ы -- упретесь как баранны и ничего слушать не желаете. Приехали. Игнат позвонил. Открыла Тамара. -- Цыпонька! Лапочка!.. Что же ты сидишь-то? Я думал, у тебя тут дым коромыслом. Надо ж собираться в дорогу-то! -- А у меня все собрано. -- А подарки! Верке-то надо взять чего-нибудь. Давай, давай, а то магазины закроют, останемся на бобах. Быстро! Не скупись -- платье какое-нибудь. Тамара стала одеваться. -- Вот сапоги купил тяте! -- похвалился Игнат. -- Глянь. Обрадуется старик. А это шаль -- матери... Она здорово хвонрает-то? -- Лежит. Ногу, говорит, к затылку подводит. Игнат сел к телефону. Заговорил миролюбиво: -- Я хочу, чтоб Воеводины жили не хуже других. Что, мы у Бога телка съели, чтоб нам хуже других жить? Чтоб собранлись мы, допустим, с тобой на праздник погулять, так не хунже разных там... Чтоб семьи были -- все честь по чести. А то придешь -- голодранец голодранцем, аж совестно... -- Если совестно, не якшайся, никто тебя не заставляет. -- Але! -- заговорил в трубку Игнат. -- Коля? Коль... у меня мать, оказывается, приболела... Ты бы не мог там донстать змеиного яда... Ага. Ну-ка, поинтересуйся. Жду. Совестно, Максим, совестно -- честно тебе говорю... Максим резко встал и пошел к выходу. -- Куда ты? Вместо ответа Максим крепко хлопнул дверью. Так же решительно, как шел от двадцать седьмой аптеки, Максим пошел снова туда. Подошел к старичку аптекарю. -- Я к вашему начальнику пройду. -- Пожалуйста, -- любезно сказал аптекарь. -- Вон в ту дверь. Он как раз там. Максим пошел к начальнику. В кабинете заведующего никого не было. Была еще одна дверь, Максим толкнул в нее и ударил кого-то по спине. -- Сейчас, -- сказали за дверью. Максим сел на стул. Вошел низенький человек, с усами, с гладко выбритыми, до сияния, жирненькими щеками, опрятный, полненький, лет сорока. -- Что у вас? -- Вот. -- Максим протянул ему рецепт. Заведующий повертел в руках рецепт. -- Не понимаю... -- Мне такое лекарство надо. -- Максим поморщился -- сердце защемило. -- У нас его нет. -- А мне надо. У меня мать хворает. -- Максим смотрел на заведующего немигающими глазами: чувствовал, как глаза наполняются слезами. -- Но если нет, что же я могу сделать? -- А мне надо. Я не уйду отсюда, понял? Я вас всех ненанвижу, гадов! Заведующий улыбнулся. -- Это уже серьезнее. Придется найти. -- Он сел к теленфону и, набирая номер, с любопытством поглядывал на Макнсима. Максим успел вытереть глаза и смотрел в окно. Ему было стыдно, он жалел, что сказал последнюю фразу. -- Алле! -- заговорил заведующий. -- Петрович? Здоров. Я это, да. Слушай, у тебя нет... -- тут он сказал какое-то ненпонятное слово. -- Нет? У Максима сдавило сердце. -- Да нужно тут... пареньку одному... Посмотри, посмотнри... Славный парень, хочется помочь. Максим впился глазами в лицо заведующего. Заведуюнщий беспечно вытянул губы трубочкой -- ждал. -- Да? Хорошо, тогда я подошлю его. Как дела-то? Мгм... Слушай, а что ты скажешь... А? Да что ты? Да ну?.. Пошел какой-то базарный треп: кто-то заворовался, конго-то сняли и хотят судить, какого-то Борис Михалыча. Макнсим смотрел в пол, чувствовал, что плачет, и ничего не мог сделать -- плакалось. Он крепко устал за эти два дня. Он молил Бога, чтобы заведующий подольше говорил, -- может, к тому времени он перестанет плакать, а то хоть сквозь земнлю проваливайся со стыда. А если сейчас вытереть глаза, знанчит, надо пошевелиться и тогда заведующий глянет на него и увидит, что он плачет. "Вот морда! Вот падла!" -- ругал он себя. Он любил сейнчас заведующего, как никого никогда, наверное, не любил. Заведующий положил трубку, посмотрел на Максима. Максим нахмурился, шаркнул рукавом пиджака по глазам и полез в карман за сигаретой. Заведующий ничего не сказал, написал записку, встал... Максим тоже встал. -- Вот по этому адресу... спросите Вадим Петровича. Не отчаивайтесь, поправится ваша мама. -- Спасибо, -- сказал Максим. Горло заложило, и полунчилось, что Максим пискнул это "спасибо". Он нагнул голонву и пошел из кабинета, даже руки не подал начальнику. "Вот те ж морда!" -- - поносил он себя. Ему было стыдно, и он был очень благодарен начальнику. На другой день рано утром к Максиму влетел Игнат. Внес с собой шум и прохладу политых асфальтов. -- Максим!.. Я поехал! Будешь провожать-то?.. Максим вскочил с кровати. -- Я быстро. А яд-то я достал вчера! Я сейчас... -- Давай. Только -- одна нога здесь, другая там! -- орал Игнат. -- Пятнадцать минут осталось. Жена сейчас икру менчет в вагоне. Я тоже достал флакон. -- Она уже там, Тамара-то? -- Максим прыгал по комнанте на одной ноге, стараясь другой попасть в штанину. -- Там. -- Сейчас... мигом. Мы в магазин не успеем заскочить? Хотел тоже каких-нибудь подарков... -- Да ты что! -- взревел Игнат. -- Я что, по шпалам жену догонять буду?! -- Ладно, ладно... Побежали вниз, в такси. -- Друг, -- взмолился Игнат. -- Десять минут до поезда. Жми на всю железку! Плачу в трехкратном размере. Жена ждала Игната у вагона. Оставалось полторы минунты. Она вся изнервничалась. -- Игнат, это... это черт знает что такое, -- встретила она мужа со слезами на глазах. -- Я хотела чемоданы выносить. -- Порядок! -- весело гудел Игнат. -- Максим, пока! Крошнка, цыпонька, -- в вагон. Поезд тронулся. -- Будь здоров, Максим! Максим пошел за вагоном. -- Игнат, передай там: я, может, тоже скоро приеду! Не забудь, Игнат! -- Не-ет! Максим остановился. Поезд набирал ходу. Максим опять догнал вагон и еще раз крикнул: -- Не забудь, Игнат, скажи -- приеду! -- Передам! Надо было уже бежать за вагоном. -- Игнат, скажи!.. Но Игнат уже не слышал. Уже расходились с перрона люди. А Максим все стоял и смотрел вслед поезду. ...Уже никого почти не осталось на перроне, а Максим все стоял. Смотрел в ту сторону, куда уехал брат. Там была Родина. Летит степью поезд. Кричит... ...Игнат пинком распахнул ворота, оглядел родительский двор и гаркнул весело: -- Здорово, родня! Тамара, стоящая за ним, сказала с упреком: -- Неужели нельзя потише?.. Что за манера, Игнатий! -- Ничего-о, -- загудел Игнат. -- Сейчас увидишь, как обрадуются. Э-э... А дом-то новый у них! Я только счас заментил. Степка с отцом развернулись... Из дома вышел Ермолай Воеводин... Тихо засмеялся и вытер рукавом глаза. -- Игнаха, хрен моржовый, -- сказал он и пошел навстренчу Игнату. Игнат бросил чемодан... Облапили друг друга, трижды крест-накрест -- поцеловались. Ермолай опять вытер глаза. -- Как надумал-то? -- Надумал... -- Сколько уж не был! Лет пять, однако. Мать у нас занхворала, знаешь?.. В спину что-то вступило... -- Отец и сын глядели друг на друга, не могли наглядеться. О Тамаре сонвсем забыли. Она улыбалась и с интересом рассматривала старика. -- А это жена, что ли? -- спросил наконец Ермолай. -- Жена, -- спохватился Игнат. -- Познакомься. Женщина подала старику руку... Тот осторожно пожал ее. -- Тамара. -- Ничего, -- сказал Ермолай, окинув оценивающим взглядом Тамару -- Красивая. -- А?! -- с дурашливой гордостью воскликнул Игнат. -- Пошли в дом, чего мы стоим тут! -- Ермолай первым двинулся к дому. -- Степка-то наш пришел, окаянная душа. -- Как мне называть его? -- тихо спросила Тамара мужа. Игнат захохотал. -- Слышь, тять!.. Не знает, как называть тебя, -- сказал он. Ермолай тихо засмеялся. -- Отцом вроде довожусь. -- Он взошел на крыльцо, занорал в сенях: -- Мать, кто к нам приехал-то! В избе, на кровати, лежала мать Игната. Увидела Игната, заплакала. -- Игнаша, сынок... приехал? Сын наскоро поцеловал мать и полез в чемодан. Гулкий, сильный голос его сразу заполнил всю избу. -- Шаль тебе привез... пуховую. А тебе, тять, -- сапоги. А это -- Верке. А это -- Степке. Все тут живы-здоровы?.. Отец с матерью, для приличия снисходительно сморщивншись, с интересом наблюдали за движениями сына -- он все доставал и доставал из чемодана. -- Все здоровы. Мать вон только... -- Отец протянул длинную руку к сапогам, бережно взял один и стал щипать, мять, поглаживать добротный хром. -- Ничего товар... Степнка износит. Мне уж теперь ни к чему такие. -- Сам будешь носить. Вот Верке еще на платье. -- Игнат выложил все, присел на табурет. Табурет жалобно скрипнул под ним. -- Ну, рассказывайте, как живете? Соскучился без вас. Как Степка-то? -- Соскучился, так раньше бы приехал. -- Дела, тятя. -- "Дела"... -- Отец почему-то недовольно посмотрел на молодую жену сына. -- Какие уж там дела-то! -- Ладно тебе, отец, -- сказала мать. -- Приехал -- и то слава Богу. -- Ты говоришь -- какие там дела! -- заговорил Игнат, положив ногу на ногу и ласково глядя на отца. -- Как тебе объяснить?.. Вот мы, русские, -- крепкий ведь народишко! Посмотришь на другого -- черт его знает!.. -- Игнат встал, прошелся по комнате. -- Откуда что берется! В плечах -- санжень, грудь как у жеребца породистого -- силен! Но чтобы научиться владеть этой силой, выступить где-то на соревнонваниях -- Боже упаси! Он будет лучше в одиночку на медведя ходить. О культуре тела -- никакого представления. Физнкультуры боится, как черт ладана. Я же помню, как мы в школе профанировали ее. С последними словами Игнат обратился к жене. Тамара заскучала и стала смотреть в окно. -- ...Поэтому, тятя, как ты хошь думай, но дела у меня важные. Поважнее Степкиных. -- Ладно, -- согласился отец. Он слушал невнимательно. -- Мать, где там у нас?.. В лавку пойду... -- Погоди, -- остановил его Игнат. -- Зачем в лавку? Вот и эту привычку тоже надо бросать русскому народу: чуть что -- сразу в лавку. -- Но отец так глянул на него, что он сразу отнступил, махнул рукой, вытащил из кармана толстый бумажнник, шлепнул на стол. -- На деньги. Отец обиженно приподнял косматые брови. -- Ты брось тут, Игнаха... Приехал в гости, -- значит, сиди помалкивай. Что у нас, своих денег нету? Игнат засмеялся. -- Ты все такой же, отец. -- Какой? -- Ну... такой же. -- Да ладно вам -- сцепились. Что вас лад-то не берет? -- вмешалась мать. -- Иди в лавку-то. Пошел -- дак иди. Ермолай ушел. -- Сынок... не хотела уж при им спрашивать: как там Максим-то? -- Максим?.. Честно говорить? -- Господи, ну дак а как же? -- Плохо. Мать вздохнула. -- А что шибко-то плохо? -- Плохо, потому что дурак... И не слушается. Причем... колосс -- сильный, конечно, парень... Приходит как-то с денвушкой -- ничего, хорошая девушка... -- Игнат повернулся к жене. -- А? Нинка-то. -- Да. -- Двухкомнатная квартира с удобствами, в центре -- это же!.. Ну, думаю, поумнел парень. Вызвал его на кухню. "Ты, -- говорю, -- опять не сваляй дурака". А девка -- без ума от него. Ну и что? Через неделю -- конец: горшок об горншок -- и кто дальше. Наш Макся затеял. Она мне звонила потом, девка-то. Чуть не плачет. "Вы, -- говорит, -- скажите ему, Игнатий Ермолаич, чтобы он не уходил". Скажи ему -- хлопнет дверью и поминай как звали. Матери тяжело было слышать все это про младшего сына. Она не разбиралась в перипетиях дел городских сыновей, ей было горько за младшего. -- Осподи, осподи, -- опять вздохнула она. -- Помог бы уж там ему как-нибудь. -- Да не хочет! -- искренне воскликнул Игнат. -- Ну сканжи ей: не стараюсь, что ли! -- Это верно... мамаша: он не хочет никого слушать. -- Отцу-то уж не говорите про него. В сенях загремело ведро. Шаги... -- Верка идет, -- сказала мать. -- Она где работает-то? -- Дояркой. Вошла немая... Всплеснула руками, увидела брата, кинунлась к нему. Расцеловала. -- От она... От мы как. От как, -- приговаривал Игнат, чуть уклоняясь от поцелуев. -- От мы как брата любим... Ну та... Ну, хватит... Познакомься вот с женой моей. Вера поглядела на Тамару. "Спросила": "Вот это твоя жена?" -- Ну. А что?.. -- Игнат показал: "Хорошая?" Вера закивала головой и начала целовать Тамару. Тамара улыбалась смущенно. -- Пойдемте, я вам платье привезла, -- сказала она. Вера не поняла. -- Верка, иди в горницу -- платье мерить. Вера всплеснула руками и запрыгала по избе, счастливая. Все были довольны. -- Да хватит скакать-то! -- притворно рассердилась мать. -- Прям уж обрадуется, так удержу нету. Тамара с немой ушли в горницу. -- Так у тебя что со здоровьем-то? Да! Я ж лекарство принвез -- змеиный яд-то, ты просила. -- Вот хорошо-то, сынок, спасибо тебе... Может, подынмусь теперь. Радикулит -- измучилась вся. А сказали тут... Пришел Ермолай. -- А Степан все плотничет? -- продолжал расспрашивать Игнат, расхаживая по прихожей в избе. Отвечал теперь отец: -- Плотничает, ага. Коровник счас рубют. Ничо, хорошо получают. Этта девяносто рублишек принес. Куда с добром! -- Не закладывает? -- Бывает маленько... Так ведь оно что -- дело холостое. Соберутся с ребятами, заложут. -- Жениться-то собирается? -- А мы знаем? Помалкивает. Да женится... куда деваетнся... Садись, пока суд да дело -- пропустим маленько. -- Подождали бы Степку-то. -- Мы по маленькой... Садись. Из горницы вышла немая в новом платье. Вышла торженственная и смотрела на всех вопросительно и удивленно. И в самом деле, она сделалась вдруг очень красивой. Молча смотрели на нее. Она прошлась раз-другой... сама не выдержала важности момента, опять запрыгала, поцеловала брата. Понтом побежала в горницу, привела Тамару и стала показывать ее всем и хвалить -- какая она добрая, хорошая, умная. Тамаре неловко стало. Игнат был доволен. Вера потащила Тамару на улицу, мыча ей что-то на ходу. ...Выпили маленько. Ермолай склонился головой на руки, сказал с неподдельнной грустью: -- Кончается моя жизнь, Игнаха. Кончается, мать ее... А жалко. -- Почему такое пессимистическое настроение? Отец посмотрел на сына. -- А ты, Игнат, другой стал, -- сказал он. -- Ты, конечно, не замечаешь этого, а мне сразу видно. Игнат смотрел трезвыми глазами на отца, внимательно слушал. -- Ты вот давеча вытащил мне сапоги... Спасибо, сынок! Хорошие сапоги... -- Не то говоришь, отец, -- сказал Игнат. -- При чем тут сапоги? -- Не обессудь, если не так сказал, -- я старый человек. Ладно, ничего. Степка скоро придет, брат твой... Он плотнинчает. Ага. Но, однако, он тебя враз сломит, хоть ты и про физкультуру толкуешь. Ты жидковат против Степана. Куда там... Игнат засмеялся: к нему вернулась его необидная весенлость-снисходительность. -- Посмотрим, посмотрим, тятя. -- Давай еще по маленькой, -- предложил отец. -- Нет, -- твердо сказал Игнат. -- Вот сын какой у тебя! -- не без гордости заметил станрик, обращаясь к жене. -- Наша порода -- Воеводины. Сказал "нет" -- значит, все. Гроб. Я такой же был. Вот Степка скоро придет. -- Ты, отец, разговорился что-то, -- урезонила жена станрика. -- Совсем уж из ума стал выживать. Черт-те чего мелет. Не слушай ты его, брехуна, сынок. Пришли Вера с Тамарой. Тамара присела к столу, а Вера начала что-то "рассказывать" матери. Мать часто повторяла "Ну, ну... Батюшки мои! Фу ты Господи!" -- Не такой уж ты стал, Игнаха. Ты не обижайся, -- понвернулся он к Тамаре. -- Он сын мне. Только другой он стал. -- Перестал бы, отец, -- попросила мать. -- Ты лежи, мать, -- беззлобно огрызнулся старик. -- Ленжи себе, хворай. Я тут с людями разговариваю, а ты нас перенбиваешь. Тамара поднялась из-за стола, подошла к комоду стала разглядывать патефонные пластинки. Ей, видно, было ненловко. Игнат тоже встал... Завели патефон. Поставили "Грушицу". Все замолчали. Слушали. Старший Воеводин смотрел в окно, о чем-то невесело думал. Вечерело. Горели розовым нежарким огнем стекла домов. По улице, поднимая пыль, прошло стадо. Корова Воеводинных подошла к воротам, попробовала поддеть их рогом -- не получилось. Она стояла и мычала. Старик смотрел на нее и не двигался. Праздника почему-то не получилось. А он давнненько поджидал этого дня -- думал, будет большой празднник. А сейчас сидел и не понимал: почему же не вышло праздника? Сын приехал какой-то не такой... В чем не танкой? Сын как сын, подарки привез. И все-таки что-то не то. -- Сейчас Степка придет, -- сказал он. Он ждал Степку. Зачем ему нужно было, чтобы скорее пришел Степка, он не знал. Молодые ушли в горницу; унесли с собой патефон. Игнат прихватил туда же бутылку красного вина и закуску. -- Выпью с сестренкой, была не была! Хотя вредно вообнще-то. -- Давай, сынок, это ничего. Это полезно, -- миролюбинво сказал отец. Начали приходить бывшие друзья и товарищи Игната. Пришло несколько родных. Тут-то бы и начаться празднику. А праздник все не наступал. Приходили, здоровались со станриком и проходили в горницу, заранее улыбаясь. Скоро там стало шумно, гудел снисходительный могучий бас Игната, смеялись женщины, дребезжал патефон. Двое дружков Игнанта сбегали в лавку и вернулись с бутылками и кульками. -- Сейчас Степка придет, -- сказал старик. Не было у него на душе праздника, и все тут. Пришел наконец Степка. Загорелый, грязный... -- Игнаша наш приехал, -- встретил его отец. -- Я уж слышал, -- сказал Степан, улыбнулся и тряхнул русыми спутанными волосами. Старик поднялся из-за стола, хотел идти в горницу, но сын остановил его: -- Погоди, тять, дай я хоть маленько сполоснусь. А то ненудобно даже. -- Ну, давай, -- согласился отец. -- А то верно -- он нанрядный весь, как это... как артист. И тут из горницы вышел Игнат с женой. -- Брательник! -- заревел Игнат, растопырив руки. -- Степка! -- И пошел на него. Степка засмеялся, переступил с ноги на ногу, -- видно, застеснялся Тамары. Игнатий облапил его. -- Замараю, слушай, -- Степка пытался высвободиться из объятий брата, но тот не отпускал. -- Ничего-о!.. Это трудовая грязь, братка! Дай поцелую тебя, окаянная душа! Соскучился без вас. Братья поцеловались. Отец смотрел на сыновей, и по щекам его катились светнлые, крупные слезы. Он вытер их и громко высморкался. -- Он тебе подарки привез, Степка, -- громко и хвастлинво сказал он, направляясь к чемоданам. -- Брось, тятя, какие подарки! Ну, давай, что ты должен делать-то? Делай скорей! Выпьем сейчас с тобой! Вот! Видела Воеводиных? -- Игнат легонько подтолкнул жену к брату. -- Знакомьтесь. Степка даже покраснел -- не знал: подавать яркой женнщине грязную руку или нет. Тамара сама взяла его руку и крепко пожала. -- Он у нас стеснительный перед городскими, -- пояснил отец. -- А мне -- хоть бы хны! Степка осторожно кашлянул в кулак, негромко, коротко засмеялся: готов был провалиться сквозь землю от таких объняснений отца. -- Тятя... скажет тоже. -- Иди умывайся, -- подсказал отец. -- Да, пойду маленько... того... -- обрадовался Степан. И пошел в сени. Игнат двинулся за ним. -- Пойдем, полью тебе по старой памяти. Отец тоже вышел на улицу. Умываться решили идти на Катунь -- она протекала под боком, за огородами. -- Искупаемся, -- предложил Игнат и похлопал себя ландонями по могучей груди, Шли огородами по извилистой, едва приметной тропке в буйной картофельной ботве. Отец -- сзади сыновей. -- Ну, как живете-то? -- басил Игнат, шагая вразвалку между отцом и братом. Он все-таки изрядно хватил там, с друзьями. Степка улыбался. Он был рад брату. -- Ничего. -- Хорошо живем! -- воскликнул отец. -- Не хуже городнских. -- Ну и слава Богу! -- с чувством сказал Игнат. -- Степан, ты, говорят, нагулял тут силенку? -- Какая силенка!.. Скажешь тоже. Как ты-то живешь? -- Я хорошо, братцы! Я совсем хорошо. Как жена моя вам? Тять? -- Ничего. Я в них не шибко понимаю, сынок. Вроде нинчего. -- Хорошая баба, -- подхватил Игнат. -- Человек хороший. -- Шибко нарядная только. Зачем так? Игнат оглушительно захохотал. -- Обыкновенно одета! По-городскому, конечно. Поотставали вы в этом смысле. -- Чего-то ты много хохочешь, Игнат, -- заметил станрик, -- как дурак какой. -- Рад, поэтому смеюсь. -- Рад... Мы тоже рады, да не ржем, как ты. Степка вон не рад, что ли? А он улыбается -- и все. -- Ты когда жениться-то будешь, Степка? -- спросил Игнат. -- Не уйдет, куда торопиться. Пришли к реке. Игнат первый скинул одежду; обнажив свое красивое тренированное тело, попробовал ногой воду, тихонько охнул. -- Мать честная! Вот это водичка! -- Что? -- Степан тоже разделся. -- Холодная? -- Ну-ка, ну-ка? -- заинтересовался Игнат. Подошел к брату и стал его похлопывать и осматривать со всех сторон, как жеребца. Степка терпеливо стоял, смотрел в сторону, беспрерывно поправляя трусы, улыбался. -- Есть, -- закончил Игнат. -- Есть, братишка. Давай понпробуем? -- Да ну! -- Степка недовольно тряхнул волосами. -- А чего, Степка? Поборись! -- Отец с укором смотрел на младшего. -- Не под бабой лежать... -- Бросьте вы, на самом деле, -- упрямо и серьезно сканзал Степка. -- Чего ради сгребемся? На смех людям? -- Тьфу! -- рассердился отец. -- Ты втолкуй ему, Игнат, ради Христа! Он какой-то телок у нас -- всего стесняется. -- А чего тут стесняться-то! Если б мы какие-нибудь дохнлые были, тогда действительно стыдно. -- Объясни вот ему! Степка нахмурился и пошел к воде. Сразу окунулся и понплыл, сильно загребая огромными руками; вода вскипала под ним. -- Силен! -- с восхищением сказал Игнат. -- Я же тебе говорю! Он бы тебя уложил. -- Не знаю, -- не сразу ответил Игнат. -- Силы у него больше, это ясно. Отец сердито высморкался на песок. Игнат постоял еще немного и тоже полез в воду А отец пошел вниз по реке, куда выплывал Степка. Когда тот вышел на берег, они о чем-то негромко и горянчо разговаривали. Отец доказывал свое, даже прижимал к груди руки. Игнат подплыл к ним, они замолчали. Игнат вылез из воды и задумчиво стал смотреть на даленкие синие горы, на многочисленные острова. -- Катунь-матушка, -- негромко сказал он. Степка и отец тоже посмотрели на реку. На той стороне на берегу сидела на корточках баба с вынсоко задранной юбкой, колотила вальком по белью; ослепинтельно белели ее тупые круглые коленки. -- Юбку-то опусти маленько, ай! -- крикнул старик. Баба подняла голову, посмотрела на Воеводиных и прондолжала молотить вальком белье. -- Вот халда! -- с возмущением негромко сказал станрик. -- Хоть бы хны ей! Братья стали одеваться. Хмель у Игната прошел. Ему что-то грустно стало. -- Чего ты такой? -- спросил Степка, у которого, наобонрот, было очень хорошее настроение. -- Не знаю. Так просто. -- Не допил, поэтому, -- пояснил старик. -- Ни два ни полтора получилось. -- Черт его знает. Не обращайте внимания. Давайте посиндим, покурим... Сели на теплые камни... Долго молчали, глядя на волны. Солнце село на той стороне, за островами. Трое смотрели на родную реку, думали каждый свое... Игнат присмирел. -- Что, Степа? -- негромко сказал он. -- Ничего, -- Степка бросил камешек в воду. -- Все строгаешь? -- Строгаем. Игнат тоже бросил в воду камень. Помолчали. -- Жена у тебя хорошая, -- сказал Степан. -- Красивая. -- Да? -- Игнат оживился, с любопытством, весело понсмотрел на брата. Сказал неопределенно: -- Ничего. Тяте вон не нравится. -- Я не сказал, что не нравится, чего ты зря? -- Старик неодобрительно посмотрел на Игната. -- Хорошая женщина. Только, я считаю, шибко фартовая. Игнат захохотал. -- Ты у нас приблатненный, тять! Ты знаешь, что такое фартовая-то? Отец отвернулся к реке, долго молчал -- обиделся. Потом повернулся к Степке и сказал сердито: -- Зря ты не поборолся с ним. Ну хоть в ухо стукнитесь? -- Вот привязался! -- удивился Степка. -- Ты что? -- Заело что-то тятю, -- сказал Игнат. -- Что-то не нранвится ему. -- Что "не нравится"? -- повернулся к нему отец. -- Не знаю. На душе у тебя что-то не так, я же вижу. -- Ты шибко грамотный стал, прямо спасу никакого нет. Все ты видишь, все понимаешь! -- Будет вам! -- сказал Степка. -- Чего взялись? Нашли время... -- Да ну его! -- Отец высморкался и полез за кисетом. -- Приехал, расхвастался тут... Подарков навез, подумаешь! Игнат даже растерялся. -- Тять, да ты что, на самом деле? Степан незаметно толкнул его в бок -- "не лезь". -- А то -- уехали, на метре там разъезжают!.. "Хорошо живем!" Ну и живите, хрен с вами! Тот дурак молодой -- тонже... Чего ты его сманил туда, Максима-то? Что он там ошивается? Гнать его надо оттуда, а ты подучиваешь, как ему скорей квартиру с сортиром получить. Умник! -- Ну и тут тоже -- не рай, -- рассердился и Игнат. -- Что он тут будет делать, молодой парень? Ни выйти никуда... -- А Степка что делает? -- И Степке, думаю, не сладко... Привык просто. Невелинка услада -- топором всю жизнь махать. -- Дак если уж вы там такие умные стали -- приезжайте, садитесь на машины да работайте. Вон их сколько!.. Город без вас не обедняет, я думаю. И жизнь счас здесь вовсе не танкая уж захирелая. Самим ее надо делать, а не гоняться за рубнлем сломя голову. Или вы на готовенькое приедете? Трепанчи!.. Да еще хвастаются приезжают... Подарки везут. Нужны они мне, твои подарки, как гармошка попу. Поп, он с кадилой проживет, а мы без твоих хромовых сапог обойдемся. -- Ну тять... я не знаю. Я хотел как лучше... -- "Лучше"... Умные люди делом занимаются -- вот это лучше. А ты дурочку валяешь. И не совестно? Сильный, дак иди вон лес валить -- там нуждаются. Кто ее тебе дал, силушнку-то? Где ты ее взял?.. Здесь? Здесь и тратить надо. А ты -- хвост дудочкой и завеялся в город: смотрите, какой я сильнный! Бесстыдник! Дед твой был бы живой, он бы тебе поканзал силу. Он бы тебя в узелок завязал с твоей силой, хоть и старик был. У него вот была сила! Дак его добром люди споминают, не зря прожил. А ты только людей смешить ездишь по городам. "Культура тела"! Он вот зря не хочет стукнуться с тобой, -- Ермолай показал на Степана, -- а то бы ты улетел со своей культурой тела... в воду вон. -- Ну хватит. -- Степан поднялся. -- Тять, пошли домой. -- У тебя деньги есть? -- спросил тот. -- Есть. Пошли. Старик поднялся и не оглядываясь пошел первым по тропке, ведущей к огородам. Игнат и Степан шли сзади. -- Чего он? -- Игната не на шутку встревожило настронение отца... -- Так... Ждал тебя долго. Сейчас пройдет. Песню спой с ним какую-нибудь. -- Какую песню? Я их перезабыл все. А ты поешь с ним песни? -- Да я ж шутейно. Я сам не знаю, чего он... Пройдет. Опять шли огородом друг за другом, молчали. Игнат шел за отцом, смотрел на его сутулую спину. -- У него, что, слушай, -- действительно одно плечо ниже или пиджак так идиотски пошит? -- спросил Игнат тихонько. Степан посмотрел на отца, пожал плечами. -- Не знаю. Что-то не замечал. ...Утро. Степан с отцом вкапывали на дворе большой вонротный столб. Подошли плотники с топорами и ножовками за поясами. Поздоровались. -- Чего это вы? -- спросил один из плотников. -- С утра пораньше... Ермолай нахмурился и ничего не сказал. Степан усмехннулся. -- Братенъ вчера силенку пробовал. -- Неужели выдернул? Не может быть... Ермолай строго посмотрел на того, кто усомнился. -- Может, попробуешь поборешься с ним? -- Из меня борец... -- Он с женой приехал? -- С женой, -- ответил Степан. -- Жена мировая. -- Здорово гульнули вчера? -- Маленько гульнули, -- хотел соскромничать Ермолай и тут же добавил: -- Ефим Галюшкин на карачках домой ушел. Седня прибежал похмеляться, говорит: все руки вчера отдавили. Посмеялись. -- Ну-ка, помогите. Взялись за столб, подняли насколько можно и всадили в ямку. -- Будь здоров, Игнаха, -- сказал при этом один из плотнников. -- Валяй на здоровье городских силачей, чтоб знали наших. Ермолай разгладил бороду. -- У его шешнадцать орденов одних, -- сказал он. -- Вченра фотокарточку показывал. -- Медалей, -- поправил Степан. -- Ну -- медалей. Какого-то немца так, говорит, прилонжил -- у того аж в пояснице что-то хрустнуло. Весь в меня, подлец. Я в парнях когда был, одного сосняковского мужика задел, подрались чего-то с ними, -- он весь свой век одним ухом не слышит. А счас вот... -- Ну, доделаешь тут, -- сказал Степан. -- Пойду. -- Он пошел в дом за топором. -- Красивая, говоришь, жена? -- Да им глянется, а мне что?.. Восемьдесят рублишек ухннули вчера, -- опять вернулся Ермолай к волнующей его теме. -- Было дело. -- А где жена-то работает? Тоже циркачка? -- А шут ее знает, я не спросил. Ничо, уважительная банбенка. Меня -- "папаша", "папаша"... Весь вечер от меня не отходила. Одетая с иголочки. Спят ишо. -- Ермолай кивнул на дом. Вышел Степан. Улыбался. -- Проснулся. Рассол дует. Еще когда мужики только подошли, из дома вышла немая Вера, увидела посторонних, вернулась, надела вчерашннее дареное платье и прошлась по двору, вроде по делу. Понтом ушла в дом, опять сняла его и пошла на работу в своем обычном. ...Шли по улице неторопливо. Разговаривали. -- Про Москву-то рассказывал? -- все пытали Степана. -- Говорил маленько... -- А вот чо, правда или нет, говорят, на Кремле-то часы величиной с колесо? -- спросил один невысокий, болезненнный на вид мужичок. -- Я слыхал -- больше, -- возразил другой. -- Дык тогда какую же надо пружину, чтоб они ходили? -- Может, они не от пружины ходют. Может, специально движок какой-нибудь есть. Немая, которая шла с ними вместе, свернула в переулок. Под селом, из-за гор, вставало огромное солнце. Там и здесь хлопали калитки, выходили на работу. Ночью прошел небольшой дождик. Умытая земля парила под первыми лучами, дышала всей грудью. Идут улицей плотники -- строить. 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского