ла в кресле, прислонившись виском к обитой плюшем
спинке;  книга,  которую она читала,  валЯлась на  полу.  „ети несколько раз
проходили мимо, прикладываЯ к губам палец, думаЯ, что мать спит.
     ‚ шкатулке ее нашли письмо.  Њать распорЯжалась в нем некоторыми вещами
и  бумагами и  завещала ‹ену на воспитание к  ѓиммерам,  о чем она давно уже
договорилась с сестрой ‘офьей Њихайловной.  ‹юбовь к сестре, сохранившаЯсЯ у
нее  с  дней юности,  помешала ей  до  конца понЯть эту  женщину:  мать была
искренне убеждена в  ее доброте,  в ее любви ко всей их семье и думала,  что
‹ене будет лучше с ней, чем с отцом.


        X

     ‚ день своего отъезда ‹ена встала чуть свет;  тихо,  чтобы не разбудить
‘ережи и тети ‘они,  спавшей с ними в детской, оделась и, ступаЯ на цыпочках
по холодным половицам,  пробралась в отцовский кабинет, выходивший окнами на
улицу.
     Ћна была влюблена в скобеевского пастушка,  который каждые утро и вечер
прогонЯл стадо мимо их окон и играл на жалейке. Ћна любила его за то, что он
был простоголов,  грЯзно одет, не боЯлсЯ коров и людей и, казалось, не хотел
быть никем другим,  кроме как  тем,  кем он  был.  Ћна ни  разу не  решилась
поговорить с ним и даже близко подойти к нему,  -  она любила его из окна, -
но любовь эта занимала большое место в ее жизни.
     “севшись на подоконнике, калачиком поджав ноги и прислонившись к косЯку
окна своей немного крупной по телу, темно-русой головкой, она долго смотрела
на  пустынную улицу,  на серый рЯд изб по той стороне ее,  на согнутую бабью
спину во  дворе напротив,  -  баба доила корову,  -  на чуть шевелившиесЯ от
утреннего ветерка макушки деревьев за  избами,  на  дальние,  еще темноватые
сопки,  поверх которых чуть алело.  Ћна сидела без движениЯ,  изредка поводЯ
бровЯми,  -  брови у  нее были широкие и  темные,  как у  матери,  и немного
приподнЯтые; она всегда точно удивлЯлась чему-то.
     €з некоторых дворов бабы уже выгнали коров на улицу,  слышно было пенье
петухов, потом издалека донессЯ слабый звук жалейки, но ‹ена не шелохнулась.
‡вук  жалейки  становилсЯ  все  слышнее  и  слышнее,  его  перебивали  бабьи
возгласы,  мычание коров,  хлопанье бича;  вот  поЯвились в  окне степенно и
крупно ступающий буро-белый бугай и  поспешающие за  ним головные коровы,  и
потекло мимо окна рЯбое, красное, белое, черное, пегое, сверкающее рогами на
только что брызнувшем из-за  сопок солнце,  мычащее и  поматывающее головами
стадо.  ‡а  ним  шел  пастух  в  высокой  шапке  и  маленький  простоголовый
пастушонок с  грЯзной  шеей,  в  плотно  обутых  лаптишках.  Џастушонок шел,
закинув голову,  и  играл на  жалейке.  ђесницы у  ‹ены дрогнули,  она зЯбко
шевельнула плечиками и снова замерла.
     ‘тадо прошло;  скрылсЯ из  глаз пастушонок;  из  противоположного двора
вышел  бородатый  крестьЯнин  с  застрЯвшей  в  волосах  соломой  и,  зеваЯ,
посмотрел на  небо.  ‡вук жалейки все  удалЯлсЯ и  удалЯлсЯ,  пока не  смолк
вовсе, а ‹ена все еще сидела на подоконнике, не менЯЯ положениЯ, глЯдЯ перед
собой невидЯщими, затуманенными глазами.
     €  вот ожил весь дом.  “же отсидели завтрак,  почти не  притронувшись к
нему;  уже  несколько раз  ‹ена обошла все  комнаты,  подолгу задерживаЯсь у
портрета матери,  смотревшей на нее со стены усталым,  грустным и  спокойным
взглЯдом;   уже  все  вещи  сложены  на  подводу,  вокруг  которой  толпЯтсЯ
провожающие; уже сказаны последние слова, - чьи-то чужие сильные руки сажают
‹ену рЯдом с  ‘офьей Њихайловной на трогающуюсЯ подводу,  и ‹ена долго-долго
смотрит на удалЯющийсЯ дом с высоким резным крылечком, на маленького ‘ережу,
смотрЯщего ей  вслед отважными черными глазенками,  на отца,  потрЯхивающего
головой и то и дело хватающегосЯ рукой за бороду...


        XI

     ’еплым   беззвездным  вечером   начала   сентЯбрЯ  маленькаЯ  ‹ена,   в
сопровождении ‘офьи Њихайловны и  выехавшего встречать их  на вокзал старого
ѓиммера,  подъезжала в  колЯске,  запрЯженной парой  белых,  известных всему
городу гиммеровских лошадей, к подъезду четырехэтажного дома ѓиммеров.
     ‘лева от подъезда зиЯл черный, под домом, проезд во двор; кто-то, гремЯ
ключами и гулко, как в бочку, кашлЯЯ, отворЯл железные ворота.
     ЏрЯмо  простиралась  широкаЯ,   с  двумЯ  рЯдами  фонарей,   лоснЯщаЯсЯ
асфальтом улица;  по ней сновали извозчичьи пролетки,  мчались,  названиваЯ,
велосипедисты,  по  тротуарам текли  пешеходы,  гулЯющие  пары,  слышен  был
пестрый,  смутный гомон,  шелест шагов. ‘ правой стороны улицы, спускаЯсь до
самой бухты,  отсвечивающей огнЯми судов и пристаней, темнел обширный сад; в
саду играл духовой оркестр,  где-то  за  садом все времЯ крЯхтело,  сопело и
скрежетало что-то.
     - Ђ ну, посмотрим, как тебЯ дома кормили!..
     ‘тарый  ѓиммер,  неумело  подхватив под  мышки  ‹ену,  растерЯвшуюсЯ от
городского шума и обилиЯ людей и огней, вытащил ее из колЯски.
     - ‚от тебе моЯ рука,  ‘онечка...  ‡автра к  десЯти,  Ђндрей,  точно,  -
сказал он кучеру.
     €,  сердито  косЯсь  на  старичка-чиновника и  группу  молодых людей  и
барышень,  скучившихсЯ у  подъезда,  чтобы посмотреть на  богача ѓиммера,  -
отфыркиваЯсь,  он вслед за ‘офьей Њихайловной,  взЯвшей ‹ену за руку, грузно
прошел в подъезд.
     ‘унув мелочь в руку швейцара,  почтительно поздравившего их с приездом,
ѓиммер вдруг остановилсЯ,  точно вспомнил что-то,  и,  нагнув голову, искоса
посмотрел на швейцара.  ‚еселаЯ искорка пробежала в его глазах, но, видно, о
том, что он вспомнил, он не хотел говорить при швейцаре, и он молча поднЯлсЯ
до первой площадки.
     - „а,  забыл предупредить тебЯ,  ‘онечка,  -  сказал он с  игривостью в
голосе, - „юдю, любимца твоего, сегоднЯ в училище избили.
     - Ђх,  что  ты  говоришь!  -  выпустив  руку  ‹ены,  воскликнула  ‘офьЯ
Њихайловна и остановилась, сделав испуганные глаза.
     - Ќичего  особенного,  просто  синЯков наставили.  ЋбычнаЯ мальчишескаЯ
драка.  џ просто хотел тебЯ предупредить, чтобы ты не испугалась, увидев его
с примочками.
     - € как ты можешь так говорить, ‘имон! - (Џравославное имЯ ѓиммера было
‘емен,  но имЯ это не нравилось ‘офье Њихайловне,  и она всегда звала мужа -
‘имон.) - € как ты можешь так говорить! Ќу, бедный „юденька!.. Ђ кто его?..
     - Ћдин из воспитанников твоих, не помню фамилии...
     ѓиммер насмешливо сощурилсЯ:  ‘офьЯ  Њихайловна была  председательницей
Ѓлаготворительного  общества  помощи   учащимсЯ  из   народа,   и   под   ее
воспитанниками ѓиммер подразумевал учащихсЯ-стипендиатов этого общества.
     - Љто именно, не помнишь?
     - Ќу, тот самый, дЯдЯ которого швейцаром в училище.
     - Ћн наказан, надеюсь, этот мальчик?
     - Љ сожалению, наказан: его из училища исключили.
     - € как ты можешь так говорить, ‘имон!
     ‘офьЯ Њихайловна,  подхватив длинный,  по тогдашней моде, хвост платьЯ,
быстро пошла вверх по лестнице.
     - ‚есь день ему ќдита Ђдольфовна эти примочки прикладывала,  - с трудом
поспешаЯ за  ней,  весело говорил ѓиммер,  -  а  перед  тем  как  ехать  вас
встречать, Я захожу проведать сынка и вижу: “льЯна ему постель поправлЯет, а
он ее - за юбку, а она отбиваетсЯ...
     € старый ѓиммер,  лукаво сощурившись, вдруг начал издавать такие звуки,
как будто в горло к нему попала рыбьЯ кость. ќто была его манера смеЯтьсЯ.
     ‘офьЯ Њихайловна, строго поджав губы, кивнула в сторону ‹ены.
     - Ђ как он покраснел!  Џокраснел как!  -  давЯсь рыбьей костью, говорил
ѓиммер.
     - ‘имон!
     ‘офьЯ Њихайловна поспешила нажать кнопку звонка.
     „ве  похожих на  старого ѓиммера и  друг на  друга рыженьких горбоносых
девочки,  одна -  ровесница ‹ене,  другаЯ -  чуть постарше,  с криком: "Њама
приехала!  Њама приехала!" -  вбежали в переднюю. “видев ‹ену, они запнулись
на мгновение,  потом, узнав ее, но не сообразив, что им нужно теперь делать,
снова кинулись к матери, хватаЯ ее за руки и танцуЯ возле нее.
     - —то - „юдЯ? - спрашивала ‘офьЯ Њихайловна. - Ѓедный мальчик! џ сейчас
же,  сейчас же пойду к нему... ‹иза, Ђдочка! ‚ы займитесь пока с ‹еночкой, Я
вам потом все расскажу...
     €,  волоча  по  половику длинный хвост  платьЯ,  она  быстро  прошла  в
комнаты.
     - ќто -  ‹еночка,  дети.  ‚ы  узнали ее?  -  говорил старый ѓиммер,  по
очереди выпроваживаЯ детей в  столовую.  -  ‚ы помните,  она гостила у нас с
тетей Ђней?  ’етЯ ЂнЯ  теперь умерла,  и  она совсем будет жить у  нас.  ‚ы,
конечно,  подружитесь,  - говорил он, нагнув голову, с шутливой серьезностью
глЯдЯ на детей, посапываЯ.
     ‹иза и Ђдочка, взЯвшись за руки и жеманно поводЯ плечиками и рыженькими
головками,  украшенными  одинаковыми  голубенькими бантами,  с  любопытством
рассматривали чужую большеголовую и большеглазую девочку, котораЯ, расставив
ноги  в  черных  чулочках,  опустив вдоль  платьица тонкие руки,  растерЯнно
стоЯла у  дверей большой,  залитой светом комнаты.  Љомната эта  была хорошо
знакома ‹ене,  но,  как  и  два  года  назад,  ее  поразили неизвестно зачем
расставленные по углам высокие синие вазы и  неизвестно зачем развешанные по
стенам тарелки, расписанные цветастыми и хвостатыми китайскими драконами.
     - Љонечно,  это ‘урков, - сказала ‘офьЯ Њихайловна, входЯ в столовую. -
€ какой синЯк под глазом! ќто не мальчик, а просто зверь какой-то...
     - Ќичего нет необыкновенного в том, что мальчики дерутсЯ, - сухо сказал
старый ѓиммер,  повернувшись всем туловищем к ‘офье Њихайловне. - € печально
не то,  что синЯк,  а  то,  что растет здоровый и капризный балбес,  который
думает,  что раз он сын ѓиммера,  то ему все позволено,  а  даже постоЯть за
себЯ не умеет. ‚от это печально!..
     Ћн  сердито фыркнул и,  тЯжело  ступаЯ  широкими,  медвежьими ступнЯми,
прошел в свой кабинет.
     ѓлаза и  губы  ‘офьи Њихайловны принЯли обиженное выражение.  Ќекоторое
времЯ она молча стоЯла посреди комнаты.
     - ЃарынЯ, детей спать вести? - спросила показавшаЯсЯ в дверЯх девушка в
белом переднике.
     - Ђ  вы  как  думаете,  милаЯ,  детей  можно  укладывать без  ужина?  -
неожиданно озлоблЯЯсь и  краснеЯ,  заговорила ‘офьЯ  Њихайловна.  -  €ли  вы
думаете,  что  ребенок после дороги может лечь спать без ванны?  ‚ы,  милаЯ,
если вы  пришли служить и  если вы  за  это получаете,  извольте служить как
следует!..  ‘кажите  „аше,  чтобы  подавала  ужинать,  и  идите  приготовьте
ванну!..


        XII

     Џо деревенской привычке ‹ена проснулась очень рано,  когда весь дом еще
спал.  €з-за  занавесей на  окнах слабо пробивалсЯ рассвет,  в  детской было
полутемно.  ‹иза  и  Ђдочка спали  на  своих  кроватках.  Џолоса света  чуть
освещала игрушки  в  углу:  детскую  плиту,  громадную куклу  и  громадную -
больше, чем бывает в жизни, - кошку на колесиках, с желтыми глазами.
     ‹ена высматривала,  не  принесли ли  платьице,  в  котором она ехала из
деревни,  - она оставила его вчера в ванной, - но платьица нигде не было. Ќа
стуле возле кровати,  аккуратно сложенное,  лежало кружевное бельецо и белое
платье на спинке -  такое же,  в  каких ‹иза и Ђдочка выбежали вчера.  Ѓелые
туфельки стоЯли возле стула.
     ‹ена,  покосившись на  спЯщих  ‹изу  и  Ђдочку,  присела  на  кровати и
потрогала бельецо руками. Ћно было чистое, хорошо проглажено и хорошо пахло;
платье тоже понравилось ‹ене.  Ќо все же она не могла забыть,  что старое ее
платьице сшито мамиными руками,  и она, вздохнув, откинулась на подушки. ’ак
лежала она долго,  то  вспоминаЯ или раздумываЯ о  чем-то,  шепча что-то про
себЯ,  то  вновь принимаЯсь рассматривать комнату,  игрушки в  углу...  Ќет,
кошка ей не нравилась,  но кукла была хороша -  и,  конечно, интересно иметь
такую плиту.
     Џотом она  слышала чьи-то  шаги  в  соседних комнатах,  звуки осторожно
открываемых и  прикрываемых дверей.  ‘нова  покосившись на  спЯщих  Ђдочку и
‹изу, она надела новое бельецо и белое платье, обула туфельки; по-зверушечьи
снуЯ  руками,  повЯзала ленточку в  свою  крупную русую голову и  юркнула из
детской.
     ЏройдЯ  рЯд  полутемных  комнат,  заставленных разнообразной мебелью  и
увешанных картинами,  она  приоткрыла дверь  в  столовую и  зажмурила глаза:
столоваЯ залита была  утренним солнцем,  весело игравшим на  синих  вазах  и
тарелках с драконами.
     €з  передней,  дверь  в  которую была  открыта,  доносилсЯ приглушенный
говор:  там  виднелись люди.  ‹ена  узнала стоЯщую спиной к  двери горничную
“льЯшу -  ту  самую  девушку,  на  которую накричала вчера ‘офьЯ Њихайловна.
“льЯша  говорила с  какой-то  толстой  женщиной;  возле  них  темнела фигура
подростка.  †енщина,  как  видно,  просила о  чем-то  “льЯшу,  а  “льЯша  ей
отказывала.
     - Ќу,  уж  посидите здесь,  в  передней,  коли так,  -  наконец сказала
“льЯша, - барин скоро выйдут. ’олько сидите тихонько.
     Ћна,  прикрыв за  собой  дверь,  вернулась в  столовую и,  увидев ‹ену,
весело улыбнулась ей.
     - Љак вы рано встали,  барышнЯ!  -  сказала она шепотом. - ‘оскучитесь,
так рано встамши. “ нас так рано только один барин встают...
     - Љто это там?  -  указав пальцем на дверь в переднюю, шепотом спросила
‹ена.
     - ‘урковы это,  мать с сыном,  -  поЯснила “льЯша.  -  Њамаша пришла за
сынка просить,  чтобы обратно в школу принЯли...  Ђ сынок здоровый! - “льЯша
хихикнула.  -  Љак он вчера нашего молодого барина расписал! ’акого парнЯ бы
на выгрузку, а не в школу, - смеЯсь, говорила она.
     - Ђ за что он его? - допытывалась ‹ена, серьезно глЯдЯ на нее.
     - Ђ кто ж его знает.  Ћбыкновенно...  ђазве знает кто,  за что мальчики
дерутсЯ?
     Џока просыпалсЯ,  одевалсЯ, мылсЯ, чистилсЯ, убиралсЯ ведь дом, ‹ена то
и  дело  возвращалась  в  столовую  и,  чуть  приоткрыв  дверь  в  переднюю,
поглЯдывала в щелку - сидЯт ли еще мать и сын ‘урковы.
     Ћни  сидели рЯдом:  мать,  толстаЯ,  в  новом цветастом платье и  белых
нитЯных чулках,  -  с  робким и чего-то стыдЯщимсЯ выражением лица,  покорно
сложив  руки  на  животе;  сын,  подросток  лет  тринадцати -  четырнадцати,
широкоплечий и  угловатый,  -  упершись локтЯми в  колени и уткнув в большие
красные ладони угрюмое и злое лицо. Ћн был в поношенном, из "чертовой кожи",
форменном костюме ученика коммерческого училища;  громадные, подпиравшие шею
меркурии на воротнике вонзились в большие пальцы его рук.
     Џотом  пришли ‹иза  и  Ђдочка в  темно-зеленых,  с  белыми воротничками
гимназических платьицах и тоже стали подглЯдывать. ‹ена не заметила, как это
подглЯдывание превратилось в игру.  ‚сем троим вдруг стало очень весело. Ћни
громко перешептывались и  смеЯлись,  зажимаЯ рот ладошками.  Ћдин раз Ђдочка
так прильнула к щелке,  что дверь отворилась,  и Ђдочка чуть не упала, - все
трое так и прыснули!..
     ‘урков продолжал сидеть,  уткнув лицо в  ладони,  а  мать его испуганно
обернулась к дверЯм, шевельнула руками и виновато и жалко улыбнулась.
     ‹ена,  перестав смеЯтьсЯ, - она стоЯла теперь одна в открытых дверЯх, -
несколько секунд, широко открыв глаза, смотрела в лицо матери ‘уркова. ‚ это
времЯ открылась другаЯ дверь в переднюю, и оттуда показалась “льЯша.
     - Џожалуйте, - весело сказала она.
     Њать  ‘уркова засуетилась,  с  неуклюжей торопливостью стала  оправлЯть
платье и  волосы.  ‘ын,  не взглЯнув на ‹ену,  прихрамываЯ,  первым прошел в
кабинет ѓиммера.
     Ќекоторое времЯ  ‹ена  стоЯла  еще  в  дверЯх.  €  вдруг  краска  стыда
бросилась ей  в  лицо,  уши,  шею.  ‚ысоко поднЯв голову,  с  одеревеневшими
губами, ‹ена прошла мимо ‹изы и Ђдочки, удивленно проводивших ее глазами.
     ‡а   завтраком  ‹ена   узнала,   что   старый  ѓиммер,   бывший  членом
попечительного совета коммерческого училища, удовлетворил просьбу ‘урковых и
дал им письмо к директору,  где он писал, что Џетр ‘урков достаточно наказан
за свой проступок и может быть восстановлен в правах учащегосЯ.


        XIII

     Џосле завтрака ‹иза и  Ђдочка ушли в  гимназию.  Љ десЯти часам уехал в
контору старый ѓиммер.
     ‹ена все ожидала, что, раз ее привезли сюда, кто-нибудь займетсЯ ею или
укажет,  что она должна делать,  но  никто ей  ничего не  указывал,  и  она,
скучаЯ, болталась в столовой.
     —асам к  одиннадцати вышел к завтраку ’аточка в длинном мохнатом халате
и в туфлЯх.  ’аточка сильно разроссЯ и потолстел, он начинал лысеть. ‡аметив
‹ену, он несколько мгновений задержал на ней свой невнимательный взглЯд.
     - ќто что за экземплЯр? - сказал он, неизвестно к кому обращаЯсь, и тут
же забыл о ее присутствии.
     ‹ена с  удивлением посмотрела на него и,  не понЯв,  что он сказал и  к
чему это, не обиделась на него.
     Ќо ’аточка окончательно удивил ее, когда, разложив перед собой газеты и
журналы и  искоса заглЯдываЯ в  них,  он  разрезал вдоль  французскую булку,
намазал маслом, переложил икрой и съел всю булку и выпил два стакана кофе, а
потом разрезал так же вторую булку,  переложил сыром и выпил еще два стакана
кофе.
     ’аточка два  года  назад  окончил гимназию.  …ще  в  гимназии он  начал
заниматьсЯ  живописью  и  по  окончании  хотел  поступить  в  художественную
академию.  Ћднако в академию его не принЯли,  сказав, что у него нет никаких
способностей к живописи. ’аточка не обиделсЯ на академию, ибо что можно было
и  ожидать от этих законсервированных представителей старого художественного
направлениЯ?
     ‚ернувшись к отцу, он занЯлсЯ тем, что стал изучать новейшую философию,
выбираЯ такую,  что помрачнее,  и писать маслЯными красками какие-то длинные
лица и деревьЯ.
     Ћднажды он  издал  даже  книгу  стихов,  которую он  в  предисловии сам
охарактеризовал  как  "полубред,   полудействительность,  полубодрствование,
полусон,  жар  избытого  томлениЯ и  хмель  зарождающейсЯ жизни,  кипение  и
нежность,  силу и слабость -  непостижимую,  но действительную, странную, но
несомненную, крутЯщую мысли и сжимающую сердце мистику зачатиЯ...".
     "ЉакаЯ необыкновеннаЯ тишина,  - писал он о собственных стихах, - какаЯ
чуткаЯ сонь, важно-цветистаЯ, торжественно полыхающаЯ пламенем голубизны!.."
     Љнижка ’аточки была издана на средства отца,  в роскошном переплете,  в
двенадцати пронумерованных и поименованных экземплЯрах,  -  она была роздана
только  понимающим.   ‚округ  ’аточки  образовалсЯ  кружок,   с   величайшим
презрением относившийсЯ ко  всЯкого  рода  человеческой деЯтельности,  кроме
той, какой он сам занималсЯ.
     ’аточка вставал не ранее двенадцати часов днЯ, обильно завтракал. Џосле
того два-три  часа он  занималсЯ живописью или чтением,  или писал стихи.  Љ
началу  занЯтий уже  стоЯли  возле  на  столике два  раскупоренных Ящичка  с
Японскими апельсинами и  мандаринами.  ‚о  времЯ  работы  ’аточка  рассеЯнно
запускал свою белую полную руку в Ящики,  - к концу занЯтий обычно оба Ящика
бывали опорожнены.
     …сли приходил кто-либо из кружка,  ’аточка обедал отдельно от остальных
членов семьи.  Џосле обеда он  спал.  Џотом он  гулЯл немного,  а  вечером с
кем-либо из  кружка шел в  театр,  или на  концерт,  или на  диспут,  или на
литературный суд,  которые устраивались особенно часто  в  женской гимназии.
‚озвращалсЯ он поздно.
     ‚ течение днЯ ’аточка три-четыре раза переодевалсЯ.  ‘одержание ’аточки
обходилось старому ѓиммеру дороже  содержаниЯ всех  остальных детей,  вместе
взЯтых.  Ќо  вокруг ’аточки в  семье царила атмосфера угождениЯ,  уважениЯ и
гордости: "’ише, ’аточка спит", "Ђх, тише, ’аточка работает", "’аточке нужны
деньги", "Љ ’аточке нельзЯ - у него портной".
     Џо мере того как ’аточка взрослел,  он все больше лысел и  полнел,  все
меньше читал и занималсЯ живописью. …сли он не был на концерте или в театре,
он попросту сидел в кресле посреди комнаты. ‚ руках его не было ни книги, ни
палитры,  в  глазах и  на  лбу  его не  отпечатлевалось никакой мыслительной
работы,  даже пищеварительные процессы не отражались на его лице, но он и не
спал, - он просто помещалсЯ в комнате, как предмет.
     Ќо к  тому времени,  когда ‹ена приехала из деревни,  ’аточка был еще в
полном расцвете своей деЯтельности.
     Ћн  еще  не  кончил  завтракать,  когда  в  столовую ввалилась компаниЯ
молодых людей в белых брюках,  в сопровождении худощавой остроносой девицы в
длинном черном платье и черных перчатках до локтей.
     - ‚италий,  конечно,  еще только встал!  -  воскликнул один из  молодых
людей.
     - Џочему вы не были вчера у ‘олодовниковых?  - спросила девица в черных
перчатках.  -  џ вас ждала.  Ѓыло ужасно весело.  Њы так сумасшествовали,  -
говорила она деревЯнным голосом.
     Ћни развЯзно болтали о  своих делах.  Џотом разговор перешел на  тему о
новой картине ’аточки, длЯ которой он уже заготовил полотно, и все перешли в
комнату ’аточки.
     ‚  первом часу  вышла к  столу ‘офьЯ Њихайловна.  Ќа  ней  было  синее,
вышитое шелком Японское кимоно. Ћна жаловалась на плохой сон и на мигрень.
     ‹ена в  новом,  стеснЯвшем ее белом платьице,  не знаЯ,  что ей делать,
неподвижно сидела  на  стуле,  свесив  ноги  с  ввернутыми внутрь  по-детски
ступнЯми.  ‘о все более возникавшим в  ней чувством отчуждениЯ она наблюдала
за тем,  как маленькаЯ и полнаЯ ‘офьЯ Њихайловна, с обернутыми вокруг головы
толстыми  искусственными косами,  вытЯгиваЯ губы  трубочкой,  пила  кофе  из
маленькой чашечки, которую она держала двумЯ пальцами, отставив мизинец.
     ‚о времЯ завтрака ‘офьи Њихайловны в  двери из передней постучали,  и в
столовую,  свистЯ  платьем,  стремительно вошла  длиннаЯ,  сухаЯ  женщина  с
желтым, морщинистым лицом, в сильно поношенной шлЯпке.
     - Ђх,  милаЯ ‘офьЯ Њихайловна, наконец-то вы приехали. Њы все здесь так
вас ждали! - заговорила она грудным клохчущим голосом, стремительно бросаЯсь
к ‘офье Њихайловне и целуЯ ее в щеку. - Ѓоже, как вы похудели!..
     Ћна бережно коснулась плеч ‘офьи Њихайловны и  поцеловала ее  в  другую
щеку.
     - „а, мы приехали вчера. Ћчень мило, что вы пришли, ќдита Ђдольфовна, -
отвечала ‘офьЯ Њихайловна таким тоном,  который говорил,  что она очень рада
приходу и могла бы еще больше выразить радости, если бы все, что она застала
здесь, не было бы так печально. - ‚ы знаете, Я так устала, - говорила она, -
всю ночь такаЯ мигрень,  и потом эта историЯ с „юдей... „аша, принесите кофе
ќдите Ђдольфовне!
     - „а,  ужаснаЯ  историЯ...  -  ќдита  Ђдольфовна  сменила  восторженное
выражение на грустное и соболезнующее.  - џ тоже так была взволнована, когда
услыхала об этом.  “ менЯ должен был быть немецкий в их же классе, но Я, как
услыхала об этом, Я сказала, что никому не могу доверить бедного мальчика, и
сама  доставила его  на  извозчике...  ‘емен џковлевич всегда так  занЯт,  -
добавила она,  сделав еще более грустное,  соболезнующее лицо,  как бы желаЯ
сказать этим,  что она, конечно, никогда не допустит себЯ до вмешательства в
семейные дела ѓиммеров, но она все, все понимает. - Ђ как он сейчас?
     - ‘амочувствие хорошее и аппетит.  Ќо синЯк ужасный,  Я все-таки велела
лежать ему в постели.
     - Ќет,   Я  обЯзательно  посмотрю  сама,  -  решительно  сказала  ќдита
Ђдольфовна, - вы извините менЯ, но иначе Я не могу быть спокойной...
     €  она,  свистЯ платьем и стуча своими стоптанными,  как заметила ‹ена,
каблуками, стремительно вышла из столовой.
     Љогда  ќдита Ђдольфовна ходила или  сидела,  верхнЯЯ часть ее  длинного
корпуса подавалась вперед,  а  нижнЯЯ отставала немного,  точно  она  всегда
стремилась к чему-то духом, но отставала телом.
     - „а,  синЯк ужасный,  -  сказала она, возвращаЯсь. - ќто все ‘урков...
ѓрубый мальчик,  неблагодарный, отец у него неисправимый пьЯница, - Я была у
них  там,  в  их  слободке,  помните,  когда  мы  обследовали условиЯ  жизни
стипендиатов...  “ нас столько дел! џ их не могла разрешить без вас... - Ћна
энергичным движением раскрыла  черную  сумочку,  достала  носовой  платок  и
записную книжку.  -  ‚ы  простите,  что Я  так сразу начинаю о  делах нашего
общества, но через час у менЯ французский в женской гимназии.
     - —то вы,  ќдита Ђдольфовна! ‚ы знаете, как Я всегда волнуюсь этим и не
жалею времени длЯ этого... ‚ыпейте кофе, у вас очень усталый вид.
     - „а,  там у  нас одни неприЯтности.  ‚ы  знаете,  мы  еще не приобрели
материи длЯ наших мальчиков, а сезон уже наступил. Ќет денег, - перебила она
вопросительный жест  ‘офьи  Њихайловны,  -  к  ‘олодовниковым неудобно  было
обращатьсЯ за  деньгами,  когда  у  них  такое горе  после смерти их  бедной
старушки,  а к Џачульским Я обращалась,  -  ќдита Ђдольфовна, понизив голос,
склонилась к ‘офье Њихайловне,  -  и,  конечно,  как всегда, ’ереза ‚ацлавна
дала понЯть,  что  они  уже много вносили и  что в  данный момент у  них нет
свободных денег...  ќто  -  когда весь город говорит об  этой их  операции с
мукой!..
     - Џечально,  очень печально...  - Ќа лице ‘офьи Њихайловны изобразилась
печаль. - Ќо что же делать, - не нам осуждать людей, пусть их бог судит...
     - Ќет,  простите,  ‘офьЯ Њихайловна, Я знаю, вы с вашей добротой всегда
всех прощаете.  Ќо  когда знаешь,  сколько вы  кладете в  это  дело и  сил и
средств, и когда даже Я со своим скудным жалованьем, - но Я не хочу говорить
о себе, а уж ’ерезе ‚ацлавне, тем более с ее прошлым...
     ќдита Ђдольфовна вдруг запнулась и посмотрела на ‹ену.
     - „а,  мы сейчас перейдем ко мне и обо всем поговорим,  - сказала ‘офьЯ
Њихайловна. - ‹еночка, пойди сюда... ЏознакомьсЯ с тетей ќдитой Ђдольфовной.
     ‹ена лопаточкой протЯнула руку.
     - Ќикогда не подавай руки старшим,  а делай книксен, вот так... - ‘офьЯ
Њихайловна,  захватив пухлыми  ручками полы  кимоно,  показала,  как  делают
книксен. - Љогда будешь большой, будешь перваЯ подавать руку мужчинам...
     Ћна с улыбкой взглЯнула на ќдиту Ђдольфовну.
     - ЏремиленькаЯ девочка, - сказала та, обнажив длинные черные зубы.
     - ’ак пройдемте ко  мне и  поговорим обо всем...  ‹еночка!  ’ы  пойди в
детскую, поиграй или почитай что-нибудь. Ќе скучай и будь умницей...
     €,  погладив ‹ену по головке и запахнув кимоно, ‘офьЯ Њихайловна вместе
с ќдитой Ђдольфовной пошла на свою половину.


        XIV

     Ћставшись одна,  ‹ена долго бродила по комнатам в чаще мебели,  ковров,
занавесей.  Љомнаты были большие,  но какие-то неустроенные,  и  неизвестно,
зачем их было так много,  если в  них никто не жил.  ’олько кабинет ѓиммера,
лишенный всЯких украшений,  понравилсЯ ‹ене своей массивностью,  простотой и
строгостью.
     ‘лучайно она  открыла дверь в  комнату к  „юде.  „юдЯ  с  неестественно
красным лицом испуганно выдернул руку из-под одеЯла.
     - Љто там?.. Џошла вон! - закричал он неистовым голосом.
     ‹ена в  страхе убежала в детскую и долго сидела на кровати,  с надутыми
губами и остановившимсЯ взглЯдом.
     Џотом она вспомнила, что можно еще сходить на кухню.
     …ще  в  коридорчике она услыхала звон посуды,  веселые женские голоса и
мужской -  стариковский. Ћна отворила дверь и очутилась в большой полутемной
кухне.  Џахло  супом и  каким-то  жареньем.  ѓорничнаЯ „аша  -  та,  котораЯ
подавала вчера ужинать,  а  сегоднЯ завтракать,  -  и  еще какаЯ-то  пожилаЯ
женщина перетирали посуду. “ большой плиты, держа суповую ложку, стоЯл повар
- бритый  старик  в  очках,   в  белой  шапочке,   со  сходЯщимисЯ  носом  и
подбородком. ‚се трое удивленно посмотрели на ‹ену.
     - ‚ам что, барышнЯ? - спросила „аша.
     - Њне скучно...  -  откровенно созналась ‹ена.  -  ЉакаЯ у  вас большаЯ
кухнЯ!..
     - ‚от так барышнЯ,  на кухню к нам пришла,  а? - не то удивленно, не то
насмешливо сказала пожилаЯ женщина.
     - Џомогать,  значица,  пришла?  - взглЯнув на ‹ену поверх очков, сказал
повар.
     ‚се трое засмеЯлись.
     - Џочему вы смеетесь? - серьезно спросила ‹ена.
     - ‚ы лучше пойдите поиграйте, - сказала „аша, - а не то барынЯ застанут
вас на кухне и заругаютсЯ.
     - Ђ эта дверь куда?
     - Ђ это во двор.
     ‹ена с  решимостью отчаЯниЯ прошла через кухню и  через небольшие сенцы
вышла  на  площадку  наружной  железной лестницы,  уходившей вверх  и  двумЯ
коленами спускавшейсЯ во двор.
     „вор,   залитый  асфальтом,   походил  на   большой  каменный  колодец,
охваченный  с  трех  сторон  желтыми  стенами  дома  ѓиммеров,   обнесенными
железными балюстрадами,  а с четвертой - задней - кирпичной стеной соседнего
дома.
     ‘тупеньки лестницы были засорены какой-то  шелухой,  обрывками бумажек,
угольной мелочью.  Ќа  перилах балюстрад и  на веревках внизу двора сушилось
белье,  матрацы. Ќад стенами домов синел кусок неба, и часть кирпичной трубы
над стеной соседнего дома была освещена солнцем.  Ќо  солнце не проникало во
двор; оттуда тЯнуло холодом, сыростью и запахом отбросов.
     „вор  был  пустынен,  только в  левом дальнем углу его  в  мусорной Яме
копалсЯ  мальчик  лет  семи,   казавшийсЯ  с  высоты  совсем  маленьким,   в
голубенькой,   разодранной  на   спине   рубашонке,   босой,   с   вихрастой
грЯзно-желтой головкой. Ћн доставал из мусорной Ямы жестЯнки, кости, осколки
бутылок, раскладывал их, - был, видно, сильно занЯт своим делом.
     Ћн  был  совершенно  одинок,   этот  босой  мальчик,  на  дне  темного,
сдавленного каменными стенами  колодца,  и  хотЯ  голоса  мальчика  не  было
слышно,  но  по всем его озабоченным,  самоуглубленным движениЯм ‹ена знала,
что он поет про себЯ какую-то свою одинокую мальчишескую песню, состоЯщую из
случайного набора слов и лишенную мотива.
     €   ощущение  полного  одиночества  и   безвыходности  ее  собственного
положениЯ в громадном, набитом мебелью и коврами доме, среди чужих, ненужных
и враждебных ей людей,  полного одиночества ее в мире, где не было ни одного
человека,  которому бы она верила и могла вылить свое горе, - ощущение это с
такой  силой  и  мукой  сжало  сердце ‹ены,  что  ей  захотелось броситьсЯ с
площадки в уходЯщий вниз каменный колодец двора.
     "Њама...  ѓде  ты,  моЯ  мама?"  -  подумала она,  впившись ручонками в
железные  перила  лестницы и  не  спускаЯ  глаз  с  одинокого вихрастого,  с
грЯзно-желтой  головой  мальчика,  который  все  перебирал свои  жестЯнки  и
стеклышки и неслышно пел свою лишенную мотива песню.
     "ѓде ты,  моЯ мама?" -  повторЯла ‹ена, терзаЯ и мучаЯ себЯ, но в то же
времЯ находЯ в  этом какое-то наслаждение и  потому желаЯ еще как-то усилить
это терзание и мучение себЯ.
     ‚друг она вспомнила,  как года четыре назад, еще в ‘аратове, когда мать
уехала хлопотать за арестованного отца и ‹ена одна осталась у знакомых, она,
скучаЯ по маме,  написала ей каракулЯми письмо. Џисьмо это так и не дошло до
мамы,  потому что ‹ена бросила его тогда в печную отдушину. Ќо ей захотелось
теперь написать такое же письмо, как если бы мама была жива.
     Ћна быстро прошла через кухню, не слыша, как „аша спросила ее о чем-то,
прошла в кабинет ѓиммера и,  вырвав из лежащего на письменном столе блокнота
листок и обмакнув перо,  начала писать,  стараЯсь писать так, как она писала
четыре года назад, как если бы ей было пЯть лет, а не девЯть.
     "Њама мне очень скучно, - писала она. - Њама приезжай скорей. Њама менЯ
никто не любит.  Њама мы приехали вчера а  потом Я  мылась в  ванне а  потом
легла спать и  долго не спала думала где ты.  Ђ  потом Я встала надела белое
платье а  моего платьЯ нет что ты шила.  Ђ  потом мы завтракали а  „юдЯ менЯ
прогнал.  Ђ потом Я видела мальчика во дворе он был совсем один весь грЯзный
он пел.  Њама мама моЯ у менЯ нет никого на свете", - писала она, все больше
и больше растравлЯЯ себЯ, и слезы капали на ее письмо.


        XV

     Љ тому времени,  когда ‹ена была привезена к ѓиммерам,  ‘емен џковлевич
ѓиммер был очень богатым человеком,  одним из самых богатых людей в  городе.
Ћн  владел  железными рудниками в  районе города Ћльги,  угольной копью  под
станцией “гольной, мукомольными предприЯтиЯми на ‚торой речке.
     Ћсновную цель и смысл своей жизни ѓиммер видел в том,  чтобы заниматьсЯ
делом.  Џод  делом  ѓиммер  подразумевал всЯкое занЯтие,  которое приносит в
конечном счете большее количество денег,  чем то,  которое вложено в него. Ђ
деньги эти нужны были ѓиммеру главным образом длЯ того,  чтобы вкладывать их
в новое дело, которое должно было принести еще больше денег.
     Љ этому своему положению ѓиммер пришел не сразу. Ћн выбилсЯ "в люди" из
семьи мелкого лавочника,  и  путь его  вверх,  даже в  понимании чести самим
ѓиммером,  не  всегда был  честным путем.  Ћсобенно сильно разбогател он  на
поставках в  русско-Японскую войну.  Ќо  совесть не  мучила старого ѓиммера,
потому что он знал,  что,  если бы он не делал этого,  другие,  более ловкие
люди,  забили и  растоптали бы его,  ѓиммера,  и он никогда не выбилсЯ бы "в
люди" и не достиг того положениЯ, в котором сейчас находилсЯ.
     ‚  деле  ѓиммера работали на  него  тысЯчи людей,  со  своими жизнЯми и
интересами,  лишенные всего того, что имел ѓиммер. Ќо то, что люди, лишенные
всего,  работают на  него,  имеющего все,  не  только не  беспокоило старого
ѓиммера,  но  служило предметом его  гордости,  потому что  он  считал,  что
выгоднее и почетнее, чтобы люди работали на него, чем если бы он сам работал
на кого-нибудь другого.
     ЏорЯдок жизни,  который сложил ѓиммера,  состоЯл в том,  что одни люди,
лишенные всего,  работали на других, имеющих все; иного порЯдка жизни ѓиммер
не  знал и  не задумывалсЯ над тем,  что он может быть.  Ђ  если бы сложилсЯ
другой  порЯдок,  ѓиммер  не  мог  бы  существовать  в  нем,  как  не  может
существовать рыба, вынутаЯ из воды.
     ‚  те  времена,  когда ѓиммер еще не был так богат,  он непосредственно
сталкивалсЯ с жизнЯми людей, которые работали на него, он еще воспринимал их
как живые,  реальные жизни,  мог сочувствовать им и даже входить иногда в их
интересы - настолько, однако, чтобы от этого не страдали интересы дела. Ќо к
тому  времени,  когда  ‹ена  приехала к  ѓиммерам,  дело  ѓиммера  настолько
разрослось,  что он  уже не мог сам непосредственно соприкасатьсЯ с  жизнЯми
людей,  работающих на  него,  а  этим занимались другие люди -  управлЯющие,
инженеры,  подрЯдчики, бухгалтеры, - люди, подчиненные ѓиммеру и исполнЯвшие
его  волю.  ‘ам  ѓиммер  сталкивалсЯ теперь  только с  цифровыми выражениЯми
людских жизней - цифрами рабочих рук, пудов и рублей.
     …сли  цифры складывались неблагоприЯтно длЯ  дела ѓиммера,  он  намечал
мероприЯтиЯ,  способные изменить положение в  нужную  длЯ  дела  сторону.  €
управлЯющие, инженеры, бухгалтеры и подрЯдчики направлЯли соединенные усилиЯ
на то, чтобы привести цифры в более выгодное соотношение.
     €ногда  люди,  работавшие  на  ѓиммера,  отказывались подчинитьсЯ  этим
мероприЯтиЯм и  колебали все  дело.  ’огда  ѓиммер  надевал кожаную кепку  и
желтые краги и ехал на места,  чтобы проверить работу управлЯющих, инженеров
и  подрЯдчиков и  сменить плохих  и  неспособных управлЯющих и  инженеров на
хороших и способных.
     …сли  сопротивление людей,  работавших на  него,  было слишком велико и
управлЯющие и  инженеры не  могли  сломить их  волю,  ѓиммер заменЯл русских
рабочих китайскими или обращалсЯ к  власти,  чтобы она помогла сохранить его
дело.  €  власть  -  организациЯ людей,  подобных ѓиммеру,  то  есть  людей,
владевших такими  же  или  подобными делами,  -  подымала на  помощь ѓиммеру
войска,  полицию, газеты, тюрьму, церковь, чувствуЯ в том, что угрожает делу
ѓиммера, угрозу и своим делам.
     „ело ѓиммера поглощало почти все его времЯ, не говорЯ уже о том, что он
был  членом  многих  комитетов,  правлений,  клубов,  обществ,  деЯтельность
которых он, обладаЯ трезвым, практическим умом человека, вышедшего из низов,
в  тайне души считал бесполезной,  но в которых не мог не состоЯть,  так как
все люди его положениЯ состоЯли в  них,  -  и  учреждениЯ эти тоже поглощали
много времени.  ѓиммер был  занЯт все дни с  самого раннего утра до  поздней
ночи и  редко отдыхал.  €  все-таки он всегда был полон жажды деЯтельности и
искал все новых и новых дел.
     Џовсюду,  где  только пахло делом,  можно было  обнаружить его  руку  с
короткими,  литыми пальцами,  тЯжелую руку,  никогда не выпускавшую того, за
что  ей  удалось ухватитьсЯ,  -  повсюду сиЯла его  багроваЯ мощнаЯ лысина и
звучал смех, похожий на то, как будто ѓиммер давитсЯ рыбьей костью.
     „лЯ личных своих удобств и развлечений ѓиммер требовал очень малого,  -
он осталсЯ почти таким же неприхотливым,  каким был в молодости:  не пил, не
играл в карты,  не знал женщин, кроме своей жены, просто одевалсЯ, ничего не
читал,  кроме деловых бумаг и торгово-промышленных газет, никогда не болел и
не  нуждалсЯ во  врачах.  Ќо так как он был богатым человеком и  имел семью,
котораЯ должна была жить так,  как живут все семьи богатых людей,  -  ѓиммер
помогал своей семье делать все то  и  обзаводитьсЯ всем тем,  что полагаетсЯ
делать и чем полагаетсЯ обзаводитьсЯ всем богатым людЯм.
     Ѓогатые люди строили себе большие каменные дома;  загромождали эти дома
мебелью;  заводили породистых лошадей и собак;  длЯ обслуживаниЯ себЯ, своих
жилищ  и  своих  лошадей  и  собак  содержали  лакеев,  швейцаров,  поваров,
горничных,  конюхов,  докторов,  истопников,  полотеров,  учителей музыки  и
пениЯ;   скупали  на  выставках  картины,  художественнаЯ  ценность  которых
определЯлась деньгами,  уплаченными за рамы длЯ этих картин;  выписывали длЯ
своих  библиотек роскошно переплетенные книги,  которых  не  читали;  ездили
лечитьсЯ  на   дорогие   курорты   џпонии,   Љавказа  и   Љрыма;   создавали
благотворительные  общества;   устраивали  званые  обеды  и  ужины,  детские
спектакли, спиритические сеансы, аукционы, лотереи и праздники.
     € все это делала,  и всем этим обзаводилась, и во всем этом участвовала
и семьЯ ѓиммеров.
     ѓиммер знал,  что тысЯчи людей, работающих на него, не любЯт, ненавидЯт
его;  что все богатые люди,  которых он принимает в  доме,  завидуют ему как
удачливому конкуренту и  презирают его как выскочку и выкреста;  что сам он,
необразованный еврей,  чужд  всей  своей русской и  образованной семье;  что
никто из  его потомства не  интересуетсЯ его делом и  не способен продолжать
дело после его смерти; что жена его - ханжа и лицемерка; что старший сын его
- толстый высокопарный бездельник;  что средний сын его,  учившийсЯ в другом
городе в кадетском корпусе,  стыдитсЯ еврейского происхождениЯ отца и выдает
себЯ за немца;  что младший сын его - вырожденец; что дочери его некрасивы и
не способны в ученье; что он сам уже стар и близок к могиле. ѓиммер знал все
это,  и  все-таки он всеми силами поддерживал тот строй и  порЯдок жизни,  в
котором жил, и вступил бы в борьбу со всЯким, кто попыталсЯ бы изменить этот
порЯдок.


        XVI

     Њолодое  растение,  несущее  в  себе  возможность развитьсЯ в  стройное
кудрЯвое деревцо с сочной листвою,  будучи пересажено на чужую почву,  где к
тому  же  укоренились другие  породы,  загородившие доступ  к  свету  своими
кривыми,  уродливыми сучьЯми,  -  первое времЯ  приостанавливаетсЯ в  росте;
блекнут и желтеют его листочки. Ќо в тоненьких жилках, в веточках и корешках
не  прекращаетсЯ незримаЯ работа жизни:  вот  поЯвлЯютсЯ среди  чужих корней
слабенькие щупальца,  отыскивающие,  за  что бы  уцепитьсЯ,  вот прорезаютсЯ
новые веточки,  набухают листьЯ,  вот уже, изгибаЯсь стеблем и ветвЯми среди
чужих пород,  оно начинает тЯнутьсЯ вверх и вкось,  и вот уже растет, растет
кривое, и случайный путник уже не различает его в общей чаще.
     Џервое времЯ пребываниЯ у ѓиммеров ‹ена сильно скучала, мало ела, почти
не  разговаривала,   ночами  плакала;  в  ее  отношениЯх  с  другими  детьми
чувствовалось  взаимное  отчуждение.   Ћна  долго  не   могла  отучитьсЯ  от
деревенских манер,  стеснЯлась своих нарЯдных платьиц,  боЯлась шума детских
праздников,  не могла понЯть интереса игры в лото,  была наивна и нетактично
правдива в семье,  где все дети и взрослые, включаЯ даже лежащего в передней
ленивого сенбернара, лгали друг другу, часто не замечаЯ сами, что лгут.
     Љогда же она пыталась выЯвлЯть те задатки и потребности любви,  довериЯ
и  простоты,  которые были заложены в  ней  матерью,  оказывалось,  что  они
расходЯтсЯ с  представлениЯми окружающих,  -  она натыкалась на  невнимание,
насмешки,   обиды   и   снова  замыкалась  -   наблюдала,   проверЯла  себЯ,
приноравливалась, сама того не сознаваЯ, к окружающему, чтобы жить.
     €  постепенно она  усвоила  общие  длЯ  всей  семьи  манеры  обращениЯ,
привыкла ко всему распорЯдку жизни в  доме ѓиммеров и внешне стала похожа на
всЯкую другую девочку из богатой семьи.
     Ћна училась ни  хорошо,  ни  плохо,  как большинство.  …й не стоило уже
большого труда  в  не  интересующем ее  разговоре восклицать с  безразличным
лицом:  "„а  что вы  говорите?",  "Ќе может быть!",  "„а,  это необыкновенно
интересно...".   Љак  все  девочки  зажиточных  семей,  она  ежедневно,  под
руководством учителЯ  музыки,  играла  на  роЯле  свои  экзерсисы,  посещала
танцклассы,  завела альбом длЯ  стихов,  участвовала в  детских спектаклЯх и
лотерейках,  танцевала на  гимназических вечерах,  мучаЯсь  и  ревнуЯ,  если
намеченный ею  партнер выбирал другую.  ‡аметив на  себе взглЯды мальчиков и
взрослых  мужчин,   стала  ухаживать  за  своей  наружностью  -   пудритьсЯ,
завертывать на  ночь бумажки в  волосы,  чтобы волосы вились.  Ѓыла влюблена
сначала в кучера ѓиммера,  потом в кадета ‹ангового, приезжавшего каждый год
на  рождественские и  летние каникулы с  ‚ениамином,  средним сыном ѓиммера,
потом - в оперного тенора.
     Ќо подобно тому,  как деревцо, искрив