ные безделицы всегда любимы публикой, а тема, я надеялся,
привлечет внимание. Мне хотелось восславить вас и одновременно... Ага! Вот
она, кажется... Хотя нет, это о бродяге-хагнитце, с которым мы познакомились
на той неделе... Вы скажете, возможно, что рондель как размер не слишком-то
подходит для эпоса... но в наши дни поэзию приходится наряжать...
подслащивать, я бы даже сказал. Невинные ухищрения помогают достичь цели. У
меня, понимаете ли, не оставалось ни гроша...
Бедняга внезапно сник. Он устало опустился на лавку, плечи его поникли,
и даже рыжий хохолок уныло обвис, а пальцы принялись с отвращением комкать
какие-то бумажки.
-- Что же, тогда я закажу вам поэму, -- заявил ему Эльрик, спускаясь по
лестнице в зал. Он ободряюще потрепал поэта по плечу. -- В конце концов,
разве вы сами не говорили мне, что самое достойное приложение сил для любого
принца -- это покровительствовать людям искусства!
Уэлдрейк просиял. Видно было, что он счастлив вновь обрести друга,
которого уже и не чаял найти в живых.
-- Должен признаться, сударь, последнее время мне пришлось нелегко.
В глазах его застыла такая мука, что альбинос не стал ни о чем
расспрашивать поэта, лучше чем кто бы то ни было понимая, что тот сейчас
жаждет лишь забвения. Тем временем Уэлдрейк, взяв себя в руки, принялся
разглаживать на колене очередную бумажку.
-- Да, вот она, эта баллада In Memoriam... увы, форма, возможно, слегка
ограниченная. Но для пародии, сударь, уверяю вас, непревзойденная! Воин
скакал одинокой дорогою смерти. И столь одинокою эта дорога была... --
Искорка былого задора вспыхнула в его взоре, но тут же погасла, точно в душе
Уэлдрейка недоставало необходимого горючего, чтобы дать ей разгореться. --
Сказать по правде, сударь, я весьма нуждаюсь в пище и питье. Я уже несколько
месяцев не ел досыта.
Эльрик поспешил заказать другу ужин, не без удовольствия наблюдая, как
тот, насытившись, вновь понемногу становится самим собой.
-- Что ни говорите, сударь, но ни один поэт не творил шедевров на
голодный желудок, хотя, согласен, за работой многие забывают о еде, но это
совсем другое дело.
Уэлдрейк развалился на лавке, поудобнее пристраивая свой костлявый зад
на деревянном сиденье, тихонько рыгнул и наконец испустил глубокий вздох,
словно лишь теперь смог поверить, что фортуна все же улыбнулась ему.
-- Я необычайно рад видеть вас вновь, принц Эльрик. И очень рад, что вы
пожелали оказать мне покровительство, как подобает истинному вельможе.
Надеюсь, вы позволите, чтобы техническую сторону вашего заказа мы обговорили
поутру? Насколько мне помнится, вы лишь поверхностно интересовались
стихосложением... вопросы рифмы и размера -- Поэтические Вольности,
Сочетания, Смешанный Размер -- все эти частности, кажется, не слишком
привлекали вас?
-- Здесь я готов полностью положиться на ваш вкус, мой друг, --
поспешил заверить его Эльрик. Он не уставал поражаться, какую симпатию
вызывает у него этот странный человечек, чей блестящий ум был настолько
углублен в себя самое, что утратил почти всякую связь с реальностью,
цепляясь лишь за константы поэтического искусства. -- Спешить нам некуда.
Буду рад, если вы согласитесь сопровождать меня в путешествии. Мы
отправимся, как только покажется подходящий корабль. А если нет -- я готов
даже прибегнуть к небольшому колдовству. ..
-- О нет, сударь, умоляю вас -- если только в самом крайнем случае.
Сказать правду, за последнее время магии мне хватило с избытком! -- Мастер
Уэлдрейк отхлебнул эля. -- Впрочем, насколько я могу судить, для вас
колдовство столь же обыденно и привычно, как для меня пекхэмский омнибус,
так что в моих интересах держаться вас и дальше. Вы, по крайней мере,
знакомы с Хаосом и его прихотями. Так что я с радостью принимаю и
приглашение, и ваш заказ. Я необычайно рад видеть вас вновь, сударь. -- С
этими словами поэт уронил голову на грудь и захрапел.
Словно малого ребенка, принц-альбинос поднял его на руки и отнес в
комнату. После чего, вернувшись к себе, продолжил до рези в глазах
вглядываться в старую карту -- где за островами большого рифа чернел
необъятный, неизученный, загадочный океан, называемый здесь Вязким Морем. Он
уже смирился с мыслью, что поутру ему придется искать лодку, чтобы посетить
все острова один за другим, и, приняв такое решение, Эльрик наконец
погрузился в сон. Разбудил его стук в дверь и бодрый голос горничной,
возвещавший, что уже без малого тысяча пятнадцать часов (таково было
странное времяисчисление в этом мире) и постоялец рискует остаться без
завтрака, если немедленно не спустится в общую залу. Есть ему не хотелось,
однако Эльрик решил, что неплохо было бы выведать у Уэлдрейка, не удалось ли
тому узнать что-то новое о трех сестрах. Каково же было его удивление,
когда, сойдя вниз, он обнаружил, что поэт декламирует зачарованным
слушателям стихи именно на эту тему -- так, по крайней мере, ему
показалось...
Старый лорд Сулис был маг именитый,
Мудрый, как ночь,
И унылый, как дождь,
И на весь мир знаменитый.
Было три замка у колдуна.
Один - на Восходе,
Другой - на Закате,
А третий -- где Землю встречает Луна.
И было три дочери у старика.
Одну звали Жанна,
Вторую - Розанна,
Имя же третьей - как трель ручейка.
У первой корона из чистого злата,
Кольцо у второй,
Ну а третья сестра -
Душою и сердцем она лишь богата.
Горничная, жена и дочь хозяина, как зачарованные, внимали певучему
голосу Уэлдрейка. Но Эльрика куда больше заинтриговали слова поэмы...
-- Доброе утро, мастер Уэлдрейк. Прекрасные стихи.
-- Благодарю вас, сударь. -- Поэт поцеловал дамам ручки и с прежней
живостью поспешил навстречу альбиносу. -- Это баллада приграничья или
откуда-то из тех мест...
-- Так, значит, написали ее не вы?
-- Затрудняюсь ответить честно, принц Эльрик. -- Усевшись напротив
мелнибонэйца, Уэлдрейк подал тому чашку с травяным настоем. -- Только мед
положить не забудьте. -- Он подвинул горшочек. -- Будет куда вкуснее... Есть
вещи, которые я и сам не знаю точно, я ли их сочинил, или просто записал,
или украл у кого-то из коллег -- хотя не уверен, найдется ли среди них хоть
один, кто превзошел бы Уэлдрейка. Поймите, я не считаю себя гением, но по
части поэтического мастерства как такового мне нет равных. К тому же я
написал слишком много. Такова моя натура и, возможно, мой рок. Умри я после
того, как издал первый том или два, я бы сейчас покоился в Вестминстерском
аббатстве.
Чувствуя, что сейчас он едва ли в состоянии выслушивать долгие и
туманные объяснения о природе этого загадочного загробного мира, Эльрик, как
уже вошло у него в привычку, попросту пропустил незнакомые слова мимо ушей.
-- Но кто он такой, этот лорд Сулис?
-- Чистой воды выдумка, насколько мне известно. Мне эта баллада
вспомнилась при виде трех очаровательных дам на этом постоялом дворе, хотя
возможно, что и три наши неуловимые сестры также сыграли свою роль. Конечно,
если я вспомню дальше слова, я вам их немедленно прочту. Но, сдается мне,
это лишь совпадение, принц Эльрик. Множественная вселенная опирается на
числа силы, а тройка издавна пользовалась особой любовью поэтов: видите ли,
с помощью трех имен очень удобно вносить перекликающиеся изменения в длинные
поэмы... именно такова природа повествовательных стихов. Увы, они понемногу
выходят из моды. Артист может считать себя превыше сиюминутных требований,
но кошелек его, к несчастью, нет. Но взгляните, что за странный корабль
вошел ночью в бухту!
Эльрик не видел никакого корабля. Отставив чашку в сторону, он вместе с
Уэлдрейком подошел к окну. Жена трактирщика с дочерью тоже высунулись
полюбоваться на загадочное судно, все в черных и желтых разводах, гордо
несущее на носу эмблему Хаоса. На мачте трепетал ало-черный флаг, посреди
которого был начертан неведомый знак никому не известного алфавита.
На носу, занимая почти всю палубу, находилось огромное сооружение,
затянутое черной тканью, -- из-за его тяжести передняя часть корабля глубоко
сидела в воде, а корма торчала над волнами. Время qt времени сооружение
сотрясали мощные конвульсии, затем все вновь успокаивалось. Невозможно было
понять, что кроется за этим пологом.
Эльрик увидел, что из каюты в носовой части судна на палубу вышел
человек и уставился, как показалось альбиносу, прямо на него. Мелнибонэйцу
не удалось вернуть взгляд, поскольку в шлеме не было видно прорези для глаз.
Перед ним был Гайнор Проклятый, а флаг на мачте, вспомнил теперь Эльрик,
принадлежал графу Машабеку. Два принца были непримиримыми противниками, как
и их покровители.
Гайнор вернулся к себе в каюту, и вскоре с борта галеры на причал
опустили сходни. Матросы с обезьяньей ловкостью закрепили трап, и на землю
сошел парнишка лет пятнадцати, разодетый в шелка и бархат на пиратский
манер, с абордажной саблей на поясе, и уверенным шагом завоевателя двинулся
в город.
Лишь когда он оказался недалеко от постоялого двора, Эльрик узнал его.
И вновь, в который раз, поразился прихотливому движению вселенских сфер
и необычайным сочетаниям миров и событий, как внутри, так и вовне измерений
Времени, что сделались возможны лишь благодаря неисповедимым путям
бесконечности.
В то же время внутренний голос предупреждал его не поддаваться
иллюзиям, ибо человек, которого он видел пред собой, вполне мог оказаться их
жертвой, быть полностью преданным Хаосу и стать игрушкой в руках Гайнора.
И все же, судя по ее внешнему виду, по тому, как она шла, с задорной
улыбкой оглядываясь по сторонам, Эльрик с трудом мог поверить, что слуге
Машабека удалось поработить ее. Это было невероятно.
Он отошел от окна к двери, чтобы приветствовать ее, но его опередил
Эрнест Уэлдрейк.
Синие глаза поэта широко распахнулись в радостном изумлении.
-- Боже мой, Черион Пфатт, одетая под мальчика! Я влюблен! Вы
повзрослели!
Глава вторая
Старые друзья и новые союзники
Со времени их последней встречи Черион Пфатт и впрямь достигла расцвета
женственности, и что-то во всех ее повадках указывало, что она действительно
вполне уверена в себе, и это не пустая бравада. Она почти не удивилась
встрече с Уэлдрейком, но глаза ее пытливо обшаривали полумрак таверны, и
лишь отыскав Эльрика, она улыбнулась.
-- Хозяин корабля поручил мне передать вам... вам, господа...
приглашение на вечер, -- произнесла она вполголоса.
-- И давно вы на службе у принца Гайнора, сударыня? -- поинтересовался
Эльрик, стараясь, чтобы голос его не выдал никаких эмоций.
-- Довольно давно, принц Эльрик... Практически с того самого дня, как
мы встретили рассвет там, на мосту...
-- А ваша семья?
Она пригладила каштановые волосы, рассыпавшиеся по шелку и кружеву
рубахи. Веки на миг опустились.
-- Семья, сударь? Именно ради них я и заключила сделку с принцем
Гайнором. Мы ищем их все это время, после великой катастрофы.
Она коротко рассказала, что Гайнор освободил ее из заточения в каком-то
далеком королевстве, где ей грозила смерть по обвинению в колдовстве. С
помощью девушки он надеялся отыскать ее дядю и бабушку, ибо был уверен, что
лишь они способны указать ему верный путь меж измерениями и привести к трем
сестрам.
-- Вы уверены, что они живы? -- мягко спросил ее Уэлдрейк.
-- Дядя и бабушка -- точно, -- отозвалась она. -- В этом я не
сомневаюсь. А малыш Коропит, как мне кажется, оказался очень далеко -- или
его скрывает от меня какая-то завеса. Но он жив... где-то там... --
Простившись с друзьями, Черион направилась в город -- купить, как она
сказала, пару безделушек.
-- Я правда, правда влюблен, -- поведал Уэлдрейк мелнибонэйцу, который,
не сдержавшись, указал другу на досадную разницу в возрасте у них с
избранницей. Поэту было уже под пятьдесят, тогда как девушке едва сравнялось
восемнадцать.
-- Это ничего не значит, когда два влюбленных сердца бьются в унисон,
-- восторженно отозвался Уэлдрейк, не зная точно, цитирует ли самого себя
или кого-то из уважаемых им собратьев по перу.
Эльрик хранил молчание, никак не отвечая на излияния приятеля, в душе
поражаясь странностям вселенной, этой поразительной сущности, которую он,
будучи магом, до сих пор воспринимал лишь на языке символов.
Он размышляет о символе Весов, Равновесия, коего некогда жаждали
достичь все философы, пока из любопытства или ради спасения души и тела не
принялись заключать союзы -- одни с Порядком, но большинство с Хаосом, как с
силой более близкой самой природе магов. Так они сами себя лишили
возможности добиться вожделенной цели... для многих назначенной с
рождения... для некоторых -- предначертанной самой Судьбой. Лишь последним
дано было понять, как они были обмануты и чего лишились.
Гайнор, бывший принц Всеобщего, понимал это лучше, чем кто бы то ни
было, ибо познал совершенство -- и утратил его.
В этот миг, закрывая за собой дверь самого обычного постоялого двора,
Эльрик осознает, что страх его изменился, превратившись в необъяснимую
решимость. Ледяное безумие охватывает его. Он ставит на кон не только
собственную судьбу, не только душу отца -- но нечто гораздо большее. С него
довольно быть жертвой обстоятельств, игрушкой слепых сил, он решает вступить
в игру между богами и сыграть с ними на равных, за себя и за своих смертных
друзей, за тех немногих, кого он любит, -- за Танелорн.
Пока это не более чем обещание, которое он дает самому себе,
неоформленное и бессвязное, -- но оно направит все его действия в будущем,
заставит презреть Тиранию Рока и волю богов, играющих его судьбой, имеющих
на него права лишь благодаря сверхъестественной силе, которой он владеет.
Отец принимал это как данность, принимал условия игры, где ставкой сделалась
его жизнь и душа, -- но Эльрик, его сын, отказывается принять ее...
Но не только это. В нем живет еще холодный гнев, ненависть к существу,
что одним небрежным жестом уничтожило стольких своих собратьев, даже не
задумываясь об этом. Гнев его направлен не только на Гайнора, но и на себя
самого. Может, именно поэтому он страшится Гайнора, ведь они так похожи!
Если верить некоторым философам, они могли бы являть собой различные аспекты
одного существа.
Потаенные воспоминания бередят душу, но он не позволяет им подняться на
поверхность. И они вновь скрываются во тьме, подобно тварям немыслимой
бездны, что внушают ужас всем, кто встретится на пути, однако сами страшатся
дневного света...
Другая часть Эльрика, которую сам он называет гласом Мелнибонэ, честит
его на все лады: к чему терять время на бесцельное самокопание! Он должен
заключить союз с Гайнором -- возможно, это даст ему силы бросить вызов
противнику и одержать победу.
И даже временное перемирие могло бы пойти ему на пользу, помогло бы
достичь определенных целей... но что потом?
Что будет, когда Ариох потребует у Эльрика то, что повелел ему найти?
Возможно ли смертному обмануть герцога Преисподней -- не говоря уже о том,
чтобы одолеть его, изгнать из своего измерения?
Эльрик сознает, что именно эти крамольные мысли владели его отцом и
привели к нынешнему печальному положению. С саркастической усмешкой он вновь
усаживается за стол, чтобы покончить с завтраком.
До вечера, пока не встретится с Гайнором, он не станет принимать
никаких решений.
Уэлдрейк бросает последний пылкий взгляд вслед исчезнувшей красавице.
Он извлекает из одного кармана пергамент, из другого -- перо, из
верхнего левого кармана жилета -- походную чернильницу и принимается за
сестину, затем за рондель, затем за вилланель...
После чего вновь возвращается к сестине...
Душа моя на крыльях мчит блестящих,
Но ей не воспарить при свете дня,
Ведь радость тайная
Луною рождена
И грезами, что ночью тешат спящих.
Не дослушав, Повелитель Руин ускользает к себе, чтобы вновь погрузиться
в созерцание карт и томительные раздумья. А Уэлдрейк делает паузу и с
глубоким вздохом принимается за сонет...
-- Или, я подумал, может быть, лучше Оду. Нечто подобное я писал в
Патни.
Златая волна колыбельку качала.
Она, убаюкана ею, дремала.
И Море втайне благословляло
Ее той Зарей, что над миром вставала.
И тихо шептал ветерок легковейный
Ей о любви моей беспредельной.
-- Добрый вечер, принц Гайнор. Полагаю, вы объясните нам, что подвигло
вас уничтожить целый народ? По крайней мере, надеюсь, ваша софистика нас
позабавит. -- Маленький поэт не сводил пламенного взора с загадочного шлема,
негодующе вздернув длинный нос и упираясь в бока кулаками. Здесь, на борту
корабля, его не сдерживал ни страх перед их загадочным хозяином, ни нормы
приличия -- ведь речь шла о гибели целой нации!
Что касается Эльрика, он больше помалкивал, стараясь держаться в
отдалении, как привык, еще будучи мелнибонэйским принцем. Прохладца в его
манерах удивляла Уэлдрейка, но вот Мунглума такое поведение друга ничуть не
застало бы врасплох, окажись он сейчас здесь, а не в Танелорне.
Альбинос всегда вел себя таким образом, когда обстоятельства принуждали
его к цинизму -- но цинизму необычному, сдобренному иными свойствами, для
которых не находилось названия. Длинные пальцы белой, как кость, руки,
покоятся на рукояти массивного рунного меча, голова надменно поднята, в
глубине алых глаз таится сумрачное выражение, которого порой опасаются даже
владыки Высших Миров. И все же он поклонился. Сделал движение правой рукой.
Уверенно взглянул в глаза за прорезью шлема -- глаза, где дымятся, сверкают,
корчатся языки адского пламени.
-- Добрый вечер, принц Гайнор. -- В голосе Эльрика была обманчивая
мягкость и одновременно острота стали, напомнившая Уэлдрейку о кошачьих
когтях, скрытых в подушечках лап.
Бывший принц Равновесия чуть склонил голову набок -- возможно, в знак
иронии -- и отозвался напевным, звучным голосом:
-- Рад видеть вас, мастер Уэлдрейк. Я лишь недавно узнал, что вы
почтите нас своим обществом. А вас, принц Эльрик, наши общие друзья твердо
обещали мне, что я смогу отыскать в Ульшинире. -- Он пожал плечами. --
Сдается мне, наша встреча -- доброе предзнаменование, и удача наконец
улыбнется нам. Или мы всего лишь ингредиенты? Яйца в омлете безумного бога?
Кстати, у меня превосходный шеф-повар. По крайней мере, мне так говорили.
К ним вышла Черион Пфатт в черном с белым одеянии из бархата и кружев,
в котором красота ее сверкала, подобно самоцвету в ларце.
Сияющий Уэлдрейк изысканно приветствовал ее, и она ответила любезной
улыбкой. Бок о бок они двинулись вслед за Эльриком и Гайнором к передней
кабине, мимо угрожающе раскачивающегося сооружения, закрытого непроницаемой
тканью, на которое, однако, ни девушка, ни принц не обратили ни малейшего
внимания.
Им был предложен ужин. И альбинос, обычно равнодушно относившийся к
гастрономическим усладам, нашел стол превосходным. Принц позабавил гостей
рассказом о своем путешествии в Араманди и Страну Мальв, где отыскал
Ксерменифа Блюхе, лучшего повара Волофара. Такое впечатление, что они вновь
оказались на званом обеде в Троллоне, позабыв обо всех своих необычайных
приключениях и проблемах -- о враждующих богах, похищенных душах и пропавших
ясновидцах, -- обсуждая достоинства суфле.
Принц Гайнор, восседавший во главе стола в резном черном кресле, обитом
багровой тканью, повернулся к Эльрику, заметив, что всегда старался
поддерживать определенные стандарты, даже в бою или командуя какими-нибудь
недоумками, как часто приходится в эти дни. В конце концов, долг каждого,
добавил он не без усмешки, удерживать в своей власти то, что еще можно
удержать, -- особенно сейчас, в преддверии Соединения, когда судьба
становится столь неподатлива...
Эльрик, почти не слушая его, нетерпеливо оттолкнул тарелку и прибор.
-- Почему бы вам не сказать прямо, принц Гайнор, зачем вы пригласили
нас сюда?
-- Если ты мне скажешь, Эльрик, почему так боишься меня, -- неожиданно
прошептал Гайнор в ответ, и холод Лимба сковал душу альбиноса.
Но тот не поддался, сознавая, что противник испытывает его.
-- Я боюсь тебя, ибо ты готов на все, лишь бы обрести смерть. А
поскольку жизнь не имеет для тебя ценности, тебя следует бояться, как всех
подобных тварей. Ведь ты жаждешь власти лишь ради этой цели и не ведаешь ни
ограничений, ни пределов в своих поисках. Вот почему я страшусь тебя, Гайнор
Проклятый. И вот почему ты действительно проклят.
Безликое существо расхохоталось, запрокинуло закованную в металл
голову; в прорезях вспыхнули и заметались безумные огни.
-- А я боюсь тебя, Эльрик, ибо ты также проклят, но ведешь себя так,
словно не ведаешь о том...
-- Я не заключал таких сделок, как ты, принц.
-- Твой народ заключил сделку за тебя! А теперь расплачивается за это:
где-то неподалеку отсюда, в мире, что ты зовешь своим родным, последних из
твоих сородичей силой сгоняют под знамена Хаоса, готовя к грядущей битве.
Правда, то будет не последний бой. Но мы идем к нему. Уцелеешь ли ты,
Эльрик? Или будешь испепелен, так что не останется и воспоминания -- и даже
стихи мастера Уэлдрейка проживут дольше тебя!
-- Позвольте, сударь! Вы уже доказали всем, что вы непревзойденный
элодей. Так останьтесь хотя бы джентльменом! -- И Уэлдрейк вновь обратил
взор к своей возлюбленной.
-- Как тебе мысль о вечной смерти, Эльрик? Ведь ты любишь жизнь так же,
как я ненавижу ее. Налги заветные желания могли бы исполниться...
-- Думаю, ты. боишься меня, Гайнор, именно потому что я отказываюсь
пойти на эту последнюю сделку, -- возразил альбинос. -- Я страшусь тебя, ибо
ты всецело принадлежишь Хаосу. Но ты страшишься меня, потому что я никогда
не буду принадлежать ему до конца!
Из-за шлема раздался негодующий звук, словно хрюкнула космическая
свинья. Затем вошли трое матросов с тамбурином, свирелью и музыкальным мечом
и затянули хором какую-то заунывную моряцкую песню. Ко всеобщему облегчению,
Гайнор поспешил отоспать их прочь.
-- Прекрасно, сударь, -- заявил Проклятый Принц, наконец взяв себя в
руки. -- Могу ли я тогда сделать вам предложение?
-- Если вы хотите предложить, чтобы мы объединили наши силы для поиска
трех сестер, -- я готов подумать об этом, -- отозвался Эльрик. -- Что
касается остального, то, полагаю, нам больше не о чем говорить.
-- Достаточно будет и первого. Я хотел поговорить с вами именно о том,
можем ли мы действовать заодно. Насколько я могу судить, всем нам нужно от
сестер что-то свое. Нас швыряет туда-сюда по вселенной волею Рока и Высших
Сил, ибо здесь замешаны интересы многих Владык. Вы согласны с этим, господа?
-- Теперь он обращался и к Уэлдрейку. Черион Пфатт откинулась на стуле. Ей,
похоже, замысел принца был известен.
Все согласно кивнули.
-- В чем-то наши интересы не совпадают, -- продолжил Гайнор, -- но, в
общем-то, нам нечего делить. Я вижу, вы того же мнения. Тогда давайте
отправимся на поиски сестер, а заодно и семейства Пфатт. И будем действовать
заодно до тех пор, пока нам это выгодно.
Так Эльрик Мелнибонэйский и мастер Эрнест Уэлдрейк приняли предложение
Проклятого Принца и согласились отплыть вместе с ним наутро. Оставалось лишь
нанять в Ульшинире нескольких матросов из числа самых храбрых или отчаянных.
-- Кстати, принц Гайнор, -- заметил Эльрик на палубе, помимо води
прислушиваясь к шорохам, шарканью и стуку, доносившимся сверху, из-под
завешенного тканью сооружения. -- Вы до сих пор ничего не сказали нам о том,
куда направляетесь. Должны ли мы довериться вам в выборе направления, или вы
скажете, на какой остров направились сестры?
-- Остров? -- Шлем Гайнора потемнел, словно в удивлении, и черно-синие
сполохи замерцали, вихрясь, на гладкой непроницаемой поверхности. -- Какой
остров, сударь? Острова нам ни к чему.
-- Так куда же тогда подевались сестры?
-- Туда же, куда направимся и мы. Хотя, я боюсь, что по пути нам их
едва ли удастся перехватить.
-- А куда направляемся мы? -- поинтересовался Уэлдрейк со вполне
оправданным нетерпением.
Шлем вновь склонился вбок, словно выражая насмешку, и музыкальный голос
отозвался с нескрываемым самодовольством:
-- Сударь, я думал, вы давно догадались. Завтра утром мы отплываем и
берем курс на Вязкое Море.
Глава третья
Странствия по Вязкому Морю; потерянный клинок
Лишь когда Ульшинир скрылся за горизонтом, а рифы еще не возникли
впереди, Гайнор Проклятый распорядился "дать ящерке немного света", и
матросы, неохотно повинуясь, скатали черную ткань, обнажив огромную стальную
клетку. В ней оказалось странное чешуйчатое существо, помесь ящерицы с
жабой. Огромные глаза навыкате растерянно мигали, ноздри подрагивали, и
длинный розовый язык трепетал в полуоткрытой алой пасти. Конечности твари
были узловатыми и мощными, точно стволы. Похоже, ей было тяжело дышать --
ящерожаба дрожала и корчилась с каждым вздохом.
Прикрытые зелеными веками глаза, похожие на черные самоцветы,
устремились на Гайнора, стоявшего на нижней палубе. Красные вывороченные
губы зашлепали, смыкаясь и разжимаясь, и хриплые горловые звуки сорвались с
них -- Эльрику понадобилось время, чтобы осознать, что звуки эти
складываются в слова.
-- Я недоволен, хозяин. Я голоден.
-- Скоро ты поешь, мой милый. Очень скоро. С усмешкой вскарабкавшись по
сходному трапу, Гайнор ухватился за прутья клетки, глядя на гигантского
ящера, размерами и весом превосходившего человека раз в пять, если не более.
Уэлдрейку совершенно не хотелось приближаться к твари. Он отступил,
вызвав смех Черион Пфатт, которая бесстрашно подошла к существу, нежно
что-то воркуя.
-- Что за жалкое создание, -- заметил Эльрик, поглядывая на ящера не
без сострадания. -- Где вы его отыскали? Или это подарок графа Машабека --
тварь, которую не стал бы терпеть и сам Хаос?
-- Кхоргах родом из соседнего мира, принц Эльрик, -- отозвался Гайнор
весело. -- Он поможет нам пересечь Вязкое Море.
-- А что лежит за ним? -- поинтересовался альбинос, наблюдая за Черион
Пфатт, которая острием меча принялась почесывать гадине пузо, на что та
отозвалась довольным хрюканьем и урчанием, не переставая, однако, жаловаться
на голод.
-- Этот Кхоргах жил в Вязком Море?
-- Не совсем, -- пояснил Гайнор. -- Но меня уверяли, что этот океан ему
знаком. Я искал его три года, пока не нашел у одних торговцев. После чего мы
отправились вдоль берега в поисках Ульшинира...
-- Мы искали вас, -- сказала Черион. -- Я знала, что вы будете здесь. А
позже почувствовала и сестер. Мне показалось, они преследуют вас. Но вы тоже
ощутили их присутствие. Я и не знала, что вы ясновидец.
-- Увы, этого дара я лишен, -- ответил Эльрик. -- По крайней мере, в
вашем понимании. Я не выбирал, где мне оказаться. Насколько я понимаю, для
всех вас прошли годы. Но для меня миновало лишь несколько дней с того мига,
как я последовал за вами в огненную бездну. Уэлдрейк странствовал не меньше
года. Так что, если мы отыщем сестер или вашу семью, они вполне могут
оказаться младенцами -- или дряхлыми стариками.
-- Не нравится мне это, -- бормочет Уэлдрейк. -- Хаос всегда был мне не
по нутру, хотя критики никогда в это не верили. Меня учили, что существуют
некие всеобщие законы, коим подчиняется все сущее. Но теперь я понимаю, что
законов этих куда меньше, да и они могут меняться по прихоти Высших Сил, и
эта мысль тревожит меня.
-- Отца это тоже тревожило, -- отозвалась Черион. -- Он всегда мечтал
жить в мире и спокойствии. Но ему не позволили даже этого. Хаос
лишил его брата, жены и сестры. Что касается меня, я смирилась с
неизбежным. Я сознаю, что живу в множественной вселенной. Меня учили, что
она подчиняется великой и нерушимой логике, у нее свои пути и меры -- но в
то же время она столь необъятна, столь разнообразна и многолика, что порой
кажется, будто правит ею слепой Случай. А значит, жизнь моя подвластна, увы,
не постоянству, обещанному Порядком, но прихотям Хаоса.
-- Как вы пессимистичны, моя любезная госпожа. -- Уэлдрейк бы огорчен
до глубины души. -- Но не лучше ли считать, что в существовании нашем все же
есть логика и смысл?
-- Поймите меня правильно, мастер Уэлдрейк. -- Девушка ласково тронула
его за руку. -- Я эту логику приняла -- но это логика силы и завоеваний...
-- Так же думали и мои предки, -- заметил Эльрик негромко. -- Они
воспринимали вселенную как игру случайностей и создали философию, призванную
упорядочить то, что видели перед собой. Им казалось, раз уж их мир во власти
непостоянных Высших Владык, то нужно добиться как можно большей власти --
стать наравне хотя бы с младшими божествами. Стать сильными, чтобы заставить
Хаос считаться с ними. Ну и что дала им эта -сила? Куда меньше,
полагаю, чем добился ваш отец...
-- Папа глупец, -- отрезала Черион, положив тем самым конец разговору.
Она отвернулась и принялась почесывать ящеру спину, не сводя задумчивого
взора с горизонта, где появились темные хребты островов -- последняя
преграда, если верить ульшинирцам, отделявшая обитаемый мир от необитаемого.
До путешественников донесся рокот прибоя, бурлившего у подножия черных
вулканических скал.
-- Я недоволен, хозяйка. Я голоден. -- Ящер посмотрел на Черион в упор,
и Уэлдрейк вдруг осознал, что у него есть соперник. Подобного смешения
эмоций -- смеха, ревности и глубокого ужаса одновременно -- ему еще
испытывать не доводилось.
Эльрик также заметил, с каким выражением смотрела тварь на Черион, и
нахмурил брови. Тревожное предчувствие шевельнулось в душе, но оно было
слишком расплывчатым. Со временем, он знал, чувство созреет, проникнет в
сознание, будет облечено в слова. А пока он улыбнулся, наблюдая за смятением
Уэлдрейка.
-- Не бойтесь, дружище. Пусть вам не достает красоты и очарования этого
удивительного создания, но умом вы явно его превосходите.
-- Вы правы, сударь. -- Поэт смеялся сам над собой. -- Хотя ум в
любовной игре зачастую мало что значит! Но пока не придумано стихотворной
формы, чтобы передать такую историю -- как человек соперничал с рептилией
из-за красавицы! О, какая сердечная боль! О, неуверенность! О, сладкое
безумие!
Внезапно он запнулся, поймав устремленный на него взгляд чудища,
которое, казалось, ловило каждое его слово.
Затем оно открыло пасть и с расстановкой проговорило:
-- Ты не получишь мое яйцо...
-- Совершенно верно, сударь. Именно об этом я и толковал моему другу.
-- С преувеличенно изысканным поклоном, поразившим Эльрика, Уэлдрейк
отправился на корму, где у него, похоже, вдруг нашлись срочные дела.
Из вороньего гнезда раздался крик впередсмотрящего, и Гайнор -- который
все это время взирал вдаль, стоя совершенно недвижимо, точно душа оставила
его, -- вдруг пробудился к жизни.
-- Что? Ах, да. Штурман. Приведите штурмана. И вот с правого борта
нижней палубы поднимается седоволосый человек, чья кожа иссечена дождем и
ветром, но давно не знала солнца, чьи глаза взирают на свет с болью и
одновременно с радостью. Он растирает запястья, на которых еще видны рубцы
от веревки. Он втягивает соленый воздух и улыбается, как будто вспоминает о
чем-то.
-- Штурман. Теперь ты можешь заслужить свободу, -- говорит ему Гайнор,
указывая на мерно вздымающийся и опускающийся нос судна, которое набирает
ход/подгоняемое ветром, и несется прямо на скалистые острова, что торчат
впереди, точно черные гнилые зубы в оскаленной пасти океана.
-- Да, могу убить нас всех и забрать с собой в Преисподнюю, --
'отзывается тот небрежно. На вид ему лет сорок пять. Волосы и борода у него
клочковатые, с проседью, взгляд серо-зеленых глаз странно пронизывающий, и
он щурится, хотя солнце осталось у него за спиной; в каждом движении сквозит
наслаждение вновь обретенной свободой. Не обращая внимания на гигантского
ящера, точно видит таких красавцев каждый день, он огибает клетку и подходит
к Гайнору.
-- Лучше бы вам выбрать парус, как только сможете! -- Штурман силится
перекричать поднявшийся ветер. -- Или разверните галеру и попробуйте зайти
еще раз. Еще немного -- и нас выбросит на скалы!
Обернувшись, Гайнор принялся отдавать приказы. Эльрик с удовольствием
наблюдал за ловкими, слаженными действиями команды. Корабль развернули так,
что парус обвис, и поспешили убрать, пока ветер не наполнил его вновь. Не
теряя времени, штурман прокричал матросам, чтобы те сели на весла -- только
так можно было пройти эти рифы на краю света.
Желтый с черным корабль медленно и осторожно двинулся вперед. Подводные
течения норовили утащить его каждый в свою сторону; галера то и дело терлась
бортами о камни, протискиваясь между базальтовыми и обсидиановыми столпами;
ветер ревел и стонал, волны обрушивались на скалы, и весь мир казался во
власти первозданного Хаоса. К полудню им удалось преодолеть лишь первую
полосу рифов и бросить якорь в спокойных водах перед второй грядой. Штурман
велел команде как следует поесть и отдохнуть. До завтра они все равно с
места не двинутся.
На другой день они вновь устремились в какофонию и сумятицу
обезумевшего моря. Штурман держался уверенно. Он выкрикивал команды, порой
сам брался за руль, порой забирался на мачту, чтобы своими глазами увидеть,
что их ждет впереди. Ясно было, что он уже не раз проходил эти рифы.
И вновь река прозрачной синевы и белый песок на дне; еще одна полоса
спокойствия -- и штурман дал им еще день отдыха.
Лишь на двенадцатый день они достигли последних рифов, и все взоры с
опаской устремились на чернью волны, подобно жирному дыму ложившиеся на
побережье из оплавленного, отполированного обсидиана. Воды Вязкого Моря
вздымались и падали с ужасающей неспешностью, с низким гулом, едва слышным
человеческому уху. В остальном же над темными медленными водами царило
абсолютное безмолвие.
-- Оно словно из холодного расплавленного свинца, -- воскликнул
Уэлдрейк. -- Это противоречит всем законам природы! -- И тут же сам пожал
плечами, словно гадая, чему же тут удивляться. -- Но как мы его переплывем?
Мне представляется, что поверхностное натяжение здесь гораздо...
Штурман, устало сидевший у бортика, поднял голову.
-- Переплыть его можно. Это доказано на опыте. Да, океан этот соединяет
многие миры, но есть мореходы, для кого он столь же привычен и знаком, как
те воды, что мы оставили позади. Смертные изобретательны и ухитряются
проникнуть куда угодно?.
-- А это море не опасно? -- поинтересовался Уэлдрейк, взирая на него с
неподдельным отвращением.
-- Весьма опасно, -- отозвался штурман, но в голосе его звучало
пренебрежение. -- Хотя некоторые, возможно, сказали бы, что когда опасность
узнаешь ближе, она уменьшается...
-- Или наоборот, возрастает, -- с чувством заметил Эльрик. Взглянув
напоследок на Вязкое Море, он ушел вниз, в их с Уэлдрейком каюту. В тот
вечер он остался там, предаваясь размышлениям, коими не мог поделиться ни с
одним живым существом, тогда как Уэлдрейк присоединился к команде,
праздновавшей успешное прохождение через рифы и набиравшейся отваги перед
дальнейшим путешествием.
Однако поэт напрасно надеялся разузнать там побольше о загадочном
штурмане, которого Гайнор взял на борт всего за несколько дней до стоянки в
Ульшинире. Не удалось ему также повидаться с обожаемой Черион. Возвращаться
в каюту ему не хотелось, к тому же он опасался потревожить Эльрика, а потому
остался на палубе, слушая, как лениво плещет вода о гладкий обсидиан и
вспоминая египетскую Книгу Мертвых и легенды о божественном лодочнике
Хароне, -- ибо Уэлдрейку и впрямь чудилось, будто он оказался на берегу
загробного океана, чьи волны лижут берега самого Лимба.
Рядом в клетке, крепко зажмурившись, спало чудовище. Оно храпело,
сопело и причмокивало толстыми пористыми губами, и в этот миг поэт ощутил
нечто сродни жалости к этому созданию, пойманному Гайнором в ловушку, как и
все остальные на корабле. Луна выскользнула из-за туч, отражаясь в чешуйках
твари, озаряя синеватым светом кожистые складки шкуры и полупрозрачные
перепонки между огромными пальцами, и, глядя на это, Уэлдрейк поразился
столь странному сочетанию уродства и красоты.
Затем он подумал о себе самом, на ум ему пришла строка, ритм, он
зашарил по карманам в поисках пера, чернил и пергамента и при свете луны
принялся сочинять поэму, полную романтических противопоставлений Поэта
Уэлдрейка и Ящера Кхоргаха -- что было отнюдь не просто, подумал он не без
самодовольства, особенно если попытаться сделать это двухстопным ямбом...
Труба гремит.
Душа болит.
Кто поздно встал -
Тот проиграл.
Это занятие так поглотило его, что лишь под утро голова поэта наконец
коснулась подушки, и он погрузился в сладостные любовные грезы.
На рассвете все, кроме Уэлдрейка, собрались на палубе. С низко
нависшего неба лениво сочился дождь. За ночь стало очень жарко и влажно.
Эльрик от всей души пожалел, что не может ходить обнаженным. Такое
впечатление, что он двигался в теплом, меду. Штурман был на носу, рядом с
ящером; казалось, они о чем-то совещаются. Затем седоволосый моряк вернулся
к Гай-нору, Черион и Эльрику, дожидавшимся под навесом, по которому с унылой
монотонностью барабанили дождевые капли. Он стряхнул воду с рукава шерстяной
рубахи.
-- Эта гадость как ртуть. Попробуйте проглотить пару капель. Вреда не
будет, но у вас это вряд ли получится: придется жевать. Ну ладно, принц
Гайнор Проклятый, мы заключили сделку и первую часть я исполнил. Теперь ты
должен вернуть то, что мне принадлежит. Ты обещал сделать это, прежде чем мы
войдем в Вязкое Море.
Взгляд серо-зеленых глаз был прикован к мерцающему шлему. Это был
взгляд человека, не знавшего страха.
-- Верно, -- говорит Гайнор. -- Так мы договорились... -- Он
колеблется, точно раздумывая, не нарушить ли обещание, но решает, что больше
выиграет, если исполнит его... -- И, разумеется, я сдержу слово. -- Он
уходит с палубы вниз, возвращается с небольшим свертком, похожим на
свернутый плащ, и отдает его штурману. На миг глаза того вспыхивают странных
огнем, рот кривится в усмешке, затем лицо его вновь становится
невыразительным. Со свертком под мышкой он возвращается к клетке и
перебрасывается еще несколькими словами с ящером. Затем принимается отдавать
команды:
-- Впередсмотрящего наверх! Гребцы по местам! Парус поднять!
Штурман уверенно расхаживает по черному с желтым кораблю -- опытный
мореход, человек недюжинного ума и способностей, такой, каким и должен быть
истинный капитан, -- он подбадривает, насвистывает, шутит со всеми, даже с
гигантским ящером, который, выбравшись из отпертой Черион клетки,
вскарабкался потихоньку на нос и улегся там на палубе, глядя, как судно
входит в узкий проход между скалами (указанный штурманом), где черные волны
встречаются с белыми и легкая пена смешивается с висящими в воздухе каплями
жидкого свинца. Нос корабля -- острый, точно бритва, на манер бакрасимов
Вильмирского полуострова, -- взрезает эту густую массу.
Теперь приказы хриплым ревом отдает ящер, а штурман передает их
рулевому, и они входят в Вязкое Море, входят во тьму, входят в мир, где от
неба, похожего на растянутую шкуру, отражаются все звуки и отголоски звуков,
и кажется, будто голоса мириадов мучеников бьются в истерзанные уши, и за их
гвалтом ничего нельзя расслышать. Они уже готовы просить принц