ел опомниться, он шагнул ко мне, схватил  мою правую руку  и
поднес  к  глазам.  Я  попытался  освободиться,  но его пальцы  без  всякого
видимого  усилия крепче охватили мою  руку, и мне  показалось,  что  у  меня
сейчас  затрещат   кости.   Трудно  при   таких  обстоятельствах   сохранять
достоинство. Я не мог извиваться или брыкаться, как мальчишка, однако не мог
и  вступить  в  единоборство с этим чудовищем,  угрожавшим  одним  движением
сломать мне руку. Приходилось стоять смирно и переносить это унижение.


     I had time to notice that the pockets  of the dead man had been emptied
on  the  deck, and that his body and his grin had been  wrapped from view in
canvas,  the folds of which the  sailor, Johansen, was sewing  together with
coarse white  twine, shoving the  needle through with a  leather contrivance
fitted on the palm of his hand. Wolf Larsen dropped  my hand with a flirt of
disdain.

     Тем временем у покойника, как я успел заметить, уже обшарили карманы, и
все,  что там сыскалось, сложили на трубе, а труп, на лице  которого застыла
сардоническая  усмешка, обернули  в парусину, и Иогансен принялся штопать ее
толстой белой ниткой, втыкая иглу  ладонью с помощью особого приспособления,
называемого гарданом и сделанного из куска кожи. Волк Ларсен с презрительной
гримасой отпустил руку.


     "Dead  men's  hands  have  kept  it soft.  Good for  little  else  than
dish-washing and scullion work."

     --  Изнеженная рука -- за счет тех же мертвецов. Такие  руки ни на что,
кроме мытья посуды и стряпни, не годны.


     "I  wish  to be  put  ashore," I  said firmly, for I now  had myself in
control. "I shall  pay  you whatever you  judge your delay and trouble to be
worth." He looked at me curiously. Mockery shone in his eyes.

     --  Мне  хотелось бы  сойти на берег,  -- решительно  сказал я, овладев
наконец  собой. -- Я уплачу вам, скольвы потребуете за хлопоты и задержку  в
пути. Он с любопытством поглядел на меня. Глаза его смотрели с насмешкой.


     "I have a counter proposition to make, and for  the good of your  soul.
My  mate's gone, and there'll be a lot of promotion. A sailor  comes  aft to
take  mate's  place, cabin-boy goes  for'ard to take sailor's place, and you
take the cabin-boy's place, sign the articles for the cruise, twenty dollars
per month and found. Now what  do you  say? And mind you, it's for  your own
soul's sake. It will be the making of you.  You might learn in time to stand
on your own legs, and perhaps to toddle along a bit."

     -- У меня другое предложение -- для вашего же блага. Мой помощник умер,
и мне придется сделать кое-какие  перемещения. Один из матросов займет место
помощника, юнга отправится  на бак -- на  место матроса, а вы замените юнгу.
Подпишете условие на этот рейс -- двадцать долларов в месяц и харчи. Ну, что
скажете? Заметьте -- это для вашего же блага! Я сделаю  вас человеком. Вы со
временем научитесь  стоять  на  своих  ногах и,  быть может,  даже  ковылять
немного.


     But  I took  no  notice. The sails of the vessel I had seen  off to the
south-west had grown  larger and plainer. They were of the same schooner-rig
as the Ghost, though the hull itself,  I could  see, was smaller. She  was a
pretty sight, leaping and  flying  toward us, and evidently bound to pass at
close range. The wind  had been momentarily increasing, and the sun, after a
few angry gleams, had disappeared. The sea had turned a dull leaden grey and
grown rougher, and  was now tossing  foaming whitecaps to the  sky. We  were
travelling faster, and heeled farther over. Once, in a gust, the rail dipped
under the sea, and the decks on  that  side were  for the moment awash  with
water that made a couple of the hunters hastily lift their feet.

     Я не придал значения этим словам. Замеченные мною на юго-западе  паруса
росли; они вырисовывались все  отчетливее и, видимо, принадлежали  такой  же
шхуне, как и "Призрак", хотя корпус судна, насколько я  мог  его разглядеть,
был меньше. Шхуна, покачиваясь,  скользила нам  навстречу,  и это было очень
красивое зрелище. Я видел, что она должна пройти совсем близко. Ветер быстро
крепчал. Солнце, послав нам несколько тусклых лучей, скрылось. Море  приняло
мрачный свинцовосерый  оттенок,  забурлило, и к небу  полетели клочья  белой
пены. Наша шхуна прибавила ходу  и дала большой крен. Пронесся порыв  ветра,
поручни исчезли  под водой,  и волна  хлынула на палубу, заставив охотников,
сидевших на закраине люка, поспешно поджать ноги.


     "That vessel will  soon be passing us," I said, after a moment's pause.
"As she is going in the  opposite direction, she  is very probably bound for
San Francisco."

     -- Это судно скоро пройдет мимо нас, -- сказал я, помолчав. -- Оно идет
в обратном направлении, быть может, в Сан-Франциско.


     "Very  probably," was Wolf Larsen's  answer,  as he turned  partly away
from me and cried out, "Cooky! Oh, Cooky!"

     -- Весьма  возможно,  --  отозвался  Ларсен  и, отвернувшись  от  меня,
крикнул: -- Кок! Эй, кок!


     The Cockney popped out of the galley.

     Томас Магридж вынырнул из камбуза.


     "Where's that boy? Tell him I want him."

     -- Где этот юнга? Скажи ему, что я его зову.


     "Yes,  sir;" and  Thomas Mugridge fled swiftly aft and disappeared down
another companion-way near the wheel. A moment later he emerged, a heavy-set
young  fellow  of  eighteen  or  nineteen,  with   a  glowering,  villainous
countenance, trailing at his heels.

     -- Есть, сэр. Томас Магридж бросился  на  корму  и исчез в другом  люке
около  штурвала. Через  секунду он снова показался на палубе, а за ним шагал
коренастый парень лет восемнадцати-девятнадцати, с лицом хмурым и злобным.


     "'Ere 'e is, sir," the cook said.

     -- Вот он, сэр, -- сказал кок.


     But Wolf Larsen ignored that worthy, turning at once to the cabin- boy.

     Но Ларсен, не обращая на него больше внимания, повернулся к юнге.


     "What's your name, boy?

     -- Как тебя зовут?


     "George Leach,  sir," came the  sullen answer,  and  the  boy's bearing
showed clearly that he divined the reason for which he had been summoned.

     -- Джордж Лич,  сэр, -- последовал угрюмый  ответ; видно было, что юнга
догадывается, зачем его позвали.


     "Not an Irish name," the captain snapped sharply.  "O'Toole or McCarthy
would  suit your mug a damn sight  better. Unless, very likely,  there's  an
Irishman in your mother's woodpile."

     -- Фамилия не  ирландская, -- буркнул капитан. -- О'Тул  или  Мак-Карти
куда больше подошло бы к твоей роже. Верно, какой-нибудь ирландец прятался у
твоей мамаши за поленницей.


     I  saw the young fellow's  hands clench  at the  insult, and the  blood
crawl scarlet up his neck.

     Я видел, как у парня от этого оскорбления  сжались кулаки и побагровела
шея.


     "But let  that go," Wolf Larsen  continued.  "You may  have  very  good
reasons for forgetting your name, and I'll like you none the worse for it as
long as you toe the mark. Telegraph Hill, of  course, is your port of entry.
It sticks out all over your mug. Tough as they make them and twice as nasty.
I know the kind. Well, you can make up your mind to have it taken out of you
on this craft. Understand? Who shipped you, anyway?"

     -- Ну,  ладно, --  продолжал Волк Ларсен.  -- У  тебя могут быть веские
причины забыть свою фамилию, -- мне на это наплевать, пока  ты делаешь  свое
дело. Ты, конечно, с Телеграфной горы  [2]. Это у тебя  на  лбу  написано. Я
вашего  брата знаю. Вы там все упрямы, как ослы, и злы, как черти. Но можешь
быть спокоен, мы  тебя здесь живо  обломаем.  Понял?  Кстати,  через кого ты
нанимался?


     "McCready and Swanson."

     -- Агентство Мак-Криди и Свенсон.


     "Sir!" Wolf Larsen thundered.

     -- Сэр! -- загремел капитан.


     "McCready and Swanson, sir," the boy corrected, his eyes burning with a
bitter light.

     -- Мак-Криди и  Свенсон,  сэр, -- поправился юнга, и глаза  его  злобно
сверкнули.


     "Who got the advance money?"

     -- Кто получил аванс?


     "They did, sir."

     -- Они, сэр.


     "I  thought as much.  And  damned glad  you were to  let them have  it.
Couldn't make yourself scarce too quick, with several gentlemen you may have
heard of looking for you."

     -- Я так и думал. И ты, небось,  был до черта рад. Спешил, знал, что за
тобой кое-кто охотится.


     The boy metamorphosed into a savage  on the instant. His  body  bunched
together as  though  for a spring,  and  his face  became  as an  infuriated
beast's as he snarled, "It's a - "

     В  мгновение ока  юнга преобразился в  дикаря. Он пригнулся, словно для
прыжка, ярость исказила его лицо. -- Вот что... -- выкрикнул было он.


     "A  what?" Wolf  Larsen  asked, a peculiar  softness  in  his voice, as
though he were overwhelmingly curious to hear the unspoken word.

     --  Что?  --  почти  вкрадчиво  спросил  Ларсен,  словно  его одолевало
любопытство.


     The boy hesitated, then mastered his temper.

     Но юнга уже взял себя в руки.


     "Nothin', sir. I take it back."

     -- Ничего, сэр. Я беру свои слова назад.


     "And you have shown me I was right." This with a  gratified smile. "How
old are you?"

     -- И тем доказываешь, что я прав, -- удовлетворенно улыбнулся  капитан.
-- Сколько тебе лет?


     "Just turned sixteen, sir,"

     -- Только что исполнилось шестнадцать, сэр.


     "A lie. You'll never see eighteen again. Big for your age at that, with
muscles like a  horse. Pack up your kit  and  go for'ard  into the fo'c'sle.
You're a boat-puller now. You're promoted; see?"

     --  Врешь! Тебе  больше восемнадцати. И  ты еще  велик для своих лет, и
мускулы у  тебя, как у жеребца. Собери  свои  пожитки и переходи в кубрик на
бак. Будешь матросом, гребцом. Это повышение, понял?


     Without  waiting for the boy's acceptance, the captain  turned  to  the
sailor who had just finished the gruesome task of sewing up the corpse.

     Не ожидая ответа,  капитан повернулся к матросу, который зашивал труп в
парусину и только что закончил свое мрачное занятие.


     "Johansen, do you know anything about navigation?"

     -- Иогансен, ты что-нибудь смыслишь в навигации?


     "No, sir,"

     -- Нет, сэр.


     "Well, never mind;  you're  mate just the same. Get your traps aft into
the mate's berth."

     -- Ну, не беда! Все равно будешь теперь помощником. Перенеси свои  вещи
в каюту, на его койку.


     "Ay, ay, sir," was the cheery response, as Johansen started forward.

     -- Есть, сэр! -- весело ответил Иогансен и тут же направился на бак.


     In the meantime the erstwhile cabin-boy had not moved.

     Но бывший юнга все еще не трогался с места.


     "What are you waiting for?" Wolf Larsen demanded.

     -- А ты чего ждешь? -- спросил капитан.


     "I  didn't sign for  boat-puller, sir," was the  reply.  "I signed  for
cabin-boy. An' I don't want no boat-pullin' in mine."

     -- Я не нанимался матросом, сэр, --  был ответ. -- Я нанимался юнгой. Я
не хочу служить матросом.


     "Pack up and go for'ard."

     -- Собирай вещи и ступай на бак!


     This  time  Wolf Larsen's command was thrillingly  imperative. The  boy
glowered sullenly, but refused to move.

     На этот раз приказ звучал властно и грозно. Но парень угрюмо  насупился
и не двинулся с места.


     Then came another stirring of Wolf Larsen's tremendous strength. It was
utterly unexpected, and it was  over and done with between the ticks of  two
seconds.  He had sprung fully  six feet across  the deck and driven his fist
into  the other's stomach.  At the same moment, as though I had  been struck
myself, I felt a  sickening shock in the pit of my  stomach. I instance this
to show the  sensitiveness of my nervous  organization at  the time, and how
unused I was to  spectacles of brutality. The cabin-boy - and he weighed one
hundred  and  sixty-five at the very least - crumpled  up. His body  wrapped
limply about the fist like a  wet rag about a stick. He lifted into the air,
described  a short curve, and  struck the deck alongside  the  corpse on his
head and shoulders, where he lay and writhed about in agony.

     Тут  Волк  Ларсен снова  показал  свою чудовищную  силу.  Все произошло
неожиданно, с быстротой молнии. Одним прыжком -- футов в шесть, не меньше --
он кинулся на юнгу и ударил его кулаком в живот. В тот же миг я почувствовал
острую боль под ложечкой,  словно он  ударил меня. Я упоминаю об этом, чтобы
показать, как чувствительны были в то  время мои нервы и как подобные грубые
сцены  были мне непривычны. Юнга  --  а он, кстати сказать, весил  никак  не
менее ста шестидесяти пяти фунтов, -- согнулся пополам. Его тело безжизненно
повисло на кулаке Ларсена, словно мокрая тряпка на  палке.  Затем я  увидел,
как он  взлетел  на воздух, описал дугу  и рухнул  на палубу рядом с трупом,
ударившись о доски  головой и плечами. Так он и  остался лежать,  корчась от
боли.


     "Well?" Larsen asked of me. "Have you made up your mind?"

     -- Ну как? -- повернулся вдруг Ларсен ко мне. -- Вы обдумали?


     I had glanced occasionally at the  approaching schooner, and it was now
almost abreast of us and not  more  than a  couple of hundred yards away. It
was a very trim  and neat little craft. I could see a large, black number on
one of its sails, and I had seen pictures of pilot-boats.

     Я  поглядел на приближавшуюся  шхуну,  которая уже  почти поравнялась с
нами; ее  отделяло от нас не более двухсот ярдов. Это было стройное, изящное
суденышко. Я различил  крупный черный номер на одном из парусов и, припомнив
виденные мною раньше изображения судов, сообразил, что это лоцманский бот.


     "What vessel is that?" I asked.

     -- Что это за судно? -- спросил я.


     "The  pilot-boat Lady Mine," Wolf  Larsen answered grimly. "Got rid  of
her pilots and  running into San Francisco.  She'll be there  in five or six
hours with this wind."

     -- Лоцманский  бот  "Леди Майн",  -- ответил Ларсен. -- Доставил  своих
лоцманов  и  возвращается в СанФранциско.  При  таком ветре будет  там через
пять-шесть часов.


     "Will you please signal it, then, so that I may be put ashore."

     -- Будьте добры дать им сигнал, чтобы они переправили меня на берег.


     "Sorry, but I've  lost the signal book overboard," he remarked, and the
group of hunters grinned.

     -- Очень сожалею, но я уронил свою сигнальную книгу за борт, -- ответил
капитан, и в группе охотников послышался смех.


     I debated  a moment, looking him squarely in the  eyes. I  had seen the
frightful treatment  of the cabin-boy, and knew that I should very  probably
receive the same, if not worse. As I say, I debated with myself, and then  I
did what I consider the bravest act of my life. I ran to the side, waving my
arms and shouting:

     Секунду  я  колебался,  глядя ему прямо в  глаза. Я  видел, как жестоко
разделался он с юнгой,  и знал, что  меня, быть может, ожидает то же  самое,
если не что-нибудь  еще хуже. Повторяю, я колебался, а потом  сделал то, что
до сих пор считаю самым смелым поступком в моей жизни. Я бросился к борту и,
размахивая руками, крикнул:


     "Lady  Mine ahoy! Take me ashore!  A  thousand dollars if  you  take me
ashore!"

     -- "Леди  Майн", эй! Свезите меня на берег. Тысячу долларов за доставку
на берег!


     I waited,  watching  two men  who  stood  by  the wheel,  one  of  them
steering. The other was lifting  a  megaphone to his lips. I did not turn my
head, though  I expected  every  moment a killing blow from the  human brute
behind me. At last,  after what seemed centuries, unable longer to stand the
strain, I looked  around.  He  had not moved. He  was  standing  in the same
position, swaying easily to the roll of the ship and lighting a fresh cigar.

     Я впился  взглядом в двоих  людей,  стоявших  у  штурвала.  Один из них
правил, другой  поднес к  губам рупор.  Я  не  поворачивал  головы  и каждую
секунду ждал,  что  зверь-человек,  стоявший  за  моей спиной, одним  ударом
уложит меня на месте. Наконец -- мне  показалось, что прошли  века,  -- я не
выдержал и оглянулся. Ларсен не тронулся с места. Он стоял в той же позе, --
слегка покачиваясь на расставленных ногах, и раскуривал новую сигару.


     "What  is  the  matter? Anything wrong?" This was the cry from the Lady
Mine.

     -- В чем дело? Случилось что-нибудь? -- раздалось с "Леди Майн".


     "Yes!" I shouted, at  the top of my lungs. "Life or death! One thousand
dollars if you take me ashore!"

     -- ДаДа! -- благим матом заорал я.  --  Спасите, спаситеТысячу долларов
за доставку на берег!


     "Too  much 'Frisco tanglefoot for the health  of my crew!"  Wolf Larsen
shouted  after. "This  one" -  indicating  me  with  his  thumb  -  "fancies
sea-serpents and monkeys just now!"

     -- Ребята хватили лишнего в Фриско! -- раздался голос Ларсена.  -- Этот
вот, -- он указал на меня, -- допился уже до зеленого змия!


     The man  on  the  Lady Mine  laughed  back through the  megaphone.  The
pilot-boat plunged past.

     На "Леди Майн" расхохотались в рупор, и судно пошло мимо.


     "Give  him hell for me!" came a final cry, and the two men  waved their
arms in farewell.

     -- Всыпьте ему как следует от нашего имени!  -- долетели  напутственные
слова, и стоявшие у штурвала помахали руками в знак приветствия.


     I leaned despairingly over  the rail, watching the trim little schooner
swiftly increasing  the  bleak sweep  of  ocean  between  us. And she  would
probably be  in San Francisco in five or six hours! My head seemed bursting.
There was an ache in my throat as  though my heart were up in  it. A curling
wave  struck  the side  and splashed salt spray on my lips.  The wind puffed
strongly, and the Ghost heeled far over, burying her lee rail. I could  hear
the water rushing down upon the deck.

     В  отчаянии я  облокотился о поручни, глядя, как быстро  ширится полоса
холодной морской воды,  отделяющая нас от  стройного  маленького  судна. Оно
будет  в Сан-Франциско через  пять  или  шесть  часов!  У меня  голова пошла
кругом, сердце  отчаянно заколотилось  и  к  горлу подкатил комок.  Пенистая
волна  ударила  о  борт, и не брызнуло в  лицо соленой влагой. Ветер налетал
порывами, и "Призрак", сильно кренясь, зарывался в воду подветренным бортом.
Я слышал, как вода с шипением взбегала на палубу.


     When I turned around, a moment later, I saw the cabin-boy staggering to
his feet.  His face was  ghastly white,  twitching with suppressed pain.  He
looked very sick.

     Оглянувшись, я увидел юнгу, который с трудом поднялся на ноги. Лицо его
было мертвенно бледно и зелено от боли. Я понял, что ему очень плохо.


     "Well, Leach, are you going for'ard?" Wolf Larsen asked.

     -- Ну, Лич, идешь на бак? -- спросил капитан.


     "Yes, sir," came the answer of a spirit cowed.

     -- Есть, сэр, -- последовал покорный ответ.


     "And you?" I was asked.

     -- А ты? -- повернулся капитан ко мне.


     "I'll give you a thousand - " I began, but was interrupted.

     -- Я дам вам тысячу... -- начал я, но он прервал меня.


     "Stow that! Are you going to take up your duties as  cabin-boy? Or do I
have to take you in hand?"

     -- Брось  это!  Ты согласен приступить  к  обязанностям  юнги? Или  мне
придется взяться за тебя?


     What was I  to do? To  be brutally beaten, to be killed  perhaps, would
not help my case. I looked steadily  into  the cruel grey eyes.  They  might
have  been  granite for  all the  light and warmth  of  a  human  soul  they
contained. One may see the soul stir in some men's eyes, but his were bleak,
and cold, and grey as the sea itself.

     Что мне было делать? Дать зверски избить себя,  может быть, даже  убить
-- какой  от  этого  прок?  Я твердо  посмотрел в  жесткие  серые глаза. Они
походили на гранитные  глаза изваяния -- так мало  было в них  человеческого
тепла. Обычно в глазах людей отражаются  их душевные движения, но эти  глаза
были бесстрастны и холодны, как свинцово-серое море.


     "Well?"

     -- Ну, что?


     "Yes," I said.

     -- Да, -- сказал я.


     "Say 'yes, sir.'"

     -- Скажи: да, сэр.


     "Yes, sir," I corrected.

     -- Да, сэр, -- поправился я.


     "What is your name?"

     -- Как тебя зовут?


     "Van Weyden, sir."

     -- Ван-Вейден, сэр.


     "First name?"

     -- Имя?


     "Humphrey, sir; Humphrey Van Weyden."

     -- Хэмфри, сэр. Хэмфри Ван-Вейден.


     "Age?"

     -- Возраст?


     "Thirty-five, sir."

     -- Тридцать пять, сэр.


     "That'll do. Go to the cook and learn your duties."

     -- Ладно. Пойди к коку, он тебе покажет, что ты должен делать.


     And thus it was that I passed into a state  of involuntary servitude to
Wolf Larsen. He was stronger than I, that was all. But it was very unreal at
the time. It is no less unreal now that I look back upon it. It will  always
be to me a monstrous, inconceivable thing, a horrible nightmare.

     Так  случилось,  что я,  помимо  моей воли,  попал  в  рабство  к Волку
Ларсену.  Он  был  сильнее меня, вот и все. Но  в то время это казалось  мне
каким-то наваждением. Да и сейчас, когда я оглядываюсь на прошлое,  все, что
приключилось тогда со мной, представляется мне совершенно невероятным. Таким
будет это представляться мне и впредь  -- чем-то чудовищным и  непостижимым,
каким-то ужасным кошмаром.


     "Hold on, don't go yet."

     -- Подожди!


     I stopped obediently in my walk toward the galley.

     Я послушно остановился, не дойдя до камбуза.


     "Johansen, call all hands. Now that we've everything cleaned up,  we'll
have the funeral and get the decks cleared of useless lumber."

     -- Иогансен, вызови всех наверхТеперь все как будто стало на свое место
и можно заняться похоронами и очистить палубу от ненужного хлама.


     While Johansen  was summoning the  watch below,  a couple  of  sailors,
under  the  captain's  direction,  laid  the canvas-swathed  corpse  upon  a
hatch-cover. On either side the  deck, against the rail and bottoms up, were
lashed a number  of small boats.  Several men picked up the hatch-cover with
its ghastly freight, carried it to the lee side, and rested it on the boats,
the feet pointing overboard. To the feet was attached the sack of coal which
the cook had fetched.

     Пока  Иогансен  собирал  команду, двое матросов, по  указанию капитана,
положили  зашитый  и  парусину  труп на  лючину. У  обоих бортов на  палубе,
днищами  кверху,  были принайтовлены  маленькие шлюпки.  Несколько  матросов
подняли доску с ее страшным грузом и положили на эти  шлюпки  с подветренной
стороны, повернув  труп  ногами к  морю. К ногам привязали принесенный коком
мешок с углем.


     I had always  conceived a burial  at  sea to be  a very solemn and awe-
inspiring event,  but  I was  quickly disillusioned, by this  burial  at any
rate.  One of the  hunters, a  little dark-eyed man  whom his  mates  called
"Smoke," was  telling  stories,  liberally  intersprinkled  with  oaths  and
obscenities;  and every minute or so the group  of hunters gave mouth  to  a
laughter  that  sounded  to  me  like  a  wolf-  chorus  or the  barking  of
hell-hounds.  The sailors  trooped noisily  aft,  some of  the  watch  below
rubbing the sleep from their  eyes, and talked  in low tones together. There
was an ominous and worried  expression on their faces.  It was  evident that
they did  not like the outlook of a voyage under such a captain and begun so
inauspiciously. From time to time they stole  glances  at Wolf Larsen, and I
could see that they were apprehensive of the man.

     Похороны  на море представлялись мне  всегда  торжественным,  внушающим
благоговение обрядом, но то, чему я стал свидетелем,  мгновенно развеяло все
мои иллюзии. Один из охотников, невысокий  темноглазый парень,  -- я слышал,
как товарищи называли его Смоком, --  рассказывал анекдоты, щедро сдобренные
бранными и непристойными словами.  В группе охотников поминутно  раздавались
взрывы  хохота,  которые напоминали мне не  то вой волков, не то  лай псов в
преисподней. Матросы,  стуча сапогами,  собирались  на  корме. Некоторые  из
подвахтенных протирали заспанные  глаза  и  переговаривались  вполголоса. На
лицах  матросов  застыло мрачное, озабоченное  выражение. Очевидно, им  мало
улыбалось  путешествие с  этим  капитаном, начавшееся  к  тому же при  столь
печальных предзнаменованиях. Время  от времени  они украдкой  поглядывали на
Волка Ларсена, и я видел, что они его побаиваются.


     He stepped up to the  hatch-cover, and all caps came off. I ran my eyes
over them -- twenty  men all told; twenty-two including the man at the wheel
and myself. I was pardonably  curious in my survey, for it  appeared my fate
to be pent up  with them on this miniature floating world for I knew not how
many  weeks  or  months.  The  sailors,   in  the  main,  were  English  and
Scandinavian,  and  their  faces  seemed  of  the heavy,  stolid  order. The
hunters, on  the  other hand, had stronger and  more diversified faces, with
hard lines and the marks of the free play of passions. Strange to say, and I
noted it all once,  Wolf Larsen's features showed  no such evil stamp. There
seemed nothing vicious in them. True, there  were  lines, but they were  the
lines  of  decision and  firmness.  It seemed,  rather,  a  frank  and  open
countenance,  which  frankness or  openness was enhanced by the fact that he
was smooth-shaven. I could hardly believe - until the next incident occurred
-- that it was the face of a man who could behave as  he  had behaved to the
cabin-boy.

     Капитан подошел к доске; все обнажили головы. Я присматривался к людям,
собравшимся на  палубе, --  их было двадцать человек; значит, всего на борту
шхуны,  если считать рулевого и меня, находилось двадцать  два человека. Мое
любопытство было простительно, так как мне предстояло,  по-видимому, не одну
неделю, а быть может, и не один месяц, провести вместе с этими людьми в этом
крошечном  плавучем   мирке.   Большинство  матросов   были  англичане   или
скандинавы, с тяжелыми, малоподвижными лицами. Лица охотников, изборожденные
резкими морщинами, были более энергичны и интересны, и на них лежала  печать
необузданной игры страстей.  Странно сказать, но, как  я сразу же отметил, в
чертах Волка  Ларсена не  было  ничего порочного. Его лицо тоже  избороздили
глубокие морщины,  но они говорили  лишь о решимости и  силе воли. Выражение
лица было  скорее даже прямодушное, открытое, и впечатление это  усиливалось
благодаря тому,  что  он  был  гладко  выбрит. Не верилось  -- до следующего
столкновения, что  это  тот  самый человек, который  так жестоко  обошелся с
юнгой.


     At this moment, as he opened his mouth to speak, puff after puff struck
the  schooner and  pressed her  side under.  The wind  shrieked  a wild song
through the rigging.  Some of the hunters glanced  anxiously  aloft. The lee
rail, where the  dead  man lay, was buried in the  sea, and  as the schooner
lifted and righted the  water swept across  the deck  wetting  us above  our
shoe-tops.  A shower of rain drove  down upon us, each  drop stinging like a
hailstone.  As it passed,  Wolf Larsen began to  speak,  the bare-headed men
swaying in unison, to the heave and lunge of the deck.

     Вот он открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот миг резкий порыв
ветра  налетел на  шхуну, сильно  накренив. Ветер дико свистел  и  завывал в
снастях.  Некоторые  из охотников тревожно поглядывали на небо. Подветренный
борт, у которого лежал покойник, зарылся в воду, и, когда шхуна выпрямилась,
волна  перекатилась  через  палубу,  захлестнув  нам  ноги  выше  щиколотки.
Внезапно хлынул ливень; тяжелые крупные капли били, как градины. Когда шквал
пронесся, капитан заговорил, и все  слушали его, обнажив головы, покачиваясь
в такт с ходившей под ногами палубой.


     "I only remember one part of the service," he said, "and that  is, 'And
the body shall be cast into the sea.' So cast it in."

     -- Я  помню только часть  похоронной службы, --  сказал Ларсен.  -- Она
гласит: "И тело да будет предано морю". Так вот и бросьте его туда.


     He ceased speaking. The men  holding the hatch-cover seemed  perplexed,
puzzled no doubt by the  briefness of the ceremony. He burst upon them  in a
fury.

     Он умолк. Люди, державшие  лючину, были  смущены;  краткость церемонии,
видимо, озадачила их. Но капитан яростно на них накинулся:


     "Lift up that end  there, damn you! What  the  hell's the  matter  with
you?"

     --  Поднимайте  этот  конец,  черт бы  вас  подрал!  Какого  дьявола вы
канителитесь?


     They elevated the end of the hatch-cover with pitiful  haste, and, like
a dog flung overside, the dead man slid feet first into the sea. The coal at
his feet dragged him down. He was gone.

     Кто-то торопливо подхватил конец доски, и мертвец, выброшенный за борт,
словно собака, соскользнул в  море ногами вперед. Мешок с углем, привязанный
к ногам, потянул его вниз. Он исчез.


     "Johansen," Wolf  Larsen said briskly to the new mate,  "keep all hands
on deck now they're here. Get in the  topsails and jibs and make a  good job
of it. We're  in  for a sou'-easter. Better reef the jib  and  mainsail too,
while you're about it."

     --  Иогансен!  --  резко  крикнул  капитан  своему новому помощнику. --
Оставь  всех  наверху, раз  уж  они  здесь.  Убрать  топселя и  кливера,  да
поживейНадо ждать зюйд-оста. Заодно возьми рифы у грота! И у стакселя!


     In a moment the  decks were in commotion, Johansen bellowing orders and
the men  pulling or  letting  go  ropes  of  various  sorts - all  naturally
confusing to a landsman such as myself. But it was the  heartlessness of  it
that especially struck me. The  dead man  was an episode that was  past,  an
incident that was dropped, in a canvas  covering with a sack of coal,  while
the  ship  sped along and her work went on. Nobody had  been  affected.  The
hunters  were laughing at  a fresh  story  of Smoke's;  the men  pulling and
hauling, and  two  of  them  climbing aloft;  Wolf  Larsen  was studying the
clouding  sky  to  windward;  and the  dead  man,  dying  obscenely,  buried
sordidly, and sinking down, down -

     Вмиг все на палубе пришло  в движение. Иогансен зычно  выкрикивал слова
команды, матросы выбирали и травили различные снасти, а мне, человеку сугубо
сухопутному,  все  это,  конечно, представлялось  сплошной неразберихой.  Но
больше  всего  поразило меня  проявленное этими  людьми бессердечие.  Смерть
человека была  для  них мелким эпизодом, который канул в вечность  вместе  с
зашитым в парусину трупом и мешком угля, и корабль все так же продолжал свой
путь,  и  работа  шла  своим  чередом. Никто не был взволнован. Охотники уже
опять смеялись какому-то непристойному анекдоту Смока.  Команда  выбирала  и
травила  снасти, двое матросов полезли на мачту. Волк Ларсен  всматривался в
облачное небо с  наветренной стороны. А человек, так  жалко окончивший  свои
дни и так недостойно погребенный, опускался все глубже и глубже на дно.


     Then it  was  that  the cruelty  of  the sea,  its  relentlessness  and
awfulness, rushed upon me. Life  had become cheap and tawdry, a beastly  and
inarticulate  thing, a soulless stirring of the ooze and slime. I held on to
the weather rail, close by  the shrouds,  and gazed out across  the desolate
foaming waves to the low-lying fog-  banks that hid  San  Francisco  and the
California  coast.  Rain-  squalls  were  driving in between,  and  I  could
scarcely see  the  fog. And  this  strange vessel,  with its  terrible  men,
pressed under  by wind and sea and ever leaping up and out, was heading away
into the south-west, into the great and lonely Pacific expanse.

     Ощущение жестокости и  неумолимости  морской стихии  вдруг нахлынуло на
меня, и  жизнь  показалась мне  чем-то  дешевым и  мишурным, чем-то диким  и
бессмысленным --  каким-то нелепым барахтаньем в грязной тине. Я держался за
фальшборт у самых вант и смотрел на угрюмые, пенистые волны и низко нависшую
гряду  тумана,  скрывавшую  от  нас  Сан-Франциско  и  калифорнийский берег.
Временами налетал  шквал с дождем, и  тогда и самый туман исчезал из глаз за
плотной завесой дождя.  А наше странное  судно,  с его  чудовищным экипажем,
ныряло  по волнам, устремляясь на юго-запад  в  широкие, пустынные  просторы
Тихого океана.


        CHAPTER IV

        ГЛАВА IV


     What happened to me next on the sealing-schooner Ghost, as I  strove to
fit into my new environment, are matters  of humiliation and pain. The cook,
who was called "the doctor" by the crew, "Tommy" by the hunters, and "Cooky"
by Wolf Larsen, was  a  changed  person. The  difference worked in my status
brought  about a corresponding difference in treatment from him. Servile and
fawning as he had  been before, he was now as domineering  and bellicose. In
truth,  I  was no longer  the fine gentleman with a skin soft as a "lydy's,"
but only an ordinary and very worthless cabin-boy.

     Все мои старания приспособиться к новой для меня обстановке зверобойной
шхуны  "Призрак"  приносили  мне  лишь  бесконечные  страдания  и  унижения.
Магридж,  которого  команда  называла "доктором",  охотники  --  "Томми",  а
капитан --  "коком", изменился, как по волшебству. Перемена в моем положении
резко повлияла на его обращение со мной. От прежней  угодливости не осталось
и следа:  теперь он  только  покрикивал да  бранился. Ведь  я не был  больше
изящным джентльменом,  с  кожей  "нежной,  как  у  леди",  а  превратился  в
обыкновенного и довольно бестолкового юнгу.


     He  absurdly insisted upon my addressing  him as  Mr. Mugridge, and his
behaviour and carriage were insufferable as he  showed me my duties. Besides
my work in the cabin, with its four small state- rooms, I was supposed to be
his  assistant  in the  galley, and my  colossal ignorance  concerning  such
things as  peeling potatoes or washing greasy pots was a source of  unending
and sarcastic wonder to  him. He  refused to  take into consideration what I
was, or, rather, what  my life and the  things I was accustomed to had been.
This  was part of  the attitude he chose to adopt toward me; and  I confess,
ere the day was done, that I hated him with more lively feelings than  I had
ever hated any one in my life before.

     Кок требовал,  как это ни смешно, чтобы я называл его "мистер Магридж",
а  сам,  объясняя  мне  мои   обязанности,  был   невыносимо  груб.   Помимо
обслуживания кают-компании с выходившими в нее четырьмя  маленькими каютами,
я должен был помогать ему  в камбузе, и мое полное невежество по части мытья
кастрюль  и  чистки  картофеля  служило  для  него  неиссякаемым  источником
изумления  и  насмешек.  Он  не  желал  принимать во  внимание  мое  прежнее
положение,  вернее,  жизнь,  которую  я привык вести.  Ему  не было до этого
Никакого дела,  и признаюсь,  что уже к концу первого Дня  я  ненавидел  его
сильнее, чем кого бы то ни было в Жизни.


     This first day was  made more  difficult for me  from the fact that the
Ghost,  under close reefs (terms such as  these I did not learn till later),
was plunging through what Mr. Mugridge  called  an "'owlin' sou'-easter." At
half-past  five, under  his directions, I set the table in  the cabin,  with
rough-weather trays in place, and then carried the tea and cooked  food down
from the galley.  In  this  connection I  cannot forbear  relating my  first
experience with a boarding sea.

     Этот  первый  день  был  для  меня  тем  труднее,  что  "Призрак",  под
зарифленными   парусами  (с   подобными  терминами   я   познакомился   лишь
впоследствии),  нырял  в  волнах,  которые  насылал  на нас  "ревущий",  как
выразился мистер Магридж, зюйд-ост. В половине шестого  я, по указанию кока,
накрыл стол  в  каюткомпании,  предварительно  установив на нем  решетку  на
случай бурной  погоды, а затем  начал  подавать еду и чай. В связи с этим не
могу не  рассказать  о  своем первом близком знакомстве  с  сильной  морской
качкой.


     "Look  sharp  or  you'll  get  doused,"   was  Mr.  Mugridge's  parting
injunction, as I left the galley with a big tea-pot in one hand, and  in the
hollow of the other  arm several  loaves  of fresh-baked  bread. One  of the
hunters, a  tall, loose-jointed chap named Henderson, was  going aft at  the
time from the steerage (the name the hunters facetiously gave their midships
sleeping quarters) to the cabin. Wolf Larsen  was on  the poop,  smoking his
everlasting cigar.

     --  Гляди  в  оба, не то окатит! -- напутствовал  меня  мистер Магридж,
когда  я  выходил из  камбуза  с  большим чайником в  руке и  с  несколькими
караваями свежеиспеченного хлеба под  мышкой.  Один из охотников, долговязый
парень  по имени Гендерсон, направлялся в это время  из "четвертого  класса"
(так называли они в шутку свой кубрик) в кают-компанию. Волк Ларсен курил на
юте свою неизменную сигару.


     "'Ere she comes. Sling yer 'ook!" the cook cried.

     -- Идет, идетДержись! -- закричал кок.


     I stopped,  for I did not know what was coming, and saw the galley door
slide shut with a bang. Then  I saw Henderson leaping like a madman for  the
main  rigging, up which he shot, on the inside, till he was many feet higher
than my head. Also I saw a great wave, curling and foaming, poised far above
the rail. I was directly under it. My mind did not work  quickly, everything
was so new and strange. I grasped  that I was in danger, but that was all. I
stood still, in trepidation. Then Wolf Larsen shouted from the poop:

     Я остановился, так как не понял, что, собственно, "идет". Дверь камбуза
с  треском  затворилась за  мной, а Гендерсон опрометью бросился к  вантам и
проворно полез по  ним вверх, пока не очутился у меня над  головой. И только
тут я заметил  гигантскую  волну  с  пенистым гребнем,  высоко  взмывшую над
бортом. Она шла  прямо  на меня. Мой мозг  работал медленно, потому что  все
здесь было для  меня  еще ново и  необычно. Я понял  только, что мне  грозит
опасность,  и  застыл на месте,  оцепенев от ужаса. Тут Ларсен крикнул мне с
юта:


     "Grab hold something, you - you Hump!"

     -- Держись за что-нибудь, эй, ты... Хэмп! [3]


     But it was too late. I sprang toward the rigging, to which I might have
clung, and was met by the descending wall of water. What happened after that
was very  confusing. I  was beneath the  water, suffocating and drowning. My
feet were out from under me, and I was turning over and over and being swept
along I knew not where. Several times I collided against hard  objects, once
striking my right knee a  terrible blow. Then  the  flood seemed suddenly to
subside and I was breathing the good air again. I had been swept against the
galley and around the steerage companion-way  from the weather side into the
lee scuppers. The pain  from my hurt knee was  agonizing. I could not put my
weight on it, or, at least, I thought I could not put my weight on it; and I
felt sure  the  leg  was broken. But the cook was after me, shouting through
the lee galley door:

     Но было уже поздно. Я прыгнул к вантам,  чтобы  уцепиться  за  них, и в
этот  миг  стена воды  обрушилась на меня, и все смешалось. Я был под водой,
задыхался  и  тонул.   Палуба   ушла  из-под   ног,  и  я  куда-то  полетел,
перевернувшись  несколько  раз  через  голову.  Меня швыряло  из  стороны  в
сторону, ударяло о какие-то твердые предметы, и я сильно ушиб правое колено.
Потом  волна отхлынула, и мне удалось наконец  перевести дух. Я  увидел, что
меня отнесло с  наветренного борта за камбуз мимо люка в кубрик, к  шпигатам
подветренного борта. Я чувствовал острую  боль  в колене и не мог ступить на
эту  ногу,  или  так  по крайней  мере  мне казалось. Я был уверен, что нога
сломана. Но кок уже кричал мне из камбуза:


     "'Ere,  you!  Don't  tyke all night  about  it!  Where's the  pot? Lost
overboard? Serve you bloody well right if yer neck was broke!"

     -- Эй, ты! Долго ты будешь там валандаться? Где чайник? Уронил за борт?
Жаль, что ты не сломал себе шею!


     I  managed to struggle to my feet. The great tea-pot was  still  in  my
hand.  I limped to the galley and handed it to him. But he was consumed with
indignation, real or feigned.

     Я кое-как поднялся на ноги и  заковылял  к камбузу. Огромный чайник все
еще  был у  меня  в  руке,  и я отдал его  коку.  Но  Магридж  задыхался  от
негодования -- то ли настоящего, то ли притворного.


     "Gawd blime me  if you ayn't a slob.  Wot  're you good for anyw'y, I'd
like to  know? Eh? Wot 're you good for any'wy? Cawn't even carry  a  bit of
tea aft without losin' it. Now I'll 'ave to boil some more.

     -- Ну и растяпа же ты! Куда ты годишься,  хотел бы я знать? А? Куда  ты
годишься? Не можешь чай донестиА я теперь изволь заваривать снова!


     "An' wot 're you  snifflin'  about?" he burst  out at me, with  renewed
rage. "'Cos you've 'urt yer pore little leg, pore little