ился на другом
конце города. Там я встретился с новой серией препятствий. Никто не
сомневался, что квитанция дает право на получение угля, что я заплатил за
это, и что я ждал, чтобы забрать его, но оказалось, что клерк заполнил
квитанцию не совсем правильно, и мне предложили прийти в следующий раз, в
понедельник. Перспектива потратить еще один день впустую, еще раз
предпринять дорогую поездку в пригород, и, особенно, провести выходные дни
при температуре ниже нуля, совершенно меня не привлекала, и я приложил все
свои усилия, чтобы достать уголь. Наконец, мне удалось пробиться через
239
Совесть: поиск истины
препятствия бюрократизма -- боюсь, главным образом потому, что как
иностранец не понимал всех сложностей русского контроля за углем.
И вот я радостно возвращался обратно в Ростов примерно с тонной угля,
лежавшей на телеге позади меня. Извозчик заверил меня частным образом, что
он положил килограмм на сто больше угля, чем мне причиталось, и попросил
моего разрешения взять немного себе. Я не возражал, и он отложил себе два
огромных куска. Как только мы отъехали от склада, он остановил телегу перед
частным угольным складом, отнес эти куски владельцу и возвратился с приятной
вестью, что получил за них 200 рублей. Я подумал, что он делает в маленьком
масштабе то же, что чиновники в России в большом.
Я спросил извозчика о том, что он думает о вещах в целом, и узнал, что
он был призван в Харькове на военную службу в армию большевиков, осенью был
взят Добровольческой армией в плен, и имел выбор либо служить в се рядах,
либо пойти работать в тылу. Он не был воином, и с радостью выбрал второе. Я
спросил его, что он думает о большевиках по сравнению с Добровольцами, и он
ответил, что для него главным было то, что большая часть заводов в
большевистской России не работала, тогда как в антибольшевистских районах
хотя бы в и какой-то степени, но наоборот. Кроме этого его ничего особенно
не интересовало. Я спросил, кто, как он думает, будет победителем. "О, --
ответил он, -- конечно, большевики. Вы видите, у них есть теплая одежда".
С триумфом я появился дома вместе с моей 'тонной угля, к большой
радости меня самого и моих друзей. На этот раз чистейший апломб прорвался
сквозь сети формальных процедур России, и мы сделали за один день то, что с
менее агрессивными методами могло бы занять месяц или даже два. На радостях
мы позвали того, кто следил за пожаробезопасностыо дома. Это был молчаливый
мужчина из Москвы, запачканный угольной пылью. Для него, привыкшего иметь
дело с дровами, угольное топливо было тем, что превышало его возможности, и
скоро мы имели возможность заметить, что он был более умелым в тушении огня,
чем его поддерживании. В сущности, мы начинали бояться всякий раз, когда он
ходил его проверить. Несколько стаканов сделанной дома водки -- питья,
которое по приказу генерала Деникина, не продавалось больше в магазинах --
вскоре смягчили его, и я смог вызвать его на разговор. Но его словам, он
пришел на юг, чтобы спастись от большевистской Москвы, потому что "вы не
можете там ничего съесть". Многие из рабочих, говорил он, особенно те, кто
вернулся из тюремных лагерей Германии, совершали демонстрации против
большевиков, но на заводе, где он работал, зачинщиков этого мероприятия
арестовали специальные отряды Красной Гвардии, их увели и никогда больше не
видели. Все "более-менее здравомыслящие" люди, говорил он, сопротивлялись
большевикам, но моло-
240
П. Д. Успенский
дые зачинщики были с ними. "Однако, -- добавил он, -- если бы
Добровольческая армия подошла к Москве так близко, как к Туле, вся Москва
восстала бы и сбросила большевиков". Его раздражала мысль о том, что
большевики наступают на Ростов. "Это значит, что у нас снова будет нечего
есть".
Огонь имел прекрасное влияние на наше настроение. Существующий, как
человек в России, от часа к часу, хороший огонь был тем, о чем постоянно
беспокоились. Мы нашли много спирта в одном из шкафов комнаты, и несмотря на
протесты Захарова, Успенский начал, добавляя немного апельсиновых корок,
делать из него водку. Он сказал Захарову, что настоящий хозяин никогда уже
не вернется за ним раньше, чем большевики -- предсказание, оказавшееся
правдивым -- и что если его не выпьем мы, то это сделают комиссары. Так что
мы начали пить.
-- Люди пьют с сотворения мира, -- неожиданно сказал Успенский, -- но
они никогда не находили ничего более лучшего к водке, чем соленый огурец.
С этим замечанием он начал серию воспоминаний о его жизни в Москве в
счастливые дни перед войной, которые звучали странно, когда человек
контрастировал с ними своими нищетой и лишениями, которые он, как и любой
другой, терпеливо переносил. Не было ничего реакционного в похвале Успенским
доброго старого времени; его сестра умерла в тюрьме как политическая
преступи ица, и он сам не был чужд революционным действиям. Нужно посетить
Россию, остаться там на время и провести свое время с русскими, чтобы
понять, что значат для них эти последние шесть лет. Однако я прерываю
Успенского.
-- Это было в дни моей молодости в Москве, -- говорил он, -- как-то мой
двоюродный брат устроил вечеринку. Мы вместе готовили водку. Это был
изумительный напиток. И там был один человек, один из тех, которых можно
увидеть только в России; молодой человек с длинными волосами, длинной
бородой, длинными усами и грустным, отсутствующим выражением глаз. После
одного стакана водки он сразу же поднялся со своего кресла и вышел из дома,
направившийся к ближайшей парикмахерской. Там он заставил состричь все со
своей головы, и побрить себя, и после этого он вышел на улицу, имея столько
же волос, как яйцо, и пошел прямо домой спать. Это показывает вам, как много
хорошего может сделать водка!
-- Кстати, -- продолжал он, -- слышали ли вы когда-либо историю о шефе
полиции Ростова, сразу после начала революции? Один из служащих обнаружил
его в управлении, тщательно рассматривающего какие-то документы. Наконец он
поднял голову и сказал, почесывая свой затылок: "Да-а, я могу понять, что
пролетариат всего
241
Совесть: поиск истины
мира должен объединиться, но вот что я не могу понять, это почему они
решили делать это в Ростове-на-Дону".
-- Сегодня ночью, -- сказал серьезно Захаров, -- у нас будет горячая
вода. Мы сможем помыть свои лица, почистить свои зубы и позволить себе все
подобные непривычные развлечения.
~ Не перебивайте меня, -- сказал Успенский. -- Я заметил, что все
полицейские Москвы знали меня по имени, потому что, в отличие от остальных
людей, я, когда был пьян, всегда пытался улаживать ссоры, а не начинать их.
Кроме того, я, бывало, давал им большие чаевые. И все швейцары ресторанов
знали меня, и когда у них начиналась какая-то ссора, они часто звонили мне и
просили к ним заглянуть и остановить происходящее. Помню, как-то ночью я
пришел домой с левым рукавом моего без вести пропавшего пальто. Как и где я
потерял его, я так никогда и не узнал, несмотря на то, что я приложил
достаточно много усилий к обдумыванию этого вопроса. В самом деле, я однажды
думал, не написать ли мне книгу об этом.
-- Ну, -- сказал я, -- мне бы хотелось знать, где мы будем через месяц?
Они оба повернулись ко мне: -- Совершенно ясно, что вы никогда не жили
под большевиками. Если бы вы жили, то не задавали бы подобных вопросов. Вы
бы приобрели психологию, которая не позволяла бы таких размышлений.
-- И все-таки, -- сказал Успенский, -- когда я жил под большевиками в
прошлом году, я однажды задумался о своем будущем. Я был в Ессентуках, на
Северном Кавказе. Большевики реквизировали все книги и сложили их в школе. Я
пошел к комиссару и попросил сделать меня библиотекарем. Прежде я был там
учителем. Вы не знаете, что я был учителем после революции, не так ли? (Он
повернулся ко мне.) Да, я был также и привратником. Итак, комиссар в
точности не знал, кто такой библиотекарь, но я объяснил ему. Он был простой
человек и начал почти бояться меня, когда услышал, что я сам писал книги.
Так что он сделал меня библиотекарем, и я повесил большое объявление на
двери: "Советская Библиотека Ессентуков". Моей идей было сохранить книги в
безопасности, не перемешивать их, так, чтобы когда большевики уйдут, их
можно будет вернуть своим владельцам. Я хорошенько их расклассифицировал, и
проводил свое время за их чтением. Затем одной ночью пришли казаки и изгнали
большевиков. Не обращая внимания на стрельбу, я побежал к школе и стер слово
"советская", в страхе, что придут казаки и все уничтожат, так что оставил
просто "Библиотека Ессентуков". На следующий день я начал вручать книги
обратно их хозяевам. Ни души не было в библиотеке за все это время, поэтому
ей не было причинено никакого вреда".
-- Тем не менее, -- сказал Захаров, -- вопрос Бечхофера име-
242
П. Д. Успенский!
ет некоторый теоретический интерес. Мне тоже интересно, где мы
будем спустя месяц.
- Вы можете интересоваться столько, сколько вам нравится, -
ответил Успенский, - но вы никогда не найдете водки лучше, эта. Месяц
спустя я написал следующее в своем дневнике:
"Теперь я могу ответить на свой вопрос. Я в Новосибирске, пишу это.
Успенский, полагаю, в Екатеринодарс, пытается увезти свою жену на
сравнительно безопасный морской берег. Я не знаю, увижу ли я его
когда-нибудь снова. Захаров умер три дня назад от оспы, подхваченной в
Ростове в то самое время, когда мы жили с ним. И большевики сейчас в
Ростове".
Совесть: поиск истины
П. Д. УСПЕНСКИЙ
БИОГРАФИЧЕСКИЙ ОЧЕРК
Успенский умер почти полвека назад, а его книги по-прежнему покупаются
и читаются. Шесть книг на английском языке - "Странная жизнь Ивана Осокина",
"ТегНит Огдапит", "Новая Модель Вселенной", "Психология Возможной Эволюции
Человека", "В Поисках Чудесного" и "Четвертый Путь" продаются в год в
количестве около сорока тысяч экземпляров. Они были переведены на
французский, немецкий, испанский и другие языки, В то же время его учение,
которое ученики Успенского называют "Работой" или "Системой", как и сама
фигура учителя, фактически остаются неизвестными. По словам самого
Успенского, Система не может изучаться по книгам; если бы это было возможно,
не было бы необходимости в Школах. На свой счет Успенский был убежден, что
прожил свою жизнь "ранее" - в ограниченном смысле человеческого понимания. В
краткой автобиографии он написал: "В 1905, в месяцы забастовок и
беспорядков, закончившихся вооруженным бунтом в Москве, я написал роман,
построенный на идее вечного возвращения. Через шесть лет в книге Новая
Модель Вселенной он соединил три измерения пространства стремя измерениями
времени: "Трехмерность - функция наших органов чувств. Время - то, что
ограничивает органы чувств. Шестимерное пространство - реальность, мир как
он есть". Мы одномерны в отношении Времени: Прежде - Сейчас -Потом, и мы
называем время нашим четвертым измерением, по-настоящему не сознавая, что
должна быть линия пятого измерения, перпендикулярная линии времени, Линия
вечности... Вечность можно представить бесконечным числом конечных времен".
Роман 1905 года, написанный Успенским в 27 лет, был опубликован на
русском через 10 лет под заголовком "Кинемадрама". Несмотря на то, что
английский перевод был сделан в 1920-х, он оставался в рукописи до
последнего года жизни Успенского, когда он издал его под названием "Странная
Жизнь Ивана Осокина". Время публикования представляется важным, поскольку
роман утверждает, что знание о прежней жизни - великая тайна, которая
раскрывается человеку только один раз. Для человека, знающего тайну, вечное
возвращение не является более вечным; ему только остается прожить еще
несколько жизней, возможно только одну или две, "чтобы избежать этой ловушки
под названием жизнь". Волшебник- полностью вымышленный персонаж в романе -
говорит Ивану Осокину:
"Человеку может быть дано только то, что он может использо-
244
П. Д. Успенский
вать; и он может использовать только то, ради чего он что-то
пожертвовал... Поэтому если человек хочет приобрести знание или новые
способности, он должен пожертвовать другим, важным для него на этот момент.
Более того, он способен получить ровно столько, сколько отдал... У вас не
может быть результатов без причин. Своими отказами от чего-либо вы создаете
причины... Теперь вопрос что жертвовать и как жертвовать. Вы говорите, у вас
ничего нет. Не совсем верно. У вас есть ваша жизнь. И вы можете пожертвовать
ее. Это очень небольшая плата, поскольку вы в любом случае хотели бросить
ее. Вместо этого отдайте ее мне и я посмотрю, что с вами можно сделать... Я
не потребую всю вашу жизнь. Хватит двадцати или даже пятнадцати лет... Когда
они пройдут вы сможете использовать ваше знание для самого себя".
Успенский проводил различие между обычным знанием и "важным знанием"
даже когда учился в гимназии, а с восемнадцати лет обретение "важного
знания" стало главной целью его жизни. Поэтому он начал писать и много
путешествовал - в России, на Востоке, в Европе. В 1907 он "открыл теософскую
литературу..." "Она произвела на меня сильное впечатление, хотя я сразу же
увидел ее слабую сторону.. у нее не было продолжения. Но она открыла для
меня двери в новый и более широкий мир. Я открыл идею эзотеризма... и
получил новый толчок к изучению "высших измерений". В 1909 Успенский
перебрался из Москвы в Петербург, где продолжил изучение оккультной
литературы и прочитал лекции о картах Таро, Йоге и Сверхчеловеке. Сборник
статей на эти темы и книга "Символизм Таро" были изданы в 1913, но главным
трудом того времени стала другая книга - "Тег1Ют Огдапит ". которая увидела
свет в 1912.
"ТегИит Огдапит" сразу же признали произведением тадпит ориз. Клод
Брэгдон во введении к английскому изданию писал: "Назвав книгу "Тег1шт
Огдапит", Успенский в одном штрихе продемонстрировал нам ту поразительную
смелость, которой характеризуется его мысль... В сущности такой заголовок
говорит: "Вот книга, которая заново перестроит существующее знание. Огдапоп
Аристотеля сформулировал законы, под которыми происходит мышление субъекта;
Моуит Огдапит Бэкона - законы, под которыми может происходить постижение
объекта; однако же Третье Правило Мысли существовало до первых двух, и
незнание его законов не оправдывает нарушения этих законов. С этого времени
ТегГшт Огдапит будет направлять человеческую мысль и руководить ею".
К тому времени цель Успенского стала более ясной - найти эзотерическую
школу, которой он мог бы следовать, найти путь, который можно было бы пройти
шаг за шагом - не ту школу, которую предложил Волшебник Ивану Осокину, где
человек должен был пожертвовать всем, прежде чем мог начать, прежде чем мог
узнать, на самом ли деле
245
Совесть: поиск истины
обладает школа тем "важным знанием", которое он ищет. Он снова
отправился на Восток и в Индии и на Цейлоне обнаружил школы, которые очень
заинтересовали его, но тем не менее были не тем, что он искал. Он решил
продолжить свой поиск на мусульманском Востоке, в основном в русской
Центральной Азии и в Иране, но не успел, потому что его остановила Первая
мировая война, разразившаяся в августе 1914. Его возвращение в Россию в
условиях войны превратилось в долгий окольный путь через Лондон, Норвегию и
Финляндию. Он достиг Петербурга в ноябре 1914, где в начале 1915 прочитал
лекции, основанные на материале путешествий по Индии и Цейлону. На лекциях
"Проблемы смерти" и "В поисках чудесного" в аудитории было более тысячи
человек. Впоследствии многие слушатели его лекций встречались с ним или
писали ему. (Он, вероятно, мог основать собственную "школу", если бы сумел
найти компромисс с честностью и нравственной чистотой, которые отличали его
на протяжении всей жизни.) После Пасхи он отправился в Москву, где снова
читал лекции;
двое из числа слушателей сообщили ему о существовании местной группы,
занимающейся оккультными исследованиями. Через них Успенский встретил
Гурджиева. В первой главе книги "В Поисках Чудесного" Успенский передал
некоторые из своих разговоров с Гурджиевым, происходивших в первую неделю
знакомства. Из этих бесед видно, что их общение не походило на
взаимоотношения учителя и ученика. Видно и то, что Успенский был принят
Гурджиевым как мыслитель и писатель далеко не средней величины.
Перед тем как вступить в группу Гурджиева, Успенский объяснил, что
будучи писателем, он должен иметь свободу в выборе того, что он будет
писать, а что нет. Он не мог дать обещание держать в тайне все, чему мог
научиться у Гурджиева; более того, он многие годы работал над проблемой
пространства и времени, высших измерений, с идеей эзотеризма и тому
подобного, и поэтому ему будет очень трудно впоследствии отделить то, что
ему скажет Гурджиев, от того, что уже хранит и что может создать
впоследствии его мозг. Они договорились, что Успенский не напишет ничего без
понимания того, что он будет писать, и 1921 году в Константинополе, как раз
перед отъездом Успенского в Англию, Гурджиев полностью разрешил ему писать
обо всем, что касалось учения и системы.
Успенский должно быть начал писать на эти темы вскоре после прибытия в
Лондон, потому что первый вариант рукописи книги "Фрагменты неизвестного
учения" датирован "1925, Лондон". Однако Успенский уже познакомился с Г. Р.
С. Мидом, и, коща он узнал, что одна из книг Мида носила название "Фрагменты
забытой веры", он понял, что название придется изменить. (Тем не менее,
когда главы из этой книги читались в его группах в Лондоне, их называли
всегда "из Фрагментов".) Он по-прежнему работал над текстом, когда в
сентябре 1939 на-
246
П. Д. Успенский
чалась Вторая мировая война; даже в этом случае должно предстать
необычайной жертвой то, что он в течении жизни не стал заниматься
публикацией своего плодотворного труда. Фактически, после трех лет работы с
Гурджиевым Успенский издал только книги, написанные ранее "Странную Жизнь
Ивана Осокина", "Новую Модель Вселенной" и вообще ничего из того, что
касалось Системы. Все три книги о Системе и Работе были опубликованы женой
Успенского уже после его смерти - "Психология Возможной Эволюции Человека",
"В Поисках Чудесного; Фрагменты Неизвестного Учения" и "Четвертый Путь".
После той недели встреч с Гурджиевым в Москве Успенский должен был
возвратиться к своей работе в Петербурге, и уже была осень, когда Гурджиев
приехал в Петербург. Успенский представил Гурджиева в своих группах, и в
Петербурге началось представление Системы и практическое изучение методов
развития, которое продолжалось почти все три года войны и революции.
Успенский обладал необыкновенно ясным восприятием современного
положения, поскольку принимал в расчет не только то значение, которое имели
события в прошлом, но и то, какое они будут иметь в будущем. История,
говорил он, не только история прошлого, но также история будущего. В феврале
1917 он говорил Гурджиеву о целесообразности отъезда из России и о том, что
стоит подождать конца войны в нейтральной стране, но не получил в ответ
ничего определенного, на чем он мог бы основываться в своих действиях. Это
был, фактически, последний приезд Гурджиева в Петербург, поскольку революция
и отречение от престола Николая Второго произошли месяцем позже; "Март 1917,
конец русской истории" записал Успенский. Перед революцией Гурджиев уехал из
Москвы на Кавказ, но попросил Успенского продолжать работу в группах в
Петербурге до своего обещанного приезда на Пасху; через неделю после Пасхи
пришла телеграмма о том, что Гурджиев приедет в мае. Это самое трудное для
Успенского время закончилось июньской телеграммой из Александрополя: "Если
хотите отдохнуть, приезжайте ко мне".
Отдых продолжался только две недели. Последние шесть недель лета 1917
были проведены в Ессентуках, где Гурджиев представил план всей работы
группы, в которой должно было быть только двенадцать человек, как это
описано в семнадцатой главе книги "В Поисках Чудесного". Внезапно все было
изменено объявлением Гурджиева о роспуске группы и прекращении всякой
работы; Успенский признается, что его вера в Гурджиева начала колебаться
именно с этого момента. Через несколько месяцев, в феврале 1918, всем членам
московской и петербургской групп Гурджиевым было отправлено циркулярное
письмо за подписью Успенского, приглашающее приехать вместе с "близкими"
людьми в Ессентуки для работы с Гурджиевым, и приехало около сорока человек.
247
Совесть: поиск истины
Успенский уже видел, что в природе и направлении работы Гур-джиева
произошли изменения, и что оставаясь с ним, Успенский не будет идти с ним в
том же направлении, что и в начале. До встречи с Гурджиевым Успенский знал
достаточно о принципах и правилах эзотерических школ, чтобы понимать, что
когда ученик не согласен со своим "гуру", для него остается только один
выход - уйти. Успенский снял отдельный дом в Ессентуках и продолжил работу
над своими книгами.
Успенский никогда не был человеком, который говорит без необходимости,
и он не объяснил другим своих действий. Однако, через двадцать лет, после
настойчивых расспросов на одной из встреч в его группах в Лондоне, он
объяснил причину своего расставания с Гурджиевым:
"Когда я встретил Гурджиева, я начал работать с ним на основе
определенных принципов, которые я мог понять и принять. Он сказал:
"Прежде всего вы не должны ничему верить, и второе - вы не должны
ничего делать из того, что вы не понимаете". Поэтому я принимал его. Через
два или три года я увидел, что он пошел против этих принципов. Он требовал,
чтобы люди принимали то, чему не верили, и делали то, что не понимали.
Почему так случилось - я не могу предложить никакой теории".
Гурджиев уехал из Ессентуков с несколькими людьми в августе 1918. В
последствии Успенский написал в книге "В Поисках Чудесного":
"Я решил уехать из Ессентуков, но не хотел уезжать до Гурджиева. В этом
отношении у меня было странное чувство. Я хотел подождать до конца; сделать
все, что зависело от меня, с тем, чтобы впоследствии я мог сказать себе, что
не позволил ни единой возможности ускользнуть от меня. Мне было очень трудно
отклонить идею работы с Гурджиевым. Должен признаться, что я чувствовал себя
очень глупо. Я не уехал за границу тогда, когда это было возможно, для того,
чтобы работать с Гурджиевым, а вышло, что я расстался с ним и остался с
большевиками".
Последние десять страниц книги "В Поисках Чудесного" дают очень краткий
обзор того, как Успенский начал независимую работу по тем направлениям,
которые были у петербургских групп. В 1920 году в Константинополе многих
людей привлекли его лекции, но когда через несколько месяцев из Тифлиса
приехал Гурджиев, Успенский по-прежнему надеялся на работу с ним и передал
свои группы ему. Возникли те же трудности, что и в Ессентуках, и в августе
1921 Успенский уехал в Лондон, где снова начал независимую работу. Гурджиев
прибыл в Лондон в 1922, после третьей и четвертой неудачных попыток основать
в Берлине и Дрездене "Институт Гармонического Развития Человека". Успенский
представил его в своих группах и помог ему собрать деньги для открытия
института во Франции. Так была собрана значи-
248
П. Д. Успенский
тельная сумма, и Гурджиев смог купить исторический замок Приере на
Авоне, рядом с Фонтенбло. Там в 1922 году он открыл свой Институт.
Успенский нашел работу в Приере очень интересной, но не принял
приглашений Гурджиева поехать туда и жить там, поскольку он не понимал
направления работы и чувствовал элементы нестабильности в организации
Института. Однако он был в Приере в тот день в январе 1924, когда Гурджиев с
несколькими учениками уезжал в Америку, что очень напомнил о Успенскому
отъезд из Ессентуков в 1918.Вернувшись в Лондон, Успенский объявил, что
отныне его работа будет осуществляться абсолютно самостоятельно.
Записи, сделанные на встречах Успенского с 1921 по 1947 год составляют
основную часть рукописей, подаренных библиотеке Йель-ского университета.
"Четвертый путь" состоит из дословно переданных отрывков этих рукописей, но
потребуется еще несколько томов, чтобы охватить весь объем, даже несмотря на
то, что некоторое количество страниц было утеряно со времени публикации этой
книги в 1957 году.
Успенский не разрешал спрашивать о Гурджиеве, если только вопросы не
были необходимы для понимания природы школы и Четвертого Пути -его
принципов, правил, методов и происхождения. Следующий разговор происходил на
встрече четвертого ноября 1937 года:
Успенский: Гурджиев дал мне много новых идей, которых я не знал, и он
дал мне систему, которую я не знал раньше. Я знал о школах, потому что я
путешествовал и искал школы 10 лет. У него была необычайная и совершенно
новая система. Некоторые ее фрагменты можно кое-где найти, но они не связаны
и не соединены, как в Системе. А некоторые вещи, особенно относящиеся к
психологической стороне, были полным откровением. И тоже по многим другим
направлениям. Для меня это было значительным доказательством того, что эта
система не та, которую человек может встретить каждый день. Я уже успел
встретиться с достаточным количеством школ, чтобы иметь возможность судить
об этом.
Вопрос: Вы никогда не спрашивали Гурджиева о происхождении
системы?
Успенский: Мы все спрашивали по 10 раз в день и каждый раз
получали разные ответы.
Вопрос: Вы спрашивали Гурджиева, почему он давал разные ответы?
Успенский: Да.
Вопрос: Что он отвечал?
Успенский: Он говорил, что никоща не давал разных ответов.
Вопрос: Возникало ли у вас коща-либо сожаление, о том что вы вообще
встретились с Гурджиевым?
Успенский: Никогда. Отчего? Я очень много получил от него. Я всегда был
признателен себе, что после первого вечера спросил его,
249
Совесть: поиск испиты
когда я смогу увидеться с ним в следующий раз. Если бы я не спросил, я
бы сейчас здесь не сидел.
Вопрос: Но вы написали две великолепные книги.
Успенский: Это были только книги. Я хотел большего. Я хотел чего-то для
себя.
Вопрос: Откуда происходили школы, которые дали начало школе Гурджиева?
Успенский: Можно понять, что откуда-то из Центральной Азии. Но что это
было, я не знаю. Гурджиев дал несколько описаний, и одно из них было очень
интересным и возможным. Вы должны понять то положение: после революции
исчезла возможность поехать в эту страну Если бы жизнь была нормальной, я бы
поехал туда и попытался найти эту школу но при том, что было тогда, попасть
туда не было никакого шанса. А сейчас возможно, что все исчезло. Одна из
школ, которую он описал, была рядом с Кашгаром в китайском Туркестане. Но с
тех пор там была война, и возможно, что сейчас от школы ничего не осталось,
если там и была школа.
Успенский однажды заметил, что он обнаружил, что в его руках оказались
начатки школы, и похоже на то, что сам он не искал подобной ответственности.
Он говорил людям, которые хотели прийти на его встречи, что не может быть
гарантии в том, что они найдут то, что ищут, и что они получат ожидаемые
результаты. Он предупреждал, что Четвертый Путь сопряжен с большими
опасностями и риском, потому что эта Система оставляет человеку много
свободы. Сознание и Воля не могут быть созданы в системе ограничений.
В ретроспективе, долгий период с 1924 по 1934 год, коща Успенский не
позволял работе развиваться, был связан, возможно, с его пониманием
принципов школьной работы, один из которых состоит в том, чтобы обучить
значительное количество людей, которые смогут взять на себя часть
ответственности за возрастающее число новичков. Когда в 1934 году началось
расширение, Успенский написал ряд вводных лекций, которые могли читаться в
новых группах. Благодаря классической дисциплине вопросов и ответов, вновь
приходящие люди могли открыть относительность своего понимания и то, как оно
может быть расширено через следование предложенным указаниям.
Новичков заранее предупреждали об условиях, которые они должны будут
принять: они не должны говорить о том, что услышат своим родным или друзьям,
плата взиматься не будет, по крайней мере пять лекций потребуется на то,
чтобы понять, хочет человек продолжать или нет. Комната, в которой
встречались группы, вмещала только пятьдесят человек, и это создавало
чувство совместного усилия, которое было необычным для людей, незнакомых
друг с другом. Там существовало дополнительное чувство близости к
Успенскому. Пожалуй, самым заметным на любой встрече была неожиданная
новизна
250
П. Д. Успенский
того, что слышал человек, и не важно, сколько уже он ходил туда.
Вопросы могли охватывать всю сферу человеческих занятий и интересов, и
спрашивающий мог быть исключительно хорошо осведомлен в предмете своего
вопроса, но ответ Успенского всегда содержал что-то новое.
Расширение работы было не только сопряжено с новыми требованиями; оно
позволило возникнуть большему количеству возможностей и способствовало
улучшению организации, В 1935 году в 20 милях от Лондона были куплены дом и
ферма: здесь поселились некоторые из старых учеников Успенского, а в конце
недели на выходных здесь создавали условия для практической работы группы из
ста человек. В 1938 году в Лондоне был найден более вместительный дом;
в доме была мастерская, вмещавшая 300 человек. Приобретение этого дома
позволило основать Историко-Психологическое Общество, что дало работе
внешнюю форму, а двери - медную табличку. Устав, Цели и Организация
Общества, написанные Успенским, представляют очень интересный документ. Он
писал в версии Фрагментов 1926 года:
Система ждет своих работников. В ней нет такой мысли и утверждения,
которые не требовали бы и не допускали дальнейшего развития и
совершенствования. Но на пути обучения людей для этой работы существуют
большие трудности, поскольку обычного интеллектуального изучения системы
совсем недостаточно; и очень мало людей из тех, кто способен работать
данными методами, соглашается на работу по этим методам изучения. Через
двенадцать лет, развивая и письменно излагая "Цели"
Историко-Психологического Общества, Успенский указал путь, которому нужно
следовать в системе:
1. Изучение проблем эволюции человека и особенно идеи психологической
трансформации.
2. Изучение психологических школ в различные исторические периоды и в
разных странах; изучение их влияния на моральное и интеллектуальное развитие
человечества.
3. Практическое исследование методов самоизучения и саморазвития в
соответствии с принципами и методами психологических
школ.
4. Исследовательская работа в изучении истории религий, философии,
науки и искусства с целью установления их общего происхождения, когда оно
может быть обнаружено, и различных психологических уровней в каждом из них.
Новый дом в Лондоне позволил приступить к новым видам работы, из
которых будет отмечен только один, поскольку более двадцати лет Успенский
надеялся создать свое собственное издательство. Один из учеников, по
профессии печатник, установил пресс в подвале этого дома. Там были набраны,
перепечатаны и переплетены Шесть
251
Совесть: поиск истины
Лекций по Психологии в качестве первого издания
Историко-Психоло-гического Общества. Хотя были переплетены 50 комплектов
лекций, через некоторое количество лет печатник написал библиотекарю
Йель-ского университета, что Успенский выпустил в обращение только пять
копий и изъял назад три, а почти все остальные экземпляры погибли во время
Второй мировой войны.
Одним из признаков возросшей активности с апреля 1938 до начала войны в
сентябре 1939 может служить количество томов записей встреч; 13 томов за эти
шестнадцать месяцев, а за остальные двадцать пять лет с 1922 по 1947 год
только 21 том.
Ограничения, наложенные войной, сделали продолжение работы в Англии
невозможным; существовали как гражданский, так и военный призыв,
нормирование всех видов еды и энергии, затемнение (для того, чтобы исключить
легкие ночные мишени для вражеской авиации). Летний дом в Лайне в Суррее
стал убежищем для некоторого количества людей, пока Успенский выжидал,
оценивая предполагаемую продолжительность и степень разгара войны. После
поражения Европы от Германии он понял, что война будет долгой и решил
отправиться в США, где у него было много друзей. Успенский рассматривал этот
шаг еще в 1922 году.
Успенский проводил встречи в Нью-Йорке с 1941 по 1946 год (на них
приходило очень много людей). В его распоряжение были предоставлены земли
Франклин Фармс - большой дом и участок в Нью-Джер-си. Здесь мадам Успенская
организовала практическую работу подобно тому, как она сделала в местечке
Лайн в Англии, а Успенский мог продолжать писать и читать лекции.
Хотя несколько членов лондонских групп приехали в Америку во время
войны и другие приезжали после окончания войны. Успенский, не считал, что он
порвал обязательства перед своими последователями в Англии. Он чувствовал,
что они должны быть сейчас "освобождены" от системы, чтобы начать поиски
истины своим путем. Хотя он был уже очень болен, он возвратился в Англию в
начале 1947 года. Погода была ужасно холодной, и все по-прежнему
нормировалось и было в очень ограниченном количестве, а дом в Лондоне был
реквизирован Морским Министерством, Тем не менее, с большими трудностями,
тем, кто так сильно ждал его возвращения, удалось предоставить ему
возможность прочесть шесть лекций в большой аудитории, где могло поместиться
более 300 человек. Немногие, если вообще кто-либо из членов тех довоенных
групп понимал, что работа в том виде, в каком они ее знали, не может
продолжаться без самого Успенского, и сейчас они были плохо подготовлены к
тому, чтобы им сказали, что они свободны в следовании своей цели по любому,
избранному ими самостоятельно, пути. Тем не менее, было необходимо принять
решение Успенского так мужественно, как только можно.
252
П. Д. Успенский
Значение жизни Успенского, его учения системе, значение организации
работы -тайна, неподвластная обычному уму. Понятно, что, как он говорил,
систему нельзя выучить по книгам, и необходима школа; а школа зависит от
учителя, чей уровень бытия, знания и понимания отличен от бытия, знания и
понимания учеников. Успенский говорил, что его система отличалась от всех
других тем, что учила уровню бытия, и все было на этом построено. Идея
уровней бытия была выражена суфийским поэтом Джалаледдином Руми в
тринадцатом веке:
Я умер камнем и стал растением. Я умер растением и вырос животным. Я
умер животным и стал человеком. Чего мне бояться? Разве я был умален
умиранием? Еще раз я умру как человек, чтобы взлететь со святыми ангелами.
Но даже ангелом я должен буду умереть. Все, кроме Бога, умирает, Пожертвовав
душою ангела, Я стану тем, что никогда не постигал человеческий ум.
Успенского часто спрашивали, не окажется ли полезной для человечества
передача школьных идей в общее пользование, что может помочь и самой школе;
однажды (на встрече четвертого октября 1937 года), он ответил так:
"Это случится само. Нам не нужно беспокоится об этом. Идеи
распространятся, может быть при нашей жизни, возможно позже. Большинство
этих идей войдет в научный и философский язык, но войдет в неправильной
форме. Не будет правильного разграничения между "делать" и "случаться", и
много мыслей из обычного мышления будут смешаны с этими идеями; так что это
будут не те идеи, которые мы сейчас знаем, неизменными останутся только
слова. Если вы не понимаете этого, вы потеряетесь на этом пути".
Идея "вечного возвращения" как концепция происходит от Успенского,
который всегца подчеркивал, что эта идея не была частью системы, хотя и не
противоречила ей. После обзора написанного Успенским можно заключить, что
для него "возвращение" было фактом. Как в "Странной Жизни Ивана Осокина" и в
стихотворении Руми, чтобы избежать возвращения, нужна жертва. Возможно, он
жертвовал работой своей жизни таков был внутренний смысл тех последних
месяцев 1947 года.