я пришел к пониманию, что он в действительности то, чем кичится - не просто закоренелый плотоядец, но и хищник. Убивать для него - это не просто образ жизни, это страсть и религия. Не он один, но вся его культура основана на искусстве убивать. Часть за частью я смог, при помощи величайшего познания его сути, приобретенного длительной жизнью рядом с ним, сложить всю историю его жизни и ее фон. Если вы его спросите, он, я полагаю с гордостью скажет вам, что принадлежит к расе воинов. Но это не скажет вам всего. Он и среди своей расы - очень особое создание, по их меркам, возможно, - легендарный герой, или по крайней мере, близкий к тому, чтобы стать легендарным героем. Дело его жизни, как я понимаю, (а я уверен, что я понимаю верно), состоит в том, чтобы путешествовать с планеты на планету и на каждой планете бросать вызов и убивать самые смертоносные из развившихся на ней видов. Подобно легендарным североамериканским индейцам Старой Земли, он ведет счет символическим победам над каждым противником, кото рого убивает и, как я это понимаю, теперь он достиг успеха, не превзойденного почти никем за всю историю его расы и превыше всего жаждет стать абсолютным чемпионом, величайшим убийцей из всех. Что это ему даст, я не знаю с уверенностью - может быть, бессмертие в расовой памяти, вечное захоронение в пантеоне его племени... - Ну? - спросил Плотоядец. - Да? - 38 - - Теперь книга говорит с вами. Так и знал. Он называл мое волшебство черто выми глупостями, и он же им сам занимался. А меня он там не упоминает? Вы уверены, что он не упоминает меня? - Пока нет. Может быть, немного дальше. Но на этой отвратительной планете он попался вместе со мной. Он отгорожен, как и я, от других миров, где бы он мог разыскивать, вызывать на битву и уничтожать самые могучие формы жизни, о каких сумеет пронюхать - к вечной славе его расы. Следовательно, я уве рен, что мне удалось обнаружить в его психике великого война, растущее постепенно отчаяние, и я с определенностью чувствую, что когда настанет время, и вся надежда на иные миры исчезнет, он включит меня последним пунктом в список своих побед, хотя видит бог, убйство меня сделает ему мало чести, ибо я безнадежно проигрываю ему в силе. Косвенным образом я сделал все что мог, чтобы различными тонкими способами произвести на него впечатление, что окажусь хилым и немощным противником. В моей слабости, я думал, кроется моя единственная надежда. Но теперь я знаю, что я ошибся. Я вижу, как в нем растут безумство и отчаяние. Если это будет продолжаться, я знаю, однажды он меня убъет. В то время, когда безумие услужливо раздует меня до размеров достойного его бойца, он меня получит. Какая выгода ему будет в том, я не знаю. Казалось бы мало смысла убивать, когда другие члены его расы не в состоянии об этом узнать. Но у меня каким-то образом создалось впечатление, не знаю, откуда, что даже в теперешней его ситуации затерянного в звездых просторах, убийство станет известно и отпразновано его расой. Это далеко за пределами моего понимания, и я оставил даже попытки это понять. Вот он сидит за столом напротив от меня, когда я пишу, и я вижу как он оценивает меня, вполне, конечно, будучи осведомлен, что я - не достойный предмет для его ритуального убиения, но продолжая пытаться вбить в себя веру в противное. Когда-нибуть это ему удастся и это будет тот самый день. Но я побъю его одной рукой. У меня есть туз в рукве. Он не знает что, во мне кроется смерть, которой осталось теперь лишь краткое время, чтобы произойти. Я созрею для смерти раньше, чем он будет готов для убийства. И так как он сентементальный слюнтяй - все убийцы сентементальные слюнтяи - я уговорю его убить меня в виде священной службы, для отправления которой я обращюсь к нему в величайшей нужде, как к единственному, кто способен выполнить это деяние последнего - 39 - утешения. Таким образом я исполню две вещи: я воспользуюсь им, чтобы оборвать последнюю агонию, которая, как я знаю, должна наступить, и отниму у него его последнее убийство, так как убийство, сделанное из милости, не считается. Он не сможет справить победу надо мной. Скорее я справлю над ним победу. И когда он милостиво убъет меня, я и дальше буду смеяться ему в лицо. Ибо в смехе - последняя победа. В убийстве - для него, в схеме - для меня. Таковы мерки наших отношений. - Хортон поднял голову и сидел в ошеломленном молчании. Этот человек был безумен, сказал он себе. Безумен холодным, застывшим, морозным безумием, которое куда хуже безумия неистового. Не просто безумием мозго, но безумием души. - Итак, - предположим Плотоядец, - он меня в конце концов помянул. - Да. Он написал, что ты сентиментальный слюнтяй. - Звучит не слишком приятно. - Это слова величайшей приязни, - уверил его Хортон. - Вы в этом уверены? - переспросил Плотоядец. - Вполне уверен, - подтвердил Хортон. - Так значит, Шекспир действительно меня любил. - Я уверен, что да, - ответил Хортон. Он вернулся к книге, перелистывая страницы. "Ричард III". "Комедия ошибок". "Укрощение строптивой "."Король Иоанн "."Двенадцатая ночь". "Отелло", "Король Лир", "Гамлет". Все они были здес ь. И на полях, на частично чистых страницах, где оканчивались пьесы, змеился неразборчивый почерк. - Он много с ней говорил, - сказал Плотоядец. - Почти каждую ночь. А иногда и в дождливые дни, когда мы не выходили. Слева на полях во "Все хорошо, что хорошо кончается", на странице 1038, было нацарапано: Сегодня пруд воняет хуже, чем когда-либо. Он стал зловонным. Не просто дурно пахнущим, но зловонным. Словно что-то живое, исторгающее из себя зло. Словно в глубине его скрыто что-то непристойное... В "Короле Лире", на правых полях страницы II43, надпись гласила: Я нашел изумруды, вымытые из уступа в миле или около того пониже ручья. Просто лежат, и ждут, чтоб их подобрали. Я набил или карманы. Не знаю, зачем я побеспокоился это сделать. Вот он я - богач, и это ровно ничего не значит... В "Макбете", страница I207, на нижних полях: В домах что-то есть. Что-то, что следует найти. Загадка, на которую следует ответить. Не знаю, что это такое, но я это чувствую... В "Перикле", на странице I38I, на нижней - 40 - половине листа, оставшейся чистой, так как текст там подходил к концу: Все мы затеряны в необятности вселенной. Потеряв свой дом, мы лишились места, куда можно пойти, или, что еще хуже, теперь у нас слишком много таких мест. Мы затеряны не только в глубинах нашей вселенной, но и в глубинах наших умов. Когда люди оставались на одной планете, они знали, где они. У них был свой аршин, чтобы мерять, и большой палец, чтобы пробовать погоду. Но теперь, даже когда мы думаем, что знаем, где мы, мы все-таки остаемся затерянными; ведь либо нет тропы, ведущей нас к дому, либо же, во многих случаях, у нас нет дома, который стоил бы времени, затраченного на возвращение. Неважно, где может находится дом - люди сегодня, покрайней мере интеллектуально, - лишенные опоры странники. Хотя мы можем называть "домом" какую-либо планету, хотя остались еще немногие, кто может называть своим домом Землю, такой вещи, как дом, в действительности больше нет. Теперь человеческая раса разбросана среди звезд и продолжает по ним распространяться. Мы как раса нетерпимы к прошлому, амногие из нас и к настоящему; у нас только одно направление - в будущее, и оно уводит нас все дальше от концепции дома. Как раса, мы неизлечимые странники и не хотим ничего, что бы нас связывало, ничего, за что мы могли бы зацепиться - до того дня, который должен когда-нибудь прийти к каждому из нас, когда мы осознаем, что мы не так свободны, как думаем, что мы, скорее, затеряны. Только когда мы пытаемся вспомнить при помощи расовой памяти, где мы были и почему мы были именно там - тогда мы осознаем всю меру нашей затеряности. На одной планете, или даже в одной солнечной системе мы могли на нее ориентироваться, как на психологический центр вселенной. Ибо тогда у нас была шкала ценностей, ценностей, которые, как мы теперь видим, были ограниченными, но по крайней мере ценностей, дававших нам человеческие рамки, в которых мы передвигались и жили. Теперь же эти рамки разбиты вдребезги, а ценности наши столько раз расщеплялись разными мирами, на которые мы натыкались /ибо каждый новый мир давал нам либо новые ценности, либо же устранял некоторые из старых, из тех, за которые мы цеплялись/ что у нас не осталось основы, на которой можно бы было сформировать собственные суждения. У нас теперь нет шкалы, - 41 - по которой мы могли бы в согласии выстроить наши потери или стремления. Даже бесконечность и верность стали концепциями, различаюцимися во многих важных отношениях. Некогда мы пользовались наукой, чтобы разобраться в месте, где мы живем, придать ему форму и смысл; теперь мы взамешательстве, ибо узнали так много /хотя лишь немногое из того, что нужно узнать/, что уже не можем привести вселенную, как мы знаем ее теперь, к точке зрения человеческой науки. У нас сейчас больше вопросов, чем когда-либо было прежде, и меньше, чем когда-либо, шансов найти ответы. Мы могли быть провинциальны, этого никто не будет отрицать. Но многим из нас, должно быть, уже приходило в головы, что в этой провинциальности мы находили удобство и определенное чувство безопасности. Вся жизнь заключена в окружающей среде, которая куда больше, чем сама жизнь, но имея несколько миллионов лет, любой род жизни в состоянии извлечь из окружающей среды достаточно осведомленности, чтобы сжиться со своим окружением. Но мы, покинув Землю, отвергнув презрительно планету нашего рождения ради более ярких, далеких звезд, непомерно увеличили свое окружение, а этиь нескольких миллионоб лет у нац нет; в своей спешке мы совсем не оставили себе времени. Запись кончилась. Хортон закрыл книгу и оттолкнул ее в сторону. - Ну? - спросил Плотоядец. - Ничего, - ответил Хортон. - Одни бесконечные заклинания. Я их не понимаю. 14 Хортон лежал у костра, завернувшись в спальный мешок. Никодимус бродил вокруг, собирая дерево для костра, на его темной металлической шкуре плясали красные и голубые отблески языков пламени. Вверху ярко светили незнакомые звезды, а ниже по ручью что-то пронзительно сетовало и рыдало. Хортон устроился поудобнее, чувствуя подкрадывающийся сон. Он закрыл - не слишком плотно - глаза и принялся ждать. "Картер Хортон"; - сказал Корабль у него в мыслях. "Да", - откликнулся Хортон. "Я чувствую разум", - сказал Корабль. "Плотоядца?" - спросил Никодимус, устраиваясь у огня. "Нет, не Плотоядца. Плотоядца мы бы узнали, он нам уже встречался. Устройство его разума не исключительно, он не слишком отличается от нашего. А этот отличается. Сильнее нашего и острее, проницательней, и в чем-то очень иной, хотя смутный и неопределенный. Словно это разум, пытающийся спрятаться и уйти от внимания." "Близко?" - спросил Хортон. - 42 - "Близко. Где-то рядом с вами". "Здесь ничего нет, - возразил Хортон. - Поселение заброшено. Мы за весь день ничего не увидели." "Если оно прячется, вы и не должны были его увидеть. Вам нужно оставаться настороже". "Может быть, пруд, - предположил Хортон. - В пруду может что-то жить. Плотоядец, по-видимому, так и считает. Он считает, что оно поедает мясо, которое он бросает в пруд." "Может быть, - согласился Корабль. - Мы, кажется, припоминаем, что Плотоядец говорил, будто пруд не из настоящей воды, а больше похож на суп. Вы не подходили близко к нему?" "Он воняет, - ответил Хортон. - Близко не подойдешь." "Мы не можем точно указать местонахождение этого разума, - сказал Корабль, - не считая того, что он находится где-то в ваших местах. Может быть, прячется. Не слишком далеко. Не рискуйте. Вы взяли оружие?" "Конечно, взяли", - подтвердил Никодимус. "Это хорошо, - сказал Корабль. - Будьте настороже". "Хорошо, - согласился Хортон. - Спокойной ночи, Корабль". "Еще нет, - не согласился Корабль. - Есть еще одно. Когда вы читали книгу, мы пытались следовать за вами, но разобрали не все из того, что вы прочли. Этот Шекспир - друг Плотоядца, а не древний драматург - что о нем скажете?" "Он человек, - ответил Хортон. - В этом не может быть никакого сомнения. По крайней мере, череп у него человеческий и почерк его похож на подлинный человеческий почерк. Но в нем сидело безумие. Может быть, его породила болезнь - опухоль мозга, более, чем вероятно. Он писал о "замедлителе", ингибиторе рака, я полагаю; но по его словам, ингибитор кончался, и он знал, что когда он выйдет совсем, он умрет в страшных болях. Поэтому он и обманул Плотоядца, заставив, того убить его и смеясь над ним в то же время". "Смеясь?" "Он все время смеялся над Плотоядцем. И давал ему понять, что он смеется над ним. Плотоядец часто говлрил об этом. Это глубоко его задевает и давит на его мысли. Я сначала подумал, что у этого Шекспира был комплекс превосходства, требующий, чтоб он каким-то образом, не подвергая себя опасности, в то же время непрерывно подкармливал свое "это". Один из способов это делать - начать потихоньку смеяться над другими, вынашивая выдумку о надуманном и иллюзорном превосходстве. Это, говорю, я подумал сначала. Терерь я думаю, что этот человек был безумен. Он подозревал Плотоядца. Он думал, что Плотоядец собирается его убить. Был убежден, что Плотоядец в конце концов прикончит его..." "А Плотоядец? Что вы думаете?" "С ним все в порядке, - сказал Хортон. - В нем большого вреда нет". "Никодимус, а ты что думаешь?" "Я согласен с Картером. Он не предстовляет для нас угрозы. Я вам собирался сказать - мы нашли залеж изумрудов". "Мы знаем, - сказал Корабль. - Это взято на заметку. Хотя мы и подозреваем, что из этого ничего не выйдет. Изумрудные залежи нас теперь не касаются. Хотя, раз уж так вышло, может быть и не повредит набрать их ведерко. Неизвестно. Может они где-то, когда-то и пригодятся". "Мы это сделаем", - пообещал Никодимус. "А теперь, - сказал Корабль, - спокойной ночи, Картер Хортон. Никодимус, а ты присматривай хорошенько, пока он спит". - 43 - "Я так и собирался", - согласился Никодимус. "Спокойной ночи, Корабль", - сказал Хортон. 15 Никодимус, встряхнул Хортона, разбудил его. - У нас посетитель. Хортон выпростался из спального мешка. Ему пришлось протереть заспанные глаза, чтобы поверить тому, что он видит. В шаге-другом от него, рядом с костром стояла женщина. На ней были желтые шорты и белые сапожки, достигавшие середины икр. Больше не было ничего. На одной из обнаженных грудей была вытатуирована роза глубокого красного цвета. Росту она была высокого и вид имела гибкий и стройный. Талию ее стягивал ремень, на коем держался странноватого вида пистолет. На одном плече висел рюкзак. - Она пришла снизу по тропе, - сказал Никодимус. Солнце еще не взошло, но уже различался первый свет зари. Утро стояло мягкое, влажное и какое-то тонкое. - Вы пришли по тропе, - промямлил Хортон, все еще не совсем проснувшийся. - Это значит, вы пришли через тоннель? Она захлопала руками от удовольствия. - Как чудесно, - прознесла она. - Вы так хорошо говорите на старом языке. Как приятно найти вас двоих. Я изучала вашу речь, но до сих пор у меня не было шанса попрактиковаться. Я подозреваю теперь, что произношение, которому нас учили, ьтчасти было утрачено за эти годы. Я была поражена, а также и обрадована, когда робот заговорил на нем, но я и надеятся не могла, что найду других... - Странно получается, что она говорит, - сказал Никодимус. - Плотоядец говорит так же, а он узнал язык Шекспира... - Шекспир, - произнесла женщина. - Шекспир ведь был древним... Никодимус ткнул большим пальцем в череп. - Можеье любить и жаловать, - сказал он. - Шекспир, или то что от него осталось. Та посмотрела в направлении, указанном его большим пальцем. И снова захлопала в ладоши. - Как очаровательно по-варварски. - Да, не так ли? - согласился Хортон. Лицо у нее было тонкое до костистости, но с печалью аристократизма. Серебристые волосы зачесаны назад и собраны в небольшой узел на затылке. Это еще более подчеркивало костистость лица. Глаза ее были пронзительно-голубого цвета, а губы тонкие, бесцветные и без следа улыбки. Хортон обнаружил, что размышляет - возможна ли у нее вообще улыбка. - Вы путешествуете в странной компании, - обратилась она к Хортону. Хортон оглянулся. Из дверей показался Плотоядец. Он выглядел, как неприбранная постель. Он потянулся, высоко воздев руки над головой. Он зевнул, и клыки его заблестели во всей их красе. - Я приготовлю завтрак, - сказал Никодимус. - Вы голодны, мадам? - Зверски, - ответила она. - У нас есть мясо, - сообщил Плотоядец, - хотя и не свежеубитое. Я спешу приветствовать вас в нашем маленьком лагере. Я Плотоядец. - 44 - - Но ведь плотоядец - это название, - возразила та. - Это определение, а не имя. - Он плотоядец и тем гордится, - сказал Хортон. - Так он себя называет. - Шекспир так меня назвал, - сказал Плотоядец. - Я ношу иное имя, но это не важно. - Меня зовут Элейна, - представилась она, - и я рада встрече с вами. - Меня зовут Хортон, - сказал Хортон. - Картер Хортон. Вы можете называть меня любым из этих имен, или обоими сразу. Он выкарабкался из спального мешка и встал на ноги. - Плотоядец сказал "мясо", - произнесла Элейна. - Не говорил ли он о живой плоти? - Именно это он и имел в виду, - подтвердил Хортон. Плотоядец постучал себе в грудь. - Мясо - это хорошо, - заявил он. - Оно дает кровь и кость. Наливает мускулы. Элейна вежливо пожала плечами. - Мясо - это все, что у вас есть? - Мы можем организовать еще что-нибудь, - предложил Хортон. - Пищу, которую мы привезли с собой. В основном дегидратированную. Не лучшего вкуса. - О, черт с ним, - заявила она. - Я буду есть с вами мясо. Меня удерживал от этого все эти годы всего лишь предрассудок. Никодимус, ушедший в домик Шекспира, теперь появился наружу. В одной руке он держал нож, а в другой ломоть мяса. Он отрезал большой кусок и протянул его Плотоядцу. Плотоядец уселся на пятки и принялся терзать мясо, по его рылу потекла кровь. Хортон заметил на лице Элейны выражение ужаса. - Для себя мы его приготовим, - сказал он. Он прошел к груде дерева для костра и уселся, похлопав по месту возле себя. - Присоединяйтесь ко мне, - предложил он. - Кухарить будет Никодимус. Это займет время. - Никодимусу он сказал: - Приготовь ей получше. Свое я приму хоть недожаренным. - Я сначала сделаю ей, - согласился Никодимус. Поколебавшись, она приблизилась к куче дров и уселась рядом с Хортоном. - Это, - заявила она, - самая странная ситуация, в которую мне приходилось попадать. Человек и его робот разговаривают на старом языке. И плотоядец, который тоже хорошо говорит, и человеческий череп, прибитый над дверью. Вы двое, должно быть, с совсем глухой планеты. - Нет, - ответил Хортон. - Мы явились прямо с Земли. - Но этого не может быть, - сказала Элейна. - Теперь никто не приходит прямо с Земли. И сомневаюсь, что даже там говорят на старом языке. - Но мы оттуда. Мы покинули Землю в году... - Никто не покидал Земли уже больше тысячи лет, - сказала она. - У Земли теперь нет базы для дальних путешествий. Послушайте, с какой скоростью вы двигались? - Почти со скоростью света. С небольшими остановками там и тут. - А вы? Вы вероятно, спали? - 45 - - Конечно. Я был погружен в сон. - Почти со скоростью света, - повторила она, - невозможно подсчитать. Я знаю, что раньше были способы исчисления, математические формулы, но они в лучшем случае были грубыми приближениями и человеческая раса не путешествовала со скоростью света достаточный промежуток времени, чтобы достигнуть сколько-нибудь истинной оценки эффекта замедления времени. Были отправлены всего несколько кораблей, летевших со скоростью света или чуть менее, и вернулись из них немногие. А прежде, чем они вернулись, появились системы получше для дальних путешествий, и в то же время Старая Земля обрушилась в ужасную экономическую катастрофу, и в военную ситуацию - не в одну всепоглощающую войну, но во много средних и мелких войн - и в процессе этого земная цивилизация оказалась фактически уничтожена. Старая Земля и посей час на том же месте. Может быть, оставшееся на ней население уже опять выкарабкивается. Никто этого, по-видимому, не знает, да никто понастоящему и не интересуется; никто никогда не возращался на Старую Землю. Я вижу, вы ничего этого не знаете. - Хортон покачал головой. - Ничего. - Это означает, что вы были на одном из ранних световых кораблей. - Одном из первых, - подтвердил Хортон. - В 2455. Или около того. Может быть, в начале двадцать шестого столетия. Я как следует не знаю. Нас погрузили в анабиоз, а потом последовала задержка. - Вас держали в резерве. - Пожалуй, можно и так назвать. - Мы не абсолютно уберены, - сказала она, - но мы думаем, что сейчас идет 4784 год. Настоящей уверенности нет. Вся история каким-то образом оказалась изгажена. То есть - человеческая история. Есть масса иных историй помимо истории Земли. Были смутные времена. Была эпоха ухода в космос. Когда-то была разумная причина уходить в косиос, никто не в силах был дальше оставаться на Земле. Не требовалось великих аналитических способностей, чтобы понять, что происходит с Землей. Никто не хотел попасться в развал. В течение огромного множества лет велось не слишком-то много записей. Те, которые существуют, могут оказаться ошибочными; а иные затерялись. Как вы можете себе представить, человеческая раса претерпевала кризис за кризесом. А некоторые сохранились, а затем пали по той или иной причине, или не смогли восстановить контакт с другими колониями, так что были сочтены потерянными. Некоторые и до сир пор потеряны - потеряны или погибли. Люди уходят в космос во все направлениях - большинство из них без каких-либо действительных планов, но надеясь в то же время, что они найдут планету, где бы смогли поселиться. Они уходят не только в пространство, но и во время, а фактор времени никому не ясен. И досих пор не ясен. При таких условиях легко на столетие-другое продвинуться или столетие-другое потерять. Так что не просите присягать на том, который нынче год. И история. Это еще хуже. У нас нет истории; у нас есть легенда. Часть легенды, вероятно, является историей, но мы не знаем, что история, а что нет. - А вы пришли сюда по тоннелю? - Да. Я член команды, занятой картированием тоннелей. Хортон поглядел на Никодимуса, сгорбившегося у огня и наблюдавшего за готовящимися бифштексами. - Ты ей сказал? - спросил Хортон. - У меня не было случая, - ответил Никодимус. - 46 - - Она не дала мне такой возможности. Она была так возбуждена, узнавши, что я говорю, как она выразилась, на "старом языке". - Чего он мне не сказал? - осведомилась Элейна. - Тоннель закрыт. Он не работает. - Но он ведь привел меня сюда. - Сюда он вас привел. Но обратно не выведет. Он выведен. Он вышел из строя. Работает только в одном направлении. - Но это невозможно. Есть ведь панели управления. - Про панель управления я знаю, - проворчал Никодимус. - Я над ней работал. Пытался починить. - И как успехи? - Не особенно хорошо, - признался Никодимус. - Все мы в ловушке, - заявил Плотоядец, - если только этот чертов тоннель невозможно исправить. - Может быть, я могу помочь, - сказала Элейна. - Коли сможете, - сказал Плотоядец, - иак призываю вас сделать все, что в ваших силах. Питал я надежду, что, коли тоннель не будет починен, так я смогу соединиться с Хортоном и роботом на корабле, однако теперь надежда эта иссякла и похоже, что так не будет. Этот сон, о котором вы говорили, это усыпление пугает меня. Нет у меня желания быть замороженому. - Мы об этом уже беспокоились, - признался ему Хортон - Никодимус разбирается в замораживании. У него есть трансмог техника по анабиозу. Но он знает только, как замораживать людей. С тобой может оказаться совсем другое дело - у тебя другая химия тела. - Так с этим покончено, посетовал Плотоядец. - Итак, тоннель должен быть исправлен. - А вы не кажетесь слишком обеспокоенной, - обратился Хортон к Элейне. - О, я, пожалуй, я обеспокоена, - призналась она. - Но люди моего народа не сетуют на судьбу. Мы принимаем жизнь, как она есть. Хорошее и дурное. Мы знаем, что и то и другое неизбежно. Плотоядец, покончив с едой, поднялся, потирая руками окровавленное рыло. - Теперь я иду охотиться, - обьявил он. - Принесу свежее мясо. - Подожди, пока мы поедим, - предложил Хортон. - И я пойду с тобой. - Лучше не стоит, - возразил Плотоядец. - Вы распугаете дичь. Он пошел было прочь, затем повернулся. - Одно вы могли бы сделать, - сказал он. - Вы можете бросить старое мясо в пруд. Но зажмите при этом нос. - Уж как-нибудь справлюсь, сказал Хортон. - Отменно, - заявил Плотоядец и ушел вперевалку, направляясь к востоку по тропе, ведущей к заброшенному поселению. - Как вы с ним повстречались? - спросила Элейна. - И кто он такой, собственно? - Он ожидал нас, когда мы приземлились, - ответил Хортон. - Кто он такой, мы не знаем. Он говорит, что попался здесь вместе с Шекспиром... - Шекспир, судя по его черепу, человек. - Да, но о нем нам известно немногим больше, чем о Плотоядце. Хотя возможно, мы сможем узнать побольше. У него был томик с полным собранием Шекспира и он исписал по полям всю книгу. Каждый клочек, где только оставалась чистая бумага. - 47 - - Вы что-нибудь из этого прочитали? - Кое-что. Осталось еще много. - Мясо готово, - сказал Никодимус. - Тарелка только одна и только один столовый набор. Вы не возражаете, Картер, если я отдам его леди? - Отнють не возражаю, - ответил Хортон. - Я и руками управлюсь. - Ну, так отлично, - сказал Никодимус. - Я отправляюсь к тоннелю. - Как только я поем, - сказала Элейна, - я спущусь посмотреть, как ты управляешься. - Хотел бы я, чтоб вы пришли, - заявил робот. - Я там головы от хвоста не отличу. - Это довольно просто, - сказала Элейна. - Две панели, одна поменьше другой. Та, что меньше, управляет щитом на большой панели, панели управления. - Там нет двух панелей, - сообщил Никодимус. - Должны быть. - Ну там их нет. Есть только та, на которой силовой щит. - Тогда значит, - подытожила Элейна, - что это не просто неисправность. Кто-то запер тоннель. - Это мне приходило в голову, - сказал Хортон. - Закрытый мир. Но зачем понадобилось закрывать? - Надеюсь, - проворчал Никодимус, - мы этого не узнаем. - Он взял сумку с инструментами и ушел. - Э, да зто вкусно, - воскликнула Элейна. Она стерла жир с губ. - Мой народ не ест плоти. Хотя нам известны такие, кто ее ест, и мы презираем их за это, как признак варварства. - Мы здесь все варвары, - коротко сказал Хортон. - А что это был за разговор об анабиозе для Плотоядца? - Плотоядец ненавидит эту планету. Он хочет ее покинуть. Поэтому-то он так отчаянно желает починки тоннеля. Если тоннель не откроется, он хотел бы отбыть с нами. - Отбыть с вами? Ах, да, у вас же корабль. Или нет? - Да. Стоит на равнине. - Где бы это ни было. - Всего в нескольких милях отсюда. - Так вы отсюда отбудете? Могу я спросить, куда вы направляетесь? - Черт меня побери, если я знаю, - сказал Хортон. - Это под ведомством Коробля. Корабль говорит, что мы можем вермуться на Землю. По-видимому, мы отсутствовали слишком долго. Корабль говорит, что мы будем пережитком, если вернемся обратно. Что нашего возвращения не хотят, что мы привели бы их в затруднение. А из того, что вы мне сказали, я делаю вывод, что возвращение бессмысленно. - Корабль, - повторила Элейна. - Вы говорите так, словно корабль - личность. - Ну, в некотором роде, так оно и есть. - Это смеротворно. Я в состоянии понять, как, за долгий промежуток времени, у вас развилось чувство привязанности к нему. Мужчины всегда персонифицируют стои машины, оружие и инструменты, но... - Черт побери, - перебил ее Хортон. - Вы не поняли. Корабль - действительно личность. Собственно, три личности. Три человеческих мозга... Она протянула вымазанную жиром руку и ухватила его за локоть. - 48 - - Повторите это еще раз, - попросила она. - И помедленнее. - Три мозга, - повторил Хортон. - Три мозга трех различных людей. Присоединены к кораблю. Теоретически... Элейна отпустила его руку. - Черт возьми, да их было множество. Не знаю сколько. - Я раньше говорила о легендах, - сказала Элейна. - Что невозможно отличить легенду от истории. Нельзя быть уверенным. И это была одна из легенд - корабли, которые были отчасти людьми, отчасти машинами. - Тут нет ничего удивительного, - сказал ей Хортон. - О да, я полагаю, это удивительно - само по себе. Но это связано с нашей технологией - смешение биологического и технологического. Это вполне лежит в царстве возможного. В технологической атмосфере наших дней это было приемлемо. - Легенда становится жизнью, - произнесла она. - Я себя чувствую забавно, получив ярлык легенды. - Ну, легенда - не совсем вы сами, - возразила она, - но скорее вся история. Нам это кажется невероятным, одной из тех вещей, в которые невозможно окончательно поверить. - Однако вы говорили, что нашлись способы получше. - Разные способы, - подтвердила она. - Сверхсветовые корабли, основанные на новых принципах. Но раскажите мне о себе. Вы, конечно, не единственный человек на корабле. Ведь не стали бы посылать корабль всего с одним человеком на борту. - Были еще трое, но они мертвы. Несчастный случай, как мне сказали. - Сказали? Вы сами не знаете? - Я же был в анабиозе, - ответил он. - В таком случае, если мы не сиожем починить тоннель, на борту есть место. - Для вас, - подтвердил Хортон. - Для Плотоядца, я полагаю, тоже, если мы встанем перед выбором, взять его или оставить. Однако не вижу, почему бы вам не сказать, что мы с ним чувствуем себя не в своей тарелке. Да и остается проблема с его химизмом. - Не знаю, - сказала Элейна. - Если больше ничего не останется, то, пожалуй, я предпочла бы отправиться с вами, нежели чем остаться сдесь навсегда. Планета выглядит не слишком очаровательной. - У меня тоже такое чувство, - согласился Хортон. - Но это означало бы - бросить мою работу. Вы, должно быть, удивляетесь, почему я пришла через тоннель. - У меня не было времени об этом спросить. Вы сказали, что составляете карту. В конце концов, это касается только вас. Она засмеялась. - Тут нет ничего секретного. Ничего загадочного. Нас целая команда, и мы составляем карты тоннелей - или, вернее, пытаемся это делать. - Но Плотоядец говорил, что тонели действут случайным образом. - Это потому, что он про них ничего не знает. Ими, вероятно, пользуется множество неосведомленных созданий и, конечно, для них тоннели неупррядочены. Робот сказал, что здесь всего один бокс? - Верно, - подтвердил Хортон. - 49 - - Всего один продолговатый бокс. Он выглядит, как панель управления. Он чем-то прикрыт. Никодимус считает, что покрытие может быть силовым щитом. - Обыкновенно их два, - пояснила она. - Чтобы избрать цель назначения, используется первый бокс. Для этого необходимо поместить три пальца в три отверстия и нажать пусковые курки. Это заставит ваше так называемое силовое поле исчезнуть с панели выбора. Затем вы нажимаете целевую кнопку. Вынимаете пальцы из первого бокса и защитный щит вновь появляется на панели. Чтобы добраться до панели выбора, необходимо задействовать первый бокс. После того, как вы выбрали место назначения, вы проходите через тоннель. - Но откуда вы узнаете, куда вы попадете? Если ли на панели какие-либо символы, говорящие вам, какую кнопку следует нажать? - В этом весь фокус, - ответила Элейна. - Никаких символов нет, и куда вы попадете, вам неизвестно. Я полагаю, строители тоннелей имели какой-то способ узнать, куда попадают. Возможно, у них и была система, позволявшая выбрать правильное место назначения, но если и так, мы не смогли ее выяснить. - Значит, вы нажимаете кнопки вслепую. - Мысль у нас та, - сказала она, - что, хотя тоннелей много и у каждого тоннеля много пунктов назначения, ни тоннели ни эти пункты не могут быть бесконечными. Если пропутешествовоть достаточное время, один из тоннелей по необходимости принесет вас в место, где вы уже были прежде, и если вы будете вести точнве записи, какие именно кнопки вы нажали на каждой панели каждого из тоннелей, которые вы миновали, и если достаточное количество людей будет это делать, каждый раз оставляя записки-сообщения на каждой панели прежде, чем пройти очередной тоннель, чтобы, если кто-то из партнеров по группе пройдет тем же путем... Я это плохо обьясняю, но теперь вы можете видеть, как, после многих проб и ошибок, в некоторых случаях может быть установлена связь между тоннелями и панелями. Хортон, казалось, сомневался. - По-моему, это дело долгое. Вы уже когда-нибудь возвращались в место, где бы уже побывали? - Пока нет, - ответила она. - А сколько вас там? В команде, я имею в виду. - Я не уверена. Все время прибавлялись новые члены. Их вербовали и зачисляли в команду. Это дело своего рода патриотическое. Конечно, в той степени, в какой любого из нас можно назвать патриотам. Это слово, я уверена, означает не то же самое, что когда-то. - Как вы доставляете собранные сведения на базу? В штаб? Туда куда вы должны ее донести? То есть вы собираете какую-либо информацию. - Вы, по-видимому, не понимаете, - ответила Элейна. - Некоторые из нас - возможно, многие из нас - никогда не вернутся, с информацией или без нее. Мы знаем, когда беремся за эту работу, что можем быть списаны в расход. - Звучит так, словно вам и особого дела нет. - О, дело нам до этого есть, еще бы. По крайней мере, мне есть. Но работа это важная. Разве не видите, как она важна? Попасть в исследователи почетно. Некаждый может уйти. Существуют требования, с которыми сталкивается каждый из нас, прежде, чем будет принят. - Словно вам начерта не нужно возвращаться домой. - Не так, - возразила Элейна. - 50 - - Это придает чувство собственной ценности, достаточно сильное, чтобы поддержать вас где угодно, в какую бы ситуацию вы не угодили. Не нужно быть дома, чтобы быть собой. Достаточно простоиметь свое "я". Не полагаясь на какое-то особое окружение или связи. Вы понимаете? - Пожалуй, я чуточку улавливаю. - Если мы сможем разобрать карту тоннелей, если мы сиожем установить связь между разными тоннелями, тогда ими можно будет пользоваться осмысленно. А не просто уходить в них вслетую, как нам приходится уходить сейчас. - Но Плотоядец же ими пользовался. И Шекспир тоже. Вы говорите, что необходимо выбрать место назначения, даже если неизвестно, каким оно будет. - Тоннелями можно пользоваться и не выбирая места назначения. Можно, за исключением тоннеля на этой планете, просто войти в тоннель и отправиться туда, куда он перенесет. При таких условиях тоннелиив самом деле неупорядочены. Мы предпологаем, что если цель не избирается, вступает в действие рассчитанная случайность - некая разновидность предустановленной случайности. При таком использовании, в тоннель не смогут войти трое подряд - а может быть, и сто подряд, - так, чтобы попасть в одно место. Мы полдагаем, что это было предумышленное средство, предназначенное, чтобы пресечь использование тоннелей теми, у кого нет полномочий. - А строители тоннелей? Элейна покачала головой. - Никто не знает. Кто они были, или откуда пришли, или как сконструированы тоннели. Ни намека на принципы, лежащие в их основе. Некоторые считают, что строители все еще живут где-то в галактике и что часть тоннелей может еще ими использоваться. То, что мы здесь имеем, может быть лишь заброшенным участком системы тоннелей, частью старинной транспортной системы, оказавшейся теперь без надобности. Словно заброшенная дорога, которой больше не пользуются, потому что она ведет в места, куда никто теперь не хочет ходить, места, весь смысл идти в которые давно потерян. - И нет никаких указаний на то, что за создания были эти строители? - Их немного, - ответила она. - Мы знаем, что у них должны были быть какие-то руки. Руки, по крайней мере с тремя пальцами, или с какого-то рода манипулятивными органами, эквивалентными по крайней мере трем пальцам. Это им было необходимо, чтобы работать с панелями. - Больше ничего? - То исе, - сказала Элейна. - Я находила изображения. Рисунки, резбу, гравюры. В старых домах, на стенах, глиняных изделиях. Изображаются много разных форм жизни, но по крайней мере одна определенная форма жизни всегда присутствует. - Обождите минутку, - сказал Хортон. Он встал с кучи дров и прошел в домик Шекспира, вернулся с бутылкой, найденной им предыдущим днем. Он протянул бутылку Элейне. - Вроде этого? - спросил он. Та медленно поверте