вно проник под кожу этого мира. Это сладкое и
одновременно тревожное чувство было хорошо знакомо Тому. Том медленно
двинулся к окну рядом с местом водителя. Окно было сплошь в трещинах.
Нагнувшись, он разглядел посредине аккуратное пулевое отверстие диаметром
около дюйма. Место водителя было заляпано кровью, тонкая кровяная пленка
покрывала также соседнее сиденье.
Том обошел машину и, повозившись немного с багажником, наконец открыл
его. Внутри тоже было море крови, но немного меньше, чем на сиденьях. И тут
Том увидел тело, втиснутое в крошечное пространство багажника. Он подошел к
двери со стороны пассажирского места, открыл ее и опустился на колени. Затем
провел пальцами по гладкой черной коже сиденья. На землю посыпались
коричневые хлопья засохшей крови. Он снова стал шарить по сиденью и вскоре
нашел у самой двери, под вспоротой обшивкой, кусочек ваты, пропитанной
кровью. Том просунул палец под обшивку и нащупал внутри округлую
металлическую поверхность.
Он с шумом выдохнул воздух и поднялся на ноги. Тело его было сейчас
необычайно легким, словно он мог бы подниматься все выше и выше, навсегда
покидая эту землю. Призрачное сияние окутало вдруг ржавые колеса, лежащие во
дворе дома напротив, и старый зеленый "седан", стоявший чуть ниже по улице.
Том поглядел на Денниса Хэндли, вытиравшего лоб белым носовым платком, и
лицо его расплылось в улыбке. Он пошел к машине Денниса -- собственные ноги
казались Тому необычайно длинными. И тут внимание его привлекло движение
там, где он вовсе не ожидал его увидеть, и Том резко повернул голову, чтобы
взглянуть на "седан", припаркованный у противоположной стороны улицы. Из
заднего окна машины на него глядело лицо Леймона фон Хайлица. Глаза их
встретились, и оба тут же поняли друг друга без слов. Фон Хайлиц приложил к
губам палец в перчатке.
Деннис Хэндли отвез своего лучшего и самого загадочного ученика домой,
время от времени неуверенно задавая ему вопросы и получая на них невнятные,
односложные ответы. Том выглядел бледным и усталым, и у Денниса возникло
странное чувство, словно он бережет себя для еще одной попытки. Когда он
попытался представить себе, в чем могла бы состоять эта попытка, перед
глазами возникла картина Тома Пасмора, сидящего перед старым "ундервудом" --
таким же, как тот, на котором Деннис печатал отчеты в конце семестра -- и
печатающего одним пальцем посередине чистого листа -- "Дело об окровавленном
сиденье". Через десять минут "корвет" свернул с Ан Дай Блумен на Истерн
Шор-роуд, и через несколько секунд Деннис уже сидел в машине один, наблюдая
за высокой плечистой фигурой Тома, движущейся к дверям дома Пасморов.
Проехав полпути до дома, Деннис вдруг заметил, что превысил предел
скорости миль на двадцать. Он чуть не сбил велосипедиста и только тогда
понял вдруг, что им движет сейчас бессильный гнев.
Недели через две Деннис встретил на обеде у Тилманов изрядно
подвыпившую Глорию Пасмор и заверил ее, что настроение Тома не вызывает
серьезного беспокойства. Это просто очередная фаза переходного возраста. И
он вовсе не пытается дорасследовать убийство сестры министра финансов, нет,
Тома вообще не интересуют подобные вещи.
10
Том Пасмор действительно провел тот вечер за пишущей машинкой. Только
это был не "ундервуд", а маленькая портативная "Оливетти", которую, вняв
настоятельным просьбам Тома, родители подарили ему год назад. Но то, что
печатал Том, было вовсе не началом любительского детективного романа. Это
было письмо, адресованное капитану Фултону Бишопу, детективу, чье имя
упоминалось в "Свидетеле". Он начал писать письмо еще до обеда, но весь
вечер переписывал и переписывал его заново. Под письмом стояла подпись:
"Друг".
Когда Том сложил письмо и положил его в конверт, было уже девять часов
вечера. Пока он печатал, дважды звонил телефон, но Том не стал прерывать
работу. Он слышал краем уха, как хлопнула входная дверь, потом отъехала
машина -- значит, дома остался только один из его родителей. Том подумал,
что у него есть прекрасная возможность выскользнуть из дома, не отвечая ни
на чьи вопросы. Но на всякий случай он все же засунул конверт с письмом
между страницами "Женщины в озере" и, взяв книгу под мышку, вышел из
комнаты.
С лестницы видно было, что в гостиной горит свет, а дверь комнаты,
находившейся с другой стороны, плотно закрыта. Тому слышны были громкие
голоса.
Он тихо двинулся вниз по лестнице, но, не успев спуститься, услышал,
как дверь библиотеки с грохотом распахнулась и на пороге, в облаке
сигаретного дыма, появился его отец.
-- Ты думаешь, я глухой? -- спросил он. -- И не слышу, как ты крадешься
по лестнице, словно монах в бордель?
-- Я просто хотел выйти ненадолго.
-- Что тебе понадобилось среди ночи на улице?
Сегодня Виктор Пасмор успел пересечь черту, за которой человек бывает
уже не просто сильно пьян, а пьян еще сильнее. Это означало, что добродушное
веселье уступило место угрюмой злобе.
-- Я должен отнести эту книгу Саре Спенс, -- он протянул книгу отцу,
который посмотрел на обложку и снова перевел глаза на сына. -- Она просила
занести ее, как только я сделаю домашнее задание.
-- Сара Спенс, -- задумчиво повторил Виктор. -- Вы были когда-то
большими друзьями.
-- Это было очень давно, папа.
-- Ну что ж... иди, -- Виктор оглянулся. В библиотеке работал
телевизор, из динамиков которого доносились крики и пальба. -- Надеюсь, ты
сделал домашнее задание?
-- Да.
Виктор подвигал челюстями, словно собираясь с мыслями, чтобы спросить
что-то еще, и снова заглянул в библиотеку, напоминавшую пещеру, освещенную
изнутри голубым светом.
-- Зайди на секунду сюда, хорошо, -- произнес он наконец. -- Я не хотел
ничего говорить тебе об этом, но...
Том последовал за отцом. Виктор подошел к столику, рядом с которым
сидел, и взял с него недопитый стакан. На экране телевизора появилась
улыбающаяся женщина, державшая в руках огромный флакон с жидкостью для мытья
посуды. Виктор сделал несколько больших глотков из стакана, сел в кресло и
стал внимательно вглядываться в телевизор.
-- Несколько часов назад у меня был странный телефонный разговор. С
Леймоном фон Хайлицом. Это говорит тебе о чем-то?
Том молчал.
-- Я жду ответа.
-- Я ничего не знаю об этом звонке.
-- Как ты думаешь, чего хотел этот старый мошенник? С тех пор, как
умерла мать Глории и мы переехали в этот дом, он не звонил сюда ни разу.
Том пожал плечами.
-- Наверное, он хотел пригласить нас на обед.
-- Насколько я знаю, Леймон фон Хайлиц никого и никогда не приглашает
на обед. Он сидит весь день в своем огромном доме и меняет костюмы, прежде
чем выйти в сад полоть одуванчики -- я знаю, потому что сам видел это -- и
единственный раз он повел себя как человек, когда передал тебе в больницу
книги, после того как ты попал в аварию. И то, на мой взгляд, эти книги
принесли тебе больше вреда, чем пользы, -- Виктор Пасмор снова поднес стакан
к губам, глядя на сына поверх его кромки, словно бросая Тому вызов.
Мальчик молчал.
Виктор опустил стакан и облизал губы.
-- Знаешь, как его называли раньше? Мистер Тень. Потому что он ведь не
существует на самом деле. С ним что-то не так. Некоторых людей все время
сопровождает дурной запах -- ты знаешь, о чем я говорю. В один прекрасный
день у тебя будет собственное дело, сынок. Я понимаю, для тебя это будет
шоком, но придется самому зарабатывать себе на жизнь. И ты должен знать, что
некоторых людей нужно стараться избегать. Леймон фон Хайлиц не работал ни
одного дня в своей жизни.
-- А зачем он звонил?
Виктор снова повернулся к телевизору.
-- Он хотел пригласить на обед тебя. Я сказал старику, что ты сам
примешь решение. Не хотелось сразу посылать его к черту. Пройдет недели две
-- и он забудет об этом.
-- Я подумаю об этом, -- сказал Том, направляясь к двери.
-- Мне кажется, ты не расслышал то, что я сказал. -- Я не хочу, чтобы
ты имел что-то общее с этим мошенником. И твой дедушка скажет тебе то же
самое.
-- Думаю, мне пора идти, -- сказал Том.
-- Запомни, что я сказал.
На улице было темно и душно. Рядом с Томом вдруг возникла из темноты
большая черная кошка Лангенхаймов по имени Коразон.
-- Кори, Кори, Кори, -- позвал ее Том и наклонился, чтобы погладить
животное по мягкой шелковистой спинке. Том почесал ее за ухом, а Коразон
подняла на него загадочные желтые глаза и пошла впереди по дорожке, гордо
подняв свой пушистый хвост. Они дошли до тротуара, и кошка остановилась
рядом с ним в круге яркого света. Том пошел в сторону Ан Бай Блумен, которая
вела в сторону Седьмой улицы, на которой жили Спенсы. Они занимали испанскую
виллу на тридцать комнат с внутренним двориком, фонтаном и часовней, которую
давно превратили в небольшой кинозал. Коразон подняла голову, и в свете
уличного фонаря прозрачные глаза ее показались Тому полными тайны. Она
плавной походкой перешла через улицу и исчезла между домами Джейкобсов и
Леймона фон Хайлица.
Том сглотнул слюну. Он посмотрел на письмо, торчащее из книги, которую
он держал в руках, потом на зашторенные окна мистера фон Хайлица. Весь вечер
перед ним маячил призрак бледного лица фон Хайлица, понимающе глядящего на
него с заднего сиденья брошенного зеленого "седана".
Том шагал по Ан Дай Блумен, через островки яркого света, напоминавшие
по форме песочные часы, пока не оказался перед красным почтовым ящиком.
Тогда он достал из книги длинный белый конверт.
Адрес, напечатанный на конверте: "Капитану Фултону Бишопу, центральное
отделение полиции, отдел расследования убийств, Армори-плейс, Милл Уолк,
район один", выглядел удивительно внушительным. Том просунул конверт в
прорезь ящика, затем снова вынул уголок письма и, помедлив несколько секунд,
решительно втолкнул его внутрь, коснувшись пальцами теплого металла. Только
теперь он отпустил конверт и услышал, как он с шелестом опустился на груду
писем, уже лежавших в почтовом ящике.
Тому стало вдруг не по себе. Он оглянулся и посмотрел на пересечение Ан
Дай Блумен и Седьмой улицы, где стояла, почти невидимая среди ветвей
растущей рядом огромной бугонвилии, деревянная телефонная будка. Том
медленно пошел вниз по улице.
Внутри будки стоял тяжелый терпкий аромат все той же бугонвилии. Том
помедлил несколько минут, проклиная себя за то, что у него никогда не хватит
смелости свернуть на Седьмую улицу и позвонить в звонок дома Сары Спенс,
затем снял трубку и набрал телефон справочной службы Милл Уолк. Оператор
сообщил ему, что на имя Леймона фон Хайлица зарегистрировано четыре номера.
Какой именно ему нужен -- на Калле Ранелах, на Истерн Шор-роуд или...
-- На Истерн Шор-роуд, -- оборвал его Том. Он запомнил номер и быстро
набрал его. В трубке дважды прогудело, а потом Тому ответил удивительно
молодой голос.
-- Возможно, я не туда попал, -- сказал Том. -- Мне хотелось бы
поговорить с мистером Леймоном фон Хайлицом.
-- Это ты, Том Пасмор? -- спросил голос.
-- Да, -- сказал Том так тихо, что сам едва мог расслышать собственный
голос.
-- Похоже, твой отец не хочет, чтобы ты принял мое приглашение на обед.
Ты звонишь из дома?
-- Нет, с улицы, из автомата.
-- Того, что за углом?
-- Да, -- прошептал Том.
-- Тогда увидимся через несколько секунд, -- в трубке раздались гудки.
Том повесил трубку автомата на рычаг, чувствуя, как растет его страх, и
вместе с тем ощущая небывалый прилив жизненных сил.
Из закрытых бутонов бугонвилии проникал наружу божественный запах,
ящерицы и саламандры носились по траве в тени большого дома.
Том вернулся на Истерн Шор-роуд и свернул налево. Внизу за домами,
ритмично разбивались о берег волны прибоя. Вслед за Томом на Истерн Шор-роуд
свернул дребезжащий конный экипаж. Серая ливрея делала кучера, сидящего на
козлах, почти невидимым, гнедые кони с холеными гривами и играющими под
кожей мускулами, напоминали близнецов. Экипаж проехал мимо Тома Пасмора, как
ни странно, почти бесшумно, словно сказочная карета из сновидения, но карета
эта казалась такой реальной, словно это не она, а Том существует во сне.
Экипаж свернул за угол и подъехал к апартаментам Редвингов.
За занавесками окон Леймона фон Хайлица мелькнул свет.
Поравнявшись с дверью, Том вдруг заколебался. Ему очень хотелось быстро
перебежать через улицу и поскорее запереть за собой дверь собственной
комнаты. На какую-то долю секунды он пожалел о том, что сделал сегодня, сидя
в машине Денниса Хэндли. В этот момент он готов был сдаться и вернуться
домой, предпочесть то, что он уже знает, страшной тайне того, что от него
пока еще скрыто. В такие моменты многие люди поворачиваются спиной к тому,
что не успели узнать: слишком велик оказывается их страх перед риском и
опасностью. Они говорят тайне "нет". Том Пасмор тоже хотел сказать "нет", но
вместо этого он поднял руку и постучал в дверь.
Конечно, делая это, он плохо отдавал себе отчет в том, что с ним
происходит.
Дверь отворилась почти мгновенно, и на пороге возникла фигура Леймона
фон Хайлица, словно ждавшего все это время, какое же решение примет Том.
-- Хорошо, -- сказал Леймон фон Хайлиц. Глаза их встретились, и только
сейчас Том вдруг понял, что старик был почти одного с ним роста. -- Очень
хорошо. Добро пожаловать в мой дом, Том Пасмор.
Он отошел в сторону, и Том переступил порог.
На секунду Том застыл от изумления не в силах произнести ни слова. Он
ожидал увидеть за дверью интерьер, привычный для богатых домов Истерн
Шор-роуд. В просторной прихожей непременно должны были быть двери, ведущие в
гостиную с диванами, столиками, креслами, возможно, роялем, за которой
располагалась обычно еще одна гостиная, поменьше и обставленная не столь
помпезно, для приема близких друзей. Еще одна дверь обычно вела в просторную
столовую, украшенную семейными портретами (хотя люди, изображенные на этих
портретах, как правило, не являлись предками хозяев дома). Сбоку должна быть
небольшая дверца, ведущая в бильярдную, отделанную панелями из ореха или
розового дерева. Еще одна дверь ведет в кухню. В доме допускалось также
наличие библиотеки, небольшой художественной галереи и даже оранжереи.
Непременным атрибутом являлась также огромная лестница, ведущая на второй
этаж, к спальням и гардеробным, и еще одна, поменьше, в конце которой
находились комнаты для слуг. Вся обстановка, персидские ковры, скульптуры и
картины в массивных рамах, словно излучающие собственный свет, обилие
драпировок, модные журналы -- все это должно было создавать впечатление
роскоши, на которую не поскупились потратить огромные деньги.
Дом Леймона фон Хайлица не имел ничего общего с остальными домами на
Истерн Шор-роуд.
Сначала Тому показалось, что он попал на склад, приглядевшись, он
понял, что перед ним некое странное сочетание мебельного магазина, кабинета
и библиотеки. Прихожая отсутствовала, большую часть перегородок снесли, так
что входная дверь открывалась в одну огромную комнату, в которой стояло
великое множество ящичков для картотеки, несколько письменных столов, на
некоторых из них валялись в беспорядке книги, на других же -- ножницы, клей
и газетные вырезки. Диваны и кресла стояли почти в полном беспорядке по всей
комнате и были по большей части завалены газетами. То здесь то там
попадались старинные торшеры и низкие лампы, которые используют обычно в
библиотеках. Одни из них горели ярко, как звезды, другие светились
загадочным приглушенным светом. В дальнем конце этой удивительной комнаты,
вплотную к стене, отделанной панелями из красного дерева, красовался большой
обеденный стол в стиле "шератон", покрытый льняной скатертью. На столе рядом
со стопкой книг стояла открытая бутылка красного бургундского.
Приглядевшись, Том заметил рядом со столом стеллаж с книгами, и только тогда
понял, что по крайней мере четверть комнаты заставлена книгами, которые
находились в высоких деревянных стеллажах, поднимавшихся до потолка. Перед
стеллажами стояли библиотечные стулья, кожаные диваны или журнальные столики
с бронзовыми лампами под зелеными абажурами. Стены книг перемежались теми же
деревянными панелями, что виднелись за обеденным столом. На этих узких
промежутках стены висели картины. Том узнал в одной из них пейзаж Моне, а в
другой -- танцовщицу Дега. (Там висели также не узнанные Томом картины
Боннара, Вюлларда, Поля Рэнсона, Мориса Дени и карандашный рисунок Джо
Брейнарда с изображением цветов).
Куда бы ни падал его взгляд, везде Том видел что-нибудь новое. На одном
из столов стоял огромный глобус на подставке, возле шкафчика с картотекой --
велосипед какой-то сложной, не вполне понятной конструкции, между двух
других шкафчиков качался гамак. На огромном столе в дальнем конце комнаты
стояла самая впечатляющая стереосистема, которую Тому приходилось видеть. В
каждом углу комнаты виднелись высокие стереоколонки.
Изумленный всем увиденным, Том повернулся к мистеру фон Хайлицу,
который стоял, скрестив руки на груди, и дружелюбно улыбался, глядя на
мальчика. На Леймоне фон Хайлице был голубой льняной костюм с двубортным
жилетом, бледно-розовая рубашка, темно-синий шелковый галстук и
бледно-голубые перчатки, застегивающиеся на запястьях. Его седые волосы,
зачесанные назад, были по-прежнему густыми, но на лице появилась сеть
морщинок, которых не было несколько лет назад, когда он приходил в больницу.
Том подумал, что пожилой джентльмен выглядит безукоризненно и в то же время
немного по-дурацки. Затем он подумал, что подобрал неверное слово -- нет,
Леймон фон Хайлиц вовсе не выглядел по-дурацки, весь его облик был полон
скрытого достоинства. Он и не мог быть другим. Он всегда был именно таким.
Он был...
Том открыл было рот, но тут же понял, что не знает, что сказать.
Морщинки вокруг рта и вокруг глаз фон Хайлица стали глубже. Он улыбался.
-- Кто вы? -- наконец выдавил из себя Том.
Старик поднял подбородок с таким видом, словно ожидал от Тома большего.
-- Я думал, что ты знаешь -- после того, что видел сегодня утром, --
сказал он. -- Я -- любитель преступлений.
Часть четвертая
Мистер Тень
11
-- Конечно, это звучит немного абсурдно, -- произнес Леймон фон Хайлиц
несколько минут спустя. -- Правильнее, пожалуй, будет назвать меня
детективом-любителем, который увлекается расследованием убийств, но у меня
есть кое-какие претензии к подобной формулировке. Я не могу назвать себя
частным детективом, потому что давно уже не получаю деньги от клиентов. К
тому же меня интересует только один вид преступлений. Глупо было бы
отрицать, насколько силен этот интерес -- мною владеет настоящая страсть, --
но эта страсть -- мое личное дело...
Том отхлебнул кока-колы, которую фон Хайлиц налил для него в бокал из
такого тонкого хрусталя, что он казался почти невесомым.
Мистер фон Хайлиц сидел, слегка наклонившись вперед, на стуле возле
обеденного стола. Спина его была абсолютно прямой, а в руке, затянутой в
перчатку, старик вертел такой же бокал, как у Тома.
-- Ты в чем-то похож на меня, -- произнес он странным, дрожащим
голосом. Том подумал, что у сидящего напротив человека очень добрые глаза.
-- Ты помнишь нашу встречу, когда ты был еще ребенком? Я не имею в виду те
времена, когда гонял тебя и других мальчишек со своей лужайки, хотя по этому
поводу хочу сказать тебе, что я просто не мог позволить...
-- Чтобы мы заглядывали в ваши окна?
-- Именно так.
-- Потому что, придя домой, мы стали бы говорить о том, что увидели? А
вы считали...
Фон Хайлиц ждал, пока Том закончит фразу. Но Том явно не мог найти
нужные слова, и старик сделал это за него:
-- Что моя репутация в этом районе и так оставляет желать лучшего?
-- Что-то в этом роде, -- пробормотал Том.
Мистер фон Хайлиц снова улыбнулся.
-- Тебе никогда не казалось, что люди часто принимают воображение за
ум. А воображение неизменно приводит... -- Он вдруг запнулся и поднял бокал.
-- Что ж, теперь ты, по крайней мере, знаешь, почему я стал известен в
округе как человек злой и брюзгливый. Но мне интересно, помнишь ли ты нашу
самую первую встречу, когда я обратил внимание именно на тебя. Это было в
важный для тебя день.
Том кивнул.
-- Вы пришли ко мне в больницу и принесли книги, -- он улыбнулся. --
Про Шерлока Холмса. И "Убийства на улице Морг".
-- Мы виделись и раньше, но сейчас это неважно, -- прежде чем Том успел
его о чем-то спросить, фон Хайлиц заговорил снова. -- И, конечно, мы
виделись сегодня днем. Ты ведь знаешь, кто убил мисс Хасслгард?
-- Ее брат.
Мистер фон Хайлиц кивнул.
-- И, конечно же, она сидела на пассажирском сиденье "корвета", когда
он это сделал.
-- И положил ее тело в багажник, потому что ему надо было доехать до
Уизел Холлоу, -- подхватил Том, -- а Марита была такой крупной, что
кто-нибудь мог бы увидеть труп в окно машины. Хасслгард родился в Уизел
Холлоу, не так ли?
-- И как ты все это вычислил?
-- Мне помог "Свидетель", -- ответил Том. -- Я давно уже обо всем
догадывался, но сегодня утром вспомнил: в одной из статей говорилось, что
Хасслгард ходил в...
-- Школу Зиггурата. Очень хорошо.
-- А кто та женщина, которая спрятала деньги по его просьбе?
-- Это была его тетушка.
-- Я думаю, Хасслгард украл -- растратил, как вы это называете, -- эти
деньги. Или получил их в качестве взятки...
-- ...и Марита узнала об этом...
-- Она наверняка видела, как он брал деньги, и поэтому считала, что
тоже имеет на них право.
-- ...и потребовала половину или какой-то процент, а брат предложил ей
сесть в машину...
-- Или она сама уселась на сиденье и потребовала, чтобы он отвез ее
туда, где прячет деньги.
-- А Хасслгард нагнулся к окошку со стороны водителя и выстрелил Марите
в голову. Потом закрыл окно и прострелил его, чтобы все решили, что Марита
была за рулем. А тело положил в багажник и поехал в Уизел Холлоу. Там он
бросил машину и вернулся домой. А неделю спустя пожилая женщина была убита
из-за этих денег.
-- И деньги конфисковало правительство Милл Уолк, так что теперь они
снова попадут к Фридриху Хасслгарду, министру финансов.
-- А чего вы ждали там сегодня днем? -- спросил Том.
-- Смотрел, кто придет к брошенному "корвету". Фридрих Хасслгард
обязательно должен был появиться там, чтобы выковырять из дверцы первую
пулю.
-- И что бы вы сделали, если бы он пришел?
-- Просто наблюдал бы за ним.
-- И пошли бы после этого в полицию?
-- Нет.
-- И даже не написали бы туда обо всем, что видели? Фон Хайлиц склонил
голову на бок и посмотрел на Тома так, что мальчик сразу почувствовал себя
неуютно. Взгляд старика словно проникал в самую глубину его мозга, читая все
его тайны и секреты.
-- Ты написал Фултону Бишопу, не так ли? Том удивился, заметив, что
старик смотрит на него с нескрываемым раздражением.
-- А что? Что я сделал не так?
-- Что твой отец сказал тебе обо мне? -- вдруг резко спросил фон
Хайлиц. -- Когда сообщил, что я звонил? Ведь он наверняка не посоветовал
тебе со мной общаться?
-- Да... действительно не посоветовал. Сказал, что лучше вас избегать!.
Сказал, что вы приносите неудачу, и еще -- что раньше вас называли "Мистер
Тень".
-- Это из-за моего имени.
Том судорожно пытавшийся сообразить, что вдруг вызвало неудовольствие
пожилого джентльмена, не понял последней фразы.
-- Ты слышал о Леймоне Крэнстоне? -- спросил фон Хайлиц. Том удивленно
поднял брови.
-- О, Боже, -- вздохнул старик. -- Давным-давно, почти в доисторические
времена, Леймон Крэнстон был героем радиосериала под названием "Мистер
Тень". Но твой отец имел в виду совсем не это, когда не советовал тебе со
мной общаться. -- Старик пригубил вина и снова с недовольным видом посмотрел
на Тома. -- Когда мне было двенадцать лет, моих родителей убили. Жестоко
убили. Вернувшись из школы домой, я обнаружил их трупы. Отец лежал в своей
комнате. В него выстрелили несколько раз, и там было просто море крови. Мать
настигли в кухне возле задней двери. Она, очевидно пыталась убежать. Я
подумал, что мать, возможно, еще жива, и перевернул ее тело. Руки мои тут же
оказались в крови. Ей выстрелили в грудь и в живот. Пока я не перевернул ее
тело и не увидел, что с ней сделали, я не замечал огромной лужи крови на
полу.
-- Убийц нашли?
-- Я нашел их спустя много лет. А тогда этот дом закрыли, а я
отправился жить к дяде и тете, пока полиция расследовала убийство родителей.
Ты вряд ли знаешь, что мой отец был министром внутренних дел в правительстве
Дэвида Редвинга сразу после того, как Милл Уолк получил независимость. Он
был очень важной персоной. Не такой важной, как сам Дэвид Редвинг, но тоже
очень важной. Поэтому следователи старались вовсю. Но расследование быстро
зашло в тупик. Словно желая загладить неспособность найти и покарать его
убийц, отца наградили посмертно Медалью доблести Милл Уолк. Она лежит у меня
где-то здесь, в ящике одного из письменных столов -- могу как-нибудь
показать тебе. -- Теперь фон Хайлиц смотрел не на Тома, а словно куда-то
внутрь себя.
-- Я ждал почти десять лет, -- наконец произнес он. -- Я унаследовал
этот дом и все, что в нем было. Закончив Гарвард, я приехал сюда жить. У
меня было достаточно денег, чтобы не беспокоиться о них до конца жизни. И я
никак не мог решить, чем же заняться дальше. Я мог бы открыть свое дело.
Если бы я был другим человеком, я бы попробовал себя на ниве политики. В
конце концов мой отец ведь был местным святым, мучеником от политики. Но у
меня была другая цель, и я посвятил себя ей целиком и полностью. Я быстро
обнаружил, что полиции мало что удалось выяснить по поводу убийства
родителей. Тогда я решил воспользоваться единственным, чтобы было мне
доступно, -- газетами. Я достал полную подшивку "Свидетеля". Я досконально
изучил все, что произошло в то время, -- передачу собственности, сделки,
связанные с землей, сообщения о прибытии теплоходов, репортажи из залов
суда, некрологи. У меня было столько материала, что пришлось переделать
интерьер дома, чтобы было где все это хранить. Я искал в газетах схему,
которую не мог найти никто, кроме меня. И спустя три года я начал находить
то, что искал. Это была самая утомительная и самая безнадежная работа из
всех, что мне приходилось делать. Но она принесла мне настоящее
удовлетворение. Я чувствовал, что не просто расследую убийство родителей, а
спасаю собственную жизнь. Наконец внимание мое сосредоточилось на одном
человеке. Это был бывший сотрудник секретной полиции, который ушел на покой,
когда это ведомство было распущено. У него были дома на острове и в
Чарльстоне, поэтому он часто уезжал с Милл Уолк. Человек, убивший моих
родителей, выглядел вполне обыкновенно. Вполне сошел бы за дельца,
заработавшего на спекуляциях собственностью столько денег, что мог позволить
себе посвятить остаток жизни игре в гольф. Сначала я думал, что должен убить
его, но быстро понял, что убийца из меня не получится. Я вернулся на Милл
Уолк и поделился результатами своего расследования с министром национальной
безопасности Гонзало Редвингом, который был когда-то другом моего отца.
Неделю спустя убийца вернулся на остров, чтобы принять участие в заседании
благотворительного комитета, и был арестован прямо в порту. Его судили,
приговорили к смерти и вскоре повесили. -- Мистер фон Хайлиц повернулся к
Тому, но тот не мог разглядеть выражения его лица. -- Наверное, это должно
было стать для меня моментом триумфа. Я понял наконец, кто я есть. Понял,
чему должен посвятить жизнь. Я был детективом-любителем -- любителем
преступлений. Но вскоре мой триумф обернулся моим позором. За те месяцы, что
прошли между арестом и казнью, убийца, казалось, ни на секунду не раскрыл
рта. Он умудрился обвинить отца в его же собственном убийстве.
-- Как это? -- удивленно спросил Том.
-- Конечно же, он не утверждал, что отец хотел, чтобы его убили. Этот
человек рассказал, что мой отец был связан с преступной организацией,
действовавшей на острове в период борьбы за независимость. Он был активным
участником всех их махинаций. Они наживались на перераспределении налогов и
доходов от торговли сахаром, на строительстве дорог и вывозе мусора, на
водном транспорте, банках и крупных проектах, которые осуществлялись в то
время. И во всех этих чудовищных злоупотреблениях участвовал мой отец. Если
верить убийце, он попытался надуть членов организации, хотел уменьшить их
долю в доходах, и они наняли этого человека, чтобы он убил отца. Все должно
было выглядеть как попытка ограбления.
-- Но кто именно его нанял?
-- Он так никогда и не узнал этого. Они публиковали свои инструкции в
отделе частных объявлений "Свидетеля", а деньги переводили на счет в
швейцарском банке. В общем, убийца обвинял во всех смертных грехах высшие
чины правительства Милл Уолк, и чем больше он говорил, тем большую ярость
это вызывало -- он явно пытался обвинить весь белый свет, чтобы хоть немного
уменьшить собственную вину. О секретной полиции, в которой он служил, давно
ходили самые нелестные отзывы, поэтому ее и распустили вскоре после
предоставления независимости. После того, как опубликовали все признания
убийцы, против него ополчились все -- даже те, кто считал, что во всех его
историях есть доля правды. Исповедь этого человека обернулась против него.
Мне тоже досталось, как человеку, действия которого повлекли за собой его
арест.
-- Тогда почему?
-- Почему я веду на склоне лет такой странный образ жизни? Почему
недоволен тем, что ты написал письмо капитану Бишопу?
-- Да, -- кивнул Том.
-- Прежде всего я хочу знать, подписал ли ты свое письмо? Том покачал
головой.
-- Так это была анонимка? Умный мальчик! Только не удивляйся, если
полиция не предпримет никаких шагов. Ты знаешь то, что знаешь, и этого
достаточно.
-- Но ведь, получив письмо, полиция наверняка захочет повнимательнее
осмотреть брошенную машину. А когда они найдут вторую пулю, то сразу поймут,
что Хасслгард сказал им неправду.
-- Капитан Бишоп и так знает, что он сказал неправду.
-- Не может быть!
-- Вскоре после казни убийцы моего отца я обнаружил, что, кроме одной
небольшой детали, все, что говорил этот человек, было правдой. Убийство
моего отца заказал кто-то из высших чинов правительства Милл Уолк. Коррупция
стала фактом жизни нашего острова.
-- Да, но это было много лет назад, -- сказал Том.
-- Около пятидесяти лет назад. С тех пор на Милл Уолк изменилось
многое, очень многое. Но Редвинги по-прежнему имеют огромное влияние.
-- Но они больше не члены правительства, -- возразил Том. -- Они
занимаются бизнесом или просто ведут светскую жизнь. Некоторые из них
способны только гонять на автомобилях и устраивать вечеринки, а другие
настолько респектабельны, что вся их жизнь состоит из походов в церковь и
сбора денег на благотворительность.
-- Таковы наши лидеры, -- сказал старик, загадочно улыбаясь. --
Посмотрим, что будет дальше.
Несколько минут спустя Леймон фон Хайлиц встал из-за стола и подошел к
одному из ящичков с картотекой. Том услышал, как он выдвигает металлический
ящичек.
-- Ты был когда-нибудь на озере Игл-лейк? -- крикнул мистер фон Хайлиц.
Из-за стопки газет, лежавшей на шкафчике, мальчику видна была только макушка
пожилого джентльмена.
-- Нет, -- крикнул Том в ответ на его вопрос.
-- Возможно, тебя заинтересует вот это, -- старик появился из-за
шкафчика, держа под мышкой книгу в кожаном переплете. -- У меня есть
охотничий домик на Игл-лейк. Конечно же, он принадлежал еще моим родителям.
Мы проводили лето "на севере", как говорят на Милл Уолк. Так было в детстве.
Вернувшись из Гарварда, я тоже бывал там, -- он положил книгу на стол рядом
с Томом и встал, склонившись, у него за плечом. Фон Хайлиц положил
указательный палец на кожаную обложку, и, подняв глаза, Том увидел, что
старик улыбается. -- То, как ты говоришь, как ты чувствуешь, насколько я
понимаю твои чувства, ведь ты не описал и половины того, что происходит у
тебя в голове, -- все это напомнило мне об этом деле. Это был третий или
четвертый раз, когда я использовал свой метод, чтобы установить личность
убийцы, и, наверное, первый раз, когда сделал свои наблюдения достоянием
общественности.
-- А сколько всего дел вы расследовали? -- неожиданно заинтересовался
Том.
Фон Хайлиц положил руку ему на плечо.
-- Я давно потерял и счет. Думаю, более двухсот.
-- Двухсот! И сколько же из них вы раскрыли? Старик не стал прямо
отвечать на этот вопрос.
-- Когда-то я провел очень интересный год в Новом Орлеане, расследуя
серию отравлений среди преуспевающих бизнесменов. В результате меня тоже
отравили, но я принял меры предосторожности и успел принять необходимую дозу
противоядия, -- фон Хайлиц чуть было не рассмеялся, взглянув на выражение
лица Тома. -- Правда, противоядие, к сожалению, не спасло меня от недельного
пребывания в больнице.
-- Вы пострадали всего один раз? -- спросил Том.
-- Однажды в меня стреляли -- попали в плечо. Четыре раза приходилось
стрелять мне. В штате Мэн здоровенный громила сломал мне руку, когда я
фотографировал "мерседес-бенц", спрятанный в сарае за его домом. Еще двое
мужчин бросались на меня с ножами -- один в нескольких кварталах от того
места, где мы виделись с тобой сегодня днем, другой в отеле под названием
"Коссад Киз" в Бейкерсфилде, штат Калифорния. Однажды меня здорово избил
человек, прыгнувший мне на спину в одной из узеньких улочек близ
Армори-плейс, рядом с отделением полиции. А в городе Форт Уорт, Техас, один
сенатор, убивший около дюжины проституток, чуть не угробил меня, ударив по
затылку молотком. Он проломил мне череп, но я успел выписаться из больницы и
прийти посмотреть на его казнь.
Фон Хайлиц потрепал Тома по плечу.
-- Иногда бывает грустно обо всем этом вспоминать.
-- А вы убивали кого-нибудь.
-- Я убил одного-единственного человека -- того, который сломал мне
руку. Это было в сорок первом году. В конце любого расследования меня обычно
одолевает депрессия, но в тот раз было хуже всего. Я вернулся на Милл Уолк с
загипсованной рукой и месяца два отказывался отвечать на телефонные звонки и
выходить из дому. Я почти ничего не ел. Это было что-то вроде нервного
срыва. В конце концов я сам отправился в психиатрическую клинику и провел
там еще два месяца. "Почему вы всегда носите перчатки? -- спросил меня
доктор. -- Неужели этот мир кажется вам настолько грязным?" Я, помню сказал
ему: "Я и сам такой же грязный, как этот мир. Может, это я не хочу
загрязнять его своими прикосновениями". Однажды я поймал в зеркале свой
взгляд и был поражен тем, что увидел, -- передо мной было лицо взрослого
человека, которым я успел стать незаметно для самого себя. Скоро депрессия
потихоньку отпустила меня, и я вернулся сюда. А потом постепенно стал
отказываться от дел, которые требовали выезда на континент. Через какое-то
время скандал, связанный с убийцей моего отца, забылся, и я стал жить
спокойно. Старик снял руку с плеча Тома и потянул к себе спинку его стула,
чтобы заглянуть мальчику в лицо. -- Несколько лет назад я увидел тебя в
весьма неожиданном месте. И сразу понял, что когда-нибудь мы встретимся и
между нами состоится такой вот разговор.
Фон Хайлиц быстро обошел вокруг стола и сел на свое место.
-- Я хотел показать тебе первые страницы этой книги, а вместо этого
заболтался над самым твои ухом, -- сказал он. -- Посмотри же, что там
внутри, пока ты не заснул совсем.
Но Тому меньше всего хотелось сейчас спать. Он молча смотрел на
сидящего напротив Леймона фон Хайлица, рука которого, затянутая в перчатку,
медленно открывала кожаный переплет. Старик выглядел осунувшимся, черты его
лица казались при мягком свете ламп как никогда благородными, седые волосы
отливали серебром. Том вдруг осознал наконец в полной мере, что перед ним --
вовсе не тень, а реальная личность. В нескольких ярдах от него сидел немного
высокомерный, слегка поблекший и ставший ниже ростом в результате прожитых
лет, великий детектив, человек, фигура которого стоит за тысячами романов,
кинофильмов и театральных пьес. Он не выращивает орхидеи, не впрыскивает
себе семипроцентный раствор кокаина, не произносит фразы типа: "Властители
Афин!". Это просто старик, который редко выходит из дома. И всю жизнь Тома
он жил в доме напротив.
Книга, лежавшая на столе, представляла собой более элегантную версию
его альбома с газетными вырезками. Том прочел на странице слева огромный
заголовок: "Исчезла из дома". Ниже следовал подзаголовок, набранный шрифтом
поменьше: "Джанин Тилман, постоянно проживающую на Милл Уолк, последний раз
видели в пятницу". Ниже следовала фотография эффектной блондинки в меховой
шубе, выходящей из экипажа, запряженного четверкой лошадей. Волосы ее были
зачесаны назад, а шею украшало бриллиантовое ожерелье. Женщина казалась
богатой и холеной, она явно позировала для фотографии -- широкая улыбка
выглядела неестественно. Том сразу понял, что Джанин Тилман сняли в момент
прибытия на благотворительный бал. Она напоминала его мать на старых
снимках, сделанных в те времена, когда та была еще Глорией Апшоу, активным
членом молодежной организации Милл Уолк. Том посмотрел на дату --
семнадцатое июня двадцать пятого года.
-- В тот год я приехал на Игл-лейк шестнадцатого июня, -- сказал Леймон
фон Хайлиц. -- Джанин Тилман была первой женой отца нашего соседа, Артура
Тилмана. Она исчезла в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое. Артур обнаружил
отсутствие жены, когда заглянул утром в ее спальню. Он послал людей по
соседям, чтобы выяснить, не заезжала ли Джанин вечером к кому-нибудь из них,
и узнал, что никого не видел ее с обеда у Лангенхаймов, который они давали
за день до этого. Артур прождал жену весь день шестнадцатого июня, а потом
сел на лошадь и поскакал в полицию ближайшего городка. Обрати внимание.
Поначалу газетные статьи ничем не отличаются от обычной шумихи вокруг
богатой женщины. Про эту молодую пару давно ходили слухи, что они спят в
разных спальнях. -- Фон Хайлиц ткнул пальцем в следующую страницу. -- Вот
это напечатали в тот день, когда я приехал. Артур Тилман сидел у меня на
крыльце, а рядом лежал его любимый сеттер. Он знал, что я должен приехать, и
сказал слугам, что сам выйдет прогуляться с собакой. Артур был человеком
грубым и невоспитанным. Я еще не успел вылезти из экипажа, а он уже объявил
мне, что я просто обязан помочь ему найти жену. -- Заголовок следующей
статьи гласил: "Происшествие выглядит все более таинственным". -- Сказал,
что прежде чем вернуться на Милл Уолк, я должен заехать в их дом в Майами, и
вообще мне не следовало никому сообщать о своем приезде. Он считает
полицейских Игл-лейк не компетентными, но не хочет, чтобы все знали о том,
что он меня нанял. "Вы ведь мистер Тень, -- Артур старался изо всех сил
говорить потише -- обычно он почти кричал на собеседника. -- Вот я и хочу,
чтобы вы, черт побери, вели себя как настоящая тень. Быстро найдите ее и
сообщите об этом мне. Я хочу, чтобы вся эта шумиха поскорее затихла". Он
заплатит столько, сколько потребуется. Затем Артур удивил меня -- ему вдруг
пришло в голову извиниться за то, что он лишает меня отпуска. Я сказал, что
мне не нужны его деньги и я никуда не уеду с Игл-лейк, но готов посмотреть,
чем могу быть полезен на месте. Артура не очень обрадовал такой ответ, но он
не стал особо возражать. Мне сразу показалось, что он почти уверен: Джанин
находится где-то рядом. В любом случае он успел уже пожалеть, что поднял
панику, обратившись в полицию. Из-за всех этих продажных писак он не может
высунуть носа из своего охотничьего домика -- не стоило даже ме