему в голову,
была  мысль о том  -- нельзЯ ли уйти. Њетелица  никак не  мог  поверить, что
после  всего,  что   он  испытал  в  жизни,  после  всех  подвигов  и  удач,
сопутствовавших  ему во всЯком  деле и прославивших его имЯ меж людей, -- он
будет  в конце концов лежать и гнить, как всЯкий  из  этих людей. Ћн обшарил
весь сарай, ощупал все дырочки, попыталсЯ даже  выломать дверь --  напрасные
усилиЯ!.. Ћн натыкалсЯ всюду на мертвое, холодное  дерево,  а щели  были так
безнадежно малы, что  в  них  не проникал  даже  взглЯд,  --  они  с  трудом
пропускали тусклый рассвет осеннего утра.
     Ћднако он  шарил еще и еще,  пока  не осознал  длЯ  себЯ с безвыходной,
неумолимой точностью,  что ему действительно не уйти на этот раз. € когда он
окончательно убедилсЯ  в этом, вопрос  о  собственной  жизни  и смерти сразу
перестал  интересовать  его.  €   все  его   душевные   и   физические  силы
сосредоточились  на том  --  совершенно  незначительном  с точки зрениЯ  его
собственной  жизни  и  смерти, но ставшем  длЯ него теперь  самым важным  --
вопросе, каким образом он, Њетелица, о котором до сих пор шла только лихаЯ и
бедоваЯ слава, сможет показать тем людЯм, которые станут его убивать, что он
не боитсЯ и презирает их.
     Ћн  не успел  еще  обдумать  это,  как  за дверЯми  послышалась  вознЯ,
заскрипел засов, и вместе с серым, дрожащим  и хилым утренним светом вошли в
сарай  два  казака  с  оружием  и  в  лампасах.  Њетелица,  расставив  ноги,
прищурившись, смотрел на них.
     ‡аметив его, они в  нерешительности помЯлись у  дверей, -- тот, что был
позади, беспокойно зашмыгал носом.
     -- Џойдем, землЯчок, -- сказал наконец передний беззлобно, даже немного
виновато.
     Њетелица, упрЯмо склонив голову, вышел наружу.
     —ерез некоторое времЯ он стоЯл перед знакомым ему человеком -- в черной
папахе и  в бурке -- в той самой  комнате, в которую  засматривал  ночью  из
поповского  сада.  ’ут  же,  подтЯнувшись в  кресле,  удивленно,  не  строго
поглЯдываЯ  на  Њетелицу,  сидел  красивый,  полный  и  добродушный  офицер,
которого  Њетелица  принЯл вчера за начальника эскадрона. ’еперь, рассмотрев
обоих, он  по каким-то неуловимым  признакам понЯл, что начальником  был как
раз не этот добродушный офицер, а другой -- в бурке.
     -- Њожете идти, -- отрывисто сказал этот другой,  взглЯнув на  казаков,
остановившихсЯ у дверей.
     Ћни, неловко подталкиваЯ друг друга, выбрались из комнаты.
     -- —то ты делал вчера в саду? -- быстро спросил он, остановившись перед
Њетелицей и глЯдЯ на него своим точным, немигающим взглЯдом.
     Њетелица молча, насмешливо уставилсЯ  на  него,  выдерживаЯ его взглЯд,
чуть  пошевеливаЯ  атласными черными бровЯми  и всем своим видом  показываЯ,
что,  независимо  от  того, какие  будут задавать  ему вопросы  и  как будут
заставлЯть его отвечать  на них, он не скажет ничего  такого,  что  могло бы
удовлетворить спрашивающих.
     --  ’ы брось эти  глупости,  --  снова  сказал  начальник, нисколько не
сердЯсь  и  не  повышаЯ  голоса, но таким  тоном,  который показывал, что он
понимает все, что происходит теперь в Њетелице.
     -- —то же говорить зрЯ? -- снисходительно улыбнулсЯ взводный.
     Ќачальник эскадрона несколько секунд изучал  его застывшее  рЯбое лицо,
вымазанное засохшей кровью.
     -- Ћспой давно болел? -- спросил он.
     -- —то?  --  растерЯлсЯ взводный. Ћн  растерЯлсЯ потому, что  в вопросе
начальника не  чувствовалось ни издевательства, ни насмешки, а