этой важной дороге. Возникновению речных наледей в свое время пытались помешать и другими, не менее экзотическими способами. В 1915 году под Томском на расстоянии ста метров от одного из мостов в прорубях были установлены сорок чугунных котлов и в самую стужу в них четверо суток горели костры. Наледь у моста не образовалась. На североамериканской автостраде Алкан (Аляска - Канада) образование наледей предотвращается при помощи расположенного вдоль дороги парового отопления. Там же, где наледи все-таки появляются или спускаются со склонов на дорогу, их растапливают огнеметами, расходующими на это огромное количество нефти. Однако наледи, причиняющие столько хлопот людям в северных районах земного шара, карлики по сравнению с самыми большими наледями, существующими в природе. К счастью, эти ледовые исполины живут в безлюдных районах. Крупнейшие в мире наледи являются ключевыми и находятся в верховьях Яны и Индигирки. (Их называют там "тары ны".) Начало исследованиям крупных тарынов было положено петербургским географом Майделем во время его путешествия по северо-восточной Якутии в 1868-1870 годах. Тогда он обнаружил Кыра-Нехаранский тарын площадью около двадцати пяти квадратных километров и с толщиной льда до пяти метров. После этого на картах появился еще ряд гигантских тарынов. А самая крупная в мире наледь, Улахан-Тарын, была открыта совсем недавно, в 1931 году, экспедицией Наркомвода. Это была, пожалуй, одна из последних великих географических находок в истории изучения поверхности нашей планеты. Улахан-Тарын находится на реке Моме в ста пятидесяти километрах от ее впадения в Индигирку. Растаивает эта наледь полностью лишь в конце лета и то не каждый год. Размеры ее внушительные - длина двадцать шесть километров, ширина - до восьми километров, площадь - сто восемьдесят квадратных километров, объем льда - пятьсот миллионов кубометров. Одной такой наледи хватило бы, чтобы снабжать водой в течение года жителей города с населением в три миллиона человек. Кстати, в некоторых поселках Крайнего Севера, например на побережье Чукотки, водоснабжение зимой так и производится - с помощью льда. Специально подготовленные ямы - копани - с осени заливают водой; зимой они промерзают до дна, образуя таким образом ледяные водохранилища. Из этих искусственных наледей затем выпиливаются куски льда и складываются возле домов. И лежат запасы пресной воды, как дрова, до весны. До гигантских тарынов пила пока не добралась и, очевидно, в районах, богатых реками, доберется не скоро, но, когда необходимость в них появится, надо надеяться, что хоть одну из великих наледей, например Улахан-Тарын, люди не тронут. Сделают там заповедник. Все-таки наледь - это и необычайное явление природы, и зрелище. Даже маленькие, по мировым масштабам, наледи на реках Полярного Урала. ...Толстые, в несколько метров, ледяные плюхи лежат на перекатах. Когда-то зимой наледь была хозяйкой реки. Останавливала ее, выталкивала на берега, заставляла сочиться поверх льда и замерзать на нем неровными слоеными буграми. Но весной река, набравшаяся сил, решила свести с наледью счеты. Она набросилась на нее и принялась грызть. Зло и свирепо, словно торопясь отомстить за свои зимние мытарства. Прорезая лед, потоки воды проваливаются все глубже и глубже, и вот уже в наледи появились извилистые и узкие, как щели, русла, дыры, мосты, раковины. Смотришь на причудливо изглоданную рекой наледь и невольно вспоминаешь тот знаменитый ледяной дом, что был построен в Санкт-Петербурге по прихоти императрицы Анны "в лютом генваре" 1740 года. Чего только не сотворили тогда дворцовые мастера - и пушки изо льда, стрелявшие ледяными же ядрами, и ледяного слона, и настоящую парную баню в ледовом доме, но и они бы многому могли поучиться у мастерицы-природы. Ледовое побоище ...Они не слышали нашего крика и по-прежнему табанили, стараясь войти в порог с минимальной скоростью. Похоже было, что они разглядели там какую-то лазейку и теперь выруливали на нее. Я оглянулся. Петра и Рубинина рядом не было. Отстали, снимая какой-нибудь ледяной грот. А мы с Геной налетели на отмель у левого берега. Что могли мы сделать, распятые на камнях? Мы превратились в зрителей. Чтобы лучше выполнить хоть эту маленькую миссию, на которую еще были способны, мы бросили байдарку и стали карабкаться на торчавшие из воды рядом с нами большие камни. В этот момент мы выпустили из виду первую байдарку - всего на несколько секунд. Этого было достаточно... Когда мы вылезли на свои смотровые камни, байдарка Деева, развернувшись, уперлась в какую-то преграду, а незадачливый экипаж стоял рядом с ней по пояс в воде и выбрасывал на наледь вещи. Видно было, что вода переливается через борт байдарки и, значит, залила ее и еще крепче прижала к камням или льдине. Ниже виднелся довольно спокойный отрезок реки с высоким снежным обрывом слева. Надо было помогать. Мы кинулись к своей байдарке и поволокли ее через камни к левому берегу, туда, где был еще один рукав реки. Добравшись до глубокого места, мы проплыли под высоким снежным карнизом и причалили к наледи чуть пониже застрявшей байдарки. Выскочив на лед, заметили третью байдарку. Петр и Рубинин, не видя предупреждающих сигналов, решили, наверное, что все просто, и спокойно двигались вниз. Но вот они заметили Деева и Юру, копошащихся в воде возле байдарки, и резко замолотили веслами, пытаясь выгрести назад, против течения. Но было поздно. Убыстряющийся поток тянул их вниз, туда, где в камнях уже торчала одна его жертва. Не хватало им столкнуться с деевской байдаркой, получится такая каша... Но Петр сообразил, крикнул что-то Рубинину, и они рванулись вперед, поворачивая к наледи. Успеют или нет... Метрах в трех от разбросанных в беспорядке весел и мокрых вещей они вылетели на лед и, когда корму закинуло потоком, выскочили из байдарки и четко, словно делали это уже сотни раз, выдернули ее дальше, метра на два от кромки наледи. Теперь во власти реки находилась лишь одна байдарка. Вещей в ней уже не осталось, но она, залитая до краев и прижатая кормой к большому серому камню, а носом к застрявшей на отмели льдине, сидела крепко. Ясно было, что, если мы все вшестером не заберемся в воду, байдарку не вытащим. Мы стянули с себя одежду и двинулись на спасение деевской байдарки. Единственное, что в этот момент согревало, и то в основном душу - солнце. Безудержное, ослепляющее, но прохладное. Ветра почти не было, и это обстоятельство также придавало нам бодрости. А ведь мы могли вот так, посреди потока, влететь на камни и два дня назад, во время той снежной бури. Наверное, тогда мы бы уж не полезли за байдаркой, а так и оставили бы ее посреди реки. Впрочем, может быть, и наоборот. Отчаяние придает сил. Очень возможно, что мы, не раздумывая, бросились бы за байдаркой и, вытащив ее, мокрые, сразу бы поплыли дальше. Мы себя совсем ведь еще не знаем, свои возможности и пределы. Во всяком случае знаем меньше, чем эту суровую и странную реку. - Два - ноль - говорит Деев, рассматривая поврежденный кильсон (кильсоны - нижние деревянные рамы, на которых крепится весь каркас байдарки). Согнуты в дугу и три тонкие трубки каркаса - стрингеры. Байдарка, освобожденная из плена, стоит на льду среди груды вещей. Другого ущерба, кроме этого, пока не видно. Два - ноль, надо полагать, в пользу весны и Урала. Одну байдарку поток помял о камни еще по ту сторону хребта. Теперь вторая. - Три - два - поправляет Деева Рубинин.- И притом в нашу пользу. У Леши своя арифметика. Он поясняет ее - у нас всего три байдарки, а серьезные повреждения получили пока две. Он так и говорит: "Пока". И смотрит при этом на меня с Геной. Мол, гиганты. Молодцы. Теперь все зависит от вас, сохранится ли этот победный счет. Поврежденную байдарку, видимо, придется разобрать, чтобы выпрямить металлические детали каркаса и наложить шины на кильсон. Мы налетаем со всех сторон на пострадавшую посудину и начинаем отвязывать поддон и выдергивать крючки фальшбортов. Солнце свирепеет. Добралось оно наконец и до снега и начало выжимать из него соки. Вода в реке заметно прибывает. Она накатывается на наледь и растекается по ней тонким сверкающим слоем. Льдина, на которую налетели Юра и Деев, срывается с отмели и уплывает. Оттуда, где наледь прорезает правый рукав реки, то и дело доносится глухой рокот - рушатся ледовые мосты, соединяющие нас с крепким высоким берегом. Мы расположились на низком ледовом острове. Пока еще остаются два или три моста на правый берег... Вдруг раздается звук, похожий на скрип тяжелых ворот. Мы видим, что снежный обрыв за протокой напротив нашего острова медленно отделяется от берега и падает плашмя в реку. Резкий, как выстрел, удар, раскатистый грохот и густое шипение снега, поглощаемого водой. Прямо на нас от обвалившегося снежного берега идет высокая волна. - Цунами! - не то с восторгом, не то с ужасом кричит Петр. В заливчике у края наледи стоит наша с Варламовым байдарка. Она не привязана, а лишь закинута носом на выступающий из воды камень. Гена бросается к байдарке, но она, поднятая волной выше наледи, летит уже ему навстречу и, сбивая Гену с ног, мягко опускается на лед рядом с нами. Все имущество, выкинутое на лед из байдарки, тоже отлетает от кромки льдины и веером рассыпается вокруг. - Где бидон? - оглядев разбросанные вещи, спрашивает Деев.- Там, на краю, я поставил бидон с маслом... Нет бидона, но нет и Варламова. Где Варламов? Вдруг мы видим, что выкинутая на лед байдарка зашевелилась, затем наклонилась и из-под нее вылез Мальчик Гена. Как ни в чем не бывало он отряхивается и, сев на борт байдарки, начинает снимать сапог, чтобы вылить из него воду. - Отделались легким испугом - замечает Рубинин. Я думаю, что это он о бидоне. Ничего себе "легким". Килограмма три сливочного масла. Потом, когда Леша возбужденно похлопывает Гену и меня по спине и говорит, что мы, наверное, родились в рубашках, я вспоминаю - ведь там, куда упал сейчас весь снежный берег, полчаса назад, торопясь на помощь Юре и Дееву, проплыли мы с Геной. Опоздай мы, задержись где-нибудь, и прихлопнуло бы вместе с байдаркой... Выше по течению, метрах в ста от нас, тоже грохочет. Падает в реку кусок берега в несколько десятков тонн. И еще один, немного поменьше, чуть ниже нас. Наступило время рождения айсбергов. Петр вспоминает вдруг о кинокамере. Он спешит к байдарке, вытаскивает камеру из футляра и становится на изготовку на краю наледи. Ему почему-то кажется, что скоро должен обвалиться угол снежника возле скалы, но грохот раздается у него за спиной, и Петр успевает снять лишь волны, расползающиеся во все стороны от упавшей глыбы снега. Теперь он поворачивается к свежему обвалу, надеясь, что за первым последует и второй, но откалывается тот угол снежника, который он облюбовал вначале. Так он и крутится с камерой на краю наледи. Наконец, устав от тщетной охоты за обвалами, Петр прячет камеру в футляр. Вода прибывает. Приходится оттаскивать вещи и байдарки на середину наледи. Ясно уже, что часа через два вода зальет всю наледь. Нам надо успеть до этого уйти. Обвалился еще один ледовый мост через правую протоку. Остался лишь один, но и он в этом непрочном, меняющемся мире льда и снега не вызывает доверия. Особенно если проходить по нему с байдарками. Выход один - плыть вниз прямо с острова. Несмотря на то что ниже его снова начинается порог и всякие ледовые штучки. И вообще неизвестно, что дальше: метрах в двухстах за островом река круто поворачивает и все закрывает черная скала с левого берега. - Ну, поплыли.- сказал Варламов. Позевывая и заложив ладони под спасжилет, он прохаживался по нижнему краю наледи. Мне показалось, что он слишком уж неестественно демонстрирует свое спокойствие. А у меня слегка запершило в горле. Я даже подумал, отчего бы: вроде все как обычно. Река. Камни, Волны. Льдины по берегам. Только вот реку-то видно лишь метров на двести. Что там за поворотом? Пристать к берегу в случае чего вроде бы можно, а все же что там? Но главное было не в этой неприятной неизвестности, а в том, что деевская байдарка, распятая на камнях, еще стояла в глазах. Как грустное напоминание. И сами мы не отогрелись еще как следует от ледяной ванны. В общем настроение было как у вратаря после пропущенного мяча. Я тянул время. Подошел Рубинин. - Значит, нам по вашему следу? Правее того камня? - Да, сначала чуть правее. А потом резко вправо. В залив. - Вещи привязали? - спросмл Деев, не перестававший оглядывать реку в надежде где-нибудь у берега увидеть темно-синее пятно - бидон с маслом. Петр встал на изготовку с камерой. Все было слишком предусмотрено и чересчур торжественно. Мне это очень не нравилось. Провожают как космонавтов. Даже байдарку спустили за нос в воду, развернули носом вниз, и Юра сидел на корточках возле самого края наледи и, придерживая корму, терпеливо ожидал, когда же мы решимся. - Поплыли, поплыли - теряя спокойствие, стал торопить меня Гена. Мы сели в байдарку. Гена, как и условились, уперся веслом в наледь и в тот момент, когда Фатеев отпустил корму, плавно и сильно оттолкнул нос байдарки в поток. Нас отбросило точно в сбой струй обеих проток реки. Затем мы развернулись почти поперек потока, чтобы принять носом крутой вал, поднимающийся от ледяного мыса справа. А пройдя его, снова повернули носом по течению. Проплыли уже метров пятьдесят, когда я увидел, что за скалой, стоявшей на повороте, возле которой с берега так часто отваливались снежные глыбы, влево уходила протока и сразу же, метров через двадцать, исчезала. Слева была пещера. Нам некогда было ее разглядывать, так как впереди уже кипели камни и приходилось внимательно следить за рекой. Мелькнула каменистая гряда, и мы стали разворачиваться вправо, чтобы обойти торчавший посреди реки большой камень. Ниже нас по течению и чуть правее, как раз там, куда мы собирались идти, появился плывущий осколок наледи. Толстый и грузный, он вздрагивал, как поплавок при слабой поклевке, и приподнимался, задевая камни на дне. Мы не решились таранить этот осколок носом и довернули еще направо, чтобы обойти его сверху. Вдруг этот вздрагивающий кусок льда остановился и стал расти, вылезая из воды. Мы поняли, что он застрял, налетев на какой-то камень под водой, и перестали грести, но по инерции продолжали плыть поперек реки. Я раздумывал, что делать, и вдруг заметил, что мы идем прямо на застрявшую льдину, а если затабаним и остановимся, нас нанесет на торчащий из воды камень. Гена потом рассказывал, что я вначале крикнул: "Назад!", затем: "Вперед!", потом закричал, чтобы он разворачивал нос влево. Я ничего не помню, но, наверное, так и было - взгляд мой действительно метался между камнем и льдиной. Длилось все это очень недолго, секунды две или три. Потом у меня появилось такое ощущение, будто левый борт байдарки кто-то плавно приподнял. Это мы наползли боком на льдину. В следующее мгновение я уже стоял по пояс в воде и, не выпуская из рук весла, держался за байдарку. И только тут я увидел Гену, стоящего в воде рядом со мной и как-то странно съежившегося. Он глубоко вздохнул и полез из воды обратно в байдарку, наклоняя ее при этом так, что она грозила перевернуться. Я закричал и, наверное, что-то очень грубое: Гена испуганно взглянул на меня и спрыгнул с байдарки в воду. Байдарка лежала на льдине боком. Ее залило уже наполовину. Мы посмотрели, все ли вещи привязаны, и попробовали перевернуть байдарку совсем, чтобы сдернуть ее с льдины, но преодолеть напор течения не смогли, а только еще больше залили ее водой. До берега было метров пятнадцать. Тогда мы решили вытащить на камни часть вещей и весла, которые продолжали цепко держать в руках, затем вернуться и еще раз попытаться столкнуть байдарку с льдины. Отвязывая рюкзаки, вдруг увидели позади, там, откуда мы поплыли, своих. Мы совсем про них забыли... Они столпились на стрелке ледяного острова и смотрели на нас, пригнувшись, СЛОЕНО старались не пропустить ни одной подробности из того, что случилось. Прошло, наверное, не больше минуты с тех пор, как мы налетели на льдину, но мне показалось, что они стоят так, безмолвно наблюдая за нами, уже не меньше часа. Ничего себе, спутнички. Друзья-товарищи... Я заметил, что Петр нацелил на нас кинокамеру. Нашли кроликов! Я хотел уж крикнуть им что-нибудь соответствующее, но вдруг понял, что им делать-то больше нечего. Они на острове. Отрезаны от нас протоками и совершенно бессильны чем-нибудь помочь. Они не могут и плыть к нам, потому что мы загородили единственный проход между камнем и льдинами с правого берега. Не дай бог. поплывут левее камня - врежутся в пещеру. Надо следить, чтобы не поплыли. Мы услышали крики и увидели, что на стрелке остался лишь Петр, а трое побежали назад, на другой конец наледи. Мы не могли понять, что они там задумали, тем более что у нас уже окоченели ноги и было не до разгадывания всяких ребусов. Мы стали отвязывать вещи и перетаскивать их на берег. Когда делали третий заход на байдарку, вдруг услышали за спиной голоса. Все четверо были рядом. На берегу. Наверное, перелезли через правую протоку по сохранившемуся ледовому мосту. Они побежали к нам. Рубинин и Петр остановились возле выброшенных на берег вещей и стали развязывать мешки, чтобы вытащить то, что не успело намокнуть, а Деев и Юра бросились в воду. Вместе с ними мы смогли приподнять залитую водой байдарку и вытолкнуть из-под нее льдину. Цепляясь за дно, она отплыла метра на три и опять застряла. Но байдарка освободилась. Мы провели ее по воде ближе к берегу, там наклонили, вылили воду и вытащили подальше от воды на сухие камни. Повреждений больших не было, срезало лишь две петли на шпангоутах и погнуло несколько стрингеров. Увидев, что с байдаркой ничего страшного не стряслось, мы с Геной стали стягивать с себя мокрую одежду, чтобы переодеться. Мимо нас по реке пронеслись обломки льдин. Может быть, мост уже обвалился? Надо было, конечно, Петру кого-то оставить на острове у байдарок, но разве все предусмотришь! - А вот вы зря переодеваетесь в сухое - сказал Юра, что-то обмозговав.- Тебе и Дееву, раз все равно намокли, надо перебираться на остров и по одному плыть на байдарках вниз. А я и Гена залезем в реку подальше, туда, где вас набросило на льдину. В случае чего поймаем... Неплохо придумано. Наверное, Юра единственный из нас, кого острые события, которые в этот день произошли, и ледяные купания не лишили способности рассуждать трезво. Мы с Геной отжали как следует мокрую одежду и стали опять натягивать ее на себя. - А мне что делать? - смиренно спросил Рубинин. - Стой пока на мелких камнях возле берега, метрах в двадцати ниже нас. Если мы дадим трещину - бросайся в воду, хватай байдарку. Напротив нас звонко хрустнуло, загрохотало, и шумно заурчала вода, всасываясь в какую-то большую воронку. Пещера исчезла: наледь, горбатясь обломками льдин, проломила ее свод по всей длине и легла на камни. ...Мы с Деевым сидим по одному в байдарках, и каждый держится веслом за шершавый край наледи. Мы ждем, когда войдет в воду "страховая контора" - Юра, Варламов и ниже их Рубинин. Деев и я - те самые битые, за которых дают двух небитых. Оба мы сплоховали возле этого острова, зато успокоились. По крайней мере Деев совершенно спокоен. Петр занимает место на высоком камне у самой воды и уже прильнул к камере. Интересно, как это все будет выглядеть потом, когда проявится пленка? Жаль, что откуда-нибудь сверху нельзя снять и Петра. Юра машет. "Страховая контора" лезет в воду. Спустя часа два мы уже метрах в трехстах ниже, там, где река растворяется в следующей наледи, расплетается на десяток отдельных речек, одни из которых исчезают подо льдом, а другие бурлящими лентами петляют по наледи. Пытаться плыть тут - нелепость. Вообще невозможно. - Левым берегом надо обходить - предлагает Варламов - по снежнику. По самому его краю. - Нельзя, снежник нависает над рекой. И кроме того, он очень наклонный. - Прямо по наледи тогда. Волочить байдарки по льду. - Плохо. Очень бугристый лед. Много промоин и поперечных трещин, - У нас же поддоны на байдарках - говорит Деев, сторонник острых вариантов.- Надо плыть по наледи, и все. Хотя бы вот этим самым широким руслом. Мы что - и вниз будем ползти по льду и по снегу? Зачем же нам тогда байдарки? Как сани? Для вещей? - У тебя много осталось сухого? - спрашивает Петр. Мне уже легче провозгласить осторожное, но, видимо, единственно верное решение: - Обносим наледь правой стороной. По земле. Мы перелезаем с байдарками через крутой бугор, обрывающийся к реке скалой. Сверху наледь видна хорошо. Чистый голубоватый лед, заполнивший всю долину. Паутина извилистых желобов на льду. Блестки небольших луж и темные колодцы, пробитые потоками. Сверху наледь как на ладони. Словно искусно выполненная из каких-то синтетических материалов модель наледи. Через три часа мы уже далеко за наледью. Мы еще сверху просмотрели отрезок реки ниже наледи. Там река раздобрилась - подарила нам метров двести открытого и единого русла. В нем виднелись и камни, и крутые повороты, и бьющая в ледяные берега струя, но то была уже большая вода. Спустившись к реке, мы прошли вниз по течению и еще раз оглядели открытый участок. ...Приближается пасть с клыками - нависший край наледи и сосульки, свисающие чуть ли не до воды. Но препятствие это лишь для слабонервных. Там ничего не стоит отвернуть. Сам поток, наклонившись, как вираж на треке, заворачивает влево. Нависшая льдина промелькнула рядом с бортом. Теперь прямой участок. Но близко к берегам идти нельзя - острые ледяные плиты нависают над водой. Слева, чуть спереди, раздается грохот. Обвалился край ледяного берега. Волна бросает нашу байдарку вправо. Вдруг мы видим, как, вынырнув из глубины, словно живая, наперерез нам плывет льдина. Гена выставил вперед весло и ждет. Хочет от нее оттолкнуться. Льдина уже рядом, он упирается веслом в край льдины, давит на него... вдруг весло выскальзывает, и Гена, резко подавшись вбок, едва не переворачивает байдарку, успевая рукой удержаться о льдину, которая уже подползла под нас. Весло медленно скользит по льдине и тихо опускается в воду. Гена хочет встать на льдину, чтобы взять весло, но она уходит у него из-под ног, и байдарка еще дальше наезжает на льдину. Весло уплывает. Гена поворачивается ко мне и вдруг кричит: "Олени!" Там, куда он показывает рукой, высоко на берегу по снежникам, по тундре цепочкой идут олени. Впереди стада - олени с нартами. И еще несколько нарт в середине и в конце. Люди... А весло уплывает. Нам бы сползти с льдины, тогда мы сможем догнать весло. Впереди пока сравнительно тихо, но течение идет к левому берегу, и вместе с льдиной нас может затянуть под нависающий край наледи. А еще ниже шумит порог. Там наша льдина наверняка налетит на камень... Вдруг мы видим, что по берегу, по краю наледи, кто-то бежит с веслом в руках, обгоняя нас. Юра. Значит, они там, позади, заметили, что случилось, быстро причалили, и теперь Юра стремится забежать вперед, чтобы как-то помочь. Нас подносит к берегу. Юра осторожно приближается к краю наледи, дотягивается веслом до носа нашей байдарки и сталкивает ее с льдины. Подплывает Деев, и Юра сползает с высокого края наледи в свою байдарку. Мы пускаемся вдогонку за веслом. Впереди, чуть выше порога, взметнулись брызги, и до нас долетает раскатистый гул. Кажется, что-то произошло. Нам видно лишь, что река впереди нас сузилась, и там, где было все гладко, появились прыгающие макушки волн. Вверх по течению мимо нас пронеслась, как тень, едва заметная прямая волна. Наверное, ледовый обвал сразу с обоих берегов перекрыл реку, и сейчас начнет резко прибывать вода. Надо скорее причаливать. Надо вообще кончать, пока все в порядке. Тем более что по берегам в ложбинах появился редкий лиственничник. Надо кончать плавать во второй половине дня, когда солнце разогревает снег и льды и начинает демонстрировать, на что оно способно. Выбрав в узкой ложбине на высоком берегу место для лагеря и перетаскав туда байдарки, Рубинин, Гена и я отправились вниз по реке, чтобы набрать дров - мелких засохших корней и сучьев одиноких лиственниц. И посмотреть заодно, что за подарки приготовила для нас Большая Лагорта на ближайшее время. Там, откуда недавно до нас донесся гул, в реке, перегораживая ее наполовину, лежала куча снега. И виден был свежий срез на крутом берегу справа - оттуда и рухнула вся эта масса. Наверное, вначале обвал перегородил весь поток - на голых камнях противоположного берега валялись снежные комья, но затем река размыла рыхлую преграду, и она, оседая и крошась, продолжала быстро уменьшаться. Снежный обрыв, возле которого мы остановились, крутой дугой протянулся по реке метров на двести. Ниже его на обоих берегах было голо, лишь скалы и камни, но там потемневшими буграми горбатилась наледь. Издалека казалось, что она занимает все русло и вода уходит куда-то под наледь, но, наверное, и эту наледь, как и все предыдущие, прорезал ледовый канал. За наледью к реке полого спускался снежник (опасности он, слава богу, никакой не представлял), затем долина круто заворачивала на юг. Мы не могли, стоя у обвала, разглядеть, далеко ли еще тянутся по реке эти снежные обрывы и наледи. - Сходим до поворота, посмотрим, что дальше - предложил Гена. - А потом пойдем до второго поворота, чтобы узнать, что за ним? - спросил его Рубинин. Судя по всему, он уже настроил себя на то, что наледи будут тянуться до самой Оби. - Осматривать реку дальше, чем нужно, чтобы плыть по ней - добавил он наставительно - все равно что заглядывать в конец интересной книги. Я подумал, что тут уж Леша загнул. Когда река как игрушка, например в коротком походе, может быть, это и так, может быть, и стоит свои путевые впечатления распределять равномерно, но здесь нам важно знать о реке как можно больше, чтобы правильно рассчитать силы и время на оставшуюся часть похода. Я не стал спорить с Рубининым, отдал ему корни и сучки, и Гена отдал тоже. Мы сказали Леше, чтобы он нес их к костру, а сами, обогнув снежник подальше от края, пошли к повороту долины. За поворотом река была прямее, она просматривалась там километра на полтора, и на всем этом отрезке, как и предсказывал Рубинин, виднелись наледи. К следующему повороту мы не пошли: ледовых и снежных преград на реке и так хватало для размышлений и для серьезного общего разговора, который я давно уже должен был начать, но все оттягивал, на что-то надеясь. Дело в том, что настало время определить заключительную часть нашего маршрута. Собственно, маршрут у нас был давно определен - с Юньяхи по Лагорте через Урал на Большую Лагорту и вниз к Оби, но у этого маршрута было два окончания: окончание-максимум и окончание-минимум. Первое, с большим размахом, было рассчитано на выход к Оби по Сыне - по реке, берущей начало на Урале и впадающей в Обь километрах в семидесяти южнее Войкара. Чтобы попасть на Сыню с Большой Лагорты, нам надо было спуститься по Войкару до его правого притока Кокпелы, подняться в верховья Кокпелы {по воде бечевой или, если будет мешать ледоход, по прибрежным снежникам на поддонах), перевалить затем пару невысоких хребтов (используя при этом поддоны, как при переходе через Урал) и спуститься в долину реки Лапта-Пай, притока Сыни. А дальше один путь - по рекам вниз до Оби. Окончание-минимум рассматривалось в качестве запасного варианта (на случай задержки, аварии и так далее) и предполагало выход с Большой Лагорты на Обь кратчайшим путем - по Войкару. Оно требовало всего четырех дней, а спуск по Сыни - на неделю больше. Оба этих варианта заключительной части маршрута были записаны в нашем спортивном документе - в маршрутной книжке, значит, на оба из них мы имели официальное право. Дело было лишь за нами самими: по-прежнему ли, как в Москве, мы хотим пройти длинный вариант окончания маршрута и есть ли у нас в сложившейся обстановке основания рассчитывать при этом на успех. Я не знал пока, что скажут по этому поводу мои спутники, но сам-то еще не оставил мысль выйти на Сыню. Конечно, перелезть через Урал, не складывая байдарок в мешки, подняться и сплавиться по рекам, покрытым наледями - это достижение, но перевалить еще через один водораздел - уже нечто похожее на рекорд. Вряд ли в ближайшее время кто-то сможет его превзойти. Кроме того, важен принцип: перейти еще раз через хребет - это значит доказать, что байдарки на поддонах весной и в таких районах - настоящие вездеходы и нет для них никаких ограничений в выборе маршрута. Очень неплохо было бы приплюсовать к своему походу окончание-максимум, но вот вопрос: реально ли это? Я не могу упрекнуть себя и своих спутников в чрезмерной азартности при планировании похода - мы исходили из прошлогоднего опыта, из своей физической подготовленности, предполагали мы и возможность неожиданных задержек з пути, но эти наледи... Этот ветер, при котором невозможно было плыть даже по сравнительно неширокой реке... Конечно, если бы весна оказалась такой же поздней, как и в прошлом году, если бы в тундре был снег, мы бы уже подходили к Сыне. Но то все "если бы о, а на деле до контрольного срока, когда нам нужно дать телеграмму об окончании похода, осталось две недели, отпуска у всех кончаются через десять дней, а нам еще надо доехать до Москвы... Нужно решать все сегодня. Я давно тянул, а теперь пора решать. Откровенно говоря, сомнение в том, что нам удастся пройти маршрут с выходом на Сынта, появилось у меня еще на Юньяхе. когда мы увидели бесснежную тундру и кусты, затопленные водой. Сомнение отчасти прошло, когда по берегам пошли снежники, и мы стали передвигаться значительно быстрее, но потом, среди наледей на подъеме к Уралу, оно опять окрепло. И все же надежда еще оставалась, если бы не тот ветер, загнавший нас на два дня в палатки, и не наледи, начавшиеся сегодня утром. Надо было решать. Мы сидели у костра. У хорошего жаркого костра. Склоняющееся к вершинам солнце светило как раз вдоль той ложбины, где был наш лагерь, и вместе они, костер и солнце, заливали нас теплом и уютом. И хотя на огне еще булькала в ведре каша, и хоть мы были зверски голодны, от тепла нас разморило, все дремали полулежа и покорно ждали ужина. Для начала разговора о наших дальнейших планах я хотел все же изложить, что думаю сам о том, пробираться нам на Сыню или довольствоваться Войкаром. Наверное, где-то в глубине души я уже примирился с тем, что к Оби придется спускаться по Войкару; так я хотел и сказать, но в последний момент какой-то самолюбивый человек, притаившийся внутри меня, попридержал мой язык, разрешив лишь задать вопрос, что делать дальше, и предоставляя возможность присоединиться к тому, кто первым проявит благоразумие. В ответ на мою просьбу высказаться по нашим планам Деев лишь поинтересовался, сколько осталось продуктов и патронов, и, убедившись, что того и другого хватит еще на неделю, пожал плечами: мол, о чем еще говорить? Даешь Сыню! Мальчик Гена спросил, какое сегодня число, пошевелил губами, что-то вычисляя, и возвестил, что его начальник уходит в отпуск как раз через пять дней. Так что все в порядке. Юра Фатеев удивился: - Разве мы устали? Или сильно выбились из графика? Петр и Рубинин без колебаний присоединились к предыдущим ораторам. Даешь Сыню! Такого поворота я никак не ожидал. Мне даже показалось, что все сговорились, чтобы меня разыграть. Все это выглядело действительно забавно. Я всегда, возможно несколько нескромно, считал себя от природы довольно выносливым, усиленно тренировался к походу и был как будто не слабее своих спутников (а кое-кого вдобавок и моложе), но тем не менее чувствовал, что устал на этих наледях и что переход на Сыню будет уже сверх меры. А им хоть бы что, они как пионеры. Всегда готовы. В прошлом году бы такую компанию. И все же в связи с возникшей перспективой снова тянуть байдарки бечевой в глазах Петра мелькнула холодная тень. И Рубинин не так оживлен, как обычно. А Мальчик Гена выглядит просто плохо - лицо похудело, осунулось. И Юра тоже не огурчик. Лишь под Деева не подкопаешься. Он, как всегда, свеж и на все готов. И вдруг мне показалось, что я понял, в чем дело: во мне сидит тот самолюбивый человек, шепчет на ухо, чтобы не выкидывал белый флаг, не признавался в своей слабости, а у спутников моих разве нет таких же хитрых маленьких советчиков? И каждый честен перед другими, каждый знает, что если надо будет, то сможет не только дойти до Сыни, но и еще раз перелезть с байдарками через Урал. Конечно, если будет надо. Но ведь пока не было разговора о том, целесообразно ли это - после всех наледей за Уралом и на этой стороне, после того, что еще предстоит на Большой Лагорте, продолжать рваться на Сыню. Пока еще только начало разговора. А в продолжение его мне ничего не остается, как играть в открытую, то есть выступать против общего горячего желания одолеть и Сыню. И приводить существенные доводы. Сроки. Ограниченный запас продуктов. Вряд ли есть снег на перевале в бассейн Сыни. Кроме того, неизбежна новая потеря времени среди наледей, которые еще ждут нас на Большой Лагорте. Я сказал обо всем этом и замолчал. Некоторое время все тоже молчали. Затем Деев вздохнул: - Ну что же, если так, тогда придется скатываться вниз по Войкару. Рубинин, словно извиняясь, что ему приходится поддерживать меня и Деева, утешил всех: - Ничего, не огорчайтесь. Еще и на этих наледях работы хватит. - Особенно мне, чтобы отснять как следует технику их предоления - добавил Петр. Мальчик Гена и Фатеев молча кивнули, давая тем самым понять, что они присоединяются к предыдущим ораторам. Все сразу оживились и, словно подводя итоги всему походу, стали вспоминать, что было с нами до Урала. И сложнее ли та Лагорта этой, Большой. А я подумал о том, что, укуси меня какая-нибудь муха или внуши мне кто-нибудь идею, что нельзя нам возвращаться в Москву, не побывав на Сыне, вот тогда я не смог бы убедить остальных, что надо опять лезть с байдарками через горы. Нет, не смог бы. В сложном походе "вольнонаемными" своими спутниками лишь тогда легко управлять и руководить, когда произносишь вслух то, что дума-гот тобой руководимые. В прошлом году бы такую компанию... - А мы неправильно тогда поплыли - сказал Варламов, откинув в сторону пустую кружку.- От ледяного острова. Когда стукнули байдарки и искупались сами. Солнце уже завалилось за склон горы, у подножия которой наш лагерь. Сразу похолодало. И главное - ветер. Он не сильный, но холодный, северный. Хоть мы и в глубокой расщелине, ветер туда задувает и заставляет нас, кутая спальными мешками плечи, придвигаться к костру. - Надо было плыть левее большого камня. Там глубже, и даже если бы появился на реке кусок льда, отколовшийся от наледи, он там бы не застрял. - А если бы все же застрял и наткнувшуюся на него байдарку откинуло в левую протоку? К пещере? Это хорошо, когда ветер, холод, но есть костер. Особенно когда он из сухих лиственничных корней и сучьев. Больше недели не грелись мы у настоящего костра. После такого дня это в самый раз. - Отгреблись бы, наверное... Гена притих и подвинулся еще ближе к огню. Вот кто нам нужен был в прошлом году для спокойствия и мира в нашей разношерстной группе. Не молодая, симпатичная спутница, а Варламов. Простодушный и неугомонный Мальчик Гена. Каждого-то он готов выслушать, от каждого с удовольствием получит совет и разъяснение. Мальчик Гена - просто находка. И нужен нам был Юра Фатеев. С его спокойствием, деловитостью и неброской решительностью. Он как последняя ступень ракеты, включающаяся в тот момент, когда другие уже выработали горючее. Как неприкосновенный запас бодрости - пока в нем нет настоящей необходимости, его не видно, и, может случиться, он так и не проявит себя в полную силу, но если уж понадобится... - Правда, вы видели оленей? - спросил Петр.- Вот бы отснять. Это кадры! На переднем плане - байдарки, рядом - лед, буруны, желоба в наледях, а где-то вдали - олени. И оленеводы на нартах. И свет, главное, был отличный. Солнце. Петр обернулся к реке, надеясь увидеть там оленье стадо, вздохнул и пододвинул жестянку с вываренными чаинками ближе к огню. Высохнут они до хруста, и будет у него "табак". А еще Петр делал себе табак из помета куропаток. Страдает, бедный, без курева. Сколько помню я дальние походы, это обычная история. Покидая населенные места, братцы курильщики берут с собой пачек по пять-шесть на нос, мол, на первые дни, а там бросим. В середине похода действительно неделю не курят, а потом начинается изобретательство. - Подъем! - противным голосом тянул Деев. Наверное, он будил нас уже давно, потому что в голосе его чувствовалась некая монотонность. Но вдруг, заметив, что в палатках зашевелились, Деев рявкнул во всю глотку: - А ну вываливайтесь! Пришлось вылезать. Петр за вчерашний день, видимо, очень устал. Напрыгался по камням и наледям с киноаппаратом. Он выбрался из палатки последний и сел на мешок у костра весь какой-то помятый, растрепанный. - Лови - небрежно сказал Деев и кинул Петру мешочек. Петр, оживившись, схватил его, как муху, на лету левой рукой, развязал и, увидев целую пригоршню махорки, безмолвно уставился на Деева. - У оленеводов добыл. Ночью они стояли напротив наше го лагеря. Часа два назад ушли дальше. К перевалу. Петр оглядел Деева с ног до головы. - Что смотришь? Думаешь, я идиот, чтобы перебираться вплавь через реку? С Юрой на байдарке переплыли. Петр достал из кармана приготовленный на этот случай газетный листик и стал сворачивать козью ножку. Мы молчали, не спрашивали ни о чем Деева. Знали, сам все расскажет. - Из поселка Тильтим олени. Это на Сыне. Вдоль Большой Лагорты шли последние три дня. Говорят, что километ ров десять или пятнадцать еще будут наледи, а ниже - чистая река. Но с порогами. - Пороги - леший с ними. Главное, что за наледи ниже. Большие ли, сильно ли изглоданы рекой... - Есть еще два места с высокими снежными обрывами по берегам. Метров по десять и прямо к реке. Там часто бывают обвалы. Иногда при этом снегом забивает всю реку и образуются плотины. Но ненадолго. Размывает. Утешительные сведения. Особенно приятно узнать, что снежные плотины на реке держатся недолго. Недели за две, то есть к концу июня, до Оби, значит, доплывем. - Лес по реке скоро? - Настоящий, густой - километров через пятнадцать. Как раз там, где кончаются наледи. - Что пишут центральные газеты? - нетерпеливо спросил Рубинин. - Они из Тильтима лишь на неделю позже, чем мы из Москвы. - А приемника разве у них нет, какой-нибудь плохонькой "Спидолы"? Ты что, разве не видел фотографии в "Огоньке"? Из серии "На просторах Севера"? - Фотографии видел, но то, наверное, были другие оленеводы. - Оленеводы все одинаковые. Скажи просто, что ты забыл поинтересоваться тем, что творится сейчас в мире. - Ну и забыл - прямодушно сознался Деев. Байдарки у нас теперь как новенькие. Туго натянуты оболочки. Кильсоны не потрескивают на волнах. Недаром мы возились, ремонтировали их целый день. Могли бы, конечно, кончить быстрее, но мы не спешили, чтобы не было соблазна выплыть раньше времени. В часы крушения снежных и ледовых берегов. Лучше уж плыть ночью. Когда снег и лед пристынут и сожмутся от холода. Мы