Вольтер. Статьи из "Философского словаря"
Сканировано с издания:
Вольтер Философские сочинения. Пер. с фран. / Ин-т философии. - М.:
Наука, 1996. - 560 с. (Памятники философской мысли).
OCR: Матюшкин И.В.
---------------------------------------------------------------
СТАТЬИ ИЗ "ФИЛОСОФСКОГО СЛОВАРЯ"
"Dictionnaire philosophique". Первоначально назывался "Карманный
философский словарь" и был анонимно опубликован в 1764 г. в Женеве (из
конспиративных соображений в качестве места издания на титульном листе был
указан Лондон) в составе 73 статей. В 1765 г. этот словарь издавался дважды.
В издании 1767 г. в словарь были включены еще 34 статьи, и в последующих
прижизненных изданиях он постоянно расширялся. В первом Полном собрании
произведений Вольтера, изданном после его смерти (г. Кель, 1784-1787) в 70
томах, "Философский словарь" занял 8 томов, в которые были включены статьи,
предназначавшиеся для "Энциклопедии" и печатавшиеся в ряде сборников 60-70-х
годов.
"Философский словарь" -- одно из самых значительных и действенных
выражений воинствующего просветительства - имел огромный успех, широко
распространяясь не только во Франции, но и во многих других европейских
странах до России включительно. Аббат Шодон, стремившийся своим
"Антифилософским словарем" (1767) создать противоядие вольтеровскому
произведению, с ненавистью писал о последнем: "Из всех сочинений, которые
извергла на свет ярость безбожия, нет ни одного, отмеченного более мрачными
чертами, чем "Философский словарь"... Его все читают, все его цитируют -
военные, магистраты, женщины, аббаты; это чаша, из которой все состояния и
все возрасты отравляются ядом безбожия..." (Chaudon. Dictionnaire
Anti-Philosophique. P., 1767. P. V). Вызвав массу озлобленных опровержений
со стороны теологов, "Философский словарь" вместе с тем подвергся
юридическому осуждению со стороны властей. Его приговорили к сожжению суды
Женевы и Парижа, папской курией он был включен в "Индекс запрещенных книг".
Обвинительное заключение французского королевского прокурора Жоли де Флери
указывало на связь антирелигиозного содержания "Философского словаря" с
подрывом доверия ко всем властям, освящаемым религией: "Таинства, догматы,
мораль, дисциплина, культ, истины религии, авторитет божественной и
человеческой власти - все это становится мишенью богохульствующего пера
этого автора..." (Цит. по: Hervier M. Les ecrivains franpais juges par leurs
contemporains. P. 1831. T. II. P. 122). Хотя все сведущие люди не
сомневались в том, что "Философский словарь" написан Вольтером, формальных
улик против него не было, и он упорно отрицал свое авторство, прося своих
друзей помогать ему в этом.
В России отдельные статьи из "Философского словаря" переводились и
издавались с конца XVIII в.
Большая подборка статей из "Философского словаря", содержащих критику
религий и церквей, имеется в книге: Вольтер. Бог и люди. Статьи, памфлеты,
письма в двух томах. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1961. Во втором томе
этой книги помещены со значительными сокращениями, в частности (в переводе
Л.Ю. Виндт), статьи "Атеист", "Бог, боги", "Теизм, теист", "Философ",
"Философия". В настоящем издании названные статьи публикуются полностью и в
переводе С.Я. Шейнман-Топштейн.
АТЕИСТ
Раздел первый
Среди христиан было множество атеистов; ныне их гораздо меньше. На
первый взгляд может показаться парадоксальным - хотя по внимательном
рассмотрении это оборачивается истиной - то, что теология часто ввергала умы
в атеизм, а философия в конечном итоге их извлекала из этой бездны. В самом
деле, некогда следовало извинять людям сомнение в божестве, коль скоро
единственные лица, возвещавшие им это божество, спорили о его природе.
Первые отцы церкви почти все делали своего Бога телесным; следующие
поколения отцов церкви, отказывая божеству в протяженности, помещали его тем
не менее в некой части неба; согласно одним из них, он сотворил мир во
времени, согласно другим - сам создал время; эти приписывали ему сына,
имеющего образ его и подобие, те вообще отрицали за сыном какое-либо
сходство с отцом. Споры шли также о способе, каким третья ипостась
проистекала из первых двух.
Волновались по поводу того, составляют ли земной облик сына две
ипостаси. Таким образом, вопрос незаметно разросся до диспута относительно
пяти ипостасей божества - двух земных ипостасей Иисуса Христа и трех
небесных -- или же о четырех, если считать земную ипостась Иисуса единой, а
также о трех, если рассматривать Иисуса только как Бога. Спорили и о его
матери, о нисхождении в ад и в преддверие рая, о способе поедания тела
человекобога, о том, как пить кровь человекобога, а также о благодати,
святых и многих других подобных предметах. Когда люди видели, что доверенные
лица Бога столь мало между собой согласны и из века в век провозглашают друг
другу анафему, однако все они согласны между собой в смысле непомерной жажды
богатства и власти, и когда, с другой стороны, взгляд задерживался на
необъятном числе преступлений и бед, поражавших чумой землю, причем многие
из этих бед были вызваны самими диспутами наших духовных пастырей, тогда
-надо это признать -- разумным людям, по-видимому, показалось дозволенным
усомниться в существовании столь причудливо возвещенного Бога, а человеку
восприимчивому - решить, что Бога, который мог добровольно породить стольких
несчастных, не существует.
Представим себе, например, какого-нибудь физика XV века, читающего в
"Сумме" святого Фомы такие слова: "Virtus coeli, loco spermatis, sufficit
cum elementis et putrefactione ad generationem animalium imperfectorum"
(лат.-"Силы неба без всякой спермы довольно для порождения несовершенных
животных с помощью элементов и процесса гниения"). Вот как бы этот физик мог
рассуждать: "Если гнили и элементов довольно для образования бесформенных
животных, ясно, что немножко большего количества продуктов гниения и немного
более сильного жара будет достаточно для образования более совершенных
животных. Сила неба здесь -сила природы. Итак, я должен думать вместе с
Эпикуром и святым Фомой, что люди могли родиться из жидкой грязи и солнечных
лучей; и это еще будет довольно благородное происхождение для столь
злополучных и злых существ. Зачем же мне допускать Бога-Творца, если мне его
представляют в столь противоречивых и возмущающих разум образах?" Однако в
конце концов физика народилась и вместе с ней философия. Тогда все ясно
узнали, что нильская тина не образует ни единого насекомого. Ученые были
вынуждены признать повсеместно зародыши, связи, посредствующие звенья и
поразительное соответствие между всеми созданиями. Они проследили лучи
света, исходящие от Солнца с целью освещения планет и кольца Сатурна на
расстоянии в триста миллионов лье, а также для того, чтобы образовать на
Земле, в глазу маленького клеща, два угла, противолежащих вершине
треугольника, и запечатлеть образ природы на его сетчатке. Миру был дан
философ, открывший, с помощью каких простых и величественных законов
движутся небесные тела в бездне пространства. Итак, творение мира, ставшее
более понятным, указывает на мастера, а большое число всегда постоянных
законов доказало существование законодателя. Здравая философия разрушила,
таким образом, атеизм, которому темная теология давала в руки оружие.
Для небольшого числа неспокойных умов оставалось прибегнуть к
единственному -- последнему -- средству: более шокированные пресловутыми
несправедливостями верховного бытия, нежели пораженные его мудростью, они
упрямо отвергали этот первичный двигатель. Они говорили: природа существует
извечно; в природе все находится в движении, а значит, все претерпевает
постоянные перемены. Но, если все вечно меняется, следовательно, могут
возникнуть всевозможные комбинации; таким образом, современное состояние
всех вещей может быть следствием одного лишь этого движения и вечного
изменения. Возьмем шесть игральных костей: в действительности приходится
держать пари за 46 655 шансов против одного, что вы не выбросите шесть раз
по шесть очков; но даже с этими 46 655 шансами подобное пари равноправно.
Таким образом, в бесконечной чреде времен нет ничего невозможного для
возникновения одной из бесчисленных комбинаций, такой, как современное
устройство вселенной.
Мы видели, что умы, в остальном рассудительные, были обольщены этим
аргументом; однако они не подумали о том, что против них - бесконечное число
аргументов, но зато, разумеется, далеко не бесконечно число аргументов
против существования Бога. Еще они должны принять во внимание: если все
изменяется, даже мельчайшие виды вещей не должны оставаться неизменными,
какими они пребывали долгое время. По крайней мере, у этих людей нет никаких
оснований считать, будто новые виды не образуются каждодневно. На самом же
деле весьма вероятно, что могущественная рука, господствующая над всеми
этими вечными переменами, останавливает различные виды в ею предписанных им
границах. Итак, философ, признающий Бога, располагает множеством
возможностей, равных уверенности, у атеиста же остаются одни сомнения. Можно
развить целый ряд доказательств, разрушающих атеизм в философии.
Ясно, что в морали гораздо больший смысл имеет признавать Бога, нежели
не допускать его существование. В интересах всего человечества, чтобы
существовал Бог, который карал бы то, что не в состоянии подавить
человеческое правосудие; но ясно также, что лучше было бы не признавать
Бога, чем поклоняться в его лице варвару, коему надлежит приносить
человеческие жертвы, как это происходило у многих народов.
Истина эта окажется вне подозрений, если привести следующий разительный
пример: при Моисее1 иудеи не имели ни малейшего представления о
бессмертии души и об иной жизни. Законодатель их не объявляет им от лица
Бога ничего, кроме чисто временных кар и воздаяний; вопрос для них, таким
образом, заключается только в том, чтобы жить. Но Моисей отдает левитам
распоряжение убить двадцать три тысячи их собратьев за то, что они
поклонялись золотому или позлаченному тельцу; в другой раз убиты двадцать
четыре тысячи за сношения с дочерьми страны, в которой они пребывали, а
двенадцать тысяч поражены смертью за то, что некоторые из них пожелали
укрепить арку, готовую рухнуть: уважая веления Провидения, можно все же
по-человечески утверждать, что для этих пятидесяти девяти тысяч человек, не
веривших в загробную жизнь, было бы значительно лучше пребывать абсолютными
атеистами и жить, чем быть убитыми во имя чтимого ими Бога.
Несомненно, в китайских школах для эрудитов не преподают атеизм; тем не
менее образованных атеистов там много, ибо они - посредственные философы.
Однако несомненно и то, что лучше жить с ними в Пекине, пользуясь
благодетельным воздействием их законов и нравов, чем быть выдворенным в Гоа
и стонать там под тяжестью кандалов в тюрьмах инквизиции, дабы затем выйти
из тюрьмы облепленным чертями, в рясе, окуренной серой, и испустить дух на
костре.
Те, кто утверждал, что общество, состоящее из атеистов, возможно, были
по-своему правы, ибо общество формируют законы; атеисты, будучи притом и
философами, могут вести очень мудрую и счастливую жизнь под сенью законов;
во всяком случае, они жили бы в обществе с большей легкостью, чем суеверные
фанатики. Населите один город Эпикурами, Симонидами, Протагорами, Дебарро и
Спинозами, а другой - янсенистами и молинистами -- и в каком из них,
полагаете вы, будет больше волнений и ссор? Если рассматривать атеизм лишь в
отношении к этой жизни, то он был бы весьма опасен в среде дикого
непримиримого народа; однако ложные представления о божестве были бы не
менее губительны. Большинство великих мира сего живут так, как если бы они
были атеистами: всякий, кто прожил жизнь и был наблюдателен, знает, что
познание Бога, его присутствие и правосудие не имеют ни малейшего влияния на
войны, союзы, а также на объекты тщеславия, выгоды, удовольствий, похищающих
каждое мгновение жизни этих людей; однако нет того, чтобы они грубо попирали
правила, установленные в обществе, и потому гораздо более приятно проводить
свою жизнь рядом с ними, нежели с суеверными людьми и фанатиками. Правда, я
ожидаю большей справедливости от того, кто верит в Бога, чем от того, кто в
него не верит; но от суеверных людей я жду только горечи и преследований.
Атеизм и фанатизм -- два чудовища, способные разодрать на части и пожрать
общество; однако атеист в своем заблуждении сохраняет свой разум, вырывающий
зубы из его пасти, фанатик же поражен неизлечимым безумием, наоборот, эти
зубы оттачивающим.
Раздел второй
В Англии, как и повсюду, было и существует сейчас много принципиальных
атеистов; ведь только молодые, неопытные проповедники, худо осведомленные о
том, что вершится в мире, могут уверять, будто в Англии нет места атеистам;
я знал нескольких атеистов во Франции, бывших отличными
естествоиспытателями, и, признаюсь, у меня вызывало крайнее изумление то,
что люди, отлично разбирающиеся в пружинах природы, упрямо отрицают
существование руки, столь явно управляющей игрой этих пружин.
Как мне представляется, одним из основоположений, ведущих их к
материализму, является вера в бесконечную и заполненную вселенную, а также в
вечно существующую материю: видимо, именно эти принципы сбивают с толку
материалистов, ибо все ньютонианцы, коих я знал, допуская пустоту и конечную
материю, тем самым допускают и Бога.
В самом деле, если материя, как это утверждают множество философов и
сам Декарт, бесконечна, значит, она сама по себе обладает атрибутом
верховного бытия; если пустота немыслима, значит, материя существует
необходимо; а если она существует необходимо, она существует извечно; в
соответствии с подобными принципами можно, таким образом, вполне обойтись
без Бога - творца, создателя и хранителя этой материи.
Я хорошо знаю, что Декарт и большинство школ, веривших в заполненное
пространство и безграничную материю, в то же время допускали существование
Бога; но это лишь потому, что люди не рассуждают и не ведут себя в
соответствии со своими принципами.
Если бы люди рассуждали последовательно, Эпикур и его апостол Лукреций
должны были бы быть самыми верующими поборниками провидения, которое они,
наоборот, ниспровергали: ведь, допуская пустоту и конечную материю, т.е.
истину, о какой они лишь смутно догадывались, они с необходимостью должны
были сделать вывод, гласящий, что материя не необходима и не существует сама
по себе, поскольку она не бесконечна. Таким образом, в своей собственной
философии вопреки самим себе они располагали доказательством существования
другого верховного бытия, необходимого, безграничного, Творца вселенной.
Философия Ньютона, допускающая и доказывающая конечность материи и
существование пустоты, столь же наглядно доказывает существование Бога.
Итак, я рассматриваю истинных философов как апостолов божества; но
неодинаково обстоит дело у разного рода людей: приходской настоятель
проповедует существование Бога детям; Ньютон же доказывает это мудрецам.
В Лондоне после войны Кромвеля при Карле II, так же как и в Париже
после войн Гизов при Генрихе IV, было много острых споров по поводу атеизма;
перейдя от крайней жестокости ко всяческим удовольствиям и развратив свои
умы сначала войной, а затем изнеженностью, люди тогда рассуждали весьма
посредственно; но чем больше они изучали природу, тем больше познавали ее
творца.
Я осмеливаюсь верить в некую вещь, а именно в то, что из всех религий
теизм более всего распространен в мире: он - господствующая религия в Китае;
такова же магометанская секта мудрецов, а из десяти христианских философов
восемь придерживаются этого направления; теизм проник даже в теологические
школы, в монастыри и в папский конклав: то род секты без корпорации, без
культа и без обрядов, без диспутов и ложного рвения, причем учение это
распространилось в мире, хотя никто его не проповедовал. Теизм встречается
внутри всех религий, как и иудаизм; но особенно обращает на себя внимание
то, что одна из этих религий, являющаяся клубком суеверий, отвращающих от
себя людей и презираемых мудрецами, терпима всюду ценой денег, другая же,
противопоставляющая себя суевериям, неведомая народу и исповедуемая одними
только философами, публично исповедуется только в Китае. Нет в Европе
страны, в коей было бы больше теистов, чем в Англии. Многие спрашивают у
них, имеют они религию или нет.
Существуют два рода теистов. Одни полагают, что Бог сотворил мир, но не
дал человеку правил добра и зла: ясно, что эти люди могут называться только
философами.
Но есть и такие, кто думает, что Бог даровал человеку естественный
закон, и подобные люди, как это ясно, имеют религию, хотя и не имеют
внешнего культа. С точки зрения христианской религии это мирные неприятели,
пригретые ею в собственном лоне и отрекающиеся от нее, хотя они ее и не
разрушают.
Все остальные секты стремятся к господствующему положению; каждая из
них подобна политической корпорации, старающейся прокормиться за счет
питательных средств других сект, а затем взгромоздиться на этих развалинах;
один лишь теизм пребывал всегда безмятежным. Никто никогда не видел теистов,
строящих козни в каком-либо государстве.
В Лондоне существовало общество теистов, собиравшееся в течение
некоторого периода времени возле храма Войр; у них была небольшая книжечка
их законов; религия, по поводу которой в те времена сочиняли столько
объемистых томов, укладывалась в две странички этой книжки. Главной аксиомой
их религии был следующий принцип: мораль для всех людей одинакова, а значит,
она исходит от Бога; культ у разных людей различен, а значит, он является
творением человека.
Вторая аксиома гласит: люди, будучи все между собой друзьями,
преследуют своих собратьев потому, что различным способом выражают свою
любовь к общему своему отцу. В самом деле, говорят эти теисты, что это за
честный и порядочный человек, если он собирается убить своего старшего или
младшего брата лишь потому, что один из них приветствует их общего отца
по-китайски, другой же -- по-голландски, особенно если в семье нет прочной
уверенности в том способе, каким по желанию отца надо выказывать ему
уважение? Как представляется, тот, кто ведет себя таким образом, будет
скорее дурным братом, нежели добрым сыном.
Я хорошо знаю, что подобные максимы прямо ведут к "ужасной и
омерзительной догме терпимости"; итак, я всего только излагаю факты. Я очень
боюсь оказаться спорщиком. Однако следует признать, что, если бы различные
секты, сеявшие раздор среди христиан, отличались подобной умеренностью,
христианство не возмущали бы столь многочисленные беспорядки, не вносили бы
полную неразбериху множество переворотов и его не заливало бы такое
количество крови.
Посетуем на то, что теисты опровергают наше священное откровение.
Однако как это происходит, что многие кальвинисты, лютеране, анабаптисты,
несториане, ариане, сторонники Рима и их враги были столь кровожадными,
дикими и злополучными, что преследовали и были преследуемы? Происходит это
потому, что они принадлежали к толпе. А как происходит, что теисты, даже
заблуждаясь, никогда не причиняли зла людям? Происходит это потому, что они
- философы. Христианская религия стоила человечеству более семнадцати
миллионов жизней, если считать по одному миллиону в столетие - как тех, кто
погиб от рук палачей правосудия, так и тех, кто умер от рук других, наемных
палачей, построенных в боевом порядке, - и все это во имя благополучия
ближних своих и вящей божественной славы.
Я понимаю удивление людей по поводу того, что религия, столь умеренная,
как теизм, кажущаяся столь соответствующей разуму, не получила никакого
распространения в народе.
В толпе, как высокопоставленной, так и "низовой", можно встретить
благочестивых зеленщиц, богомольных барышников, герцогинь-молинисток и
педантичных портных, которые дадут себя сжечь на костре во имя анабаптизма,
а также святых возниц экипажей, полностью приверженных интересам Лютера или
Ария, однако в этой толпе не найдешь ни одного теиста. Происходит это
потому, что теизм меньше заслуживает наименования религии, нежели
философской системы, а высокопоставленная и низовая толпа не принадлежит к
философскому сообществу.
Локк был открытым теистом. Я был удивлен, обнаружив в принадлежащей
этому большому философу главе, посвященной врожденным идеям, утверждение,
гласящее, что у всех людей представления о справедливости между собой
различны. Если бы это было так, мораль тоже стала бы многоразличной и голос
Бога не был бы услышан всеми людьми; в таком случае естественной религии
больше не существует. Я мог бы поверить Локку, что существуют народы, где
принято пожирать собственных отцов и где в порядке дружеской услуги спят с
женой своего соседа; однако, если это и верно, это никак не доказывает,
будто закон: "не делай другому того, что ты не хотел бы видеть причиненным
тебе" - не является всеобщим правилом. Ведь если кто-то съедает собственного
отца, то лишь потому, что тот уже стар и не в состоянии более влачить свою
жизнь, почему и может быть пожран своими врагами; но какой отец, спрашиваю я
вас, не предпочтет уснастить собой трапезу сына тому, чтобы не стать добычей
врага своего народа? Более того, тот, кто поедает собственного отца,
рассчитывает, что, в свой черед, будет съеден своими Детьми.
Если кто-то оказывает услугу соседу тем, что переспит с его женой, то
лишь потому, что сосед этот не может иметь детей, однако жаждет приобрести
сына: ведь в противном случае он будет весьма огорчен. В обоих этих случаях,
как и во всех остальных, закон: "не делай другому того, что ты не хотел бы
видеть причиненным тебе" - остается в силе. Все прочие правила, столь
многоразличные, связаны именно с этим. И когда мудрый метафизик Локк
говорит, что у людей нет врожденных идей и они имеют различные представления
о справедливом и несправедливом, он, разумеется, не утверждает будто Бог не
дал всем людям тот инстинкт самосохранения, что с необходимостью всеми ими
руководит.*
*) - Смотри статьи "Себялюбие", "Атеизм и теизм" настоящего
"Словаря", а также Символ веры теистов (Сборник за 1768 год) и Письма Меммия
к Цицерону (Сборник за 1771 год). - Примеч. Вольтера.
АТЕИЗМ
Раздел первый
О СРАВНЕНИИ, СТОЛЬ ЧАСТО ДЕЛАЕМОМ МЕЖДУ АТЕИЗМОМ И ИДОЛОПОКЛОНСТВОМ
Мне кажется, что в "Энциклопедическом словаре" не опровергается с
достаточной силой мнение иезуита Ришома относительно атеистов и
идолопоклонников, поддерживавшееся некогда святым Фомой, святым Григорием
Назианским, святым Киприаном и Тертуллианом. Это мнение Арнобий развил со
всей страстностью, заявив язычникам: "Не краснеете ли вы, когда ставите нам
в упрек наше презрение к вашим богам? И разве не лучше вовсе не верить в
бога, чем приписывать ему бесславные поступки?". Подобное мнение было
высказано задолго до того Плутархом, заявившим, что он скорее предпочтет,
чтобы говорили, будто вообще не существует Плутарха, нежели чтобы говорили:
"Есть Плутарх - непостоянный, гневливый и мстительный"; наконец, это мнение
было подкреплено всевозможными усилиями диалектики Бейля.
Вот основа этого спора, представленная в достаточно ярком свете
иезуитом Ришомом и ставшая еще менее состоятельной из-за того способа, каким
Бейль хотел ее укрепить.
"У двери дома стоят два портье. Их спрашивают: "Можно видеть вашего
господина?" - "Его нет дома", - отвечает один. "Он там, - говорит второй, -
но он занят изготовлением фальшивой монеты, заключением лживых контрактов,
производством кинжалов и ядов, чтобы погубить тех, кто не выполнил его
замыслов". Атеист напоминает первого из этих портье, язычник -- второго.
Ясно, что язычник оскорбляет божество более тяжким образом, чем атеист"".
С разрешения отца Ришома, а также Бейля -- суть вопроса заключена
совсем не в этом. Чтобы первый портье походил на атеиста, ему вовсе не нужно
говорить: "Моего господина нет дома", ему надо сказать: "У меня нет
господина; тот, кого вы считаете моим господином, не существует; собрат -
глупец, раз он вам говорит, что месье занят составлением ядов и заточкой
кинжалов ради убийства тех, кто выполнял его волю". Подобного существа в
мире не существует.
Итак, Ришом рассуждал очень скверно, а Бейль в своих несколько
расплывчатых рассуждениях забылся настолько, что оказал Ришому честь
довольно неудачно его прокомментировать.
Плутарх, по-видимому, изъясняется значительно лучше, предпочитая людей,
уверяющих, будто не существует Плутарха, тем, кто утверждает что Плутарх -
человек нелюдимый. Что за дело ему, действительно, если станут говорить,
будто его не существует? Однако для него очень важно, чтобы не оскорбляли
его репутацию. Но не так обстоит дело с верховным бытием.
Плутарх пока не задевает истинного вопроса, подлежащего рассмотрению.
Речь не идет здесь о том, кто более оскорбляет верховное Существо - тот, кто
его отрицает, или тот, кто искажает его обличье: ведь лишь путем откровения
можно узнать, оскорблен ли Бог пустыми прениями о нем людей.
Философы, даже не помышляя об этом, почти всегда впадают в вульгарное
представление, предполагая, что Бог ревнив к своей славе, что он гневлив,
мстителен, и создавая риторические построения вместо реальных идей.
Интересным объектом для всего мира является вопрос о том, не лучше ли ради
блага всего человечества допустить Бога воздающего, Бога-мстителя,
вознаграждающего за незаметные добрые дела и карающего за тайные
преступления, чем не допускать никакого Бога.
Бейль ограничивается тем, что приводит все образцы бесчестья,
приписываемые мифами античным богам; его противники отвечают ему ничего не
значащими общими местами; сторонники Бейля и его противники сражались, почти
всегда не сталкиваясь между собой непосредственно. Все они согласны, что
Юпитер был волокитой, Венера - бесстыдницей, Меркурий - плутом; но не это,
как мне кажется, следует выяснять: надо отличать "Метаморфозы" Овидия от
древней римской религии. Весьма достоверно, что у римлян никогда не было
храмов, посвященных Меркурию-плуту, Венере-срамнице и волоките Юпитеру.
Бога, коего римляне именовали Deus optimus, maxitnus
(лат.-милостивейший, величайший), они не считали способным подбить
Клодия2 на связь с женой Цезаря, а Цезаря на то, чтобы быть
любовником царя Никомеда3.
Цицерон не упоминает даже о том, будто именно Меркурий подбил
Верреса4 ограбить Сицилию, хотя, согласно мифу, Меркурий похитил
коров Аполлона. Истинная религия древних гласила, что милостивейший и
справедливый Юпитер, а также второстепенные боги карают за реступления в
царстве Плутона. Благодаря этому римляне долгое время оставались самыми
религиозными блюстителями обетов. Религия, таким образом, была очень полезна
римлянам. Она вовсе не повелевала им верить в два яйца, снесенных Ледой, в
превращение дочери Инаха в корову и в любовь Аполлона к Гиацинту.
Поэтому не следует говорить, будто религия Нумы бесчестила божество.
Итак, долгое время шли диспуты о химере, а это случается слишком уж часто.
Далее, задают вопрос, может ли сохранить свое существование народ,
состоящий из атеистов. Как мне представляется, следует различать народ в
собственном смысле этого слова и сообщество философов, стоящее над народом.
Весьма верно, что в любой стране население нуждается в крепкой узде; и если
бы Бейль распоряжался хотя бы пятьюстами или шестьюстами крестьян, он не
обошелся бы без провозглашения пред ними существования Бога -- карающего и
воздающего. Но Бейль не сказал бы этого эпикурейцам - людям богатым,
влюбленным в спокойный досуг, культивировавшим все социальные добродетели, и
особенно дружбу, избегавшим сложностей и опасностей общественных дел,
ведшим, наконец, приятный и невинный образ жизни. Мне кажется, на этом - что
касается общества и политики - спор должен быть окончен.
Что же касается абсолютно диких народов, то, как мы уже сказали, их
нельзя считать ни атеистами, ни теистами. Спрашивать у них об их вере -все
равно что спрашивать, за Аристотеля они или за Демокрита: они ничего это не
знают; они не более атеисты, чем перипатетики. Однако можно настаивать;
можно сказать: они живут в обществе и лишены Бога; итак, можно жить в
обществе и без религии.
В этом случае я бы сказал, что волки тоже живут таким образом и сборище
варваров-людоедов, какими вы их считаете, не есть общество; я всегда буду
спрашивать вас, желаете ли вы, чтобы, когда вы одолжите деньги кому-нибудь
из членов своего общества, ваши должники, а также прокурор, нотариус и судья
оказались людьми, не верующими в Бога?
Раздел второй
СОВРЕМЕННЫЕ АТЕИСТЫ.
ДОВОДЫ ПОКЛОННИКОВ БОГА
Мы -- разумные существа, а разумные существа не могли быть сформированы
грубым бытием, слепым и бесчувственным: несомненно, существует какая-то
разница между идеями Ньютона и пометом мула. Итак, интеллект Ньютона
произошел от какого-то иного интеллекта.
Когда мы видим прекрасно слаженный механизм, мы говорим, что имеется
хороший механик и этот механик очень разумен. Мир, несомненно,
восхитительный механизм, а значит, в мире существует восхитительный
интеллект, где бы он ни находился. Аргумент этот стар, но от этого он не
хуже.
Все живые тела состоят из рычагов и блоков, действующих согласно
законам механики, а также из жидкостей, кои законы гидростатики заставляют
всегда циркулировать; когда подумаешь, что все эти существа обладают
чувством, не имеющим никакого отношения к их конституции, нас охватывает
подлинное изумление.
Движение звезд и нашей малой Земли вокруг Солнца - все это совершается
в соответствии с самыми глубокими математическими законами. Каким образом
Платон, не знавший ни одного из этих законов, красноречивый, но склонный к
фантазерству Платон, утверждавший, будто Земля состоит из равнобедренных
треугольников, а вода - из треугольников прямоугольных, -- тот чудаковатый
Платон, который говорил, что может существовать не более пяти миров,
поскольку существует всего пять правильных тел, - каким образом, говорю я,
Платон, не знавший даже сферической тригонометрии, тем не менее был столь
гениален и имел столь счастливый инстинкт, что назвал Бога вечным Геометром
и почувствовал существование творческого Интеллекта? Сам Спиноза признает
все это. Истину эту невозможно оспаривать - она нас окружает и давит на нас
со всех сторон.
ДОВОДЫ АТЕИСТОВ
Тем не менее я знал смутьянов, утверждавших, будто вообще не существует
творческого Разума и будто одно лишь движение породило само по себе все то,
что мы видим, и то, чем являемся. Они дерзко твердят вам: образование этой
Вселенной было возможно потому, что она существует; итак, одно лишь движение
могло ее сотворить. Возьмем только эти четыре светила - Марс, Венеру,
Меркурий и Землю - и подумаем прежде всего, отвлекаясь от прочего, о
занимаемом ими месте; посмотрим, сколько у нас шансов за то, что одно лишь
движение могло поместить их на соответствующие места. В подобной комбинации
мы располагаем всего двадцатью четырьмя шансами, или, иначе говоря, можно
поставить двадцать четыре против одного, что эти светила окажутся не там,
где они есть, по отношению друг к другу. Добавим к четырем этим планетам
Юпитер, тогда можно будет поставить сто двадцать против одного за то, что
Юпитер, Марс, Венера, Меркурий и наш земной шар не окажутся там, где мы их
видим.
Наконец, добавьте сюда Сатурн; в этом случае будет семьсот двадцать
шансов против одного за то, чтобы не поместить эти шесть крупных планет в
том порядке, какой они сохраняют между собой согласно их данным дистанциям.
Итак, нами доказано, что лишь одно из семиста двадцати движений могло
расположить эти шесть главных планет в их существующем ныне порядке.
Возьмем, далее, все второстепенные звезды, все их комбинации, движения,
а также все существа, произрастающие, живущие, чувствующие, мыслящие и
действующие на всех этих планетах, и вы должны будете увеличить количество
шансов: умножайте это число всю вечность вплоть до того количества, коему
наша слабость дала название бесконечности, все равно в пользу образования
мира таким, каков он есть, силой одного лишь движения всегда останется
единица; итак, возможно, что в масштабах вечности единственное движение
материи произвело вселенную такой, какова она есть. И даже необходимо, чтобы
в масштабах вечности возникла подобная комбинация. Итак, говорят атеисты, не
только возможно, чтобы в силу одного-единственного движения мир оказался
таким, каков он есть, но было бы, наоборот, невозможно, чтобы в результате
бесконечных комбинаций он таковым не оказался.
ОТВЕТ
Вся эта гипотеза представляется мне в высшей степени фантастичной по
двум причинам: во-первых, потому, что в нашей вселенной есть разумные
существа, а вы не сумеете доказать, будто возможно, чтобы одно лишь движение
создало разум; во-вторых, потому, что, согласно вашему собственному мнению,
за то, что разумная творческая причина одушевляет вселенную, стоит
бесконечность против единицы.
Еще раз: сам Спиноза допускает такой разум; разум этот - основа его
системы. Просто вы его не читали, а надо его читать. Почему же вы хотите
идти дальше, чем он, и ввергнуть ваш слабый разум в бездну, куда не
осмелился спуститься Спиноза? Не чувствуете ли вы отлично, насколько глупо
считать, будто слепая причина установила, что отношение квадрата периода
обращения одной планеты к квадратам периодов обращения других планет всегда
равно отношению куба дистанции одной из них к кубам дистанций других от их
общего центра? Либо звезды -- великие геометры, либо вечный Геометр
упорядочил эти звезды.
Но где этот вечный Геометр находится? В одном ли он месте или повсюду,
не занимая при этом пространства? Я ничего об этом не знаю. Образовал ли он
все из своей собственной субстанции? Я ничего об этом не знаю. Необъятен ли
он, не обладая при этом количеством и качеством? И об этом я ничего не знаю.
Все, что мне известно: надо его любить и быть справедливым.
НОВОЕ ВОЗРАЖЕНИЕ СОВРЕМЕННОГО АТЕИСТА
Можно ли сказать, что части тела животных сообразованы с их
потребностями? Каковы эти потребности? Сохранение жизни и размножение. Но
следует ли удивляться тому, что из бесконечных комбинаций, произведенных
случаем, смогли выжить лишь те, что имели органы, приспособленные к питанию
и продолжению рода? И не должны ли были все остальные погибнуть в силу
необходимости?
ОТВЕТ
Это рассуждение, твердившееся не раз после Лукреция, достаточно веско
опровергается данным живым существам ощущением, а также разумом, дарованным
человеку. Каким образом комбинации, произведенные случаем, могли бы
произвести, в свою очередь, это ощущение и этот разум (в таком порядке, как
только что было сказано в предыдущем параграфе)? Да, несомненно, члены
животных созданы с непостижимым искусством для удовлетворения всех их
потребностей, и у вас не хватает даже смелости это отрицать. Вы больше не
касаетесь этого момента. Вы чувствуете, что вам нечего ответить на этот
великий аргумент, выдвинутый против вас природой. Расположения частей одного
только мушиного крылышка или органов улитки довольно для того, чтобы вас
сразить.
ВОЗРАЖЕНИЕ МОПЕРТЮИ
Современные физики только развили эти пресловутые аргументы, доводя их
часто до педантизма и неприличия. Бога отыскивали даже в складках кожи
носорога - с таким же правом можно было бы отрицать его существование на
основании панциря черепахи.
ОTBET
Что это за рассуждение?! Черепаха, и носорог, и все многоразличные виды
одинаковым образом доказывают в своем бесконечном разнообразии все ту же
причину, тот же замысел и ту же цель -- сохранение видов, их порождение и
смерть. В этом бесконечном разнообразии обнаруживается единство;
свидетельствами такого единства равным образом являются и кожа, и панцирь.
Как! Отрицать Бога лишь потому, что панцирь не сходен с кожей! И журналисты
расточают хвалы этим нелепостям - хвалы, каких у них не заслужили Ньютон и
Локк, оба почитателя божества в вопросе исследования первопричины.
ВОЗРАЖЕНИЕ МОПЕРТЮИ
Чему служит красота и приспособленность в строении организма змеи?
Говорят, что она может иметь привычки, которые нам неизвестны. Помолчим же
лучше по этому поводу и не будем восхищаться животным, которое мы знаем лишь
по творимому им злу.
ОТВЕТ
Помолчите-ка лучше и вы, ибо вам понятна полезность этого животного не
больше, чем мне, или признайте, что в пресмыкающихся все восхитительно
пропорционально.
Существуют ядовитые змеи; вы сами были такой змеей. Но здесь речь идет
только о великолепном искусстве, сформировавшем змей, четвероногих, птиц и
двуногих. Искусство это достаточно очевидно. Вы спрашиваете, почему змея
вредит? А почему вы столько раз вредили? Почему вы преследовали других, ведь
это - величайшее преступление для философа? То ведь совсем другой вопрос,
вопрос морального зла и зла физического. Давно уже возник вопрос, откуда
столько змей и столько злых людей, худших, чем змеи. Если бы мухи умели
рассуждать, они пожаловались бы Богу на существование пауков; однако они
признали бы то, что Минерва, согласно мифу, признала за Арахной, а именно
что она восхитительно ткет свою ткань.
Поэтому следует абсолютно признать неизреченный Интеллект, допускаемый
и самим Спинозой. Надо согласиться, что он проблескивает даже в самом
дрянном насекомом, так же как в звездах. А что нам следует говорить и делать
с точки зрения морального и физического зла? Да просто утешаться тем, что мы
пользуемся физическим и моральным благом, и поклоняться вечному Существу,
сотворившему одно и попустившему другое.
Еще слово по этому поводу. Атеизм - порок некоторых умных людей,
суеверие - порок глупцов; но что такое мошенники? Да просто мошенники.
Нам представляется лучшим, что мы можем здесь сделать, - переписать
стихотворный отрывок, написанный христианским автором по поводу
атеистической книги, озаглавленной "Три обманщика"5, на открытие
коей претендует некий г-н де Троусмандорф.
Раздел третий
О НЕСПРАВЕДЛИВЫХ ОБВИНЕНИЯХ И ОПРАВДАНИИ ВАНИНИ
Некогда, если кто-нибудь располагал секретом в каком-то искусстве, он
рисковал прослыть колдуном; любая новая секта подвергалась обвинению в
убийстве детей во время своих мистерий, и всякий философ, отклонявшийся от
жаргона, принятого в данной школе, обвинялся в атеизме фанатиками и жуликами
и проклинался глупцами.
Анаксагор6 осмелился утверждать, что Солнце вовсе не
влечется упряжкой коней, управляемых Аполлоном, - его нарекают атеистом, и
он принужден спасаться бегством.
Некий жрец обвиняет Аристотеля в атеизме; не имея возможности
подвергнуть наказанию своего обвинителя, тот удаляется в Халкиду. Но смерть
Сократа - самая одиозная глава в истории Греции.
Аристофан (комментаторы восхищаются этим человеком, ибо он был грек, и
не думают о том, что Сократ также был греком) первым приучил афинян к мысли
о том, что Сократ - атеист.
Этот комический поэт, не являющийся ни комиком, ни поэтом, не был бы
допущен у нас со своими фарсами на базар Сен- Лоран; мне он кажется гораздо
более низменным и жалким, чем его изображает Плутарх. Вот слова мудрого
Плутарха об этом балаганщике: "Язык Аристофана отдае