ти закона каждому, кто вздумает вторгнуться в огороженные владения. Преподобный отец Опимиан: - Позвольте, милый юноша, вот вы сами огородили же любимое место прогулок, - моих, да и не только моих. Плаката, о каком вы говорили, я не заметил; но его вполне заменяет внушительная ваша изгородь. Мистер Принс: - Верно; но когда кусок государственной земли предназначается на продажу, ясно, что кто-то его купит и огородит. Я-то хоть не испортил окружающего пейзажа; и мною двигала потребность замкнуться, а не запереть участок потому только, что он моя собственность. На полпути к дому его преподобия новые знакомцы расстались, и отец Опимиан пообещал вскоре снова навестить мистера Принса, вместе с ним отобедать и остаться ночевать. По дороге отец Опимиан рассуждал сам с собою. Странная, однако, метаморфоза старой башни. Хорошая столовая. Хороший кабинет. Меж ними спальня: ее он мне не показал. Хорошее вино. Отменное. Миленькие камеристки. Очень, очень миленькие. Две из семи весталок, поддерживающих огонь в очаге молодого сего Нумы {35}. Кстати, и платье у них как у весталок - белое с пурпурной каймою. Но зато на головах - ничего, кроме красиво убранных волос. Весталки носили уборы, скрывавшие волосы, если они у них были. При посвящении их обривали. Возможно, они опять отпускали волосы. Возможно, и нет. В этом надобно разобраться. Если нет - то была мудрая предосторожность. "Власы - единая краса", - говорит Arbiter Elegantiarum {**} и сравнивает голую голову с грибом {*}. Голова без волос, говорит Овидий, что поле без травы, что безлиственный куст {***}. Сама Венера, покажись она ему с голой головой, не пленила бы Апулея {****}, и я с ним согласен. Муж у Менандра {*****} {38} в припадке ревности бреет жене голову; увидев, что он наделал, он в отчаянии кидается к ее ногам. Зато, покуда волосы не отрастут, он избавлен от мук ревности. А у Еврипида есть одна тонкость, которой не замечал ни один его толкователь. Эгист выдал Электру за молодого крестьянина, обрабатывающего свой клочок земли. Тот великодушно щадит царевну и невинной возвращает брату ее Оресту. "Маловероятно", - замечает кое-кто из критиков. А я скажу - весьма вероятно: ибо у нее была обрита голова. Тут секрет, тут тонкое лукавство великого поэта. Бритая голова - символ скорби; но она же и надежная поддержка вышеупомянутого великодушия. "Скорбя о мертвом, - говорит Аристотель, - из сочувствия к нему, мы уродуем себя, остригая волосы". Вот уж воистину, сочувствие по смежности. От обритой женской головы всего лишь шаг к голому черепу. У Электры не было необходимости в таком знаке скорби; ибо в родственных трагедиях у Софокла и Эсхила скорбь ее столь же велика, а ходит она с развевающимися волосами; но у них она незамужняя дева, и им нет нужды выдвигать столь действенное противоядие ее чарам. Не вынуждает к этому и обычай; жертвы всеми волосами требовала лишь свежая утрата, а в память давнего горя выстригали всего несколько прядей {******}. И Еврипидом руководили одни только соображения сценические. Елена - та не стала брить голову, когда того требовал обычай. Еврипид заставляет Электру упрекнуть Елену ее кокетством {*******} и лишний раз доказывает, что неспроста обрил героиню, когда обычай того не требовал. У Теренция достало вкуса не обрить героиню в "Формионе" {41}, вопреки строгости афинского закона. Лохматая, она сияла красотой, но вовсе без волос не могла бы тронуть сердца Антифона. Ἀλλὰ τίη μοι ταῦτα φίλος διελέξατο θυμός {********}. Но отчего мой разум все это со мною обсуждает? омрачая печальными образами прелесть живого часа? ибо роскошные власы сих юных дев - редкой красоты. Косы их не срезаны под сенью священного лотоса, как то бывало, согласно Плинию {43}, с косами весталок. Да, будь милый юноша даже сама нравственность и воплощение порядка, в одном он пренебрег моралью, и свет ему этого не простит. Уверен, миссис Опимиан ему не простит. Добро бы он был женат, тогда дело другое. Да только, боюсь, вздумай он теперь жениться, среди его Лар разгорится такой пожар, что куда там жертвенники Весты. В храме станет чересчур жарко. Но раз он противник перемен, зачем ему и жениться? К тому же он толкует о возможном разочаровании в каком-то несказанном идеале и, дабы этого разочарования избежать, намеревается жить как лорд Нуармонт, о котором я и не слыхивал. Оно, надеюсь, от него еще далеко, судя по тому, как он завтракает, гуляет и, полагаю, обедает тоже. Вряд ли сердце его разорвется от тоски по журавлю в небе, если только повара у него не хуже камеристок, а вино, которым меня угощали, дает возможность судить о его погребе. И он образован. Кажется, особенно любит греков. Не приведись ему случайно услышать, как я читаю Гомера, он бы меня не пригласил. И стоять бы мне у ворот до заката, и он бы на меня обратил не больше внимания, чем на ворону какую-нибудь. {* Quod solum formae decus est, cecidere capilli. Петроний, сатира, 109. (Примеч. автора). ** ... laevior ... rotundo Horti tubere, quod creavit unda (там же) (мягче гриба, который сырость взращивает на почве сада). "Голова, говоря языком садовника, есть луковичное образование между двумя плечами". (Д. А. Стивенс {36}. "Лекция о головах"). (Примеч. автора; лат.).} *** Turpe pecus mutilum; turpe est sine gramine campus; Et sine fronde frutex; et sine crine caput. Ovid: Artis Amatoriae, III, 249. [Стыдно быку без рогов, и стыдно земле без колосьев, Стыдно кусту без листвы, а голове без волос. Овидий. Наука любви. III, 249-250. (Пер. М. Гаспарова)]. (Примеч. автора). **** At vero, quod nefas dicere, neque sit ullum hujus rei tarn dirum exemplum: si cujuslibet eximie pulcherrimae, que foeminae caput capillo exspoliaveris, et faciem nativa specie nudaveris, licet ilia coelo dejecta, mari edita, fluctibus educate, licet, inquam. Venus ipsa fuerit, licet omni Gratiarurn choro stipata, et toto Cupidinum populo comitata, et balteo suo cincta, cinnama fragrans, et balsama rorans, calva processerit, placere non poterit nee Vulcano suo. Apuleius Metamorph. II, 25. Но если бы (ужасное предположение, да сохранят нас боги от малейшего намека на его осуществление!) {37}, если бы у самых прекраснейших женщин снять с головы волосы и лицо лишить природной прелести, то пусть будет с неба сошедшая, морем рожденная, волнами воспитанная, пусть, говорю, будет самой Венерой, хором граций сопровождаемой, толпой купидонов сопутствуемой, поясом своим опоясанной, киннамоном благоухающей, бальзам источающей, - если плешива будет, даже Вулкану своему понравиться не сможет. Апулей. Метаморфозы, II, 25. (Примеч. автора). ***** Πεσικειςομένη. (Примеч. автора). ****** Софокл, "Электра", 449 {39}. (Примеч. автора). ******* Еврипид. "Орест", 128 {40}. (Примеч. автора). ******** "Но ночью мою душу волнуют подобные думы" {42} (греч.). (Пер. Н. И. Гнедич). За обедом его преподобие поведал миссис Опимиан об утрешнем происшествии, и, как он и ожидал, семь сестер вызвали суровый ее приговор. Не теряя обычной безмятежности, она, однако, спокойно и решительно объявила, что в добродетель молодых людей не верит. - Душа моя, - сказал ей пресвитер, - кто-то, не помню кто, сказал, что в жизни каждого есть своя загнутая страница. Возможно, и в жизни нашего юного друга она есть; только том, ее содержащий, лежит не под той крышей, под которой обитают семь сестер. Его преподобие не мог пойти спать, не выяснив своих сомнений относительно волос весталок; он вошел в кабинет, достал с полки старый фолиант и намеревался заглянуть в Lipsius de Vestalibus {Липсий {44} о весталках (лат.).}, как вдруг в мозгу его мелькнули строки, проливавшие свет на мучивший его вопрос. "Как же я мог это забыть?" - подумал он. "Ignibus Iliacis aderam: cum lapsa capillis Decidit ante sacros lanea vitta focos {*}", - {* У илионских огней я была, когда вдруг соскользнула / Долу повязка моя перед священным огнем {45}. (Примеч. автора).} говорит в "Фастах" Сильвия {46}. Он взял "Фасты", полистал и напал на другую строчку: Attonitae flebant demisse crine ministrae {*}. {* Мчится она без ума, как фракийские, слышно, менады Носятся, космы волос на голове распустив {48}. (Примеч. автора). И заметку старого толкователя: "Это взразумит тех, кто сомневается в том, были ли волосы у весталок". "Отсюда я заключаю, - сказал себе отец Опимиан, - что в своих сомнениях я не одинок; ясно, волосы у них отрастали. Но если они окутывали их шерстью, то были они или нет - какая разница? Vitta {Повязка (лат.).} - тут и символ, и надежная защита целомудрия. Не посоветовать ли юному другу, чтоб он тоже окутал так головы своих весталок? И для всех будет безопаснее. Но трудно вообразить совет, который встретит меньшую признательность. Лучше уж принимать их какие они есть и не вмешиваться". ГЛАВА V СЕМЬ СЕСТЕР Εὔφραινε σαυτόν˙ πνῖε τὸν καθ᾽ ἡμέραν Βίον λογίζου σόν, τὰ δ᾽ἄλλα τῆς Τύχης Euripides. Alcestis ...За кубком Хоть день, да твой, А завтра чье-то завтра {48}. Прошло немного времени, и его преподобие вспомнил, что обещался еще наведаться к новому знакомцу, и, намереваясь у него переночевать, попозже отправился из дому. Погода стояла жаркая, он брел медленно и чаще обычного останавливался отдохнуть в тени деревьев. Его провели в гостиную, куда вскоре вышел мистер Принс и сердечно его приветствовал. Они вместе отобедали в нижнем этаже башни. Обед и вино пришлись весьма по вкусу отцу Опимиану. Потом они отправились в гостиную, и те две девушки, что прислуживали за обедом, принесли им кофе и чай. Его преподобие сказал: - У вас тут много музыкальных инструментов. Вы играете? Мистер Принс: - Нет. Я руководствовался суждением Джонсона {49}: "Сэр, однажды я решил было играть на скрипке; но понял, что, чтобы играть хорошо, надобно играть всю жизнь, а мне хотелось делать кое-что и получше". Преподобный отец Опимиан: - Стало быть, вы держите их лишь для мебели и к услугам гостей? Мистер Принс: - Не вполне. Служанки мои на них играют и поют под их аккомпанемент. Преподобный отец Опимиан: - Служанки? Мистер Принс: - Ну да. Они получили превосходное воспитание и обучены игре на разных инструментах. Преподобный отец Опимиан: - И когда же они играют? Мистер Принс: - Каждый вечер в эту пору, если я дома один. Преподобный отец Опимиан: - Отчего же не при гостях? Мистер Принс: - La Morgue Aristocratique {Аристократическая надменность (спесь, чванство) (фр.).}, охватившая все наше общество, не потерпит таких занятий со стороны женщин, из которых одни готовили бы обед, а другие присматривали за его приготовленьем. Во времена Гомера это не сочли бы недопустимым. Преподобный отец Опимиан: - Но тогда, я надеюсь, вы не сочтете это недопустимым и нынче вечером, ибо Гомер - связующее нас звено. Мистер Принс: - Вам хотелось бы их послушать? Преподобный отец Опимиан: - Очень бы хотелось. Две младшие сестры явились на зов, им сообщено было о желании его преподобия, и вот все семь пришли вместе в белых платьях, отделанных пурпуром. "Семь плеяд, - подумал отец Опимиан. - Какое созвездие красавиц!" Он встал, поклонился, и они все очень мило кивнули ему в ответ. Потом они пели и играли на фортепианах и на арфе. Отец Опимиан был в восхищении. Потом перешли они к органу и исполнили кое-что из духовной музыки Моцарта и Бетховена. А потом стали молча, словно ожидая приказаний. - Обычно напоследок, - сказал мистер Принс, - мы поем гимн святой Катарине, но, быть может, это не в вашем вкусе; хотя святая Катарина и значится в англиканском церковном календаре. - Я люблю духовную музыку, - сказал его преподобие, - и не стану возражать против святой англиканского церковного календаря. - Вдобавок, - сказал мистер Принс, - она - символ безупречной чистоты и как нельзя более подходящий пример для юных девушек. - Совершенно справедливо, - заметил отец Опимиан. ("И совершенно непонятно вместе с тем", - подумал он про себя.) Сестры спели свой гимн, раскланялись и удалились. Преподобный отец Опимиан: - Руки у них, кажется, не огрубели от домашней работы. Мистер Принс: - Они лишь ведут хозяйство. Для грубой работы у них свой штат прислуги. Преподобный отец Опимиан: - В таком случае, их обязанности схожи с теми, какие исполняли девушки у Гомера в домах своих отцов с помощью рабынь. Мистер Принс: - Да, пожалуй. Преподобный отец Опимиан: - Словом, они настоящие дамы по манерам и воспитанию, хотя и не по положению в обществе; только в доме от них куда больше проку, чем обычно бывает от наших дам. Мистер Принс: - Да, пожалуй. Если дерево познается по плодам, устройство моего дома должно примирить вас с неожиданностью подобного опыта. Преподобный отец Опимиан: - Я совершенно с ним примирился. Успешнейший опыт. Его преподобие всегда выпивал на ночь стаканчик коньяка с водой, летом с содовой, зимой - с горячей. Выпив его, он ушел в отведенную ему спальню и заснул крепким сном. Снились ему Электра и Навзикая, весталки, плеяды и святая Катарина, и когда он проснулся, в ушах его еще звенели слова гимна, услышанного накануне вечером: Dei virgo Catharina, Lege constans in divina, Coeli gemma preciosa, Margarita fulgida, Sponsa Christi gloriosa, Paradisi viola! {*} {* Невесты Девы краше нет - Жемчужина, нетленный свет! Ты пламенный цветок небес, Фиалка, чудо из чудес! (Примеч. автора).} ГЛАВА VI  ПРОСТОЕ СЕРДЦЕ, ПРОНЗЕННОЕ СТРЕЛОЙ В отчаянье у чистого ручья Пастух покинутый лежал {50}. Наутро, приятно откушав, его преподобие пустился в обратный путь. Юный друг его провожал и отпустил, лишь добившись от него обещания быть снова и с визитом более длительным. Как всегда, отец Опимиан по дороге рассуждал сам с собою. "Непорочность сих дев не подлежит сомненью. Молодой человек обладает всеми качествами, каких только могли бы пожелать лучшие друзья мисс Грилл в ее будущем супруге. Она тоже во всех отношениях ему подходит. Но семь этих дам вклиниваются тут, подобно семи мечам Аякса. Они весьма привлекательны. ...Facies non omnibus una, Nec diversa tamen: qualem decet esse sororum {*}. {...Лицом не тождественны были И не различны они, как быть полагается сестрам {51}. Овидий. "Метаморфозы", кн. 2. (Примеч. автора).} Будь у меня такая жизнь, я ни за что не захотел бы ее менять. Какая оригинальность в наши дни однообразия и скуки. Какое благородство в наши дни недолжного обращения со слугами. Какая слаженность в ведении хозяйства. Какая прелесть лиц и уборов. Какая приятность манер и повадок. Какая искусность в музыке. Словно зачарованный замок! Мистер Грилл, столь охотно толкующий о Цирцее, почувствовал бы себя тут как дома; он бы легко вообразил, будто ему прислуживают ее служанки, дочери потоков и рощ. Мисс Грилл легко могла бы вообразить, будто попала в обиталище тезки своей Морганы. Боюсь только, она повела бы себя так, как повел себя с Морганой Роланд, разбив талисман и рассеяв чары. А ведь жаль. И жаль будет, однако, если эти двое вообще не познакомятся. Но отчего мне хлопотать о сватовстве? Всегда это неблагодарная забота. Если все кончится хорошо, твою добрую услугу забудут. Если плохо - обе стороны тебе не простят". Мысли его преподобия прервали чьи-то сетования, делавшиеся все громче, по мере того как он продолжал путь. Он дошел до места, откуда неслись звуки, и не без труда обнаружил скорбящего сельского жителя, укрытого густыми папоротниками, выше его роста, если б он поднялся на ноги; и если бы, катаясь по земле в припадке отчаяния, он их не примял, он так и оставался бы невидим, припав к ручью на опушке леса. Слезы на глазах и бедственные выкрики странно не вязались с круглым розовым лицом, казалось, надежно подкрепленным элем и мясом для борьбы с любыми бороздами горя; но от любви не защитят даже такие надежные средства, как мясо и эль. Стрелы амура пробили оборону, и поверженный олень, тоскуя, поник у потока. Его преподобие, приблизясь, ласково спросил: - Что с вами приключилось? Ответом ему был только новый взрыв отчаяния; бедняга отвергал все попытки участия. - Вы мне ничем не поможете. - Как знать, - возразил отец Опимиан. - Покуда не расскажешь о своей беде, никогда не знаешь, можно ли ей помочь. Сначала его преподобие не добился ничего, кроме повторения фразы "Вы мне ничем не поможете". Но его доброта наконец одержала верх над недоверием несчастного, и, сам не свой от горя, давясь слезами, тот воскликнул: - Она за меня не хочет! - Кто именно? - осведомился его преподобие. - Ну ладно, - отвечал скорбящий, - рассказывать, так уж все. Это леди из замка. - Леди? - спросил отец Опимиан. - Они-то себя служанками называют, - отвечал тот, - да только они самые настоящие леди, и уж как нос задирают, раз одна мне отказала: "Отец у меня богатый, у него самая лучшая ферма во всей округе, и своя, собственная. И вдвоем мы с ним, он да я". А моя жена хозяйство бы вела, а по вечерам бы играла и пела - ох, она ведь все умеет! - и читать, и писать, и счета вести, петь, играть - сам слыхал! - и сливовый пудинг печь - сам видел! - и зажили бы мы уютно, как три сверчка на печи, а к концу года, глядишь, - и все четыре! А вот не хочет же! - Вы ее спрашивали? - спросил его преподобие. - Откровенно спросил, - отвечал тот. - А она сперва чуть не рассмеялась. Только она не рассмеялась. Поглядела серьезно и говорит: "Простите меня". Говорит, я вижу, вы не шутите. Мол, я хороший сын и достоин хорошей жены. Только, мол, не может она. Мисс, я ей говорю, видно, вам кто другой нравится? Нет, говорит, никто. - Это утешительно, - сказал отец Опимиан. - Чего же утешительно-то? - отвечал несчастный. - Меня-то она не хочет! - Она еще передумает, - сказал отец Опимиан, - если сердце ее свободно. К тому же она ведь сказала, что не может. - Не может, - отвечал несчастный, - это и значит - не хочет. Только что вежливо. - А объяснила она, отчего она не может? - спросил отец Опимиан. - Объяснила, - был ответ. - Говорит, они с сестрами решили не расставаться друг с дружкой и с молодым хозяином. - Кстати, - заметил отец Опимиан. - Вы не сказали мне, которая же из семи ваша избранница. - Третья, - отвечал тот. - Они-то называют ее второй поварихой. У них там экономка, две поварихи, две горничные и две камеристки. Но они только хозяина обслуживают. А уж их самих обслуживают другие. - И как же ее зовут? - спросил его преподобие. - Дороти, - был ответ. - Дороти ее зовут. У них имена идут - А, Б, Ц, только А на конце: Бетси, Цецилия, Дороти, Ева, Фанни, Грейс, Анна. Но они говорят, это не по алфавиту. Их крестили в честь тональности A-moll, если, конечно, вы это понимаете. - Пожалуй, понимаю, - улыбнулся отец Опимиан. - Их крестили в честь греческой диатонической гаммы, и они составляют два смежных тетрахорда, если, конечно, вы это понимаете. - Нет, пожалуй, я не понимаю, - отвечал горемыка с сомненьем. - А молодой хозяин, - заключил отец Опимиан, - носящий имя Алджернон, это Proslambanomenos, или тоника, и заключает октаву. Родители его, верно, сочли, что это неспроста и что он и семь его названых сестер должны всю жизнь прожить в гармонии. Но вы-то как с ними свели знакомство? - Да как? - отвечал страдалец. - Я много чего вожу к ним с нашей фермы, ну а она принимает товар. - Я хорошо знаю этот дом, - сказал его преподобие, - и хозяина и девушек. Возможно, он женится, а они последуют его примеру. Будем уповать. Скажите, как вас зовут? - Зовут-то меня Плющом, - был ответ. - Гарри Плющ я. А она ведь правда красавица? - О, бесспорно, - сказал отец Опимиан. - Они все миленькие. - И вот не хочет за меня, - снова вскричал тот, но уже с меньшей мукой. Отец Опимиан его утешил и озарил лучом надежды. На том они и расстались. И снова его преподобие стал рассуждать сам с собой: "Кажется, всякая трудность разрешима. Выйдет замуж хоть одна - и все построение распадется. Однако сама по себе ни одна на такое не решится. Вот если бы семеро румяных здоровяков Плющей разом предложили каждой по руке и сердцу? Семь нот в тональности A-moll октавой ниже? А? Еще и не такое случалось! Я читал про шестерых братьев, которые все по очереди услужливо сломали себе шею, чтобы седьмой, герой повести, наследовал отцовское именье. Но вот опять я - и зачем мне печься о чьем-то браке? Пусть уж все идет своим чередом". Но, как ни старался, отец Опимиан не мог отогнать смутный образ - себя самого, благословляющего двух врачующихся юных своих друзей. ГЛАВА VII  СВЯЩЕННИК И ЕГО СУПРУГА. СОЮЗЫ ЛЮБВИ. ГАЗЕТА Indulge Genio: carpamus dulcia: nostrum est Quod vivis: cinis, et manes, et fabula fies. Vive memor lethi: fugit hora: hoc quod loquor, inde est. Persius Гения ты ублажай своего {52}: лови наслажденья, Жизнь наше благо; потом - ты пепел, призрак и сказка. Помня о смерти, живи! Час бежит, и слова мои в прошлом. Персий - Agapetus и Agapetae {Αγαπητος καὶ ἀγαπηται. (Примеч. автора).}, - сказал преподобный отец Опимиан наутро за завтраком. - И притом в лучшем смысле слова - таковы, к счастью, отношения юного сего господина со служанками. Миссис Опимиан: - Может быть, ты возьмешь на себя труд изложить мне свое мнение о них более доступно? Преподобный отец Опимиан: - Разумеется, душенька. Слово означает "влюбленный" в чистейшем, возвышенном смысле. В этом-то смысле и употребляет его святой апостол Павел, говоря о единоверках своих и возделывающих общий с ним вертоград соратницах, в чьих домах доводилось ему живать. В этом смысле прилагалось оно к девам и святым мужам, обитавшим под одной кровлей в союзе любви духовной. Миссис Опимиан: - Что ж, всякое бывает. Ты - святой муж, отец Опимиан, однако, будь ты холост, а я дева, вряд ли рискнула б я быть твоей ага... ага... Преподобный отец Опимиан: - Agapete. Но я никогда и не посягал на такую духовную высоту. Я последовал совету святого апостола Павла, который говорит: "Лучше вступить в брак..." {53} Миссис Опимиан: - Цитату можешь не оканчивать. Преподобный отец Опимиан: - Agapete часто переводится "приемная сестра". Такие отношения, по-моему, вполне мыслимы при наличии обетов безбрачия и духовной высоты. Миссис Опимиан: - Очень возможно. И столь же мыслимы при отсутствии того и другого. Преподобный отец Опимиан: - И еще более мыслимы, когда приемных сестер семь, а не одна. Миссис Опимиан: - Возможно. Преподобный отец Опимиан: - Если бы ты видела, душенька, как обращаются эти девицы к хозяину, ты бы тотчас поняла характер их отношений. Их почтительность неопровержимо убеждает меня, что я не ошибся. Миссис Опимиан: - Будем надеяться. Преподобный отец Опимиан: - У меня попросту нет сомнений. Семь весталок непорочны, либо ничего не стоят ни наблюденья мои, ни весь мой жизненный опыт. Называя их весталками, я не вполне точен: в Риме избиралось только по шести весталок. Зато было семь плеяд, покуда одна не исчезла. Можно допустить, что она стала седьмой весталкой. Или, поскольку планет прежде было семь, а теперь насчитывается более пятидесяти, можно и седьмую весталку приписать законам прогресса. Миссис Опимиан: - Смертных грехов прежде тоже было семь. Сколько же прибавил к их числу прогресс? Преподобный отец Опимиан: - Надеюсь, ни одного, душенька. Хотя этим обязаны мы не собственным его тенденциям, но емкости старых определений. Миссис Опимиан: - По-моему, я уже где-то слыхала это твое греческое слово. Преподобный отец Опимиан: - Есть такие агапемоне {54}, душенька. Ты, верно, про них думаешь. Миссис Опимиан: - Про них. И что бы такое могло это слово значить? Преподобный отец Опимиан: - Оно значит "приют любви". Любви духовной, разумеется. Миссис Опимиан: - Хороша духовная любовь - разъезжает цугом {55}, роскошествует и укрывается высокой стеной от любопытных взоров. Преподобный отец Опимиан: - Все так, душенька, но вреда ведь от этого никому никакого нет. Миссис Опимиан: - Ты, отец Опимиан, ни в чем вреда видеть не хочешь. Преподобный отец Опимиан: - Боюсь, я во многом вижу больше вреда, нежели мне бы того хотелось. Но агапемоне кажутся мне безвредными оттого, что я о них почти не слышу. Свет из-за всего готов поднять шум; а на то, что в порядке вещей, никто и внимания не обращает. Миссис Опимиан: - Неужто, по-твоему, эти агапемоне - в порядке вещей? Преподобный отец Опимиан: - Я говорю только, что не знаю, соответствуют ли они порядку вещей или нет. А вот нового в них нет ничего. Еще три столетия назад было такое семейство "Союз любви", и Мидлтон о нем сочинил комедию. Королева Елизавета семейство преследовала; Мидлтон его высмеял; оно, однако, пережило обоих, и в том не вижу я никакого вреда {56}. Миссис Опимиан: - Неужто же свет так зол, что замечает новизну только в беспорядке? Преподобный отец Опимиан: - Быть может, это происходит оттого, что порядок вещей нарушается лишь изредка. Из множества людей, утром идущих по улице, лишь одного ограбят или собьют с ног. Если бы вдруг сообщение Гамлета "в мире завелась совесть" {57} оказалось верно, тотчас перестали бы выходить газеты. Ведь в газетах что мы читаем? Во-первых, отчеты обо всех смертных грехах, о несчетных видах насилия и обмана; затем безудержную болтовню, вежливо именуемую законодательной мудростью, которой итог - "непереваренные массы закона, вытряхнутые, как из мусорной тележки, на головы подданных" {Джереми Бентам. (Примеч. автора).}, затем перебранку в том лающем тоне, который именуется адвокатским красноречием и которого первым виртуозом был Цербер {Cerberus forensis erat causidicus. Petronius Arbiter [Цербер был судейский крючок. Петроний Арбитр (лат.). Фрагмент. 8]. (Примеч. автора).}; далее читаем мы о скандальных собраниях разоренных компаний, где директора и пайщики поносят друг друга в отборных выражениях, неведомых даже Рабле; о банкротствах банков, словно мановением волшебной палочки заставляющих благородных джентльменов сбрасывать маски и домино и являться в истинном своем облике жуликов и карманных воришек; об обществах всякого рода, обучающих всех всему, вмешивающихся во все дела и исправляющих все нравы; далее читаем мы хвастливые объявления, сулящие красоту Елены той, кто купит баночку крема, и век Старого Парра {58} тому, кто купит коробочку пилюль; читаем о чистейшем безумии так называемых дружеских встреч; читаем отчеты о том, как какой-нибудь невыразимый болван развлекал избранное общество - все предметы разные, несуразно-многообразные, но доведенные до сходства почти родственного лоском лжи, которая их покрывает. Миссис Опимиан: - Прости, что тебя перебила, отец Опимиан, но пока ты говорил, я подумала, что, читая газету, ведь не слышишь адвокатского лая. Преподобный отец Опимиан: - Воля твоя, но кому хоть раз довелось его слышать, легко воспроизведет его в своем воображении. Миссис Опимиан; - Ты ничего не сказал насчет несчастных случаев, а ведь и про них газеты много пишут. Как бы честен ни сделался свет, несчастные-то случаи не переведутся. Преподобный отец Опимиан: - Но честность сократит их число. Паровые котлы высокого давления не сеяли бы погибель, когда бы бесчестность и скупость не норовили употребить их там, где дорогостоящие котлы низкого напряжения обеспечат совершенную безопасность. Дома, честно построенные, не обрушивались бы на головы жителям. Суда, верно оснащенные и с хорошей командой, не налетали бы то и дело на мели и рифы и не разваливались бы от первого же толчка. Честно приготовленные сласти не отравляли бы детей, а честно составленные лекарства не губили бы больных. Словом, чаще всего так называемые несчастные случаи суть преступленья. Миссис Опимиан: - Ты любишь говорить, что причиной несчастий на пароходах и железных дорогах - нелепая страсть наша к спешке. А это безумство, не преступленье. Преподобный отец Опимиан: - Нет, это преступленье - для того, кто не должен бы действовать во власти безумства. Но, ставши честным, свет, без сомненья, станет разумен. Избавясь от преступлений, мы сумеем одолеть и безумство. Но едва ли это когда-нибудь произойдет. Миссис Опимиан: - Ну, в газетах сообщают и кое о чем похвальном. Преподобный отец Опимиан: - Во время войны сообщают они о множестве подвигов в море и на суше; но в мирное время воинские доблести спят. Тогда они как суда на рейде. Разумеется, и в мирной жизни случается кое-что хорошее, а кое-что ни хорошее ни плохое; но хорошее и среднее вместе составляют от силы одну десятую долю всех происшествий. И кажутся исключением. Пустынник, читающий одни газеты, найдет в них разве пищу для мизантропии; но, живя среди друзей, в кругу семьи, мы убеждаемся, что темное в жизни - случайность, а светлое - повседневность. Случайное привлекает любопытные взоры, случайное - это приключенья, несчастья, случайное выпадает на долю немногим, а могло бы и вовсе ни с кем не стрястись. Интерес, вызываемый действием и событием, находится в прямом соответствии с его редкостью; к счастью, тихие добродетели незаметно нас окружают, а назойливый порок редко пересекает нашу стезю. В общем, я согласен с суждением Тесея {Еврипид, "Просительницы". (Примеч. автора).}, что в мире больше добра, нежели зла {59}. Миссис Опимиан: - Сдается мне, отец Опимиан, ты ни с каким суждением бы не согласился, не будь оно высказано две тысячи лет назад. Преподобный отец Опимиан: - Так ведь, душенька, все почти суждения, с какими и следовало 6 соглашаться, тогда приблизительно и были высказаны. ГЛАВА VIII ПАНТОПРАГМАТИКИ {60} Ψῡξον τόν οἶνον, Δώρι, - Ἔγχεον σὐ δὴ πιεῑν˙ Εὐζωρότερόν γε νὴ Δί, ὤ παῖ, δός˙ τὸ γάρ Ὑδαρὲς ᾅπαν τοῡτ᾽ ἐστὶ τῇ ψυχῆ κακόν. Diphilus Вино, о Дорис, охлади, налей-ка в чашу. С водой не смешивай. Ведь, разбавляя, Ты бодрости лишаешь дух мой. Дифил {61} Очарованный новым знакомством, его преподобие дольше обычного не показывался в усадьбе мистера Грилла, а когда снова туда явился, тотчас сообщил о метаморфозе старой башни и об особенностях ее обитателей. Как всегда, обед у мистера Грилла был отличный и все ели и пили в свою меру. Мисс Грилл: - В вашем рассказе многое вызывает мое любопытство; но самое главное - что думаете вы о религиозных воззрениях юного господина? Преподобный отец Опимиан: - Я бы мог предполагать, что он принадлежит к англиканской церкви, судя по расположению его к моей особе, если б оно не объяснялось скорей нашей общей любовью к грекам. Правда, с другой стороны, он усердно подчеркивал, что святая Катарина - святая англиканского церковного календаря. Мисс Грилл: - Как мило, что день его заключается гимном, хором, исполняемым семью весталками. Преподобный отец Опимиан: - Я рад, что вы так судите о девицах. Не всякая барышня судила б о них с благосклонностью. Хотя они, я уверен, ее заслуживают. Мистер Грилл: - Недурно бы познакомиться с молодым человеком. Я бы хотел, чтобы вы привели его к нам. Хочешь ты с ним познакомиться, Моргана? Мисс Грилл: - Да, дядюшка. Мистер Грилл: - Вы уж, ваше преподобие, постарайтесь его сюда залучить. Скоро в гости к нам съедутся философы и поэты. Быть может, это его прельстит? Преподобный отец Опимиан: - Возможно. Но я в том не уверен; боюсь, он бежит всякого общества и любит только леса, моря и реки; греческую поэзию, святую Катарину и семь своих весталок; я, однако ж, попробую его пригласить. Мистер Грилл: - Но для чего бы, ваше преподобие, заводить ему столь обширную столовую и вообще так печься об устройстве своего дома, если б намеревался он жить затворником? Думаю, однажды забредя к нему, вы найдете у него общество самое шумное. Спросите-ка у него, не желает ли он играть в Аристофановой комедии? Преподобный отец Опимиан: - Превосходная мысль. Думаю, она придется ему по вкусу. Мисс Грилл: - Кстати о комедии, ваше преподобие: что сталось с лордом Сомом и его лекцией о рыбе? Преподобный отец Опимиан: - Да вот лорд Склок, граф де Линь, лорд Кудаветер и еще несколько архишарлатанов вздумали фиглярничать на новом поприще, которое именуют они наукой пантопрагматики, и уговорили лорда Сома кувыркаться вместе с ними; однако, когда похолодает, безумие уляжется; и мы еще услышим, как он будет разъяснять рыбакам Щучьей бухты, чем сельдь отлична от палтуса. Мисс Грилл: - Ради бога, ваше преподобие, скажите, что это еще за новая наука? Преподобный отец Опимиан: - А уж это, мисс Грилл, я вам затрудняюсь сказать. Я многих профессоров расспрашивал, но ничего от них не добился, кроме странного вздора. Оказывается, это такой подлинный способ толковать о способе мнимом учить каждого собственному его ремеслу. Пользы от него никакой, но в этом-то вся и польза. Нет от него и вреда, коль скоро он напоминает чтение Гамлета - "слова, слова, слова" {62}. Как в большинстве наук, и тут читаются лекции, лекции, лекции обо всем понемногу: один педант болтает о юриспруденции, другой о статистике, третий об образовании и так далее, crambe repetita {подогретая капуста {63} (лат., букв: вздор, чепуха).} все того же вздора, который уже подавался "дважды остывший и дважды подогретый" {*} во многих объединениях, прозывавшихся научными. {* Но моего послушайся совета: Остывших дважды, дважды подогретых Немало продавал ты пирогов, Смотри, чтоб не был твой рассказ таков... Чосер, "Пролог повара" {64} (Примеч. автора).} Мисс Грилл: - Значит, ваше преподобие, лекция лорда Сома будет большим облегчением для исстрадавшихся слушателей. Преподобный отец Опимиан: - Без сомненья, она будет более занимательна и в той же мере полезна. Никто не поймает ни одной рыбешкой больше, тем подведя итог научным изысканиям подобного рода. Я бы уж лучше послушал лекцию поварам о сборной солянке - неплохая эмблема для всего начинания. Мисс Грилл: - Человек с умом и талантом может читать лекцию о любом предмете. И сборная солянка может быть увлекательна. Однако мужи, погрязнувшие в унылых притязаниях на серьезность, едва ли смогут придать ей достаточно соли и остроты {Хадделстон (Примеч. автора).}. ГЛАВА IX  СВЯТАЯ КАТАРИНА gli occhi su levai, E vidi lei che si facea corona, Rifflettendo da se gli eterni rai. Dante. Paradiso, XXXI. 70-72 Я, не ответив, поднял взоры к ней, И мне она явилась осененной Венцом из отражаемых лучей {66}. Данте. Рай, XXXI. 70-72 Прошло немного времени, и его преподобие вновь посетил башню, чтобы просить юного своего друга об участии в Аристофановой комедии. Он встретил живую готовность, и чуть не целый день провели они, обсуждая подробности предприятия. Обед и вечер прошли совершенно как раньше. Наутро, когда они спускались в кабинет для продолженья приятных трудов, его преподобие подумал: "Я прошел по галерее, там много комнат, двери днем почти все отворены, но спальня моего приятеля всегда закрыта. Верно, тут какая-то тайна". И не склонный вообще к праздному любопытству отец Опимиан уже не мог выбросить из головы эту любопытную мысль. Наконец, набравшись храбрости, он сказал: - Я видел кабинет ваш, столовую и гостиную; в устройстве дома столько вкуса, что мне хотелось бы осмотреть и прочие комнаты. Мистер Принс: - Но больше нечего и осматривать. Ваша спальня - одна из лучших в доме. Прочие на нее похожи. Преподобный отец Опимиан: - Сказать по правде, я бы хотел взглянуть на собственную вашу спальню. Мистер Принс: - Отчего же. Извольте. Просто я сомневался, быть может напрасно, по вкусу ли вам придется ее убранство. Преподобный отец Опимиан: - Надеюсь, там никаких вольностей. Мистер Принс: - Совершенно напротив. Как бы вам не показалось, что все там чересчур подчинено моим понятиям о чистоте идеальной красоты, воплощенной в святой Катарине. Преподобный отец Опимиан: - Напрасно, поверьте, вы этого опасаетесь. Мистер Принс: - Вот видите, алтарь с образом святой Катарины, а на стенах - сцены из ее жизни, большей частию скопированные с картин итальянских мастеров. Облик святой Катарины и история ее с юных дней моих завладели моим воображеньем - в ней вижу я воплощенье идеальной красоты {67} - все, что способно чаровать, возвышать и восхищать нас в прекраснейших представительницах прекрасного пола. Преподобный отец Опимиан: - В речах ваших столько пыла; а ведь я, признаться, не очень знаю ее историю, хоть Р