 как в  дурмане; она порой бивала тебЯ и за волосы таскала, порой
кусала  тебе  уши, как собачонка,  а у тебЯ от наслаждениЯ мороз  подирал по
коже; она тебЯ насквозь испортила, восьмилетнего, и  с той  поры это  в тебе
осталось...
     „а.
     ... € надолго?
     ... Ha всю жизнь.
     XXVII
     Ђ дальше что?
     „альше  ничего. „альше Я был  запуганный  и  робкий школьник, зубривший
уроки, заткнув уши. ’огда ничего не было, ничегошеньки.
     Џо вечерам ты кое-куда хаживал.
     Ќа мост - такой там был мост над вокзалом.
     ‡ачем?
     Џотому  что туда ходила одна женщина. Џроститутка. ‘тараЯ, с лицом, как
маска смерти.
     € ты ее боЯлсЯ.
     “жасно. џ смотрел на вокзал, перегнувшись через перила, а она, проходЯ,
задевала менЯ юбкой. џ оборачивалсЯ... Ћна видела, что Я всего лишь мальчик,
и шла дальше.
     € ради этого ты туда ходил.
     „а. Џотому что боЯлсЯ ее. Џотому что все времЯ ждал, чтоб она коснулась
менЯ юбкой.
     ѓм. Ќемного.
     Ќу да. џ же говорю - она была страшна!
     Ђ как обстоЯло дело с твоим товарищем?
     Ќикак, там не было ничего такого. —естное слово!
     ‡наю. Ќо зачем ты отнЯл у него веру в бога, когда ему предназначен  был
сан свЯщенника?
     Џотому что... потому что хотел уберечь его от этого!
     “беречь!  Љак  же было ему  учитьсЯ, когда  ты отнЯл у него веру?  Њать
обещала его  богу, а ты доказывал ему, что никакого бога нет. Ћчень красиво!
ЃеднЯга голову потерЯл; дивись после этого,  что  он в  школе слова  из себЯ
выдавить не мог!  •ороша помощь товарищу, вот уж верно; то-то он повесилсЯ в
шестнадцать лет.
     Џерестань!
     Џожалуйста. Ђ как с той близорукой девочкой?
     ‘ам ведь знаешь. ќто было такое идеальное  чувство, чистое до глупости,
до... ну, прЯмо-таки неземное какое-то.
     Ќо путь к ней вел по улочке, где во всех дверЯх стоЯли продажные девки,
и они шептали: "Џойдем, молодой человек!"
     ќто - не важно! ’ут не было никакой свЯзи...
     Љак же не было?
     ‚едь ты мог ходить к ней другим путем, правда? „аже ближе вышло  бы. Ќо
ты тащилсЯ по улочке с девками, и сердце у тебЯ колотилось страшно...
     Ќу и что? Љ ним-то Я никогда не заходил.
     …ще бы - на это у  тебЯ не хватало смелости. Ќо зато ты испытывал такое
чертовски  странное  наслаждение: там  идеальнаЯ  любовь,  а тут  -  дешевый
грЯзный порок... Ќести свое ангельское сердце по аллее шлюх, вот в чем дело.
ќто и было  то  самое, фосфоресцирующее и раскаленное,  мой  милый! Ѓрось  -
очень странное водилось в твоей душе.
     ...„а, это так.
     ’о-то  же. Ђ потом мы сделались поэтом, правда?  ‚ этой главе есть тоже
кое-что, о чем не говорЯт.
     ...„а.
     Ќе помнишь, что именно?
     „а  что?  Ќу,  девки.   ‡еленоглазаЯ   официантка,  потом  та  девушка,
чахоточнаЯ,  -  как  она всегда сламывалась под напором страсти, как стучала
зубами - ужасно!
     „альше, дальше!
     € та девушка, господи, как ее звали, - та, что пошла потом по рукам...
     „альше!
     ’ы имеешь в виду ту, одержимую дьЯволом?
     Ќет. ‡наешь, что было странно? ’от  толстый поэт многое мог  выдержать;
был  он циник и свиньЯ,  каких мало,  но не скажешь ли  ты, почему он иногда
смотрел на тебЯ с ужасом?
     ‚о всЯком случае, не из-за того, что Я делал!
     Ќет, из-за  того, что было в тебе. Џомнишь, раз  как-то его передернуло
от  гадливости,  и он сказал: скотина, не будь ты таким  поэтом, Я утопил бы
тебЯ в канаве!
     Ќу, это - Я тогда был пьЯн и просто что-то такое городил.
     ‚от  именно  -  ты выкладывал  то,  что  было в  тебе. ‚ том-то и дело,
приЯтель:  самое  худшее,  самое извращенное в тебе  и осталось!  Ћно  было,
верно, уж до того... до того порочное, что не смело выйти наружу. Љак знать,
если б ты тогда не свернул с того пути... Ќо ты сам этого ужаснулсЯ и "сломЯ
голову бежал от того, что было  во мне".  ’ы "захлопнул это в себе крышкой",
но  не кокосовые пальмы захлопнул  ты, приЯтель, а  вещи куда  похуже. Њожет
быть, и ангела с крыльЯми - но и ад, братец. Ђд - тоже.
     Ќо на этом и кончилось все!
     Љонечно, с чем-то ты покончил. Џотом ты уже  только старалсЯ  спастись.
‘частье еще, что  у  тебЯ кровь горлом  пошла: замечательный предлог  начать
новую жизнь, правда? –еплЯтьсЯ за жизнь, рассматривать свою мокроту и ловить
форелей. ‘ умеренным и мудрым интересом наблюдать, как лесные парни играют в
кегли, причем немножечко смущать их тем в высшей степени подозрительным, что
было в тебе. Ђ главное - вселеннаЯ-то эта шла тебе на пользу; перед ее ликом
испарЯетсЯ все зло, заключенное в человеке. ‘лавное учреждение - вселеннаЯ.
     XXVIII
     Ќу а потом,  на станции старого начальника, когда Я влюбилсЯ -  разве и
там оно оставалось во мне, - это зло?
     ‚ том-то и дело, что нет. ќто и странно. ’ам у тебЯ вполне счастливаЯ и
обыкновеннаЯ жизнь.
     Ќо любовь к куколке, - много ли недоставало, чтоб Я ее соблазнил?
     ЏустЯки, бывает.
     џ-то  знаю,  Я вел  себЯ с  ней... вполне  прилично, но  мое желание не
было... не было, - в общем, оно выходило за рамки...
     ‹адно тебе, это вполне естественно.
     Ќеужели Я женилсЯ ради того, чтоб взобратьсЯ повыше?
     Ђ это уже  другаЯ  историЯ. Њы  же  говорим о более  глубоких  вещах...
Ќапример, почему ты ненавидел жену?
     џ? ђазве не по любви Я взЯл ее?
     Џо любви.
     € не любил ли ее всю жизнь?
     ‹юбил. € при этом - ненавидел. ‚спомни только, как  часто, лежа рЯдом с
ней,  спЯщей,  ты думал: господи, задушить бы ee! ‘давить обеими руками  эту
шею и сжимать, сжимать... ’олько вот вопрос - что делать с трупом...
     ѓлупости! Ќе было этого - да если б и было? Љак можно отвечать за такие
мысли? „опустим,  человек  никак  не  уснет  и  злитсЯ, что  жена  спит  так
спокойно? € скажи на милость, за что мне было ее ненавидеть?
     ‚  том-то  и штука.  •отЯ  бы  за  то, что  она была не  такаЯ,  как та
цыганочка  или  как та  официантка,  помнишь? ’а  болотнаЯ  тварь с зелеными
глазами? ‡а то, что была она так  спокойна  и уравновешенна. ‚се у  нее было
так  разумно  и  просто  - как  долг. ‘упружескаЯ  любовь - дело  порЯдка  и
гигиены, все равно что еда или чистка зубов. € даже  нечто вроде привычного,
серьезного свЯщенного обрЯда. ’акаЯ чистаЯ, пристойнаЯ, домашнЯЯ повинность.
€ ты, друг мой, ты в эти минуты ненавидел ее судорожно и Яростно.
     ...„а.
     „а. ‚едь в тебе жило желание  быть вшивым,  и  чтоб - в вонючей лачуге,
задыхаЯсь, проваливатьсЯ  в бездонную. игру. —тоб было нечисто, и страшно, и
дико. Љакое-то  неистовое  вожделение, что  губило бы тебЯ. …сли  б она хоть
зубами стучала,  рвала бы тебЯ за волосы,  если б темно и безумно загорались
ее глаза!  Ђ  она  - нет, только закусит губу и  вздохнет, потом заснет  как
полено, как человек, который,  слава богу, исполнил свою обЯзанность. Ђ  сам
ты -  зеваешь только; уже  никакого  желаниЯ чего-то злого, такого,  чего не
должно  быть.  ѓосподи,  обеими  руками  сдавить  это  горло, -  может, хоть
захрипит, как зверь, издаст нечеловеческий вопль?
     €исусе, как Я порой ненавидел ее!
     ‚от видишь. Ќо не только за это. …ще и за то, что она вообще была такаЯ
упорЯдоченнаЯ и рассудительнаЯ. Љак будто вышла замуж только за то, что было
в  тебе разумного, достойного, способного продвигатьсЯ по службе, доступного
ее образцовой, домашней  заботе. Ћна,  скорей всего, понЯтиЯ  не имела,  что
есть в тебе что-то иное,  что-то дьЯвольски непохожее,  друг мой! € не знала
даже, что помогает тебе заталкивать все это  в угол... € вот  оно  металось,
как на цепи, и тихо, ненавидЯще скулило. ‘давить обеими руками это горло - и
тому подобное. ‚ один прекрасный  день пуститьсЯ  вдоль путей и идти, идти -
куда-нибудь, где  рвут  камень; голым  по  поЯс, на  голове носовой  платок,
дробить  киркой  гранит; спать в грЯзной  лачуге,  где вонь,  как в собачьей
конуре; тучнаЯ трактирщица - груди болтаютсЯ по животу,  потаскушки в нижнем
белье, девчушка вшиваЯ, кусаетсЯ,  как  собачонка; дверь на крючок - не ори,
малышка,  заткнись, а то убью! Ђ тут под боком тихо, мерно дышит  образцоваЯ
супруга  солидного, немного ипохондрического начальника станции;  что,  если
сдавить это горло...
     „а будет тебе!
     € ведь ты не изменЯл ей, не грубил ей, ничего; ты только тайно и упорно
ее  ненавидел. Ќичего себе семейнаЯ жизнь, а? Ћдин раз только ты ей немножко
отомстил -  когда  вредил  государю императору. џ  тебе  покажу, немка! Ђ  в
остальном примерный  брак  и  все прочее;  это уж свойство твое такое:  быть
дурным, извращенным - втайне; даже от самого себЯ умеешь скрыть это и только
радуешьсЯ, что вот ты и таким мог бы быть. Џостой, а в министерстве-то?
     ...’ам ничего не было.
     ‡наю,  знаю,  совсем ничего. ’ы только  с ужасом -  но вполне  приЯтным
ужасом -  думал  про себЯ: господи,  какое раздолье длЯ взЯточника! Њиллионы
можно бы выколотить, миллионы! „овольно  одного  намека, - мол, с нами можно
сговоритьсЯ...
     Ђ разве Я это делал?
     Ѓоже сохрани. ’акой безупречный  чиновник. ‘ этой  стороны -  абсолютно
чистаЯ совесть.  Џросто наслаждением было представлЯть  себе, что можно было
бы сделать и как все это осуществлЯть. Ћчень подробный, хитроумный план: вот
это бы устроить так-то  и так-то, и тому  подобное; делать, так с толком! Ќо
вместо  этого  -  не  делать ничего,  пронести свою служебную  независимость
незапЯтнанной сквозь искушениЯ со всех сторон. Џохоже на то,  как ты ходил к
своей чистой любви  по  улочке проституток -  "пойдем, молодой человек!". Ќе
существовало такого служебного преступлениЯ, которого бы ты не  придумал, не
допустил в душе; ты  все возможности  исчерпал - но не совершил  ни единого.
Џравда,  ни один  человек и  не в  состоЯнии был бы натворить  всего, что ты
напридумывал, - пришлось бы ему ограничитьсЯ  несколькими аферами, но мыслЯм
нет пределов, и в мыслЯх он может все. € вспомни только секретарш!
     ‹ожь!
     ’ише, тише. Ѓрось, ты достаточно силен был в министерстве; только брови
сдвинуть - и у  девчонок задрожат  колени. ‚ызвать, к  примеру, одну такую и
сказать: у вас тут куча ошибок, барышнЯ, Я вами недоволен, не знаю, пожалуй,
мне  следовало бы потребовать вашего увольнениЯ. € так  далее, - этот способ
можно было перепробовать на  всех. „а  еще если б были эти бешеные миллионы,
за которыми только руку протЯни! ‚ те-то времена  - чего не сделала бы такаЯ
девушка  ради  своего  жалкого жалованьЯ,  да  за  две-три шелковые  трЯпки!
Њолодые, зависимые...
     ђазве Я это делал?
     Људа! ’олько страх на  них наводил -  барышнЯ, Я вами недоволен... Њало
разве трЯслись у них поджилки, мало молили они взглЯдами твоей милости?  ’ут
бы только  ласково погладить  ее, и  дело в шлЯпе. Ќо это просто была  такаЯ
возможность, которой тешил себЯ наш игривый старичок. ‘екретарш там было -не
сочтешь; и - делать, так с  толком:  перебрать  всех,  одну за другой, снЯть
где-нибудь  на  окраине комнатенку, да посквернее, чтоб не очень чистую. €ли
лучше  - пусть бы дощатаЯ  лачуга, раскаленнаЯ солнцем, вонючаЯ, как собачьЯ
конура; дверь на  крючок - и темно, как в  аду;  только  слышно - один голос
стонет, другой грозит и успокаивает...
     Ѓольше ничего не скажешь?
     Ѓольше не скажу.  Ќичего этого не  было, вообще  ничего не было; этакаЯ
обыкновеннаЯ жизнь.  Ћдин  лишь раз  это осуществилось в действительности  -
тогда,  когда  тебе было восемь  лет,  с  той  цыганочкой;  вот тогда что-то
ворвалось в твою жизнь - такое, чему, пожалуй, и впрЯмь в ней не было места.
Ђ  с  тех  пор,  что  ж: ты  все времЯ  выбрасывал  это из  себЯ, а  оно все
оставалось.  €  все  времЯ ты хотел еще раз  пережить это, но  оно так и  не
повторилось. ќто ведь тоже свЯзнаЯ историЯ жизни, как ты полагаешь?
     XXIX
     ‘вЯзнаЯ  историЯ жизни. Њой бог, что  же мне теперь с нею делать?  ‚едь
правда  же, что  был  Я обыкновенным и вполне счастливым человеком, одним из
тех,  кто  честно исполнЯет свой долг; и  это -  главное.  ‚едь  такаЯ жизнь
формировалась во мне с малых  лет; в  ней  оставил след отец, в своем  синем
фартуке склонЯющийсЯ над досками, поглаживаЯ готовое изделие; и все, кто жил
вокруг  -  каменотес,   гончар,  бакалейщик,  стекольщик  и  пекарь,  -  все
серьезные, внимательно углубленные в свое дело, словно ничего иного и нет на
свете. Ђ когда делалось трудно или больно - хлопнуть дверью, да еще усерднее
вцепитьсЯ в работу. †изнь - это не событиЯ, это - работа, это наш постоЯнный
труд. „а, именно  так; и моЯ жизнь была  трудом, в  который Я погружалсЯ  по
уши.
     џ не знал бы, куда девать себЯ без какого-нибудь дела; и когда пришлось
уйти на покой, Я купил  вот  этот домик с садом, чтоб  было с  чем возитьсЯ,
сажал,  взрыхлЯл землю,  полол  и  поливал, - слава  богу,  в  такую  работу
углублЯешьсЯ до  того, что и о  себе забываешь, и обо всем, кроме  того, что
под руками;  да,  это  тоже была отчасти  крошечнаЯ ограда  из  щепочек, над
которой Я ребенком  сиживал  на корточках;  и  здесь  мне  было дано  немало
радостей, - и Я видел зЯблика, который глЯнул на менЯ одним глазком, как  бы
спрашиваЯ: кто ты? ‡Яблик, зЯблик, Я обыкновенный человек, как все другие за
моим забором; теперь  Я садовод, но этому менЯ научил  старик тесть,  - ведь
почти ничто не пропадает даром, такой во всем дивный и мудрый порЯдок, такой
прЯмой и  неизбежный ход.  Ћт  детства - и  досюда. ’ак  вот  она  - свЯзнаЯ
историЯ о человеке. ЏростаЯ и педантичнаЯ идиллиЯ - да.
     Ђминь -  и  да, это правда. Ћднако  есть здесь еще  одна историЯ,  тоже
свЯзнаЯ  и тоже правдиваЯ. €сториЯ  о  том, кто хотел как-нибудь возвыситьсЯ
над заурЯдной средой, в которой родилсЯ, над этими столЯрами и каменотесами,
над  товарищами своими и над всем школьным классом - хотел  этого неизменно,
неизменно. € тЯнетсЯ это тоже с малых лет и  до  конца. Ќо эта жизнь сделана
совсем  из иного материала, из неудовлетворениЯ и  заносчивости, которые все
времЯ требуют себе как можно больше места. € думает человек уже не о работе,
а о  самом себе, о том, как бы сделатьсЯ больше других. “читсЯ он не оттого,
что это доставлЯет ему радость, а затем, что хочет  быть первым. €, ухаживаЯ
за  куколкой -  дочерью начальника, самовлюбленно  думает:  а  Я-то  достоин
большего, чем телеграфист или кассир. ‚се времЯ  - Я, одно лишь Я.  ‚едь и у
семейного очага он забирает себе все больше  и больше  места, пока  не стало
так, что только он, и все вертитсЯ вокруг него. Љазалось бы, уже достаточно?
‚  том и  беда, что мало  ему; достигнув  всего, что ему  требовалось, он не
может  не  искать  новых,  больших  мест,  где  мог  бы  снова  раздуватьсЯ,
исподволь, но навернЯка. Ќо в  один  прекрасный день  кончилось все, вот что
грустно, да еще  как скверно  кончилось-то; и разом человек стал  стар, и не
нужен, и одинок, и чем дальше, тем меньше от него остаетсЯ. ‚от и всЯ жизнь,
зЯблик, и не знаю Я, из счастливого ли она была сделана материала.
     Џравда, есть еще и третьЯ линиЯ, тоже свЯзнаЯ и тоже идущаЯ от детства:
линиЯ ипохондрика. ‚ ней замешана матушка, знаю; это она так менЯ избаловала
и  наполнила  страхом за  себЯ.  ќтот  третий  человек был  как  бы  слабым,
болезненным братцем  того, с  локтЯми;  оба эгоисты,  это верно,  но тот,  с
локтЯми, был  агрессивен, а ипохондрик  сидел в обороне; он только боЯлсЯ за
себЯ и хотел одного - пусть будет скромно,  лишь бы безопасно. Ќикуда он  не
лез,  искал  только  безбурной  пристани,  укромного  уголка,   -  вероЯтно,
потому-то и пошел на государственную службу и  женилсЯ, ограничив тем самого
себЯ.  ‹учше  всего он  уживалсЯ с  тем  первым  человеком,  обыкновенным  и
хорошим; работа, с ее регулЯрностью, давала ему  славное чувство уверенности
и чуть  ли не прибежища.  ’от,  с  локтЯми,  хорош  был,  чтоб  обеспечивать
некоторое благополучие, хотЯ его неудовлетворенное честолюбие порой нарушало
осторожный  и  удобный  мирок  ипохондрика.  ‚ообще  три  эти  жизни  как-то
уравновешивали друг друга, хотЯ и не сливались воедино; обыкновенный человек
делал свое  дело, не заботЯсь ни о чем ином; человек с локтЯми  умел выгодно
продать  этот труд, но он  еще и  подстегивал:  сделай то-то,  а  того-то не
делай, это тебе ничего не даст;  ну-с, а ипохондрик самое большее озабоченно
хмурил  брови: главное  - не надорватьсЯ, во всем  соблюдай меру. ’ри  такие
разные натуры,  а  в общем-то не  ссорились между собой;  молча  приходили к
согласию, а может быть, даже как-то считались друг с другом.
     ќти три личности  были, так  сказать,  моими узаконенными  супружескими
жизнЯми;  их делила со  мной моЯ жена, с ними она вступила в союз верности и
солидарности. Ќо была тут еще одна  линиЯ, романтическаЯ.  ђомантика моего Я
назвал бы  товарищем  ипохондрика. ‹ичность  весьма необходимаЯ -  она  хоть
как-то  возмещала то, что отрицал ипохондрик: любовь к приключениЯм и широту
души. ‘ другими об этом и речи быть не могло: человек с  локтЯми был слишком
деловит  и трезв, а обыкновенный был совсем обыкновенный, без фантазий. ‡ато
ипохондрик,  тот  страшно любил всЯкое  такое: вот  переживаешь что-то очень
увлекательное  и опасное, а сам при этом сидишь в безопасности  дома; хорошо
иметь в  запасе такое авантюрное, рыцарственное "Я".  Ћно  с детства было со
мной,  было  неизбежной и неотъемлемой частью  моей  жизни  -  но  не  моего
супружества; об этом жена  моЯ не должна была  знать. ‚озможно,  у  нее тоже
были  ее,  другие "Я", ничем  не  свЯзанные  ни с  ее  семейной жизнью, ни с
супружеской любовью; но Я об этом ничего не знаю.
     ‡атем есть тут еще пЯтое действо - тоже  историЯ  свЯзнаЯ и  правдиваЯ;
начало ее относитсЯ к моим мальчишеским годам. ќто и была жизнь порочнаЯ,  с
которой  ни один из остальных  моих "Я" не хотел  иметь ничего общего.  „аже
знать о  ней  не полагалось, лишь изредка... в строжайшем уединении, чуть ли
не впотьмах, тайком, украдкой  можно было немножечко наслаждатьсЯ ею, но это
было со мною все времЯ, дурное, вшивое, бесконечно  порочное, и жило само по
себе. ќто было не "Я" и не какой-нибудь "он" (как,  например, романтик), это
было  некое "оно", нечто до того  низменное и подавлЯемое, что уж не творило
никакой личности. ‚се, что хоть в малейшей  степени было мною, с отвращением
сторонилось его; может быть, даже ужасалось его, как чего-то такого,  что  -
против моего "Я",  что - гибель, самоистребление, не знаю, как это выразить.
Ѓольше Я не знаю, ничего не знаю;  ведь и  сам-то Я не познал этого, никогда
не видел его  целиком, а  всегда  лишь  как  нечто шевелЯщеесЯ  вслепую,  во
тьме... Ќу  да, как в лачуге, запертой на крючок, в грЯзной лачуге, вонючей,
как зверинаЯ нора.
     € еще была историЯ - не полнаЯ, только  фрагмент. €сториЯ поэта. Ќичего
не  могу  поделать, чувствую, что  у поэта  этого было больше  свЯзи  с  тем
низменным и тайным, чем с любым другим,  что было во  мне. Љонечно,  в поэте
было и нечто высшее, но стоЯл-то  он на той стороне, а не  на моей. ѓосподи,
если б  Я  умел  это  выразить!  Џоэт  -  он  будто  хотел  каким-то образом
высвободить все темное и тайное, будто пыталсЯ сделать из этого человека или
даже  больше,  чем  человека. Ќо  длЯ этого, видимо, нужна была особаЯ божьЯ
милость или чудо, - отчего мне все времЯ представлЯетсЯ ангел,  взмахивающий
крылами? Ѓыть  может, это  неискупленное  во  мне единоборствует с  каким-то
ангелом-хранителем;  иной  раз  вывалЯет  ангела  в  свинстве,  но временами
казалось - все злое, все отверженное  будет очищено. ‘ловно во тьму врывалсЯ
сквозь  щели некий Яркий,  ослепительный свет,  прекрасный до того, что даже
сама нечистота  как бы вспыхивала сильным, великолепным сиЯнием. Ѓыть может,
это неискупленное  во мне должно было стать моей душою - как знать. €звестно
одно:  этого  не случилось. Ћтверженное  осталось  отверженным,  а поэта - у
которого  не  было ничего  общего с  тем, что было моим признанным, законным
"Я", - унес черт, не было длЯ него места в остальных моих жизнЯх.
     ‚от инвентарнаЯ опись моего бытиЯ.
     XXX
     Ќо  и это еще не  все. ЋстаетсЯ один  случай, - вернее, обрывок случаЯ.
ќпизод,  не  укладывающийсЯ ни  в  одну  из  моих  свЯзных  историй, стоЯщий
обособленно,  - взЯлсЯ  неизвестно откуда, и  все  тут. Ћ  господи,  к  чему
околичности,  не стану  Я без конца скромничать! ’о, что  Я  делал во  времЯ
войны, было чертовской дерзостью, - скажем, даже геройством. ‚едь за все это
грозил военный трибунал и петлЯ - такаЯ же вернаЯ,  как дважды два четыре, и
Я это отлично знал.  €  действовал Я даже не очень осторожно - разве  что не
оставлЯл  никаких письменных  следов,  а разговоры  об  этих делах  Я  вел с
десЯтками  кондукторов, машинистов, почтовиков,  - проговорись кто-нибудь из
них или донеси, и пришлось бы очень худо и мне  и другим.  Џри всем том Я не
чувствовал ничего  героического, возвышенного; никакого национального  долга
или жертвы жизнью  и прочих  высоких мыслей; просто Я сказал себе, что  надо
делать  что-нибудь  в этом роде,  ну и  делал, как будто это разумелось само
собой. Њне  даже  немного стыдно было, что Я не начал  раньше; Я  видел, что
другие,  все  эти  отцы  семейств,  кондукторы  и кочегары,  только  и ждали
возможности что-то  делать. Ќапример,  тот проводник  - пЯтеро  детей у него
было, а он только и сказал: "‹адно, пан начальник, не беспокойтесь, сделаю".
Ђ ведь  и его могли повесить, и  ему  это было известно. Њне уж и спрашивать
наших не надо было,  сами приходили, Я их и знал-то едва. "Ѓоеприпасы идут в
€талию, пан начальник, видно, там заваруху жди". € - все.  ’еперь Я вижу, до
чего же  мы  были неосторожны -  и они  и  Я,  - но тогда об  этом вовсе  не
задумывались. џ называю это  геройством, потому что те  люди и были герои; Я
был   ничуть  не   лучше   их,   только   вносил  в  дело   некоторую   долю
организованности.
     Њы заблокировали  все станции,  где  только можно было,  в  том числе и
станцию моего  тестЯ.  “  него там случилось  крушение,  и старик  от  этого
помешалсЯ и умер. € Я знал, что причиной тому Я, -  Я искренне любил его, но
тогда мне это было совершенно безразлично. ’о, что называют героизмом, - это
ведь вовсе  не  великое какое-то  чувство, энтузиазм  или  что-то еще; это -
некое  само  собой  разумеющеесЯ, почти слепое "надо", какое-то  удивительно
объективное  состоЯние;  не  важно, какие  побуждениЯ - просто  делаешь  что
нужно,  и точка. € - не  волЯ это, человека будто что-то  тащит за  собой, и
лучше поменьше об этом думать. € жене нельзЯ знать, - не женское дело. €так,
все  очень просто,  и незачем бы мне возвращатьсЯ  к  этому, но ведь  теперь
важно установить, каким образом это свЯзано с прочими моими жизнЯми.
     €диллический начальник станции - нет, он вовсе  не был героем; и меньше
всего ему хотелось руководить чем-то  вроде саботажа  на его любимой дороге.
‚прочем,  в ту  пору идиллический начальник  станции  почти исчез;  сотник в
белой горЯчке довел его образцовый  вокзал  до состоЯниЯ грЯзного бедлама; в
этом  мире  уже не  было  места добросовестному пану начальнику.  —еловек  с
локтЯми,  тот не стал бы так рисковать, тот сказал бы: "Ђ мне какаЯ выгода?"
„ельце-то, знаете ли, могло выйти  боком, а впечатление почти все времЯ было
такое, что  государь император скорее  всего выиграет эту игру. Љ тому же  в
таких делах  нельзЯ,  невозможно  думать о  себе; стоит задуматьсЯ, что тебЯ
может ждать, - душа уйдет в пЯтки, ну и конец. —увство скорее было такое: а,
черт  менЯ  возьми, чихать  на собственную  жизнь! ’олько  так  и можно было
выдержать.  Ќет,  тому,  с  локтЯми, здесь  нечего  было  делать.  ’ем более
ипохондрику, который  вечно дрожал  за свою жизнь;  странно, что  он даже не
противилсЯ этому предприЯтию. ђомантик? Ќет. ђомантического тут  не  было ни
грана,  ни намека на какие-нибудь  мечты или приключениЯ; абсолютно трезвое,
серьезное дело  - только немножко диковатое, в той мере, в какой Я испытывал
потребность   пить  ром,   но   и  это,  пожалуй,   выражало  ту   атмосферу
мужественности, котораЯ  объединЯла  нас. ќх,  обнЯтьсЯ  бы  со всеми  этими
кондукторами  и смазчиками, пить  с  ними, кричать -  ребЯта, братишки, а ну
споем! € это Я, всю жизнь такой нелюдимый! ‚от это и было самое прекрасное -
полное  слиЯние с другими,  мужскаЯ  любовь к товарищам.  Ќикакого  сольного
геройства, просто радуешьсЯ такой великолепной  компании, - эй, черт возьми,
железнодорожники,  покажем  им, где раки зимуют! Ћб этом не сказано было  ни
слова,  но Я  так  чувствовал,  и  думаю,  так  чувствовали  все  мы.  ‚от и
осуществилось то, чего так недоставало мне в детстве:  Я больше не торчу над
своей оградой из щепочек, Я иду с вами, ребЯта, Я  с вами,  товарищи, что бы
ни ждало  нас впереди!  ђазвеЯлось  мое одиночество -  перед нами было общее
дело; не стало одного  только "Я", и  как же мне шагалось, сударь, - это был
самый легкий отрезок моего пути. „а, легче и добрее самой любви.
     „умаю, эта моЯ жизнь никак не свЯзана с остальными.
     x x x
     Њой бог, но была и еще одна, Я чуть было совсем о ней не забыл.  ‘овсем
другаЯ, почти противоположность  этой жизни, да и  всех остальных, - вернее,
только странные такие моменты, будто совсем из иного бытиЯ. Ќапример,  вдруг
такаЯ жажда быть чем-то вроде нищего на паперти; жажда  ничего не желать, от
всего отказыватьсЯ; быть бедным, одиноким  и  в этом находить особую радость
или свЯтость - не знаю,  как это выразить. Ќапример,  в детстве - тот уголок
среди  досок;  Я страшно любил это местечко  за то, что  оно такое тесное  и
уединенное, и было мне  там хорошо и счастливо. Љаждую пЯтницу  нищие нашего
городка  ходили вместе  христарадничать  - от  дома к дому; Я  увЯзывалсЯ за
ними, сам  не знаю зачем, и молилсЯ, как  они, и, как они, гнусавил у каждых
ворот;  "‘паси  господи,  воздай вам  господи..." €ли  та робкаЯ  близорукаЯ
девочка,  -  в  отношении к ней  у менЯ  была  та  же потребность  смирениЯ,
бедности, одиночества и та же особаЯ, почти религиознаЯ радость. € все времЯ
так  было  со  мной: хотЯ  бы тупик колеи на последней на  свете  станции  -
ничего, кроме  ржавых рельсов, пастушьей сумки  да  сухой  травы,  ничего  -
только настоЯщий край земли,  заброшенное,  никому не нужное место; и  там Я
чувствовал  себЯ лучше  всего.  €ли беседы  в  будке  ламповщика:  она такаЯ
маленькаЯ, теснаЯ, господи, как хорошо бы здесь жить! € на своей уже станции
отыскал Я длЯ себЯ укромный уголок - между стеной пакгауза и забором; ничего
там не было, кроме ржавого железа, каких-то черепков да крапивы -, - сюда-то
уж никто не забредет, разве сам бог, и так мне  здесь грустно  и примиренно,
ощущаешь  тщетность  всего.  €  начальник   станции  порой  по  целому  часу
простаивал  здесь,  заложив  руки  за  спину  и  созерцаЯ  тщетность  всего.
Џрибежали вокзальные служащие -  может, убрать этот хлам? Ќет, нет, оставьте
как  есть. ‚ такие дни Я  уже не присматривал  за людьми, как  они работают.
‡ачем же вечно что-то делать? Џросто - быть и ничего более: такаЯ это тихаЯ,
мудраЯ смерть.  џ понимаю - в своем роде это было отрицание жизни, потому-то
и не увЯзываетсЯ оно  ни с чем. ќто  просто было, но не действовало, ибо нет
действиЯ там, где все - тщетность.
     XXXI
     ’ак  сколько  же у  нас жизненных  линий: четыре,  пЯть, восемь. ‚осемь
жизней, слагающих одну мою,  а Я знаю -  будь у менЯ больше времени да Яснее
мысль, нашлись бы и еще,  может быть, совсем ни  с чем не свЯзанные, хотЯ бы
возникшие лишь  однажды  и  длившиесЯ мгновение.  Ђ  может быть, еще  больше
нашлось бы таких,  которые и вовсе не были  осуществлены;  если  б жизнь моЯ
пошла по иному пути и был бы Я кем-нибудь другим или если б мне  встретились
другие событиЯ,  - быть может, вынырнули бы во мне совсем другие...  скажем,
индивидуальности,  способные  поступать  совсем  иначе.  Ѓыла  бы у  менЯ, к
примеру, другаЯ жена - во мне мог возникнуть сварливый, вспыльчивый человек;
или Я вел бы себЯ в определенных обстоЯтельствах как человек легкомысленный;
этого Я не могу исключить, - не могу исключить ничего.
     Џри всем  том Я очень хорошо знаю, что Я вовсе  не интереснаЯ, сложнаЯ,
раздвоеннаЯ или бог весть  еще какаЯ личность; надеюсь, никто  так обо мне и
не думал. Љем бы Я когда-либо ни был,  Я был им вполне, и все, что делал,  Я
делал, как  говоритсЯ,  всем  сердцем. џ никогда  не  копалсЯ  в своей душе,
как-то и не длЯ чего было; несколько недель тому назад начал Я писать это  и
радовалсЯ - какой это  будет славное,  простое жизнеописание, словно отлитое
из одного  куска. Џотом Я понЯл,  что немножко, пусть невольно, сам подгонЯл
себЯ под эту простоту  и  целостность.  Џросто у человека  есть определенное
представление о самом себе,  о  своей жизни, и  он в  соответствии  с  этим,
отбирает  или  даже  немного  подправлЯет  факты,  чтоб подтвердить  свое же
представление. ‚ероЯтно,  Я поначалу  собиралсЯ писать  нечто вроде апологии
обыкновенной  судьбе человека,  как  прославленные  и  необыкновенные люди в
своих мемуарах пишут апологию их необычайным, из рЯда вон выходЯщим судьбам.
џ сказал бы, они тоже всЯчески подгонЯют свои истории, чтоб сотворить единую
и  правдоподобную  картину;  оно ведь  получаетсЯ  вероЯтнее,  когда придашь
какую-нибудь объединЯющую линию. ’еперь-то Я вижу: какое там вероЯтие! †изнь
человека   -  это   множество  различных   возможных   жизней,  из   которых
осуществлЯетсЯ лишь одна или  несколько,  а  все остальные проЯвлЯютсЯ  лишь
отрывочно, лишь на  времЯ, а  то и  вовсе никогда.  ‚от так  вижу  Я  теперь
историю любого человека.
     ‘кажем, Я - а Я ведь, конечно, не представлЯю собой  ничего особенного.
Њежду  тем в моей жизни  -  несколько линий, и они все  времЯ переплетаютсЯ,
преобладает то одна, то другаЯ;  другие уж не столь непрерывны,  это  как бы
острова или эпизоды в главной жизни, - например, эпизод с поэтом или героем.
Ђ другие - те были такой постоЯнной, но смутно проблескивающей вероЯтностью,
как романтик или тот,  как же его назвать - нищий на паперти, что ли. Ќо при
всем том, какую бы из этих судеб ни проживал  Я, какой бы из этих фигур Я ни
был - всегда это был Я, и это "Я" было все одно и то же, оно не  менЯлось от
начала до конца.  ‚от что странно. ‘тало быть, "Я" - нечто стоЯщее над всеми
этими  фигурами и их судьбами, нечто высшее,  единственное и объединЯющее, -
может  быть, это  и есть  то, что  мы называем  душой? Ќо  ведь "Я" не имело
никакого  собственного  содержаниЯ,  оно  становилось  то  ипохондриком,  то
героем,  но не тем, что возвышалось  бы над  ними! ‚едь  само-то по себе оно
было пусто, и чтобы быть вообще,  должно было как бы  брать напрокат одну из
этих фигур  с  ее  линией  жизни!  Џохоже  немного на  то, как  Я  маленьким
мальчиком взбиралсЯ на плечи подмастерью ”ранцу и тогда ощущал себЯ  сильным
и  большим, как он,  или  когда  шел  за руку  с отцом и  мнил себЯ, как он,
солидным и важным!  ‘корее всего,  все эти жизни  везли  мое "Я"; ему  очень
хотелось, очень нужно было быть  кем-то, и оно  присваивало себе ту или иную
жизнь...
     Ќет, и это еще не  так. „опустим, человек -  вроде толпы. ‚ этой толпе,
скажем, шагают обыкновенный человек, ипохондрик, герой, личность с локтЯми и
бог весть кто еще; очень пестраЯ  компаниЯ, но идет  она по  общей дороге. €
всЯкий раз кто-нибудь  вырываетсЯ  вперед и  ведет  остальных,  а чтоб видно
было,  что  ведет именно  он,  вообразим,  что  он несет  знамЯ,  на котором
написано:  "џ".  €так,  на  времЯ  он  - џ. ‚сего лишь  словечко,  но  какое
могущественное  и  властное!  Џока  он -  џ, он - вождь толпы.  Џотом вперед
проталкиваетсЯ  кто-то  другой,  и  вот  уже  этот  другой  несет  знамЯ,  и
становитсЯ  ведущим  џ. ‘мажем, џ  - это  только  вспомогательное  средство,
знамЯ, что  ли,  нужное длЯ  того, чтобы  поставить во  главу  толпы  нечто,
символизирующее ее единство. Ќе было бы толпы - не нужен был бы и этот общий
символ. “ животных, верно, нет  никакого "Я", потому что животное примитивно
и  живет  лишь  в  одной-единственной вероЯтности, но  чем  сложнее  мы, тем
разнообразнее должны  воплощать в самих себе это џ, поднимаЯ  его как  можно
выше: глЯдите все - вот џ!
     €так,  толпа,  толпа,  в  которой   свое  единство  и  свое  внутреннее
напрЯжение и  конфликты.  „опустим, кто-то  в толпе -  самый сильный, он так
силен, что подминает под себЯ остальных. ’акому нести џ от начала до  конца,
он  не  отдаст  его в  другие руки. ’акой человек всю  жизнь  будет казатьсЯ
отлитым из одного  куска. €ли найдетсЯ  в  толпе такой, который лучше других
подойдет длЯ профессии  или среды, окружающей  человека, и тогда именно этот
станет  ведущим  џ.  €ногда  это џ  несет тот,  у кого наиболее достойный  и
представительный вид; и тогда человек, довольный, говорит: смотрите, какой Я
мужественный  и  благородный!  Ђ  то  попадетсЯ  в толпе этакаЯ  тщеславнаЯ,
упрЯмаЯ, самовлюбленнаЯ личность - и непременно постараетсЯ захватить знамЯ,
и станет  всЯчески изворачиватьсЯ да надуватьсЯ,  лишь бы одержать  верх; от
этого  к человеку  приходЯт такие  мысли:  Я такой,  Я  сЯкой, Я безупречный
чиновник или Я - человек принципа. Љое-кто в толпе недолюбливает друг друга,
другие, наоборот, сбиваютсЯ вместе, образуют клику или большинство,  которое
делит меж собою џ, не подпускаЯ других к власти. ‚ моем случае такими были -
обыкновенный  человек, человек с локтЯми  и ипохондрик,  они объединились  в
такую группу  и  с рук на  руки  передавали друг  другу  мое  џ;  они прочно
стакнулись  меж  собой и верховодили  в течение почти всей моей жизни. Џорой
человек с  локтЯми  в чем-то разочаровывалсЯ, обыкновенный человек временами
шел  на  уступки -  по доброте или  по растерЯнности,  а то ипохондрик вдруг
обманывал  доверие  - по слабости  воли; тогда мое знамЯ переходило в другие
руки.  Ћбыкновенный  человек был самый  сильный из них и выносливый,  этакаЯ
рабочаЯ лошадь, поэтому он  часто и надолго становилсЯ моим џ.  Ђ низменное,
злое - оно никогда  не было моим  џ; и когда наступал  его час - знамЯ,  так
сказать, склонЯлось к земле, не было тогда никакого џ, был хаос - безымЯнный
и неуправлЯемый.
     ЏонЯтно, это всего  лишь образ, но только в нем могу Я увидеть всю свою
жизнь  - не  развернутой  во времени, а всю  разом, со  всем,  что было, и с
бесконечным множеством того, что еще могло быть.
     Ќо боже мой, такаЯ толпа  - да  это же, собственно, драма! Ѓеспрестанно
свары внутри  нас, беспрестанный, вечный спор. Љаждой из  ведущих  личностей
хочетсЯ  завладеть всей жизнью, доказать свою  правоту, стать  признанным џ.
Ћбыкновенный человек стремилсЯ господствовать над всей моей жизнью, и тот, с
локтЯми,  и ипохондрик тоже;  была борьба,  тихаЯ и  ЯростнаЯ борьба за то -
каким мне быть. ‘траннаЯ такаЯ драма, где действующие лица не кричат друг на
друга, не хватаютсЯ за  нож, сидЯт за одним столом и договариваютсЯ  о делах
обыденных и  безразличных,  но сколько  же стоит  между ними, €исусе •ристе,
какие между ними напрЯженность и ненависть! Ћбыкновенный добрЯк страдает  от
этого  молча и беспомощно;  кричать он не может - слишком уж подчиненнаЯ  он
натура; он рад по уши уйти в работу, чтоб  забыть об остальных. €похондрик -
тот лишь изредка  впутываетсЯ в спор; он слишком занЯт мыслЯми о собственной
персоне,  и его возмущает, что  существуют  и другие интересы,  помимо  него
самого; господи, до чего же невыносимы эти другие с их дурацкими заботами! Ђ
человек с локтЯми  делает вид, будто и не чувствует этой  враждебной, душной
атмосферы;  он задирает  нос, иронизирует, он все знает лучше - вот это надо
делать так, а  то - иначе, вот это и совсем не нужно, и  вообще надо братьсЯ
только за то, что сулит успех. Ђ романтик вовсе не слушает никого, он грезит
о какой-нибудь  прекрасной  чужестранке  и  понЯтиЯ  не  имеет  о  том,  что
происходит. …ще там  из  милости терпЯт  бедного,  смиренного  родственника,
этакого божьего нищего; тому  ничего не нужно, он ничего  не говорит, только
шепчет  себе  чтото -  бог его  знает,  что он  там  шепчет, какие  тихие  и
таинственные слова; он мог бы ухаживать за ипохондриком, шептать все это ему
на ухо - да  только господа совсем  не принимают его  во  внимание:  кому он
нужен, такой слабоумный, покорный простачок! € есть там еще нечто, о  чем не
говорЯт; времЯ от времени зашуршит, зашевелитсЯ привидением,  но  господа за
столом лишь слегка нахмурЯтсЯ да продолжают беседовать о своих  делах как ни
в чем  не бывало, только  глазами  друг на  друга  посверкивают  чуть  более
раздраженно, чуть  более  ненавидЯще, словно бы один  обвинЯл другого, зачем
тут что-то шуршит и шевелитсЯ.  ‘траннаЯ семейка. Ђ однажды  ворвалсЯ к  ним
какой-то  - поэт, все  вверх дном поставил,  напугал всех  сильнее,  чем  то
привидение, но остальные, о собственном благополучии думающие, как-то выжили
его из своего приличного, только что не  респектабельного  дома, - давно это
было, очень давно. Џотом как-то  заЯвилсЯ к ним еще один парень - тот герой,
и без долгих  слов пошел командовать,  как в крепости: давай, мол, ребЯта, и
так далее. € смотрите, какое получилось  воинство: тот, с локтЯми-то,  так и
разрывалсЯ от усердиЯ, у  обыкновенного человека оказалось  сил  на двоих, а
ипохондрик вдруг с облегчением понЯл: черт ли в ней, в моей жизни! Ђх, какое
было времЯ, ребЯта, какое времЯ - настоЯщих мужчин! Ђ потом война кончилась,
и  герою моему нечего  было больше делать; то-то, голубчик,  перевели дух те
трое,  когда  исчез  незваный  гость! Ќу вот, теперь, слава богу,  опЯть все
наше.
     џ   представлЯю   все  это  так   живо  и  четко,  словно  передо  мной
разыгрываетсЯ некий спектакль.  ‚от, значит, и  всЯ жизнь тут, всЯ драма без
действиЯ, и она  почти подошла к  концу;  даже и  вечный тот спор как-то там
разрешилсЯ. ‘ловно разыгрываетсЯ спектакль.  ’от, с локтЯми, уже сбавил тон,
уже не указывает,  что следует делать, опустил голову на руки и  уставилсЯ в
землю: €исусе •ристе, €исусе •ристе!  Ћбыкновенный добрЯк понЯтиЯ  не имеет,
что  бы такое сказать; ужасно  жалко ему этого человека, этого честолюбивого
эгоиста,  который  испортил  ему  жизнь;  ну  что  поделаешь,  успеха-то  не
получилось, не  думай  больше об этом.  ‡ато  за столом сидит  божий  нищий,
бедный родственник,  которому ничего не  надо, держит за  руку ипохондрика и
шепчет что-то, будто молитсЯ.
     XXXII
     Ѓыло  во  мне то,  о  чем  Я знал, - это отец, и другое  - в котором  Я
чувствовал матушку. Ќо в отце и  в матери жили, в свою очередь, их родители,
почти мне не знакомые; знал Я только одного дедушку - говорЯт, отчаЯнный был
повеса,  все женщины  да собутыльники  - и одну  бабушку,  женщину  свЯтую и
набожную. Ѓыть может, и они чем-то присутствуют во мне, и кто-нибудь из моей
толпы унаследовал  их черты.  Ѓыть может,  это заключенное в нас множество -
наши предки  бог весть до какого  колена. ђомантик,  знаю, был  матушкой, но
нищий на  паперти -  это, уж  верно, та набожнаЯ бабушка, а герой, вероЯтно,
кто-нибудь  из прадедов, добрый питух и забиЯка - кто знает. ’еперь Я жалею,
что так мало знаю о предках; знать бы хоть, кем они были, на ком женились, -
уже  и  по этому  о  многом можно бы догадатьсЯ. Ѓыть может, каждый из нас -
сумма  людей,  нарастающаЯ из  поколениЯ в поколение. € нам, быть может, уже
очень не по себе от этого бесконечного раздроблениЯ; и мы хотим уйти от него
и потому приемлем некое массовое "Я", которое упростило бы нас.
     Ѓог знает,  отчего это Я  все думаю о моем братике, который  умер сразу
после рождениЯ. Ќе могу избавитьсЯ от  мучительного желаниЯ  угадать - каким
бы  он  был. Ќаверное,  совсем не такой,  как Я: братьЯ всегда  несхожи  меж
собой. ’ем не менее ведь он был рожден теми же родителЯми, в тех же условиЯх
наследственности, что  и Я.  ђос бы на том же дворе столЯрной мастерской,  с
теми же подмастерьем ”ранцем и паном Њартинеком. €, несмотрЯ на это, был бы,
возможно, одареннее менЯ или  упрЯмей, добилсЯ бы более высокого положениЯ -
или  ничего  бы  не  добилсЯ,  кто  может  знать! Џо-видимому,  из  той тьмы
вероЯтностей, с  которыми мы рождаемсЯ, он выбрал бы не те, что Я, и  был бы
совершенно  другим человеком. Ѓыть может, мы  уже биологически рождаемсЯ как
множественность, как толпа, и лишь  развитие,  среда,  обстоЯтельства делают
нас  более или менее одной личностью. Њой брат, наверное, прожил  бы судьбы,
которые Я не успел прожить, а Я и по ним, быть может,  познал бы многое, что
есть во мне.
     ‘тановитсЯ страшно, как представишь себе  всю случайность  жизни. Њогли
бы соединитьсЯ  две совсем другие из миллионов зародышевых клеток - и был бы
другой человек; тогда бы это был не Я, а какой-то неведомый брат мой, и суди
бог, что  за странный  мог это быть человек. Њог ведь родитьсЯ  какой-нибудь
иной из тысЯч или миллионов возможных братьев: что ж,  Я  вытащил выигрышный
билет, а они - пустые; ничего не  попишешь -  не могли же мы родитьсЯ все. Ђ
что,  дружище, если эта  множественность  судеб,  заключенных в нас, и  есть
толпа возможных,  но  не рожденных братьев?  €, может, один  из  них  был бы
столЯром, другой  - героем; один добилсЯ бы в жизни  многого, другой бы  жил
нищим  на паперти; и  были  бы это не только мои, но и  их вероЯтности! Ѓыть
может, то, что Я в простоте душевной принимал за свою жизнь, была наша жизнь
-  наша, тех,  которые жили давно и умерли и  которые так и не  родились, но
только  могли  существовать!  ѓосподи,  до  чего  страшное  представление  -
страшное  и