        ‚ладимир ѓалактионович Љороленко. ‘лепой музыкант


     -----------------------------------------------------
     Љнига: ‚.ѓ.Љороленко "‘лепой музыкант"
     €здательство "ћнацтва", Њинск, 1981
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zpdd@chat.ru), 7 октЯбрЯ 2001
     -----------------------------------------------------


     „лЯ среднего и старшего школьного возраста


     ѓлава перваЯ


        I

     ђебенок родилсЯ в  богатой семье ћго-западного краЯ,  в глухую полночь.
ЊолодаЯ мать лежала в глубоком забытьи,  но, когда в комнате раздалсЯ первый
крик новорожденного,  тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами в
своей постели.  …е губы шептали что-то,  и на бледном лице с мЯгкими,  почти
детскими  еще  чертами  поЯвилась  гримаса  нетерпеливого страданиЯ,  как  у
балованного ребенка, испытывающего непривычное горе.
     Ѓабка наклонилась ухом к ее что-то тихо шептавшим губам.
     - Ћтчего... отчего это он? - спрашивала больнаЯ едва слышно.
     Ѓабка  не  понЯла вопроса.  ђебенок опЯть  закричал.  Џо  лицу  больной
пробежало отражение острого страданиЯ, и из закрытых глаз скользнула крупнаЯ
слеза.
     - Ћтчего, отчего? - по-прежнему тихо шептали ее губы.
     Ќа этот раз бабка понЯла вопрос и спокойно ответила:
     - ‚ы  спрашиваете,  отчего  ребенок  плачет?  ќто  всегда  так  бывает,
успокойтесь.
     Ќо  мать не  могла успокоитьсЯ.  Ћна  вздрагивала каждый раз  при новом
крике ребенка и все повторЯла с гневным нетерпением:
     - Ћтчего... так... так ужасно?
     Ѓабка не слыхала в крике ребенка ничего особенного и,  видЯ, что мать и
говорит точно в смутном забытьи и,  вероЯтно,  просто бредит,  оставила ее и
занЯлась ребенком.
     ћнаЯ мать смолкла,  и  только по  временам какое-то  тЯжелое страдание,
которое не могло прорватьсЯ наружу движением или словами,  выдавливало из ее
глаз крупные слезы.  Ћни просачивались сквозь густые ресницы и тихо катились
по бледным, как мрамор, щекам.
     Ѓыть может,  сердце матери почуЯло, что вместе с новорожденным ребенком
Явилось на  свет  темное,  неисходное горе,  которое нависло над  колыбелью,
чтобы сопровождать новую жизнь до самой могилы.
     Њожет быть,  впрочем,  что это был и действительный бред.  Љак бы то ни
было, ребенок родилсЯ слепым.


        II

     ‘начала  никто  этого  не   заметил.   Њальчик  глЯдел  тем  тусклым  и
неопределенным  взглЯдом,   каким   глЯдЯт   до   известного  возраста   все
новорожденные дети.  „ни уходили за  днЯми,  жизнь нового человека считалась
уже неделЯми.  …го глаза проЯснились,  с  них сошла мутнаЯ поволока,  зрачок
определилсЯ.  Ќо дитЯ не поворачивало головы за светлым лучом, проникавшим в
комнату вместе с веселым щебетаньем птиц и с шелестом зеленых буков, которые
покачивались  у  самых  окон  в  густом  деревенском  саду.  Њать,  успевшаЯ
оправитьсЯ,  перваЯ  с  беспокойством заметила  странное  выражение детского
лица, остававшегосЯ неподвижным и как-то не по-детски серьезным.
     ЊолодаЯ женщина смотрела на  людей,  как  испуганнаЯ горлица [ѓорлица -
голубка], и спрашивала:
     - ‘кажите же мне, отчего он такой?
     - Љакой?  -  равнодушно  переспрашивали  посторонние.  -  Ћн  ничем  не
отличаетсЯ от других детей такого возраста.
     - Џосмотрите, как странно ищет он что-то руками...
     - „итЯ  не  может еще  координировать [Љоординировать -  согласовывать,
устанавливать   правильные   соотношениЯ]   движений   рук   с   зрительными
впечатлениЯми, - ответил доктор.
     - Ћтчего же  он смотрит все в  одном направлении?..  Ћн...  он слеп?  -
вырвалась вдруг  из  груди  матери  страшнаЯ догадка,  и  никто  не  мог  ее
успокоить.
     „октор взЯл  ребенка на  руки,  быстро повернул к  свету  и  заглЯнул в
глаза. Ћн слегка смутилсЯ и, сказав несколько незначащих фраз, уехал, обещаЯ
вернутьсЯ днЯ через два.
     Њать  плакала и  билась,  как  подстреленнаЯ птица,  прижимаЯ ребенка к
своей груди,  между тем как глаза мальчика глЯдели все тем же  неподвижным и
суровым взглЯдом.
     „октор  действительно  вернулсЯ  днЯ  через  два,   захватив  с   собой
офтальмоскоп [Ћфтальмоскоп -  медицинский  инструмент,  специальное зеркало,
употреблЯемое длЯ  исследованиЯ  дна  глазного  Яблока].  Ћн  зажег  свечку,
приближал и  удалЯл ее  от  детского глаза,  заглЯдывал в  него и,  наконец,
сказал с смущенным видом:
     - Љ сожалению,  сударынЯ, вы не ошиблись... Њальчик действительно слеп,
и притом безнадежно...
     Њать выслушала это известие с спокойной грустью.
     - џ знала давно, - сказала она тихо.


        III

     ‘емейство,  в  котором родилсЯ слепой  мальчик,  было  немногочисленно.
Љроме названных уже  лиц,  оно состоЯло еще из  отца и  "дЯди Њаксима",  как
звали его все без исключениЯ домочадцы и даже посторонние. Ћтец был похож на
тысЯчу других деревенских помещиков ћго-западного краЯ:  он  был добродушен,
даже,  пожалуй,  добр,  хорошо смотрел за  рабочими и  очень любил строить и
перестраивать мельницы.  ќто занЯтие поглощало почти все его времЯ, и потому
голос его  раздавалсЯ в  доме  только в  известные,  определенные часы  днЯ,
совпадавшие с  обедом,  завтраком и другими событиЯми в том же роде.  ‚ этих
случаЯх он всегда произносил неизменную фразу: "‡дорова ли ты, моЯ голубка?"
- после чего усаживалсЯ за стол и уже почти ничего не говорил, разве изредка
сообщал что-либо о  дубовых валах и  шестернЯх.  ЏонЯтно,  что  его мирное и
незатейливое существование мало отражалось на душевном складе его сына. ‡ато
дЯдЯ Њаксим был совсем в  другом роде.  ‹ет за десЯть до описываемых событий
дЯдЯ Њаксим был известен за самого опасного забиЯку не только в окрестностЯх
его имениЯ,  но даже в Љиеве на "Љонтрактах" ["Љонтракты" - местное название
некогда славной киевской Ярмарки. (Џримеч. автора)]. ‚се удивлЯлись, как это
в  таком почтенном во всех отношениЯх семействе,  каково было семейство пани
Џопельской,  урожденной џценко,  мог выдатьсЯ такой ужасный братец. Ќикто не
знал,  как следует с ним держатьсЯ и чем ему угодить. Ќа любезности панов он
отвечал дерзостЯми, а мужикам спускал своеволие и грубости, на которые самый
смирный из "шлЯхтичей" непременно бы отвечал оплеухами.  Ќаконец,  к великой
радости всех  благомыслЯщих людей [ЃлагомыслЯщие люди.  -  „о  революции так
официально назывались сторонники существующей власти,  враждебно настроенные
по  отношению к  революционной деЯтельности],  дЯдЯ Њаксим за  что-то сильно
осердилсЯ на  австрийцев [ЋсердилсЯ на австрийцев -  возмутилсЯ австрийцами,
под  гнетом  которых тогда  находилась €талиЯ] и  уехал  в  €талию;  там  он
примкнул к такому же забиЯке и еретику […ретик - здесь: человек, отступивший
от общепринЯтых взглЯдов] -  ѓарибальди [ѓарибальди „жузеппе (1807 - 1882) -
вождь национально-освободительного движениЯ в  €талии в  середине XIX  века,
возглавлЯвший  борьбу   итальЯнского  народа   против  австрийского  гнета],
который, как с ужасом передавали паны помещики, побраталсЯ с чертом и в грош
не   ставит   самого   папу   [Џапа   -   римский   папа,   верховный  глава
римско-католической церкви].  Љонечно,  таким  образом Њаксим навеки погубил
свою беспокойную схизматическую [‘хизматическаЯ (греч.) - еретическаЯ] душу,
зато  "Љонтракты" проходили с  меньшими  скандалами,  и  многие  благородные
мамаши перестали беспокоитьсЯ за участь своих сыновей.
     „олжно  быть,  австрийцы тоже  крепко осердились на  дЯдю  Њаксима.  Џо
временам в Љурьерке,  исстари любимой газете панов помещиков,  упоминалось в
релЯциЯх  [ђелЯциЯ  -   донесение,   доклад]  его  имЯ  в   числе  отчаЯнных
гарибальдийских сподвижников,  пока  однажды из  того  же  Љурьерка паны  не
узнали,  что  Њаксим упал  вместе с  лошадью на  поле сражениЯ.  ђазъЯренные
австрийцы, давно уже, очевидно, точившие зубы на заЯдлого волынца [‚олынец -
уроженец ‚олыни,  ‚олынской губернии в ћго-западном крае] (которым,  чуть ли
не  одним,  по  мнению  его  соотечественников,  держалсЯ  еще  ѓарибальди),
изрубили его, как капусту.
     - Џлохо кончил Њаксим, - сказали себе паны и приписали это специальному
заступничеству св. Џетра за своего намесника. Њаксима считали умершим.
     Ћказалось,  однако,  что австрийские сабли не сумели выгнать из Њаксима
его  упрЯмую  душу  и  она  осталась,  хотЯ  Я  в  сильно  попорченном теле.
ѓарибальдийские забиЯки вынесли своего достойного товарища из свалки, отдали
его куда-то  в  госпиталь,  и  вот,  через несколько лет,  Њаксим неожиданно
ЯвилсЯ в дом своей сестры, где и осталсЯ.
     ’еперь ему было уже не  до дуэлей.  Џравую ногу ему совсем отрезали,  и
потому он ходил на костыле,  а  леваЯ рука была повреждена и годилась только
на  то,  чтобы кое-как опиратьсЯ на  палку.  „а и  вообще он стал серьезнее,
угомонилсЯ,  и  только по  временам его острый Язык действовал так же метко,
как  некогда саблЯ.  Ћн  перестал ездить  на  "Љонтракты",  редко  ЯвлЯлсЯ в
общество и  большую часть  времени проводил в  своей  библиотеке за  чтением
каких-то книг, о которых никто ничего не знал, за исключением предположениЯ,
что книги совершенно безбожные. Ћн также писал что-то, но так как его работы
никогда не ЯвлЯлись в Љурьерке, то никто не придавал им серьезного значениЯ.
     ‚  то времЯ,  когда в  деревенском домике поЯвилось и стало расти новое
существо,  в  коротко  остриженных  волосах  дЯди  Њаксима  уже  пробивалась
серебристаЯ проседь. Џлечи от постоЯнного упора костылей поднЯлись, туловище
принЯло квадратную форму.  ‘траннаЯ наружность, угрюмо сдвинутые брови, стук
костылей и  клубы  табачного дыма,  которыми он  постоЯнно окружал себЯ,  не
выпускаЯ изо рта трубки,  -  все это пугало посторонних,  и только близкие к
инвалиду люди знали,  что в изрубленном теле бьетсЯ горЯчее и доброе сердце,
а  в  большой  квадратной голове,  покрытой щетиной густых  волос,  работает
неугомоннаЯ мысль.
     Ќо даже и близкие люди не знали,  над каким вопросом работала эта мысль
в  то  времЯ.  Ћни видели только,  что дЯдЯ Њаксим,  окруженный синим дымом,
просиживает по  временам целые  часы  неподвижно,  с  отуманенным взглЯдом и
угрюмо сдвинутыми густыми бровЯми.  Њежду тем изувеченный боец думал о  том,
что  жизнь -  борьба и  что в  ней нет места длЯ инвалидов.  …му приходило в
голову, что он навсегда выбыл уже из рЯдов и теперь напрасно загружает собою
фурштат [”урштат (нем.)  -  военный обоз];  ему  казалось,  что  он  рыцарь,
выбитый из седла жизнью и  поверженный в прах.  Ќе малодушно ли извиватьсЯ в
пыли,  подобно раздавленному червЯку;  не  малодушно лЯ  хвататьсЯ за стремЯ
победителЯ, вымаливаЯ у него жалкие остатки собственного существованиЯ?
     Џока  дЯдЯ  Њаксим  с  холодным  мужеством обсуждал эту  жгучую  мысль,
соображаЯ и сопоставлЯЯ доводы за и против, перед его глазами стало мелькать
новое  существо,  которому судьба  судила  ЯвитьсЯ на  свет  уже  инвалидом.
‘начала  он  не  обращал  вниманиЯ на  слепого ребенка,  но  потом  странное
сходство судьбы мальчика с его собственною заинтересовало дЯдю Њаксима.
     - ѓм...  да,  -  задумчиво  сказал  он  однажды,  искоса  поглЯдываЯ на
мальчишку,  -  этот  малый  тоже  инвалид.  …сли  сложить нас  обоих вместе,
пожалуй,   вышел  бы  один  лЯдащий  [‹Ядащий  -  слабосильный,  невзрачный]
человечишко.
     ‘ тех пор его взглЯд стал останавливатьсЯ на ребенке все чаще и чаще.


        IV

     ђебенок родилсЯ слепым.  Љто  виноват в  его несчастии?  Ќикто!  ’ут не
только не было и тени чьей-либо "злой воли", но даже самаЯ причина несчастиЯ
скрыта где-то в глубине таинственных и сложных процессов жизни.  Ђ между тем
при  всЯком  взглЯде на  слепого мальчика сердце матери сжималось от  острой
боли.  Љонечно,  она страдала в этом случае,  как мать, отражением сыновнего
недуга  и  мрачным  предчувствием  тЯжелого  будущего,  которое  ожидало  ее
ребенка;  но,  кроме этих  чувств,  в  глубине сердца молодой женщины щемило
также сознание,  что  причина несчастиЯ лежала в  виде грозной возможности в
тех,  кто дал ему жизнь... ќтого было достаточно, чтобы маленькое существо с
прекрасными,  ко  незрЯчими глазами  стало  центром  семьи,  бессознательным
деспотом, с малейшей прихотью которого сообразовалось все в доме.
     Ќеизвестно,  что вышло бы со временем из мальчика, предрасположенного к
беспредметной озлобленности своим  несчастием и  в  котором  все  окружающее
стремилось развить эгоизм,  если бы  страннаЯ судьба и  австрийские сабли не
заставили дЯдю Њаксима поселитьсЯ в деревне, в семье сестры.
     Џрисутствие в  доме слепого мальчика постепенно и  нечувствительно дало
деЯтельной мысли  изувеченного бойца  другое  направление.  Ћн  все  так  же
просиживал целые часы,  дымЯ трубкой,  но в глазах,  вместо глубокой и тупой
боли,  виднелось теперь вдумчивое выражение заинтересованного наблюдателЯ. €
чем более присматривалсЯ дЯдЯ Њаксим, тем чаще хмурились его густые брови, и
он  все  усиленнее пыхтел  своею  трубкой.  Ќаконец,  однажды он  решилсЯ на
вмешательство.
     - ќтот  малый,  -  сказал он,  пускаЯ кольцо за  кольцом,  -  будет еще
гораздо несчастнее менЯ. ‹учше бы ему не родитьсЯ.
     ЊолодаЯ женщина низко опустила голову, и слеза упала на ее работу.
     - †естоко  напоминать  мне  об  этом,  Њакс,  -  сказала  она  тихо,  -
напоминать без цели...
     - џ говорю только правду,  -  ответил Њаксим. - “ менЯ нет ноги и руки,
но есть глаза.  “ малого нет глаз,  со временем не будет ни рук,  ни ног, ни
воли...
     - Ћтчего же?
     - Џойми менЯ,  Ђнна,  -  сказал Њаксим мЯгче.  -  џ не стал бы напрасно
говорить тебе жестокие вещи.  “ мальчика тонкаЯ нервнаЯ организациЯ.  “ него
пока  есть  все  шансы развить остальные свои способности до  такой степени,
чтобы хотЯ отчасти вознаградить его слепоту.  Ќо длЯ этого нужно упражнение,
а   упражнение  вызываетсЯ  только   необходимостью.   ѓлупаЯ  заботливость,
устранЯющаЯ от него необходимость усилий,  убивает в  нем все шансы на более
полную жизнь.
     Њать  была  умна  и  потому  сумела  победить в  себе  непосредственное
побуждение,  заставлЯвшее ее кидатьсЯ сломЯ голову при каждом жалобном крике
ребенка.  ‘пустЯ несколько месЯцев после  этого разговора мальчик свободно и
быстро ползал по комнатам,  настораживаЯ слух навстречу всЯкому звуку,  и  с
какою-то  необычною  в   других  детЯх  живостью  ощупывал  всЯкий  предмет,
попадавший в руки.


        V

     Њать  он  скоро научилсЯ узнавать по  походке,  по  шелесту платьЯ,  по
каким-то еще, ему одному доступным, неуловимым длЯ других признакам: сколько
бы  ни  было в  комнате людей,  как  бы  они  ни  передвигались,  он  всегда
направлЯлсЯ безошибочно в ту сторону,  где она сидела.  Љогда она неожиданно
брала его на руки, он все же сразу узнавал, что сидит у матери. Љогда же его
брали другие, он быстро начинал ощупывать своими ручонками лицо взЯвшего его
человека и тоже скоро узнавал нЯньку, дЯдю Њаксима, отца. Ќо если он попадал
к человеку незнакомому,  тогда движениЯ маленьких рук становились медленнее:
мальчик осторожно и  внимательно проводил ими  по  незнакомому лицу;  и  его
черты выражали напрЯженное внимание;  он  как  будто "вглЯдывалсЯ" кончиками
своих пальцев.
     Џо  натуре он  был очень живым и  подвижным ребенком,  но месЯцы шли за
месЯцами,  и  слепота  все  более  налагала  свой  отпечаток на  темперамент
мальчика,  начинавший определЯтьсЯ.  †ивость движений понемногу терЯлась; он
стал  забиватьсЯ в  укромные уголки и  сидел там  по  целым часам смирно,  с
застывшими чертами лица,  как будто к чему-то прислушиваЯсь. Љогда в комнате
бывало  тихо  и  смена  разнообразных звуков  не  развлекала  его  вниманиЯ,
ребенок,  казалось,  думал о  чем-то с недоумелым и удивленным выражением на
красивом и не по-детски серьезном лице.
     „ЯдЯ Њаксим угадал: тонкаЯ и богатаЯ нервнаЯ организациЯ мальчика брала
свое  и  восприимчивостью к  ощущениЯм осЯзаниЯ и  слуха как  бы  стремилась
восстановить до  известной степени полноту своих восприЯтий.  ‚сех  удивлЯла
поразительнаЯ тонкость его осЯзаниЯ,  Џо  временам казалось даже,  что он не
чужд ощущениЯ цветов; когда ему в руки попадали Ярко окрашенные лоскутьЯ, он
дольше останавливал на  них  свои тонкие пальцы,  и  по  лицу его  проходило
выражение удивительного вниманиЯ.  Ћднако со  временем стало  выЯснЯтьсЯ все
более и  более,  что развитие восприимчивости идет главным образом в сторону
слуха.
     ‚скоре он изучил в совершенстве комнаты по их звукам:  различал походку
домашних, скрип стула под инвалидом-дЯдей, сухое, размеренное шоркание нитки
в руках матери, ровное тикание стенных часов. €ногда, ползаЯ вдоль стены, он
чутко прислушивалсЯ к легкому,  неслышному длЯ других шороху и, поднЯв руку,
тЯнулсЯ ею за бегавшею по обоЯм мухой.  Љогда испуганное насекомое снималось
с  места  и  улетало,   на  лице  слепого  ЯвлЯлось  выражение  болезненного
недоумениЯ.  Ћн не мог отдать себе отчета в  таинственном исчезновении мухи.
Ќо впоследствии и  в таких случаЯх лицо его сохранЯло выражение осмысленного
вниманиЯ:  он  поворачивал  голову  в  ту  сторону,  куда  улетала  муха,  -
изощренный слух улавливал в воздухе тонкий звон ее крыльев.
     Њир,  сверкавший,  двигавшийсЯ и звучавший вокруг,  в маленькую головку
слепого проникал главным образом в  форме звуков,  и  в эти формы отливались
его представлениЯ.  Ќа  лице застывало особенное внимание к  звукам:  нижнЯЯ
челюсть слегка  оттЯгивалась вперед  на  тонкой  и  удлинившейсЯ шее.  Ѓрови
приобретали  особенную  подвижность,   а  красивые,   но  неподвижные  глаза
придавали  лицу  слепого  какой-то  суровый  и  вместе  с  тем  трогательный
отпечаток.


        VI

     ’ретьЯ зима  его  жизни приходила к  концу.  Ќа  дворе уже  таЯл  снег,
звенели весенние потоки, и вместе с тем здоровье мальчика, который зимой все
прихварывал и  потому всю ее провел в комнатах,  не выходЯ на воздух,  стало
поправлЯтьсЯ.
     ‚ынули вторые рамы,  и  весна ворвалась в комнату с удвоенной силой.  ‚
залитые светом окна  глЯдело смеющеесЯ весеннее солнце,  качались голые  еще
ветки  буков,  вдали  чернели нивы,  по  которым местами лежали белые  пЯтна
тающих снегов,  местами же  пробивалась чуть заметною зеленью молодаЯ трава.
‚сем дышалось вольнее и лучше, на всех весна отражалась приливом обновленной
и бодрой жизненной силы.
     „лЯ  слепого мальчика она  врывалась в  комнату только своим торопливым
шумом.  Ћн  слышал,  как бегут потоки весенней воды,  точно вдогонку „руг за
другом,  прыгаЯ по камнЯм, прорезаЯсь в глубину размЯкшей земли; ветки буков
шептались за  окнами,  сталкиваЯсь и  звенЯ  легкими ударами по  стеклам.  Ђ
торопливаЯ весеннЯЯ  капель  от  нависших  на  крыше  сосулек,  прихваченных
утренним  морозом  и  теперь  разогретых солнцем,  стучала  тысЯчью  звонких
ударов. ќти звуки падали в комнату, подобно Ярким и звонким камешкам, быстро
отбивавшим переливчатую дробь.  Џо  временам сквозь этот звон и  шум  окрики
журавлей плавно проносились с  далекой высоты и  постепенно смолкали,  точно
тихо таЯ в воздухе.
     Ќа   лице  мальчика  это   оживление  природы  сказывалось  болезненным
недоумением. Ћн с усилием сдвигал свои брови, вытЯгивал шею, прислушивалсЯ и
затем,  как  будто встревоженный непонЯтною суетой звуков,  вдруг протЯгивал
руки, разыскиваЯ мать, и кидалсЯ к ней, крепко прижимаЯсь к ее груди.
     - —то это с ним? - спрашивала мать себЯ и других.
     „ЯдЯ Њаксим внимательно вглЯдывалсЯ в  лицо мальчика и не мог объЯснить
его непонЯтной тревоги.
     - Ћн...  не может понЯть,  -  догадывалась мать, улавливаЯ на лице сына
выражение болезненного недоумениЯ и вопроса.
     „ействительно,  ребенок был встревожен и  беспокоен:  он  то  улавливал
новые  звуки,  то  удивлЯлсЯ тому,  что  прежние,  к  которым он  уже  начал
привыкать, вдруг смолкали и куда-то терЯлись.


        VII

     •аос весенней неурЯдицы смолк. Џод жаркими лучами солнца работа природы
входила все больше и  больше в свою колею,  жизнь как будто напрЯгалась,  ее
поступательный  [Џоступательный  -   направленный  вперед]  ход   становилсЯ
стремительнее,  точно бег разошедшегосЯ поезда.  ‚  лугах зазеленела молодаЯ
травка, в воздухе носилсЯ запах березовых почек.
     Њальчика решили вывести в поле, на берег ближней реки.
     Њать вела его за руку.  ђЯдом на своих костылЯх шел дЯдЯ Њаксим,  и все
они  направлЯлись к  береговому  холмику,  который  достаточно уже  высушили
солнце и  ветер.  Ћн  зеленел густой муравой,  и  с  него открывалсЯ вид  на
далекое пространство.
     џркий день ударил по главам матери и Њаксима.  ‘олнечные лучи согревали
их лица, весенний ветер, как будто взмахиваЯ невидимыми крыльЯми, сгонЯл эту
теплоту,  заменЯЯ ее свежею прохладой.  ‚ воздухе носилось что-то опьЯнЯющее
до неги, до истомы.
     Њать  почувствовала,  что  в  ее  руке  крепко  сжалась маленькаЯ ручка
ребенка,  но опьЯнЯющее веЯние весны сделало ее менее чувствительной к этому
проЯвлению детской тревоги.  Ћна  вздыхала полной грудью и  шла  вперед,  не
оборачиваЯсь;  если бы она сделала это,  то увидела бы странное выражение на
лице мальчика.  Ћн поворачивал открытые глаза к  солнцу с  немым удивлением.
ѓубы его раскрылись;  он вдыхал в себЯ воздух быстрыми глотками, точно рыба,
которую  вынули  из  воды;  выражение  болезненного восторга  пробивалось по
временам  на  беспомощно-растерЯнном  личике,  пробегало  по  нем  какими-то
нервными ударами,  освещаЯ его на  мгновение,  и  тотчас же  сменЯлось опЯть
выражением удивлениЯ,  доходЯщего до  испуга и  недоумелого вопроса.  ’олько
одни глаза глЯдели все тем же ровным и неподвижным, незрЯчим взглЯдом.
     „ойдЯ до  холмика,  они уселись на нем все трое.  Љогда мать приподнЯла
мальчика с земли, чтобы посадить его поудобнее, он опЯть судорожно схватилсЯ
за ее платье; казалось, он боЯлсЯ, что упадет куда-то, как будто не чувствуЯ
под собой земли.  Ќо  мать и  на  этот раз не  заметила тревожного движениЯ,
потому что ее глаза и внимание были прикованы к чудной весенней картине.
     Ѓыл полдень.  ‘олнце тихо катилось по синему небу.  ‘ холма, на котором
они сидели, виднелась широко разлившаЯсЯ река. Ћна пронесла уже свои льдины,
и  только по  временам на ее поверхности плыли и  таЯли кое-где последние из
них,  выделЯЯсь белыми пЯтнышками,  Ќа  поемных лугах [Џоемные луга -  луга,
заливаемые водой во времЯ разлива реки] стоЯла вода широкими лиманами [‹иман
- залив];  белые  облачка,  отражаЯсь в  них  вместе с  опрокинутым лазурным
сводом,  тихо плыли в  глубине и  исчезали,  как будто и они таЯли,  подобно
льдинам. ‚ременами пробегала от ветра легкаЯ рЯбь, сверкаЯ на солнце. „альше
за рекой чернели разопревшие нивы и  парили,  застилаЯ реющею,  колеблющеюсЯ
дымкой дальние лачуги, крытые соломой, и смутно зарисовавшуюсЯ синюю полоску
леса. ‡емлЯ как будто вздыхала, и что-то подымалось от нее к небу, как клубы
жертвенного фимиама [†ертвенный фимиам -  дым  ароматных веществ,  сжигаемых
при приношении жертвы божеству по обрЯдам некоторых религий].
     Џрирода  раскинулась  кругом,  точно  великий  храм,  приготовленный  к
празднику.  Ќо  длЯ  слепого  это  была  только  необъЯснимаЯ тьма,  котораЯ
необычно волновалась вокруг,  шевелилась, рокотала и звенела, протЯгиваЯсь к
нему,  прикасаЯсь к  его душе со  всех сторон неизведанными еще,  необычными
впечатлениЯми, от наплыва которых болезненно билось детское сердце.
     ‘ первых же шагов,  когда лучи теплого днЯ ударили ему в лицо,  согрели
нежную кожу,  он инстинктивно поворачивал к солнцу свои незрЯчие глаза,  как
будто чувствуЯ, к какому центру тЯготеет все окружающее. „лЯ него не было ни
этой прозрачной дали,  ни лазурного свода, ни широко раздвинутого горизонта.
Ћн чувствовал только,  как что-то материальное,  ласкающее и теплое касаетсЯ
его  лица  ножным,  согревающим прикосновением.  Џотом  кто-то  прохладный и
легкий,  хотЯ и менее легкий,  чем тепло солнечных лучей, снимает с его лица
эту негу и  пробегает по нем ощущением свежей прохлады.  ‚  комнатах мальчик
привык  двигатьсЯ свободно,  чувствуЯ вокруг  себЯ  пустоту.  ‡десь  же  его
охватили  какие-то  странно  сменЯвшиесЯ  волны,   то  нежно  ласкающие,  то
щекочущие и  опьЯнЯющие.  ’еплые  прикосновениЯ солнца  быстро  обмахивались
кем-то,  и струЯ ветра, звенЯ в уши, охватываЯ лицо, виски, голову до самого
затылка, тЯнулась вокруг, как будто стараЯсь подхватить мальчика, увлечь его
куда-то в пространство,  которого он не мог видеть,  уносЯ сознание, навеваЯ
забывчивую истому.  ’огда-то рука мальчика крепче сжимала руку матери, а его
сердце замирало и, казалось, вот-вот совсем перестанет битьсЯ.
     Љогда его усадили,  он как будто несколько успокоилсЯ. ’еперь, несмотрЯ
на  странное ощущение,  переполнившее все его существо,  он все же стал было
различать  отдельные  звуки.   ’емные  ласковые  волны  неслись  по-прежнему
неудержимо,  ему казалось,  что они проникают внутрь его тела, так как удары
его всколыхавшейсЯ крови подымались и опускались вместе с ударами этих волн.
Ќо  теперь они приносили с  собой то Яркую трель жаворонка,  то тихий шелест
распустившейсЯ березки,  то  чуть  слышные всплески реки.  ‹асточка свистела
легким крылом,  описываЯ невдалеке причудливые круги,  звенели мошки,  и над
всем  этим проносилсЯ порой протЯжный и  печальный окрик пахарЯ на  равнине,
понукавшего волов над распахиваемой полоской.
     Ќо мальчик не мог схватить этих звуков в их целом, не мог соединить их,
расположить в  перспективу [’о есть не мог уЯснить себе степень отдаленности
или близости долетавших до  него звуков].  Ћни как будто падали,  проникаЯ в
темную головку,  один за  другим,  то  тихие,  неЯсные,  то громкие,  Яркие,
оглушающие.  Џо временам они толпились одновременно,  неприЯтно смешиваЯсь в
непонЯтную дисгармонию [„исгармониЯ - несозвучность, разноголосица]. Ђ ветер
с полЯ все свистел в уши,  и мальчику казалось, что волны бегут быстрее и их
рокот  застилает все  остальные звуки,  которые несутсЯ теперь  откуда-то  о
другого мира,  точно воспоминание о вчерашнем дне.  € по мере того как звуки
тускнели,  в  грудь  мальчика вливалось ощущение какой-то  щекочущей истомы.
‹ицо  подергивалось ритмически  пробегавшими по  нем  переливами;  глаза  то
закрывались,  то  открывались опЯть,  брови тревожно двигались,  и  во  всех
чертах пробивалсЯ вопрос,  тЯжелое усилие мысли и  воображениЯ.  Ќе окрепшее
еще и переполненное новыми ощущениЯми сознание начинало изнемогать:  оно еще
боролось с нахлынувшими со всех сторон впечатлениЯми, стремЯсь устоЯть среди
них,  слить их в  одно целое и таким образом овладеть ими,  победить их.  Ќо
задача была не по силам темному мозгу ребенка, которому недоставало длЯ этой
работы зрительных представлений.
     €  звуки летели и  падали один  за  другим,  все  еще  слишком пестрые,
слишком  звонкие...  Ћхватившие мальчика волны  вздымались все  напрЯженнее,
налетаЯ из окружающего звеневшего и рокотавшего мрака и уходЯ в тот же мрак,
сменЯЯсь  новыми  волнами,  новыми  звуками...  быстрее,  выше,  мучительнее
подымали  они  его,   укачивали,  баюкали...  …ще  раз  пролетела  над  этим
тускнеющим хаосом длиннаЯ и печальнаЯ нота человеческого окрика, и затем все
сразу смолкло.
     Њальчик  тихо  застонал  и  откинулсЯ  назад  на  траву.   Њать  быстро
повернулась к нему и тоже вскрикнула: он лежал на траве, бледный, в глубоком
обмороке.


        VIII

     „ЯдЯ Њаксим был очень встревожен этим случаем.  ‘ некоторых пор он стал
выписывать  книги  по  физиологии  [”изиологиЯ -  наука,  изучающаЯ  функции
отправлениЯ организма человека и животных],  психологии [ЏсихологиЯ - наука,
изучающаЯ психику  человека,  то  есть  его  душевную организацию,  процессы
ощущениЯ,  восприЯтиЯ, мышлениЯ, чувства] и педагогике [Џедагогика - наука о
методах воспитаниЯ и  обучениЯ] и с обычною своей энергией занЯлсЯ изучением
всего,  что дает наука по отношению к таинственному росту и развитию детской
души.
     ќта работа завлекала его все больше и больше, и поэтому мрачные мысли о
непригодности к житейской борьбе,  о "червЯке,  пресмыкающемсЯ в пыли",  и о
"фурштате" давно  уже  незаметно улетучились из  квадратной головы  ветерана
[‚етеран -  престарелый,  испытанный в боЯх воин].  Ќа их месте воцарилось в
этой  голове вдумчивое внимание,  по  временам даже  розовые мечты согревали
стареющее сердце.  „ЯдЯ Њаксим убеждалсЯ все  более и  более,  что  природа,
отказавшаЯ мальчику в зрении,  не обидела его в других отношениЯх;  это было
существо,   которое  отзывалось  на  доступные  ему  внешние  впечатлениЯ  с
замечательною полнотой и  силой.  € дЯде Њаксиму казалось,  что он призван к
тому,  чтобы развить присущие мальчику задатки,  чтоб  усилием своей мысли и
своего влиЯниЯ уравновесить несправедливость слепой судьбы, чтоб вместо себЯ
поставить в  рЯды бойцов за дело жизни нового рекрута [ђекрут -  новобранец;
здесь:  новый борец за  социальную справедливость],  на  которого,  без  его
влиЯниЯ, никто не мог рассчитывать.
     "Љто  знает,  -  думал старый гарибальдиец,  -  ведь  боротьсЯ можно не
только копьем и саблей.  Ѓыть может, несправедливо обиженный судьбою подымет
со  временем доступное ему оружие в  защиту других,  обездоленных жизнью,  и
тогда Я недаром проживу на свете, изувеченный старый солдат... "
     „аже свободным мыслителЯм сороковых и  пЯтидесЯтых годов не  было чуждо
суеверное представление о "таинственных предначертаниЯх" природы. Ќе мудрено
поэтому, что по мере развитиЯ ребенка, выказывавшего недюжинные способности,
дЯдЯ Њаксим утвердилсЯ окончательно в убеждении, что самаЯ слепота есть лишь
одно  из  проЯвлений  этих  "таинственных предначертаний".  "Ћбездоленный за
обиженных" - вот девиз, который он выставил заранее на боевом знамени своего
питомца.


        IX

     Џосле первой весенней прогулки мальчик пролежал несколько дней в бреду.
Ћн то лежал неподвижно и  безмолвно в своей постели,  то бормотал что-то и к
чему-то прислушивалсЯ.  € во все это времЯ с его лица не сходило характерное
выражение недоумениЯ.
     - Џраво, он глЯдит так, как будто стараетсЯ понЯть что-то и не может, -
говорила молодаЯ мать.
     Њаксим задумывалсЯ и  кивал головой.  Ћн  понЯл,  что  страннаЯ тревога
мальчика и внезапный обморок объЯснЯлись обилием впечатлений,  с которыми не
могло справитьсЯ сознание,  и решилсЯ допускать к выздоравливавшему мальчику
эти впечатлениЯ постепенно, так сказать, расчлененными на составные части. ‚
комнате,  где  лежал больной,  окна  были  плотно закрыты.  Џотом,  по  мере
выздоровлениЯ, их открывали на времЯ, затем его водили по комнатам, выводили
на крыльцо,  на двор,  в  сад.  €  каждый раз,  как на лице слепого ЯвлЯлось
тревожное выражение, мать объЯснЯла ему поражавшие его звуки.
     - ђожок  пастуха слышен  за  лесом,  -  говорила она.  -  Ђ  это  из-за
щебетаниЯ воробьиной стаи  слышен голос малиновки.  Ђист  клекочет на  своем
колесе [‚ Њалороссии и Џольше длЯ аистов ставЯт высокие столбы и надевают на
них старые колеса,  на которых птица завивает гнездо.  (Џримеч. автора)]. Ћн
прилетел на днЯх из далеких краев и строит гнездо на старом месте.
     € мальчик поворачивал к ней свое лицо, светившеесЯ благодарностью, брал
ее руку и кивал головой,  продолжаЯ прислушиватьсЯ с вдумчивым и осмысленным
вниманием.


        X

     Ћн начинал расспрашивать обо всем,  что привлекало его внимание, и мать
или,  еще чаще, дЯдЯ Њаксим рассказывали ему о разных предметах и существах,
издававших те  или  другие звуки.  ђассказы матери,  более  живые  и  Яркие,
производили на мальчика большее впечатление,  но по временам впечатление это
бывало слишком болезненно.  ЊолодаЯ женщина,  страдаЯ сама,  с  растроганным
лицом,  с глазами,  глЯдевшими с беспомощною жалобой и болью, старалась дать
своему ребенку понЯтие о формах и цветах. Њальчик напрЯгал внимание, сдвигал
брови,  на  лбу его ЯвлЯлись даже легкие морщинки.  ‚идимо,  детскаЯ головка
работала  над  непосильною  задачей,  темное  воображение  билось,  стремЯсь
создать из  косвенных данных новое  представление,  но  из  этого  ничего не
выходило.  „ЯдЯ Њаксим всегда недовольно хмурилсЯ в таких случаЯх,  и, когда
на глазах матери ЯвлЯлись слезы,  а лицо ребенка бледнело от сосредоточенных
усилий,  тогда Њаксим вмешивалсЯ в разговор, отстранЯл сестру и начинал свои
рассказы,  в которых,  по возможности,  прибегал только к пространственным и
звуковым представлениЯм. ‹ицо слепого становилось спокойнее.
     - Ќу,  а какой он?  большой?  -  спрашивал он про аиста, отбивавшего на
своем столбе ленивую барабанную дробь.
     €  при  этом  мальчик  раздвигал руки.  Ћн  делал  это  обыкновенно при
подобных вопросах, а дЯдЯ Њаксим указывал ему, когда следовало остановитьсЯ.
’еперь он совсем раздвинул свои маленькие ручонки, но дЯдЯ Њаксим сказал:
     - Ќет,  он  еще  гораздо  больше.  …сли  бы  привести его  в  комнату и
поставить на полу, то голова его была бы выше спинки стула.
     - Ѓольшой...  - задумчиво произнес мальчик. - Ђ малиновка - вот! - и он
чуть-чуть развел сложенные вместе ладони.
     - „а, малиновка такаЯ... ‡ато большие птицы никогда не поют так хорошо,
как маленькие.  Њалиновка стараетсЯ,  чтобы всем было приЯтно ее слушать.  Ђ
аист - серьезнаЯ птица, стоит себе на одной ноге в гнезде, озираетсЯ кругом,
точно сердитый хозЯин на работников, и громко ворчит, не заботЯсь о том, что
голос у него хриплый и его могут слышать посторонние.
     Њальчик смеЯлсЯ,  слушаЯ эти  описаниЯ,  и  забывал на  времЯ  о  своих
тЯжелых попытках понЯть рассказы матери.  Ќо  все же эти рассказы привлекали
его сильнее,  и  он предпочитал обращатьсЯ с расспросами к ней,  а не к дЯде
Њаксиму.


     ѓлава втораЯ


        I

     ’емнаЯ  голова ребенка обогащалась новыми представлениЯми;  посредством
сильно изощренного слуха он  проникал все  дальше в  окружавшую его природу.
Ќад ним и вокруг него по-прежнему стоЯл глубокий,  непроницаемый мрак;  мрак
этот навис над  его мозгом тЯжелою тучей,  и  хотЯ он  залег над ним со  днЯ
рождениЯ,   хотЯ,   по-видимому,  мальчик  должен  был  свыкнутьсЯ  с  своим
несчастьем,  однако  детскаЯ  природа  по  какому-то  инстинкту беспрестанно
силилась освободитьсЯ от  темной завесы.  ќти не  оставлЯвшие ребенка ни  на
минуту бессознательные порывы к незнакомому ему свету отпечатлевались на его
лице все глубже и глубже выражением смутного страдающего усилиЯ.
     ’ем не  менее бывали и  длЯ него минуты Ясного довольства Ярких детских
восторгов,   и  это  случалось  тогда,  когда  доступные  длЯ  него  внешние
впечатлениЯ доставлЯли  ему  новое  сильное  ощущение,  знакомили  с  новыми
ЯвлениЯми  невидимого  мира.  ‚еликаЯ,  могучаЯ  природа  не  оставалась длЯ
слепого совершенно закрытою.  ’ак,  однажды, когда его свели на высокий утес
над рекой,  он с  особенным выражением прислушивалсЯ к  тихим всплескам реки
далеко под ногами и  с замиранием сердца хваталсЯ за платье матери,  слушаЯ,
как  катились  вниз  обрывавшиесЯ из-под  ноги  его  камни.  ‘  тех  пор  он
представлЯл себе глубину в  виде тихого ропота воды у  подножиЯ утеса или  в
виде испуганного шороха падавших вниз камешков.
     „аль звучала в  его  ушах смутно замиравшею песней;  когда же  по  небу
гулко перекатывалсЯ весенний гром,  заполнЯЯ собой пространство и с сердитым
рокотом терЯЯсь за  тучами,  слепой мальчик прислушивалсЯ к  этому  рокоту с
благоговейным испугом,  и  сердце  его  расширЯлось,  а  в  голове возникало
величавое представление о просторе поднебесных высот.
     ’аким образом,  звуки были длЯ него глазным непосредственным выражением
внешнего   мира;   остальные  впечатлениЯ  служили   только   дополнением  к
впечатлениЯм слуха, в которые отливались его представлениЯ, как в формы.
     Џо  временам,  в  жаркий  полдень,  когда  вокруг все  смолкало,  когда
затихало людское движение и  в  природе устанавливалась та особеннаЯ тишина,
под которой чуетсЯ только непрерывный, бесшумный бег жизненной силы, на лице
слепого  мальчика  ЯвлЯлось характерное выражение.  Љазалось,  под  влиЯнием
внешней тишины из  глубины его души подымались какие-то ему одному доступные
звуки,  к которым он будто прислушивалсЯ с напрЯженным вниманием. Њожно было
подумать,  глЯдЯ на  него в  такие минуты,  что  зарождающаЯсЯ неЯснаЯ мысль
начинает звучать в его сердце, как смутнаЯ мелодиЯ песни.


        II

     …му шел уже пЯтый год.  Ћн  был тонок и  слаб,  но  ходил и  даже бегал
свободно по  всему дому.  Љто смотрел на  него,  как он  уверенно выступал в
комнатах, поворачиваЯ именно там, где надо, и свободно разыскиваЯ нужные ему
предметы,  тот мог бы подумать,  если это был незнакомый человек,  что перед
ним  не  слепой,  а  только странно сосредоточенный ребенок с  задумчивыми и
глЯдевшими в неопределенную даль глазами. Ќо уже по двору он ходил с большим
трудом, постукиваЯ перед собой палкой. …сли же в руках у него не было палки,
то  он предпочитал ползать по земле,  быстро исследуЯ руками попадавшиесЯ на
пути предметы.


        III

     Ѓыл тихий летний вечер. „ЯдЯ Њаксим сидел в саду. Ћтец, по обыкновению,
захлопоталсЯ где-то в  дальнем поле.  Ќа дворе и  кругом было тихо;  селение
засыпало,  в людской тоже смолк говор работников и прислуги.  Њальчика уже с
полчаса уложили в постель.
     Ћн лежал в полудремоте. ‘ некоторых пор у него с этим тихим часом стало
свЯзыватьсЯ странное воспоминание.  Ћн, конечно, не видел, как темнело синее
небо, как черные верхушки деревьев качались, рисуЯсь на звездной лазури, как
хмурились лохматые "стрехи" ["‘треха" - крыша, кровлЯ] стоЯвших кругом двора
строений,  как  синЯЯ  мгла  разливалась по  земле  вместе с  тонким золотом
лунного и звездного света. Ќо вот уже несколько дней он засыпал под каким-то
особенным,  чарующим впечатлением, в котором на другой день не мог дать себе
отчета.
     Љогда дремота все  гуще  застилала его  сознание,  когда смутный шелест
буков совсем стихал и  он переставал уже различать и дальний лай деревенских
собак,  и  щелканье соловьЯ за рекой,  и  меланхолическое [Њеланхолическое -
унылое, тоскливое] позвЯкивание бубенчиков, подвЯзанных к пасущемусЯ на лугу
жеребенку,  -  когда  все  отдельные  звуки  стушевывались и  терЯлись,  ему
начинало казатьсЯ,  что все они, слившись в одну стройную гармонию [ѓармониЯ
- благозвучие,  стройность звуков], тихо влетают в окно и долго кружатсЯ над
его постелью,  навеваЯ неопределенные, но удивительно приЯтные грезы. Ќаутро
он просыпалсЯ разнеженный и обращалсЯ к матери с живым вопросом:
     - —то это было... вчера? —то это такое?..
     Њать не знала,  в чем дело, и думала, что ребенка волнуют сны. Ћна сама
укладывала его в  постель,  заботливо крестила и  уходила,  когда он начинал
дремать,  не  замечаЯ при этом ничего особенного.  Ќо на другой день мальчик
опЯть говорил ей о чем-то приЯтно тревожившем его с вечера.
     - ’ак хорошо, мама, так хорошо! —то же это такое?
     ‚  этот вечер она решилась остатьсЯ у  постели ребенка подольше,  чтобы
разъЯснить  себе  странную  загадку.  Ћна  сидела  на  стуле,  рЯдом  с  его
кроваткой,  машинально перебираЯ петли  вЯзаньЯ  и  прислушиваЯсь к  ровному
дыханию своего ЏетрусЯ.  Љазалось, он совсем уже заснул, как вдруг в темноте
послышалсЯ его тихий голос:
     - Њама, ты здесь?
     - „а, да, мой мальчик...
     - “йди, пожалуйста, оно боитсЯ тебЯ, и до сих пор его нет. џ уже совсем
было заснул, а этого все нет...
     “дивленнаЯ мать с  каким-то  странным чувством слушала этот полусонный,
жалобный  шепот...   ђебенок  говорил  о   своих   сонных  грезах  с   такою
уверенностью,  как  будто это  что-то  реальное.  ’ем не  менее мать встала,
наклонилась к  мальчику,  чтобы  поцеловать его,  и  тихо  вышла,  решившись
незаметно подойти к открытому окну со стороны сада.
     Ќе  успела она  сделать своего обхода,  как  загадка разъЯснилась.  Ћна
услышала вдруг тихие, переливчатые тоны свирели, которые неслись из конюшни,
смешиваЯсь с  шорохом южного  вечера.  Ћна  сразу  понЯла,  что  именно  эти
нехитрые  переливы  простой  мелодии,  совпадавшие  с  фантастическим  часом
дремоты, так приЯтно настраивали воспоминаниЯ мальчика.
     Ћна сама остановилась,  постоЯла с  минуту,  прислушиваЯсь к задушевным
напевам малорусской [ЊалорусскаЯ -  украинскаЯ. ЊалороссиЯ - дореволюционное
название “краины] песни, и, совершенно успокоеннаЯ, ушла в темную аллею сада
к дЯде Њаксиму.
     "•орошо  играет  €охим,  -  подумала она.  -  ‘транно,  сколько тонкого
чувства в этом грубоватом на вид "хлопе" ["•лоп" (польск.) - крестьЯнин].


        IV

     Ђ  €охим действительно играл хорошо.  …му  нипочем была  даже и  хитраЯ
скрипка,  и было времЯ,  когда в корчме, по воскресеньЯм, никто лучше не мог
сыграть "казака" ["Љазак" -  здесь: украинский танец "казачок"] или веселого
польского "краковЯка" ["ЉраковЯк" -  польский  танец].  Љогда,  бывало,  он,
усевшись в  углу,  крепко  притиснув скрипку  бритым  подбородком и  ухарски
заломив высокую смушковую шапку на затылок, ударЯл кривым смычком по упругим
струнам,  тогда  редко  кто  в  корчме мог  усидеть на  месте.  „аже  старый
одноглазый еврей,  аккомпанировавший €охиму  на  контрабасе,  одушевлЯлсЯ до
последней  степени.  …го  неуклюжий  "струмент",  казалось,  надрываетсЯ  от
усилий, чтобы поспеть своими тЯжелыми басовыми нотами за легкими, певучими и
прыгающими тонами €охимовой скрипки,  а сам старый џнкель, высоко подергиваЯ
плечами, вертел лысой