ми, которые у нее в
форме опыта совершенно отсутствуют.
     Џо нашему  убеждению,  €оганнесу ”олькельту  отлично  удалось в  точных
очертаниЯх обрисовать  то, что мы вправе назвать чистым опытом. Ћн прекрасно
охарактеризовал это еще пЯть лет тому назад в своей книге о "’еории познаниЯ
Љанта", а в своем новейшем  труде "Ћпыт и мышление" он еще дальше разработал
вопрос.  Џравда,  он  это  сделал  длЯ  подтверждениЯ  воззрениЯ,  в  основе
расходЯщегосЯ  с  нашим,  и  с  существенно иным  намерением,  чем  какое мы
преследуем теперь.  Ћднако это  не  может помешать нам  привести  здесь  его
превосходную характеристику чистого опыта. Ћн просто  описывает нам картины,
которые  в ограниченный  промежуток  времени  совершенно бессвЯзным  образом
проходЯт  перед  нашим  сознанием.  ”олькельт  говорит:  "’еперь,  например,
содержанием моего сознаниЯ ЯвлЯетсЯ представление,  что  Я  сегоднЯ прилежно
работал;  непосредственно к  этому  присоединЯетсЯ содержание представлениЯ,
что  можно с  чистой совестью пойти прогулЯтьсЯ;  но  вдруг вступает картина
открывающейсЯ двери  и входЯщего почтальона;  образ почтальона  ЯвлЯетсЯ  то
протЯгивающим руку, то раскрывающим рот, то делающим  противоположное этому;
в то же времЯ с  содержанием  восприЯтиЯ раскрываниЯ  рта соединЯютсЯ разные
слуховые  впечатлениЯ и среди них одно, сообщающее, что  пошел дождь.  Ћбраз
почтальона  исчезает  из  моего  сознаниЯ и вступающие  теперь представлениЯ
имеют по очереди следующее содержание: взЯтие ножниц, распечатывание письма,
упрек  за  неразборчивый  почерк,   зрительные  образы  самых  разнообразных
письменных  знаков, соединенные  с ними  различные фантастические картины  и
мысли; едва кончилсЯ  этот  рЯд, как снова возникает представление прилежной
работы  и соединенное с недовольством восприЯтие продолжающегосЯ дождЯ; но и
то и другое исчезает из  моего  сознаниЯ и  всплывает  представление  такого
содержаниЯ:   что   трудный   вопрос,   считавшийсЯ  разрешенным   благодарЯ
сегоднЯшней  работе,  вовсе  не  разрешен;  одновременно  с  этим  выступают
представлениЯ   о   свободе   воли,  об   эмпирической   необходимости,   об
ответственности, о ценности добродетели, о непостижимости и т. д., и все они
сплетаютсЯ друг  с  другом самым  разнообразным  и сложным  образом; так это
продолжаетсЯ  все  в  том  же  роде".  ‡десь  даетсЯ  нам длЯ  определенного
ограниченного  промежутка  времени  описание  того,   что  мы  действительно
<i>испытываем;</i>  даетсЯ  та  форма  действительности,  в   которой  <i>мышление</i>  не
принимает никакого участиЯ.
     Ћтнюдь  нельзЯ  думать, что получилсЯ бы иной результат, если бы вместо
этого повседневного  опыта был описан  какой-нибудь иной, например,  научный
опыт или какое-нибудь особое Явление природы. ‡десь, как  и там, перед нашим
сознанием  прошел бы  рЯд  отдельных  бессвЯзных  образов.  ’олько  мышление
устанавливает свЯзь.
     ‡аслугу  четкой обрисовки  того,  что дает  нам  освобожденный  от всех
элементов мышлениЯ опыт, мы должны признать также  за брошюрой д-ра  ђихарда
‚але  "Њозг  и  сознание"*;  однако  с  оговоркой,  что  признаваемые  ‚але,
безусловно,  значимыми  качества  Явлений внешнего и  внутреннего мира имеют
значение лишь на  описанной нами первой ступени рассмотрениЯ мира.  Џо ‚але,
нам  знакомы  только  совместность  в пространстве  и  последовательность во
времени.  Ћ каком-либо отношении между находЯщимисЯ совместно или следующими
друг за  другом вещами, по его мнению, не может быть  и речи. ’ак, например,
возможно, что где-нибудь  и существует внутреннЯЯ свЯзь между горЯчим  лучом
солнца и нагреванием камнЯ;  но  мы  ничего  не знаем о какой-либо причинной
свЯзи; нам Ясно только то,  что за первым фактом следует  второй. Ѓыть может
также, где-нибудь в недоступном нам мире и существует внутреннЯЯ свЯзь между
нашим мозговым механизмом и нашей духовной деЯтельностью; но мы знаем только
то,  что  это  два  параллельно протекающих  ЯвлениЯ;  мы отнюдь  не  вправе
признавать за ними, например, причинную свЯзь.
     Љонечно,  если  ‚але  выдает это свое  утверждение в  то  же  времЯ  за
последнюю истину науки, то мы возражаем против такого расширениЯ его смысла;
но оно  вполне  справедливо  по  отношению к  первой  <i>форме,</i>  в  которой  мы
воспринимаем действительность.
     Ќа  этой   ступени  нашего  знаниЯ  не  только  вещи  внешнего  мира  и
происшествиЯ  внутреннего  стоЯт  перед  нами без всЯкой свЯзи,  но  и  наша
собственнаЯ личность ЯвлЯетсЯ изолированной от прочего мира отдельностью. Њы
находим  себЯ  как одно  из  бесчисленных  восприЯтий  без  свЯзи с  прочими
окружающими нас предметами.

        6. €справление ложной концепции всего опыта
     ‡десь  уместно  будет  указать  на   существующий  со   времени   Љанта
предрассудок,  настолько укоренившийсЯ в некоторых  кругах,  что  сходит  за
аксиому.  ‚сЯкий,  кто вздумал  бы  в  ней  усомнитьсЯ,  был  бы  сочтен  за
дилетанта, за человека,  не  вышедшего за пределы самых элементарных понЯтий
современной науки. џ разумею взглЯд, считающий  наперед  установленным,  что
весь воспринимаемый  нами мир, все бесконечное  многообразие  красок и форм,
звуковых  и тепловых  различий  и  т.  д.,  есть не что  иное, как мир наших
субъективных  представлений, существующий лишь до тех пор, пока мы оставлЯем
наши органы чувств  открытыми воздействиЯм  какого-то  неведомого  нам мира.
ќтот взглЯд  объЯвлЯет  весь мир Явлений, весь видимый  мир,  представлением
<i>внутри</i> нашего индивидуального сознаниЯ,  и  на основании этого предположениЯ
строЯтсЯ   затем  дальнейшие  утверждениЯ  относительно  природы   познаниЯ.
”олькельт также примкнул к этому воззрению и на нем обосновал свою в научном
отношении мастерски выведенную теорию познаниЯ. ’ем не менее, это не есть ни
<i>основнаЯ истина,</i> ни,  тем  более, пригоднаЯ к <i>тому,</i> чтобы  стоЯть  <i>во  главе</i>
науки о познании.
     Ћднако  не  поймите менЯ ложно. џ отнюдь не хочу поднимать  бессильного
протеста против достижений современной <i>физиологии.</i> Ќо вполне  справедливаЯ с
точки зрениЯ физиологии мысль еще далека от призваниЯ  стоЯть у  врат теории
познаниЯ. Џусть остаетсЯ неопровержимой физиологической  истиной, что только
благодарЯ содействию нашего  организма возникает та совокупность ощущений  и
воззрении, которую мы называем  опытом.  Ќо  не менее достоверно  и  то, что
такое   познание  может  быть   результатом   лишь   многих   размышлений  и
исследований. •арактеристика  нашего  мира  Явлении, утверждающаЯ, что он  в
физиологическом смысле  субъективен, есть уже его мысленное определение и не
имеет поэтому совершенно никакого отношениЯ к первому его возникновению. Ћна
уже  предполагает   применение  мышлениЯ  к  опыту.   Ђ   потому  ей  должно
предшествовать исследование свЯзи между этими обоими факторами познаниЯ.
     ЋпираЯсь  на  это  воззрение,  считают  возможным  смотреть свысока  на
докантовскую  "наивность", считавшую  вещи  в  пространстве и во  времени за
действительности, как это делает и теперь наивный человек, лишенный научного
образованиЯ.
     ”олькельт  утверждает,   "что  все  акты,   притЯзающие   на   значение
объективного   познаниЯ,  неразрывно  свЯзаны   с  познающим  индивидуальным
сознанием, что они совершаютсЯ, прежде всего и непосредственно, нигде иначе,
как  в сознании  индивида, и  что  они  не  в состоЯнии переступить  границу
индивида и коснутьсЯ  области внележащей действительности или же  вступить в
нее".
     Ћднако длЯ  непредвзЯтого мышлениЯ совершенно непонЯтно, что содержит в
себе непосредственно предстоЯщаЯ  нам форма  действительности (опыт) такого,
что могло бы дать нам так или иначе право считать ее только представлением.
     “же простое размышление, что наивный человек ровно ничего не замечает в
вещах такого, что могло бы привести его  к  этому воззрению, показывает нам,
что  в самих  объектах  не  содержитсЯ принудительного основаниЯ длЯ  такого
предположениЯ. ‘одержит ли в себе дерево или стол нечто такое, что могло  бы
склонить менЯ смотреть на  них лишь как на простые  представлениЯ? €так,  по
меньшей мере, нельзЯ смотреть на это, как на само собою понЯтную истину.
     ЏоступаЯ   так,  ”олькельт   запутываетсЯ  в  противоречии   со  своими
собственными  основными   принципами.  —тобы  приписать  опыту  субъективную
природу, он должен был, по нашему мнению, изменить признанной им истине, что
опыт  не  содержит  ничего, кроме лишь  бессвЯзного хаоса  лишенных  всЯкого
мысленного определениЯ образов.  €наче он понЯл бы,  что субъект познаваниЯ,
наблюдатель, так же без всЯкой свЯзи или отношениЯ к  чему-либо стоит внутри
мира опыта, как  и всЯкий  иной  предмет опыта. Ќо  когда воспринимаемый мир
называют "субъективным", то совершают  такое же  мысленное  определение, как
когда в упавшем камне  видЯт причину углублениЯ  в почве.  Ќо ведь ”олькельт
сам   не  хочет  допускать  никакой  свЯзи  между   вещами  опыта.  ‚от  где
противоречие в его воззрении; здесь он изменил своему принципу, высказанному
им о чистом опыте.  ќтим он замыкаетсЯ в  свою индивидуальность и более не в
состоЯнии выпутатьсЯ из нее.  Ѓолее того, он сам  с этим вполне соглашаетсЯ.
„лЯ  него  остаетсЯ сомнительным  все,  что выходит  за  пределы  отрывочных
образов  восприЯтий. Џравда, по его мнению, наше мышление пытаетсЯ  от этого
мира представлений заключать к объективной действительности; однако  никакое
выступление за его пределы не может привести нас к действительно несомненным
истинам. ‚се наше знание, добытое мышлением,  по ”олькельту, более или менее
не  защищено  от  сомнениЯ.  Ћно  никоим  образом  не  может   равнЯтьсЯ  по
достоверности с  непосредственным опытом.  Ћн  один  дает нам  не подлежащее
сомнению знание. Ќо мы видели, какое недостаточное.
     Ћднако  все  это  происходит  лишь  оттого,  что ”олькельт  приписывает
чувственной действительности (опыту)  такое  качество, которое ей отнюдь  не
свойственно, и затем на этом предположении строит свои дальнейшие выводы.
     Њы должны  были обратить особенное внимание на книгу ”олькельта, потому
что она ЯвлЯетсЯ в настоЯщее времЯ самым выдающимсЯ трудом в этой области, а
также и  потому, что она  может считатьсЯ типичной длЯ всех работ по  теории
познаниЯ,  в принципе  противоположных  нашему  направлению, основанному  на
миропонимании ѓете.

        7. ‘сылка на опыт каждого отдельного читателЯ
     Њы  постараемсЯ избегнуть  ошибки,  сделанной  ”олькельтом, и  не будем
приписывать  непосредственно  данному  --  той  форме,   в  которой  впервые
выступают  перед нами  миры  внешний и внутренний,  --  заранее  какого-либо
качества  и основывать,  таким образом, наши рассуждениЯ на предпосылке.  Њы
определЯем опыт  именно  как  нечто такое, в чем  наше мышление не принимает
никакого участиЯ. Ћ мысленной ошибке в  начале наших рассуждений  поэтому не
может быть речи.
     ‚ том именно и состоит основнаЯ  ошибка многих научных трудов, особенно
настоЯщего времени, что, желаЯ передать  чистый опыт,  они, на  самом  деле,
только выбирают из него обратно вложенные в него имЯ же самими понЯтиЯ. Ќам,
пожалуй,  возразЯт,  что и  мы  приписали  чистому  опыту  множество  разных
качеств. Њы  определЯли опыт  как бесконечное многообразие, как совокупность
бессвЯзных отдельностей
     и т.  д.  ђазве это не мысленные определениЯ? ‚ том смысле,  как мы  их
употребили,  конечно,  нет. Њы  воспользовались  этими понЯтиЯми только  длЯ
того,  чтобы направить взор читателЯ на свободную от мысли действительность.
Њы не намерены приписывать этих понЯтий опыту; мы  пользуемсЯ ими только длЯ
того, чтобы обратить внимание на ту форму действительности, котораЯ свободна
от всЯкого понЯтиЯ.
     ‚сЯкое  научное исследование может быть изложено только с помощью слов,
а  слова, в свою очередь,  выражают лишь понЯтиЯ.  Ћднако  существенно  иное
дело,  употреблЯютсЯ  ли  слова длЯ того,  чтобы  непосредственно  приписать
какой-либо  вещи  то  или  иное качество,  или же  длЯ того,  чтобы обратить
внимание читателЯ  или  слушателЯ  на  какой-либо предмет.  …сли  нам  будет
разрешено привести пример, мы могли  бы сказать: одно  дело, когда Ђ говорит
Ѓ: "Џосмотри на этого человека  в кругу его  семьи и ты  будешь судить о нем
совершенно иначе, чем видЯ его только при отправлении им своей должности", и
совсем  другое,  когда он  говорит: "ќтот  человек прекрасный  семьЯнин".  ‚
первом случае внимание  Ѓ получает известное направление; ему указываетсЯ на
необходимость  составить  себе  суждение  о  данном  лице  при  определенных
обстоЯтельствах.  ‚о втором случае этому лицу просто приписываетсЯ известное
качество, т. е.  высказываетсЯ  утверждение. Љак первый случай относитсЯ  ко
второму,  в  таком  же  отношении  должно  находитьсЯ  наше  начало  в  этом
исследовании   к   исходным   утверждениЯм  других   подобных   произведений
литературы.  …сли  бы  вследствие неизбежного  стилистического  оборота  или
просто необходимости выразить нашу мысль это  могло показатьсЯ  иначе, то мы
здесь  положительно утверждаем, что наши  рассуждениЯ имеют один только этот
указанный  здесь   смысл  и  далеки  от  намерениЯ   высказывать  какое-либо
утверждение относительно самих вещей.
     …сли  искать  названиЯ  длЯ  первой  формы,  в  которой   мы  наблюдаем
действительность,  то  наиболее  подходЯщим,  по  нашему   мнению,  было  бы
обозначить  ее  как  <i>Явление  длЯ чувств.</i> Џод чувством мы разумеем  здесь не
только внешние чувства, эти посредники между нами и внешним миром, но вообще
все   телесные   и   духовные   органы,   которые   служат  длЯ   восприЯтиЯ
непосредственных   фактов.  ‚   психологии   ведь   существует  уже   вполне
установившеесЯ название: <i>внутреннее  чувство --</i>  длЯ  способности восприЯтиЯ
внутренних переживаний.
     Ђ словом Явление мы хотим просто обозначить доступные нашему восприЯтию
вещь или процесс, поскольку они выступают в пространстве или во времени.
     Њы должны здесь поставить  еще  один  вопрос,  который  приведет нас ко
второму фактору в теории познаниЯ -- к <i>мышлению.</i>
     „олжны ли  мы смотреть на тот образ, в каком до  сих пор  знакомились с
опытом,  как на  нечто  лежащее  в  самом существе  дела?  …сть ли он  некое
качество самой действительности?
     Ћт  разрешениЯ этого вопроса зависит очень многое. Ђ именно: если  этот
образ есть существенное качество  вещей опыта, нечто в самом истинном смысле
слова  присущее  их  природе,  тогда   вообще  нельзЯ  сказать,  удастсЯ  ли
когда-нибудь, и  как -- перешагнуть  через эту ступень познаниЯ. Џришлось бы
просто   довольствоватьсЯ  бессвЯзным   набором  записей   всего,   что   мы
воспринимаем, и таким собранием записей была бы наша наука. €бо к чему  вели
бы  все  исследованиЯ  о  свЯзи   вещей,  если  бы  их  истинным   качеством
действительно  была  бы  такаЯ,  присущаЯ  им  в  форме  опыта,  совершеннаЯ
изолированность?
     ‘овсем другое  дело,  если бы в этой  форме  действительности мы должны
были видеть не ее сущность, а лишь ее совсем несущественную внешнюю сторону;
если  бы нам  предстоЯла  лишь  оболочка  истинной  сущности  мира,  котораЯ
скрывала бы  последнюю, побуждаЯ  нас  к дальнейшим исследованиЯм. ’огда  мы
должны  были бы старатьсЯ проникнуть  за эту  оболочку. Њы  должны  были  бы
исходить из этой первичной формы мира, длЯ того чтобы овладеть его истинными
(существенными) качествами.  Њы должны были  бы преодолеть  это <i>Явление</i>  длЯ
чувств, чтобы из него развить более  высокую форму ЯвлениЯ. -- Ћтвет на этот
вопрос дан в последующих изысканиЯх.

        ‚. Њышление
        8. Њышление как более высокий опыт в опыте
     ‚нутри бессвЯзного хаоса опыта мы находим -- и притом сначала также как
факт  опыта  -- некоторый элемент, который выводит нас из этой бессвЯзности.
ќто есть <i>мышление.</i> Њышление даже уже  как факт опыта занимает исключительное
положение внутри опыта.
     ‚  прочем  мире  опыта,  оставаЯсь  при   том  лишь,   что   дают   мне
непосредственно чувства, Я не могу выйти за пределы  отдельностей. „опустим,
у менЯ есть  жидкость,  которую Я  довожу до кипениЯ.  Ћна сначала  остаетсЯ
спокойной,  потом Я вижу,  как  поднимаютсЯ  пузырьки  пара, она  приходит в
движение и переходит наконец в форму пара. ‚се это суть  отдельные следующие
друг за  другом  восприЯтиЯ.  џ могу  повертывать это как  угодно, но если Я
остаюсь  при  том,  что  дают мне  чувства, то Я никакой свЯзи  между  этими
фактами не  нахожу. Џри  мышлении это не так. …сли  Я  постиг,  скажем, идею
причины, то она силою своего собственного  содержаниЯ  приведет менЯ к  идее
действиЯ. Њне достаточно только  удерживать мысли  в той форме, в  какой они
выступают  в  непосредственном  опыте,  и  они  уже  ЯвлЯютсЯ  закономерными
определениЯми.
     <i>‡акономернаЯ свЯзь,</i>  котораЯ  в  остальном  опыте  должна  быть  добыта
сначала откуда-то извне -- если только она вообще к нему применима, -- она в
мышлении существует  уже с первого же  момента  его  проЯвлениЯ. ‚ остальном
опыте  вещь  <i>не</i> всЯ оказываетсЯ уже выраженной  в предстоЯщем моему сознанию
Явлении; в мышлении же всЯ  вещь без остатка растворЯетсЯ  в данности. ’ам Я
должен  сначала  проникнуть  через  оболочку,  чтобы  дойти до  Ядра,  здесь
оболочка  и  Ядро  составлЯют  нераздельное  целое.  …сли  мышление  сначала
ЯвлЯетсЯ  нам  совершенно аналогичным остальному  опыту,  то это объЯснЯетсЯ
только общечеловеческой предвзЯтостью. ‡десь необходимо  только побороть эту
<i>нашу</i>  предвзЯтость.  ‚  остальном  же  опыте  мы  должны  сначала  разрешить
заложенную в <i>самой сути дела</i> трудность.
     <i>‚   мышлении   то,  что  мы  ищем  при  остальном  опыте,   стало  само
непосредственным опытом.</i>
     ќтим   разрешаетсЯ  трудность,  которую  иным  путем  врЯд  ли  удастсЯ
разрешить. ЋпиратьсЯ на опыт --  это вполне законное требование науки. Ќо не
менее  законное требование  --  отыскание внутренней  закономерности  опыта.
<i>’аким образом, это внутреннее должно  само проЯвитьсЯ где-нибудь в опыте как
таковой же  опыт.</i>  ‘  помощью  самого  себЯ  углублЯетсЯ  опыт.  Ќаша теориЯ
познаниЯ ставит требование опыта в  самой высшей форме. Ћна отклонЯет всЯкую
попытку  внести  в опыт что-либо  извне.  ЋпределениЯ  мышлениЯ  она находит
внутри самого опыта. Ћбраз  проЯвлениЯ мышлениЯ такой  же, как  и длЯ  всего
прочего мира опыта.
     Џринцип опыта большею частью не  познаетсЯ во всем своем объеме и своем
истинном  значении. ‚ своей  строжайшей  форме  он  требует,  чтобы предметы
действительности оставались неприкосновенно  в  первоначальной  форме своего
проЯвлениЯ и только  таким образом  становились  объектами науки.  ќто чисто
методический принцип.  Ћн ровно ничего не высказывает о содержании того, что
даетсЯ  опытом.  …сли  утверждать, что  только <i>восприЯтиЯ  чувств</i> могут быть
предметом науки, как это делает материализм, то не следовало бы <i>опиратьсЯ</i> на
этот принцип. —увственно ли или идейно содержание -- об этом принцип этот не
произносит суждениЯ. Ќо если мы захотим в определенном случае применить  его
в  вышеупомЯнутой  строжайшей форме,  тогда он  действительно  требует одной
предпосылки. Ћн требует, чтобы предметы, как они ЯвлЯютсЯ в опыте, уже имели
форму, котораЯ  удовлетворЯла бы научному запросу.  ‚  опыте  внешних чувств
этого, как мы видели, не бывает. ќто имеет место только в мышлении.
     <i>’олько  в  мышлении  принцип  опыта  может быть применен в своей  самой
крайней форме.</i>
     Ћднако  это  не  исключает возможности распространЯть этот принцип и на
прочий мир.  Љроме  самой крайней,  он  имеет  еще  и  иные формы. …сли  длЯ
научного объЯснениЯ какого-либо предмета мы не можем оставить его таким, как
он  непосредственно  воспринимаетсЯ,   то  объЯснение  все-таки  может  быть
достигнуто таким образом,  что необходимые длЯ него средства привлекаютсЯ из
других областей мира опыта. Џри этом мы еще не переступаем за пределы "опыта
вообще".
     ЋснованнаЯ в  духе миросозерцаниЯ ѓете наука о познании  делает главное
ударение на том, чтобы оставатьсЯ непременно верной принципу опыта. Ќикто не
признавал  за этим принципом  такого исключительного  права,  как  ѓете.  Ћн
отстаивал  его с  такой именно строгостью, как  это  было указано  выше. ‚се
высшие воззрениЯ на  природу  должны были ЯвлЯтьсЯ не  чем иным, как опытом.
Ћни должны были быть "высшей природой внутри природы".
     ‚ своей статье "Џрирода"  он  говорит, что  мы не в состоЯнии выйти  из
природы.  …сли  мы хотим  получить  о ней  понЯтие в этом  его смысле, то мы
должны внутри ее самой найти средства длЯ этого.
     Љак могла бы, однако, наука о познании опиратьсЯ на принцип опыта, если
бы мы в какой-либо точке самого  опыта не находили основного элемента всЯкой
научности: идейную закономерность. Ќам надо только, как  мы видели,  принЯть
этот элемент; нам надо только углубитьсЯ в него. €бо он находитсЯ в опыте.
     Џосмотрим, действительно  ли мышление выступает пред нами  и осознаетсЯ
нашей индивидуальностью таким образом, что мы вправе приписать ему указанные
признаки. ‚сЯкий,  кто обратит внимание на  этот пункт,  найдет существенную
разницу   между   тем,   как  мы   осознаем   внешнее  Явление   чувственной
действительности или даже какой-нибудь другой процесс нашей духовной  жизни,
и  тем,  как  мы воспринимаем наше собственное мышление. ‚ первом случае  мы
определенно сознаем, что соприкасаемсЯ  с чем-то  готовым, и именно готовым,
поскольку  оно  стало  Явлением без  нашего  определЯющего  влиЯниЯ  на  его
возникновение. €наче обстоит дело  с мышлением. Ћно  только в  первый момент
ЯвлЯетсЯ  нам однородным с остальным опытом.  …сли мы постигаем какую-нибудь
мысль,  мы  знаем  -- при  всей  непосредственности, с какой она выступает в
нашем сознании, -- что мы тесно соединены с образом ее возникновениЯ. …сли у
менЯ возникла какаЯ-нибудь мысль совершенно внезапно, так что поЯвление ее в
известном  отношении  совершенно  сходно  с  поЯвлением  внешнего   событиЯ,
сообщение о  котором должно  быть  доставлено мне  сначала  моим  зрением  и
слухом, то Я все-таки знаю, что поле поЯвлениЯ этой мысли есть мое сознание;
Я знаю, что длЯ того, чтобы эта мысль стала фактом, требуетсЯ предварительно
мое  деЯтельное участие.  Џри  всЯком внешнем  объекте Я  уверен, что к моим
чувствам обращена  прежде всего  лишь внешнЯЯ  его  сторона; относительно же
мысли Я знаю наверно, что обращенное  ею ко мне есть, в то же времЯ, ее все,
что она вступает в мое сознание как вполне в себе законченное целое. ‚нешних
двигающих  сил,  которые  мы  всегда должны  предполагать  длЯ  чувственного
объекта,  не существует  длЯ мысли.  ‚едь это им  мы  должны приписать,  что
чувственное Явление  выступает перед нами как  нечто  готовое; им  мы должны
приписать его становление. Ћтносительно мысли  мне Ясно, что  ее становление
невозможно без моей  деЯтельности. џ должен проработать мысль, воссоздать ее
содержание,  Я  должен  внутренне  пережить  ее   вплоть  до  ее  мельчайших
подробностей, дабы она получила длЯ менЯ вообще какое-либо значение.
     €так, нам  выЯснились до сих  пор следующие  истины. Ќа первой  ступени
рассмотрениЯ мира всЯ действительность предстает нам как  бессвЯзный агрегат
и  мышление   заключено  внутри  этого   хаоса.   ‡накомЯсь  ближе   с  этим
многообразием, мы находим внутри его одну часть, имеющую уже при этой первой
форме  своего  выЯвлениЯ  тот  характер,  который  другие  части  должны еще
приобрести.  ќта часть есть  мышление. ’о, что в остальном опыте должно быть
преодолено -- форма  непосредственного  выЯвлениЯ, -- это в мышлении как раз
должно быть удержано. ќтот долженствующий оставатьсЯ в своей первичной форме
фактор действительности, мы его находим внутри нашего сознаниЯ и соединены с
ним таким  образом,  что деЯтельность нашего духа есть в то же времЯ Явление
этого фактора. ќто одно и то же, только рассматриваемое с двух сторон. € это
есть  мысленное содержание  мира.  Ћно  ЯвлЯетсЯ то как деЯтельность  нашего
сознаниЯ,   то  как  непосредственное  Явление  законченной  в   самой  себе
закономерности, как  само в себе определенное  идейное  содержание. Њы скоро
увидим, котораЯ из этих двух сторон имеет большее значение.
     ЃлагодарЯ тому,  что мы стоим внутри мысленного содержаниЯ и  проницаем
его во всех его  составных частЯх, мы  в состоЯнии действительно познать его
самую  подлинную  природу.  ’о,  как  оно  предстает  нам,  служит  длЯ  нас
ручательством,  что  ему действительно  присущи  те качества, которые мы ему
приписали. Џоэтому оно  несомненно может служить исходной точкой длЯ всЯкого
дальнейшего рассмотрениЯ мира. …го существенный характер мы можем извлечь из
него самого; когда  же мы  хотим  постичь  характер прочих вещей, то в своих
изысканиЯх  должны исходить  из него. ‚ыразимсЯ точнее. ’ак как мы только  в
мышлении находим действительную закономерность,  идейную определенность,  то
закономерность прочего мира, которой мы не находим в нем самом, должна  быть
уже заключенной в мышлении. „ругими словами: чувственное  Явление и мышление
стоЯт в опыте друг против друга. Ќо первое не дает  нам никакого разъЯснениЯ
о   своей   собственной   сущности;  второе  же  дает  нам  это  разъЯснение
одновременно и о самом себе, и о сущности чувственного ЯвлениЯ.

        9. Њышление и сознание
     Њожет показатьсЯ, как будто мы сами вводим здесь в нашу теорию познаниЯ
тот субъективный элемент, который мы так решительно хотели устранить из нее.
‚едь  если его  нет в  остальном  мире восприЯтиЯ  --  так  можно  бы  далее
заключить  из  наших  рассуждений,  --  то все  же  мысль,  даже  по  нашему
собственному воззрению, носит характер субъективный.
     ќто возражение основано  на смешении арены деЯтельности наших  мыслей с
тем  элементом, от  которого они  получают  свои содержательные определениЯ,
свою  внутреннюю  закономерность.  Љогда мы производим  известное  мысленное
содержание, мы  не  определЯем при  этом, в какие сочетаниЯ  должны вступать
наши  мысли. Њы создаем только  возможный повод  длЯ того, чтобы  содержание
наших  мыслей  могло развиватьсЯ  согласно  своей  собственной  природе.  Њы
задаемсЯ мыслью "а" и мыслью "б" и, приводЯ  их  во  взаимодействие, даем им
возможность   вступать   в   известное  закономерное  сочетание.   Ќе   наша
субъективнаЯ организациЯ определЯет так или иначе эту свЯзь между "а" и "б",
а единственно только само содержание "а" и "б". —то "а" и "б" относЯтсЯ друг
к другу известным образом, а не  иначе, на это  мы не оказываем ни малейшего
влиЯниЯ. Ќаш  дух  производит сочетание  мысленных  масс только согласно  их
содержанию. ’аким  образом,  в  мышлении мы  следуем  принципу  опыта в  его
строжайшей форме.
     ќтим  опровергаетсЯ  воззрение Љанта и опенгауэра, а в  более  широком
смысле  и  ”ихте, будто законы, принимаемые нами  длЯ  объЯснениЯ мира, суть
лишь результат нашей  собственной духовной организации  и мы вкладываем их в
мир только вследствие нашей духовной индивидуальности.

     ‘  субъективистической  точки  зрениЯ  можно было бы сделать  еще  одно
возражение. …сли даже  закономерное сочетание мысленных  масс и производитсЯ
нами  независимо от  нашей организации, а зависит  от их содержаниЯ, то само
это содержание может все-таки быть чисто субъективным продуктом, просто лишь
качеством  нашего  духа; так  что  мы  только  соединЯем элементы, созданные
предварительно нами самими. ‚ таком случае мир наших мыслей есть также  лишь
нечто субъективно кажущеесЯ. Ќо это возражение очень легко устранить. „ело в
том, что если бы оно  было  обосновано, то мы сочетали бы  содержание нашего
мышлениЯ   по  законам,  происхождение   которых  было  бы   нам  совершенно
неизвестно. …сли  последние не проистекают из  нашей субъективности -- а это
мы уже раз опровергли и теперь можем считать вопросом решенным, -- то откуда
же берутсЯ свЯзующие законы длЯ содержаниЯ, которое мы сами создаем?
     €так, мир наших мыслей есть вполне на себе самой покоЯщаЯсЯ сущность, в
себе  замкнутое,  само по себе  совершенное  и  законченное целое. ’еперь мы
видим, котораЯ из двух сторон мира мыслей имеет более существенное значение:
это объективнаЯ сторона их содержаниЯ, а не субъективнаЯ -- их проЯвлениЯ.
     ‚сего Яснее  это  понимание  внутренней  законченности  и  совершенства
мышлениЯ выступает в научной системе ѓегелЯ. Ќикто в такой степени,  как он,
не ждал от мышлениЯ такой  совершенной мощи, что оно могло, исходЯ из самого
себЯ, обосновать цельное миросозерцание. ѓегель питает безусловное доверие к
мышлению;   более   того,   оно   длЯ   него   есть    единственный   фактор
действительности, которому он, в истинном смысле  слова, доверЯет. Ќо как бы
ни  было в общем справедливо его  воззрение, все же это именно он  благодарЯ
слишком крайней форме защиты им мышлениЯ лишил его всЯкого уважениЯ в глазах
современников. ‘пособ изложениЯ  им  своих  взглЯдов  повинен в  злосчастной
путанице, проникшей в  наше "мышление  о мышлении".  †елаЯ  сделать особенно
наглЯдным значение мысли, идеи, он провозгласил мысленную необходимость в то
же времЯ и необходимостью реальной. ќтим он создал ошибочное представление о
том,  что определениЯ  мышлениЯ  имеют  не  чисто  идейное,  но  и  реальное
значение.  ‘коро его воззрение  было истолковано так,  будто он искал мысль,
как  какую-нибудь   вещь  в  мире   самой  чувственной  действительности.  €
относительно  этого он  собственно  никогда достаточно  Ясно не  высказалсЯ.
Ќеобходимо поэтому установить, что поле деЯтельности  мысли есть единственно
человеческое  сознание.  ‡атем  необходимо показать, что объективность  мира
мыслей не  терпит  благодарЯ этому обстоЯтельству никакого ущерба.  ѓегель к
нашему вниманию обращал  только  объективную  сторону мысли; большинство  же
людей видит,  так как это легче, только субъективную,  и им кажетсЯ,  что он
обращалсЯ с чем-то  чисто идейным, как с вещью, что он мистифицировал.  „аже
многие  современные ученые разделЯют это заблуждение. Ћни осуждают ѓегелЯ за
недостаток,  которого у него нет, но который, правда, можно вложить  в него,
потому что он недостаточно Ясно изложил это.
     Њы  согласны,  что  наша  способность  суждениЯ  здесь   встречаетсЯ  с
затруднением.  Ќо  мы   полагаем,  что   энергичное  мышление  может  с  ним
справитьсЯ.  Њы должны представить себе двоЯкое: во-первых, что мы деЯтельно
обусловливаем  Явление  мира  идейного и, одновременно,  что этот  деЯтельно
вызываемый нами к бытию мир  покоитсЯ на  своих собственных законах. Џравда,
мы  привыкли  представлЯть  себе  Явление  так,  что  нам  к  нему  надлежит
относитьсЯ только  пассивно, наблюдательно.  Ћднако в  этом  нет безусловной
необходимости. Љак бы ни было непривычно длЯ нас представление,  что мы сами
деЯтельно обусловливаем Явление  чего-то объективного, что мы, одним словом,
не  только воспринимаем Явление,  но  одновременно сами  производим его,  --
представление это вполне допустимо.
     Ќадо только отказатьсЯ от обычного мнениЯ, будто  существует столько же
мысленных миров, сколько  человеческих  особей. ’ем более, что  взглЯд  этот
есть   не  что   иное,   как   старинный   предрассудок.  Ћн  всегда   молча
предполагаетсЯ, причем  забывают, что  в такой же  степени возможен и другой
взглЯд и что сначала должны быть взвешены основаниЯ правильности  каждого из
них.  Џредставим  себе  вместо этого взглЯда  следующий:  существует  вообще
только  единственный мир мыслей, и наше индивидуальное мышление есть  не что
иное, как проникновение нашего "Я", нашей  индивидуальной  личности, в центр
мысленного мира.  ‚ерен ли этот взглЯд или  нет, здесь не место исследовать;
но он  возложен, и мы достигли того, чего хотели; а именно, мы показали, что
признанную нами необходимой объективность  мышлениЯ можно  и  с других точек
зрениЯ считать непротиворечивою мыслью.
     ‚ отношении  ее  объективности работу мыслителЯ вполне можно сравнить с
работой  механика. Љак механик приводит  во  взаимодействие силы  природы  и
достигает чрез  это целесообразной  деЯтельности и желаемого проЯвлениЯ сил,
так  и мыслитель заставлЯет мысленные массы вступить в живое взаимодействие,
и они развиваютсЯ в системы мыслей, составлЯющие наши науки.
     ‹учше  всего всЯкое воззрение освещаетсЯ раскрытием противоположных ему
заблуждений. Њы здесь опЯть  прибегнем к  этому уже  не раз  нами  с успехом
примененному приему.

     Ћбыкновенно думают, что мы соединЯем известные понЯтиЯ в более  широкие
комплексы, или что мы вообще мыслим  известным образом, потому что чувствуем
некоторое внутреннее (логическое) принуждение поступать так. ”олъкельт также
присоединилсЯ  к этому  воззрению.  Ќо  как примирить его  с  той прозрачной
Ясностью, с которой выступает в нашем сознании весь мир наших мыслей. Ќичего
в  мире  не  знаем  мы  вообще с такой точностью, как наши  мысли. Њожет  ли
поэтому   быть  установлена  известнаЯ   свЯзь  на   основании   внутреннего
принуждениЯ  там, где  все так Ясно?  Љ  чему здесь принуждение,  когда  мне
знакома,  насквозь   знакома,  природа  соединЯемого,  и   Я   поэтому  могу
сообразоватьсЯ   с  нею.  ‚се   наши   мысленные   операции  суть  процессы,
совершающиесЯ на основании пониманиЯ сущностей мыслей, а  не по принуждению.
’акое принуждение противоречит природе мышлениЯ.
     Ќо может  быть, возразЯт, что хотЯ мышлению по  существу  и свойственно
запечатлевать в  своем Явлении  одновременно и  свое содержание, мы все-таки
содержание  это,  благодарЯ  нашей  духовной  организации,  не  в  состоЯнии
воспринимать непосредственно. Ћднако на деле это не так. ’о,  как содержание
мысли  предстает перед нами, ЯвлЯетсЯ нам порукою за  то, что мы имеем здесь
дело с сущностью мысли. ‚едь мы вполне сознаем, что мы нашим духом следуем с
каждым процессом  в  мире  наших мыслей.  Њыслимо  только  одно -- что форма
ЯвлениЯ  обусловлена сущностью вещи.  Љак могли бы мы  воспроизводить  форму
ЯвлениЯ, если бы  мы  не знали сущности  вещи. Њожно,  конечно,  представить
себе, что форма ЯвлениЯ предстает нам как уже готовое целое и мы затем  ищем
ее  Ядро.  Ќо  совершенно   невозможно  думать,   чтобы  мы   участвовали  в
произведении ЯвлениЯ, не выводЯ его из этого Ядра.

        10. ‚нутреннЯЯ природа мышлениЯ
     Њы подходим еще  на шаг ближе к  мышлению. „о сих  пор мы рассматривали
только его отношение к прочему миру  опыта. Њы  пришли к  убеждению, что оно
занимает внутри его совсем  особенное  выдающеесЯ положение, что  оно играет
центральную  роль. ќтого мы  теперь касатьсЯ не будем. Њы  ограничимсЯ здесь
одной  лишь   внутренней  природой   мышлениЯ.  Њы  хотим  исследовать  лишь
собственный, присущий  миру мыслей  характер, чтобы узнать, как  одна  мысль
зависит  от другой; как мысли относЯтсЯ друг к  другу. ќто даст нам  в  руки
средства разрешить вопрос: что такое вообще  познание? €ли, другими словами:
что значит -- создавать  себе мысли  о действительности; что значит - искать
посредством мышлениЯ объЯснение мира?  „лЯ этого мы прежде всего должны быть
свободны от всЯкого предвзЯтого мнениЯ. Ќо таким предвзЯтым мнением  было бы
предположение, что понЯтие (мысль) есть образ внутри нашего сознаниЯ, дающий
нам  разъЯснение о  предмете, лежащем вне его. Ћб этой и  о  других подобных
предпосылках  мы здесь говорить  не  будем.  Њы берем  мысли,  какими мы  их
находим. €меют ли они отношение и какое именно к чему-либо другому -- в этом
теперь  задача  нашего исследованиЯ. Џоэтому мы  не должны  брать  это нашей
исходной точкой.  “помЯнутое здесь воззрение  об отношении  между понЯтием и
предметом встречаетсЯ очень часто. ЏонЯтие определЯетсЯ  часто  как духовный
противообраз предмета, находЯщегосЯ вне нашего духа. ЏонЯтиЯ,  как  говорит,
отображают  предметы, они дают нам их точную фотографию. Ћчень часто, говорЯ
о мышлении, имеют в виду лишь это предвзЯтое  соотношение. Џочти  никогда не
стараютсЯ расследовать царство мыслей внутри его  собственной области, чтобы
узнать, какой при атом получитсЯ результат.
     Њы намереваемсЯ негодовать  здесь это царство так, как  будто  вне  его
границ вообще  ничего больше  не  существует, как  будто  мышление заключает
собой  всю действительность. Ќа времЯ  мы  оставим  в стороне весь остальной
мир.
     “пущение  этого  в  теоретико-познавательных  попытках,  опирающихсЯ на
Љанта, роковым образом отозвалось на науке.  ЃлагодарЯ такому уважению наука
получила  направление,  диаметрально  противоположное  нашему.  ќто  научное
направление  по природе своей никогда не  сможет  понЯть  ѓете.  €сходить из
утверждениЯ,  которого  мы не  находим  в  наблюдении,  но  сами  влагаем  в
наблюдаемое, -- это значит действовать совершенно не в духе ѓете. Ћднако это
именно  делаетсЯ,  когда  во  главу  науки  ставЯт  утверждение,  что  между
мышлением  и  действительностью,  между идеей и  миром существует  указанное
отношение.  Њы  поступаем  в духе  ѓете  лишь  тогда,  когда  углублЯемсЯ  в
собственную природу мышлениЯ и  затем исследуем, какое  получаетсЯ отношение
при сопоставлении этого познанного в своей сущности мышлениЯ с опытом.
     ѓете  всюду самым  строгим образом идет  путем  опыта. Ћн сначала берет
объекты,  как они существуют, и стараетсЯ проникнуть в их природу, тщательно
устранЯл  всЯкое  субъективное  мнение; затем он устанавливает  условиЯ, при
которых объекты могут вступить во взаимодействие,  и выжидает,  что из этого
получитсЯ. ѓете стараетсЯ  дать природе удобный случай, чтобы  она могла при
известных, созданных  им  особенностей  характерных условиЯх  проЯвить  свою
закономерность и как бы сама высказать свои законы.
     Љаким  ЯвлЯетсЯ  нам наше мышление, рассмотренное само  по себе? Ћно  -
множественность   мыслей,  самым   разнообразным  образом   переплетенных  и
органически  свЯзанных  между  собою.  Ћднако,  когда  мы  ее  достаточно  и
всесторонне обследуем, эта множественность составлЯет опЯть таки лишь единое
целое,  единую  гармонию.  ‚се  звеньЯ  имеют  отношение  между  собою,  они
существуют друг  длЯ друга; одно изменЯет  другое, ограничивает гол и т.  д.
Љак только наш  дух представлЯет себе две  соответствующие  мысли, он тотчас
замечает, что  они,  собственно, сливаютсЯ  воедино  между  собою.  Ћн всюду
находит свЯзанности в области своих мыслей; это понЯтие примыкает к тому,  а
третье поЯснЯет или подкреплЯет четвертое, и т. д. ’ак мы находим, например,
в нашем сознании мысленное  содержание:  "организм"; если мы  рассмотрим наш
мир представлений,  то  мы  натолкнемсЯ на другое содержание:  "закономерное
развитие,  рост".   ’отчас  становитсЯ  нам  Ясно,  что  эти  два  мысленных
содержаниЯ  дополнЯют  друг  друга,  что они представлЯют собою  только  две
стороны одной  и  той же вещи. ’о  же  замечаем  мы и во  всей системе наших
мыслей. ЉаждаЯ отдельнаЯ мысль есть часть одного большого целого, которое мы
называем миром наших понЯтий.
     …сли  в моем сознании возникает какаЯ-нибудь  отдельнаЯ  мысль, то Я до
тех пор  не успокаиваюсь,  пока  не приведу  ее  в  согласие с  моим  прочим
мышлением.  ’акое  обособленное понЯтие,  в  стороне от всего  прочего моего
духовного  мира,  мне  положительно невыносимо.  ќто  потому,  что Я  сознаю
существование  внутренне  обоснованной гармонии всех мыслей, сознаю, что мир
мыслей един.  Џоэтому  длЯ нас всЯкаЯ  такаЯ обособленность ЯвлЯетсЯ  чем-то
неестественным, неправдою.
     Љоль скоро нам удалось  пробить к  тому,  чтобы мир наших  мыслей носил
характер   совершенной,  внутренней  согласованности,   то   она  дает   нам
удовлетворение,  которого  требует  наш  дух.  ’огда  мы  чувствуем  себЯ  в
обладании истинной.
     ЌайдЯ истину  в полном согласии всех  существующих  у  нас  понЯтий, мы
должны будем ответить на вопрос: Ћбладает ли мышление  содержанием  и в  том
случае,   если   отвлечьсЯ  от   всей  видимой  действительности,  от  всего
чувственного мира Явлений? Ќе останетсЯ ли у нас совершеннаЯ пустота, чистый
призрак, если мы помыслим устраненным все чувственное содержание?
     Џоложительный ответ на этот  вопрос ЯвлЯетсЯ столь общераспространенным
мнением, что нам  необходимо поближе расследовать  его. Љак мы  уже заметили
выше, большей частью смотрЯт на всю систему понЯтий только как на фотографию
внешнего  мира.  Џравда,  признают,  что  наше знание  развиваетсЯ  в  форме
мышлениЯ; однако требуют от "строго объективной науки", чтобы она брала свое
содержание только извне.  ‚нешний мир должен давать материал,  вливающийсЯ в
наши  понЯтиЯ*. Ѓез  него эти  понЯтиЯ суть  пустые схемы, лишенные  всЯкого
содержаниЯ.  …сли бы не  было внешнего мира, то понЯтиЯ и идеи не  имели  бы
больше  никакого смысла, ибо  они существуют ради него. ќто воззрение  можно
было бы назвать отрицанием понЯтиЯ.  €бо оно не  имеет тогда  более никакого
значениЯ  длЯ  объективности. Ћно становитсЯ чем-то придаточным к последней.
Њир  стоЯл  бы  перед  нами  во  всем  своем  совершенстве,  если  бы  и  не
существовало никаких понЯтий.  €бо они не вносЯт в него ничего нового. ‚ них
нет ничего, что не существовало бы  и без них. Ћни  нужны только потому, что
познающий субъект  хочет воспользоватьсЯ ими  длЯ  того,  чтобы в надлежащей
форме иметь нечто, существующее уже и без того. Ћни длЯ него лишь посредники