ысходного,
тоскливого  состоЯниЯ.   Њне   нравилсЯ   разговор  этих   людей:   простой,
грубо-толковый,  лишенный двусмысленности и  надрыва,  он предлагал вниманию
факты в безусловном, так сказать, арифметическом их значении: - "раз, два...
четыре,  одиннадцать,  - случилось столько-то случаев таких-то, так и должно
быть".  џ  радостно перевел бы  нить  своего разговора в  описание поступков
моих,  но поступков,  характернее и значительнее приведенных выше, не было и
не могло быть.  “дивительное чувство порЯдка, законченности всего, стало, за
исключением дней тоски,  нормальным длЯ менЯ состоЯнием,  отрицающим в  силу
этого всЯкий позыв к деЯтельности.
     „октор,  противу ожиданиЯ моего, поЯвилсЯ-таки в нашей квартире, он был
расторопен и вежлив,  весел и оживлен.  Ћн сделал мне множество предложений,
как  хитрый  медик  -   замаскированно-медицинского  свойства:  прогулку  на
раскопки,   охоту,   лыжный   спорт,   участие  в   музыкальном  кружке,   в
астрономическом  кружке,  наконец,  предложил  занЯтьсЯ  авиацией,  токарным
ремеслом,  шахматами и  собеседованиЯми на  религиозные темы,  Я  слушал его
внимательно,  промолчал на все это и попрощалсЯ так сухо, что он не приходил
более. Џосле этого Я сказал ‚изи:
     - Ћт чего хочешь ты менЯ лечить?
     - џ  хочу только,  чтобы ты  не  скучал,  -  глухо произнесла она таким
усталым,  невольно сказавшим более,  чем хотела,  голосом,  что Я  внутренно
потускнел. Ќо это продолжалось мгновение. џ звонко расхохоталсЯ.
     - ’ы,  ты не скучай,  ‚изи!  - сказал Я. - Ђ мне скучно не может быть -
слышишь?! џ, право, не узнаю себЯ. Љакое веселье, какаЯ скука? Ќет у менЯ ни
этого, ни другого. Ќу, и просто - Я всем доволен! —его же еще? џ мог бы быть
доктором этому доктору, если уж так говорить, ‚изи.
     - Њы не понимаем друг друга,  ѓаль. ’ы смотришь на менЯ чужими глазами.
„авно уж Я не видела того выражениЯ,  от которого -  знаешь?  - хочетсЯ тихо
петь или, улыбаЯсь, молчать... Ќаш разговор оборвалсЯ... мы вели его словами
и сердцем...
     - Њне странно слышать это,  -  сказал Я, - быть может, ранее чрезмернаЯ
возбудимость...
     Ќо Я не докончил.  џ хотел добавить... "нравилась тебе", - и вдруг, как
прихлопнутый глухой крышкой,  резко почувствовал себЯ настолько чужим самому
себе,  что  прониксЯ  величайшим  отвращением к  этой  попытке  завернуть  в
прошлое.
     - Љак-нибудь мы поговорим об этом в другой раз,  - трусливо сказал Я, -
менЯ расстраивают эти разговоры.  - Њне нестерпимо хотелось уйти. ‘лова ‚изи
безнадежно и безрезультатно напрЯгали мою душу,  она начинала терзатьсЯ, как
немой, которому необходимо сказать что-то сложное и решающее. џ молчал.
     - “ходи, если хочешь, - печально сказала ‚изи, - Я лЯгу спать.
     - ‚от именно,  Я  хотел прогулЯтьсЯ,  -  заЯвил Я,  быстро берЯ шлЯпу и
целуЯ ее руку с тайной благодарностью, - но Я скоро вернусь.
     - ‘коро?.. Ђ "Њетеор" снова просит статью.
     џ   улыбнулсЯ  и  вышел.   „авно  уже  когда-то  нежно  любимаЯ  работа
отталкивала менЯ  сложностью  второй  жизни,  переживаемой в  ней.  Џокойно,
отойдЯ в сторону от всего,  чувствовал Я себЯ теперь,  погрузившись в тишину
теплого,  сытого вечера,  как будто вечер,  подобно живому существу,  плотно
поев чего-то,  благодушно задремал.  Ќо, конечно, это Я шел с сытой душой, и
шел в таком состоЯнии долго,  пока,  взглЯнув вверх,  не увидел среди других
Яркую,  торжественно высЯщуюсЯ звезду.  —то  было  в  ней  скорбного?  Љаким
голосом и  на  чей  призыв ответило тонким лучам  звезды все  мое  существо,
тронутое глубоким волнением при виде необъЯтной пустыни мира?  џ  не знаю...
‡накомаЯ причудливаЯ тоска сразила менЯ.  џ  ускорил шаги и  через некоторое
времЯ   сидел   уже   в   дымном   воздухе  "‚еселенького  гусара",   слушаЯ
успокоительную беседу о трех мерах дров, проданных с барышом.


        VI

     ‡има умерла.  ‚есна столкнула ее голой, розовой и дерзкой ногой в сырые
овраги,  где,  лежа  ничком в  виде мертвенно-белых обтаЯвших пластов снега,
старуха дышала еще в последней агонии холодным паром, но слабо и безнадежно.
‘олнце  окуривало землю  запахом древесных почек  и  первых  цветов.  џ  жил
двойной жизнью.  ‘покойное мое состоЯние ничем не отличалось от зимних дней,
но  приступы тоски  стали  повторЯтьсЯ чаще,  иногда  по  самому  ничтожному
поводу.  Џо  окончании  их  Я  становилсЯ  вновь  удивительно уравновешенным
человеком,  спокойным,  недалеким,  ни  на  что  не  жалующимсЯ и  ничего не
желающим. €ногда, сидЯ с ‚изи, Я видел ее как бы вдали, настолько вдали, что
ожидал,  если она заговорит,  не услышать ее голоса.  Њы разговаривали мало,
редко и всегда только о том, о чем хотел говорить Я, т.е. о незамысловатых и
маловажных вещах.
     Ѓыл  поздний  вечер,  когда  в  трактир "‚еселенького гусара" посыльный
доставил мне  письмо с  надписью на  свежезаклеенном конверте:  "ѓ.Њарку  от
‚изи". ЏьЯный, но не настолько, чтобы утратить способность читать, Я раскрыл
конверт с сильным любопытством зрителЯ, как если бы присутствовал при чтении
письма человеком посторонним мне  -  другому,  тоже постороннему.  Ќекоторое
времЯ строки письма шевелились,  как живые, под моим неверным и возбужденным
взглЯдом; преодолев это неудобство, Я прочитал:

     "Њилый,  мне  очень  тЯжело  писать  тебе  последнее,  совсем последнее
письмо, но Я больше не в силах жить так, как живу теперь. Ќесчастье изменило
тебЯ. ’ы, может быть, и не замечаешь, как резко переменилсЯ, какими чужими и
далекими стали мы друг другу.  ‚сю зиму Я ждала,  что наше хорошее, чудесное
прошлое вернетсЯ, но этого не случилось. “ менЯ нет сознаниЯ, что Я поступаю
жестоко,  оставлЯЯ тебЯ.  ’ы  не  тот,  прежний,  внимательный,  осторожный,
большой и  чуткий ѓаль,  какого Я  знала.  ѓосподь с тобой!  џ не знаю,  что
произошло с твоей бедной душой.  Ќо жить так дальше, прости менЯ, - не могу!
џ  подробно написала о  всем  издателю "Њетеора",  он  обещал назначить тебе
жалованье,  которое ты  и  будешь получать,  пока  не  сможешь снова  начать
работать.  Џрощай.  џ  уезжаю;  прощай и не ищи менЯ.  Њы больше не увидимсЯ
никогда.
                                                                      ‚изи".

     - "‚изи",  -  повторил Я вслух,  складываЯ письмо. ‚ этот момент, ронЯЯ
прыгающий мотив  среди  обильно политых вином  столиков,  взвизгнула скрипка
наемного музыканта,  обслуживавшего компанию кочегаров,  и  Я  заметил,  что
музыка  подчеркивает  письмо,   делаЯ  трактир  и  его  посетителей  своими,
отдельными от менЯ и  письма;  -  Я  стал одинок и,  как бы не вставаЯ еще с
места, вышел уже из этого помещениЯ.
     ‚стревоженный    неожиданностью,     самым     фактом    неожиданности,
безотносительно к  его содержанию,  осилить которое было мне еще не дано,  Я
поехал домой с  Ясным предчувствием тишины,  ожидающей менЯ там  -  тишины и
отсутствиЯ ‚изи.  џ ехал, думаЯ только об этом. Ќеизвестно почему, Я ожидал,
что встречу дома вещи более значительные,  чем письмо,  что произойдут некие
разъЯснениЯ случившегосЯ.  ‘одержание  письма,  логически  вполне  Ясное,  -
внутренно отвергалось мной,  в  силу того,  что Я не мог представить себЯ на
месте ‚изи. ‚ообще же, помимо глухой тревоги, вызванной впечатлением резкого
обрыва  привычных  и  ожидаемых  положений,   Я  не  испытывал  ничего  Ярко
горестного, такого, что сразу потрЯсло бы менЯ, однако сердце билось сильнее
и путь к дому показалсЯ не близким.
     џ позвонил.  Ћткрыла прислуга,  меланхолическаЯ, пожилаЯ женщина; глаза
ее остановились на мне с каменной осторожностью.
     - ЃарынЯ дома? - спросил Я, хотЯ слышал тишину комнат и задумчивый стук
часов и видел, что шлЯпы и пальто ‚изи нет.
     - Ћни уехали,  -  тихо сказала женщина,  -  уехали в восемь часов.  ‚ам
подать ужин?
     - Ќет,  -  сказал Я,  направлЯЯсь к темному кабинету, и, постоЯв там во
тьме у блестЯщего уличным фонарем окна,  зажег свечу, затем перечитал письмо
и  сел,  думаЯ о ‚изи.  Ћна представилась мне едущей в вагоне,  в пароходной
каюте,  в карете -  удалЯющейсЯ от менЯ по прЯмой линии; она сидела, Я видел
только ее затылок и спину и даже,  хотЯ слабо, линию щеки, но не мог увидеть
лица.  Њысленно, но со всей Яркостью действительного прикосновениЯ Я взЯл ее
голову,  пытаЯсь повернуть к  себе;  воображение отказывалось закончить этот
поступок, и Я по-прежнему не видел ее лица. ’оскливое желание заглЯнуть в ее
лицо некоторое времЯ не  давало мне покоЯ,  затем,  устав,  Я  склонилсЯ над
столом  в  неопределенной печальной скуке,  лишенной каких  бы  то  ни  было
размышлений.
     Ќе знаю,  долго ли просидел Я так,  пока звук чего-то упавшего к ногам,
не  заставил менЯ нагнутьсЯ.  ќто  был  ключ от  письменного стола,  упавший
из-под моего локтЯ.  џ нагнулсЯ, поднЯл ключ, подумал и открыл средний Ящик,
рассчитываЯ  найти  что-то,   имеющее,  быть  может,  отношение  к  ‚изи,  -
неопределенный поступок,  вытекающий скорее из потребности действиЯ,  чем из
оснований разумных.
     ‚  Ящике Я  нашел много писем,  к  которым в  эти минуты не  чувствовал
никакого интереса,  различные мелкие предметы:  сломанные карандаши, палочки
сургуча,  несколько разрозненных запонок,  резинку и пачку газетных вырезок,
перевЯзанную шнурком.  ’о  были статьи из "‚естника" и  "Њетеора" за прошлый
год.  џ  развЯзал  пачку,  повинуЯсь окрепшему за  последний час  стремлению
держать сознание в  свЯзи  со  всем,  имеющим отношение к  ‚изи.  ‘татьи эти
вырезывала и собирала она,  на случай, если бы Я захотел издать их отдельной
книгой.
     џ развЯзал пачку,  просматриваЯ заглавиЯ, вспоминаЯ обстоЯтельства, при
которых была написана та  или инаЯ вещь и  даже,  приблизительно,  скелетное
содержание статей,  но  далекий от  восстановлениЯ,  так сказать,  атмосферы
сознаниЯ,  характера настроениЯ,  облекавших работу. Ћт заглавий Я перешел к
тексту,  пробегаЯ его с равнодушным недоумением,  -  все написанное казалось
отражением  чуждого  ума   и   отражением  бесцельным,   так   как  вопросы,
трактованные здесь, как-то: война, религиЯ, критика, театр и т.д., - трогали
менЯ не больше, чем снег, выпавший, примерно, в Ђвстралии.
     ’ак,   просматриваЯ  и  перебираЯ  пачку,   Я  натолкнулсЯ  на  статью,
озаглавленную:  "–енность  страданиЯ"  статью,  написанную  приемом  сильных
контрастов и  в  свое  времЯ  наделавшую немало шума.  ‚  противность прежде
прочтенному,  некоторые выражениЯ этой  статьи  остановили мое  внимание,  в
особенности одно:  "‹юди с так называемой "душой нараспашку" лишены острой и
блаженной  сосредоточенности молчаниЯ:  не  задерживаЯсь,  без  тонкой  силы
внутреннего напрЯжениЯ,  врываютсЯ в  их  душу и  без остатка покидают ее те
чувства,  которые,  будучи задержаны в  выражении,  могли бы  стать ценным и
глубоким переживанием".  џ прочитал это два раза, томЯсь вспомнить, какое, в
свЯзи с ‚изи,  обстоЯтельство родило эту фразу и,  с неожиданной,  внутренно
толкнувшей отчетливостью,  вспомнил!  - так Ясно, так проникновенно и жадно,
что  встал в  волнении чрезвычайном,  почти болезненном.  ќто сопровождалось
заметным ощущением простора,  галлюцинаторным представлением того, что стены
и потолок как бы приобрели большую высоту.  џ вспомнил,  что в прошлом году,
летом,  подошел к  ‚изи с невыразимо Ярким приливом нежности,  могущественно
требовавшим выхода,  но,  подойдЯ,  сел и не сказал ничего, Ясно представив,
что чувство,  исхищенное словами,  в  неверности и  условности нашего Языка,
оставит терпкое сознание недосказанности и  конечно никак уже не  выразимого
словами,  приниженного экстаза.  Њы долго молчали, но Я, глЯдЯ в улыбающиесЯ
глаза ‚изи,  вполне понимавшей менЯ,  был очень,  бескрайно полон ею и своим
сжатым волнением. Џосле того Я написал вышеприведенное рассуждение.
     џ вспомнил это живо и сердцем,  а не механически,  - мне не сиделось, Я
прошелсЯ по кабинету,  в  углу лежал скомканный лист бумаги,  Я  поднЯл его,
развернул и,  с изумлением, чуждым еще догадкам, увидел, что лист, не вполне
дописанный  красивым,   мелким  почерком  ‚изи,   был  не   чем  иным,   как
неоконченной,  но разработанной уже в  значительной степени моей статьей,  с
заголовком:  "ђтутные рудники •ерама",  статьЯ ѓ.Њарка.  џ  никогда не писал
этой статьи и не диктовал ее никому,  Я ничего не писал. џ прочел написанное
со  вниманием преступника,  читающего копию приговора.  †ивое,  интересное и
оригинальное изложение,  способность охватить рЯд Явлений в немногих словах,
выделение  главного  из   массы  несущественного  и,   как   аромат  цветка,
свойственные только  женщинам,  свои,  никогда не  приходЯщие нам  в  голову
слова,  очень  простые  и  всем  известные,  с  несколько интимным оттенком,
например:  "совсем просто", "замечательно хорошие", "как взглЯнуть" - делали
написанное прекрасной работой.  "‘татьЯ ѓ.Њарка" снова прочел Я...  и  стало
мне в невольных неудержимых тЯжких слезах спасительно резкой скорби -  Ясным
все.
     џ сидел неподвижно,  пытаЯсь овладеть положением.  "џ никогда больше не
увижу ее", - сказал Я, проникаЯсь, под впечатлением тревоги и растерЯнности,
особым вниманием к слову "никогда".  Ћно выражало запрет,  тайну, насилие, и
тысЯчу причин своего поЯвлениЯ.  ‚есь "Я" был собран в  этом одном слове.  џ
сам,  своей жизнью вызвал его,  тщательно обеспечив ему  живучесть,  силу  и
неотразимость,  а  ‚изи оставалось только произнести его  письменно,  чтобы,
вспыхнув черным огнем,  стало оно  моим  законом,  и  законом неумолимым.  џ
представил себЯ прожившим миллионы столетии, механически обыскивающим земной
шар  в  поисках ‚изи,  уже  знаЯ на  нем  каждый вершок воды и  материка,  -
механически,  как рука шарит в  пустом кармане потерЯнную монету,  вспоминаЯ
скорее ее прикосновение, чем надеЯсь произвести чудо, и видел, что "никогда"
смеетсЯ даже над бесконечностью.
     џ  думал теперь упорно,  как  раненый,  пытающийсЯ с  замиранием сердца
предугадать глубину  ранениЯ,  сгорЯча  еще  не  очень  чувствительного,  но
отраженного в инстинкте страхом и возмущением.  џ хотел видеть ‚изи и видеть
возможно скорее,  чтобы ее  присутствием ощупать свою рану,  но  это  черное
"никогда" поистине захватывало дыхание,  и Я бездействовал,  пока взглЯд мой
не  упал снова на неоконченную ‚изи статью.  Њучительное представление об ее
тайной,  тихой  работе,  об  ее  стараниЯх путем длительного и  возвышенного
подлога  скрыть   от   других  мое   духовное  омертвение  было   Ярким   до
нестерпимости.  џ  вспомнил ее  улыбку,  походку,  голос,  движениЯ,  наклон
головы,  ее фигуру в  свете и в сумерках,  -  во всем этом,  так драгоценном
теперь,  не  сквозило никогда даже намека на  то,  что  она делала длЯ менЯ.
„олго молчаливаЯ любовь возвращалась ко мне, но как! € с какими надеждами! -
с меньшими, чем у смертельного больного, еще дышащего, но думающего только о
смерти.
     џ встал, прислушиваЯсь к себе и размышлЯЯ как прежде: отчетливо собираЯ
вокруг  каждой  мысли  толпу  созвучных  ей   представлений,   со   всем  ее
оглушительным  эхом  в   далЯх  сознаниЯ.   џ  видел,   что  встрЯхиваюсь  и
освобождаюсь от сна.  џ  встал с единственным,  неотложным решением отыскать
‚изи,  спокойно знаЯ,  что отныне,  с  этого мгновениЯ увидеть ее становитсЯ
единственной  целью   жизни.   Ќасколько  вообще   всЯкое  решение  приносит
спокойствие,  настолько Я получил его,  принЯв такое решение, но спокойствие
подобного рода охотно променЯл бы на любую унизительнейшую из пыток.
     Ѓелое,  еще  бессолнечное утро открыло за  бледно-голубым окном пустую,
тихую улицу.  џ вышел,  направлЯЯсь к озерной пристани.  џ хотел верить, что
‚изи предварительно поехала в  ‡урбаган.  Џо  моим расчетам,  она  не  могла
миновать этот город, так как в нем жили ее родственники. Ќа тот случай, если
бы Я уже не застал ее в ‡урбагане и лица, посвЯщенные в ее тайну, отказались
указать мне адрес,  -  Я с чрезвычайным,  но полным любви ожесточением решил
достичь цели непрерывным упорством, хотЯ бы пришлось пустить длЯ этого в ход
все средства, возможные на земле.
     ЏодойдЯ к пристани,  Я увидел низкое над обширной водой солнце, далекие
туманные берега и небольшой пароход "Џриз",  тот самый, который увозил нас в
прошлом году в •ерам. ‘о стесненным сердцем смотрел Я на его корпус, трубу в
белых кольцах,  мачты и рубку,  -  он был длЯ менЯ живым третьим,  помнившим
присутствие ‚изи и как бы навек свЯзанным со мной этим общим воспоминанием.
     Ќа  пристани почти никого не  было,  -  бродила спокойнаЯ худаЯ собака,
обнюхиваЯ различный сор,  да в дальнем конце мола медленно переходил с места
на место ранний удильщик,  высматриваЯ неизвестное мне удобство. “ конторы Я
взглЯнул в  прибитое к  стене расписание:  -  "Џриз" отходил в  десЯть часов
утра,  а перед этим, вчера, вышел тем же рейсом "Ѓабун", в одиннадцать сорок
минут вечера.  ’олько "Ѓабун" мог увезти ‚изи. ќто немного развеселило менЯ:
нас разделЯло часов двенадцать пути,  - срок, за который ‚изи едва ли смогла
уехать из  ‡урбагана далее,  если  даже она  и  опасалась,  что  Я  стану ее
разыскивать. џ тщательно разобрал этот вопрос и с горестью заключил, что она
могла не боЯтьсЯ встретить менЯ,  все поведение мое должно было убедить ее в
том,  что  Я  вздохну  облегченно,  оставшись один.  ЌесмотрЯ на  стыд,  это
прибавило мне  надежды  застигнуть ‚изи  врасплох,  хотЯ  в  хорошем  исходе
свиданиЯ Я далеко не был уверен.  ЏредупреждаЯ событиЯ, Я вызывал болезненно
напрЯженной душой  призраки  и  голоса  встречи,  варьируЯ  их  в  множестве
оттенков и положений,  и мысленно волнуЯсь,  говорил с ‚изи, рассказывал все
мелочи своего потрЯсениЯ.
     Љогда солнце поднЯлось выше и гул ранней работы огласил гавань, Я засел
в  ближайшей  кофейне,  где  просидел  до  первого  свистка.  Љогда  пароход
двинулсЯ,  вспахав прозрачную воду озера прЯмой линией кипЯщей у кормы пены,
Я  долго  смотрел на  собранные теперь в  одну  длинную кучу  крыши •ерама с
чувством неудовлетворенного любопытства.  •арактер и дух города остались мне
неизвестными,  как если бы Я никогда в нем не жил; так произошло потому, что
Я  временно ослеп длЯ  многих вещей,  понЯтных изощренной душе и  неуловимых
ограниченным,  скользЯщим вниманием.  Ќо  скоро Я  спустилсЯ в  каюту,  где,
против  воли,  совершенно измученный событиЯми  прошедшей  ночи,  Я  заснул.
ЏроснулсЯ  Я   в   темноте,   тревоге  и  ропоте  монотонно  шумливых  волн,
поплескивающих о борт.  ’оска,  страх за будущее, одиночество, тьма - делали
неподвижность невыносимой. џ закурил и вышел на палубу.
     Џо-видимому,  был глухой, поздний час ночи, так как в пустоте неверного
света  мачтовых фонарей Я  увидел только один,  почти  слившийсЯ с  бортом и
мраком озера,  силуэт женщины.  Ћна стоЯла спиной ко  мне,  облокотившись на
планшир. Њне хотелось поговорить, рассеЯтьсЯ; Я подошел и сказал негромко, в
тон глухой ночи: - "…сли вам тоже, как и мне, не спитсЯ, сударынЯ, поговорим
о чем-нибудь полчаса. Ћбычное право путешественников"...
     Ќо  Я  не  договорил.  †енщина выпрЯмилась,  повернулась ко  мне,  и  в
полусвете падающих сверху лучей Я узнал ‚изи... Ќи верить этому, ни отрицать
этого  Я  не  смел  в  первое мгновенье,  показавшеесЯ концом всего,  полным
обрывом жизни. Ќо тут же, отстранЯЯ гнетущую силу потрЯсениЯ, вспыхнул такой
радостью, что как бы закричал, хотЯ не мог еще произнести ни слова, ни звука
и стоЯл молча, совершенно расколотый неожиданностью. Њилое, нестерпимо милое
лицо ‚изи смотрело на менЯ с грустным испугом. џ сказал только:
     - ќто ты, ‚изи?
     - џ, милый, - устало произнесла она.
     - Ћ,  ‚изи...  -  начал Я, было, но слезы и безвыходное смЯтение мешали
сказать что-нибудь в нескольких исчерпывающих словах.  - џ ведь опЯть тот, -
выговорил Я наконец с чрезвычайным усилием, - тот, и искал тебЯ! Џосмотри на
менЯ ближе, побудь со мной хоть месЯц, неделю, один день.
     Ћна молчала,  и Я,  взЯв ее руку,  тоже молчал,  не знаЯ,  что делать и
говорить дальше. Џотом Я услышал:
     - џ  очень жалею,  что  опоздала на  вечерний пароход и  что  мы  здесь
встретились...  ѓаль,  не будет из этого ничего хорошего,  поверь мне! “йдем
друг от друга.
     - •орошо,  -  сказал Я,  холодеЯ от ее слов, - но выслушай менЯ раньше.
’олько это!
     - ѓовори... если можешь...
     ‚  одном этом слове "можешь" Я почувствовал всю глубину недовериЯ ‚изи.
Њы сели.
     ‘ветало,  когда Я кончил рассказывать то, что написано здесь о странных
месЯцах моей,  и  в  то  же времЯ не похожей на менЯ,  жизни,  и  тогда ‚изи
сделала какое-то  не  схваченное мною движение,  и  Я  почувствовал,  что ее
маленькаЯ рука продвинулась в мой рукав. ќта немаЯ ласка довела мое волнение
до  зенита,  предела,  едва  выносимого сердцем,  когда наплыв нервной силы,
подобно  свистЯщему в  бешеных руках  мечу,  разрушает все  оковы  сознаниЯ.
Џоследние тени сна оставили мозг,  и  Я  вернулсЯ к  старому аду -  до конца
дней.


        Џђ€Њ…—ЂЌ€џ

     ‚озвращенный ад. ‚первые - журнал "‘овременный мир", 1915, ќ 12.

     Ђграф - нарЯднаЯ прЯжка или застежка.
     Џланшир -  брус по  верхнему краю бортов шлюпок или поверх фальшборта у
больших судов.

                                                                    ћ.Љиркин