н.
-- Чтобы убрать меня с Милл Уолк.
-- А теперь скажи, что ты делал, когда в тебя выстрелили через окно?
-- Я разговаривал, -- все похолодело внутри у Тома, прежде чем он успел
осознать до конца пришедшую ему в голову мысль. Горло его сжалось, и
появилось такое чувство, словно ему нанесли удар в солнечное сплетение.
Фон Хайлиц кивнул и наклонился вперед. Сейчас он напоминал Тому
сочувственно глядящую на него ворону.
-- Значит, мне не надо ничего тебе объяснять, -- сказал он.
-- Нет, -- ошеломленно произнес Том. -- Этого не может быть. Ведь я же
его внук.
-- Разве он велел тебе возвращаться домой? Или хотя бы позвонить в
полицию?
-- Да, велел. -- Но Том тут же покачал головой. -- Хотя нет. Наоборот.
Он пытался отговорить меня звонить в полицию, но, когда узнал, что я все же
позвонил, сказал, что это была хорошая идея.
"Расскажи мне, что ты видишь за окном. Я всегда любил ночи на Милл
Уолк".
-- Дедушка знал, где стоит телефон, -- сказал Том. У него по-прежнему
сосало под ложечкой.
-- И он знал, что ты включишь свет. Глен хотел, чтобы тебя было хорошо
видно в окно.
-- Он даже заставил меня наклониться вперед -- спросил, что я вижу в
окно. Просто в последнюю минуту я наклонился сильнее, потому что ничего не
видел за собственным отражением.
-- Он все организовал заранее, -- фон Хайлиц старался, чтобы голос его
звучал как моно ласковее, но это противоречило смыслу слов, которые он
произносил. -- Человек, которого нанял Джерри, знал, во сколько Глен
позвонит тебе.
-- Я знаю, что он убил двух человек. Но это было сорок лет назад. И еще
я догадывался, что Глен Апшоу замешан в каких-то грязных махинациях Ральфа
Редвинга. Но все же я думал о нем как о своем дедушке.
-- К несчастью, Глен действительно твой дедушка, -- сказал фон Хайлиц.
-- И отец твоей матери. Но даже очень давно, когда мы вместе учились в
школе, другие люди ничего не значили для Глена Апшоу. Никогда.
Том смотрел невидящим взглядом на лежавшую перед ним газету.
-- Ты понимаешь, о чем я говорю? -- Том кивнул. -- Это особый образ
мышления, что-то вроде болезни. Окружающие как бы не существуют для него на
самом деле. Никто не способен изменить такого человека, никто не в силах ему
помочь. -- Фон Хайлиц сделал шаг вперед. -- Ты сможешь побыть один около
часа? -- Том снова кивнул. -- Мы достанем его, можешь мне поверить. Заставим
вылезти из скорлупы. На этот раз он зашел слишком далеко. И он поймет это,
как только прочтет газету.
-- Думаю, мне даже хочется побыть сейчас одному, -- произнес Том.
Фон Хайлиц медленно кивнул, затем прошел в свой номер и закрыл за собой
дверь.
Чуть позже Том услышал за соседней дверью звук льющейся воды.
55
Тело его было необыкновенно легким, все вокруг казалось нереальным. Все
выглядело реальным, но Том знал, что это обман. Если бы он знал, как, он мог
бы пройти прямо сквозь кровать, продеть руку через стол, проткнуть пальцем
телефон. Ему казалось даже, что он может пройти сквозь стену -- она
наверняка исчезнет, как только он коснется ее, растворится, как туман над
Игл-лейк.
"Я всегда любил ночи над Игл-лейк!"
Том встал и, двигаясь точно во сне, выглянул в окно, чтобы проверить,
существует ли еще Калле Дроссельмейер или же снаружи находятся одни лишь
нарисованные тени вроде него и мебели в гостиничном номере. Внизу по улице
катились в обе стороны яркие автомобили. Человек в застиранных джинсах, как
у Уэнделла Хазека много лет назад, поднимал металлическую решетку,
закрывавшую витрину ломбарда, в которой красовались гитары, саксофоны и ряды
старых швейных машин с ножным приводом. Женщина в желтом платье проходила
мимо бара под названием "Домашние закуски". Она обернулась и приблизила лицо
к витрине, словно хотела лизнуть стекло.
Том отвернулся от окна. Он мог исчезнуть прямо сейчас, в этой комнате.
Такие комнаты созданы именно для исчезновений. Это места, где люди сдаются,
отходят в сторону, перестают бороться, вроде комнаты его матери на Истерн
Шор-роуд и другой, на Игл-лейк. Покрытый пятнами зеленый ковер, продавленная
коричневая мебель, продавленный коричневый диван. Над дверью висел отставший
кусок бледно-желтых обоев с выцветшим рисунком.
Том положил чемодан на ковер, открыл его и стал доставать оттуда
элегантные костюмы и яркие галстуки мистера Тени. Вынув вещи, он разделся,
бросил в чемодан рубашку и белье, затем повесил на вешалку костюм, который
уже успел принять очертания его тела. Тело Тома снова приобрело вес, но,
войдя в ванную, он увидел в зеркале человека, который был гораздо старше
вчерашнего Тома. Он увидел сына мистера Тени -- хорошо знакомого незнакомца.
Томас Леймон. Ему придется привыкнуть к этому незнакомцу, и он твердо знал,
что может привыкнуть к нему.
Включив душ, Том встал под холодную воду.
-- Мы достанем его, -- вслух произнес он.
56
-- Глен Апшоу обрел власть над островом Милл Уолк как раз в то время,
когда мог причинить наибольший вред, -- сказал фон Хайлиц.
Они сидели на первом этаже отеля в ресторане под названием "Пещера
Синдбада", видавшем виды заведении с высокими деревянными кабинетиками и
стенами, увешанными растянутыми, как паутина, рыболовными сетями. Сюда можно
было попасть как из фойе, так и с улицы. Вдоль одной из стен тянулась
длинная стойка бара. Над баром висела огромных размеров картина,
изображавшая обнаженную женщину с телом каких-то немыслимых цветов,
раскинувшуюся на диване того же цвета, что ковер в комнате у Тома. У конца
стойки, который был ближе к двери, ведущей на улицу, два полицейских с
прыщавыми лицами попивали ром из небольших рюмочек.
-- Если бы Глен начал свою деятельность на поколение раньше, Дэвид
Редвинг скрутил бы его в бараний рог, и твой дед либо оказался бы в тюрьме,
либо был вынужден вести дела честно. Он ни за что не позволил бы Глену
наладить систему взяток и рэкета и уж тем более поставить себе на службу
полицию всего острова.
Фон Хайлиц положил в рот кусочек омлета с дарами моря, который заказал
себе и Тому.
-- Если бы Глен родился на поколение раньше, он сразу понял бы, что
подобные махинации не сойдут ему с рук, и всю жизнь изображал бы
респектабельного гражданина. Конечно, и в этом случае у него вряд ли были бы
какие-нибудь принципы, но он старался бы держать свои пороки в тайне. А
родись Глен на поколение позже, он был бы слишком молод, чтобы иметь влияние
на Максвелла Редвинга. Максвелл был обыкновенным негодяем, которому повезло
родиться в известной влиятельной семье. Максвелл был далеко не так умен, как
Глен: годам к двадцати пяти твой дедушка уже действовал почти самостоятельно
как независимое крыло семейства Редвингов. А когда дела принял Ральф, Глен
набрал уже такую силу, что пришлось терпеть его в качестве младшего партнера
во всех предприятиях. В его руках были документы на каждую незаконную сделку
и нелегальную операцию. Если бы Ральф попытался выкинуть его из дела, Глен
пустил бы это в ход. Он мог поднять такой шум, что ему бы ничего не стоило
вытеснить Редвингов с Милл Уолк. Для жителей острова фамилия потомков Дэвида
Редвинга по-прежнему является священной, к тому же они думают, что негодяи
вроде Хасслгарда встречаются в правительстве нечасто, а Фултон Бишоп --
преданный служака и человек долга. И пока им не докажут, что все это не так,
они будут в это верить.
-- Так что же мы можем сделать?
-- Я уже говорил тебе. Мы разворошим берлогу Гленденнинга Апшоу,
заставим его вылезти из скорлупы. Он уже встревожен -- Глен не подозревал,
что телохранители Ральфа Редвинга настолько глупы, чтобы грабить окрестные
дома. Ему наверняка не захочется прочитать собственными глазами ордер на
выдачу преступника, после того как Тим Трухарт найдет человека, которого
нанял Джерри Хазек, чтобы убить тебя. На Милл Уолк итак уже произошло
достаточно неприятных событий. Ральф Редвинг выжидает в Венесуэле, как
пойдут дела дальше. И на месте Глена Апшоу я тоже отправился бы туда.
Фон Хайлиц отодвинул пустую тарелку на край стола.
Том тряхнул головой.
-- Я хочу сделать ему по-настоящему больно, -- сказал он.
-- Именно это мы сейчас и обсуждаем. Том посмотрел на остывший омлет и
сказал.
-- Но вам хочется этого не так сильно, как мне.
-- Вот тут ты не прав. Мне очень этого хочется. Я хочу отнять У
Гленденнинга Апшоу все -- душевный покой, репутацию, свободу -- то есть, в
конечном итоге, его жизнь. Я хочу видеть его повешенным в тюрьме Лог-Бей. Я
с удовольствием сам накинул бы веревку ему на шею.
Том пристально посмотрел в глаза фон Хайлица и понял, что они
испытывают одни и те же чувства.
-- Нам надо выманить Гленденнинга Апшоу из Клуба основателей, -- сказал
Том. -- Мы должны испугать его.
Фон Хайлиц энергично закивал, по-прежнему глядя в глаза Тома.
-- Дайте мне ручку, -- попросил молодой человек. -- Сейчас я покажу
вам, что собираюсь сделать.
Старик достал из кармана перьевую ручку и протянул ее Тому. Том взял
бумажную салфетку и разгладил ее перед собой на столе. Затем, сняв с ручки
колпачок, он написал печатными буквами: "Я знаю, кто ты". Перевернув
салфетку, он показал надпись фон Хайлицу.
-- Ты попал в точку, -- похвалил его старик. -- Он почувствует себя
так, будто его ужалила тысяча пчел сразу.
-- Тысяча? -- Том злорадно улыбнулся, представив себе гостиную своего
дедушки, заваленную письмами, повторяющими слова записок Джанин Тилман.
-- Две тысячи, -- сказал фон Хайлиц.
57
Пройдя мимо полицейских, попивающих ром, они вышли на Улицу вдов. В
стеклах полицейской машины, стоявшей под знаком, запрещающем стоянку,
отражался неоновый светильник в форме ятагана, время от времени вспыхивающий
и гаснущий в окне ресторана. Слева катились по Калле Дроссельмейер машины,
велосипеды и конные повозки. Отель "Сент Алвин" отбрасывал тень, доходившую
почти до противоположного тротуара, солнечный свет лизал босые пятки
торговцев плетеными шляпами и корзинами, дремлющих над своим товаром,
разложенным на красном покрывале. Сбоку от них находился небольшой открытый
рынок с рядами спелых фруктов и свежей рыбы, защищенными от солнца длинными
навесами. На земле таял лед и валялись кровавые рыбьи потроха. По другую
сторону рынка две полные женщины в купальных халатах курили, сидя на крыльце
высокого здания, называвшегося "Отель путешественников". Они наблюдали за
входом в "Пещеру Синбада". Едва взглянув на Тома и фон Хайлица, женщины
снова стали следить за дверью.
Фон Хайлиц перешел улицу по диагонали, прошел мимо ступенек, на которых
сидели женщины, и вошел в дверь под золоченой вывеской "Эллингтон -- товары
на любой вкус". Том поймал отпущенную им дверь и последовал за стариком.
Когда он вошел, над дверью тихо звякнул колокольчик.
Фон Хайлиц быстро шел вдоль стендов, уставленных бутылочками со жгучими
соусами, банками с копченым лососем, собачьими консервами и коробками с
кашами под странными названиями, которые Том видел впервые, вроде "Кашка
Делилы" или "Мамочкин сахар". Старик подошел к полке с шариковыми ручками,
блокнотами и коробками конвертов. Взяв с полки стопочку желтой бумаги для
записей и шесть коробочек разноцветных конвертов, он протянул все это Тому и
перешел к следующему ряду.
-- А мне показалось, что вы сказали две тысячи, -- напомнил ему Том.
-- Я сказал, что он будет чувствовать так, как будто их две тысячи, --
громко ответил фон Хайлиц из соседнего ряда. Том обогнул стенд и увидел, что
фон Хайлиц берет с полки батон хлеба, мешочек картофельных чипсов,
завернутый в пленку кусок сыра "чеддер", банку маргарина, длинную палку
салями, коробку крекера, еще какие-то консервы, бутылки, пакеты. Половину
всего этого он передал Тому, остальное понес сам.
-- Для чего вся эта еда? -- поинтересовался молодой человек.
-- Для выживания, -- коротко ответил фон Хайлиц. Оба несли в руках
корзины, набитые до такой степени, что стенки их, казалось, вот-вот не
выдержат. Дойдя до конца последнего ряда, фон Хайлиц бесцеремонно вывалил
содержимое обеих корзин на деревянный стол, из-за которого ему радостно
улыбался темнокожий лысенький человечек.
-- Хобарт, друг мой, -- сказал фон Хайлиц. -- Это мой большой приятель
Том Пасмор.
Том поставил корзину и пожал протянутую ему руку.
-- Леймон, он так похож на тебя! Я тебе точно говорю! Наверное, он твой
племянник?
-- Просто мы одеваемся у одного портного, -- старик подмигнул Тому. --
Мне можно будет воспользоваться сегодня ночью задней комнатой твоего
магазина?
-- Сегодня, завтра, в любое время, -- коротышка продолжал энергично
трясти руку фон Хайлица.
Хобарт сосчитал общую стоимость покупок и стал раскладывать их по
пакетам, пока фон Хайлиц отсчитывал деньги.
-- К тебе кто-нибудь придет, Леймон? -- спросил он.
-- Да. Мужчина. Атлетического телосложения, с темными волосами. Лет
около сорока.
-- Во сколько? -- Хобарт протянул Тому тяжелый пакет и заговорщически
подмигнул юноше.
-- От десяти тридцати до одиннадцати.
Хобарт протянул второй пакет фон Хайлицу.
-- Свет будет погашен.
-- Спасибо, -- сказал мистер Тень, направляясь к двери. Фон Хайлиц был
уже на середине мостовой, когда Том ступил в тень отеля "Сент Алвин".
Молодые женщины в купальных халатах сидели в машине с полицейскими, которые
недавно пили ром в баре.
-- Поторопись, -- сказал фон Хайлиц, открывая дверь "Пещеры Синбада".
-- Нам надо поскорее написать письма, если мы хотим, чтобы их доставили
сегодня.
58
-- Ты помнишь записки Джанин дословно? -- спросил фон Хайлиц Тома. --
Нам надо заставить его хотя бы на секунду увидеть перед собой Джанин Тилман,
указывающую на него пальцем.
Том сидел напротив фон Хайлица с его ручкой в руках над чистым листком
бумаги. "Я знаю, кто ты", -- написал он.
-- Это первое предложение, но там было еще одно.
-- А во второй записке тоже было две фразы?
Том кивнул.
-- Тогда выпиши все четыре фразы в произвольном порядке, а потом мы
расставим их правильно.
-- Хорошо, -- сказал Том и написал под первым предложением второе: "Это
продолжалось слишком долго". А потом следующее: "Тебя надо остановить". И
еще одну: "Ты должен заплатить за свой грех". Он посмотрел на список.
-- Пожалуй, все правильно. Или нет, скорее, вот так: "Ты заплатишь за
свой грех".
-- Итак, в первой записке было "Я знаю, кто ты" и...
-- И "Тебя пора остановить", -- Том соединил стрелкой первую и третью
фразы. -- Значит, во второй остается: "Это продолжалось слишком долго" и "Ты
должен заплатить за свой грех".
-- Теперь перепиши их в таком виде и посмотри, как это выглядит.
Том последовал совету фон Хайлица.
-- Ну как, правильно?
-- Думаю, да. -- Том смотрел на листок, пытаясь припомнить слова,
написанные выцветшими чернилами на пожелтевшей бумаге.
-- Я знаю, кто ты, и тебя пора остановить, -- произнес фон Хайлиц.
-- Я знаю, кто ты, и... -- Том поднял глаза на фон Хайлица, нахмурился,
затем добавил к тексту первой записки букву "и" и запятую. Затем он
зачеркнул слово "надо" и написал на его месте "пора".
-- Да, именно так, -- сказал он. -- Но как вы догадались?
-- Это ты сказал мне. Ты только что произнес эти самые слова, -- он
улыбнулся. -- Постарайся вспомнить, было ли что-нибудь особенное в манере
написания букв, потом сделай четыре-пять копий. А мне нужно позвонить в
несколько мест.
Фон Хайлиц встал и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, соединяющую
их с Томом номера. Том оторвал от стопки следующий листок и несколько секунд
внимательно смотрел на бумагу. Затем он встал, облокотился на подоконник и
посмотрел вниз на выгнутые шеи саксофонов и причудливые контуры швейных
машин в окне ломбарда. Закрыв глаза, Том увидел два листочка пожелтевшей
бумаги, лежащие на крышке деревянной шкатулки.
Он вспомнил, как развернул их и положил поверх газетных вырезок. Он
видел собственные руки, державшие эти проклятые кусочки пожелтевшей от
времени бумаги. Слова словно прыгали ему в глаза. Грех!
Том сделал букву "г" похожей на шею саксофона, а "р" чуть наклонил
вперед.
К тому времени, когда вернулся фон Хайлиц, Том сделал по четыре копии
каждой записки на отдельных листочках. Старик подошел к столу, чтобы
посмотреть на работу Тома и положил руку ему на плечо.
-- Ты закончил? -- спросил он.
-- Лучше у меня уже не получится.
-- Тогда приготовь конверты. -- Он поставил на стол коробочки с
конвертами и вынул оттуда шесть штук разных цветов. Еще он достал из пакета
две шариковые ручки. -- Половину надпишешь ты, половину -- я. Напиши
печатными буквами имя и адрес своего деда, но только каждый раз меняй
немного почерк. Нам ведь надо, чтобы он вскрыл все конверты.
Фон Хайлиц взял по два варианта каждой записки и спросил Тома:
-- Там, где про грех -- ты уверен, что "грех", а не "грехи".
-- Абсолютно.
-- Хорошо. Я думаю, что эта записка скорее всего была второй, которую
он получил. Нам лучше не путать их. Сегодня отправим четыре копии первой
записки, а завтра все остальные.
Том адресовал четыре конверта Гленденнингу Апшоу, Бобби Джоунс-трейл,
Клуб основателей, Миля Уолк, надписав каждый разными по размеру и контурам
печатными буквами. Затем он вложил в конверты письма, запечатал их и
разложил на две стопки. Фон Хайлиц добавил в каждую еще по два конверта. И
посмотрел на часы.
-- Через две минуты, -- сказал он.
-- А что будет через две минуты?
-- Придет наш почтальон, -- фон Хайлиц закинул руки за голову, вытянул
ноги и закрыл глаза. Внизу, на улице, мужчина средних лет в темных очках
прошел мимо ломбарда и прислонился к стене бара "Домашние закуски". Вынув из
пачки сигарету, он наклонился к зажигалке, затем выпустил облако
молочно-белого дыма и поднял голову. Том отошел от окна.
-- Увидел что-нибудь? -- спросил фон Хайлиц, не открывая глаз.
-- Просто какой-то парень рассматривает вход в отель.
Фон Хайлиц кивнул. Грузовик с эмблемой "Остенд-маркет" едва тащился по
Калле Дроссельмейер позади нескольких школьниц на велосипедах. Задняя часть
грузовика загородила вход в "Домашние закуски". Из бара вышла женщина в
желтом платье, за ней -- мужчина в клетчатой рубашке. Человека в темных
очках возле бара уже не было.
-- Заходи, Андрес, -- сказал фон Хайлиц, когда в дверь тихонько
постучали.
Том рассмеялся.
-- А ты сомневался? -- фон Хайлиц встал и направился к двери. Секунду
спустя Андрес был уже в комнате.
Он передал фон Хайлицу марки в маленьком целлофановом пакетике.
-- Итак, вы хотите, чтобы я отправил для вас кое-какие письма? --
Андрес подошел к столу, за которым фон Хайлиц как раз наклеивал принесенные
им марки.
Фон Хайлиц протянул ему красный, серый и два белых конверта.
-- Вот то, что ты должен отправить, Андрес, -- все эти конверты надо
опустить до десяти часов в разных частях острова. Один опусти возле почты на
Набережной вязов, второй где-нибудь здесь, третий на Тертл-бей и еще один --
в Милл Ки.
Нарисовав в воздухе пальцем карту, Андрес кивнул и положил конверты в
нагрудный карман своей видавшей виды куртки. Фон Хайлиц дал ему вторую
стопку конвертов.
-- А это отправь после десяти утра завтра в тех же местах. Хорошо?
-- Конечно, хорошо, -- сказал Андрес, засовывая вторую пачку в левый
карман. Потом он застегнул правый карман на кнопку и сказал:
-- Эти должны прийти по адресу завтра утром, а те, что в левом, --
завтра вечером. С разных концов острова. Очень просто.
Наклонившись, он заглянул в пакеты, которые принесли Том и фон Хайлиц
из магазина.
-- Мне позвонить вам, когда все будет сделано? Похоже, вы никуда не
собираетесь.
-- Позвони около часу дня, -- сказал фон Хайлиц. -- Нам надо будет
кое-куда съездить. -- Он встал, чтобы проводить Андреса.
У самых дверей фон Хайлиц засунул руку в карман, и оттуда перекочевала
в руку Андреса сложенная банкнота. Андрес вдруг хлопнул себя по лбу,
пробормотал что-то и достал из левого нижнего кармана книжку в мягкой
обложке. Он передал ее фон Хайлицу, который засунул книжку в карман пиджака.
Вернувшись в комнату, он склонился над пакетом из магазина и вынул оттуда
небольшой блестящий синим и золотым мешочек.
-- А что мы будем делать теперь? -- спросил Том.
Фон Хайлиц надорвал мешочек и протянул его Тому.
-- Бери чипсы, -- сказал он.
Том достал из мешочка хрустящий кусочек. Старик положил чипсы на стол и
подошел к окну.
-- Мужчине, который наблюдал за входом в отель, было лет пятьдесят?
Черные редеющие волосы, небольшое брюшко, черные ботинки, коричневые слаксы,
белая рубашка и темные очки?
-- Да, это он, -- Том почти вскочил со стула, чтобы снова взглянуть в
окно.
Очень толстая женщина прошла мимо ломбарда, неся на голове таз с
выстиранным бельем.
-- Что ж, его уже нет, -- произнес фон Хайлиц. Том удивленно посмотрел
на старика. Вблизи от него исходил запах мыла и какой-то другой, его
собственный запах, напоминавший аромат только что разрезанного яблока.
Морщинки в уголках его глаз казались еще глубже, чем раньше.
-- Я видел этого человека перед отелем сегодня утром, -- пояснил фон
Хайлиц, отходя от окна. -- Возможно, это ничего не значит. В "Сент Алвине"
живут около двухсот человек, и почти все они заслуживают того, чтобы за ними
следили. -- Он снова подошел к столу, держась рукой за свой острый
подбородок, словно ребенок, который держит в руке стаканчик мороженого. -- И
все же ближайшие два дня нам лучше входить и выходить через "Пещеру
Синбада".
Он сел на стул и положил одну руку на телефон, по-прежнему сжимая рукой
подбородок.
-- Хмммм, -- сказал он, подняв глаза, и отпустил подбородок, чтоб
набрать пальцем номер.
-- Здравствуйте, -- сказал он в трубку. -- Я хотел бы поговорить с
мистером Томасом. Алло. Мистер Томас? Это мистер Купер из центрального
почтового управления. Я отвечаю за работу почты в вашем районе. Хотел
осведомиться, довольны ли обслуживанием вы и ваши клиенты из Клуба
основателей. Рад слышать, что это так. Как вам известно, часы доставки писем
иногда меняются и, поскольку вы наши самые важные клиенты, как вам кажется,
в какое время предпочли бы получать корреспонденцию члены клуба? Конечно,
мистер Томас, нам всем этого хотелось бы, но, принося письма по утрам, мы не
сможем следовать правилу доставлять корреспонденцию в тот же день, а мы так
гордимся этой особенностью нашей почтовой службы. Хорошо, я поговорю с
главным представителем и выясню, может быть, мы сможем немного сдвинуть часы
и доставлять почту ближе к полудню... Конечно, мистер Томас. Спасибо.
Повесив трубку, старик взглянул через стол на Тома.
-- У нас на острове весьма оригинальная система почтовой службы.
Пожалуй, это самая лучшая служба на Милл Уолк. -- Он встал со стула, подошел
к окну и посмотрел на улицу, затем направился, потирая руки, к двери,
ведущей в его номер. -- Думаю, нам надо попросить Андреса отвезти нас к
Клубу основателей в половине четвертого. Ты ведь хочешь посмотреть, что
случится, когда твой дед прочтет наши письма.
Том кивнул.
-- Но как мы пройдем мимо охраны?
Фон Хайлиц посмотрел на Тома с шутливой улыбкой.
-- Неужели ты никогда не лазил через заборы?
Том тоже улыбнулся и сказал, что это случалось с ним один или два раза,
но очень давно, в детстве.
-- Что ж, очень хорошо. Кстати, я хотел дать тебе почитать кое-что.
Вот. -- Он вынул из кармана книгу в мягкой обложке и кинул ее Тому.
На обложке романа Тимоти Андерхилла было изображено лицо мужчины,
напоминавшее Виктора Пасмора в молодости. На нем была серая шляпа и шинель с
поднятым воротником, а половину лица его скрывала густая тень.
-- Это книга, о которой я тебе говорил, -- произнес фон Хайлиц. --
Попытка объяснить по-своему убийства "Голубой розы". Мы проведем в отеле
довольно много времени, и, зная тебя, я предположил, что тебе захочется
что-нибудь почитать.
Том перевернул книгу, чтобы прочесть краткое содержание на обратной
стороне обложки, а фон Хайлиц прилег на стоящий у стены диван. Его длинные
ноги вылезали далеко за подлокотник дивана.
-- Я познакомился с Тимом Андерхиллом, когда он приезжал на Милл Уолк
собирать материал для книги. Он останавливался здесь. Вообще, если
задуматься, очень многое в этой книге связано с отелем "Сент Алвин". -- Фон
Хайлиц закрыл глаза и сложил руки на груди. -- Когда проголодаемся, сделаем
себе сэндвичей.
59
Том также прилег на кровать и принялся за роман Тимоти Андерхилла.
Прочтя тридцать страниц, он скинул ботинки, которые со стуком упали на пол,
а прочтя семьдесят, сел, снял пиджак и жилет и ослабил угол галстука. Фон
Хайлиц давно уже заснул на своем диване.
Том ожидал, что действие романа "Расколотый надвое" происходит на Милл
Уолк, но Тим Андерхилл поселил своих героев в пыльном промышленном городке
одного из штатов среднего Запада. В городке были суровые зимы, множество
проволочных заборов, литейных заводов и около тысячи разных баров.
Единственное сходство с Милл Уолк состояло в том, что все богатые обитатели
городка жили в его восточной части, в больших шикарных домах, построенных на
берегу огромного озера.
В начале пятой главы главный герой романа -- детектив отдела по
расследованию убийств по фамилии Эстергаз, просыпается в какой-то незнакомой
квартире. Рядом работает телевизор, в воздухе стоит запах виски. Страдая от
похмелья, Эстергаз бродит по пустой квартире, пытаясь сообразить, кто в ней
живет и как он сюда попал. Ему кажется, что он почти бесплотен и в любой
момент может исчезнуть. В гардеробе висит мужская и женская одежда, на
рабочих столах в кухне стоят грязные тарелки и бутылки из-под молока,
покрытые зеленой паутиной плесени. Эстергаз смутно вспоминает какую-то
драку, как он ударил кого-то, лишив сознания, а потом бил и бил
бесчувственное тело, как на стену брызнула кровь... но в квартире, где он
очнулся, не было крови, на одежде Эстергаза -- тоже, и лишь только, руки его
тоскливо ныли, словно от поцелуев какого-то демона. У дверей спальни стояла
почти пустая бутылка виски. Эстергаз выпил большими глотками то, что
осталось, и направился в соседнюю комнату. На полу, рядом с матрацем,
покрытым рваным одеялом, он находит записку: "Одна мука -- в толпе -- Не
важная вещь -- это звучит -- Возвращайся сегодня ночью. -- Г". Кто такой
"Г"? Эстергаз засовывает записку в карман пиджака. В углу он находит свое
скомканное пальто, надевает его и застегивает на все пуговицы. Его начинает
мутить, и одновременно в голове вертится фраза, которую он словно бы прочел
только что и сразу запомнил, о том, что невидимость стала реальностью, что
весь мир превратился в невидимое царство, все вещи в котором как бы
пародируют видимое.
Эстергаз спускается вниз по длинной скрипучей лестнице и выходит
наружу. Здесь очень холодно, дует пронизывающий до костей ветер. Эстергаз
видит рядом двери бара под названием "Исправительный дом" и понимает, где
находится. Он всего в четырех кварталах от отеля "Сент Алвин", в котором
убили недавно двух людей, знакомых ему раньше. Эстергаз прошел по снегу к
своей машине и, достав из отделения для перчаток бутылку, влил в свое тело
немного реальности. Было около половины седьмого утра. "Мука в толпе, --
подумал Эстергаз. -- Эта сука знала, о чем говорит". Зажав бутылку между
коленями, он включил мотор и поехал к заброшенной автостоянке у самого
озера, над поверхностью которого висели почти неподвижные клубы дыма, словно
примерзшие к серой воде.
-- Хорошая, правда?
Том поднял глаза, продолжая думать о клубах тумана, висящего над
Игл-лейк, и увидел фон Хайлица, который, склонившись над столом, готовил
сэндвичи с сыром и салями.
-- Я имею в виду книгу, -- пояснил он.
60
Такси Андреса везло их мимо белых стен огромного дома Редвингов и
старых полей, где выращивали когда-то тростник, а теперь на истощенной почве
могли прижиться только ивы. Далеко впереди с правой стороны шоссе видна была
цементная эстакада, которая уходила в сторону и превращалась постепенно в
высокую стену, отгораживающую владения Клуба основателей до самого пляжа,
раскинувшегося к югу от Бобби Джоунс-трейл и бунгало Гленденнинга Апшоу.
Точно такая же стена огораживала собственность клуба с севера. Помещение
охраны находилось в том месте, где две стены почти смыкались. Дорога,
ведущая внутрь, делилась за сторожкой на Бен Хоган-уэй и Беби Рут-уэй,
которые шли мимо здания Клуба к домам его завсегдатаев.
-- Давайте свернем на поле и спрячем там машину, -- сказал фон Хайлиц.
-- Ты, как всегда, прав, Леймон, -- отозвался Андрес. Старое такси
запрыгало по неровной почве. Свернув за первый ряд ив, скрывавших от
проезжающих по шоссе то, что осталось от земли острова Милл Уолк, Андрес
остановил машину и похлопал по рулю.
-- Мы вернемся часа через два, а может быть, и быстрее, -- сказал ему
фон Хайлиц.
-- Можете не торопиться, -- сказал водитель. -- Только будьте
осторожны.
Том и фон Хайлиц вылезли из машины и пошли, наступая на засохшие
остатки тростника. Они перешли через дорогу и оказались перед высокой белой
стеной, уходившей вправо, в пустые скошенные поля, на которых виднелись
метелки засохшей травы, отдельно растущие пальмы и низкие кустики, а еще
дальше -- голубой простор океана. Фон Хайлиц быстро шел вдоль забора,
который был всего лишь на дюйм выше его головы.
-- Скажи мне, когда тебе покажется, что мы уже поравнялись с домом
твоего дедушки, -- попросил он Тома.
-- Он еще далеко, на уровне первой дороги, ведущей от пляжа.
-- Последний дом на этой улице? -- переспросил фон Хайлиц, оглядываясь.
Том кивнул.
-- Это очень удачное обстоятельство.
-- Почему?
-- Мы можем просто обойти стену там, где она кончается. Со стороны
пляжа она является скорее украшением пейзажа, чем серьезной преградой. --
Старик улыбнулся едва поспевавшему за ним Тому.
-- Вам повезло, -- сказал юноша. -- Ведь вам наверняка непросто было бы
лезть через стену.
Фон Хайлиц остановился.
-- Ты действительно так считаешь?
-- Ну да, она ведь выше вашего роста.
-- Милый мальчик, -- сказал фон Хайлиц, берясь руками за верхний край
стены. Быстро подпрыгнув, он подтянулся на руках и безо всякого усилия
оказался наверху. Затем старик перекинул через стену одну ногу и через
секунду был уже на другой стороне. Том услышал оттуда его голос: -- Никто не
видит. Теперь твоя очередь.
Том поднял руки и не без труда подтянулся, чувствуя, как лицо его
краснеет. Кусок бинта оторвался, зацепившись о выступ стены. Фон Хайлиц
смотрел на него из-под высокой пальмы. Том лег животом на стену и попытался
перебросить ноги. Ботинки его скользили по ровной белой поверхности. Наконец
ему удалось перенести центр тяжести, но, не удержавшись наверху, Том упал,
как подстреленная птичка, на песчаную землю.
-- Не так уж плохо, -- произнес фон Хайлиц. -- Тебе не больно?
Том потер плечо.
-- В костюме не очень удобно лазить по заборам.
-- С плечом все в порядке? -- озабоченно спросил фон Хайлиц.
-- Да, -- Том улыбнулся старику. -- Хорошо, что я все же смог
перелезть.
Фон Хайлиц смотрел сквозь листву пальм на три ряда домов, находившихся
примерно в трехстах ярдах внизу. Последнее бунгало в ближайшем к пляжу ряду
выдавалось куда дальше всех остальных. С того места, где стояли Том и фон
Хайлиц, можно было разглядеть террасу, высокие окна и даже находившуюся за
ними гостиную с кожаной мебелью и инкрустированным столиком.
-- Думаю, нам нужен вон тот дом? -- спросил фон Хайлиц.
-- Вы правы, -- ответил Том.
-- Теперь давай подождем, пока появится почтальон. -- Фон Хайлиц
взглянул на часы. -- Сейчас без пятнадцати четыре. Он скоро придет.
Они побрели по песчаным дюнам к небольшому кусочку зеленой травы,
растущей под стволами четырех огромных пальм. Кругом валялись напоминавшие
пушечные ядра кокосовые орехи. Том опустился на траву рядом с фон Хайлицом.
Отсюда ему видны были стол, за которым они с матерью ели ленч, корешки книг
за стеклом книжного шкафа и горящая в кабинете лампа. Примерно так же,
наверное, смотрел в окно человек, стрелявший в Тома.
Спустя несколько минут на стоянке остановился красный почтовый фургон.
Почтальон открыл дверцу и выпрыгнул из машины. За спиной его сверкала
голубая вода. Почтальон достал из фургона мешок с корреспонденцией и пошел к
домам, скрывшись на время из виду.
-- Он зайдет к Глену в первую очередь, -- сказал фон Хайлиц. -- Это
ближе всего.
Голос старика показался Тому немного странным, и он внимательно
посмотрел на четкий профиль фон Хайлица. На щеках Леймона горел румянец,
глаза сузились и лихорадочно поблескивали.
-- А вот теперь, -- сказал он. -- Теперь посмотрим.
"Может, он вообще ничего не сделает, -- подумал Том. -- Может, просто
затрясет головой и запустит пальцы в волосы. Или пожмет плечами и выкинет
письма в мусорную корзину. Может, мы вообще все это придумали, а на самом
деле все было иначе".
Почтальон вышел со стоянки и пересек Бобби Джоунс-трейл. Он поднялся по
ступенькам, ведущим к калитке дома Апшоу, и прошел через внутренний дворик.
Постучал в дверь и подождал Кингзли, который забрал у него почту. Сейчас
дворецкий, наверное, идет через весь дом в гостиную, чтобы отдать
корреспонденцию своему патрону. А теперь Глен шагает в сторону кабинета,
просматривая на ходу письма.
Наконец дверь в глубине кабинета открылась. Гленденнинг Апшоу --
большая седая голова наверху массивного тела в черном костюме -- подошел к
столу. Он смотрел, нахмурившись, на стопку писем. Пока что Глен хмурился
просто по привычке, а не от гнева или неудовольствия. Когда он подошел
поближе к окну, Том разглядел красный и серый конверты запечатанных им
писем.
-- Он получил их, -- выдохнул фон Хайлиц.
Дедушка Тома стоял за спинкой стула в своем черном костюме и перебирал
стопку, состоявшую из восьми-девяти писем. Отобрав три из них, он сразу
кинул их в стоящую под столом корзину для мусора.
-- Наверное, реклама, -- сказал фон Хайлиц.
Затем Глен отодвинул стул от стола и сел. Он взял верхнее письмо в
стопке, вскрыл конверт ножом для бумаг и быстро прочитал его. Положив письмо
на край стола, Глен достал из кармана ручку и сделал на листке внизу
какую-то пометку.
Потом он взял красный конверт. Прочитал адрес, рассмотрел марку. Вскрыл
конверт и достал оттуда желтый листок. Развернул и начал читать.
Том следил, затаив дыхание.
Несколько секунд Глен Апшоу сидел совершенно неподвижно. А потом
произошла странная вещь. Глен по-прежнему не двигался, но тело его,
казалось, начало менять свои очертания, словно в него вдували постепенно
воздух. Так раздувается пузырь древесной жабы. Казалось, что Глен хочет
вобрать в себя весь воздух в комнате. Его и без того огромные руки
напоминали теперь столбы.
-- Ну вот, -- произнес фон Хайлиц.
Резко развернувшись на вращающемся стуле, дедушка Тома бросил взгляд на
видневшуюся за окном террасу. Сердце Тома остановилась и забилось вновь лишь
тогда, когда Глен медленно повернулся обратно к столу. Несколько секунд он
смотрел на лежавшее перед ним послание. Затем оттолкнул желтый листок к
дальнему краю стола и взял в руки конверт, чтоб получше рассмотреть почерк и
марку. Повернул голову, чтобы убедиться, что дверь закрыта. Снова посмотрел
в окно. Подвинул к себе и стал перебирать остальные письма. Положил отдельно
один серый и два белых конверта. Затем поднял и рассмотрел каждый в
отдельности. Глен распечатал их один за другим и прочем вложенные внутрь
записки. Откинулся на спинку стула и несколько секунд смотрел в потолок.
Потом снова перечитал записки. Оттолкнув стул от стола, встал и подошел к
окну. Посмотрел направо и налево с испуганным выражением лица, которого Том
никогда не видел у него раньше.
Румянец на щеках фон Хайлица напоминал теперь раскаленную докрасна
сталь.
-- Мне кажется, он не выспится сегодня ночью, а тебе?
-- Он действительно убил ее, -- сказал Том. -- Я не знаю...
Фон Хайлиц прижал палец к губам.
Гленденнинг Апшоу ходил по кабинету, выписывая овал между книжными
стеллажами и письменным столом. Всякий раз, возвращаясь к столу, он бросал
взгляд на записки. Остановившись в третий раз, он сгреб записки со стола, а
затем обошел вокруг стула, чтобы бросить их в мусорную корзину. Тяжело
облокотился о спинку стула, отодвинул его, сел и, нагнувшись, вынул листки
из корзины. Он разгладил их и положил вместе с конвертами в верхний ящик
стола. Затем, открыв другой ящик, вынул сигару, откусил и выбросил кончик.
-- Решил прибегнуть к помощи никотина, чтобы собраться с мыслями и
успокоить нервы, -- прокомментировал его действия фон Хайлиц.
Том вдруг понял, что они наблюдают за его дедушкой всего каких-нибудь
пятнадцать минут, а ему кажется, что прошло уже несколько часов. Как только
Глен изменился в лице, прочитав первую записку, Том вдруг почувствовал себя
безмерно несчастным. И сейчас горе словно изливалось из него, окружая его,
подобно некой материальной субстанции. Вытянувшись на траве, Том положил
голову на руки. Фон Хайлиц сочувственно похлопал его по спине.
-- Он судорожно соображает, что ему делать. Пытается понять, насколько
велик риск, если он расскажет кому-нибудь о письмах.
Подняв голову, Том увидел, как дедушка выпускает изо рта облако белого
дыма. Снова засунув сигару в рот, Глен начал вертеть ее пальцами, словно
пытаясь вкрутить на нужное место. Том снова отвернулся.
-- Ага, он берет телефонную трубку, -- сообщил фон Хайлиц. --
По-прежнему чувствует себя неуверенно, но все же собирается позвонить
кому-то.
Том поднял глаза. Дедушка сидел с трубкой в левой руке, едва касаясь
диска правой. Сигара дымилась в пепельнице. Вот он начал набирать номер.
Прижал трубку к уху. Произнес несколько слов, подождал, нервно схватил из
пепельницы сигару, снова что-то сказал, откинувшись на спинку стула. Потом
повесил трубку.
-- И что же теперь? -- спросил Том.
-- Это зависит от того, что он сделает. Если мы поймем, что Глен ждет
кого-то, то останемся здесь. А если нет, поедем в отель и вернемся сюда,
когда стемнеет.
Глен открыл верхний ящик стола и тупо уставился на записки. Вынул
конверты, еще раз внимательно рассмотрел марки, затем положил все обратно и
закрыл ящик.
-- Все зависит от того, что он сделает, -- повторил фон Хайлиц.
Глен посмотрел на часы, встал и снова принялся мерить шагами кабинет.
Затем присел где-то в дальнем углу комнаты и выпустил очередное облако дыма.
Снова встал.
-- Скоро мы все поймем, -- сказал мистер Тень.
Юркая коричневая ящерка бежала к ним по песку, топоча маленькими
ножками. Увидев Тома и Леймона, она застыла на месте, занеся в воздухе одну
лапку. На шее ее быстро пульсировала жилка. Затем ящерка резко развернулась
и побежала в другую сторону. Почтальон обходил дома во втором ряду. Тому
было очень жарко в костюме. К тому же, в ботинки его набился песок. Он потер
плечо, которое все еще немного побаливало. Седоволосые мужчина и женщина в
одежде для игры в гольф вышли на веранду последнего дома в третьем ряду и,
усевшись в шезлонги, стали читать какие-то журналы.
-- Ты пробовал когда-нибудь мясо ящерицы? -- спросил Тома фон Хайлиц.
-- Нет, -- подперев щеку рукой, Том взглянул на старика. Фон Хайлиц
сидел, привалившись к стволу пальмы и согнув ноги в коленях, все тело его
было в тени пальмы, напоминавшей паука. Лицо фон Хайлица выглядело сейчас
молодым и веселым. -- А на что это похоже?
-- Мясо сырой ящерицы напоминает по вкусу мягкую грязь, -- сказал фон
Хайлиц. -- Совсем другое дело искусно приготовленная ящ