лжал, сочетая хромающий синтаксис с обилием прилагательных, пока он
(она) не повесил трубку. После этого я пошел в кухню, холодную, как могила,
помахал газетами, выгоняя газ, и закрыл окно. Завернувшись в одеяло, взятое
в нижней спальне, я вернулся на кухню, зажег керосиновую лампу и приготовил
любимый мартини Алисон из джина, вермута, лимонного сока и льда. Потягивая
напиток, я сидел возле телефона и ждал другого звонка.
Через полчаса, когда я уже хотел отправиться спать, телефон зазвонил
снова. Я позволил ему прозвонить восемь раз, потом снял трубку. Вместо
Лукового Дыхания до меня донесся звук, который я уже однажды слышал --
свистящий, нечеловеческий, как шелест совиных крыльев в воздухе. Трубка была
холодной, как мой бокал с мартини, и я не мог сказать ни слова -- мой язык
словно примерз к гортани. Я положил трубку и поднялся наверх. На следующую
ночь мне снова приснился туман, но звонков больше не было -- ни от живых, ни
от мертвых.
В день -- это был понедельник -- между двумя этими безумными ночами я
спустился на ленч и спросил каменнолицую Туту Сандерсон, как выключить газ.
Она ткнула обвиняющим перстом в вентиль на трубе.
-- Вот здесь. А что?
-- Буду отключать его на ночь.
-- Хватит меня дурачить, -- прошептала она еле слышно, отворачиваясь и
засовывая руки в карманы кофты. И громче. -- Вы устроили в церкви целый
спектакль.
-- Я просто ушел. Думаю, без меня там вполне обошлись.
-- Вы испугались того, что сказал пастор?
-- Насколько я понял, он похвалил мой костюм. Я откусил от гамбургера и
обнаружил, что у меня нет аппетита. Отношения с Тутой Сандерсон понемногу
превращались в пародию на мою семейную жизнь.
-- Подождите, -- окликнул я ее, когда она направилась к двери. -- Вы
знаете парня по имени Зак? Он живет в Ардене. Высокий, весь в веснушках, с
волосами как у Элвиса Пресли. Он дружит с Алисон, зовет ее Элли.
-- Я его не знаю. Если вы собираетесь даром переводить еду, уходите и
дайте мне закончить работу.
-- О Боже, -- я вылез из-за стола и отправился на крыльцо. Там было так
же холодно, как на всех двадцати квадратных ярдах этого дома, и это в
очередной раз наполнило меня уверенностью, что Алисон исполнит свое обещание
и явится в назначенный срок. Ее спасение будет и моим спасением. В мечтах об
этом я забыл о словах Туты Сандерсон, означавших, скорее всего, что она
знает этого парня, но не желает его знать.
Но чтобы спасение было полным, мне нужно было кое-что узнать, и звуки,
доносящиеся из сарая, говорили, что я могу сделать это именно там. Я
отвернулся от Туты Сандерсон, вышел из дома и пошел по тропинке.
Лязг и грохот становились громче по мере моего приближения, и скоро я
мог различить среди них даже сопение Дуэйна. Пробравшись между ржавыми
механизмами, стоящими и лежащими перед входом, я ступил под металлическую
крышу сарая, где Дуэйн орудовал разводным ключом над непокорным сцеплением
трактора. Его кепка упала с головы и лежала в пыли рядом с ним.
-- Дуэйн.
Он не слышал. Лицо его было сердитым, но это могло быть и реакцией на
мое появление и часто встречающимся выражением работающего человека.
Я повторил его имя, и он повернул ко мне голову. Потом молча отвернулся
и снова принялся за сцепление.
-- Дуэйн, мне надо с тобой поговорить.
-- Иди отсюда. Просто иди отсюда, -- он по-прежнему не смотрел на меня.
Я пошел к нему.
-- Черт побери! -- выругался он, когда я был от него в пяти шагах.
-- Что случилось?
-- Чертово сцепление, вот что, -- буркнул он. На рубашке у него
виднелись пятна пота, а на лбу красовалась черная полоса. -- С горы старый М
еще едет, а вот в гору... впрочем, какое тебе до этого дело? Ты, должно
быть, думаешь, что сцепление -- это что-то из Шекспира.
-- Должно быть.
-- Так вот, мне пришлось разобрать всю эту дрянь по винтику и смазать
как следует, а от одного этого уже можно свихнуться.
-- Да уж.
-- И все равно батареи уже почти сели, провода сгорели к черту, еще
когда я ездил с ними на пикапе, и вообще все скоро накроется.
-- Да, наверно.
-- Так почему бы тебе не пойти поломать еще какую-нибудь мебель и не
оставить меня в покое? -- он привстал и начал регулировать ключ.
-- Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.
-- Нам не о чем говорить. После того, как ты вел себя в церкви, тут
никому не о чем говорить с тобой. Во всяком случае сейчас.
Я молча стоял и смотрел, как он откручивает какую-то гайку, кладет ее
рядом с собой на газету, опять лезет с ключом в сцепление и разражается
руганью.
-- Что там еще?
-- Все забилось грязью, не вижу резьбы, -- его сердитое лицо снова
повернулось ко мне. -- И то же самое будет через неделю. Опять придется его
чинить, -- он принялся счищать грязь длинной отверткой. -- Ну может хоть
грязи будет поменьше.
-- Я хочу спросить тебя... -- я хотел спросить про Зака, но он меня
прервал:
-- Только не о том, что ты говорил в церкви. Тут не о чем говорить.
-- Алисон Грининг?
Его лицо посуровело.
-- Ты ведь не спал с ней? -- это казалось невероятным при виде его,
скорчившегося возле трактора, как громадная жаба. -- Так?
-- Ладно, -- он бросил отвертку и встал. -- А что, если и так? Кому от
этого было хуже, кроме меня самого? Эта маленькая сучка относилась к этому,
как к новому комиксу. Только один раз. Потом, когда я просил ее об этом, она
смеялась надо мной, -- он поглядел на меня в упор. -- Ты-то был ее
любимчиком. А надо мной она смеялась. Мешала меня с дерьмом. Ей это
нравилось.
-- Почему же ты назвал в ее честь дочь?
Он стал вытаскивать что-то из механизма трактора.
Руки у него дрожали.
Конечно. Я знал это уже вчера, когда стоял возле пожухлых кустов и
вспоминал белую рубашку, мелькнувшую между ними.
-- Ты поехал за нами к пруду, так? Я знаю, это вранье, что кто-то
услышал крики. Никакие крики от пруда не слышны на дороге.
Его лицо все больше багровело.
-- Там был кто-то, напугавший нас. Это был ты. А когда ты подумал, что
мы мертвы, ты побежал и вызвал полицию.
-- Нет. Нет, -- он стукнул кулаком по сиденью трактора. -- Черт тебя
побери, зачем ты вернулся сюда? Ты и твои истории.
-- Двадцать лет назад кто-то рассказал историю, как надо. И
рассказывает ее с тех пор.
-- Подожди. Кто рассказал тебе про меня и Алисон? -- я не отвечал,
глядя, как по его лицу разливается ярость.
-- Ты знаешь, кто это. Единственный, кому ты сказал это. Белый Медведь.
-- Что он еще сказал?
-- Что ты ненавидел ее. Но я это знал. Только не понимал, почему.
-- Говр говорил о ней?
-- Не совсем, -- сказал я. -- У него просто сорвалось... -- я посмотрел
в лицо Дуэйну и увидел то, чего не замечал еще минуту назад: стыд. И испуг.
И тут я понял все или хотя бы часть. Я вспомнил кашель на одном конце пруда
и тихий свист -- на другом.
-- Ты не можешь, -- сказал Дуэйн. -- Не можешь ничего доказать.
-- Белый Медведь был с тобой, -- я еще сам не верил в то, что говорил.
-- Вы оба напали на нас. Потому что оба ее хотели. Я помню, как Белый
Медведь ходил к нам каждый день и смотрел на нее.
-- Мне нужно собирать трактор. Убирайся отсюда.
-- И все ведь думали, что это я. Даже моя жена так думала.
Дуэйн поставил на место рычаги и крышку сцепления и начал закручивать
гайки. Он не поднимал на меня глаз.
-- Поговори лучше с Говром, -- сказал он. -- Я ничего больше не скажу.
Я почувствовал себя в душной глубине сарая так же, как под водой, когда
Зак с Дровосеком пытались меня утопить. Я не мог сделать ни шагу. Дуэйн
всегда был слишком туп, чтобы искусно врать, и теперь его отказ говорить
звучал как признание.
-- Боже, -- прошептал я дрожащим голосом.
Дуэйн склонился над мотором трактора. Уши его пылали. Как в таверне
Плэйнвью, я почувствовал поднимающийся во мне гнев и, чтобы заглушить его,
начал цепляться за окружающие меня ощущения: бурая пыль под ногами; хаос
железа кругом -- плуги, бороны и еще что-то, что я не мог определить, --
громада трактора в углу; чириканье воробьев под крышей; липкий холод бака с
бензином, на который я бессильно опустился; человек передо мной, зарывшийся
в недра трактора, в пропотевшей грязной рубашке, пропитанный запахом пороха.
Убийца Алисон.
-- Это глупо, -- сказал я. -- Не знаю, зачем я заговорил с тобой обо
всем этом.
Он отложил отвертку и начал руками прилаживать что-то в двигателе.
-- И это не имеет никакого значения. Скоро это не будет иметь никакого
значения.
Он не двигался.
-- Боже, как странно, -- продолжал я. -- Я ведь пришел сюда поговорить
с тобой про Зака. И когда ты заговорил о другом, я никак не думал... -- он
резко поднялся, и я подумал, что сейчас он бросится на меня. Но он отошел
куда-то, вернулся с молотком и начал стучать по трактору так яростно, словно
видел перед собой не металл, а нечто другое.
От дома послышался стук двери. Вернулась Тута Сандерсон.
Дуэйн тоже услышал этот звук, и, казалось, это освободило его.
-- Ладно, ты, сукин сын, спрашивай про Зака. Ну? Ты ведь за этим
пришел? -- он изо всех сил саданул по трактору молотком. Лицо его пылало,
готовое взорваться. -- Что ты хочешь знать об этом чертовом ублюдке? Он
такой же ненормальный, как ты.
Я опять услышал кашель и свист той ужасной ночи, увидел рубашку,
белеющую между кустов. И то, как они с вожделением двадцатилетних смотрели
на обнаженную девушку, как звезда, блестевшую в темной воде. И как потом они
избили ослепленного страстью мальчика и бросили его на прибрежном камне,
прежде чем повернуться к девушке.
-- Так ты хочешь знать все о людях, которые тебя окружают, Майлс? --
Дуэйн почти кричал. -- Ты думаешь, что так важно то, что ты о них скажешь?
Думаешь, для всех такой подарок то, что ты скажешь? Вокруг тебя ведь одни
дураки, -- он густо плюнул в пыль и нанес трактору еще один сокрушительный
удар. -- Ненавижу таких как ты, Майлс. Профессора, писатели, со всеми этими
вашими: "То что я сказал, это не то-то, а то-то", -- он еще дважды треснул
по корпусу трактора, и что-то внутри сломалось. В полной ярости он вскочил,
подняв облако пыли. -- Черт, где эта штука? -- он побежал в самый темный
угол сарая и начал рыться в груде ржавого железа. -- Так ты хочешь знать про
Зака? Может, тебе рассказать, как он заперся в доме, и пришлось ломать двери
топором? Тогда ему было девять. Или о том, как он избил старуху в Ардене за
то, что она не так на него посмотрела? Тогда ему было тринадцать. Обо всех
его кражах? -- он неожиданно нагнулся, как цапля за лягушкой. -- Ну вот,
кажется, нашел. Потом этот Гитлер. Я думал, мы выиграли войну, и на этом все
кончилось. И тут оказывается, что он был отличный парень, и все пошло бы
здорово, если бы он сделал то-то и не сделал того-то. И еще один деятель
говорит, что Гитлер рос без матери и от этого вырос таким, -- он снова
подходил к трактору, сжимая в руке какую-то трубку...
...кашляя, расстегивая в нетерпении белую рубашку, в ожидании
сигнального свиста, после которого они бросятся на девушку и устранят ее
власть над ними единственным доступным им способом. Слыша ее голос,
спрашивающий: "Разве птицы кашляют?"
Я услышал его вскрик. Молоток полетел в одну сторону, трубка в другую,
а сам он с удивившей меня скоростью вылетел из сарая, сжимая правой рукой
запястье левой. Я пошел за ним -- он стоял у входа среди залежей ржавого
железа, разглядывая содранный с ладони клочок кожи.
-- Не так плохо, -- подвел он итог, вытирая руку о комбинезон.
Сам не знаю, почему я выбрал этот момент, чтобы сказать:
-- Этой ночью газ опять включился.
-- В этом доме все прогнило, -- проворчал он. -- Надо было давно его
снести.
-- Кое-кто мне сказал, что это может быть предупреждением.
-- Тебе плевать на все предупреждения, -- с этими словами он пошел к
дому, оставив меня мучиться подозрениями, перешедшими уже в уверенность.
Я вернулся в бабушкин дом и позвонил в полицейский участок Ардена. Я
хотел не обвинять Белого Медведя, а просто услышать снова его голос, зная
при этом то, что я теперь знал, или мне казалось, что знал. Я уже не
чувствовал гнева -- я ощущал себя бездонным, каким был, по слухам, старый
пруд, и спокойным, как его вода. Я помнил, как Белый Медведь за рулем ругал
меня за то, что я вспомнил фамилию Грининг, и говорил, как ему хочется
оставить это все в прошлом. Это было дело Лараби -- оставлять вещи в
прошлом. Но Говра не было, и Дейв Локкен холодно сообщил мне, что передаст
шефу, что я звонил.
Мой кабинет показался мне очень маленьким. Книги, сброшенные мною на
пол, перекочевали в угол и спокойно там пылились. Машинка уже стояла на
полу, и я скинул вслед за ней все письменные принадлежности. Свои мемуары я
писал карандашом, чтобы поспевать за вихрем мыслей и образов. Все свои
записи вместе с картотекой я сжег еще неделю назад. Где-то я читал, что
птицы испражняются перед полетом, и я сделал то же, освобождаясь от лишнего
груза, чтобы стать легче.
Я часто работал, пока не засыпал за столом. Так случилось и в ночь на
понедельник, когда арденские мужчины пошли в дом к Роману Мичальски и
нарушили план Галена Говра. Я проснулся среди ночи, глаза мои горели, во рту
и желудке ощущался противный вкус, будто я наглотался сигар. От холода,
стоящего в комнате, у меня одеревенели ноги и, чтобы размять их, я подошел к
окну. За окном сонно мотала головой белая кобыла. Я поглядел в сторону леса
и опять увидел ее. Она стояла на опушке и смотрела прямо на дом. Я не мог
отвести глаз, чувствуя, как ее энергия вливается в меня; потом я моргнул, и
она исчезла.
Девять
Утром звук удаляющегося мотоцикла Зака вырвал меня из череды обычных
кошмаров. Я лежал в сером утреннем свете, ощущая себя опустошенным. Во
второй уже раз мысль об Алисон Грининг не приносила мне радости и покоя. Я
был не в той комнате, не в том месте, и сам я был не таким. Так, должно
быть, чувствует себя новобранец, очнувшийся от всех громких слов и трескучих
лозунгов в грязи, голоде и холоде окопов. Я не знал, что мне делать. Я
должен был сказать Белому Медведю про Зака -- но знал ли я точно то, что
хотел сказать? И мое отношение к Белому Медведю тоже изменилось. Я помнил,
как он говорил мне, что изнасилование -- нормальная вещь. Теперь выяснилось,
что он оправдывал собственное поведение двадцатилетней давности.
Я видел теперь, что и Дуэйн, и Белый Медведь не хотели, чтобы я
возвращался в Арден. Особенно после того, как я начал говорить об Алисон
Грининг.
Потом я подумал о видении прошлой ночи, о легкой лисьей фигурке,
наводящей взгляд на дом, или ружейный прицел, и вспомнил о включающемся сам
по себе газе. И о том, как сам собой в доме зажигался свет, делая его
похожим на лайнер, отплывающий из гавани.
Я подумал, насколько хорошо я знал мою кузину. Передо мной снова
предстало ее лицо из веток и листьев, и я торопливо накинул халат и сошел
вниз. Я подумал: теперь ты уже боишься этого. И еще: нет. Ты всегда этого
боялся. Моим босым ногам было очень холодно. Зазвонил телефон. Белый
Медведь, должно быть. Или тот звенящий напряжением голос. Разве птицы
кашляют? Но тут я услышал всхлипы и понял, что решающий разговор с Говром
откладывается.
-- Мистер Тигарден?
-- Я.
-- Я не смогу прийти этим утром. Я заболела.
-- Хорошо, -- начал я и услышал короткие гудки. Я долго еще тупо
смотрел на телефон, будто он мог объяснить мне причины поведения Туты
Сандерсон.
Объяснение пришло через час, когда я уже оделся и сидел наверху,
пытаясь сконцентрироваться на работе. Еще во время брака я освоил технику
отвлечения от мыслей с помощью умственного труда; но теперь передо мной
стояли вопросы посерьезнее, чем измены Джоан с разными там Дрибблами, и я
исписал всего полстраницы, после чего уронил голову на стол и застонал. Меня
обуревали противоречивые чувства -- беспокойство, страх, смятение, -- и я
снова чувствовал себя погруженным в синий кошмар из сна. Я вспомнил суровые
слова тети Ринн.
Алисон Грининг была моей жизнью; ее смерть лишила меня счастья, лишила
подлинного бытия. Но что если Ринн права, и эти счастье и подлинность с
самого начала были иллюзиями? Что если возвратившись в долину я
Действительно принес с собой смерть? Ужас, испытанный в лесу, вновь охватил
меня, и я поспешил покинуть кабинет. На всем пути вниз я чувствовал на себе
взгляд этой зыбкой фигуры из леса.
Внизу я сразу же вернулся к реальности. Я понял, почему Тута Сандерсон
не пришла на работу. Они ждали меня, как стая стервятников.
Да, они были похожи на стервятников, сидя в своих машинах за ореховыми
деревьями. Я не видел их лиц. Все они выключили двигатели. Я представил, как
они собирались утром со всей долины и из Ардена. Без сомнения, они узнали об
исчезновении Кэндис Мичальски. Из окна кухни я видел их около двадцати, все
мужчины.
Сперва мне, как ребенку, захотелось позвонить Ринн и найти у нее
укрытия.
Потом я распахнул дверь и вышел на крыльцо. Теперь я видел их всех. Их
машины заполнили весь газон и стоянку возле дома Дуэйна. От машин и от их
хозяев исходили жар и ощутимая свирепость. Я отступил в комнату, продолжая
глядеть на них.
Тут один, самый нетерпеливый, надавил гудок. По тому, что никто не
поддержал его, я понял, что настроение у них не очень боевое. Тогда я вышел
на крыльцо.
Загудела еще одна машина. Это был сигнал: он вышел, -- и я увидел, как
сидящие в машинах вскинули головы и уставились на меня.
Я опять вернулся в комнату и набрал номер полицейского участка. Ответил
Локкен.
-- Нет, его нет. Прошлой ночью кое-что случилось, и теперь он с двумя
рядовыми ищет ту девушку.
-- Как они узнали?
-- Этот чертов Ред Сандерсон с другими пришли вечером к ее родителям, и
те все рассказали. Они потребовали, чтобы мы ее искали, вот мы и ищем. Эй, а
кто это?
-- Свяжитесь с ним как можно быстрее и передайте, чтобы он позвонил
Майлсу Тигардену. У меня неприятности. И еще у меня есть для него кое-какая
информация.
-- Какая информация, Тигарден? -- "мистером Тигарденом" я уже перестал
быть.
-- Спросите его, использовалась ли при насилии над теми двумя девушками
дверная ручка.
-- Что, у вас пропала дверная ручка, Тигарден? -- голос Локкена стал
откровенно издевательским. -- Почему бы вам не позвонить вашему приятелю
Лараби и не поговорить об этом с ним? Мы с шерифом не собираемся отрываться
от дел ради ваших глупостей, вам понятно?
-- Вы ему просто передайте.
Некоторые из них увидели, что я говорю по телефону, и я держал трубку
еще некоторое время после того, как Локкен положил свою. Две машины ожили и
отъехали назад; их место заняли другие. Я набрал номер Ринн. Ближайший ко
мне водитель следил за тем, как двигается моя рука, потом тоже нажал на
гудок и поехал прочь. Вместо него появился синий пикап. Телефон Ринн не
отвечал, да я и не знал толком, чего я хочу от нее. Я повесил трубку.
Я слышал, как машины одна за другой уезжают прочь, и почувствовал
некоторое облегчение. Я зажег сигарету, глядя, как мимо окна проезжают
сначала пикап, потом сразу два автомобиля -- желтый и синий, -- потом серый
с солидными вмятинами на боку. Я курил и ждал, пока они шумно
разворачивались на лужайке и уезжали. Когда я уже подумал, что все уехали, я
заметил скрытый за деревом черный "форд". Выйдя на крыльцо без особого
представления о том, что собираюсь делать, я обнаружил еще две машины.
Лужайка перед домом была исполосована грязными следами.
Увидев меня, сидевшие в машинах вышли. Одним из них оказался Хэнк
Спелз, механик с автостанции.
-- Давай, Хэнк, мы за тобой, -- сказал один из них. Хэнк послушно
направился к дому; один из его соратников перепрыгнул канаву и последовал за
ним. Следом двинулся и второй. Они были похожи на тех, кто кидал в меня
камнями возле бара Энглера -- здоровяки с выпирающими животами и красными
лицами.
-- Говр едет сюда, -- крикнул я им. -- Так что лучше убирайтесь.
-- Говр нам не помешает, -- ответил один из них.
-- Куда ты дел девчонку? -- рявкнул тот, что шел сзади.
-- Никуда я ее не девал, -- я потихоньку пошел в направлении гаража.
Хэнк Спелз с полуоткрытым от напряжения ртом последовал за мной.
Тот, что заговорил первым, в рубашке навыпуск, сказал:
-- Иди за ним, -- и Хэнк ускорил шаг, сопя как медведь в малине.
-- Иди сам сюда, Рой, -- сказал он. -- Куда ты ее дел?
-- Говорю тебе, он спрятал ее где-то здесь.
-- Он идет в гараж.
-- Пусть идет. Там мы его и накроем, -- у него было красное
возбужденное лицо школьного хулигана. Они медленно приближались ко мне через
лужайку.
-- Следите за ним, а то он может побежать к машине, -- крикнул сзади
третий.
Я подошел к гаражу, который был закрыт на замок, такой же ржавый, как и
детали у входа. Я ударил по замку какой-то железякой и открыл дверь.
Сигарета почти догорела, и я уже собирался ее выплюнуть, когда понял, что
мне нужно делать.
-- Иди-иди, мы скоро тебя догоним, -- крикнул их вожак. Стараясь не
торопиться, я вошел в полумрак гаража. Три десятигаллоновые канистры с
бензином стояли там же, где я видел их в день, когда сломал матросский
сундучок. Я поднял одну из них: полная. Я нагнулся и открутил крышку. Когда
я появился с канистрой на пороге, один из них осведомился:
-- Хочешь заправить машину, Тигарден? Только тип в рубашке навыпуск
понял мой план.
-- Черт, -- прошипел он и рванулся ко мне.
Изо всех сил я швырнул канистру в траву, где дымился брошенный мной
окурок. Обычно я гасил их, но сейчас было не до экологии. Жидкость сразу
начала течь из отверстия.
Какое-то мгновение все молчали, глядя на текущий бензин; потом
оглушительный взрыв прогремел за моей спиной, когда я уже бежал по тропинке
к дому Дуэйна. Мимо моей головы просвистел кусок раскаленного металла.
Кто-то из них закричал.
Мне как раз хватило времени добежать до угла дома. Оглянувшись, я
увидел, как двое из них бегут ко мне сквозь огонь. Третий, в кепке, катался
по земле. Всю лужайку усеивали островки пламени.
Если я не ошибался относительно погреба в доме Дуэйна, у него должен
был быть вход снаружи.
-- Дуэйн не поможет тебе, сукин сын! -- взвизгнул кто-то из них сзади.
Я пробежал через кусты кизила к основанию дома.
-- Держи его!
Подбежав к дому, я увидел, что был прав. У стены виднелись крашеные
белым двери погреба. Я, правда, сам не знал, что мне там нужно --
отсидеться, спрятаться или отыскать какое-либо оружие для обороны.
Я скатился по земляным ступенькам, едва не налетев на висящие топоры, и
вспомнил. У дальней стены, где стоял мой стол. Похожие на мумии. Ружья.
Я вслепую выхватил одно из них из чехла и прихватил стоявший рядом
мешочек с пулями. Потом поднялся наверх, к солнцу.
Хэнк Спелз и двое других были уже здесь. Я загнал два патрона в стволы
двустволки.
-- Стойте, где стоите, -- я поднял ружье и направил его в грудь мужчине
в рубашке навыпуск. Дыхание мое было таким прерывистым, что я с трудом мог
говорить. Они застыли на месте.
-- А теперь убирайтесь.
Вместо этого они осторожно, по-звериному, начали меня окружать.
-- Я никогда не видел той девушки, -- сказал я. -- И других тоже. Я
знаю от Белого Медведя, что она пропала, и все.
Я прижал приклад к плечу, продолжая целиться.
-- Прекратите двигаться. Стойте на месте.
Они подчинились. Тот, что в кепке, поднял руки вверх. Его рубашка
почернела, на лице и руках была кровь.
-- Теперь назад, -- сказал я. -- К машинам. Хэнк Спелз дико оглянулся и
начал пятиться назад. За ним остальные, не спуская с меня глаз.
-- Если ты ни в чем не виноват, почему ты так себя ведешь? -- спросил
мужчина в рубашке навыпуск. Я только погрозил ему ружьем.
-- Из-за этой старой ведьмы в лесу, -- сказал Хэнк Спелз. -- Вот
почему. А что насчет Гвен Олсон и Дженни Странд?
-- Вы не того спрашиваете, -- ответил я. -- А теперь садитесь в машины
и убирайтесь.
Когда они не двинулись с места, я перевел стволы вправо и нажал на
курок. Отдача едва не выбила ружье из моих рук. Звук был громче, чем взрыв
канистры. Они попятились прочь. Выстрел осыпал листья и цветы с одного из
деревьев. В воздухе висел запах дыма.
-- Ты чуть не убил Роя, -- сказал мужчина в рубашке навыпуск.
-- А что он хотел со мной сделать? Быстрее! -- Я поднял ружье, и они
пошли быстрее. За ними виднелась погибшая лужайка. Выжженный черный круг
показывал место, где взорвалась канистра. Пятна поменьше усеивали траву,
образуя в ней черно-желтые проплешины. Дверь крыльца украшала дыра. Животные
на дальнем конце двора исчезли.
-- Мы еще вернемся, -- погрозил один из них.
-- Хэнк, садись в свой пикап и уматывай, -- сказал я. -- Я скоро приеду
за моей машиной и надеюсь, что все будет в порядке.
-- Да, -- он нырнул в свою машину.
Мы трое смотрели, как он разворачивается и уезжает.
-- Теперь ты, Рой, -- мужчина в кепке мрачно взглянул на меня, опустил
руки и пошел за деревья, остановившись по пути, чтобы сбить пламя у подножия
одного из них.
-- А теперь твоя очередь, -- сказал я оставшемуся.
-- Почему ты не убил нас? -- спросил он воинственно. -- Тебе ведь
нравится убивать. Мы все про тебя знаем. Ты ненормальный.
-- Если ты не уберешься отсюда прямо сейчас, то, может быть, и
проживешь еще пару минут, но, уверяю тебя, что ты будешь рад умереть, -- с
этими словами я направил ружье на пряжку его ремня. Одновременно я сделал
то, что меня весьма удивило -- я рассмеялся. Отвращение к себе охватило меня
с такой силой, что меня едва не стошнило.
Показания Хэнка Спелза 16 июля
Я стоял там и смотрел на Майлса, и я сказал себе: друг, если ты
уберешься отсюда, то будешь ходить в церковь каждое воскресенье и не скажешь
ни одного ругательства, потому что этот Майлс выглядел совсем чокнутым, как
будто он готов был жевать стекло. Волосы у него торчали во все стороны, а
глаза были как щелки. Когда он выпалил из одного ствола, то я подумал, что
вторая пуля как раз для меня. Он ведь знал меня, видел на станции, и я не
хотел туда идти. Это Ред Сандерсон сказал, что мы все приедем туда и
хорошенько напугаем старину Майлса. Вот мы и поехали, а потом все дернули
оттуда, но я увидел, что Рой и Дон остались, и решил остаться с ними. Я ведь
думал, что он ее где-то там прячет.
Он был как крыса в капкане. Взорвал эту канистру так, что все
разлетелось. Ему на все было наплевать. Он и себя мог убить.
Поэтому я удрал оттуда, и пусть говорят, что я трус. Но я сделал
кое-что с его "фольксвагеном", такое, что этот сукин сын не мог уже ездить
быстрее тридцати пяти миль в час и больше одного раза в день. Уж в этом я
разбираюсь.
Но я знаю, что это он сделал. Иначе зачем бы ему было записываться под
фамилией Грининг? Скажите мне.
Вопль:
-- Майлс, ты ублюдок! Ублюдок! -- это был Дуэйн. Другой голос, потише:
-- Успокойся.
-- Убирайся отсюда! Сейчас же!
-- Тише, Дуэйн. Он уедет, только тише.
-- Черт тебя побери, сволочь! Ты что, спятил?
Я с опаской открыл дверь и увидел Дуэйна, сжавшегося от гнева в
маленький краснолицый комок.
-- Я говорил тебе, скотина! Держись подальше от моей дочери! И что все
это такое? -- он обвел руками лужайку, призывая в свидетели стоящего рядом с
ним Белого Медведя. От дома по тропинке уходила Алисон Апдаль. Один раз она
обернулась, бросив на меня взгляд, полный страха.
-- Они просто сидели в машинах, черт тебя побери, ничего не делали, а
что устроил ты? Что, скотина? Ты погляди на мой двор!
-- Я пытался тебе позвонить, -- я смотрел на Белого Медведя.
-- Повезло тебе, что я тебя сейчас не убил! -- завопил Дуэйн.
-- Мне повезло, что они не убили меня тогда. Белый Медведь опустил руку
на плечо Дуэйну:
-- Придержи коней. Дейв Локкен сказал мне, что ты звонил. Я не думал,
что тут что-нибудь случится, Майлс. Я ждал, что ты отнесешься поспокойнее к
тому, что они просто посмотрят на тебя.
-- Они просто сидели, -- подхватил Дуэйн, немного успокаиваясь.
-- Я не думал, что ты объявишь им войну.
-- А я не думал, что ты будешь таскаться за моей дочкой, -- прошипел
Дуэйн, и пальцы Белого Медведя сжались крепче. -- Я тебя предупреждал,
говорил -- держись от нее подальше. Но тебе на это, конечно, наплевать.
-- Они не просто сидели. Большинство из них уехали, когда увидели, что
я звоню по телефону, но трое остались и попытались напасть на меня.
-- И кто это были, Майлс?
-- Хэнк Спелз с автостанции, потом некий Рой и еще один, второго я не
знаю. Один из тех, кто кидал в меня камни.
-- Камни... камни... -- прошипел Дуэйн с таким презрением, что мне
стало его жалко.
-- И как ты все это устроил? -- он мотнул головой в направлении
выжженной лужайки.
-- Они почти все сделали сами. Затоптали все своими машинами. А я
только поджег канистру с бензином, чтобы их остановить. Ты знал, что они
собираются делать?
-- Да. Знал. Я думал, они просто хотели...
-- ...уберечь меня от неприятностей. Как Пола Канта.
-- Ага, -- от его улыбки во мне всколыхнулась гордость.
-- Вы с Дуэйном были вместе? И с Алисон?
-- Не погань ее имя, слышишь? -- рявкнул Дуэйн.
-- Да так, выпили пива в Боул-А-Раме.
-- Выпили пива. Хорошо ты ведешь следствие.
-- Даже полицейский не может работать все время, -- сказал он, и я
подумал: нет, Говр, ты работаешь все время, и поэтому ты так опасен. Он снял
руку с плеча Дуэйна и пожал плечами. -- Я хотел объяснить Дю-эйну, что ты
вроде как помогаешь мне с этими убийствами. Потом я узнал, что ты говорил
ему о том, о чем я просил тебя не распространяться. Что ты высказывал
какие-то сумасшедшие идеи. Я хочу, чтобы ты понял, что ошибаешься. Старина
Дю-эйн ведь не сказал, что ты прав? -- он смотрел на меня, лицо его было
открытым и дружелюбным. -- Так ведь, Дуэйн?
-- Я сказал, чтобы он поговорил с тобой.
-- Вот видишь, ты оставил его с его подозрениями.
-- По правде говоря, я понял все еще у пруда. Крик не могли услышать с
дороги.
-- Голый! -- обвиняюще воскликнул Дуэйн. -- Ты был голый!
-- Хватит, Дуэйн, не отвлекай нас. Если ты будешь это делать, старина
Майлс так и останется при своем неправильном мнении. Так вот, Майлс, Дуэйн
ведь не сказал тебе, что ты прав. Давай-ка спросим его прямо. Был ты там той
ночью?
Дуэйн покачал головой, сердито глядя под ноги.
-- Конечно, нет. По показаниям, собранным моим отцом, ты в тот момент
ехал по 93-му в другую сторону, к Либерти. Так?
Дуэйн кивнул.
-- Ты был такой же сумасшедший, как та девчонка, и хотел только
оказаться подальше от нее. Так? -- Дуэйн опять кивнул. -- И еще, Майлс, вряд
ли девушка, на которую напали знакомые ей люди -- ведь она нас знала, --
стала бы кричать. Как ты думаешь? Поэтому перестань болтать об этом, прошу
тебя, иначе ты сядешь в лужу еще глубже.
Не было смысла продолжать эту игру. "Та девчонка" -- неясная фигура на
опушке леса? "Та девчонка" -- огонь в глубине леса, порыв ледяного ветра,
шорох совиных крыльев в телефонной трубке? Я почувствовал запах холодной
воды.
Я думал о том, о чем не хотел думать, и опять вспомнил слова Ринн. Моя
вина тянула меня на дно. Дуэйн, по Другим причинам, тоже не хотел
продолжать:
-- Черт с ним, -- сказал он. Потом он выпрямился и смерил меня грозным
взглядом. -- Но от моей дочери держись подальше.
-- Она сама просила меня с ней поехать.
-- Вот как? Может, она и раздеться тебя просила?
-- Мы же просто купались. Она разделась первой. И этот парень тоже.
В присутствии Дуэйна я не мог высказать Белому Медведю свои подозрения
по поводу Зака. Я и так сказал слишком много.
-- Ладно, -- сказал Дуэйн. -- Может и так. Если ты ей что-нибудь
сделаешь, Майлс, я не стану дожидаться, пока кто-нибудь разберется с тобой.
Я сам это сделаю.
Белый Медведь и я смотрели, как он ковыляет прочь. Потом Говр
повернулся ко мне:
-- Что-то ты выглядишь возбужденным, Майлс. Признайся, ты выдумал это
купание в голом виде?
-- А ты признайся -- кто из вас изнасиловал ее?
-- Возьми себя в руки.
-- Или вы сделали это по очереди?
-- Опять начинаешь, Майлс?
-- Опять.
-- Я же сказал, что ты можешь сесть в лужу еще глубже, -- Белый Медведь
шагнул ко мне, большой и серьезный, и я увидел темные пятна пота на его
форменной синей рубашке и синяки у него под глазами. -- Парень, ты, должно
быть, свихнулся -- бросаешь бомбы в мирных граждан, ищешь себе
неприятностей, -- он шел медленно, осторожно, и я подумал: сейчас он
бросится на меня. Но он остановился и провел рукой по лицу. -- Скоро все это
кончится, Майлс. Очень скоро, -- он отступил, унося с собой смесь запахов
пота и пороха. -- Майлс, черт тебя побери. Что ты там говорил Локкену насчет
дверной ручки?
Я не мог ответить.
В эту ночь и после я отключал газ там, где показала мне Тута Сандерсон.
По утрам, когда она являлась, сопровождаемая кашлем, шарканьем ног,
хлопаньем дверей и прочими звуками, среди них теперь слышалось и
недовольно-подозрительное кряхтение, когда она обнаруживала, что я опять это
сделал. Мне хотелось ее уволить, но я подозревал, что она все равно
продолжала бы ходить ко мне. На следующий день после визита Хэнка Спелза с
товарищами, услышав утром ее кашель и т. д., я сошел вниз и прямо спросил:
знала ли она о том, что должно было случиться? Она стала придуриваться: что
должно было случиться? А что случилось? По поводу состояния лужайки она
ничего не сказала. Я заметил, что ее сын, по моим данным, участвовал в этом.
"Ред"? Ред ни в чем таком не участвовал. Сколько яиц вам сегодня поджарить?
Я работал целыми днями, и никто мне не мешал. Казалось, о моем
существовании забыли. Тута Сандерсон, кроме своих утренних демонстраций,
хранила молчание; Дуэйн в редких случаях, когда ему приходилось ходить мимо
бабушкиного дома, даже не смотрел в мою сторону. Его дочь, без сомнения,
выпоротая или предупрежденная иным способом, тоже избегала меня. Иногда из
окна спальни я видел, как она идет в сарай или в кладовку, но она ни разу не
появилась у меня на крыльце или на кухне, уплетая что-нибудь из моих
запасов. Я часто просыпался ночью за своим столом, с карандашом в руке и
бокалом мартини у локтя, от гудения мотоцикла Зака, то ли приезжающего, то
ли уезжающего. Я писал. Пил. Спал. Лелеял свою вину. Надеялся, что скоро
Мичальски получат открытку от своей пропавшей дочери. Надеялся, что Белый
Медведь прав, и все вскоре кончится. Часто мне хотелось уехать.
Ночью мне бывало страшно.
Ринн не отвечала на звонки, и я каждый день собирался заехать к ней, но
я боялся и этого. Анонимные звонки прекратились: и от Лукового Дыхания, и
те, другие, с шелестом крыльев. Может, это были просто помехи в моем старом
телефоне.
Писем с чистыми листами я больше не получал, и пришло только одно,
короткое, с напечатанным вкривь и вкось:
"Мы тебе еще покажем, убийца".
Я запечатал письмо в конверт и отослал Белому Медведю.
Иногда мне казалось, что я уже умер.
Много раз я думал, что ошибся, там, у пруда. Что та бутылка из-под коки
оказалась там просто так, и дверная ручка -- тоже. Потом я вспоминал, как он
разрезал себе руку. И вспоминал Алисон Грининг, идущую ко мне, существо из
листьев и коры. И думал: я тоже мог ошибиться.
С Белым Медведем я так и не поговорил. И на послание мое он не ответил.
Когда днем в понедельник наконец зазвонил телефон, я подумал, что это
Говр, но услышал другой голос. Голос исхудавшего человека с черными
вьющимися волосами.
-- Майлс, -- сказал он. -- Ты просил меня позвонить, если мне
понадобится твоя помощь.
-- Да.
-- Я хочу уехать отсюда. У меня нет еды. В тот день я соврал тебе, что
я иногда выхожу. Я уже давно никуда не выходил.
-- Я знаю.
-- Кто тебе сказал? -- его голос зазвенел от страха.
-- Неважно.
-- Да. Наверно. Но я не могу оставаться здесь больше. Я думаю, они
хотят что-то со мной сделать. Не следят уже за моим домом, только говорят
друг с другом, что-то замышляют. Боюсь, они убьют меня. Я ничего не ел уже
два дня. Если... если я уеду, могу я приехать к тебе?
-- Конечно. Можешь остаться здесь. У меня есть ружье.
-- У них у всех ружья. Это не поможет. Я просто хочу уехать от них, --
в промежутках между фразами я слышал его прерывистое дыхание.
-- У тебя сломана машина. Как ты уедешь?
-- Уйду пешком. Если увижу кого-нибудь, спрячусь в кювете.
-- Это же десять миль!
-- Ничего другого не остается, -- и с тем же могильным юмором, уже едва
заметным. -- Не думаю, что кто-нибудь меня подвезет.
В полдесятого, когда начало смеркаться, я уже ждал его, хотя знал, что
его, скорее всего, не будет еще долго. Я бродил по дому, выглядывая в окна,
и ожидал увидеть, как он бредет через поле. К десяти, когда уже стемнело, я
выключил свет везде, кроме своего кабинета, чтобы его никто не увидел. Потом
сел на крыльцо и стал ждать.
Он шел четыре часа. В два ночи я услышал шорох за ореховыми деревьями
и, вскинув голову, увидел его идущим через разоренную лужайку.
-- Я на крыльце, -- прошептал я и распахнул ему дверь. Даже в темноте я
видел, насколько он истощен.
-- Держись подальше от окон, -- предупредил я и повел его на кухню. Он
упал на стол, тяжело дыша, весь в грязи и клочьях соломы.
-- Тебя кто-нибудь видел?
Он покачал головой.
-- Я дам тебе что-нибудь поесть.
-- Прошу тебя, -- прошептал он. Пока я жарил бекон с яйцами, он
оставался в том же положении, с согнутой спиной и потупившимися глазами.
-- У меня болят ноги, -- пожаловался он. -- И бок. Я упал на камни.
-- А как ты уходил, кто-нибудь видел?
-- Если бы видели, меня бы здесь не было.
Пока яичница жарилась, я предложил ему умыться.
-- А курить у тебя есть? Я не курил уже неделю. Я протянул ему пачку.
-- Господи, Майлс, -- он всхлипнул. -- Господи...
-- Хватит. Твоя еда почти готова. Можешь пока поесть хлеба, -- он даже
не заметил буханки, лежащей прямо перед ним.
-- Господи, -- повторил он и вгрызся в хлеб. Когда я поставил перед ним
тарелку, он начал есть, молча и жадно, как спасшийся от смерти.
После того, как он закончил, я выключил свет, и мы прошли в комнату и
сели в кресла. Я видел, как движется в темноте огонек его сигареты, когда он
качается в кресле.
-- Хочешь чего-нибудь выпить?
-- Майлс. Майлс. Ты возвращаешь меня к жизни, -- мне показалось, что он
опять плачет, и я был рад, что свет выключен. Я пошел на кухню и вернулся с
бутылкой и двумя стаканами.
-- Вот хорошо. Что это?
-- Джин.
-- Я его не пил. Моя мать никогда не держала в доме спиртное, а по
барам я не ходил. Мы пили только пиво. Знаешь, она умерла от рака легких.
Курила много, как и я.
-- Очень жаль.
-- Это было уже давно.
-- Что ты собираешься делать теперь, Пол?
-- Не знаю. Поеду куда-нибудь. В какой-нибудь город. Вернусь, когда все
это кончится, -- сигарета разгоралась от его затяжек, качаясь взад-вперед
вместе с ним. -- Еще одна девушка. Она исчезла.
-- Я знаю.
-- Потому они и хотели меня убить. Ее нет уже больше недели. Я слышал
по радио.
-- Майкл Муз.
-- Точно, -- он невесело засмеялся. -- Ты его, должно быть, не знаешь.
В нем фунтов триста пятьдесят, и он все время жует жвачку. Гротескный тип. С
такими свинячими глазками и усиками, как у Оливера Харди. Просто персонаж
"Бэббита". Он никогда не найдет себе работы нигде, кроме Ардена, и дети
смеются над ним на улице, но даже ему лучше, чем мне. Да, над ним смеются,
но его и уважают. Знаешь, почему?
-- Почему?
-- Потому, что он вырос у всех на глазах. И женился на женщине из
Бланделла, рыжей, которая работает на телефонной станции. Они его знают, и
он один из них, -- сигарета качнулась, и я смутно разглядел, что Пол Кант
подносит к губам стак