е забывай... Да нет, уйти, может быть, и можно, но некуда. В общем-то всюду примерно одно и то же... Мы зашли в холл гостиницы, с пола до потолка уставленный зеркалами. Наши фигуры шли сбоку, отражались в потолке и мелькали где-то впереди. -- Посмотри, -- я показал ей на зеркальные стены. -- Вот если бы можно было так раздвоиться, как в этих зеркалах. Тогда один вернулся бы вечером домой и выпил рюмку водки, другая села бы на самолет и улетела в Париж. А нашим отражениям можно было бы взяться за руки и раствориться в пространстве. -- За свои ошибки нужно уметь расплачиваться, милый. -- Она время от времени испуганно посматривала на меня. Мы зашли в лифт и впервые остались наедине. Она закрыла глаза и уронила голову мне на грудь. В тускло освещенном коридоре пахло химией и одинаковые ряды дверей с золотыми номерами тянулись вдаль. Она открыла одну из них. Щелкнул электронный замок, и я увидел стерильный номер с эстампами на стенах и хрустальной пепельницей на столе. -- Нравится? -- Голос ее дрогнул. Она указала на картинку, изображающую стилизованную вазу с цветами, бросила на стол какие-то бумажки, которые держала в руке, и подошла к окну. За занавеской шумела улица, по ней катились полированные автомобили, в которых сидели одинаковые люди в белых рубашках с цветными галстуками. Рука ее схватила край занавеси и судорожно скомкала ее. Я подошел ближе. С ее длинных ресниц скатывались слезы и беззвучно текли вниз по щекам. -- Не надо, я тебя прошу... -- я обнял ее. -- Представь себе эту пустоту... -- Ее голос дрожал. -- Я сяду в самолет, внизу огромный океан, я прилечу домой, он меня встретит, я соберу бессмысленные чемоданы, и мы поедем по аккуратным сельским дорогам мимо полей и вылизанных домиков, заросших цветами... -- Не надо, прошу тебя. -- Я начал гладить ее волосы, -- мне надо было сразу же убежать от тебя. Подумай обо всем плохом, что я сделал тебе. К тому же я устал, ношу строгие темные носки и темно-синие брюки, пью водку, курю, вечерами напиваюсь крепкого кофе, ночью храплю, утром у меня совершенно помятый и обрюзгший вид. -- Идиот! -- она вырвалась, и на лице ее появилась злость. -- Неужели ты думаешь, что я простила тебя? -- Конечно нет, наоборот... Все, что ты тогда пережила, со временем пропало, ушло глубоко внутрь, а теперь медленно, как дрожжи, начинает вспухать и вылезать наружу. -- Ты дьявол... -- Она отшатнулась. -- Я сейчас думала об этом именно такими словами. -- Я чувствовал все, что происходит с тобой, хочешь я тебе расскажу? Холодные промозглые вечера, темные коридоры, отчаяние, ты смотрелась в зеркало... Помнишь эту тусклую лампочку в твоем коридоре? Напротив вешалки и старого зеркала. -- Прекрати, мне страшно! -- Она вскрикнула и схватила меня за руку холодными пальцами. -- Я люблю тебя, -- я прижал ее подрагивающие плечи к себе. -- Ты помнишь... -- как мы тогда ехали в электричке... -- неожиданно закончила она за меня с легким оттенком иронии. -- Ведьма, читающая чужие мысли! -- Я вздрогнул. -- Где твоя метла? -- В Париже, я... -- Сюда прилетела на самолете... -- игриво сказал я за нее. Ее мысли, казалось, сами возникают у меня в голове. Она посмотрела на меня странным, немного затуманенным взглядом, от которого пробежал холодок по спине и появилось ощущение, что мое тело отрывается от пола. Я как будто смотрел на себя ее глазами, и все чувства, горечь, боль, напряжение и желание, растущее в ней, передавались мне и пульсировали в крови. -- Что с нами происходит? -- Она, похоже, чувствовала то же самое. -- Я больше не могу...-- Она закрыла глаза, и мы уже не принадлежали себе, словно какая-то посторонняя сила тянула нас друг к другу. Я снова чувствовал и познавал эту женщину, легкий аромат духов, ее горячее дыхание, стоны, дрожащие веки и волосы, ускользающие из моих рук. Окружающее перестало существовать, казалось, прошлое и будущее исчезли, слившись в одну точку и остановив мелькание времени. -- У меня опять это чувство, как будто мы всегда были вместе. -- Голос ее был медленным и немного отрешенным. -- Ты что-нибудь понимаешь? Мы лежали рядом. Все казалось нереальным, будто происходящим ранним утром, когда только начинаешь просыпаться и вспоминаешь только что увиденный сон. Сон этот, еще разноцветный и выпуклый, захватывает воображение, в него хочется вернуться, и еще несколько минут он кажется не менее реальным, чем прожитый вчера день. А потом он начинает ускользать, и чем больше боишься его потерять, тем быстрее и безжалостнее он рассеивается в утреннем свете. -- Я люблю тебя. -- Я смотрел на нее, еще более желанную и недоступную чем раньше. -- Ты знаешь, как нам жить дальше? -- Нет. -- И я не знаю... Прости, я закурю. -- Она привстала с постели и, прикрывшись простыней, потянулась за сигаретами. -- Я знаю только одно: я не смогу больше без тебя. Ты все эти годы не отпускала меня, то виделась во сне, то мерещилась на улице. Хочешь послушать? Однажды, когда я уже давно уехал, мне приснилось, что я иду по незнакомому городу, темному и холодному, в окнах тускло светятся лампочки, я потерялся и не знаю, что делать дальше. И вдруг, пройдя в кромешной тьме по какому-то переулку, я с удивлением обнаруживаю, что стою около твоего подъезда. И так хочется позвонить в дверь, увидеть тебя, сказать тебе все, но я боюсь... И я стою и представляю, что ты каждый день проходишь здесь по улице, берешься за эту дверь... А однажды, уже наяву, на залитой ярким светом улице, я увидел женщину, похожую на тебя, только уже пожилую, и как ребенок пытался себя убедить, что это ты, прилетевшая из будущего. Или вот еще история: как-то в гостях у знакомых я увидел альбом с видами Москвы, начал его просматривать и вдруг наткнулся на фотографию, на которой был виден угол твоего дома. Даже твои окна были видны, только снято издалека. Фотографии были недавние, и я начал вглядываться, мне показалось, что в одном из окон кто-то стоит. Весь вечер с этим альбомом не мог расстаться, надо мной кто-то даже пошутил: "Вот, мол, как его ностальгия заела..." -- Мне пора улетать, -- вдруг испуганно сказала она, обнаженная вскочив с кровати, грудь ее колыхалась. Она судорожно начала запихивать в чемодан вещи и пытаться его закрыть. -- Ну помоги, что же ты лежишь? -- Она начала натягивать на себя платье. Мы бегом выбежали из номера, и я помчался за машиной, стоявшей неподалеку. В темном салоне пахло пластмассой. "Господи, -- вдруг подумал я. -- Сегодня утром я ехал в этой машине один, а тем же вечером жизнь перевернулась, но я везу ее в аэропорт и, может быть, больше никогда не увижу!" Одинокая, маленькая фигурка с развевающимися волосами стояла на улице рядом с чемоданом, освещенная вечерними фонарями. Лицо ее было замкнутым и уставшим. Она откинулась на сиденье и закурила. -- Ты убьешь себя этими сигаретами. -- Это только сегодня... Впрочем спасибо, я буду бросать. Мы молчали, светилась зеленоватым цветом приборная доска, и шуршали, постукивая по дорожным швам, шины. Огни встречных машин пробегали по нашим лицам, как лучи прожекторов, ощупывающие пограничную полосу и выхватывающие из мрака песок и черные кусты. -- Ты знаешь, сегодня я... -- Тсс... Молчи... -- сказала она таинственным голосом, словно пришедшим из далекого прошлого, и приложила палец к губам. -- Не надо слов. Лучше давай читать мысли. Аэропорт накатился на нас сверкающей громадой, и все смешалось, она плакала, я кусал губы, чемодан уплыл по транспортеру в открытую черную пасть. Ей пора уже было убегать на посадку, мы держались за руки. -- Прощай, -- она сжала мою ладонь. -- У меня такое чувство, что мы еще когда-нибудь встретимся. -- Я буду думать о тебе каждую секунду, может быть ты что-нибудь почувствуешь... -- Я тоже буду думать о тебе. О Боже... -- Она кинулась порывистым движением в холл за барьер, обернулась, и глаза ее отчаянно сверкнули, навсегда отпечатавшись в памяти, как фотография. Я спустился в гараж, покачиваясь и ощущая сосущую пустоту в груди. Она забыла сигареты. Полупустая мягкая пачка лежала на сиденье, мои руки дрожали. Ревели взлетающие самолеты, долина погружалась в ночь. Мерцающие огни расплывались перед глазами от слез, я гнал машину по автостраде, еще не понимая и не веря в происшедшее. Дома было темно, и все уже спали. Я подошел к ребенку. Он безмятежно раскинулся на кроватке, сладко сопя и поднимая брови. "Что же тебя ждет в этой жизни, малыш? -- подумал я с горечью и вспомнил, что называл так ее. -- Она уже летит где-нибудь над ночным океаном, а внизу крохотными свечками горят одинокие корабли, потерянные в черной мгле", -- понял я... Компания Пусика была освещена ранними лучами солнца, ласкового и чуть розоватого, пробивающегося через клочья утреннего тумана. Черные, навевающие тоску стекла нависали над зеленой лужайкой. "У нее уже вечер, -- думал я, поднимаясь по лестнице. -- А здесь ничего не изменилось, да и не могло измениться" -- Ты куда пропал вчера? Ты что себе позволяешь? -- Андрей с надутыми красными щеками возмущенно пыхтел, выпятив глаза. -- Теперь будешь отвечать по всей строгости! -- он возмущенно покачал головой. -- Иди срочно к Леониду объясняйся! Заказчики тебя ждали, я уже не говорю о том, что после обеда Ефим приехал, спрашивал о тебе. Да за такое тебя уволить мало! -- Я был на конференции, слушал доклады, -- спокойно соврал я. -- Какой еще к черту конференции? -- Андрей сверкнул глазами и сделал резкое движение руками. -- Ты что, сюда приехал по конференциям расхаживать? -- зашипел он. -- Знаешь, я тебе кое-что скажу. Идите к чертовой матери вы все вместе с вашими схемами, заказчиками, Леонидом, Борисом и дисциплиной! -- зарычал я. -- Я вас не устраиваю, пожалуйста, я завтра же уйду и никогда вас не увижу! -- "Если бы она меня видела", -- подумал я вдруг. -- Как ты смеешь? -- начал он и вдруг осекся, с недоумением посмотрев на меня. -- Да нет, собственно ничего страшного не произошло, -- он пожал плечами, -- Чего ты кричишь? Просто в следующий раз предупреждай Леонида. Я вздохнул и пошел в кабинет к вице-президенту. Борис сидел там же и слегка презрительно скривив губы, пристально посмотрел на меня. -- В чем дело? Где ты вчера шлялся? -- Леонид был белым от ярости, как я и предполагал. -- Извините, пошел послушать доклады и застрял, -- снова соврал я. -- Это тебе что, Академия Наук, что ли? Ты учти, ты серьезно подорвал свою репутацию, и доверия тебе больше нет! Иди объясняйся с Ефимом и посмотрим, что он тебе скажет, -- губки его гаденько скривились. -- Ефим так Ефим. -- Мне было все равно, потому что перед глазами светились силуэты Эйфелевой башни. Леонид удивленно взглянул мне вслед. -- Все-таки все у них в этой Академии Наук были сдвинутые, -- громко, так чтобы я услышал, выругался он. -- Ну что, -- Ефим усмехался, наливая себе стакан кофе, -- проштрафился? Куда ты исчез? Слушай, не переживай, правильно сделал! Я тебе говорю, тебе вообще на этой выставке делать было нечего. Я Леониду сразу сказал, чтобы тебя туда не посылали. -- Я зашел на конференцию и заинтересовался докладом, -- покривил я душой. Ефим подозрительно взглянул мне в глаза. -- Листен, Листен, тебе не идет, ты только не ври, понял? Что ты хитришь? С бабой был, так и скажи, я никому не расскажу. -- Ефим... -- мне стало не по себе. -- Да, я все чувствую, меня не проведешь, -- президент отхлебнул кофе. -- Правильно, я сам такой же был, так и надо. Молодец, я тебе давно говорил, отвлекись, может идея какая в голову придет. Надо отвлекаться. Так что забудем об этом, -- он подмигнул мне с видом заговорщика. Жуткое и одновременно немного противное ощущение, как будто кто-то подсмотрел за моей жизнью в замочную скважину, не покидало меня. Внезапно какое-то неясное дуновение коснулось меня и почему-то забилось сердце. Я вздрогнул, потому что почувствовал, что над Эйфелевой башней опускался красноватый закат, и что она смотрит на него. "Храни Господь простых, нормальных людей, живущих спокойной жизнью и не верящих в любовь, природу, чтение мыслей, космос и тайны человеческой души," -- неожиданно для себя подумал я. Глава 26. Лотерея Жизни. -- Ефим, все прекрасно получается, посмотри! -- академик радостно пытался продемонстрировать президенту результаты измерений. -- Что бы там Борис ни говорил, оба способа сходятся с огромной точностью, так что теперь мы можем сверлить отверстия где угодно. -- Листен, при чем здесь Борис? -- Ефим недоуменно посмотрел на академика. -- Я как к тебе не приду, все слышу: "Борис, Борис." Ты совсем с ума сошел, что ли? -- Да нет, Ефим, я ведь в том смысле, что он все время кричал про лысенковщину, лженауку, смешно право. Какая там лженаука, ты посмотри, как все здорово получается! -- Нет, -- Ефим неожиданно побагровел от гнева. -- Это ты специально, совсем охренел, устроил с ним соревнование, кто кому что сможет доказать. Ты мне это брось! Слышишь? Брось немедленно! -- он перешел на крик. -- Ефим, ну что ты? -- растерянно развел руками академик. -- И что ты все время разводишь своими руками, что это за идиотские жесты, твою мать! Ты меня из себя выводишь, я как тебя увижу, начинаю звереть! -- Ефим, -- академик окончательно перестал понимать, что происходит, -- ты все-таки посмотри, как получается отлично. Все, задачка решена на все сто процентов, больше никаких сомнений быть не может. -- Опять ты рапортуешь как на партийном бюро! -- Ефим в ярости взревел. -- Ты что, совсем тронулся? Что ты отчитываешься, привык что ли? Скажи, -- Ефим слегка присел, и на лице у него появилось гадкое выражение, --привык перед начальниками отчитываться и шапками всех закидывать? Прекрати сейчас же, а то я за себя не ручаюсь! -- Да я же серьезно говорю, -- академик с удивлением посмотрел на Ефима и машинально взял его за руку чуть ниже локтя. -- Не нервничай, посмотри на установку, красота какая получается. -- Не прикасайся ко мне! -- Ефим перекосился от ярости и выдернул руку. -- Меня от этого трясет! Это ты власть свою хочешь так показать, вцепиться и не выпустить! У меня один знакомый был, он баб когда видел, так же хватал, сильно сжимал руку и не выпускал, пока не трахнет. Любишь власть, да? Руководить хочешь, начальником быть? Не можешь без этого, свихнулся на своей власти, идиот! Ты и Бориса из-за этого с дерьмом смешал, тебе абсолютной власти хотелось, не мог допустить, чтобы проектом кто-нибудь еще занимался! -- Ефим, в чем дело? -- академик отошел в сторону и испуганно посмотрел на искаженное от ярости, перекошенное лицо Ефима. -- Давай лучше поговорим в другой раз, когда ты успокоишься, я не привык к таким крикам. -- Ах, не привык! -- Ефим заскрипел зубами от ярости. -- А проект стоит, ни хера не сделано! Конкуренты уже подставки выпускать начали, ты знаешь, сколько я на них потерял? Миллионы, и все из-за тебя и твоих ученичков. Жлоба этого c пузом выписал неизвестно зачем! -- Что значит проект стоит? -- холодно спросил академик. -- Все досконально рассчитано и измерено. -- На хер мне твои расчеты? -- Ефим в раздражении сгреб со стола бумаги, авторучки и резким движением швырнул все это на пол. Листочки, как белые голуби, разлетелись по комнате. -- Ты расчетами и установками занялся специально, чтобы Борису свою правоту доказать. Мне, кто прав, неважно, ты понял? Мне подставку надо выпускать. Ты бы давно взял и начертил чертеж, что и где просверливать вместо своих идиотских упражнений. -- Ефим в ярости стукнул ногой по креслу и вышел из комнаты. Колесики взвизгнули, кресло покатилось в угол комнаты, с размаху ударилось об угол стола и упало. -- Бог ты мой, -- Олег был перепуган. -- Что это с ним? -- Я и сам не пойму, -- у академика дрожали пальцы. -- Вы знаете, Олег, на меня никогда в жизни никто так не кричал. А я еще оправдывался, даже противно. У меня такое чувство, что я только что сделал колоссальную ошибку. Вы знаете, когда он только повысил голос, надо было сразу же его оборвать. А я все время про Володю думал, сдерживался. Ведь Ефим ему обещал, что вызовет сюда, иначе пропадет парень. Если бы не это, хлопнул бы дверью и ушел. -- Куда же вы пойдете, -- Олег нахмурился. -- Только если в Россию возвращаться. -- Да, -- академик вздохнул, -- с этими дырками я совсем свои дела запустил. Надо было со знакомыми связаться, может быть, удалось бы поработать где-нибудь в университете. -- А виза? -- спросил Олег. -- Для этого вашу визу изменять придется. -- Да, -- академик смутился, -- я, право, об этом как-то не подумал. Что это на Ефима нашло, ума не приложу. И ведь на результаты и краем глаза не посмотрел, что за удивительный человек! Надо действительно приготовить чертеж, пусть они просверлят свои дырки и угомонятся. Вы умеете чертить? -- Ох, у меня с этим плохо. -- Олег страдальчески поморщился. -- А я, коллега, представьте себе, что-то помню. Я после школы некоторое время слесарем и токарем на станке работал, да и потом всю жизнь себе для установок сам детальки вытачивал. Это раз плюнуть, мы сейчас все за полчаса набросаем. -- Академик, напевая себе под нос какую-то песенку, разложил на столе большой лист бумаги и начал что-то рисовать на ней, проводя тонкие линии карандашом. -- Эх, какое-то нехорошее у меня чувство, -- вдруг грустно сказал Олег. -- Не каркайте, коллега, -- академик весело посмотрел на него. -- Вот увидите, скоро Ефим отойдет и придет извиняться. А тут мы ему чертежик и подсунем... Президент, надев очки и громко, раздраженно сопя, ввалился в комнату около восьми часов вечера. -- Где чертеж, черт побери? -- закричал он прямо с порога. -- Готов чертеж или нет, я тебя спрашиваю! -- Вот, посмотри Ефим, -- академик явно не ожидал напора и смешался, протягивая расчерченный лист бумаги. -- Что это? -- в недоумении спросил Ефим и, скривив губы, начал внимательно всматриваться в рисунок. -- Что это за говно, я тебя спрашиваю? -- Что? -- переспросил академик. -- Почему шесть отверстий? Листен, Листен, Листен, Листен, ты совсем охренел. Это ты что, нарочно самовольничаешь? Ты что о себе возомнил? Где разметка? Это что за закорючка сбоку? Что же ты, идиот, нормального чертежа начертить не можешь, что ли? -- Ефим, -- академик машинально развел руками. -- Во-первых, я попрошу так со мной не разговаривать, я к этому не привык. А во-вторых, я все-таки не чертежник! -- Вот, -- Ефим затрясся от злости. -- В этом ты весь! Ты, мать твою, ученый! Белоручка, командовать хочешь, а руки марать так кто-нибудь другой! А ты у меня пойдешь сортиры мыть! Да, он видите ли не чертежник! Да из тебя инженер, как из моей задницы оратор! Члены царской семьи в Нью-Йорке таксистами работали и ничего! И не разводи руками, я от этого зверею! -- взвизгнул он. -- Я тебя видеть не могу, больше не буду в эту комнату заходить, иначе сорвусь и за себя вообще не ручаюсь, голову тебе оторву! -- Ефим разорвал чертеж и бросил скомканные обрывки на пол. --Да! Что тебе? -- в раздражении сказал он, увидев почтительно замершего на пороге Джона. -- Что это у тебя в руке? -- Это я, Ефим, детальку выточил. -- Джон, увидев сверкающие глаза президента, слегка подался назад. -- Дай сюда! -- Ефим поманил его пальцем. Пожилой седовласый джентельмен машинально сделал движение, как будто ребенок, пытающийся спрятать от мамы конфету, но тут же спохватился и послушно протянул президенту ладонь с маленькой металлической штучкой. -- Иди, иди ко мне, -- усмехнулся Ефим. Он схватил детальку и с яростью запустил ее в соседнюю комнату. Раздался жалобный стеклянный звон, и кто-то испуганно вскрикнул. -- Вот он, -- Ефим показал пальцем на академика, -- возьмет в руки паяльник и пойдет в цех работать! -- Ефим всплеснул руками и вышел из комнаты. -- Ничего не понимаю, -- академик растерянно посмотрел на Олега. -- По-моему, он сошел с ума. Только вчера мы прекрасно беседовали, обсуждали планы на будущее. Может быть, у него осложнение болезни? Знаете, бывает такое временное помутнение сознания. -- Теперь совсем плохо будет, -- Олег нахмурился. -- Вы же знаете, мне Борис с Леонидом прохода не дают, я уже боюсь пойти в кафетерий и кофе себе налить. Только на кого-нибудь наткнешься, сразу начинаются гадкие намеки, угрозы. А теперь еще и Ефим взбесился... Наверное, придется уезжать, как это не обидно. -- Да я и сам не понимаю, -- академик в недоумении развел руками, -- при чем тут мои жесты, власть? Разве я когда-нибудь хотел власти? Олег, скажите честно, я когда-нибудь на вас давил, принуждал? -- Григорий Семенович, да Бог с вами! О чем вы говорите, мне с вами работать было очень приятно, клянусь. -- Спасибо, -- у академика закружилась голова, и он прислонился к столу. -- А то вы знаете, я уже сам себе не доверяю, может быть, я действительно давлю на людей, поступаю как властный старый самодур. Даже в голове что-то поехало в сторону. -- Академик повращал шеей. -- Вам нельзя волноваться, -- испуганно вскричал Олег, --посмотрите, у вас в глазу кровоизлияние, весь правый глаз кровью залит, и лицо покраснело. -- Да? -- удивился академик, -- а я-то думаю, что же это все как в тумане, -- он кряхтя сел в кресло. -- Да, иногда чувствую себя совсем стариком. Честное слово, если бы кто-то рассказал про сегодняшние события, не поверил бы. Меня друзья предупреждали, что Ефим иногда выкидывает фокусы, но говорили, что он человек очень порядочный, погорячится и отойдет, а если слово дал, обязательно сдержит. Ведь он же Володе обещал его пригласить! -- Я бы на вашем месте срочно связался с друзьями, может быть, они смогут помочь. -- Олег нервно провел рукой по волосам. -- А там, глядишь, и Володю удастся куда-нибудь пристроить. -- Да, может быть вы и правы. Черт, как будто снится все! -- академик встряхнул головой. -- Олег, я право чувствую себя перед вами виноватым, ведь теперь из-за меня и вам несдобровать. -- Ничего, я выдержу. А не выдержу, уеду, и дело с концом! -- Нет, нет, это вы погодите, -- академик, прищуриваясь, надел очки и достал из ящика стола пухлую записную книжку в кожаном переплете. В книжку были вложены бесчисленные листочки, обрывки бумаги, исписанные адресами, перечеркнутые закорючками формул и диаграммами. Старая кожа на переплете книжечки вытерлась и обтрепалась. -- Вы знаете, что мне удалось раскопать в перерывах между изучением этих дырок, будь они неладны? -- Академик воодушевился, лицо его осветилось лучезарным и одновременно ироничным взглядом, и он лукаво взглянул на Олега. -- За это, уважаемый, можно и Нобеля схватить, если повезет. Ну да хрен с ним, с Нобелем, динамитчик паршивый, не в нем дело! Я тут как-то сидел и смотрел на уравнения, результатики-то наших старых, еще московских экспериментов у меня с собой. И выявилась поразительная, красивейшая закономерность! Все это проглядели, вернее, знаете, как бывает: грибы когда-нибудь собирали? Все грибнички рвут с утречка с корзинками в заветные чащи, полянки, чешут через лес в своих резиновых сапогах, сердце екает: "А вдруг мою полянку уже обобрали"... А кто-то сел отдохнуть, и мать честная! Вдоль самой дорожки, по которой только что толпа промчалась, растут родимые, белые, крепкие, с коричневой шляпкой! -- Ну, вы художественно излагаете, -- Олег заинтригованно посмотрел на академика, -- даже самому в лес захотелось! Там тишина, листья шуршат и вокруг ни Ефима, ни Бориса... -- Ну да, так вот я обнаружил явление удивительное, которое столько всего объясняет, что все эти профессора из местных университетов будут меня на руках носить. А может быть, -- и академик торжествующе посмотрел на Олега, -- и вас со мной впридачу. К тому же в промышленности это если не переворот, то все-таки небольшая революция. -- Я-то причем? -- Олег удивился. -- Это же ваша работа. -- А кто об этом знает? Не выпендривайтесь, Олег. Считайте, что это нас из окопа вытаскивают... Я сейчас позвоню своему старому другу, американцу, он у меня в гостях в Москве целый месяц жил. Он здесь недалеко работает, директор большой лаборатории, знаменитость. Нобеля он, правда, не схватил, размаху не хватило, но медалей и призов всяких до хрена, что твой Брежнев на параде! Я ему намекну на мое открытие, он мужик цепкий, наверняка что-нибудь устроит. Академик снял телефонную трубку и, прищуриваясь, с трудом разбирая мелкие цифры, набрал номер. -- Билл, -- это Григорий, из Москвы. Нет, я в Америке. Ну видишь! Ты знаешь, я здесь недалеко, работаю в компании "Пусик". Ну да, это компания так называется... Нет, недавно, но закрутился, только сейчас собрался позвонить. Да, и я чертовски рад! Работа? Прекрасно, у меня есть кое-что новенькое, закачаешься! Давление в нашей задачке в тысячи раз вырастает... Интересно? Конечно, встретимся. Среда? Отлично, диктую адрес... -- Ну, что? -- Олег заинтересованно подошел поближе. -- Клюнул как миленький. В среду примчится. Он хороший мужик, сильный, цепкий. -- Академик от волнения потер лоб ладонью. -- Эх, ваш покорный слуга, конечно осел и старый тупица. Как же так, накинулся на эти подставки, все забросил. Надо было сразу же ему позвонить. Да у меня и в других штатах несколько хороших знакомых в университетах есть. Ведь мы в России в нашей области все-таки пионерами были, на всех симпозиумах приглашенные доклады, американцы в рот нам смотрели! -- Да, -- Олег скептически посмотрел по сторонам. -- Как в сказке: нам бы день простоять, нам бы ночь продержаться. До среды, между прочим, еще два дня. -- Я, -- академик вдруг как-то обмяк и сел на стул, -- когда он отойдет, схожу к нему и поговорю по-человечески. Что это такое, должен же он понимать, что так не поступают. А если он еще раз на меня голос повысит, брошу все и уеду назад. Хотя, по совести говоря, мне и уезжать-то толком некуда. И с Володей беда, обнадежил парня, он там крутится, что-то для частников чинит, чтобы детеныша накормить... -- Академик задумался. -- Черт побери, что за жизнь идиотская пошла... Солнце уже давно село, и улица освещалась лишь лиловым светом фонарей и огнями изредко проезжающих мимо машин. В религиозном центре происходила какая-то церемония, и около него скопилось огромное количество машин. На втором этаже в небольшой комнате заседала за закрытыми дверями команда, до которой быстро дошли слухи о том, что академик вышел из фавора. -- Все и так было понятно с первого же дня, когда этот старый болван появился здесь! -- Борис торжествующе оскалился, и по лицу его пробежала презрительная усмешка. -- Наконец-то Ефим понял, что для компании этот махинатор как гангрена, которую ржавой тупой пилой нужно отпилить! -- Да, да ребята, -- Леонид был полон сил. -- Все нормально, Эдика выперли, академика Ефим вышибет не сегодня, так завтра, так что можно считать, мы победили! -- Надо бы как-то поговорить с Ефимом и установить порядок приглашения и приема на работу новых людей. -- Борис гремел, как динамик на городской площади. -- Иначе результаты получаются плачевные! С этой парочкой, не считая Олега и верных ученичков, у меня ушло столько крови и нервов, сколько я за весь предыдущий год не потратил. Так что, -- он на секунду задумался, явно что-то подсчитывая, -- я оцениваю ущерб компании примерно в два с половиной миллиона, по миллиону с четвертью долларов на каждого из мудаков. Надо сделать так: во-первых, брать людей только проверенных, подходящих нам по стилю. Вот Сергей приехал, и все нормально, начальство слушает, рубашка правильная, задания исполняет. Во-вторых, каждому при приеме устраивать самый жесточайший экзамен, нам нужны люди только высочайшего уровня. В-третьих, -- Борис оглянулся вокруг. -- У нас слишком много русских, это пора кончать. -- Он понизил голос, приобретший снова железные непримиримые интонации. -- Я считаю, из России надо брать только людей действительно уникальных, которые за визу будут готовы выкладываться по четырнадцать часов в сутки без выходных! И стараться набирать американцев, сейчас такая безработица, на улице полно сильных людей. Хорошо бы, -- тут Борис мечтательно поджал губы, -- устроить небольшую чистку, уволить человек семь-восемь, самых отпетых. Они тут распустились, ходят вокруг компании во время обеда, курят! -- Борис, Борис, -- Леонид испуганно замахал руками, -- Не так все просто. Где ты найдешь американцев, которые так будут выкладываться за скромную зарплату! Ты с ума сошел, они к этому не привыкли. А хорошим специалистам надо хорошо платить, и все они давно сидят на тепленьких местах. А ведь могут попасться и такие, что Ефим на них накричит, а они в суд подадут за оскорбление личности. Вот и разбирайся с ними потом! -- Как тот пакистанец? -- Борис усмехнулся. -- Подал на компанию в суд за то, что Ефим дискриминирует мусульман в пользу русских и евреев. -- И чем это кончилось? -- заинтересованно вступил в разговор Андрей. -- Ничем, -- Борис засмеялся, -- он же полным лопухом оказался. У него одним из главных аргументов было, что у Ефима работает девушка по имени Израиль, а она из каких-то папуасов что ли, словом такая же еврейка как и я. Судья как об этом узнал, распустил заседание и дело закрыл. -- Вот видишь, -- Леонид серьезно посмотрел на Бориса. -- А американец такого промаха может и не допустить... Нет, я считаю, что все развивается нормально и нервничать уже нечего. А людей надо погонять посильнее, чтобы не расслаблялись, и через неделю все будет в полном порядке! С потолка раздавалось шуршание кондиционера, и в комнату спускался чуть сладковатый запах, принесенный из канализационного коллектора. В соседнем здании басом пели хоралы, и с улицы доносились веселые крики детей. Среда наступила неожиданно быстро. Приехавший посмотреть на академика знаменитый американский профессор словно сошел с картины, изображающей надутого американского буржуя. Строгое, идеально выбритое, не выражающее особых эмоций лицо с немигающими зеленоватыми глазами за золотыми стеклами пенсне, добротный серый костюм с торчащими из кармана золотыми ручками, хрустящий накрахмаленный воротничок белой рубашки, кожаные ботинки, все это как нельзя более подходило к образу холеного буржуазного специалиста. -- Григорий, -- на лице гостя появилось вежливое и застывшее подобие улыбки -- Сколько лет! -- Он пожал руку академика. -- Поздравляю с приездом! Вот как велика сила демократии, подумать только, что ты здесь! -- Билл, я тоже ужасно рад. Теперь сможем обсуждать научные проекты, результаты... -- академик слегка нервничал и суетился, усаживая гостя на вертящийся стул. -- Ну, рассказывай, чем ты здесь занимаешься, какие успехи. -- Профессор аккуратно сел на стул, достал из кожаной папки блокнот, перевернул в нем чистый листок бумаги, достал из кармана золотую ручку и поправил пенсне. -- Да в общем-то в компании у меня работа прикладная, не исключено что и временная. -- Академик усмехнулся. При этих словах брови гостя поднялись, и он на мгновение напрягся, но тут же вежливо улыбнулся и снова стал вежливым и чинным. -- Главное, у меня недавно получились прекрасные результаты по той проблеме, которой мы с тобой раньше занимались, помнишь? Это целый переворот, оказывается что изменения давления происходят со скоростью, в тысячи раз превышающей ожидаемую! -- Неужели? -- золотое перо забегало по бумаге, и Билл с удивлением посмотрел на академика. -- Это же действительно уникальный, бесценный результат! У тебя есть экспериментальные данные? -- Конечно, -- академик достал из стопки бумаг листочек с диаграммой. -- Вот посмотри, что получается. -- Потрясающе, -- гость разволновался и испытующе взглянул на академика. -- Григорий, поздравляю! Это большая находка. Ты уже опубликовал статью? -- Да какая там статья, -- академик усмехнулся, -- я тут одной работой был день и ночь занят. Но теперь обязательно напишу. Билл, я думал, может быть, мы вместе в твоей лаборатории поставим кое-какие эксперименты? -- Видишь ли, -- Билл размеренным движением отложил авторучку в сторону. -- Это было бы прекрасно, но мне нужны данные о твоей работе. Это же не так просто. Вот если бы ты приехал к нам и все рассказал подробно, -- он пристально взглянул на академика, -- мы смогли бы начать думать об этом. -- У меня есть все данные, -- академик улыбнулся. -- Я расскажу, с удовольствием. Но все-таки, может быть, мне удастся у тебя поработать, лекции почитать, хотя бы на временной позиции. -- Григорий, -- взгляд гостя стал непроницаемым, а в голосе появились сухие интонации, -- я бы с радостью, но для этого необходим ряд условий. Прежде всего, придется получить финансирование, ты же знаешь, сейчас в науке условия изменились. -- А что изменилось? -- академик непонимающе посмотрел на коллегу. -- Вы, например. -- Билл серьезно посмотрел на академика. -- В России теперь демократия, холодная война закончена. Фонды на исследования почти не выделяются, ставок уже давно нет. -- Да не нужна мне ставка, -- академик недоуменно пожал плечами. -- Мне бы только на еду и квартиру хватало, а когда сделаем работу, выбьем кучу денег, я в этом уверен. -- Григорий, -- укоризненно произнес профессор, -- все совсем не так просто. Для того, чтобы получить деньги, необходимо подать заявку в Национальный фонд, а это большая и сложная работа. К тому же рассматриваются заявки только в декабре. -- Что же, до декабря придется ждать? -- Академик растерянно взглянул на своего гостя. -- Да, безусловно. Я думаю, заявку все равно надо подать, у меня есть анкеты, начинай ее готовить. Можно даже совместно с нашей лабораторией подать... Хотя, если быть реалистом, шансов на то, что удастся получить деньги, почти нулевые. -- Почему? Ведь работа многообещающая. -- Академик поднял брови. -- Работа прекрасная. Вот если бы ты год назад приехал... Наша лаборатория в прошлом году получила грант по сходной теме, так что в этом году еще одного нам не дадут. Может быть, тебе попытаться взять в соавторы кого-нибудь с Восточного побережья, из Принстона например профессора Холла. Они в прошлый раз как раз деньги не получили. -- Но как же так? -- академик был потерян. -- Билл, но ты же понимаешь, чем это пахнет, если работа получится! -- Григорий, пойми, результаты это одно, а финансирование совершенно другое. Конечно, когда удастся все доказать, опубликовать, поднять шумиху, тогда будет немного легче. Но для этого необходим по крайней мере год напряженной работы, -- профессор отряхнул прилипшую к пиджаку нитку. -- К тому же, неплохо бы иметь хорошие знакомства с людьми, распределяющими фонды. -- Никогда бы не подумал. Какой-то замкнутый круг получается. Что же ты мне посоветуешь делать? -- Во-первых, обязательно подготовь публикацию, тогда об этой работе начнут говорить. Во-вторых, -- гость хрустнул загибаемым пальцем, -- подготовь заявку в Национальный фонд. Я бы смог тебе помочь, скорее всего все равно придется включить в соавторы кого-нибудь из местного университета, это увеличивает шансы. Кстати, у тебя есть разрешение на работу в Америке? -- У меня виза с разрешением на работу... -- Не подходит, -- Билл покачал головой. -- В этом случае единственное, что остается, это совместный, Русско-Американский проект. Этот вариант может оказаться даже более успешным, так как Конгресс дает деньги на работу с Россией. Хотя тебе, видимо, придется в этом случае вернуться в Москву. -- Ну что же, -- академик растерянно посмотрел по сторонам, -- это лучше, чем ничего... А я по наивности ожидал, что передо мной будет открыта дорога... -- Григорий, -- Билл нахмурился. -- Я очень хочу тебе помочь, но давай будем реалистами. Финансируют в среднем одну заявку из ста. Шансов найти для тебя позицию в Университете почти никаких: подумай, ты же известный ученый, тебе с твоими заслугами нужна хорошая позиция. Вакансия для профессора появляется может быть раз в два года, и на нее претендуют несколько сот кандидатов, к тому же имеющих безупречный английский язык, -- при этих словах Билл укоризненно нахмурился, -- американское гражданство и обширные связи. -- Да, язык у меня не блестящий... Погоди, погоди, -- академик затряс головой, -- а результаты, наука что, никого уже не интересует? -- Ну почему же, -- Билл поморщился, -- хороший результат -- это всегда хороший результат. Но для этого, -- голос его стал серьезным и убеждающим, -- ты должен быть в Системе. Ситуация очень ухудшилась, Георгий. Я бы на твоем месте подумал о возвращении в Россию. Оттуда ты сможешь приехать к нам по программе научного обмена. Ты знаешь, на эти программы обычно легче выделяются средства. -- Хорошо, -- академик задумался. -- Этот вариант всегда остается. А все-таки с нашими исследованиями, ты мне можешь чем-нибудь помочь, каковы твои рекомендации? -- Я сделаю все, что от меня зависит, наведу справки, -- Билл снова взял ручку и начал делать пометки на листе бумаги. -- Но не хочу тебя особенно обнадеживать... Это требует скурпулезной, тщательной проработки. Вот если бы ты был молодым, мог бы пойти на пост-докторат... Это что-то вроде рабочей лошадки при университетском профессоре, но такую позицию найти проще. Тысяч двадцать, может быть даже тридцать долларов в год ты получать сможешь. Я напишу письма знакомым, хотя шансов все равно мало -- обычно на такие места берут людей возрастом до тридцати -- тридцати пяти лет. -- Но, -- академик окончательно смутился, -- я думал, что для меня это в некотором смысле пройденный этап. -- Что поделать... -- Гость вздохнул. -- Мне тебя искренне жаль. Самое вероятное для тебя сейчас -- это поискать работу в промышленности, разослать резюме в две-три сотни компаний. Только, -- Билл поморщился, -- не упоминай своих научных регалий, главное упирай на практический опыт. Может быть, даже техником пойди, если тебя отсюда уволят. -- Да... -- академик загрустил. -- Григорий, мы с удовольствием устроим тебе семинар в нашем Университете. -- Билл расцвел, широко улыбнулся и засветился энтузиазмом. -- Организовать лекцию я смогу, это несложно, -- бодро сказал он. -- Ну, мне пора, -- гость аккуратным движением отодвинул белоснежный рукав рубашки и посмотрел на часы. -- Извини, деловая встреча. Да, работа у тебя прекрасная, очень интересно. Срочно публикуй! Я, пожалуй, смогу одного студента к этой теме подключить, приезжай, звони. Какая разница, в Университете ты будешь работать или нет? Ну что же, желаю удачи! -- Он крепко пожал руку академику и попрощался. -- Да, Олег, я, прямо вам скажу, озадачен, -- академик с грустью потер щеку. -- Как-то оттуда, из Москвы все казалось по-другому. Вы знаете, что меня поразило? Я же чувствовал, что ему ужасно хочется из меня выманить результаты, но в какой-то момент он передумал. Видимо, решил не связываться: статью-то я все равно опубликую, а мороки со мной не оберешься... Ну что же, человек цивилизованный, порядочный. В России бы у меня все результаты директор сразу же спер, быстренько включил бы в свою обзорную статью или доклад, а потом бы вообще заявлял, что это он все сам придумал! -- У меня осталось тяжелое впечатление, -- Олег явно был расстроен. -- Подумать только, вы почувствовали? У них голова болит не о работе, а о шелухе: заявки, гранты, деловые связи. А ведь раньше, еще лет шесть назад все было проще... Ну что же, пойду разговаривать с Ефимом, может быть, он выздоровел... -- Не ходите, Григорий Семенович, прошу вас. -- Нет, Олег. Я прятаться не привык, лучше иметь полную ясность во всем с самого начала. -- Академик встал, поправил рубашку и решительно под