етыре метра. Затем Женя увидел другое чудовище. Оно змеиными движениями скользило рядом с первым, оставляя за собой полосу взбаламученной воды. Один раз оно едва увернулось от колоннообразной ноги диплодока, и на мгновение Женя увидел громадную бледную зубастую пасть. "Что-то будет!" - подумал он. Это было гораздо интереснее вспышки сверхновой. Диплодок, видимо, не подозревал о своем зубастом спутнике либо просто не обращал на него внимания. А тот, ловко лавируя вокруг его ног, подобрался поближе к голове, рывком высунулся из воды, моментально скусил голову и нырнул в сторону. Женя закрыл рот, стукнув зубами. Картина была необычайно яркая и четкая. На секунду диплодок остановился, высоко вздернул обезглавленную шею и... пошел дальше, все так же размеренно погружая кровоточащий обрубок в мутную воду. И только через несколько шагов у него подогнулись передние ноги. А задние продолжали ступать, и громадный хвост беспечно подергивался из стороны в сторону. Шея в последний раз взмыла в небо и бессильно плюхнулась в воду. Передняя часть туловища стала заваливаться набок, а задняя все продолжала двигаться вперед. Но вот подломились и задние ноги, и тотчас из мутной вспененной воды вынырнули и кинулись десятки оскаленных зубастых пастей... - Ф-фу! - сказал Женя, вытирая пот. - Страшное зрелище... - Типичная сцена охоты хищных динозавров на крупного диплодока, - деловито пояснила заведующая. - Они беспрерывно жрали друг друга. Почти вся информация, которую мы получаем из тех эпох, - это непрерывное пожирание. Но как вам понравилось качество изображения, товарищ Славин? - Качество отличное, - сказал Женя. - Только почему-то все время мигает... Над кронами акаций с грохотом пронеслась пузатая шестимоторная машина. Заведующая выбежала из павильона. - Аппаратура! - крикнула она. - Пойдемте товарищ Славин, это привезли аппаратуру! - Позвольте! - завопил Женя. - А еще? Вы обещали показать мне еще! - Не стоит, право, не стоит, - убедительно сказала заведующая. Она поспешно складывала стул. - Не знаю, что это взбрело Полю в голову. Семь тысяч пятьсот двенадцать - это резня в Константинополе... Пятнадцатый век... Качество изображения превосходное, но... Настолько неприятное зрелище... Право, не стоит, товарищ Славин... Лучше пойдемте посмотрим, как Поль будет ловить уродцев. Громадный шестивинтовой вертолет сел недалеко от того места, где Женя оставил свой птерокар, и разгрузка оборудования была в разгаре. Из распахнутых трюмов выкатывали платформы на высоких колесах, груженные желтыми матовыми ящиками. Ящики свозились к подножию одной из акаций, где в развилке между двумя мощными корнями неутомимый Рудак руководил сборкой. Его зычный голос разносился далеко по вечерней саванне. Заведующая фильмотекой извинилась и убежала куда-то. Женя принялся описывать неуверенные круги вокруг Рудака. Его одолевала любознательность. Платформы на высоких колесах подкатывали, разгружались и уезжали, "слуги КРИ" - парни и девушки - устанавливали и свинчивали желтые ящики, и под акацией вскоре обозначились контуры громоздкой угловатой установки. Рудак ворочался где-то в ее недрах, гудел, свистел и раскатисто покрикивал. Было шумно и весело. - Стронг и Джой, займитесь интравизором! - Трам-тара-рам-тарам-пам-пам! Дайте замыкающую, кто там! - Фидеры!! Куда запропастились фидеры? - О-ла-ла! Еще правее! Вот так... - Фрост, на разгрузку! Женю беззлобно толкали под бока и просили убраться в сторонку. Громадный вертолет разгрузился наконец, взревел, подняв ветер и клочья травы, и ушел из-под акации на посадочную площадку. Из-под установки выполз на четвереньках Рудак, встал, отряхнул ладони и сказал: - Ну, можно начинать. Давайте все по местам. Он вскочил на платформу, где был установлен небольшой пульт управления. Платформа крякнула. - Молись, Великий КРИ! - заорал Рудак. - Станислав еще не вернулся! - крикнул кто-то. - Вот беда! - сказал Рудак и слез с платформы. - А профессор Ломба знает? - робко спросила худенькая, остриженная под мальчика девица. - Профессор узнает, - внушительно сказал Рудак. - Где же Станислав? На полянке перед акацией вспучилась и треснула земля. Женя подскочил на целый метр. Ему показалось, что из травы высунулась бледная зубастая пасть динозавра. - Наконец-то! - сказал Рудак. - Я уже беспокоиться начал: кислород-то у него кончился минуту назад... Из-под земли медленно и неуклюже вытягивалось металлическое кольчатое тело в полметра толщиной, похожее на громадного дождевого червя. Он все ползло и ползло, и неизвестно было, сколько колец его еще прячется под землей, когда передняя его часть быстро завертелась, отвинчиваясь, и свалилась в траву. Из черного отверстия высунулась багровая, с широко разинутым ртом мокрая физиономия. - Ого-го! - заревел Рудак. - С легким паром, Станислав! Физиономия свесилась через край, сплюнула и сиплым голосом объявила: - У него там целый арсенал. Целые армады ползучих тарелок. Вытащите-ка меня отсюда... Кольчатый червь все лез и лез из земли, и красное заходящее солнце играло на его металлических боках. - Начнем, - объявил Рудак и снова взобрался на платформу. Он разгладил налево и направо бороду, скорчил зверскую рожу девицам, столпившимся внизу, и жестом пианиста положил руки на пульт. Пульт вспыхнул индикаторными лампочками. И сейчас же все затихло на поляне. Женя, взводя киноаппарат, с беспокойством отметил, что несколько человек торопливо вскарабкались на акацию и расселись на ветвях, а девушки теснее придвинулись к платформе. На всякий случай он тоже подошел поближе к платформе. - Стронг и Джой, приготовились! - громовым голосом сказал Рудак. - Приготовились! - откликнулись два голоса. - Пою на главной частоте. Подпевайте в крыльях. И побольше шуму. Женя ожидал, что все сейчас запоют и забарабанят, но стало еще тише. Прошла минута. - Повысить напряжение, - негромко приказал Рудак. Прошла еще минута. Солнце зашло, на небе высыпали крупные звезды. Где-то лениво прокричал эму. Девушка, стоящая рядом с Женей, судорожно вздохнула. Вдруг наверху, на ветке акации, зашевелились, и чей-то дрожащий от возбуждения голос крикнул: - Да вот же они! Вон там, на поляне! Вы не туда смотрите! Жене не было видно, куда надо смотреть, и он не знал, кто должны быть "они" и чего от них можно было ждать. Он поднял киноаппарат, попятился еще немного, тесня к платформе девушек и вдруг он увидел. Сначала он подумал, что ему показалось. Что это просто плывут пятна в утомленных глазах. Черная под звездами саванна шевелилась. Неясные серые тени возникли на ней, молчаливые и зловещие, зашелестела трава, что-то скрипнуло, послышался дробный перестук, звяканье, потрескивание. И в одно мгновение тишина наполнилась густыми невнятными шорохами. - Свет! - рявкнул Рудак. - Идут зольдатики. С акации откликнулись радостным воем. Посыпались сухие листья и сучья. В тот же миг над поляной вспыхнул ослепительный свет. Через саванну шла армия Великого КРИ. Она шла сдаваться. Такого парада механического уродства Женя не видел еще никогда в жизни. Очевидно, слуги Великого КРИ тоже видели такое впервые. Гомерический хохот потряс акацию. Конструкторы, испытанные бойцы за механическое совершенство, неистовствовали. Они гроздьями валились с ветвей и катались по поляне. - Нет, ты посмотри! Ты только посмотри! - Семнадцатый век! Кулиса Ватта! - Где Робинзон? Робинзон, это ты считал, что КРИ умнее тебя? - Ура Робинзону! Качать Робинзона! - Ребята, да подоприте же кто-нибудь эти колеса! Они не доедут до нас! - Мальчики! Мальчики! Посмотрите! Паровая машина! - Тележка Кювье! - Автора! Автора! Ужасные страшилища двигались на поляну. Кособокие трехколесные велосипеды на паровом ходу. Гремящие жестью тарелкоподобные аппараты, от которых летели искры и смердило горелым. Знакомые уже септоподы, неистово лягающиеся знаменитой задней ногой. Паукообразные механизмы на длиннейших проволочных ногах, которыми они то и дело спутывались. Позади, уныло вихляясь, приближались шесты на колесиках с поникшими зеркалами на концах. Все это тащилось, хромало, толкалось, стучало, ломалось на ходу и исходило паром и искрами. Женя самозабвенно водил киноаппаратом. - Я больше не слуга! - орал кто-то с акации. - И я тоже! - А что задних ног-то! Передние ряды механических чудовищ, достигнув поляны, остановились. Задние карабкались на них и тоже замирали в куче, перепутавшись, растопырив уродливые сочленения. Поверх упали с деревянным стуком, ломаясь пополам, шесты на колесиках. Одно колесо, звеня пружинками, докатилось до платформы, покрутилось и улеглось у Жениных ног. Тогда Женя оглянулся на Рудака. Рудак стоял на платформе, уперев руки в бока. Борода его шевелилась. - Ну вот, ребята, - сказал он, - отдаю это вам на поток и разграбление. Теперь мы, наверное, узнаем, как и почему они тикают. Победители набросились на павшую армию. - Неужели Великий КРИ построил все это, чтобы изучать поведение Буриданова барана? - с ужасом спросил Женя. - Отчего нет? - сказал Рудак. - Очень даже может быть. Даже наверное. - Он подмигнул с необыкновенной хитростью: - Вообще-то, конечно, ясно, что здесь что-то не в порядке. Мимо два здоровенных конструктора проволокли за заднюю ногу небольшого металлического жука. Как раз напротив платформы нога оторвалась, и конструкторы повалились в траву. - Уродцы, - пробурчал Рудак. - Я же говорил, что она слабо держится, - сказал Женя. Резкий старческий голос врезался в веселый шум: - Что здесь происходит? Мгновенно наступила тишина. - Ай-яй-яй, - шепотом сказал Рудак и слез с платформы. Жене показалось, что Рудак как-то сразу усох. К платформе, прихрамывая, приближался старый седой негр в белом халате. Женя узнал его - это был профессор Ломба. - Где здесь мой Поль? - зловеще ласковым голосом спрашивал он. - Дети, кто мне скажет, где мой заместитель? Рудак молчал. Ломба шел прямо на него. Рудак попятился, наткнулся спиной на платформу и остановился. - Так что же здесь происходит, Поль, сыночек? - спросил Ломба, подходя вплотную. Рудак печально ответил: - Мы перехватили управление у КРИ... и согнали всех уродцев в одну кучу... - Ах, уродцев? - вкрадчиво сказал Ломба. - Важная проблема! Откуда берется седьмая нога? Важная проблема, дети мои! Очень важная проблема! Неожиданно он схватил Рудака за бороду и потащил его на середину поляны сквозь расступившуюся толпу. - Посмотрите на него, дети! - вскричал он торжествующе. - Мы изумляемся! Мы ломаем голову! Мы впадаем в отчаяние! Мы воображаем, что КРИ перехитрил нас! С каждым "мы" он дергал Рудака за бороду, словно звонил в колокол. Голова Рудака покорно раскачивалась. - А что случилось, учитель? - робко спросила какая-то девушка. По ее лицу было видно, что ей очень жалко Рудака. - Что случилось, деточка? - Ломба наконец отпустил Рудака. - Старый Ломба едет в Центр. Отрывает от работы лучших специалистов. И что он узнает? О стыд! Что он узнает, ты, рыжий паршивец? - Он снова схватил Рудака за бороду, и Женя торопливо застрекотал аппаратом. - Над старым Ломбой смеются! Старый Ломба стал посмешищем всех кибернетистов! О старом Ломбе уже рассказывают анекдоты! - Он отпустил бороду и постучал костлявым кулаком в широченную грудь Рудака. - Ну-ка ты, осадная башня! Сколько ног у обыкновенного австралийского мериноса? Или, может быть, ты забыл? Женя вдруг заметил, что несколько молодых людей при этих словах принялись пятиться с явным намерением затереться в толпу. - Программистов не выпускать, - не поворачивая головы, приказал Ломба. В толпе зашумели, и молодые люди были выпихнуты на середину круга. - Что делают эти интеллектуальные пираты? - вопросил Ломба, круто поворачиваясь к ним. - Они показывают в программе семь ног у барана... Толпа зашумела. - Они лишают барана мозжечка... В толпе начался хохот, как показалось Жене - одобрительный. - Бедный, славный, добросовестный КРИ! - Ломба воздел руки к небесам. - Он громоздит нелепость на нелепость! Мог ли он предположить, что его рыжебородый хулиганствующий хозяин даст ему задачу о пятиугольном треугольнике? Рудак уныло пробубнил: - Больше не буду. Честное слово, не буду. Толпа с хохотом лупила программистов в гулкие спины. Женя ночевал у Рудака. Рудак постелил ему в кабинете, тщательно расчесал бороду и ушел обратно к акациям. В раскрытое окно заглядывала громадная оранжевая луна, расчерченная серыми квадратами Д-космодромов. Женя смотрел на нее и весело хихикал, с наслаждением перебирая в памяти события дня. Он очень любил такие дни, которые не пропадали даром, потому что удавалось познакомиться с новыми хорошими, веселыми или просто славными людьми. С такими, как вдумчивый Парнкала, или великолепный Рудак, или Ломба-громовержец... "Об этом я обязательно напишу, - подумал он. - Обязательно. Как веселые, умные молодые ребята на свой страх и риск вложили заведомо бессмысленную программу в необычайно сложную и умелую машину, чтобы посмотреть, как эта машина будет себя вести. И как она себя вела, тщетно тужась создать непротиворечивую модель барана с семью ногами и без мозжечка. И как шла через черную теплую саванну армия этих уродливых моделей, шла сдаваться рыжебородому интеллектуальному пирату. И как интеллектуального пирата таскали за бороду - наверное, не в первый и не в последний раз... Потому что его очень интересуют задачи о пятиугольных треугольниках и о квадратных шарах... которые ранят достоинство честной добросовестной машины... Это может получиться хорошо - рассказ об интеллектуальном хулиганстве... Женя заснул и проснулся на рассвете. В столовой тихонько гремели посудой и рассуждали вполголоса: - ...Теперь все пойдет как по маслу. Папаша Ломба успокоился и заинтересовался. - Еще бы, такой материалище по теории машинных ошибок! - Ребята, а КРИ оказался все же довольно примитивен. Я ожидал от него большей выдумки. Кто-то вдруг захохотал и сказал: - Семиногий баран без малейших признаком органов равновесия! Бедный КРИ! - Тише, корреспондента разбудишь! После длинной паузы, когда Женя уже начал дремать, кто-то вдруг сказал с сожалением: - А жалко, что все уже позади. Как было интересно! О семиногий баран! До чего грустно, что больше нет твоей загадки! 4. ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ В МИРЕ ДУХОВ Лаборант Кочин на цыпочках приблизился к двери и заглянул в спальню. Ридер спал. Это был довольно пожилой ридер, и лицо у него было очень несчастное. Он лежал на боку, подложив ладони под щеку. Когда Кочин приоткрыл дверь, ридер зачмокал и явственно сказал: - Я еще не выспался. Я хочу спать. Кочин подошел к постели и потрогал его за плечо: - Пора, товарищ Питерс. Вставайте, пожалуйста... Питерс открыл мутные глаза. - Еще полчасика! - жалобно сказал он. Кочин сокрушенно покачал головой: - Нельзя, товарищ Питерс. Если вы переспите... - Да, - сказал ридер со вздохом, - я отупею. - Он сел и потянулся. - Ты знаешь, какой мне сейчас снился сон, Джордж? Мне снилось, что я у себя на ферме, на Юконе. Будто вернулся с Венеры мой сын и я показываю ему бобровый заповедник. Ты знаешь, какие у меня бобры, Джордж? Они совсем как люди. Ридер вылез из постели и принялся делать гимнастику. Кочин знал, что сын Питерса два года назад погиб на Венере, что Питерс очень скучает по своей жене, что он не доверяет своим молодым помощникам на ферме и очень беспокоится о бобрах, что ему очень тоскливо и нудно здесь и не нравится то, чем он здесь занимается... - Ничего! - сказал Питерс, энергично вращая волосатым торсом. - Не надо меня жалеть, Джорджи-бой! Я ведь понимаю: раз нужно, значит, нужно, и никуда не денешься... Кочин мучительно покраснел. Кажется, он никогда не научится держать себя в присутствии ридера. Все время получаются какие-то неловкости... - Ты добрый мальчик, Джорджи, - ласково сказал Питерс. - Обычно люди не любят, когда читают их мысли. Поэтому мы, ридеры, предпочитаем уединение, а уж когда появляемся на людях, стараемся побольше болтать - ведь наше молчание очень часто принимают за некий производственный процесс. Здесь у вас один молодой петушок в моем присутствии все время твердит про себя какие-то математические формулы. И что же? Я не понимаю ни одной формулы, но зато ясно чувствую, что он до смерти боится, как бы я не угадал его нежности в отношении одной молодой особы... Питерс взял полотенце и отправился в ванную. Кочин поспешно стер со лба холодную испарину. "Слава богу, что я ни в кого не влюблен! - фальшиво подумал он. - Катенька могла бы обидеться. Превосходнейшие люди эти ридеры! Интересно, слышит он что-нибудь через дверь ванной? Мы, конечно, здорово досаждаем ему своими опытами, но и он не остается в долгу... Молодой петушок - это, конечно, Петька Быстров. А интересно, к кому это у него нежность?" - Этого я вам не скажу, - заявил Питерс, появляясь в дверях ванной. Он натягивал свитер. - Ладно, Джорджи, я готов. Куда сегодня? Опять в камеру пыток? - Опять, - сказал Кочин. - Как всегда. Может быть, позавтракаете? У вас еще четверть часа. - Нет, - сказал Питерс. - От еды я тоже тупею. Дайте мне только глюкозы. Он засучил рукав. Кочин достал из кармана плоскую коробку с ампулами активированной глюкозы, взял одну ампулу и прижал ее присоском к вздувшейся вене на руке Питерса. Когда глюкоза всосалась, Питерс щелчком сбил пустую ампулу и опустил рукав. - Ну, пошли страдать, - сказал он со вздохом. Институт Физики Пространства был построен лет двадцать назад на острове Котлин в Финском заливе. Старый Кронштадт был снесен окончательно, остались только серые замшелые стены древних фортов и золотой памятник участникам Великой Революции в парке научного городка. К западу от Котлина был создан искусственный архипелаг, на котором располагались ракетодромы, аэродромы, энергоприемники и энергостанции института. Крайние к западу острова архипелага были заняты так называемыми "громкими" лабораториями - время от времени там бухали взрывы и занимались пожары. Теоретические работы и "тихие" эксперименты велись в длинных плоских зданиях собственно института на Котлине. Институт работал на переднем крае науки. Диапазон работ был необычайно широк. Проблемы тяготения. Деритринитация. Вопросы новой физической аксиоматики. Теория дискретного пространства. И многие, многие более специальные, более узкие проблемы. Нередко институт брался за разработку проблем, казавшихся и в конечном счете оказывавшихся безнадежно сложными и недоступными. Экспериментальный подход к этим проблемам требовал зачастую чудовищных расходов энергии. Руководство института то и дело беспокоило Мировой Совет однообразными просьбами дать часовую, двухчасовую, а иногда и суточную энергию Планеты. В ясную погоду ленинградцы могли видеть над горизонтом блестящие шары гигантских энергоприемников, установленных на крайних островах "Котлинского архипелага". Какой-то остряк (из Комитета ресурсов) назвал эти энергоприемники "бочками Данаид", имея в виду, что энергия Планеты проваливается туда, как в бездонные бочки, без видимого результата; и в Совете многие довольно ядовито прохаживались относительно деятельности института, но энергию давали безотказно, потому что считали, что человечество богато и может себе позволить расходы на проблемы послезавтрашнего дня. Даже в разгар работ на Большой Шахте, прорывавшейся к центру Планеты. Четыре года назад группа сотрудников института произвела опыт, имеющий целью замерить распределение энергии при сигма-деритринитации. На окраине Солнечной системы, далеко за орбитой Трансплутона, два спаренных автоматических космолета были разогнаны до релятивистских скоростей и приведены в столкновение при относительной скорости 295 тысяч километров в секунду. Взрыв был ужасен; масса обоих звездолетов почти целиком перешла в излучение, звездолеты исчезли в ослепительной вспышке, оставив после себя реденькое облачко металлического пара. Закончив измерения, сотрудники обнаружили дефект энергии: относительно очень малая, но вполне ощутимая доля энергии "исчезла". С качественной стороны в результате опыта не было ничего странного. Согласно теории сигма-деритринитации, определенная доля энергии и должна была исчезнуть в данной точке пространства, с тем, чтобы выделиться в том или ином виде в каких-то, может быть, весьма удаленных от места эксперимента областях. В этом, собственно, и состояла сущность сигма-Д-принципа, и нечто подобное произошло в свое время с известным "Таймыром". Но с количественной стороны дефект энергии превзошел расчетную величину. Часть энергии "исчезла" неизвестно куда. Для объяснения возникшего противоречия с законами сохранения были привлечены два соображения. Одним из них была гипотеза о том, что энергия выделилась в неизвестной пока форме, например, в виде неизвестного науке поля, для улавливания и учета которого еще не существовало приборов. Другим - послужила Теория Взаимопроникающих Пространств. Теория взаимопроникающих пространств была разработана задолго до описанного эксперимента. Эта теория представляла мир в виде, может быть, бесконечной совокупности взаимопроникающих пространств с весьма различными физическими свойствами. Именно это различие в свойствах позволяло пространствам физически сосуществовать, не взаимодействуя друг с другом сколько-нибудь заметным образом. Вообще говоря, это была абстрактная теория, она так и не привела к конкретным формулам, которые можно было бы проверить на опыте. Однако из теории следовало, что различные формы материи обладают неодинаковой способностью проникать из одного пространства в соседствующее. Доказывалось также, что проникновение происходит тем легче, чем больше концентрация энергии. Концентрация энергии электромагнитного поля в опыте с космолетами была громадна. Это позволяло предположить, что "утечка" энергии объясняется переходом энергии из нашего пространства в какое-то соседнее пространство. Данных было мало, но идея была настолько заманчива, что в институте у нее сразу же нашлись сторонники. За экспериментальную разработку теории взаимопроникающих пространств взялись сотрудники отдела физики дискретного пространства. Они сразу же отказались от громоздких, опасных и не слишком точных опытов, связанных с поглощениями и выделениями огромных энергий. К тому же при таких опытах оставался открытым вопрос о неизвестных полях. Исследования пространственной проницаемости планировалось вести над самыми разнообразными полями: гравитационным, электромагнитным, ядерным. Но основным козырем и главной надеждой являлась блестящая идея одного из сотрудников, подметившего замечательное сходство между психодинамическим полем человеческого мозга и гипотетическим "полем связи", общее математическое описание которого было найдено теорией взаимопроникающих пространств еще в те времена, когда исследователи психодинамики не имели математического аппарата. Гипотетическое "поле связи" было полем, обладавшим, согласно теории, максимальной способностью проникать из заданного пространства в соседствующее. Достаточно чутких искусственных приемников психодинамического поля (а значит, и "поля связи") не существовало, и в бой были брошены ридеры. На Планете было десять миллиардов человек и всего сто двадцать два зарегистрированных ридера. Ридеры "читали" мысли. Загадка этой необычайной способности была еще, по-видимому, очень далека от разрешения. Ясно было только, что ридеры удивительно чутки к психодинамическому излучению человеческого мозга и что эта чуткость прирожденная. Некоторые ридеры были очень сильны: они воспринимали и расшифровывали мысль человека, удаленного на тысячи тысяч километров. Другие воспринимали психодинамические сигналы лишь в пределах нескольких шагов. Парапсихологи спорили, являются ли ридеры первой ласточкой, возвещающей о появлении на эволюционной лестнице нового человека, или это просто атавизм, остаток таинственного шестого чувства, помогавшего некогда нашим предкам ориентироваться в дремучих первобытных лесах. Наиболее мощные ридеры работали на станциях дальней связи, дублируя обычную радиосвязь с далекими экспедициями. Многие ридеры работали врачами. А многие занимались в областях, никак не связанных с "чтением мыслей". Как бы то ни было, работники института физики пространства надеялись, что ридеры сумеют хотя бы просто "подслушать" "поле связи". Это было бы замечательным подтверждением теории взаимопроникающих пространств. По приглашению института на Котлин съехались лучшие ридеры Планеты. Замысел опыта был прост. Если "поле связи" между соседствующими пространствами существует, то оно, по теории, должно быть очень похоже на психодинамическое поле человеческого мозга и должно, следовательно, восприниматься ридерами. Если ридера изолировать в специальной камере, защищенной от внешнего мира (в том числе от человеческих мыслей) толстым слоем мезовещества, то в этой камере останется только гравитационное поле Земли, безразличное к психодинамическому полю и гипотетическому "полю связи", приходящему из соседствующих пространств. Конечно, такая постановка опыта была далека от идеальной. Решающим мог быть только положительный результат. Отрицательный результат не говорил ни о чем - он не опровергал и не подтверждал теории. Но пока это была единственная возможность. Ридеров активизировали нейтринным излучением, увеличивающим чувствительность мозга, помещали в камеры и оставляли "слушать". Питерс и Кочин неторопливо шли по главной улице научного городка. Утро было туманное, немного сырое, солнце еще не взошло, но впереди, далеко-далеко, на огромной высоте отсвечивали розовым решетчатые башни энергоприемников. Питерс шагал, заложив руки за спину, и мурлыкал себе под нос песенку про то, как "Джонни каминг даун ту Хайлоу, пуар олд мэн". Кочин с независимым видом шел рядом и старался ни о чем не думать. У одного из коттеджей Питерс вдруг перестал петь и остановился. - Надо подождать, - сказал он. - Зачем? - осведомился Кочин. - Сиверсон просит меня подождать. - Питерс кивнул в сторону коттеджа. - Он уже надевает пальто. "Раз-два-три, пионеры мы, - сказал про себя Кочин. - Два ридера - это ровно в два раза... пятью пять одиннадцать или что-то в этом роде". - Разве Сиверсон один? У него нет провожатого? - Пятью пять будет двадцать пять, - ворчливо сказал Питерс. - И я не знаю, почему вы не дали Сиверсону провожатого. В дверях коттеджа появился Сиверсон, застегивая пальто под подбородком. - Не бранитесь, молодой человек, - строго сказал он Кочину. - В ваши годы мы были вежливее... - Ну-ну, Сиверсон, старина, - сказал Питерс. - Ты сам знаешь, что ты этого не думаешь... Спасибо, я спал хорошо. И ты знаешь, мне снились бобры. И будто прилетел с Венеры мой Гарри... Сиверсон спустился на тротуар и взял Питерса под руку. - Пошли, - сказал он. - Бобры... Я сам чувствую себя бобром эти последние дни. Тебе, по крайней мере, снятся сны, а вот мне... Я тебе рассказывал, что у меня родилась внучка, Питерс?.. Рассказывал... Так я не могу увидеть ее даже во сне, потому что еще ни разу не видел наяву... И мне стыдно, Питерс. На старости лет заниматься такой ерундой!.. Конечно, ерунда, не противоречь мне... Кочин плелся позади пары маститых ридеров и повторял про себя: "Интеграл от нуля до бесконечности "е" в степени минус икс квадрат, корень из "пи" пополам... Окружностью называется геометрическое место точек, равноудаленных..." Старый Сиверсон бубнил: - Я врач, в своем поселке я знаю всех до седьмого колена вверх и вниз, и меня все знают... Всю жизнь я слушаю мысли людей... Всю жизнь каждый день я приходил к кому-нибудь на помощь, потому что я слышал их мысли... Сейчас мне стыдно и душно, стыдно и душно сидеть в полном одиночестве в этих дурацких казематах и слушать - что? - шепот призраков! Шепот выдуманных духов, порожденных чьим-то бредовым воображением! Не противоречь мне, Питерс, я вдвое старше тебя! Неписанный кодекс ридеров запрещал им разговор мыслями в присутствии неридера. Кочин был неридер, и он присутствовал. Он повторял про себя: "Математическое ожидание суммы случайных величин равно сумме их математических ожиданий... Сказать бы пару словечек этому... Значит, сумме их математических ожиданий... математических ожиданий..." - Нас оторвали от привычной работы... - продолжал брюзжать Сиверсон. - Нас загнали в этот серый туман... Не спорь, Питерс, именно загнали! Меня загнали! Я не мог отказаться, когда меня просили, но ничто не мешает мне рассматривать эту просьбу как насилие над личностью... Не спорь, Питерс, я старше тебя! Никогда в жизни мне не приходилось жалеть, что я ридер... Ах, ты жалел? Ну, это твое дело. Разумеется, бобрам не нужен ридер... А людям, больным и страждущим людям, нужен... - Погоди, старина, - сказал Питерс. - Как видишь, ридеры нужны и здоровым... Здоровым, но страждущим... - Это кто здесь здоровые? - вскричал Сиверсон. - Эти физики-алхимики? А как ты думаешь, почему я до сих пор не уехал отсюда? Не могу же я, черт возьми, их огорчать! Нет, молодой человек, - он внезапно остановился и повернулся к Кочину, - таких, как я, немного! Таких старых и опытных ридеров! И можете не бормотать свою абракадабру, я прекрасно слышу, куда вы меня посылаете! Питерс, не защищай молокососа, я знаю, что говорю! Я старше всех вас, помноженных друг на друга! "Шестьдесят два умножить на двадцать один, - упорно думал Кочин, красный и мокрый от злости. - Это будет... Это будет... Шестью два... Врешь, старикашка, не может тебе быть столько лет... И вообще... "По небу полуночи ангел летел..." Кто сочинил? Лермонтов..." Над городком разнесся хрипловатый голос репродуктора: "Внимание, товарищи! Передаем предупреждение местной микропогодной станции. С девяти часов тридцати минут до десяти часов пяти минут над восточной оконечностью острова Котлин будет пролит дождь средней обильности. Западная граница зоны дождя - окраина парка". - Ты предусмотрителен, Сиверсон, - сказал Питерс, - ты надел пальто. - Я не предусмотрителен, - проворчал Сиверсон. - Просто я взял решение синоптиков еще в шесть утра, когда они его обсуждали... "Вот это да!" - с восхищением подумал Кочин. - Ты очень сильный ридер, - с большим уважением сказал Питерс. - Чепуха! - резко ответил Сиверсон. - Двадцать три километра. Ты бы тоже взял эту мысль, но ты спал. А меня мучает бессонница на этом туманном острове. Когда они вышли на окраину городка, их нагнал третий ридер. Это был молодой ридер, очень представительный на вид, с холеной уверенной физиономией. Он живописно драпировался в модную золотистую тогу. Сопровождал его Петя Быстров. Пока ридеры обменивались безмолвными приветствиями, Петя Быстров, воровато на них поглядев, провел ладонью по горлу и одними губами сказал: - Ох, и плохо же мне! Кочин развел руками. Сначала ридеры шли молча. Кочин и Быстров, понурившись, следовали за ними в нескольких шагах. Вдруг Сиверсон заорал надтреснутым фальцетом: - Извольте говорить словами, Мак-Конти! Извольте говорить словами в присутствии молодых людей - неридеров! - Сиверсон, старина! - укоризненно сказал Питерс. Мак-Конти шикарным жестом махнул полой тоги и надменно сказал: - Что ж, могу повторить и словами! Мне нечего скрывать. Я ничего не могу взять в этих дурацких камерах. Там нечего брать. Уверяю вас, там совершенно нечего брать. - Это вас не касается, молодой человек! - заклекотал Сиверсон. - Я старше вас и тем не менее сижу здесь и не жалуюсь и буду сидеть до тех пор, пока это нужно ученым! И раз ученые просят нас сидеть здесь, значит, у них есть для этого основания! ("Сиверсон, старина!" - сказал Питерс). Да-да, это, конечно, скучнее, нежели торчать на перекрестках, закутавшись в безобразную золотую хламиду, и подслушивать чужие мысли! А потом изумлять девиц! Не спорьте со мной, Мак-Конти, вы делаете это! Мак-Конти увял, и некоторое время все шли молча. Затем Питерс сказал: - К сожалению, Мак-Конти прав. То есть не в том, что он подслушивает чужие мысли, конечно... Я тоже ничего не могу взять в камере. И ты тоже, Сиверсон, старина. Боюсь, что эксперимент проваливается. Сиверсон что-то неразборчиво проворчал. - И все же, - сказал Мак-Конти, - этот эксперимент при всей его бессмысленности сыграл свою роль для нас, ридеров. Кажется, впервые все лучшие ридеры Планеты собрались вместе. Я думаю, нам следует воспользоваться случаем и обсудить целый ряд наших дел. Я активно работаю над проектом первого съезда ридеров. Нас немного, но мы сила, и нам давно пора объединиться в некоторую профессиональную единицу. Пора потребовать у людей особых прав для ридеров. Ваше мнение, Питерс? Питерс медленно сказал: - Во-первых, не "Питерс", а "товарищ Питерс". Во-вторых, вашу идею профессионального объединения... успокойся, Сиверсон... я считаю вредным бредом. Вы начитались скверных книжек о тайных организациях, Мак-Конти. Сиверсон, старина, успокойся, еще раз прошу тебя. В-третьих. Вы собираетесь требовать особых прав у людей? А вы кто? Марсианин? Кто вас вырастил и воспитал, Мак-Конти? Чей вы хлеб едите? И кто вам дал вот это? - Питерс двумя пальцами взял и приподнял полу роскошной тоги. - Какой срам, Мак-Конти! Воцарилось молчание, и так в молчании они дошли до здания института. У подъезда Сиверсон сказал: - Хорошо, что сначала вы обратились со своим предложением к нам, Мак-Конти. Люди помоложе попортили бы вам тогу. Я вас очень попрошу зайти ко мне сегодня вечером, часов в восемь. До свидания, ридер Мак-Конти. И поберегите вашу тогу. Хотя бы до вечера. Тяжелая плита титанистой стали, покрытая с двух сторон блестящим слоем мезовещества, медленно опустилась, и Питерс остался один. Он сел в кресло перед пустым столиком и приготовился скучать десять часов подряд. По условиям эксперимента не рекомендовалось ни читать, ни писать. Нужно было сидеть и "слушать" тишину. Тишина была полная. Мезозащита не пропускала извне ни одной мысли, и здесь, в этой камере, Питерс впервые в жизни испытал удивительно неприятное ощущение глухоты. Наверное, конструкторы камер и не предполагали, как благоприятна для эксперимента эта тишина. "Оглохший" ридер вольно или невольно напряженно вслушивался, стараясь уловить хотя бы тень сигнала. Кроме того, конструкторы не знали, каких мучений стоит ридерам, привыкшим к постоянному шуму человеческих мыслей, отсидеть десять часов в глухой камере. Питерс назвал камеру камерой пыток, и многие ридеры подхватили это название. "Я отсидел здесь уже сто десять часов, - думал Питерс. - Сегодня к концу дня будет сто двадцать. И ничего. Никаких следов пресловутого "поля связи", о котором так много думают наши бедные физики. Все-таки сто с лишним часов - это много. На что же они рассчитывают? Сотня ридеров, каждый просидел примерно по сто часов, - это десять тысяч часов. Десять тысяч часов без всякой пользы. Бедные, бедные физики! И бедные, бедные ридеры! И бедные, бедные мои бобры! Пит Белантайн сопляк, мальчишка, зоолог без году неделя... Чует мое сердце, что он запоздает с подкормкой. На декаду он наверняка опоздает. Надо сегодня же вечером дать еще одну радиограмму. Но ведь он упрям, как осел, он ничего не желает слышать об юконской специфике... И Винтер тоже сопляк, мямля! - Питерс рассвирепел. - И Юджин - зеленая самодовольная дура... Бобров надо любить! Любить нежно! Любить всем сердцем! Чтобы они сами выползали к тебе на берег и тыкались мордочками тебе в ладони! У них такие славные, потешные мордочки... А у этих... звероводов на уме одни проблемы... Звероведение! Как с одного бобра снимать две шкурки! Да еще заставить отрастить третью! Эх, Гарри нет у меня... Гарри, мой мальчик, как мне трудно без тебя, если бы ты знал! Как сейчас помню, пришел он ко мне... Когда же это было? В январе... нет, в феврале... в сто девятнадцатом. Он пришел и сказал, что уходит добровольцем на Венеру. Так и сказал: "Прости, па, наше место сейчас там". Потом он прилетал два раза - в сто двадцать первом и сто двадцать пятом. Старые бобры помнили его, и он помнил всех старых бобров до одного. Он мне все говорил, что приехал, потому что соскучился, но я-то знал, что он приезжал лечиться. Ах, Гарри, Гарри, мы могли бы сейчас забрать всех наших добрых бобров и поставить отличную ферму на Венере! Теперь это уже можно. Теперь туда перевозят много разных животных... А ты не дожил, мой мальчик". Питерс достал платок, промокнул глаза, встал и принялся ходить по камере. "Проклятая бессмысленная клетка!.. Долго они будут еще держать нас здесь?" Он подумал, что сейчас, вероятно, вся сотня ридеров мечется каждый в своей камере. Старый крикливый Сиверсон, который одновременно ухитряется быть и желчным и добрым. И самовлюбленный дурак Мак-Конти... Впрочем, Мак-Конти сидит, наверное, тихонько, как мышь, думает о предстоящей беседе с Сиверсоном. Откуда берутся такие, как Мак-Конти? Наверное, они встречаются только среди ридеров. И все потому, что ридеризм, как там не суди, есть уродство. По крайней мере пока. К счастью, такие, как Мак-Конти, редкость даже среди ридеров. А среди ридеров-профессионалов таких и вообще нет. Вот, например, Юра Русаков, ридер Дальней Связи. На станциях Дальней Связи много профессиональных ридеров, но, говорят, Юра Русаков самый сильный из них. Говорят, он вообще самый сильный в мире ридер. Он берет даже направление. Очень редко кто может брать направление. Он ридер с самого раннего детства и с самого раннего детства знает об этом. И все-таки он веселый, хороший мальчик. Его хорошо воспитали, не делали из него с детства гения и уникума. Самое страшное для ребенка - это любвеобильные родители. Но его-то воспитывала школа, и он очень славный парень. Говорят, он плакал, когда принимал последние сигналы "Искателя". На "Искателе" после катастрофы остался только один живой человек - мальчишка-стажер Вальтер Сароян. Очень, очень талантливый юноша по-видимому. И железной воли человек. Раненый, умирающий, он стал искать причину катастрофы... и нашел. Какие люди, ах, какие люди! Питерс насторожился. Ему показалось, что что-то постороннее, едва заметное неслышной тенью скользнуло в сознании. Нет. Это только эхо от стен. Интересно, как все-таки должно выглядеть э т о, если бы оно существовало? Джорджи-бой утверждает, что теоретически э т о должно восприниматься как шум. Но он не может, естественно, объяснить, что такое этот шум, а когда пытается, то немедленно скатывается в математику либо приводит неуверенные аналогии с испорченными радиоприемниками. Физики знают, что такое шум, теоретически, но не имеют о нем никакого чувственного представления, а ридеры, ничего не понимая в теории, может быть, слышат этот шум двадцать раз в день, но не подозревают об этом. "Как жалко, что нет ни одного физика-ридера! Вот, может быть, Юра Русаков станет первым. Он или кто-нибудь еще из молодежи станций Дальней Связи... Хорошо, что мы инстинктивно отличаем свои мысли от чужих и только случайно можем принять эхо за посторонний сигнал..." Питерс сел и вытянул ноги. Забавное все-таки дело придумали физики: ловить духов из чужого ми