ерез посредников или по почте. О Левенштейне я
знаю, вероятно, больше, чем кто-либо другой, по той простой причине, что я
совершенно случайно натолкнулся здесь на старого знакомого, родом из Либавы,
который в Либаве, будучи еще молодым человеком, учеником реального училища,
был в дружбе с Левенштейном, который тоже либавец и учился там же. По словам
моего знакомого, Левенштейн в отличие от других реалистов-учеников не
интересовался политикой, а всецело ушел в музыку и пение. У него был хороший
голос, и он поехал в Милан учиться пению, чтобы сделать карьеру певца. В
Милане он встретился и подружился с Цивиным. Со слов гольдштейна (Давида
Рафаиловича), у которого в доме бывали и Цивин и Левенштейн, последний не
принадлежал ни к какой политической группе, и его знакомство с Цивиным было
просто на личной почве. Но Д. Р. рассказал мне, что в 20-х гг. он встретился
с Левенштейном, ничего не зная ни о каких бумагах, ни о каких немецких
деньгах, и только из беседы с ним только впервые узнал, что Левенштейн ездил
в начале 1917 года в Осло. При этом он рассказал Д. Р. такую деталь. При
въезде в Норвегию он был остановлен германской пограничной полицией и
арестован как русский гражданин. Но когда он офицеру пограничной стражи
указал на имя Цивина и просил передать по начальству, что тот его знает, то
он через короткое время был пропущен, притом в чрезвычайно вежливой и
услужливой форме. Левенштейну, по словам Д. Р., очень импонировало, что
Цивин, о котором они оба знали, что его уже нет на свете, имел такое влияние
в немецких военных кругах.
Я привожу все эти детали для подтверждения моего основного тезиса: и
Цивин, и Левенштейн -- оба были чистыми авантюристами, никакого отношения к
какой-либо партии не имевшими, никакой политической или пропагандистской
работы не делавшими, никакой политической литературы не издававшими, никакой
связи с Россией не имевшими и не имевшими никаких политических связей ни с
Черновым, ни Натансоном, ни с кем бы то ни было из вождей партии с.-р.
Начнем с Цивина. Прочтите его докладные записки, которые он отправлял
немецким властям. Зная все, что тогда делалось за границей в эмигрантских
кругах, можно видет, какими белыми нитками все эти отчеты сшиты и откуда
Цивин берет свою информацию. Все, что он мог найти в заграничной
эмигрантской печати в Женеве, -- а в Женеве все концентрировалось, -- он
бросал в одну корзину и объявлял это информацией тайной эсеровской
организации. Он ухитрился даже известную меньшевистскую газету в Самаре
("голос", "Наш голос", "голос труда" -- названия менялись из-за цензуры)
объявить органом эсеров. Точно так же происходившие забастовки он объявлял
забастовками, устроенными партией с.-р., хотя в Петербурге единственная
группа, которая могла это делать, была Рабочая группа при
Военно-промышленном комитете, в которой не было ни одного с.-р. и т. п.
Препарируя, иногда довольно искусно, иногда грубовато, свои отчеты о
России, он неизменно придавал этому как бы характер отчета о той работе, в
которой он якобы сам принимал большое участие, и под это получал деньги.
Наиболее грубой подделкой является та смехотворная история, которую теперь
нельзя читать без улыбки, как он уговорил германское правительство и трех
императорских послов, которые по этому поводу вели между собой длительную
"крайне секретную" переписку; была сочиненная Цивиным басня о том, что в
конце декабря 1916 и в начале 1917 г. в Осло должен произойти большой
революционный съезд партии с.-р., в котором главную роль будет играть
Чернов. И с каким тщанием германский посол в Осло разыскивал типографию с
русским шрифтом, чтобы там печатать какие-то чрезвычайно важные документы
или прокламации.
Люди, привыкшие считать немцев чрезвычайно деловыми и дотошными людьми,
вряд ли поверят, что германские военные и гражданские власти могли проявлять
такую совершенно детскую доверчивость и наивность с людьми, именовавшими
себя русскими революционерами. Так думал и я сам. Когда, года три тому
назад, ко мне пришел один вашингтонский профессор, занимавшийся разбором
немецких архивов и показал мне микрофильм с отчетом гр. Ромберга в Берне о
своем свидании с "Вейсом", прочитал мне то место, где он говорит о "Вейсе"
как о "фюрер дер руссишен социаль-революционерен партай"*, -- я был
действительно поражен. Если немцы в Берне, где у них были все возможности
информации о русской эмиграции, называют человека вождем русских с.-р., то
не может же этот "Вейс" быть просто авантюристом или самозванцем. Ведь
немцев же на удочку не так легко поймать! И когда мой собеседник, указывая
именно на эту характеристику, заявлял: ведь это могут быть только два
человека -- либо Натансон, либо Чернов -- никакого меньшего человека немцы
не примут как "вождя" русских с.-р., мне стоило большого труда с ним
спорить. И только через несколько месяцев, когда они добрались до дальнейших
документов и там узнали, что речь идет о некоем Цивине, то и ему и мне стало
ясно, что о проницательности и осторожности немецких властей в то время у
нас было слишком высокое мнение.
Как мы знаем теперь, они о Цивине не производили никаких расследований,
а просто поверили австрийскому атташе, который и сам был обманут ловким и
красноречивым Цивиным.
Я не хочу приводить Вам здесь весь список тех несуразностей и всего
того жульничества, к которым Цивин прибегал для того, чтобы поднять свои
акции в глазах немцев, которым он явно очень импонировал как человек. Даже
история о съезде в Осло, о которой они сами могли убедиться, что это была
чистая фантазия Цивина, их не разочаровала.
Теперь о Левенштейне. Левенштейн был вовлечен в "работу" позже. Но он
явно усвоил себе тот самый метод выманивания денег у немцев, ничего не давая
взамен, к которому прибегал его "учитель". Возьмите те телеграммы, которые
приведены под No 79 и др., каких курьеров Левенштейн мог посылать 3 или 10
ноября в Петербург для установления [связи] с партией с.-р.! С какой партией
с.-р.? С левыми? Черновым? Брешковской? И какого черта с.-р., получившим уже
победу на выборах в Учредительное собрание, но потерявшим власть в стране,
нужны были связи с заграницей, да еще с таким великим деятелем как
Левенштейн? Явно, что те 5.000 марок, которые он получил под поездку
курьеров, были блефом и только блефом. Совершенно таким же блефом была и
*) Вождь российской партии социалистов-революционеров (нем.) -- Прим.
Ю. Ф.
сочиненная Левенштейном история о том, что Цивин, якобы, арестован
Временным правительством по обвинению в сношениях с центральными державами и
что для его освобождения нужны 20 тыс. марок, которые опять-таки были выданы
Левенштейну легковерными немцами. Ведь Вы сами в разговоре с бывшей женой
Цивина могли убедиться в том, что он никогда не был арестован, и его не надо
было освобождать.
Теперь вернемся к более общему вопросу. По-моему глубокому убеждению,
ни Цивин, ни Левенштейн ничего для немцев не делали, никакие сведения им не
давались, да они и не могли и не хотели их давать. Они были чистые
"хохштаплеры", помесь Хлестакова с вымогателем. Эти два молодых человека,
которые, по-видимому, очень нуждались в деньгах, пошли на всю эту авантюру
только ради немецких денег, а не для чего иного.
Нет сомнения, что Цивин короткое время давал деньги на газету Чернова в
Женеве, но деньги довольно небольшие. (Колбасина рассказывала нам о той
встрече, которую М. В. Вам описал, что Цивин заплатил долг за бумагу. Ну
сколько в тогдашней Женеве могла стоить бумага для журнальчика, который
выходил, вероятно, в 500 или 1000 экз. На содержание редакции он денег не
давал, это Колбасина совершенно категорически утверждает.)
Конечно, здесь очень много остается еще неясных пунктов, которые мы,
вероятно, никогда не сможем полностью выяснить и в которых беседа с
Левенштейном ничего не сможет дать. Но мне представляется, что откровенный
разговор с Левенштейном сможет выяснить общий характер и моральную
физиономию Цивина и его отношение к партии с.-р. и ее вождям. Возможно, что
Цивин надувал и своего ближайшего друга Левенштейна, поддерживая и в
разговорах с ним легенду о том, что он видный деятель с.-р. партии, что
ведется какая-то работа и т. д. Но я этого не думаю. Эти два молодых
человека вряд ли друг перед другом скрывались и дипломатничали. Во всяком
случае Левенштей мог убедиться во время своей поездки в Осло, что никакого
съезда там не было, что Чернов туда не призжал, что это все был блеф. И я
себе не представляю, чтобы эти два циника играли комедию друг перед другом.
Вернее всего, что они в веселую минуту весело смеялись и над обманутыми
немецкими министрами, и над наивными стариками из партии с.-р., которые были
настолько непрактичны, что не могли сами получить гораздо большие деньги у
немцев, чем те крохи, которые они получали через Цивина.
Мне кажется, что в откровенной беседе с Левенштейном можно было бы вот
именно эту сторону дела нащупать и получить, если не юридическую, то
моральную уверенность, что партия с.-р., или Чернов и Натансон, на самом
деле помощи от немцев сознательно не получали, даже если говорить о
небольших суммах, а о больших нечего и говорить.
Но, спросите Вы, согласится ли Левенштейн быть настолько откровенным в
беседе с Вами. Мне казалось бы, что беседу с Левенштейном надо было бы
начать с того, чтобы выяснить ему, что из всего этого расследования мы не
собираемся делать "коз селебр", что никакого опубликования его имени и
теперешних псевдонимов не будет и что прежде всего мы рассматриваем
деятельность и Цивина и, в особенности, его как проделку молодых повес,
которые очень ловко выманили у немцев большие суммы денег, ничего не давая в
обмен и не совершая никакого политически или юридически наказуемого
преступления. Их нельзя было бы предать суду, если бы даже Цивин сейчас был
жив и находился в демократической стране, обвинить в государственной измене,
ибо они немцам ничегошеньки не сообщили, что немцы сами не могли бы узнать
из газет. Даже никакой пропаганды среди пленных они не вели, что вряд ли
юридически наказуемо, -- кроме первого периода деятельности Цивина в
Австрии. Они не были изменниками России, они не были союзниками немцев, они
просто легкомысленно выманивали деньги у немецких дураков, которые такие
деньги раздавали налево и направо, ничего не проверяя и не контролируя.
Но тут есть и другой элемент, касающийся уже не их, а касающийся памяти
очень заслуженных и известных революционеров, на которых документами о связи
с легкомысленными поступками Цивина и Левенштейна бросается тень.
Не считает ли он, Левенштейн, себя морально обязанным теперь, когда он
сам уже старый человек, сделать все, для того, чтобы, рассказав истинную и
полную правду, содействовать реабилитации чести ни в чем не повинных людей,
которые могут пострадать "морально" из-за их проделок в 1916 и 1917 гг.?
Насколько я слыхал о характере Левенштейна, это эмоциональный, не очень
глубокий, но не плохой человек. Может быть, такого рода подход побудит его
быть откровенным.
Конечно, возможен и другой исход этой беседы: он может, говоря, как Вам
может показаться, очень честно и убедительно, сообщить ряд мелочей, которые
поколеблют нашу веру в правильности поведения Чернова и Натансона. Ну что
же, нам для себя и это нужно было бы выяснить. Тогда мы бы уже в убеждении,
что мы все, что возможно, сделали, бросили бы расследование и забыли обо
всем этом деле.
Я понимаю, что несмотря на огромные размеры моего письма, я не все
доводы привел и не на все возможные вопросы заранее ответил, но я хотел
убедить Вас, что поездка в Израиль, -- если только она для Вас лично не
сопряжена с слишком большими жертвами, была бы логическим и необходимым
завершением той акции, в которую Вы сами себя втянули.
С глубоким уважением,
Ваш
11. М. Н. Павловский -- Р. А. Абрамовичу
Париж, 2 мая 1959
Дорогой Рафаил Абрамович,
Ваше письмо от 16 апреля и пакет с фотостатами я получил в день своего
отъезда в Париж. Большое спасибо. Т. к. фотостаты были посланы в
незапечатанном конверте, я хочу перечислить полученные документы:
1) доклад бар. Ромберга канцлеру от 5 октября 1916 No 2216 (документ,
помеченный А. 33400 -- 140, 141, с приложением доклада Вейса -- 142, 143,
неоконченный);
2) расшифровка телеграммы No 516 от 15 декабря 1916 германского
посланника в Христиании -- министерству иностранных дел;
3) доклад канцлеру посланника в Берне, от 6 декабря 1916 г. (А. 33400);
4) сообщение секретаря Бернской миссии фон Шуберта от 30 декабря 1916
г. No 2978 (с приложением фотографии Цивина);
5) расшифровка телеграммы из Берна от 31 декабря 1916, переданной в
Христианию 1 января 1917 за подписью Бетмана-Гольвега и
6) и телеграмма Витгенштейна из Копенгагена от 10/11 ноября 1917 г. в
министерство иностранных дел за No 1329.
Этот последний документ у меня уже есть -- он приведен у Земана, и я
просил разыскать не эту телеграмму, а телеграмму No 812 от 3 ноября 1917 г.,
на которую присланный Вами документ ссылается и которую Земан не приводит,
указывая лишь, что речь в ней идет о планах Цивина (в конце октября 1917!).
Я надеюсь разыскать эту телеграмму в Лондоне, куда я направляюсь отсюда
через 8--10 дней и где я смогу получить доступ к документам через Royal
Institute of International Affairs, с которым я возобновил связи свои
1937--38 гг.
Что касается Вашего письма от 16 апреля 1959, то я готов согласиться с
любой гипотезой, при условии, что она окажется "рабочей", т. е. способной
помочь в получении ответа на единственный вопрос, нас интересующий, а именно
-- знал ли В. М. [Чернов] о происхождении денег, которые ему давал Цивин,
вернее даже, что знал В. М. (и Бобров) о происхождении этих денег. Я так же,
как Вы, не допускаю мысли о том, что "Чернов и Бобров существовали на деньги
Цивина". Больше того, внутреннее чувство подсказывает мне, что В. М. не знал
настоящего происхождения денег, а легкомысленно поверил (вместе с М.
А[ндрееви]чем [Натансоном]) в какое-то другое их происхождение, которое
придумал для них Цивин. Но это нужно доказать, а доказательств, к сожалению,
я до сих пор найти не могу.
В Шввейцарии я обследовал все, что мог -- до текущих счетов 1918 года в
нескольких банках на разные имена (эту исключительно трудную во всех
отношениях работу мне удалось проделать, благодаря содействию одного старого
приятеля по Китаю, сейчас занимающему большой пост в одном из банков).
Виделся в Женеве и с наследниками E. Chalmontet, владельца типографии на rue
des Rois, где издавалась "Жизнь", "Бюллетень объединенных групп ПСР" и "На
чужбине".
Гонялся я повсюду и за Розенбергом, одним из членов Петербургского
комитета с.-ров в 1917 г., присутствовавшим, по словам гольдштейна, на
"очной ставке" в Лозанне у Натансона летом 1916 г. Этот Розенберг, по
некоторым данным, живет в Польше (мне удалось напасть на его след через одно
лицо, ездившее несколько раз в Варшаву для переговоров о выезде оттуда
евреев в Израиль). Розенберг должен был приехать в Швейцарию, но потом
всякий след его затерялся... Делал я и другие попытки, о которых сейчас
говорить не стоит.
Результата пока никакого нет, а отмахнуться от того, что утверждает
гольдштейн, мы просто не имеем права.
Разрешите мне откровенно сказать, что я совершенно не понимаю, почему
Вы придаете такое значение свиданию с Левенштейном. Мне представляется, что
что бы ни сказал Левенштейн в интервью, оно не может быть принято на веру
(одинаково, если он скажет, что Цивин давал деньги Чернову и Натансону, или
будет утверждать, что не давал их им). Я знаю, что Вы интересуетесь этим
делом не меньше моего, и, поверьте, очень это ценю. Знаю, что Вы, вероятно,
знаете многое в связи с этим делом и ознакомились с документами в большей
мере, чем я. И все же я не могу понять, почему показание Левенштейна
является в Ваших глазах таким существенным.
Прежде всего, откуда следует, что Цивин и Левенштейн были двумя
Аяксами, действовавшими совместно в этом деле? Мне кажется более вероятным,
что Цивин вовсе не вводил Левенштейна в курс своих сношений с Ромбергом, и
почти несомненно не сообщал ему о размерах имевшихся в его распоряжении
сумм. Только после революции и перед отъездом в Россию он представил
Левенштейна Ромбергу, исключительно для поддержания через Левенштейна связи
с последним.
Я совершенно не уверен, встречался ли Левенштейн когда-либо с В. М. или
М. Андр[еевичем]. А если Цивин даже когда-либо что-либо говорил Левенштейну
о суммах, которые он давал на "Жизнь" или на "На чужбине", почему мы должны
думать, что он говорил Левенштейну правду. Наконец, почему, если считать,
что Цивин держал Левенштейна в курсе своих отношений и рассчетов с
германской миссией, он не познакомил Левенштейна с австрийским бар. Hennet
[Хеннетом], с которым он работал в течение предыдущих 14 месяцев (бар.
Hennet несомненно упомянул бы о Левенштейне в своем разговоре в августе 1916
с бар. Ромбергом). Наконец, почему Цивин, лгавший решительно всем --
Ромбергу, В. М., гольдштейну и другим, должен был говорить правду
Левенштейну, который ему совершенно не был нужен и для которого и правда,
собственно, не была нужна.
Но раз Вы считаете интервью с Левенштейном необходимым, я не могу с
этим не считаться. Лично, именно потому, что я не придаю ни малейшей меры
каким бы ни было показаниям Левенштейна, я не в состоянии взять на себя
миссию переговоров с ним. Но если бы среди Ваших знакомых в Европе нашелся
подходящий человек, я бы взял на себя расходы по его поездке в Израиль и
предварительно поставил бы его в курс всего того, что мы знаем до сих пор об
этом деле. Вы можете мне писать по адресу: Hotel Continental, 3 rue
Castiglione, Paris (1) -- в Лондоне я пробуду неделю -- десять дней и
вернусь сюда.
Искренне уважающий Вас
М. Павловский
Р. S. Не откажите осведомить В. Вишняка о содержании этого письма. От
него я давно не имею писем. Все ли у него в порядке?
По поводу Вашего письма от 16 апреля я хотел бы сделать два замечания.
Первое -- тот факт, что некоторые доклады посланников адресованы канцлеру,
отнюдь не означает, что канцлер этими вопросами занимался. Обычная
бюрократическая практика -- адресовать бумаги министру (а канцлер был
министром иностранных дел, министерством же управлял статс-секретарь Ягов,
потом Циммерман, затем Кюльман). Министр иногда (и то не всегда) визирует
конфиденциальную бумагу, и она направляется в нужную инстанцию. Присланные
Вами документы отчетливо показывают, что бумага (доклад или телеграмма)
исходит, например, из Берна, датирована днем отправки из Берна, но копия
снабжается подписью Бетмана-Гольвега и посылается в Стокгольм или
Христианию. Такой порядок до сих пор существует и во французской
министерстве иностранных дел.
Я совершенно согласен с Вами, что фактически этими делами занимался
Берген в министерстве иностранных дел (мне кажется, Берген был в Ватикане
уже после войны, при Веймарском правительстве и даже при гитлере). В
генеральном же штабе этими делами занимался Рицлер, впоследствии помощник
Мирбаха и, после убийства Мирбаха, charge d'affairs в Москве в 1918 г.
Второе -- это то, что суммы, получавшиеся Цивиным, отнюдь не
свидетельствуют, на мой взгляд, о том, что его рассматривали как мелкого
осведомителя. Пресловутый эстонец Кескула, член "Эстонского национального
комитета", связавший себя близким знакомством, если не дружбой, с Лениным,
Кескула, ведший работу в "Союзе освобождения Украины" (СОУ) и среди финских
активистов, которые по словам Шляпникова ("Канун семнадцатого года", 3-е
изд., Петроград, 1923 г.) "горели желанием помочь русской революции за счет
германского штаба и были прекрасно организованы, снабжены деньгами, имели
явки на пограничных со Швецией пунктах, паспортные бюро для снабжения
документами немецких агентов", этот Кескула, оказывается, только с мая 1916
г. стал получать регулярное жалование в 20.000 марок в месяц. Его
непосредственное начальством был Штейнвакс, агент штаба и вместе сотрудник
Бергена. Другие агенты Штейнвакса по той же линии работы, Литчев и Клейн,
получали: первый 6000 марок, а второй 700 марок в месяц (см. доклад
Штейнвакса Бергену от 8 мая 1916 -- документ номер 12 у Земана). Владимир
Футран, создавший в голландии "Русскую лигу мира" и посылавший литературу (в
том числе и "На чужбине") в лагери русских пленных в Германии и Австрии,
получал всего 600 гульденов в месяц (см. доклад No 2026 фон Розена канцлеру
от 18 мая 1917 г. -- документ No 60 у Земана, а также письмо Красильникова,
начальника тайной русской полиции в Париже от 5 октября 1915).
Наряду с ними Цивин получал 25000 марок в месяц, т. е. больше всех
известных нам до сих пор агентов, за исключением Парвуса, о котором ниже.
Кстати, Цивин действительно получил, как Вы пишете с октября 1916 г. три
раза по 25000 франков, но Вы упустили из виду первый платеж в 25.000
произведенный ему 30 августа 1916 г. Кроме того, по возвращении из Осло,
Цивин запросил еще 30.000 фр., в которых 6 марта 1917 г. ему было отказано,
но уже через 10 дней, по получении сведений о революции в России, эта сумма
ему была выплачена.
Таким образом, вряд ли Цивин мог рассматриваться немцами в качестве
"мелкой сошки". Объяснил это сам Ромбах: ценность Цивина была в том, что он
был единственным среди других агентов и посредников, активным членом ПСР
(связь которого с германией его партия не подозревает) и таким образом может
приносить большую пользу.
Что касается затрат в миллионах, то они появились главным образом после
февраля 1917, вернее даже после отъезда Ленина в Россию. До февраля вряд ли
немцы могли считать большевиков очень влиятельной партией, "организующей
революцию", на которую стоило тратить миллионы. Правда, Парвус получал
крупные суммы уже с 1915 года, отчасти и на большевиков. Но поле
деятельности Парвуса покрывало не только русскую акцию. Парвус был формально
германским социал-демократом, а к началу 1917 года сделался и германским
подданным. Деятельность его многообразна: он издает "Die Glocke", создает
"Институт изучения последствий войны", полунаучную, полукоммерческую
организацию, в которой работают ганецкий и несколько других большевиков. Он
оказал германии (и себе лично) большие услуги в Турции, вел пропаганду --
через Раковского и др. в Румынии за удержание нейтралитета. Наконец, он
оказал германскому правительству услуги в среде германских
социал-демократов, среди датских и шведских профессиональных союзов (см.
рекомендацию, данную Парвусу ст. секретарем Циммерманом в письме к
германскому министру в Стокгольме от 9 мая 1917 -- документ No 58 у Земена).
А главное -- это был человек совершенно иного калибра, не идущий ни в какое
сравнение ни с кем из других "сотрудников", буквально завороживший
Брокдорф-Ранцау и даже Циммермана (фон Ягов к нему относился осторожно).
Настоящие же миллионы все же пошли в Россию после февральской
революции, и не только через Парвуса, но и непосредственно к большевикам.
С.-ры, бывшие у власти, в средствах не нуждались ни для своих изданий, ни
для поддержания своих профессиональных кадров.
М. Павловский
P. P. S. Мне вспоминается, что И. Троцкий, живущий сейчас в Нью-Йорке,
был в 1915--16 гг. в Копенгагене, где-то потом писал об этом времени, в
частности о высылке из Дании Ганецкого. Тогда создался комитет для защиты
ганецкого, в который входил с.-р. Камков. Каким образом Камков мог проехать
в то время из Женевы в Данию, не вызвав подозрений?
12. М. Н. Павловский -- Б. И. Николаевскому*
Лозанна, 26 ноября 1962 г.
Дорогой Борис Иванович,
Получил Ваше письмо от 8 ноября и поражаюсь, как можете Вы справляться
с такой перегруженностью работы...
1) Рубакин -- я не знал, что он в свое время давал предательские
показания. В конце 1880-х гг. ему было около 25--26 лет!.. Вместо фотокопий
посылаю Вам для ознакомления в свое время приготовленные мною для печати
копии, напечатанные на машинке. То, что у меня имеется, далеко не все.
Рубакин, связь которого с немцами началась с октября 1915 г. и продолжалась
почти до самой революции в германии, обозначался в переписке псевдонимом
"Martel" [Мартель"]. При беглом просмотре документов я несколько раз
встречал это имя, но полагал, что этот "Vertrauensmann**" касается
французской акции. Так как я не отмечал ни дат, ни номеров микрофильмов,
теперь этих документов уже не найти. Совершенно случайно, разбирая архивные
документы Бернского посольства, я наткнулся на микрофильмы, снятые с досье
"Akten zu Martel (Rubakin), 2 Band in Russland"***, L. 849/L.
244.000--244.046. Часть копий
*) Архив гуверовского института, кол. Б. И. Николаевского, ящик 496,
папка 3. -- Прим. Ю. Ф.
**) Агент (нем.) -- Прим. Ю. Ф.
***) Документы по Мартелю (Рубакин), том 2, в России (нем). -- Прим. Ю.
Ф.
этих документов я при сем посылаю. Надписи сверху означают: P.R.O. --
Public Record Office, London; G.F.M. -- German Foreign Ministry; номер "4"
дан документам германского посольства, далее указан номер катушки
микрофильма -- "reel* 364" и номер каждой страницы, снятой на микрофильм
(frame)** -- в данном случае от L.244.000 до L.244.046. (Однако часть
микрофильмов этого досье явно вырезана -- их не хватает.) Таким образом,
если указать Public Record Office -- знаки, помещенные мною сверху каждого
документа, можно найти соответствующий микрофильм документа и таким образом
идентифицировать его. главные из этой серии документов у меня имеются в
фотостатах и могут служить доказательством подлинности документов, на случай
их оспаривания заинтересованными лицами.
Далее, я хочу дать Вам некоторые сведения в качестве примечаний к
каждому документу. Рубакин был связан с Ромбергом (немецким послом в
Швеции).
а) Документ 244.001, 244.002, 244. 003 -- обозначен датой 13 октября
1916 г. Это -- несомненная ошибка: нужно читать 1915 г. Уже в последующих
посылаемых документах год указан "1916", а в документе L.244.020 от 17 марта
1916 есть ссылка на доклад Ромберга "von 13 okt. v. J. Nr.
*) Катушка (англ.) -- Прим. Ю. Ф.
**) Кадр (англ.) -- Прим. Ю. Ф.
880"*, т. е. речь идет о первой встрече Ромберга с Рубакиным и где
последний окрещен псевдонимом Martel. Что касается упоминаемого в докладе No
880 от 13 октября 1915 -- "eine grosse Anklagenschrift gegen Russland"**, то
здесь имеется в виду предложение Рубакина издать на многих европейских
языках работу, основанную на документах, имеющихся в распоряжении Рубакина,
о виновности России в начавшейся войне. Об этом свидетельствует позднейший
документ L.244.042 от 6 декабря 1916 -- доклад германского консула в Берне
(не знавшего о связи Рубакина с посольством) о живущем в Clarens'е "Ник.
Рубакине, принадлежащем к русской революционной партии", который "Soll in
Besitzen diplomatischer Aktenstucke Sein, die aif die Kriegsursache Bezug
haben".*** Связь с Руб[акиным] можно установить через поляка Пилсудского,
брата "известного генерала".
Этот документ у меня имеется, но я его Вам не посылаю, т. к. он
большого значения не имеет. Если нужно, можете сослаться на него в
примечании, указавши на докум[ент] P.R.O.--G.F.M.--4--reel 364--L.244.042.
*) От 13 октября прошлого года (нем.) -- Прим. Ю. Ф.
**) Важный обвинительный документ, касающийся России (нем.) -- Прим. Ю.
Ф.
***) Видимо имеет дипломатические документы, относящиеся к причине
войны (нем.) -- Прим. Ю. Ф.
b) в приложениях с документу L.244.001--L.244.001 дана под номерами
L.240.005--244.013 биография Руб[акина], составленная им самим под
заголовком "Quelques donnees biographiques sur la Dr. Nicolas Rubakin"* --
по французски, а под номерами L.240.014--240.018 записка на нем. языке
"Organisation einer Sozijlstischen (sic) antimilitaristischen Propaganda
unter den russischen Kreigsgefangenen in Deutschland und Osterreich"**. В
этой записке, напечатанной на машинке по-немецки (по-видимому, перевод с
французского или русского, т. к. Руб[акин], кажется, недостаточно владел
немецким языком) аппетиты Рубакина проявились сильнее, чем в личном
разговоре с Ромбергом: здесь уже речь идет о 250.000 шв. франках. Эта
записка у меня имеется в фотостате, я ее пока Вам не посылаю, т. к.
предложение Руб[акина] было отвергнуто военным министерством и
свидетельствует больше о намерениях Руб[акина], чем о его действиях.
c) документ L.244.020 -- Циммерман Ромбергу -- от 17 марта 1916 (выше
упомянутый) говорит об эксперте по русской литературе Cosack'е. В других
документах этот Harald Cosack*** идентифицируется как
*) Некоторые биографические данные о д-ре Николае Рубакине (фр.) --
Прим. Ю. Ф.
**) Организация социалистической (!) антивоенной пропаганды среди
русских военнопленных в германии и Австрии (нем.) -- Прим. Ю. Ф.
***) Гаральд Козак. -- Ю. Ф.
Altdorfer*. Кто этот Altdorfer, я так и не доискался. Доклады (отзывы)
Cosack'а о брошюрах Рубакина я не привожу. Они составляют документы
L.244.021, L.244.022, L.244.023 и 244.026. Как курьез укажу, что в брошюре
"Военная бюрократия" (в свое время появившейся в "Русской мысли", янв. 1916
г.) речь идет о коррупции военных бюрократов, "большая часть которых не
русские, а немцы" ("viele Nichtrussen, insbesonders Deutsche"**). Cosack эту
брошюру забраковал и ее вернули обратно Рубакину -- Erlass*** от 1 марта
1916 г. и доклад 23 февраля No 330, на которые ссылается Циммерман, мною не
разысканы.
d) Документ L.244.024, Циммерман Ромбергу от 27 марта 1916 -- о покупке
"авторских прав" Рубакина на брошюру "Воля Аллаха" -- за 2000 frs.****
e) Документ L.244.025 -- Военное министерство канцлеру Бетм.-гольвегу
от 15 апреля 1916 -- предложение Мартеля о пропаганде в лагерях
военнопленных отклоняется, ибо эта пропаганда уже налажена самим
министерством.
f) Документ L.244.037 от 23 мая 1916 г. -- личное письмо пом.
статс-секретаря Штумма -- Ромбергу, в связи с отклонением военным
министерством предложения Рубакина. Письмо Ромберга Штумму от 14 мая 1916 и
Erlass от 15 мая No 286, на которые ссылается Штумм, мною не разысканы. Они
находятся среди документов под номерами (микрофильмов) от L.244.026 до
L.244.036, которые в микрофильм. катушке 364 -- не помещены (или, вернее, по
некоторым признакам, вырезаны). В связи с тем, что Штумм пишет об особой
газете для военнопленных, не следует заключать, что если здесь имеется в
виду журнальчик "На чужбине", что он издавался на германские деньги. Среди
документов Бернской миссии имеются 2 документа, которые устанавливают
обратное, т. е. что "На чужбине" не пользовался никакой субсидией от немцев
(при сем прилагаю копию). В свое время я просмотрел все вышедшие номера "На
чужбине", издававшиеся с 1/14 января 1916 до 12/25 апреля 1917 г. ежемесячно
(всего 15 номеров, у меня имеется их
*) Альтдорфер. -- Прим. Ю. Ф.
**) Много нерусских, в особенности немцев (нем.) -- Прим. Ю. Ф.
***) Указ (нем.) -- Прим. Ю. Ф.
***) Здесь и далее имеются в виду швейцарские франки. -- Прим. Ю. Ф.
оглавление). Это был наивно-провинциальный журнальчик, из номера в
номер тянувший
скучнейшие статьи вроде "Крестьянство и земельный вопрос" или
перепечатки из русских газет. Военнопленным было скучно, и они просили
давать речи в гос. Думе Милюкова, Керенского и др. -- В. М. Чернов поместил
в этом журнальчике только одну статью "Болгария и Россия" во 2-м номере.
Статья эта появилась во 2-м номере (февраль 1916 г.), когда Чернова уже не
было в Швейцарии (он и Камков уехали в конце января 1916, когда прекратилась
из-за недостатка средств "Жизнь"). Когда начались в июле 1917 нападки на В.
М., гл. образом в "Речи", Чернов в своих объяснениях сам забыл название
своей единственной статьи и указал статью "Руку протянул" (которой нет в
журнале). Это дало повод к новым нападкам. -- Средства на издание "На
чужбине" были ничтожные: даны отчеты с 1.I.1916 по 1.I.1917 приход 6.851.93
фр., расход 6.394.52 и с 1.I.1917 по 1 апреля 1917 -- 3.208.70. -- Доход
составлялся из пожертвований в Швейцарии, Лондоне, Нью-Йорке, продажи
картин, подписн. листов, лотереи и проч. -- Нужно еще добавить, что Цивин
вступил в сношения с немцами в сентябре 1916, т. е. через 9 месяцев после
того, как начало выходить "На чужбине".
g) Документ L.244.039--244.040. Это написанное от руки письмо
Руб[акина] к Ромбергу от 5 окт. 1916. По-видимому, текст письма написан не
Рубакиным, т. к., как я указывал выше, Руб[акин] не был особенно силен в
нем[ецком] языке. Но подписан текст Рубакиным (письмо написано готическим
шрифтом, а подпись "Dr. N. Roubakin" латинским, и кроме того, по-немецки его
фамилия пишется Rubakin, он же подписался по-французски "Roubakin". В письме
для "конспирации" (довольно примитивной и у Руб[акина], и у немцев, где его
часто именуют "Martel-Rubakin") он особенно подчеркивает, что книги "строго
научные" (в своем докладе о пропаганде в лагерях военнопленных, отвергнутом
военным мин[истерст]вом [германии], он предлагал так назвать предлагаемые им
библиотеки). Письмо устанавливает, что проект Ромберга в письме от 13.X.1915
предложить за 5.000--10.000 frs. составить создать 2--3 пробных библиотеки
был приведен в исполнение.
Есть у меня еще неск. документов по этому делу, но и того, что я
посылаю, вполне достаточно, чтобы определить, стоит ли их публиковать. В
сущности уже первый доклад Ромберга о его первой встрече с Рубакиным вполне
обрисовывает то, чего искали обе стороны от их сотрудничества.
Кескула -- Вы, помнится мне, писали о том, что вышли воспоминания
Кескулы. Не откажите сообщить название и издательство, я бы хотел их
приобрести.
Привет и всего лучшего.
13. Г. М. Катков -- Б. И. Николаевскому*
[Без даты]
Многоуважаемый Борис Иванович,
Спасибо за Ваше письмо.
С удовольствием сообщаю Вам подробности моего столкновения с господином
Рютером. Он был секретарем секции, на которой обсуждалось поведение немецкой
социал-демократии во время первой мировой войны. На утреннем заседании
председательствовал профессор Бернардт Шмитт. Я записался на выступление в
прениях по докладу Чарлса Блоха (Израиль). В прениях по предыдущим докладам
некоторыми советскими историками, в частности Степановой, говорилось о
беспринципности германской социал-демократии, шедшей на компромисс с
германским имперским правительством, тогда как Ленин всегда держался
принципиальной линии и не шел на компромиссы ни с каким империалистическим
правительством какой-либо из воюющих стран. На эту точку зрения я хотел
возразить, что если германские социал-демократы сотрудничали со своим
правительством в целях свержения царского режима в России, то и большевики
со своей стороны не отказались в критический момент от финансовой помощи
германского правительства в их борьбе за свержение "власти империалистов и
капиталистов".
*) Ящик 486, папка 3. -- Прим. Ю. Ф.
Когда я должен был говорить, гернардота Шмитта сменил на
председательском месте Рютер. Аудитория была довольно многочисленная,
включая несколько десятков советских и восточноевропейских историков, среди
которых я заметил академика Минца. Мое выступление, по моим расчетам, давало
мне возможность процитировать отрывок из телеграммы Кюльмана, которая Вам,
конечно, известна и за напечатание которой я подвергся окрику в "Вопросах
истории" как распространитель "очередной фальшивки". Рютер видел, что я
входил на трибуну с книжкой Земана в руках. Времени у меня было всего пять
минут. Как только я дошел до места, когда я собирался цитировать телеграмму
Кюлманна, Рютер прервал меня, сказав, что я говорю не на тему, так как мы
обсуждаем немецкую социал-демократию, а не большевиков. Я замешался, и
вместо того чтобы цитировать документ, напомнил Рютеру, что связь с
большевиками поддерживалась через посредство немецких социал-демократических
деятелей, в том числе Парвуса. Но как только я вернулся к теме и снова
упомянул об отношении советских историков к данным документам германского
министерства иностранных дел, Рютер снова остановил меня, пространно
объясняя, что я вышел за пределы рассматриваемой темы.
При этих обстоятельствах я заявил, что отказываюсь от слова. Еще пока
шел мой спор с Рютером, профессор Сеттон-Ватсон подал записку в президиум,
протестуя против поведения председательствующего. После меня слово было
предоставлено Рютером академику Минцу. говоря по-английски, он выразил
удовлетворение в том, что председатель меня остановил. Советские ученые, по
словам Минца, согласились принять участие в работах конгресса в уверенности,
что вопросы будут разбираться в научной плоскости, и Минц был удивлен, что с
"этой высокой трибуны" ему пришлось слышать "грязную ложь". На этом слове
Рютер остановил Минца, прося его повторить то, что он сказал, так как он,
Рютер, де не расслышал. Минц смутился и закончил, сказав, что легенда о
немецких деньгах Ленина давно опровергнутая ложь, которую теперь могут
распространять только бывшие нацисты.
Минц кончил под аплодисменты части аудитории. В тот же вечер я
обратился с письмами к председателю конгресса сэру Чарлсу Уебстеру и
профессору Бернардту Шмитту, прося их обеспечить опубликование текста моего
выступления в протоколах конгресса. На следующий день я получил устное
заверение, что так будет сделано, от профессора Шмитта. С Рютером я не
разговаривал и против выступления Минца не протестовал, так как бессмысленно
протестовать против лая шакалов и воя гиен. Сообщение об этом инциденте
появилось в "Дейли Телеграф" а также, как я слышал, в "Нейе Цюрихер Цейтунг"
и в ряде голландских газет. Посылаю Вам переписанные два отрывка из "Дейли
Телеграф", текст моего ответа на письмо в редакцию Рютера, а также
восстановленный текст моего выступления на конгрессе, каким он должен был бы
быть, если бы не было вмешательства Рютера. Текста письма Рютера,
появившегося в "Телеграфе" 13 сентября, у меня под рукой не оказалось. Я
надеюсь, что этот подробный отчет удовлетворит Ваше любопытство к этому
незначительному, но довольно характерному инциденту.
На днях в Америку на один месяц поедет мой большой друг Макс Хейуард, и
он с Вами надеется встретиться, и я прошу его при этой оказии выяснить один
или два вопроса, касающихся событий семнадцатого года, которые меня давно
интересуют. Один из них касается некоего Цивина, имя которого упоминается и
в книжке Земана*. По некоторым сведениям, которые мне не удалось проверить,
Цивин был по возвращении из Швейцарии (через Англию, якобы в сопровождении
жены Чернова?) арестован при Временном Правительстве. Известна ли Вам его
дальнейшая судьба? Он несомненно был немецким агентом в самом простом и
точном смысле этого слова. Летом семнадцатого года он был очень тяжело
болен, но сведений о его смерти у меня нет.
Искренне Ваш
Георгий (Михайлович) Катков
*) И в статье Д. Шуба в "Новом журнале". [Прим. Г. М. Каткова.]
14. Б. И. Николаевский -- Г. М. Каткову
27 декабря 1960 г.
Многоуважаемый георгий Михайлович,
спасибо за письмо о "деле Рютера", пересланное с М. Хейвардом. Очень
интересно и очень печально. Жалею, что нет письма Рютера. Знать его мне
необходимо, т. к., боюсь, придется обо всем этом деле писать. Между прочим,
Хейвард мне сказал, что И. М. Берлин считал, что выносить это дело в печать
едва ли следовало. Какие у него мотивы?
Относительно Цивина здесь собраны довольно под