дарю. Он включил свет, откинул одеяло и сел. Некоторое время он сидел, уставившись на свои бледные тощие ноги и с грустным удивлением размышлял о том, что вот уже шестой десяток пошел, но он не помнит ни одного дня, когда бы ему дали выспаться. Все время кто-нибудь будит. Когда он был поручиком, его будил после попойки скотина денщик, когда он был председателем черного трибунала, его будил дурак секретарь с неподписанными приговорами. Когда он был школяром, его будила мать, чтобы он шел на занятия, и это было самое мерзкое время, самые скверные пробуждения. И всегда ему говорили: Надо! Надо, ваше благородие... Надо, господин председатель... Надо, сыночек... А сейчас это "надо" говорит он себе сам... Он встал, накинул халат, плеснул в лицо горсть одеколона, вставил зубы, посмотрел, массируя щеки, в зеркало, скривился неприязненно и прошел в кабинет. Теплое молоко уже стояло на столе, а под крахмальной салфеткой -- блюдце с солоноватым печеньем. Это надо было выпить и съесть как лекарство, но сначала он подошел к сейфу, отвалил дверцу, достал зеленую папку и положил ее на стол рядом с завтраком. Хрустя печеньем и прихлебывая молоко, он тщательно осматривал папку, пока не убедился, что со вчерашнего дня ее никто не раскрывал. Как много переменилось, -- подумал он. Всего три месяца прошло, а как все переменилось!.. Он машинально взглянул на желтый телфон и несколько секунд не мог отвести от него глаз. Телефон молчал -- яркий, изящный, как веселая игрушка... Страшный, как тикающая адская машина, которую невозможно разрядить... Прокурор судорожно, двумя руками, вцепился в зеленую папку, зажмурился. Он ощутил, что страх нарастает, и поспешил одернуть себя. Нет, так дело не пойдет, сейчас нужно соблюдать абсолютное спокойствие и рассуждать совершенно бесстрастно... "Выбора у меня все равно нет. Значит, риск... Ну что же: риск, так риск. Риск всегда был и будет, нужно только свести его к минимуму. Да, массаракш, к минимуму!.. Вы, кажется, не уверны в этом, Умник? Ах, вы сомневаетесь? Вы всегда сомневаетесь, Умник, у вас есть такое качество, вы -- молодец... Ну что же, попытаемся развеять ваши сомнения. Слыхали вы про такого человека -- его зовут Максим Каммерер? Неужели слыхали? Это вам только кажется. Вы никогда раньше не слыхали про такого человека. Вы услышите о нем в первый раз. Очень прошу, выслушайте и составьте о нем самое объективное, самое непредубежденное суждение. Мне очень важно знать ваше объективное мнение, Умник, от него, знаете ли, зависит теперь целость моей шкуры. Моей бледной, с синими прожилками, такой дорогой мне шкуры..." Он прожевал последнее печенье и залпом допил молоко. Потом вслух сказал: "приступим". Он раскрыл папку. "Пршлое этого человека туманно. И это, конечно, неважное начало для знакомства. Но мы с вами знаем не только, как из прошлого выводить настоящее, но и как из настоящего вывести прошлое. И если нам так уж понадобится прошлое нашего Мака, мы всегда сумеем его вывести. Это называется экстраполяцией... Наш Мак начинает свое настоящее с того, что бежит с каторги. Вдруг. Неожиданно. Как раз в тот момент, когда мы со Странником тянем к нему руки. Вот панический рапорт генерал-коменданта, классический вопль идиота, который нашкодил и не чает уйти от наказания: он ни в чем не виноват, он сделал все по инструции, он не знал, что объект добровольно поступил в саперы-смертники, а объект поступил и подорвался на минном поле. Не знал... Вот и мы со Странником не знали. А надо было знать! Объект -- человек неожиданный, вы должны были ожидать чеголибо подобного, господин Умник... Да, тогда это поразило меня, но теперь-то мы знаем: кто-то рассказал Маку про башни, он решил, что в стране Творцов ему делать нечего и удрал на юг, симулировав гибель... -- прокурор опустил голову на руку, устало потер лоб. -- Да, тогда все это и началось... Это был первый промах в серии моих промахов: я поверил в то, что он погиб. А как я мог не поверить? Какой нормальный человек побежит на юг? Любой бы поверил, а вот Странник не поверил". Прокурор взял очередной рапорт. "О, этот Странник. Умница Странник, гений Странник... Вот как мне надо было действовать -- как он! А я был уверен, что Мак погиб: юг есть юг. А он наводнил все заречье своими агентами. Жирный Фанк -- ах, не добрался я до него в свое время, не прибрал к рукам! -- Этот жирный облезлый боров похудел, мотаясь по стране, вынюхивая и высматривая, а его Кура подох от лихорадки на шестой трассе, а его Тапа-петушок был захвачен горцами, а потом пятьдесят пятый -- не знаю уж, кто он такой, -- попался пиратам аж на побережье, но успел сообщить, что Мак там появлялся. Сдался патрулям и отправлен обратно в свою колонну... Вот как поступают люди с головой: они ничему не верят и никого не жалеют. Вот как я должен был поступить тогда. Бросить все дела и заниматься только Маком, ведь я уже тогда знал, какая это страшная сила -- Мак, а я вместо того сцепился с Дергунчиком и проиграл, а потом связался с этой идиотской войной и опять проиграл... Я и сейчас бы проиграл, но мне наконец повезло: я узнал, что Мак объявился в столице, в логове Странника, и я узнал об этом раньше, чем Странник. Да, Странник, да, хрящеухий, теперь проиграл ты. Надо же было тебе уехать именно сейчас! И ты знаешь, Странник, меня даже не огорчает то обстоятельство, что опять осталось неизвестным, куда и зачем ты уехал. Уехал, и ладно. Ты, конечно, во всем положился на своего Фанка, а твой Фанк привез тебе Мака, но вот ведь беда -- свалился твой Фанк после своих военных приключений, лежит без памяти в дворцовом госпитале, -- важная фигура -- таких только в дворцовый госпиталь! -- И теперь я не промахнусь, теперь он будет там лежать, сколько мне понадобится. Тебя нет, Фанка нет, а наш Мак есть, и это получилось очень удачно..." Прокурор ощутил радость и, заметив это, сейчас же погасил ее. "Опять эмоции, массаракш... Спокойнее, Умник. Ты знакомишься с новым человеком по имени Мак, ты должен быть очень объективен. Тем более, что этот новый Мак так не похож на старого, теперь он совсем взрослый, теперь он знает, что такое финансы и детская преступность. Поумнел, посуровел наш Мак... Вот он пробился в штаб подполья (рекомендатели: Мемо Грамену и Аллу Зеф), как гром среди ясного неба обрушился там на них с предложением раскрыть всему подполью истинное назначение башен; штаб взвыл, но ведь убедил их Мак! Запугал их там, запутал; приняли они эту идею, поручили Маку разработку... В обстановке он разобрался быстро и верно. И они там это поняли -- поняли, с кем имеют дело. Или просто почувствовали... Вот последнее донесение: фракция просветителей привлекла его к обсуждению проблемы перевоспитания, и он с радостью согласился. Сразу предложил кучу идей. Идейки не бог весть какие, но не в этом дело, перевоспитание -- вообще идиотизм, важно то, что он больше не террорист, никого не хочет убивать, ничего не хочет взрывать; важно то, что он занялся своей карьерой, активно зарабатывает себе авторитет в штабе, произносит речи, критикует, лезет наверх; важно то, что он имеет идеи и жаждет их осуществить, а это именно то, что вам нужно, господин умник..." Прокурор откинулся на спинку кресла. "И вот еще то, что нужно. Донесение об образе жизни. Много работает -- и в лаборатории и дома, -- тоскует по-прежнему по той девушке, по Раде Гаал, занимается спортом, почти ни с кем не дружит, не курит, почти не пьет, в еде очень умерен. С другой стороны обнаруживает явную склонность к роскоши в быту и знает себе цену: полагающийся по штату автомобиль принял как должное, выразив неудовольствие его малой мощностью и уродливостью; недоволен также квартирой -- считает ее слишком тесной и лишенной элементарных удобств; жилище свое украсил оригинальными картинами и антикварными произведениями искусства, истратив на них почти весь аванс... И так далее. Хороший материал. Очень хороший... А кстати, сколько у него сейчас денег, чем он располагает? Та-ак, руководитель темы в лаборатории химического синтеза... Недурно его устроили. И еще больше, наверное, наобещали. Хотел бы я знать, как ему объяснили, зачем он понадобился Страннику. Это знает Фанк, жирная свинья, но он не скажет, скорее подохнет... Ах, если бы как-нибудь вытянуть из него все, что он знает! С каким наслаждением я бы его потом прикончил... Сколько он мне крови попортил, скотина эдакая... И Раду эту он у меня украл, а как бы она мне сейчас пригодилась, Рада... Какое это оружие, когда имеешь дело с чистым, честным, мужественным Маком!.. Впрочем, сейчас это, может быть, не так уж плохо... Не я держу под замком твою возлюбленную, Мак, это все Странник, его интриги, этого шантажиста..." Прокурор вздрогнул: желтый телефон тихонько звякнул. Только звякнул, и больше ничего. Тихонько, даже мелодично. Ожил на долю секунды и снова замер, словно бы напомнил о себе... Прокурор, не отрывая от него глаз, провел дрожащими пальцами по лбу. Нет, ошибка, конечно, ошибка... Мало ли что -- телефон аппарат сложный, искра там какая-нибудь проскочила... Он вытер пальцы о халат. И сейчас же телефон грянул. Как выстрел в упор, как нож по горлу... Прокурор взял наушник. Он не хотел брать наушник, он даже не знал, что берет наушник, он даже вообразил, будто не берет наушник, а быстро, на ципочках, бежит в спальню, одевается, выкатывает машину из гаража и на предельной скорости гонит... Куда? -- Государственный прокурор, -- сказал он хрипло и прокашлялся. -- Умник? Это Канцлер говорит. Вот оно... Вот оно... Сейчас: "Ждем тебя через часок..." -- Я узнал, -- сказал он бессильно. -- Здравствуй, Канцлер. -- Сводку читал? -- Нет. "Ах не читал? Ну приезжай, мы тебе сами почитаем..." -- Все, -- сказал Канцлер. -- Прогадили войну. Прокурор глотнул. Надо было что-то сказать, лучше всего -- пошутить. Тонко пошутить... "Боже, помоги мне тонко пошутить!.." -- Молчишь? А что я тебе говорил? Не лезь в эту кашу, штатских держись, а не военных. Эх ты, Умник... -- Ты -- Канцлер, -- выдавил из себя прокурор. -- Все мы дети твои. Дети ведь вечно не слушаются родителей... Канцлер хихикнул. -- Дети... -- сказал он. -- А где это сказано: "Если чадо твое ослушается тебя..." Как там дальше, не помнишь, Умник? Боже мой, боже мой! "Сотри его с лица земли". Он так и сказал тогда: "Сотри его с лица земли", и Странник взял со стола тяжелый черный пистолет, неторопливо поднял и выстрелил два раза, и чадо обхватило руками пробитую лысину и повалилось на ковер... -- Память отшибло? -- сказал Канцлер. -- Эх ты, Умник... Что собираешься делать, Умник? -- Я ошибся, -- прохрипел прокурор. -- Ошибка... Это все из-за Дергунчика... -- Ошибся... Ну ладно, подумай, Умник. Поразмысли. Я тебе еще позвоню. И все. И нет его. И неизвестно, куда звонить ему -- плакать, умолять... "Глупо, глупо. Никому не помогало... Ладно... Подожди... Да подожди ты, трус!". Он сразмаху ударил ладонью о край стола -- чтобы в кровь, чтобы больно, чтобы перестать дрожать... Это немного помогло, но он еще наклонился, открыл другой рукой нижний ящик стола, достал фляжку, зубами вытащил пробку и сделал несколько глотков. Его ударило в жар. "Вот так... Спокойно... Мы еще посмотрим... Это гонка: кто быстрее. Умника так просто не возьмешь, с ним вы еще повозитесь. Умника так сразу не вызовешь. Если бы могли вызвать, то уже вызвали бы... Это ничего, что он позвонил. Он всегда так. Время есть. Два, три, четыре дня... Время есть! -- Прикрикнул он на себя. -- Не психуй!.." Он поднялся и торопливо пошел кругами по кабинету. "У меня есть на вас управа. У меня есть Мак. У меня есть человек, который не боится излучения. Для которого не существует преград. Который желает переменить прядок вещей. Который вас ненавидит. Человек чистый и, следовательно, открытый всем соблазнам. Человек, который поверит мне. Человек, который захочет встретиться со мной... Он уже сейчас хочет встретиться со мной: мои агенты уже много раз говорили ему, что государственный прокурор добр, справедлив, большой знаток законов, настоящий страж законности, что Творцы его недолюбливают и терпят только потому, что не доверяют друг другу... Мои агенты уже показывали ему меня тайком, в благоприятных обстоятельствах, и мое лицо ему понравилось... И -- самое главное! -- ему под стражайшим секретом намекнули, что я знаю, где находится Центр. Он прекрасно владеет лицом, но мне сказали, что в этот момент он выдал себя... Вот какой человек у меня есть -- человек, который очень хочет завладеть Центром и может это сделать, единственный из всех... То есть, этого человека у меня пока нет, но сети расставлены, наживка проглочена, и сегодня я его подсеку. Или я пропал... Пропал... Пропал... Он круто повернулся и с ужасом взглянул на желтый телефон. Он больше не мог сдержать воображение. Он видел эту тесную комнату, обтянутую фиолетовым бархатом, душную, прокисшую, без окон, голый, обшарпанный стол и пять золоченых кресел... "А мы, все остальные стояли; я, Странник с глазами жаждущего убийцы, и этот лысый палач... Растяпа, болтун: знал ведь, где Центр, столько людей загубил, чтобы узнать, где Центр, и -- трепло, пьяница, хвастун! -- разве можно о таких вещах кому-нибудь говорить? Тем более родичам... Особенно таким родичам... А еще начальник департамента общественного здоровья, глаза и уши Огненосных Творцов, броня и секира нации... Канцлер сказал, жмурясь: "Сотри его с лица земли", Странник выстрелил в упор два раза, и Барон проворчал с неудовольствием: "Опять всю обивку забрызгали..." И они опять стали спорить, почему в комнате воняет, а я стоял на ватных ногах и думал: "Знают или не знают?", и Странник стоял, оскалясь как голодный хищник, и глядел на меня, словно догадывался... Ни черта он не догадался... Теперь-то я понимаю, почему он всегда так хлопотал, чтобы никто не проник в тайну Центра. Он всегда знал, где находится Центр, и только искал случай захватить Центр самому... Опоздал, Странник, опоздал... И ты, Канцлер, опоздаешь. И ты, Барон. А о тебе, Дергунчик, и речи нет..." Он отдернул портьеру и приложил лоб к холодному стеклу. Он почти задушил свой страх и, чтобы затоптать его окончательно, до последней искорки, он представил себе, как Мак с боем врывается в аппаратную Центра... Но и это мог бы сделать и Волдырь с личной охраной, с этой бандой своих родных и двоюродных братьев, племянников, побратимов, выкормышей, с этими жуткими подонками, которые никогда ничего не слыхали о законе, которые всегда знали один закон: стреляй первым... Нужно было быть Странником, чтобы поднять руку на Волдыря. В тот же вечер они напали на него прямо у ворот его особняка, изрешетили машину, убили шофера, убили секретаршу и загадочным образом полегли сами, все до единого, все двадцать четыре человека с двумя пулеметами... Да, Волдырь тоже мог ворваться в аппаратную, но он бы там и завяз, дальше бы не прошел, потому что дальше -- барьер депрессионного излучения, а теперь, может быть, и два лучевых барьера; хватило бы и одного, никто не пройдет там: выродок схватится за голову от боли, а простой лояльный гражданин падет на колени и примется тихо плакать от смертной тоски... Только Мак там пройдет и запустит свои умелые руки в генераторы, и прежде всего переключит Центр, всю систему башен на депрессионное поле. Затем, уже совершенно беспрепятственно, он поднимется в радиостудию и поставит там пленку с заранее подготовленной речью на многоцикловую передачу... Вся страна от хонтийской границы до Заречья -- в депрессии, миллионы дураков валяются, обливаясь слезами, не желая пошевелить пальцем, а репродукторы уже ревут во всю глотку, что Огненосные Творцы -- преступники, их зовут так-то и так-то, они живут там-то и там-то, убейте их, спасайте страну, это говорю вам я, Мак Сим, живой бог на земле (или там... законный наследник императорского престола, или великий диктатор, что ему больше понравится). К оружию, мой легион! К оружию, моя армия! К оружию, мои подданные!.. А сам в это время спускается в аппаратную и переключает генераторы на поле повышенного внимания, и вот уже вся страна слушает, развесив уши, стараясь не пропустить ни одного слова, заучивая наизусть, повторяя про себя. А громкоговорители ревут, башни работают, так длится еще час, а потом он переключает излучатели на восторг, всего полчаса восторга -- и конец передачам... И когда я прихожу в себя -- массаракш, полтора часа адской боли, но надо, массаракш, выдержать! -- Канцлера уже нет, никого из них нет, есть Мак, великий бог Мак, и его верный советник, бывший государственный прокурор, а ныне -- глава правительства великого Мака... А, бог с ним, с правительством, я буду просто жив, и мне ничего не будет угрожать, а там мы посмотрим... Мак не из тех, кто бросает полезных друзей, а я буду очень полезным другом. О, каким полезным другом я ему буду!.." Он оборвал себя, вернулся к столу, покосился на желтый телефон, усмехнулся, снял наушник зеленого телефона и вызвал заместителя начальника департамента специальных исследований. -- Головастик? Это Умник, доброе утро. Как ты себя чувствуешь? Как желудок?.. Ну, прекрасно... Странника еще нет? Ага. Ну ладно... Мне позвонили от Барона и приказали немножко вас проинспектировать... Нет-нет, я думаю, это чистая формальность, я ведь все равно у вас ни черта не понимаю, но ты приготовь там какой-нибудь рапорт... Проект заключения инспекции и все такое. И позаботься, чтобы все были на местах, не как в прошлый раз... Ум-гу... Часов в одиннадцать, наверное... Ты сделай так, чтобы в двенадцать я мог уже уехать со всеми документами... Ну, до встречи. Пойдем страдать... А ты тоже страдаешь? Или вы уже, может быть, давно придумали защиту, только от начальства скрываете? Ну-ну, я шучу... Пока. Он отложил наушник и взглянул на часы. Было без четверти десять. Он громко застонал и потащился в ванную. Опять этот кошмар... Полчаса кошмара. От которого нет защиты... От которого нет спасения... От которого жить не хочется... Как всетаки обидно: Странника придется пощадить. Ванна уже была полна горячей воды. Прокурор сбросил халат, стянул ночную рубашку и сунул под язык болеутолитель. И так всю жизнь. Одна двадцать четвертая всей жизни -- ад. Больше четырех процентов. И это -- не считая вызовов во дворец... Ну, вызовы скоро кончатся, а эти четыре процента останутся до конца. "Впрочем, это мы еще посмотрим. Когда все установится, я возьмусь за Странника сам..." Он залез в ванну, устроился поудобнее, расслабился и принялся придумывать, как он возьмется за Странника. Но не успел ничего придумать. Знакомая боль ударила в темя, прокатилась по позвоночнику, запустила коготь в каждую клетку, в каждый нерв и принялась драть -- методично, люто, в такт бешеным толчкам сердца... Когда все кончилось, он еще немного полежал в томном изнеможении -- адские муки тоже имели свои достоинства: полчаса кошмара дарили ему несколько минут райского блаженства, -- затем вылез, растерся перед зеркалом, приоткрыл дверь, принял от камердинера свежее белье, оделся, вернулся в кабинет, выпил еще один стакан теплого молока, на этот раз смешанного с целебной водой, съел вязкой кашицы с древесным медом, посидел немного просто так, окончательно приходя в себя, а потом позвонил дневному референту и велел подавать автомобиль. К департаменту специальных исследований вела правительственная трасса, пустая в это время дня, обсаженная кудрявыми деревьями, похожими на исскуственные. Шофер гнал без остановок и светофоров, время от времени включая гулкую басовитую сирену. К высоким железным воротам департамента подъехали без трех минут одиннадцать. Легионер в парадном мундире подошел, нагнулся, вглядываясь, узнал и отдал честь. Тотчас же ворота распахнулись, открылся густой сад, белые и желтые корпуса жилых домов, а за ними -- гигантский стеклянный параллелепипид института. Медленно проехали по автомобильной дорожке с грозными предупреждениями насчет скорости, миновали детскую площадку, приземистое здание бассейна, пестрое веселое здание клуба-ресторана -- и все это в зелени, в облаках зелени, в тучах зелени, и прекрасный чистейший воздух, и -- массаракш! -- какой-то запах стоит удивительный, нигде такого не бывает, ни в каком поле, ни в каком лесу... "Ох уж этот Странник, все это его затеи, чертовы деньги ухлопаны на это, но зато как его здесь любят. Вот как надо жить, вот как надо устраиваться. Ухлопаны чертовы деньги, султан был страшно недоволен... Риск? Да, риск, конечно, был, рискнул Странник, но зато теперь его департамент -- это его департамент: здесь его не предадут, не подсидят... Пятьсот человек у него здесь, в основном молодежь; газет они не читают, радио не слушают -- времени, видите ли нет, важные научные исследования... Так что излучение здесь бьет мимо цели, вернее, совсем в другую цель. Да, Странник, на твоем месте я бы еще долго тянул с защитными шлемами. Может быть, ты и тянешь? Наверняка тянешь... Но, черт возьми, как тебя ухватить? Вот если бы нашелся второй Странник... Да, второй такой головищи нет во всем мире. И он это знает. И он очень внимательно следит за каждым белее или менее талантливым человеком. Приберет к рукам с юных лет, обласкает, отделяет от родителей -- а родители-то до смерти, дураки, рады! -- И вот, глядишь, еще один солдатик становится в твой строй. Ох как это здорово, что Странника сейчас нет, какая это удача!" Машина остановилась, референт распахнул дверцу. Прокурор вылез, поднялся по ступенькам в застекленный вестибюль. Головастик со своими референтами уже ждал его. Прокурор с надлежащей скукой на лице вяло пожал Головастику руку, посмотрел на референтов и позволил сопроводить себя в лифт. В кабину вошли по регламенту: господин государственный прокурор, за ним господин заместитель начальника департамента, следом референт государспвенного прокурора и старший из референтов господина заместителя начальника. Прочих оставили в вестибюле. В кабинет Головастика вошли опять по регламенту: господин прокурор, за ним Головастик; референтов оставили за дверью в приемной. Прокурор сейчас же утомленно погрузился в кресло, а Головастик немедленно засуетился, забил пальцами по кнопкам на краю стола и, когда в кабинет сбежалась целая орава секретарей, велел подать чай. Первые несколько минут прокурор для развлечения разглядывал Головастика. У Головастика был на редкость виноватый вид. Он избегал смотреть в глаза, то и дело приглаживал волосы, судорожно потирал руки, неестественно покашливал и совершал множество бессмысленных суетливых движений. У него всегда был такой вид. Внешность и поведение были его основным капиталом. Он вызывал непрерывные подозрения в нечистой совести и навлекал на себя непрерывные тщательнейшие проверки. Депертамент общественного здоровья изучил его жизнь по часам. И поскольку жизнь его была безукоризненна, и каждая новая проверка подтверждала этот неожиданный факт, продвижение Головастика по служебной лестнице происходило с редкостной быстротой. Прокурор все это прекрасно знал: он лично три раза доскональнейшим образом проверял Головастика, и тем не менее сейчас, разглядывая Головастика, он вдруг поймал себя на мысли, что Головастик, ей-богу, знает, пройдоха, где находится Странник, и ужасно боится, что это из него сейчас вытянут. И прокурор не сдержался: -- Привет от Странника, -- сказал он небрежно, постукивая пальцами по подлокотнику. Головастик быстро посмотрел на прокурора и тут же отвел глаза. -- М-м... Да... -- сказал он, покусывая губу. -- Кхе... Сейчас вот... Гм... Чай принесут... -- Он просил тебя позвонить, -- сказал прокурор еще небрежнее. -- Что?.. А-а... Ладно... Чай у меня сегодня будет исключительный. Новая секретарша прямо-таки знаток в чаях... То есть... Кхе... А куда ему позвонить? -- Не понимаю, -- сказал прокурор. -- Нет я к тому... Кхе... Что, гм... Чтобы позвонить, надо кхе... Знать телефон... Он же никогда телефона не оставляет... -- Головастик вдруг мучительно покраснел, захлопал руками по столу, нашел карандаш. -- Куда он велел позвонить? Прокурор отступился. -- Это я пошутил, -- сказал он. -- А?.. Что?.. -- На лице Головастика, мгновенно сменяя друг друга, промелькнуло множество подозрительнейших выражений. -- А! Пошутил? -- Он загоготал фальшивым смехом. -- Это ты ловко меня! А я уж думал... Га-га-га!.. А вот и чаек! Прокурор принял из холеных рук холеной секретарши стакан с чаем и сказал: -- Ладно, пошутили и хватит. Времени мало. Где твоя бумага? Головастик, совершив массу ненужных движений, извлек из стола папку с проектом инспекционного акта и протянул ее прокурору. Судя по тому, как он при этом сокращался и ежился, проект был набит фальшивой информацией, имел целью ввести инспектора в заблуждение и вообще был составлен с подрывными намерениями. -- Н-нуте-с... -- Проговорил прокурор, причмокивая кусочком сахара. -- Что тут у тебя?.. "Акт проверочного исследования"... Н-ну... Лаборатория интерференции... Лаборатория спектральных исследований... Лаборатория интегрального излучения... Ничего не понимаю, черт ногу сломит! Как ты во всем этом разбираешься? -- А я... Гм... Я, знаешь, тоже не разбираюсь, я ведь по специальности... Гм... Администратор... Мое дело... Это... Общее руководство... Головастик прятал глаза, покусывал губу, с размаху ерошил волосы, и уже было совершенно ясно, что никакой он не администратор, а хонтийский шпион с высшим специальным образованием. Ну и фигура!.. Прокурор снова обратился к акту. Он сделал глубокомысленное замечание о перерасходе средств, допущенном группой усиления мощности; спросил, кто такой Зон Баруту, не родственник ли он Мору Баруту, знаменитому писателю-пропагандисту; отпустил упрек по поводу безлинзового рефрактометра, который стоил сумасшедших денег, а до сих пор не запущен, и подвел итог по работам сектора изучения и совершенствования излучения, сказавши, что существенных сдвигов ему не видится ("и слава богу", -- мысленно добавил он) и что это его мнение должно быть обязательно занесено в беловой вариант акта. Часть акта, касающуюся работ сектора защиты от излучения, он просмотрел еще более небрежно. -- Топчитесь на месте, -- объявил он. -- По физической защите вообще ничего не добились, по физиологической -- и того меньше... Физиологическая защита -- это вообще не то, что нам нужно: чего это ради я дам себя кромсать, еще идиотом сделаете... А вот химики -- молодцы, еще минуту выиграли. В прошлом году минуту, да в позапрошлом полторы... Что же это получается? Значит, теперь я могу принять пилюлю и вместо тридцати минут буду мучиться двадцать две... Что ж, неплохо. Почти тридцать процентов... Запиши-ка мое мнение: усилить темп работы по физической защите, поощрить работников отдела химической защиты. Все. -- он перебросил папку Головастику. -- Прикажи это отпечатать начисто... И мое мнение. А сейчас, проформы ради, проводи-ка меня... Ну, скажем... Э... У физиков я прошлый раз был... Проводи-ка ты меня к химикам, посмотрю, как там у них дела... Головастик вскочил и снова ударил по кнопкам, а прокурор поднялся с видом крайнего утомления. В сопровождении Головастика и дневного референта он неторопливо пошел по лабораториям отдела химической защиты, вежливо улыбаясь людям с одним шевроном на рукаве халата, похлопывая иногда по плечу бесшевронных, приостанавливаясь около двухшевронных, чтобы пожать руку, понимающе покивать головой и осведомиться, нет ли претензий. Претензий не было. Все вроде бы работали, или делали вид, что работают, -- у них не поймешь. Мигали какие-то лампочки на каких-то приборах, варились какиие-то жидкости в каких-то сосудах, пахло какой-то дрянью, кое-где мучали животных. Было у них здесь чисто, светло, просторно; люди казались сытыми и спокойными, энтузиазма не проявляли, с инспектором держались вполне корректно, но без всякой теплоты и уж, во всяком случае, без приличествующего подобострастия. И во многих комнатах -- будь то кабинет или лаборатория -- висел портрет Странника: над рабочим столом, рядом с таблицами и графиками, в простенке между окнами, над дверью; иногда портрет лежал под стеклом на столе. Это были фотографии, рисунки карандашом или углем; один портрет был даже написан масляными красками. Здесь можно было увидеть Странника, играющего в мяч; Странника, читающего лекцию; Странника, грызущего яблоко; Странника сурового, задумчивого, усталого, разъяренного и даже Странника, хохочущего во всю глотку. Эти сукины дети даже рисовали на него шаржи и вешали их на самых видных местах... Прокурор представил себе, как он входит в кабинет младшего советника юстиции Фильтика и обнаруживает там карикатуру на себя. Массаракш, это было невобразимо, невозможно! Он улыбался, похлопывал, жал руки, а сам все время думал, что вот второй раз он уже здесь с прошлого года и все вроде бы по-старому, но раньше он как-то не обращал на это внимания... А нынче вот обратил. Почему только теперь?.. А, вот почему! Что такое был для меня Странник год или два назад? Формально -- один из нас, фактически -- кабинетная фигура, не имеющая ни влияния на политику, ни своего места в политике, ни своих целей в политике. Однако с тех пор он успел многое. Общегосударственного масштаба операция по изъятию иностранных шпионов -- это его акция. Прокурор сам вел их дела и был потрясен, узнав, что имеет дело не с липовыми шпионами-выродками, а с настоящими матерыми разведчиками, заброшенными Островной Империей для сбора научной и экономичесой информации. Странник выудил их всех, всех до единого, и с тех пор стал неизменным шефом особой контрразведки. Далее: именно Странник раскрыл заговор Лысого Волдыря, фигуры жуткой, сидевшей очень прочно, сильно и опасно копавшей под шефство Странника над контрразведкой. И сам же его шлепнул, никому не доверил. Он всегда выступал открыто, никогда не маскировался и действовал только в одиночку -- никаких коалиций, никаких уний, никаких временных союзов. Так он свалил одного за другим трех начальников военного департамента -- те даже пикнуть не успевали, а их уже вызывали наверх, -- пока не добился, чтобы поставили Дергунчика, панически боявшегося войны... Это он год назад зарубил проект "золото", представленный наверх имперским союзом промышленников и финансистов... Тогда казалось, что Странник вот-вот слетит, потому что проект вызвал восторг у самого Канцлера, но Странник ему как-то доказал, что все выгоды проекта -- сугубо временные, а через десять лет начнется повальная эпидемия сумасшествия и полная разруха... Он все время как-то ухитрялся им доказывать; никто никогда ничего не мог им доказать, только Странник мог. И, в общем-то, понятно почему. Он никогда ничего не боялся. Да, он долго сидел в свом кабинете, но в конце концов понял свою истинную цену. Понял, что он нужен всем нам, кто бы мы ни были и как бы ни дрались между собой. Потому что только он может создать защиту, только он может избавить нас от мучений... А сопляки в белых халатах рисуют на него карикатурочки... Референт распахнул перед прокурором очередную дверь, и прокурор увидел своего Мака. Мак в белом халате с шевроном на рукаве сидел на подоконнике и смотрел наружу. Если бы какойнибудь советник юстиции позволил себе в служебное время торчать на подоконнике и считать галок, его можно было бы со спокойной совестью пустить по этапу, как явного бездельника и даже саботажника. В данном же случае, массаракш, даже сказать ничего нельзя. Ты его за шиворот, а он тебе: "Позвольте! Я ставлю мысленный эксперимент. Отойдите и не мешайте!" Великий Мак считал галок. Он мельком взглянул на вошедших, вернулся было к свому занятию, но тут же снова оглянулся и всмотрелся более пристально. "Узнал, -- подумал прокурор. -- Узнал, умница моя..." Он вежливо улыбнулся Маку, похлопал по плечу молоденького лаборанта, крутившего арифмометр, и, остановившись посредине комнаты, огляделся. -- Ну-с... -- произнес он в пространство между Маком и Головастиком. -- А здесь у нас что делается? -- Господин Сим, -- сказал Головастик, краснея, подмигивая и потирая руки, -- объясните господину инспектору, чем вы... Кхе... Гм... -- А ведь я вас знаю, -- сказал великий Мак, как-то неожиданно возникая в двух шагах от прокурора. -- простите, если я не ошибаюсь, вы -- государственный прокурор. Да, иметь дело с Маком нелегко -- весь тщательно продуманный план полетел к черту сразу же: Мак и не подумал ничего скрывать, он ничего не боялся, ему было любопытно, он смотрел на прокурора с высоты своего огромного роста, как на некое экзотическое животное... Надо было перестраиваться на ходу. -- Да, -- с холодным удивлением произнес прокурор, переставая улыбаться. -- Насколько мне известно, я действительно государственный прокурор, хотя мне непонятно... -- он нахмурился и вгляделся в лицо Мака. -- Ба! -- воскликнул прокурор. -- Ну конечно же... Мак Сим, он же Максим Каммерер! Однако, позвольте, вы же погибли. Массаракш, как вы сюда попали? -- Длинная история, -- ответил Мак, махнув рукой. -- Между прочим, я тоже удивлен, увидев вас здесь. Никогда не предполагал, что наши занятия интересуют департамент юстиции... -- Ваши занятия интересуют самых неожиданных людей, -- сказал прокурор. Он взял Мака под руку, отвел его к дальнему окну и доверительным шепотом осведомился: -- когда же вы нам подарите пилюли? Настоящие пилюли, на все тридцать минут... -- А вы разве тоже?.. -- спросил Мак. -- Впрочем, да, естественно... Прокурор с горестным видом покачал головой и с тяжелым вздохом закрыл глаза. -- Наше благословение и наше проклятие, - проговорил он. -- Счастье нашего государства и горе его правителей... Массаракш, я ужасно рад, что вы живы, Мак! Должен вам сказать, что дело, по которому вы проходили, было одним из немногих в моей карьере, оставивших у меня чувство досадной неудовлетворенности... Нет-нет, не пытайтесь отрицать: по букве закона вы были виновны, с этой стороны все в порядке... Вы напали на башню, кажется, убили легионера, за это, знаете ли, по головке не гладят. Но вот по существу... Признаюсь, рука у меня дрогнула, когда я подписывал ваш приговор. Как будто я приговаривал ребенка, не обижайтесь. В конце концов, это была скорее наша затея, нежели ваша, и вся ответственность... -- Я не обижаюсь, -- сказал Мак. -- И вы недалеки от истины: выходка с этой башней была ребяческая... Слава богу, что нас тогда не расстреляли. -- Это было все, что я мог сделать, -- сказал прокурор. -- Помнится, я был очень огорчен, узнав о вашей гибели... -- Он засмеялся и дружески стиснул локоть Мака. -- Чертовски рад, что все кончилось так благополучно. Чертовски рад сделать знакомство... -- он поглядел на часы. -- Слушайте, Мак, а почему вы здесь? Нет-нет, я не собираюсь вас арестовывать, это не мое дело, пусть теперь вами занимается военная комендатура. Но вот что вы делаете в этом институте? Разве вы химик? Да еще... -- Он показал пальцем на шеврон. -- Я -- все понемножку, -- сказал Мак. -- Немного химик, немного физик... -- Немного подпольщик, -- сказал прокурор, благодушно смеясь. -- Очень немного, -- решительно сказал Мак. -- Немного фокусник... -- сказал прокурор. Мак внимательно посмотрел на него. -- Немного фантазер, -- продолжал прокурор, -- немного авантюрист... -- Это уже не специальности, -- возразил Мак. -- Это, если угодно, просто свойства всякого порядочного ученого. -- И порядочного политика, -- сказал прокурор. -- Редкостное сочетание слов, -- заметил Мак. Прокурор вопросительно посмотрел на него, потом сообразил и снова засмеялся. -- Да, -- сказал он. -- Политическая деятельность имеет свою специфику. Никогда не опускайтесь до политики, Мак, оставайтесь со своей химией... -- он посмотрел на часы и с досадой сказал: -- Ах, проклятье, совершенно нет времени, а я так хотел бы с вами поболтать... Я смотрел ваше досье, вы -- любопытнейшая личность... Но вы, вероятно, тоже сильно заняты... -- Да, -- сказал умница Мак, -- хотя, конечно, не так, как государственный прокурор. -- Так, -- сказал прокурор с комическим упреком. -- А ваше начальство уверяет, что вы работаете днем и ночью... Я, например, не могу сказать этого о себе. У государственного прокурора случаются свободные вечера... Вы удивитесь, но у меня есть к вам масса вопросов, Мак. Признаться, я хотел побеседовать с вами еще тогда, после процесса. Но -- дела, бесконечные дела... -- Я к вашим услугам, -- сказал Мак. -- Тем более, что у меня тоже есть к вам вопросы. "Ну-ну! -- Мысленно одернул его прокурор. - Не надо так откровенно, мы же здесь не одни". Вслух он сказал спокойно: -- Прекрасно! Все, что в моих силах... А теперь, прошу меня простить, бегу... Он пожал огромную ладонь своего Мака, уже пойманного Мака, окончательно попавшегося на удочку Мака. "Он прекрасно мне подыгрывал, он несомненно хочет встретиться, и я сейчас его подсеку..." Прокурор остановился в дверях, щелкнул пальцами и сказал, повернувшись: -- Позвольте, Мак, а что вы делаете сегодня вечером? Я только что сообразил, что у меня сегодня свободный вечер... -- Сегодня? -- сказал Мак. -- Ну что же... Правда, сегодня у меня... -- Приходите вдвоем! -- Воскликнул прокурор. -- Еще лучше, я познакомлю вас с женой, получится прекрасный вечер... Восемь часов вас устроит? Я пришлю за вами машину. Договорились? -- Договорились. "Договорились!" -- Ликуя, думал прокурор, обходя последние лаборатории отдела, улыбаясь, похлопывая, пожимая. "Договорились!" -- Думал он, подписывая акт в кабинете у Головастика. "Договорились, массаракш, договорились!" -- Кричал он про себя торжествующе по дороге домой... Он отдал распоряжение шоферу. Он приказал референту сообщить в департамент, что господин прокурор занят, никого не принимать, отключить телефон и вообще убираться с глаз долой, но так, впрочем, чтобы все время оставаться под рукой. Он вызвал жену, поцеловал ее в шею, вскользь припомнив, что не виделись они уже дней десять, и попросил ее распорядиться насчет ужина, хорошего, легкого, вкусного ужина на четверых, быть за столом паинькой и приготовиться встретить очень интересного человека. И побольше вин, самых лучших и разных. Потом он заперся в кабинете, опять выложил на стол дело в зеленой папке и принялся просматривать заново, с самого начала. Его побеспокоили только один раз: курьер из военного департамента принес последнюю фронтовую сводку. Фронт развалился. Кто-то надоумил хонтийцев обратить внимание на желтые машины, и вчера они расстреляли и уничтожили атомными снарядами до девяносто пяти процентов танков-излучателей. О судьбе прорвавшейся армии сведений больше не поступало... Это был конец. Это был конец войне. Это был конец генералу Шекагу и генералу Оду. Это был конец Очкарику, Чайнику, Туче и другим, помельче. Очень возможно, что это был конец