бокий рассвет. В жизнь уходит зерно и горит под ногами залив, Белых выловив рыб из колючих и горьких глубин, Обесцветив деревни, и с неба созвездия смыв, Как лицом многоликий и телом пустой исполин. Сквозь поля пробираются звери, не видя друг друга во тьме, Не на голос идут - на размеренный пристальный звук, И забытый эмалевый крестик висит на горбатой сосне, И желанные деньги не терпят рассеянных рук. И желания тонут, сдавив водяное пятно, Завитые расщелины кашляют собственной мглой. Сон ест душу, душа узнаёт дно, А по узкому дну дорога ведёт домой. 25.1.94 КОЛЕСО Я смеялся как убийца А мои строчки и буквы На выцветшей бумаге Под стеклом пустого и запылённого музея Кривились и подёргивались Явственно сползая с углов страницы К центру Где и переплетались Пристраивались друг за другом Образуя символ Колеса В руке моей вспыхнула спичка И я освещён был Подобно ёлке рождественской Только вместо подарков Был музей И витрина И мои дневники Шестисотлетней давности Под серым матовым стеклом Я смеялся как очень старый человек А когда из-за угла Медленно придвинулся ко мне служитель Вот что я сказал ему - Иди покури - Сказал я ему И засмеялся вновь, Глядя как сцепленные вместе Мелкие язвительные строчки Продолжают бесовски кружиться В центре ветхой и жёлтой страницы Как ужасное колесо 14.3.93, Краснодар УТРО, КОГДА Я НЕРВНИЧАЛ Собаки дрались на площади вязко и мучительно И шелест шерстяных щетинок заглушал пересмешничающие горы Когда я размышлял над картой движения автобуса Что-то тёплое ткнулось мне в ногу Я подумал что это маленький мальчик Не захотел есть своё оловянное мороженное Но оказалось что это торговец морфием Просит меня чтобы я забрал сдачу А то как объяснил он Сегодня Когда будет жарко Он не сможет различить - Медные деньги это или пятна рыжего лишая Да и я пожалуй тоже... 13.4.94 ИДУЩИЙ МОРЕМ Я шёл домой, напыщенный как жаба, Хрестоматийно приторен и сух. Похожий на фиалкового краба Глухой рыбак маячил на мосту Я был жестоко трезв, мой плащ пропах полынью И дух пропал как бабочка в руке. - Долой экстаз - я ворковал - Да здравствует унынье! И брёл, давя улиток на песке. Шум рыб и шелест губ. Глумливые пейзажи Лежали на спине. Заката тёмный рот Влюблёнными был так обезображен, Разорван, высосан, искусан. Скверный пот, Дрожа, стирал я юношеской дланью, Как зябнущий скрипящий богомол. Языческое завершив купанье, Карабкались купальщики на мол. Всепоглощающая сумрачная трезвость Давила череп мой, жгла иссечённый ум. А по пятам кралась и выла бедность, И я ещё считал, что это просто шум. 20.11.93 ТЕРЯЕТ ЧЕЛОВЕКА ТЕНЬ Жить бы с миром, Но только - к чему Так стремительно гаснет Светильник в руках твоих, небо? А зажав в кулаке Слабосильную длань как пчелу, Обещаешь приятелю мглу, Никаких больше встреч И распад отношений. Как снегом Заметает лицо у того, кто отдал свою тень Вёртким строчкам. И Вертер не сбылся, а дальше Троеточия путь твой отметят. Мишень Не напомнит, Что мир - это если без фальши Балансировать в узком кругу, И бросая на ветер Не прах, не любовь и не семя, Говорить: Я уже не могу. И на следующий день Продолжать подниматься. Со всеми Ты играешь на пальцах, И рот твой забыл о другом - Невозможность сомкнуться В случайном соприкосновенье. Как на карточках в школе: Прогулка, объятия, дом. И тогда ты становишься тенью. Сам собой. Принуждения нет, Твой двойник - это ты - Ты уже не выводишь на скрипке: Ты пьёшь пиво, Вскрываешь картонный конверт И рассеяно смотришь На тени людей у калитки. 23.2.93 МОНОЛОГ ВТОРОСТЕПЕННОГО ПЕРСОНАЖА Б.П. Небо отражалось в море Человек кричал с обрыва Руки азбуку вязали Бомба ожидала взрыва Шёл трамвай поверх забора Чёрный петел крался в ночи Дверь с петель снималась тихо В мир неслись тире и точки Статуи слезились влагой Колесо обозревалось Ветер нёс листок картона И княгиня отравлялась Прыгал князь в песок с обрыва Щёлкал чёрный выключатель В бочке колебалось пиво Пел Пьеро-обозреватель В сумасшедшем тихом доме Я дышал теплом подушки Эльф украл моё дыханье От очков отстали дужки Мой сосед царапал ложкой Белый крестик на извёстке Разошлись пути-дорожки И сошлись на перекрёстке А над миром брёл Спаситель Огибая дирижабли Сквозь густой и теплый пепел Облаков кривые сабли 9.3.93, Краснодар ЛОЖНЫЙ ВЫЗОВ поэма описаний "На ночь в храме запирали отражения планет" Б.П. Я тяжелой рукой запылённые диски вращаю вызывая по памяти пьяные вялые тени поглощённых покоем уехавших в светлом трамвае севших в сладкие сани уснувших на мшистых ступенях Прорываясь и в рвоте в поту словно в пене и пеньи опускались на руки зародыши порванных звуков на бессонном заводе рабочие вечное тленье обуздали от скуки огнём из самшитовых луков Выносило из ямы куски оживлённого мяса оживлённое пламя царапало детские лица завели патефоны прогнули сырые диваны заходили на камень хотели увидеть столицу В морге клоуны пёстрые дули в пустые бутылки становились на плечи толкали за пазуху звёзды части тела искали в тяжёлых промокших опилках новогодние свечи точили зубилами острыми А в столице на площади били ключами фонтаны в мавзолеях смеялись покрытые льдом фараоны обнажённые стражи слепив из пилоток стаканы пили чёрную воду варили мясные короны Города уступали дома меднолобым тритонам утонувшие домохозяйки ключами стучали в перилах в красном актовом зале безбровые наполеоны умывались из чайников тёплым хозяйственным жиром В биографии сдобной я плакал козлом в колыбели церебральные братья глумливо и долго смеялись лишь родитель беззлобный и добрый с мешком золотой карамели заключал своё чадо в объятья и сосны над ними склонялись В табакерках слоны на душистый песок наступали пёсьи головы скалились черви плелись под ногами полу-стёртые сны молоко по губам расплескали бронированный занавес полз в окровавленной раме Ложный вызов проехали мимо в лязге скальпелей в облаке синего дыма с разнополыми трубами даже были волосы в угольной саже Керамический запах взрастал кашемировой пылью бергамотовый запах лицо изо-рта испускало пчёлы умерли в сотах рассыпались осы ванилью провели на канатах весну в дорогих покрывалах Дневники Аполлона читали ночные созвездья на полях истуканы рожали детей горбоносых деревянное лоно в кустах возле въезда в поместье ощетинилось розами вспухло густыми пионами Дивный кукольный праздник разыграли картонные девы в оловянных костюмах с рисунками в мягких ладонях чародей-безобразник черникою выпачкав чрево чертыхался угрюмо карабкаясь на подоконник Там внизу шалым дымом питался табун цеппелинов на эстраде у парка свистели в кулак зазывалы притворясь пилигримом свободный художник Павлинов ставил дамам припарки горячей трубой из подвала Надувались грибы чешуя седину заменяла надрывался сатир над лежащим во рву арлекином от беззвучной жары плыл в кипящей воде Сортавала оскоплённый кумир полыхал пред угасшим камином Я лежал на полу и руками хватался за брюки бесконечных гостей шумно таяли тёмные капли уносились во мглу механических ангелов звуки ожерелье костей извивалось на шее у цапли Перспектива ломалась дрожал кипарисовый крестик из распахнутых окон кидались во двор аргентинцы небеса распадались потоки сияющих бестий разгрызая ткань кокона тихо шипели как принцы На игле лунный заяц незряче ворочал глазами кровяные прожилки тянулись по лицам портретов запредельный скиталец чело исказив волосами черенком гнутой вилки песок забивал в сигарету А на первом трамвае влюблённые въехали в море и зерно прорастало в венке сумасшедшей невесты за креветочным раем в стеклянном подводном соборе на подносе кричало святое ожившее тесто Ты трудись описатель скрипи тростниковая ручка округляйся омела взвивайся цветок конопляный улыбайся Создатель кипи сладким соком тянучка осыпайся скала сипло пой коростель над поляной Разлагайся сосуд под землёй в безнадёжном молчаньи копошись археолог в любимом любимыми теле и тебя понесёт голубой туесок обручальный насыпной потолок полыхнёт над уютной постелью Ты уехал мой друг здесь торгуют твоими слезами брадобреи и лекари в сочных портовых кварталах избавляют от мук заставляют кричать поездами окружать себя реками или ловцами беспалыми Так отведай же ревеня съешь хризолитовый камушек улыбнись спящий принц начинается всё начинается из сочащейся темени мягкой перчаткою замшевой очертил поле сфинкс облака по краям расплываются Покатились слова или буквы запрыгали мелкие как горох в кулаке как нечистая сила на корточках затекла голова пальцы рвали траву над тарелками завязали в чулке занавесили сеткою форточки Ложный вызов фанерная рыба поднимается в небо без скрипа без тяжёлого водного стона над травою пологого склона Греховодное тело в стенах наблюдательной башни целовало мозоли втирало под кожу бальзамы а в подвалах хрипело как охристый вепрь бесстрашный удушённое детство в камзоле игрушечной спящей охраны Что ему инструменты Оркестра Зеркального Поля за идущей фигурой скользит шлейф поляны цветущей там в питейном студенты край кружки осыпавши солью пригубляют микстуры сухих урбанических кущей Жабий смех проедая дыханием тёплым и влажным напрягая суставы и дебри бесчисленных связок на рулетке играя средь стали трамвайной и страшной винодышащей лавой покрыли мораль веских сказок И кащей осчастливлен и яблоко выпито всуе и пути под ногами и волос на память под сердцем междуглазье кобылье колотится в приторной сбруе и печаль с пирогами на свадьбе княжны с иноверцем Молодой человечек терзаем случайным размером разрешил своё горе путём разложения мира на телячую печень латынь и суровую веру средиземное море и перстень с дремучим сапфиром Так растрескайся небо как губы на чёрном морозе ты уже оглянулся а значит останешься с нами растворяясь нелепо летят золотые стрекозы сквозь тебя и наткнулся кузнечик на бледное пламя От тебя только голос оставшийся верен рассудок всем повадкам земным заклинает ненужную старость голосит словно в полость слепой мозговой промежуток обращаясь к иным что в сукне своих тел затерялись Ты смотри там вращаются диски на горящих седых телефонах на ночь в церкви опять запирают отражения плоских планет только оттиски швы и описки только горы сырого картона твою тень сохраняют в теченье струящихся лет Ложный вызов затёртое губкой слово мутно нетвёрдо и хрупко так что спевший его обеспечен тлелой вечностью звёздною печенью 11-16.6.93, СПб x x x Вырван лист, и непременно Снег и пух укроют яму. Снег вольётся постепенно, Пух застынет постоянным Бело-сахарным провалом, Глины полукругом сладким, Неразменным минералом, Тополиною подкладкой Под усталые изгибы Глаз тугих и лошадиных. Карамельные ушибы Слижет пух на белых спинах. Так, мой ангел, вышивают Снег и свет узор пастельный. В нём себя оберегает От тепла клубок метельный, В горле слепка говорящий О любви, каменьях, слитках. Убегающий, манящий, День со снега снял накидку: Голые лежали тени, Словно продолженье шали Как стеклянные ступени Тихо головы дышали, Так что пар сжигал колодец И спешил струёй обратно. Плакал белый полководец, Плыли голубые пятна. Пух и снег смешав и взвесив, Разделив, смешав и снова, День свистел смешную песню, Не имея крови, крова. Обладая лишь провалом Постепенным, постоянным. Утро тени миновало, Упустив из вида яму. 7.10.93 ТЕНЬ Как себе я представляю Свою тень, свой тёмный облик - Воздух тёплый распрямляя, Сгорбленный несётся облак Распираемый весельем, Новостройкой, чёрным зноем, Облик падает метелью И опять встаёт за мною. Рыжий лист пережигает, Тонко кривит бровь и что-то Простодушно восклицает О поре туманнной года, Когда лирика - бесцветна, Перед носом - ржа и порча. Тень моя сгорает летом Трепеща, визжа и корчась. Но, сгорает от восторга, От селитры бъющей в щели. Пережав животный орган, Осень падает и стелет Пух чернильный, крестовины; Осенью - кранты и точка. Тень - убита и повинна, Набивает ватой строчки И сливается с пейзажем Тёмным, стылым, каменистым, Где две краски - мел и сажа У платанов делять листья, И сухие водоёмы Не страдают глубиною. Там всегда идём вдвоём мы - Тень моя идёт со мною. Мой двойник, бесовский спутник, Жернов мельничный на шею, Воздуха осколок мутный, - Ну пойдём, пойдём скорее... 19.10.93 РАЗГОВОР С УЧИТЕЛЕМ БЕССМЫСЛИЦЫ Кто безвременьем мучим И учит шипение вместо осеннего свиста Тот ребячие случаи Вряд ли низал на бечёвку искристую Тот не лазил за яблоком словно За словом в карман Под фольгу кипариса на гору Не глотал набежавшие волны И был ли он сам - Не дано разглядеть в краеглазую гнутую пору. Я по свиткам скользил Промежуточным видом лианы Подносили мне чашу - Потеющий войлок я пил И стекал под сургуч Уже скверный и сонный и пьяный А учитель брал на руки мя И буквальную вязь разбирая Извлекал поминутно браня Темноту описание края Подколенных подрёберных ям Описание выстрела в связке слюны тополиной И хребет напрягая Умён становился и прям Оживающий разум проложенный розовой глиной Я бессмыслицу нёс За щеками в морях разливанных апреля И стекал бледный день словно ворс С лягушачьего хладного геля Вот за что и людей не любил Я шипеньем, не светом - шипеньем бумажным питался Механизмом мясным кровоточащих буквенных жил И с собой эфемерным живущий По грязи чернильной таскался Аки шар скарабея Шиповник турецкий из женского бычьего глаза Ибо жить не старея Не должно но можно Минуя законную фазу Раскрывать рыбой грота слепой ротовой промежуток И бороться не с храпом но с рвотой Изранив расцепом пера бельевого желудок 30.9.93 ДЕКЛАРАЦИЯ Однажды ДАНИИЛ ДА ловил серебряных рыбок в снах беременных женщин, но будучи встревожен похолоданием и мысленной неуспокоенностью встал, отряхнул колени от налипших ижиц и фонем, чесночно прокашлялся и, ласково потирая чешуйчатыми руками конскую бородёнку, пошёл к выходу, безнаказанно переступая через розовые собачьи трупы и торчащие иглы наркотических кипарисов. Он взошёл на горящий холм, круто осмотрелся подобно безумному испанцу, закурил смоляную самокрутку, вынул из кармана сломанное деревянное распятие, закрыл глаза и произнёс: ВСЁ ЭТО МНЕ НАДОЕЛО. Я УСТАЛ, И ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО МНЕ ХОЧЕТСЯ СЕЙЧАС СКАЗАТЬ ВАМ, ЭТО:........................................................................................................................................ И был таков. 12.11.93 ВЕЩИ И ПРЕДМЕТЫ Перебираю вещи, доставшиеся мне от женщины; Незатейливый сонный локон, Упаковка французского депилятора С инфернальным сиреневым запахом, Бумажный ангел, больше похожий На улыбающуюся бабочку-капустницу. Пусть рука уже не чертит в воздухе Ограждающие и спасительные знаки, - Ситуация развязалась как галстук, Свет съел глаза как мыло, Смысл остался неясным. Вижу только нитки, пыль, обрезки бумаги, медные стёртые денежки, грифели китайских карандашей, пуговицы, брюки, чёрные резинки для волос. 13.11.93 ДВУСТОРОННИЙ САД Сегодня он выйдет в стекло как в китайский заброшенный сад И тело второе его оплетёт золотой витноград А я буду рыть чернозём и считать колорадских жуков И первое тело его укрывать новогодним песком Он будет кормить лебедей и точить золотую стрелу А я ледяной коробок опущу в двустороннюю мглу Сомкнутся углы и корней навесной потолок Свернётся от холода в сферу как тот узелок Что брал он с собой закрывая стеклянную дверь Как синий клубок бесконечного неба. Теперь Он ловит стрекоз на вершине холма облаков А я рукописно живу представляя как будет легко В китайском саду когда тело второе моё Литой виноград обручит с двусторонней землей Я буду стрекоз покрывать паутиною медных чернил А он - коробок извлекать из засушенной ветоши жил И рыскать как сажа пытаясь проникнуть и жить В ущербе пейзажа и первое тело забыть Но всё ли так просто? Устав закрываю глаза И вижу как в озере льда золотая живёт стрекоза Как в тьме моих мыслей двуострая блещет игла Как лунный пейзаж заливает округлая мгла И валится вереск и статуя входит в костёр И лёд выгорает и пламя сочится из пор И пламя в глазах превращается в угольный лёд И тело второе из медного жара встаёт .............................................................................. Но кружится небо никто не выходит на свет И я выхожу в южный сумрак дешёвых купить сигарет Китайский заброшенный сад изгоняя из скованных глаз Наощупь сверяя часы убирая пропущенный час И дым выпуская поёжившись к дому иду В китайском саду двустороннем китайском саду 10.7.94, Москва x x x Огородами прячется зоркое ушлое детство, На картофельных грядках лежит иссыхающий снег. Я, тревожно одетый как чин от торгового плебса, Осыпаю монетами глянец испытанных рек. Там испитые профили Францию вслух поминают, Спотыкаясь согласными, спорят об уровне вод, Папиросы размокшие в сочных губах разминают. Через трещины дым выползает бумагой на лёд. Лай собачий у пристани режет пространство пунктиром, Небеса осыпаются гравием. Новый расчётливый год Насыщается жадно безвольным и дремлющим миром. Иллюстрации жгут у фабричных закрытых ворот. Чёрным выстрелом грезит уснувший под соснами сторож, Фосфорический иней горит в сердцевине ствола. Скоро лопнет рассвет как глаза на морозе и скоро Станет гипсовым комом казаться его голова. Только вызвон монет об изгибы застывшего неба Нарушает спокойствие долгого зимнего сна. Где бы дом мне найти и уютную спаленку где бы Отыскать, чтоб светилась герань на кресте обжитого окна. Где дорога домой? Только медный обкатанный профиль Из крахмальной расщелины смотрит, прищуривши глаз, Как по полю собакою чёрной бежит Мефистофель, А под небом мутнеет горящий метановый газ. 20.7.93 В ТЕМНИЦАХ Что видел я в промозглых, приторных, но образных темницах? Крылатых змей ласкали старцы, Цветные кукиши сверкающих камней кусали розовые птицы, Без перьев вовсе. Видел я траву, Растущую во снах унылых великанов, И чаши винные, и чащи лжи и бреда, В которых не один художник наблудил. Животные съедобные, смешные катались там в снегу, Выискивая мох, Который тут же с шумом поджигали, Вокруг усевшись, ели белый дым. Там домик на корнях шагал к реке напиться, Как на картинке: в воздухе сыром Летали искушающие тени Созданий простодушных, но больных: Один чахоточные губы красил Морковным соком и хрипел: Пройдёт! Другой ласкал себя как верную подругу, Пред зеркалом вращаяся юлой. А третий в животе отверстия проделал, И расчленивши стебель бамбука, Питал себя вином, подобно грустной няньке, Поглядывая грустно на друзей, В комфортной, застеклённой небом раме Устроившихся смирно и светло. Там юноши несли покорно службу, Сливая кровь свою как сливки в белый чан, Питая мух слепых. А сами усыхали И блёкли, лились лилиями в ров, Заросший чешуёй, зубами, поплавками, Решётками, впечатанными в дно. Нам не спастись. И я отлично знаю, Что воздуха не хватит. Чудеса Рассыпались на бисер в детской спальне, Комок гортензий, бронхиальный пшик... А куст горящий вырыт вместе с корнем, Закован в платину, закопан в глубину, Зачислен в ряд имён, где наряду со словом, Кричащим плебсом был испробован на зуб. Обжёгся плебс, а после дул на воду. Бежал кораблик, счастьем осиян: Всё пропито: матросские крючочки, Рыболовецкий клёв, горячечные куклы Для согреванья изможденных рыб, Для деревянных дев самшитовые колья, Колёса пароходные, труба: Всё пропито. И не грустит команда, А предаётся изощрённому возврату К корням народным. Но не видно их Ни у ночных горшков, ни у медуз под килем, Ни в эльмовых огнях. Не видно им корней. Возьмутся за перо, и ну - честить Европы, Скакать блохой гигантской по степям. А толку что - всё дремлет черепаха, И семь слонов послушно сходят за буфет. А на столах обилье светотени, Кащеевые мощи, рачий пух - К чему же голосить о требованьях плоти - Всё, исключая даже естество имелось здесь. Но далее - змеиный кокон жался под столом, И в куколках тугих угадывалась вата Не снившихся младенцу райских снов. Там спал глубокий Сом В клубах сопревших ила, Раздавленных чесночных стебельках, Потрескавшихся пуговках малины, И снился рыбе светлый новый мир, Презревший и пожравший Кампанеллу, Гордящийся наличием Людей. Шаманские столбы в горящих ямах Месили кости в тестяной грязи, Вылепливали руки человечков Смешных и гадких, добрых и плохих: Кто разводил чертей, Кто рисовал в тетради, Кто книги скорбные мусолил напролёт... Я серый хлеб там ел, В чернильницах убогих Искал не мух, но суть, изюминку, секрет. Струились по лицу душистые дороги Из мысли выводя на белый свет. В темницах и сокровищницах тёмных Я ночи проводил, исследуя влюблённых, И вместе с ними жил. 16.11.93 CОСТОЯНИЯ 1. Жаркий полдень. 2. Холод леса, пастбища, лесного пруда. 3. Высота стоячего воздуха. 4. Шевеление в корнях волос. 5. Потрескивание. 6. Острое состояние сопричастности. 7. Неузнавание. 8. Жажда. 9. Мыльная подвижность. 10. Резиновая трубка в трахее. 11. Пыль и прищур. 12. Весеннее, резвое. 13. Летнее, уставшее. 14. Осеннее, пристальное. 15. Зимнее, гипсовое. 16. Немота и боль в затылке. 17. Невозможное блаженство на грани обморока. 18. Укрупнённое шрифтовое пятно. 19. Надорванность. 20. Сибирская циклотимия. 21. Горы в снегу, и у меня в крови. 22. Медное. 23. Восковое, полуденное. 24. Тление. 25. Смех и жимолость. 26. Чистота и радость. 27. Обещания. 28. Ожидание встречи. 29. Утреннее, парковое. 30. Стеклянное, удивлённое. 31. Благородство и естественная простота. 32. Жёлтое изнурительное марево. 33. Позёвывание. 34. Саркастический взгляд. 35. Первый День Творения. 36. Изменчивое рассредоточение. 37. Ловля морских камушков во сне. 38. Состояние всеобъясняющего уныния. 39. Желудочные колики. 40. Собачье. 41. Жестокая трезвость. 42. Внутреннее почёсывание. 43. Поиски мистических знаков. 44. Исключительно религиозное. 45. Цикличная одержимость. 46. Вседозволенность на расстоянии вытянутой руки. 47. Синяя бессоница. 48. Бред отношения. 49. Фарфоровые заморозки. 50. Изюминки сомнений в Вере. 51. Математическая расчётливость. 52. Пытливость водяной струи. 53. Состояние молочных сочленений. 54. Ощущение близнеца. 55. Перепутанный голос. 56. Безмолвие. 57. Окончательная определённость. 58. Перемена участи. 59. Выбор. 60. Неодухотворённое лицо. 61. Экзистенциальное похмелье. 62. Изнурительная фиксация событий. 63. Неоконченная повесть. 64. Магические плоскости треугольника. 65. Деревянное, подрёберное. 66. Постоянное разногласие. 67. Безалаберное, полуденное. 68. Вибрирующее, изучающее. 69. Полное, распирающее изнутри. 70. Красочные просторы курорта. 71. Окрестность, посторонние овраги. 72. Удивление. 18.4.94 ЛЕТАРГИЧЕСКИЙ СОН В МЕДНЫЙ СОСРЕДОТОЧЕННЫЙ ПОЛДЕНЬ Я закрыл глаза и увидел Горящие столбы Ниневии И каменные призмы Вавилона Мир был сотворён вчера А сегодня оказалось что на всех не хватает воды Завтра деревья будут превращаться В маленькие тлеющие распятия Или это был свет в закрытых глазах Или проекция ночных созвездий На глиняный бугорок лба В сосредоточенных канавах Плыли ночные водоросли А подводные светляки выложили приветственное слово Я знал что мне нужно найти телефонный автомат Вместо двух копеек я имел Пару оловянных глаз А хитиновые пальцы напряжённо искали В сорной листве ускользающий диск Ящерицы советовали звонить На другой конец шёлкового небосклона А пластмассовые аксолотли Убеждали меня нанести мысленный визит В сонную сферу неродившегося ребёнка Но я знал что из магического павильона Мне всё равно не выйти Синие травы дали забыть Расположение восьми сторон света Металлический стержень в позвоночнике Позволял либо лежать Либо стоять задрав голову Наблюдая своё жаркое и клубящееся лицо Высовывающее огненные языки И слизывающее обильные урожаи С бесконечных янтарных полей Блаженные гусеницы Свисали с засохших яблочных черенков Как извилины и прожилки Белого куриного мяса В магическом павильоне Тигр приготовился прыгнуть Но идущий поезд уговорил обходчика Опустить шлагбаум И горы просвечивающих облаков Застыли раздумывая Но потом полезли через игольное ушко На третью сторону Теряя перья и металлические бусинки Игрушечных парашютистов Мыло тает в бездонных глазах Голубой детской куколки И крики остывающих чаек Бегут водомерками От ресниц к ресницам От бровей до кончика острого носа Занозы в крайней мякоти пальцев Мешают мне найти нужные цифры Я попадаю или в тёплую глину Или в скисшее молоко городского тумана И у меня пощипывает в корнях волос Что прячется у меня в ботинке Между пальцев Свёрнутая трубочка настольного календаря Что мешает мне расслышать шум марганцовых кристалликов Слова скрипящего грифеля и вспышки зеркальных бликов Что мешает мне посмотреть на тебя в густой бурой воде Горсточка маслянистых семян Горка надорванных буковок Откуда я знаю что деревья растут вверх Что у камбалы два глаза Что лунные обсерватории взорваны сжатым воздухом Мне ничего не сказала Кожистая телефонная трубка Потому что витиеватые ниточки проводов Промёрзли до мясного основания Бесполезно ругать оператора Оттого что долго не соединяют Оттого что рассыпанная стеклянная крошка Перепутала дороги И белые медведи утонули в медовом озере Оттого что все цифры оказались сведены К выпавшему глазу чернильницы Пусть мне подмигивают костяные черепа Поблёскивающих шляпками желудей Пусть снится каждую ночь Индивидуальный конец света А при похмелье пусть птица Феникс Разгребёт утренний пепел Утонувшие женщины венчают пустые плоскости Многолопастных кораблей В Адлере кровь течёт из неба над улицей Молокова Как из переломленного сыра А на улице Свердлова Торгуют терракотовыми статуэтками Богини Кали С воздушными змеями В шести расходящихся руках Безжалостное опъянение Путает цвета светофоров В шоколадных ямах телевизоров Негроиды разрывают темноту Тридцатью двумя белыми точками Первые несколько цифр Я обнаружил в дактилоскопических узорах И рельефных отпечатках согнутых раковин О следующих мне нашептали Яшмовые удоды из внутреннего леса Я набрал номер и увидел Как муравьи лезут в ледяную пустую баночку Как в жестяном тазу опять всплыли утонувшие лица А на стенах проступили Голографические изображения лживого божества Я набрал воздуха И шумно приветствовал тебя Пока не закатилось солнце И свежевскопанный огород Не стал пахнуть черёмухой А уж что было потом Знает лишь маленький квадратик пустоты В моей разжатой ладони 17.4.94 x x x Химеры рождают химер В промежутках первичного сна. В надбровных камнях полусфер Распадается сочно весна, Драконы над городом реют, И в сто раз быстрей Под кожей морщинистой зреют Распухшие шишки камней. Стеклянный паук в голове Ловит льдинки из крови сырой, Ломается лаковый свет При осмотре равнины пустой, И где была грязь - Восседает загадочный князь, Противно как вепрь смеясь И кувшинкой на бок завалясь. Под городом дышат кроты, В облаках - электрический свет Плетёт в узелке темноты Острозубые связки планет. Пшеница плывёт, И гудит словно улей в ночи Грудной самолёт. И летят по картине грачи. Горит элеватор сухой, На сосне человечек сидит, Беспечной своей бородой К изогнувшейся ветке привит. И ждёт, замерев и тайком, Когда рухнет подкошенный дом, И рак из груди Просвистит золотым соловьём. Но химеры рождают химер И весна распадается вдоль На чёрное поле И красную ягоды боль. Муравьи собираются вкруг Головы или шишки в древесном клею. Расчленяется звук На сухой и трескучий цветочный салют. Вырастает ячмень как моллюск, И решётки узорчатых век Опускают свой груз На зрачка раскалённого бег, Чтобы стало темно И прохладно как в гроте ночном, И вполз под окно Лунный свет. И дрожал под окном. Химеры рождают химер.Словно голос собаки лесной Звучит сорный сквер За моей напряжённой спиной И я, обратившись лицом К чешуе городской мостовой, Вплываю как облако в дом, И вишу над твоей головой. 15.9.94 x x x Разрушается медленно храм Моего беспокойного тела. На потеху смешным докторам Побледнело лицо, побелело, Закружилось лицо На глазах санитаров и прочих, Раскатилось свинцом По проулкам тяжёлым, рабочим. Ты идёшь не спеша, Жизнь забавная - прочь и быстрее. Как огонь в камышах, Как хлопок мыльной ткани на шее. Покрывается сумраком день, Заплетаются руки в страницах, И живого распятия тень Извиваясь по стенам двоится. Золотой портсигар потускнел, Гулкий выдох тревожит слой пыли На расчётах задуманных дел, Но испорченных. Тени застыли, И теперь уже ясно, что свет Своеволен, а сумрак - как воздух, Что вдыхая - не чувствуешь, нет, Только комкаешь губы морозные. Зеркала повернув от себя, Теребишь на запястьях манжеты, Или стержнем тупого гвоздя Портишь лица на вещих портретах, Искажая улыбками рты Тех, кто смотрит тревожно и прямо Сквозь дымящийся слой темноты На движения спящего храма. 21.4.93 CНЕГ На пробитую грудь упадёт пусть сияющий снег Как пробитая пыль азиатской густой конопли И горячего воздуха впустит в себя человек Из груди одномачтовый берег возьмёт корабли Пусть сверкающий снег поработает с новым лицом Поражённый Юпитер пускай остаётся где был И ребёнок плывущий в канале как маленький сом Сон забыл тебя, ты говори, он забыл Ты поёшь как поешь, опоясан лучащимся льдом, Ты пойдёшь как подёнщик с дремотным своим мастерком, И в снегу строя дом, ничего не поймёшь Когда в окна полезет кудрявая рыжая рожь. Кто полюбит умнее, кто сосредоточен во сне - Только тот, кто на шахматных досках разделывал птиц. Улыбаясь, немея он в гости приходит ко мне И сияющий снег кажет вдумчивый лоб из петлиц. Поредей как ряды приторговывающих портных, Он в арабские сказки въезжает на белом дыму, Домостроя союзник, в кошерных своих мастерских Он творит с красной буквой что ведомо только ему. Пусть тебя накрывает лучащийся луковый снег. Обнимая его, вспоминай и меня иногда - Я, где рыбы кривляются в синем ледовом окне, И ребёнок плывёт, и разлита литая вода. 7.4.95 РИТУАЛ После долгого копания в грязи книг И отчаянного часа поисков Сбежавшей иллюстрации, Мы дезертирски разомкнули круг Как застенчивые мельницы света Брали мы светлыми руками Окружающее нас время Чернильные пепельницы Висящих неудачно лиц Окружили комнату потайным рвом Глаз, ушей и ноздрей. Всё съедобное почиталось как религия Все растения смирились и легли Вся пыль превратилась в пух В том пуху лежали блестящие гвозди, Колышащаяся медуза тюля, Набор женских ресниц. Став свидетелями ритуального убийства, мы отдаём ему пространства наших голов. 24.3.95 ЯРКИЯ ПОГОДЫ Яркия погоды на курортных просторах царят - "Найда, Найда" - дети во дворе на свою собаку кричат Везут коляску с ребёнком. Истошно скрипит коляска А ребёнок невидимый спит, хотя ему должно быть мешает тряска. Что за день такой? В холодильнике только солёная рыба. Оной рыбы поел. Захотелось пить вскоре. Пива, или хотя бы воды бы. Надел обтруханное пальтишко, слепенько поёрзал в прихожей, Попал ногами в растоптанные ботиночки из поросячей кожи. На улице деревья катаются с русских горок. Полдень. Иду по линии солнца к остановке. Автобус полный. Затекаю в него. Экая нега ехать в душном автобусе. Женщина с букетом. Цветы плохо пахнут. В моём предыдущем опусе Я писал про то, как ненавижу людей, всех своими руками убил бы. Теперь я вижу, что попадаются симпатичные женщины. Многих полюбил бы. Так и говорю женщине с букетом: - Милая, Вот раньше вас убил бы, а теперь полюбил вас я. И чуя запах рыбы солёной женщина к выходу протискивается. А я еду дальше. Мне поётся и даже насвистывается. Голуби играют в невыносимую чехарду. Захотелось выругаться. Удержался. Вспомнил, что приснился сегодня мне друг из Иркутска. Виктор. На меня обижался. Не то за то что я не позвал его на свою свадьбу, Не то за то что я к нему не приехал. Узнать бы. Да! Он ведь жил отчего-то на чердаке собственного дома. Вот ерунда - именно на чердаке, в куче шуршащей соломы. Я ему говорю - Здравствуй, брат! А он мне: - Здорово, язва! -Как говоришь прошёл твой законный праздник? - Какой праздник? - говорю я. - Свадьба - заявляет приснившийся. - Так я ведь ещё не женат! - отвечаю я, удивившися. - Ах ты выхухоль! - ругается он, и я решаю, что лучше будет проснуться, И просыпаюсь. Иду на кухню. Солёная рыба на блюдце. Дальше вы уже знаете. Вот и моя остановка. Яркия погоды царят на курорте. Божия летают коровки. Вскоре можно будет спать не наливая на ночь тёплой грелки. Медный день выворачивает циферблат наизнанку. В переносице склеились стрелки. Мне это не кажется особенно подозрительным или странным. Подходят козлоногие юноши. Предлагают покурить марихуаны. Помня себя как бескомпромиссного исследователя удобных пространств запредельности Стою в загаженном закутке лягушачьего садика, теряя остатки цельности. Рыба... Какая рыба... Солёная рыба... Что сделала мне эта рыба? Солнце... Какое солнце! Очевидное солнце... Видимо я умираю... Мысли... Какие мысли? Как пахнут цветы на чердаке собственного дома. Теперь я вижу, что... Все выходят. Бесполезно продолжать сомневаться... 15.2.95 СМОТРИ НА ОГОНЬ фрагменты поэмы (1) Смотри на огонь, мой приятель, смотри на огонь, пусть пламя просверлит стекло и пройдёт сквозь ладонь, рискуя оставить глаза без зерна и зрачка, пусть пламя пройдёт сквозь ладони подобьем лесного крючка, что ушлый рыбак приспособил на острую ель, пусть пламя протиснется в льда медоносную щель и выжжет стрекоз, и пространство меж прутьев зальёт, и выйдет обратно чрез рта растопившийся лёд. Пусть льёт лихорадочный воск как спонтанный неудержный плач, пусть пламя из линии съёжится в пористый мяч, и высверлит лунку, и в лунке поселится жить, чтоб лишь иногда в междурёберный лаз выходить. Пусть лопнет стекло, обязательно лопнет стекло, оправе очков не сдержать налитое тепло - завъётся тепло виноградной горячей лозой, мозаика ягод означит творящийся зной. Ты сделаешь вдох, но зелёная гулкая медь заставит гортань как сосновую щепку гореть, и звёзды кремля, и лесная сырая земля, лесная земля и слоёные звёзды кремля. Ты сходишь с крючка, своевременно сходишь с крючка, поверхность воды рассечёт пенопласт поплавка, лесная сорока до срока, черта за пределом моста, струящийся порох, морока, мороженный пепел у рта. Следи за обилием букв, бурением бурого рва, смотри как в прожорливый ров утекает лесная листва, как розовый пепел огня обронила звезда и глаза следят как заученно въётся огня дождевая лоза. Ты вовремя вышел, да было ли где опоздать, огонь копошится на крыше и воск начинает сползать, окутывать город, давить виноградную рябь, гореть и белеть, и дышать, и сквозить и сгорать; Теперь ты бежишь от собаки желтушной и злой, теперь жёлтый грач голосит над твоей головой и рыжая кошка мешает дороге твоей, и нимб начинает сбираться из жёлтых живых голубей. Ты сходишь на нет, ибо Нет много уже чем Да, прохлада приятней чем свет, но её не найти никогда, и скорчившись на запятой как заправская ватная мышь, ты в мыслях надежду на чёрную точку хранишь. Где точка, там я - рассуждаешь стихийно и зло. Конец и единство и встреча и полог. Тепло - удел прямой речи, но точка - прохлада, покой, внематочный сон, утешенье, рожденье, сырой обрывочный выдох, струенье по кругу воды (ведь сон - это жидкость), стеклянные шишки слюды, изюминки глаз, вопросительных выпуклых глаз, тебя отражающих как облака, зеркала. Ты вовремя начал, когда не начни - это так. Скачи или прячься - ты начал, а значит есть знак в огне по пятам, как в судьбе, правоте и огне, фигуре в окне, напряжённой фигуре в окне. Текут зеркала, как забавно текут зеркала, огонь - суть вода, а застывшая жидкость - смола, смолистые петли канатов, сосновый заброшенный бор, застывшие лица плакатов, печально глядящих в костёр. Ты сделаешь вдох и плакатный изломанный грунт сожмёт промежутки из смятых в волокна секунд, и день завершится быстрей, и плакатная хвоя у рта гораздо быстрее сгустится, как тени на ткани костра. Синкопы лесных акробатов, назойливый свист комаров, недвижные лица плакатов, ущелья дремучих костров. И шишки слюды, и кувшинов усохшие швы, ура, и агу, и ау, и ура, и увы. Огонь любит ласку, и в этом похож он на воск, огонь любит ветошь, но также он любит и лоск, жнивьё муравьёв, крепко спящих в земле глухарей, беспечных детей, белый войлок сухих тополей. Растут ли грибы, где огонь ежедневно живёт? Быть может растут, хотя вряд ли там кто-то растёт. И был бы я гриб, я не стал бы там жить ни за что - огонь и грибы превращает собою в ничто. Растёт ли трава? Но что значит трава для огня? Огонь пожирает траву, проникая при этом в меня. И хвоя у рта, и густая внутри темнота, прямая черта и червлёный огонь изо-рта. Ты ходишь драконом по медленным южным кустам, собой наполняя любимые прежде места, желая гореть - не смердеть и не тлеть, а гореть. Не многого можно достичь и немалого можно хотеть. (2) Юркий старичок чёрной мухой клюнул моё темя и грязь, узкой полоской спящая в его ногтях, напомнила мне вид с морского причала Лоо на слезящуюся зазубрину родного города. - Почему вы не пишете о своей родине - пела сладкая муха - я предчувствую ваше вырождение. Вы станете формалистом-м-м-м. - Уйди муха от моих экзистенциальных святынь - набычившись думал я - разве ты не видишь, что я живу в нише собственного разума, и личный опыт мой растёт попеременно питаясь книгами, Озарениями и невысчитанными порциями ощущений. Уйди от меня, мясная романтическая муха, я положу тебе расчёт и смерть, я не буду воспевать безобразные кучи аляповатых санаторных корпусов, мясные дыры распоротых арбузов и бисерную шелуху семечек на полу многоместного душного фургона. - Байрон, биография, геройство - бурчала профессорская муха. - А вдруг она ядовита - неожиданно подумал я, наблюдая за хаотичными движениями кружащегося собеседника. - Я засну и стану смолой, а он будет выклёвывать из меня доисторических жучков сохранившегося счастья, тонконогих комаров сомнения, кузнечиков былой метафизической трескотни. - Я напишу о своём городе. - неожиданно для самого себя заявил стёганный заяц, и ударил по барабану так сильно, что обломки треснувших палочек вонзились в стены, и на них можно было вешать лёгкие летние шляпы. (3) Мой детский курорт, сколько прелестей въётся в тебе, ты сладок как торт, твои губы всегда в серебре табачного пепла, и стайка усатых гуляк ползёт по проулкам твоим как клубящийся мрак. О, сколько гортанных наречий кипит у меня в голове! Висит многозвёздная печень и музыка плещет в норе, и крот выползает, мохнатый до пуговиц крот, и левиафан издыхает, и чёрное море поёт. Мой город похож на публичную девку, но я и сам многократно и подло ему изменял, смешав категории. Стоит ли тут рассуждать - мне нравится мой ослепительный город, похожий на блядь. И мат здесь не чужд, компиляция всех языков стихийно толкает на поиск естественных слов. Естественных в городе, где многослойная брань бывает не только груба, но всё чаще - добра. - Вот сука, хитрец, прощелыга! - кричит, захмелев, Саркисян - Писака, кривляка, выжига, шельмец, проходимец, буян! И я, улыбаясь невнятно, смотрю на словесную ткань - бывает внезапно приятна нормальная связная брань. Красоты воды, не огня, но зелёной воды, хрусталики гор, непростроченный шов бороды кривого хребта, перебитого водным ножом и вдоволь изрытого вооружённым стрижом. Пивных ярко-жёлтая пена и желчь поражённого дня, за нами следит непременно гиена Живого Огня. Причудливый город, ты пахнешь обилием ран, цветёт голощёкою пылью двуличного пляжа экран, двуострые щупальца ног, головы заводной узелок, косматого ворса песок и загара неведомый прок. Проколотый шарик плывёт по песчаной реке и пламя палаток торговых у города бъётся в руке, обилие ран, ранних всходов, пружин перетёртых дождей, свинцовые пятна счастливых и сытых людей. Так пахнет развратом лиан и паршою замшелых колонн, азартом, разгулом, распадом, цветами обеих сторон слепящего зеркала. Если узнать кривизну, то хватит ли сил удивляться тому, что гуляешь по дну. Прогулки по дну или небу, корявая цифирь толпы жужжа поглощает и небо, и берег и, пыль, стремясь увеличиться в массе за счёт преизбытка зеркал и скорости шага. Попытка обжить облака предпринята каждым, и дым поедая седой, я тоже надеюсь подняться над неисчислимой толпой. Но помыслы юга, признаться, всегда нечисты, и ветер упруго рвёт ткань городской темноты не неба, но дна, как бы не было грустно, но дна. Особенно чувствуешь это когда исчезает весна и жёлтая шавка вздувается в купол жары, и жёлтых желаний текут восковые жиры. (4) Он собрал свои вещи в центре движущейся и дышащей комнаты, собрал их как влюблённый старьёвщик и как специалист, разучившийся выгадывать по ткани судьбу заказчика. Да и была ли теперь судьба? Навряд ли была теперь судьба, и все его действия лишь подтверждали сей незначительный, в силу своей обыденности, факт. Негоже спорить с судьбой - угрюмо и веско, как могло показаться со стороны, рассуждал он наедине с вещами - Негоже спорить с судьбой, но значительно избавляться от судьбы не придавая вершащемуся солипсического блеска и не выстраивая на праздничном помосте искусственных гильотин и мягких проволочных виселиц. С судьбой я расправлюсь уединённо и однокомнатно, уединённо и в распорядке дня положу я конец непроработанной пунктирной линии - вот чем зрел мой мозг, и радость моя питалась чем. Радость вещей, гревших тело и успокаивавших интерес, была выволочена на жёлтый кр