рить.
Процессия в это время двинулась дальше, за пешими потянулись большею
частью пустые автомобили.
-- Да уж, конечно, чего тут интересного, Маргарита Николаевна!
Маргарита удивилась:
-- Вы меня знаете?
Вместо ответа рыжий снял котелок и взял его на отлет.
"Совершенно разбойничья рожа!" -- подумала Маргарита, вглядываясь в
своего уличного собеседника.
-- Я вас не знаю, -- сухо сказала Маргарита.
-- Откуда ж вам меня знать! А между тем я к вам послан по делу.
Маргарита побледнела и отшатнулась.
-- С этого прямо и нужно было начинать, -- заговорила она, -- а не
молоть черт знает что про отрезанную голову! Вы меня хотите арестовать?
-- Ничего подобного, -- воскликнул рыжий, -- что это такое: раз уж
заговорил, так уж непременно арестовать! Просто есть к вам дело.
-- Ничего не понимаю, какое дело?
Рыжий оглянулся и сказал таинственно:
-- Меня прислали, чтобы вас сегодня вечером пригласить в гости.
-- Что вы бредите, какие гости?
-- К одному очень знатному иностранцу, -- значительно сказал рыжий,
прищурив глаз.
Маргарита очень разгневалась.
-- Новая порода появилась: уличный сводник, -- поднимаясь, чтобы
уходить, сказала она.
-- Вот спасибо за такие поручения! -- обидевшись, воскликнул рыжий и
проворчал в спину уходящей Маргарите: -- Дура!
-- Мерзавец! -- отозвалась та, оборачиваясь, и тут же услышала за собой
голос рыжего:
-- Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый
прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной
Антониевой башней... Пропал Ершалаим, великий город, как будто не
существовал на свете... Так пропадите же вы пропадом с вашей обгоревшей
тетрадкой и сушеной розой! Сидите здесь на скамейке одна и умоляйте его,
чтобы он отпустил вас на свободу, дал дышать воздухом, ушел бы из памяти!
Побелев лицом, Маргарита вернулась к скамейке. Рыжий глядел на нее,
прищурившись.
-- Я ничего не понимаю, -- тихо заговорила Маргарита Николаевна, -- про
листки еще можно узнать... проникнуть, подсмотреть... Наташа подкуплена? да?
Но как вы могли узнать мои мысли? -- она страдальчески сморщилась и
добавила: -- Скажите мне, кто вы такой? Из какого вы учреждения?
-- Вот скука-то, -- проворчал рыжий и заговорил громче: -- Простите,
ведь я сказал вам, что ни из какого я не из учреждения! Сядьте, пожалуйста.
Маргарита беспрекословно повиновалась, но все-таки, садясь, спросила
еще раз:
-- Кто вы такой?
-- Ну хорошо, зовут меня Азазелло, но ведь все равно вам это ничего не
говорит.
-- А вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли?
-- Не скажу, -- сухо ответил Азазелло.
-- Но вы что-нибудь знаете о нем? -- моляще шепнула Маргарита.
-- Ну, скажем, знаю.
-- Молю: скажите только одно, он жив? Не мучьте.
-- Ну, жив, жив, -- неохотно отозвался Азазелло.
-- Боже!
-- Пожалуйста, без волнений и вскрикиваний, -- нахмурясь, сказал
Азазелло.
-- Простите, простите, -- бормотала покорная теперь Маргарита, -- я,
конечно, рассердилась на вас. Но, согласитесь, когда на улице приглашают
женщину куда-то в гости... У меня нет предрассудков, я вас уверяю, --
Маргарита невесело усмехнулась, -- но я никогда не вижу никаких иностранцев,
общаться с ними у меня нет никакой охоты... и кроме того, мой муж... Моя
драма в том, что я живу с тем, кого я не люблю, но портить ему жизнь считаю
делом недостойным. Я от него ничего не видела, кроме добра...
Азазелло с видимой скукой выслушал эту бессвязную речь и сказал сурово:
-- Прошу вас минутку помолчать.
Маргарита покорно замолчала.
-- Я приглашаю вас к иностранцу совершенно безопасному. И ни одна душа
не будет знать об этом посещении. Вот уж за это я вам ручаюсь.
-- А зачем я ему понадобилась? -- вкрадчиво спросила Маргарита.
-- Вы об этом узнаете позже.
-- Понимаю... Я должна ему отдаться, -- сказала Маргарита задумчиво.
На это Азазелло как-то надменно хмыкнул и ответил так:
-- Любая женщина в мире, могу вас уверить, мечтала бы об этом, -- рожу
Азазелло перекосило смешком, -- но я разочарую вас, этого не будет.
-- Что за иностранец такой?! -- в смятении воскликнула Маргарита так
громко, что на нее обернулись проходившие мимо скамейки, -- и какой мне
интерес идти к нему?
Азазелло наклонился к ней и шепнул многозначительно:
-- Ну, интерес-то очень большой... Вы воспользуетесь случаем...
-- Что? -- воскликнула Маргарита, и глаза ее округлились, -- если я вас
правильно понимаю, вы намекаете на то, что я там могу узнать о нем?
Азазелло молча кивнул головой.
-- Еду! -- с силой воскликнула Маргарита и ухватила Азазелло за руку,
-- еду, куда угодно!
Азазелло, облегченно отдуваясь, откинулся на спинку скамейки, закрыв
спиной крупно вырезанное слово "Нюра", и заговорил иронически:
-- Трудный народ эти женщины! -- он засунул руки в карманы и далеко
вперед вытянул ноги, -- зачем, например, меня послали по этому делу? Пусть
бы ездил Бегемот, он обаятельный...
Маргарита заговорила, криво и жалко улыбаясь:
-- Перестаньте вы меня мистифицировать и мучить вашими загадками... Я
ведь человек несчастный, и вы пользуетесь этим. Лезу я в какую-то странную
историю, но, клянусь, только из-за того, что вы поманили меня словами о нем!
У меня кружится голова от всех этих непонятностей...
-- Без драм, без драм, -- гримасничая, отозвался Азазелло, -- в мое
положение тоже нужно входить. Надавать администратору по морде, или
выставить дядю из дому, или подстрелить кого-нибудь, или какой-нибудь еще
пустяк в этом роде, это моя прямая специальность, но разговаривать с
влюбленными женщинами -- слуга покорный. Ведь я вас полчаса уже уламываю.
Так едете?
-- Еду, -- просто ответила Маргарита Николаевна.
-- Тогда потрудитесь получить, -- сказал Азазелло и, вынув из кармана
круглую золотую коробочку, протянул ее Маргарите со словами: -- Да прячьте
же, а то прохожие смотрят. Она вам пригодится, Маргарита Николаевна. Вы
порядочно постарели от горя за последние полгода. (Маргарита вспыхнула, но
ничего не ответила, а Азазелло продолжал.) Сегодня вечером, ровно в половину
десятого, потрудитесь, раздевшись донага, натереть этой мазью лицо и все
тело. Дальше делайте, что хотите, но не отходите от телефона. В десять я вам
позвоню и все, что нужно, скажу. Вам ни о чем не придется заботиться, вас
доставят куда нужно, и вам не причинят никакого беспокойства. Понятно?
Маргарита помолчала, потом ответила:
-- Понятно. Эта вещь из чистого золота, видно по тяжести. Ну что же, я
прекрасно понимаю, что меня подкупают и тянут в какую-то темную историю, за
которую я очень поплачусь.
-- Это что же такое, -- почти зашипел Азазелло, -- вы опять?
-- Нет, погодите!
-- Отдайте обратно помаду.
Маргарита крепче зажала в руке коробку и продолжала:
-- Нет, погодите... Я знаю, на что иду. Но иду на все из-за него,
потому что ни на что в мире больше надежды у меня нет. Но я хочу вам
сказать, что, если вы меня погубите, вам будет стыдно! Да, стыдно! Я погибаю
из-за любви! -- и, стукнув себя в грудь, Маргарита глянула на солнце.
-- Отдайте обратно, -- в злобе зашипел Азазелло, -- отдайте обратно, и
к черту все это. Пусть посылают Бегемота.
-- О нет! -- воскликнула Маргарита, поражая проходящих, -- согласна на
все, согласна проделать эту комедию с натиранием мазью, согласна идти к
черту на куличики. Не отдам!
-- Ба! -- вдруг заорал Азазелло и, вылупив глаза на решетку сада, стал
указывать куда-то пальцем.
Маргарита повернулась туда, куда указывал Азазелло, но ничего
особенного не обнаружила. Тогда она обернулась к Азазелло, желая получить
объяснение этому нелепому "ба!", Но давать это объяснение было некому:
таинственный собеседник Маргариты Николаевны исчез. Маргарита быстро сунула
руку в сумочку, куда перед этим криком спрятала коробочку, и убедилась, что
она там. Тогда, ни о чем не размышляя, Маргарита торопливо побежала из
Александровского сада вон.
Глава 20. Крем Азазелло
Луна в вечернем чистом небе висела полная, видная сквозь ветви клена.
Липы и акации разрисовали землю в саду сложным узором пятен. Трехстворчатое
окно в фонаре, открытое, но задернутое шторой, светилось бешеным
электрическим светом. В спальне Маргариты Николаевны горели все огни и
освещали полный беспорядок в комнате. На кровати на одеяле лежали сорочки,
чулки и белье, скомканное же белье валялось просто на полу рядом с
раздавленной в волнении коробкой папирос. Туфли стояли на ночном столике
рядом с недопитой чашкой кофе и пепельницей, в которой дымил окурок, на
спинке стула висело черное вечернее платье. В комнате пахло духами, кроме
того, в нее доносился откуда-то запах раскаленного утюга.
Маргарита Николаевна сидела перед трюмо в одном купальном халате,
наброшенном на голое тело, и в замшевых черных туфлях. Золотой браслет с
часиками лежал перед Маргаритой Николаевной рядом с коробочкой, полученной
от Азазелло, и Маргарита не сводила глаз с циферблата. Временами ей начинало
казаться, что часы сломались и стрелки не движутся. Но они двигались, хотя и
очень медленно, как будто прилипая, и наконец <длинная стрелка упала на
двадцать девятую минуту десятого>. Сердце Маргариты страшно стукнуло, так
что она не смогла даже сразу взяться за коробочку. Справившись с собою,
Маргарита открыла ее и увидела в коробочке жирный желтоватый крем. Ей
показалось, что он пахнет болотной тиной. Кончиком пальца Маргарита выложила
небольшой мазочек крема на ладонь, причем сильнее запахло болотными травами
и лесом, и затем ладонью начала втирать крем в лоб и щеки. Крем легко
мазался и, как показалось Маргарите, тут же испарялся. Сделав несколько
втираний, Маргарита глянула в зеркало и уронила коробочку прямо на стекло
часов, от чего оно покрылось трещинами. Маргарита закрыла глаза, потом
глянула еще раз и бурно расхохоталась.
Ощипанные по краям в ниточку пинцетом брови сгустились и черными
ровными дугами легли над зазеленевшими глазами. Тонкая вертикальная
морщинка, перерезавшая переносицу, появившаяся тогда, в октябре, когда
пропал мастер, бесследно пропала. Исчезли и желтенькие тени у висков, и две
чуть заметные сеточки у наружных углов глаз. Кожа щек налилась ровным
розовым цветом, лоб стал бел и чист, а парикмахерская завивка волос
развилась.
На тридцатилетнюю Маргариту из зеркала глядела от природы кудрявая
черноволосая женщина лет двадцати, безудержно хохочущая, скалящая зубы.
Нахохотавшись, Маргарита выскочила из халата одним прыжком и широко
зачерпнула легкий жирный крем и сильными мазками начала втирать его в кожу
тела. Оно сейчас же порозовело и загорелось. Затем мгновенно, как будто из
мозга выхватили иголку, утих висок, нывший весь вечер после свидания в
Александровском саду, мускулы рук и ног окрепли, а затем тело Маргариты
потеряло вес.
Она подпрыгнула и повисла в воздухе невысоко над ковром, потом ее
медленно потянуло вниз, и она опустилась.
-- Ай да крем! Ай да крем! -- закричала Маргарита, бросаясь в кресло.
Втирания изменили ее не только внешне. Теперь в ней во всей, в каждой
частице тела, вскипала радость, которую она ощутила, как пузырьки, колющие
все ее тело. Маргарита ощутила себя свободной, свободной от всего. Кроме
того, она поняла со всей ясностью, что именно случилось то, о чем утром
говорило предчувствие, и что она покидает особняк и прежнюю свою жизнь
навсегда. Но от этой прежней жизни все же откололась одна мысль о том, что
нужно исполнить только один последний долг перед началом чего-то нового,
необыкновенного, тянущего ее наверх, в воздух. И она, как была нагая, из
спальни, то и дело взлетая на воздух, перебежала в кабинет мужа и, осветив
его, кинулась к письменному столу. На вырванном из блокнота листе она без
помарок быстро и крупно карандашом написала записку:
"Прости меня и как можно скорее забудь. Я тебя покидаю навек. Не ищи
меня, это бесполезно. Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня.
Мне пора. Прощай. Маргарита".
С совершенно облегченной душой Маргарита прилетела в спальню, и следом
за нею туда же вбежала Наташа, нагруженная вещами. И тотчас все эти вещи,
деревянные плечики с платьем, кружевные платки, синие шелковые туфли на
распялках и поясок -- все это посыпалось на пол, и Наташа всплеснула
освободившимися руками.
-- Что, хороша? -- громко крикнула охрипшим голосом Маргарита
Николаевна.
-- Как же это? -- шептала Наташа, пятясь, -- как вы это делаете,
Маргарита Николаевна?
-- Это крем! Крем, крем, -- ответила Маргарита, указывая на сверкающую
золотую коробку и поворачиваясь перед зеркалом.
Наташа, забыв про валяющееся на полу мятое платье, подбежала к трюмо и
жадными, загоревшимися глазами уставилась на остаток мази. Губы ее что-то
шептали. Она опять повернулась к Маргарите и проговорила с каким-то
благоговением:
-- Кожа-то! Кожа, а? Маргарита Николаевна, ведь ваша кожа светится. --
Но тут она опомнилась, подбежала к платью, подняла и стала отряхивать его.
-- Бросьте! Бросьте! -- кричала ей Маргарита, -- к черту его, все
бросьте! Впрочем, нет, берите его себе на память. Говорю, берите на память.
Все забирайте, что есть в комнате.
Как будто ополоумев, неподвижная Наташа некоторое время смотрела на
Маргариту, потом повисла у нее на шее, целуя и крича:
-- Атласная! Светится! Атласная! А брови-то, брови!
-- Берите все тряпки, берите духи и волоките к себе в сундук, прячьте,
-- кричала Маргарита, -- но драгоценностей не берите, а то вас в краже
обвинят.
Наташа сгребла в узел, что ей попало под руку, платья, туфли, чулки и
белье, и побежала вон из спальни.
В это время откуда-то с другой стороны переулка, из открытого окна,
вырвался и полетел громовой виртуозный вальс и послышалось пыхтение
подъехавшей к воротам машины.
-- Сейчас позвонит Азазелло! -- воскликнула Маргарита, слушая
сыплющийся в переулке вальс, -- он позвонит! А иностранец безопасен. Да,
теперь я понимаю, что он безопасен!
Машина зашумела, удаляясь от ворот. Стукнула калитка, и на плитках
дорожки послышались шаги.
"Это Николай Иванович, по шагам узнаю, -- подумала Маргарита, -- надо
будет сделать на прощание что-то очень смешное и интересное".
Маргарита рванула штору в сторону и села на подоконник боком, охватив
колено руками. Лунный свет лизнул ее с правого бока. Маргарита подняла
голову к луне и сделала задумчивое и поэтическое лицо. Шаги стукнули еще
раза два и затем внезапно стихли. Еще полюбовавшись на луну, вздохнув для
приличия, Маргарита повернула голову в сад и действительно увидела Николая
Ивановича, проживающего в нижнем этаже этого самого особняка. Луна ярко
заливала Николая Ивановича. Он сидел на скамейке, и по всему было видно, что
он опустился на нее внезапно. Пенсне на его лице как-то перекосилось, а свой
портфель он сжимал в руках.
-- А, здравствуйте, Николай Иванович! -- грустным голосом сказала
Маргарита, -- добрый вечер! Вы из заседания?
Николай Иванович ничего не ответил на это.
-- А я, -- продолжала Маргарита, побольше высовываясь в сад, -- сижу
одна, как видите, скучаю, гляжу на луну и слушаю вальс.
Левою рукою Маргарита провела по виску, поправляя прядь волос, потом
сказала сердито:
-- Это невыносимо, Николай Иванович! Все-таки я дама, в конце концов!
Ведь это хамство не отвечать, когда с вами разговаривают!
Николай Иванович, видный в луне до последней пуговки на серой жилетке,
до последнего волоска в светлой бородке клинышком, вдруг усмехнулся дикой
усмешкой, поднялся со скамейки и, очевидно, не помня себя от смущения,
вместо того, чтобы снять шляпу, махнул портфелем в сторону и ноги согнул,
как будто собирался пуститься вприсядку.
-- Ах, какой вы скучный тип, Николай Иванович, -- продолжала Маргарита,
-- вообще вы все мне так надоели, что я выразить вам этого не могу, и так я
счастлива, что с вами расстаюсь! Ну вас к чертовой матери!
В это время за спиною Маргариты в спальне грянул телефон. Маргарита
сорвалась с подоконника и, забыв про Николая Ивановича, схватила трубку.
-- Говорит Азазелло, -- сказали в трубке.
-- Милый, милый Азазелло! -- вскричала Маргарита.
-- Пора! Вылетайте, -- заговорил Азазелло в трубке, и по тону его было
слышно, что ему приятен искренний, радостный порыв Маргариты, -- когда
будете пролетать над воротами, крикните: "Невидима!" Потом полетайте над
городом, чтобы попривыкнуть, а затем на юг, вон из города, и прямо на реку.
Вас ждут!
Маргарита повесила трубку, и тут в соседней комнате что-то деревянно
заковыляло и стало биться в дверь. Маргарита распахнула ее, и половая щетка,
щетиной вверх, танцуя, влетела в спальню. Концом своим она выбивала дробь на
полу, лягалась и рвалась в окно. Маргарита взвизгнула от восторга и вскочила
на щетку верхом. Тут только у наездницы мелькнула мысль о том, что она в
этой суматохе забыла одеться. Она галопом подскочила к кровати и схватила
первое попавшееся, какую-то голубую сорочку. Взмахнув ею, как штандартом,
она вылетела в окно. И вальс над садом ударил сильнее.
С окошка Маргарита скользнула вниз и увидела Николая Ивановича на
скамейке. Тот как бы застыл на ней и в полном ошеломлении прислушивался к
крикам и грохоту, доносящимся из освещенной спальни верхних жильцов.
-- Прощайте, Николай Иванович! -- закричала Маргарита, приплясывая
перед Николаем Ивановичем.
Тот охнул и пополз по скамейке, перебирая по ней руками и сбив наземь
свой портфель.
-- Прощайте навсегда! Я улетаю, -- кричала Маргарита, заглушая вальс.
Тут она сообразила, что рубашка ей ни к чему не нужна, и, зловеще захохотав,
накрыла ею голову Николая Ивановича. Ослепленный Николай Иванович грохнулся
со скамейки на кирпичи дорожки.
Маргарита обернулась, чтобы последний раз глянуть на особняк, где так
долго она мучилась, и увидела в пылающем огне искаженное от изумления лицо
Наташи.
-- Прощай, Наташа! -- прокричала Маргарита и вздернула щетку, --
невидима, невидима, -- еще громче крикнула она и между ветвями клена,
хлестнувшими ее по лицу, перелетев ворота, вылетела в переулок. И вслед ей
полетел совершенно обезумевший вальс.
Глава 21. Полет
Невидима и свободна! Невидима и свободна! Пролетев по своему переулку,
Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом. Этот
заплатанный, заштопанный, кривой и длинный переулок с покосившейся дверью
нефтелавки, где кружками продают керосин и жидкость от паразитов во
флаконах, она перерезала в одно мгновение и тут усвоила, что, даже будучи
совершенно свободной и невидимой, все же и в наслаждении нужно быть хоть
немного благоразумной. Только каким-то чудом затормозившись, она не
разбилась насмерть о старый покосившийся фонарь на углу. Увернувшись от
него, Маргарита покрепче сжала щетку и полетела помедленнее, вглядываясь в
электрические провода и вывески, висящие поперек тротуара.
Третий переулок вел прямо к Арбату. Здесь Маргарита совершенно
освоилась с управлением щеткой, поняла, что та слушается малейшего
прикосновения рук или ног и что, летя над городом, нужно быть очень
внимательной и не очень буйствовать. Кроме того, совершенно ясно стало уже в
переулке, что прохожие летунью не видят. Никто не задирал головы, не кричал
"Гляди, гляди!", не шарахался в сторону, не визжал и не падал в обморок,
диким смехом не хохотал.
Маргарита летела беззвучно, очень медленно и невысоко, примерно на
уровне второго этажа. Но и при медленном лете, у самого выхода на
ослепительно освещенный Арбат, она немного промахнулась и плечом ударилась о
какой-то освещенный диск, на котором была нарисована стрела. Это рассердило
Маргариту. Она осадила послушную щетку, отлетела в сторону, а потом,
бросившись на диск внезапно, концом щетки разбила его вдребезги. Посыпались
с грохотом осколки, прохожие шарахнулись, где-то засвистели, а Маргарита,
совершив этот ненужный поступок, расхохоталась. "На Арбате надо быть еще
поосторожнее, -- подумала Маргарита, -- тут столько напутано всего, что и не
разберешься". Она принялась нырять между проводами. Под Маргаритой плыли
крыши троллейбусов, автобусов и легковых машин, а по тротуарам, как казалось
сверху Маргарите, плыли реки кепок. От этих рек отделялись ручейки и
вливались в огненные пасти ночных магазинов. "Э, какое месиво! -- сердито
подумала Маргарита, -- тут повернуться нельзя". Она пересекла Арбат,
поднялась повыше, к четвертым этажам, и мимо ослепительно сияющих трубок на
угловом здании театра проплыла в узкий переулок с высокими домами. Все окна
были открыты, и всюду слышалась в окнах радиомузыка. Из любопытства
Маргарита заглянула в одно из них. Увидела кухню. Два примуса ревели на
плите, возле них стояли две женщины с ложками в руках и переругивались.
-- Свет надо тушить за собой в уборной, вот что я вам скажу, Пелагея
Петровна, -- говорила та женщина, перед которой была кастрюля с какой-то
снедью, от которой валил пар, -- а то мы на выселение на вас подадим!
-- Сами вы хороши, -- отвечала другая.
-- Обе вы хороши, -- звучно сказала Маргарита, переваливаясь через
подоконник в кухню. Обе ссорящиеся повернулись на голос и замерли с грязными
ложками в руках. Маргарита осторожно протянула руку между ними, повернула
краны в обоих примусах и потушила их. Женщины охнули и открыли рты. Но
Маргарита уже соскучилась в кухне и вылетела в переулок.
В конце его ее внимание привлекла роскошная громада восьмиэтажного,
видимо, только что построенного дома. Маргарита пошла вниз и, приземлившись,
увидела, что фасад дома выложен черным мрамором, что двери широкие, что за
стеклом их виднеется фуражка с золотым галуном и пуговицы швейцара и что над
дверьми золотом выведена надпись: "Дом Драмлита".
Маргарита щурилась на надпись, соображая, что бы могло означать слово
"Драмлит". Взяв щетку под мышку, Маргарита вошла в подъезд, толкнув дверью
удивленного швейцара, и увидела рядом с лифтом на стене черную громадную
доску, а на ней выписанные белыми буквами номера квартир и фамилии жильцов.
Венчающая список надпись "Дом драматурга и литератора" заставила Маргариту
испустить хищный задушенный вопль. Поднявшись в воздух повыше, она жадно
начала читать фамилии: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский...
-- Латунский! -- завизжала Маргарита. -- Латунский! Да ведь это же он!
Это он погубил мастера.
Швейцар у дверей, выкатив глаза и даже подпрыгивая от удивления, глядел
на черную доску, стараясь понять такое чудо: почему это завизжал внезапно
список жильцов. А Маргарита в это время уже поднималась стремительно вверх
по лестнице, повторяя в каком-то упоении:
-- Латунский -- восемьдесят четыре! Латунский -- восемьдесят четыре...
Вот налево -- 82, направо -- 83, еще выше, налево -- 84. Вот и карточка
-- "О. Латунский".
Маргарита соскочила со щетки, и разгоряченные ее подошвы приятно
охладила каменная площадка. Маргарита позвонила раз, другой. Но никто не
открывал. Маргарита стала сильнее жать кнопку и сама слышала трезвон,
который поднялся в квартире Латунского. Да, по гроб жизни должен быть
благодарен покойному Берлиозу обитатель квартиры N 84 в восьмом этаже за то,
что председатель МАССОЛИТа попал под трамвай, и за то, что траурное
заседание назначили как раз на этот вечер. Под счастливой звездой родился
критик Латунский. Она спасла его от встречи с Маргаритой, ставшей ведьмой в
эту пятницу!
Никто не открывал. Тогда во весь мах Маргарита понеслась вниз,
отсчитывая этажи, долетела донизу, вырвалась на улицу и, глядя вверх,
отсчитала и проверила этажи снаружи, соображая, какие именно окна квартиры
Латунского. Несомненно, что это были пять темных окон на углу здания, в
восьмом этаже. Уверившись в этом, Маргарита поднялась в воздухе и через
несколько секунд сквозь открытое окно входила в неосвещенную комнату, в
которой серебрилась только узенькая дорожка от луны. По ней пробежала
Маргарита, нашарила выключатель. Через минуту вся квартира была освещена.
Щетка стояла в углу. Удостоверившись, что дома никого нету, Маргарита
открыла дверь на лестницу и проверила, тут ли карточка. Карточка была на
месте, Маргарита попала туда, куда нужно было.
Да, говорят, что и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоминая этот
страшный вечер, и до сих пор с благоговением произносит имя Берлиоза.
Совершенно неизвестно, какою темной и гнусной уголовщиной ознаменовался бы
этот вечер, -- по возвращении из кухни Маргариты в руках у нее оказался
тяжелый молоток.
Нагая и невидимая летунья сдерживала и уговаривала себя, руки ее
тряслись от нетерпения. Внимательно прицелившись, Маргарита ударила по
клавишам рояля, и по всей квартире пронесся первый жалобный вой. Исступленно
кричал ни в чем не повинный беккеровский кабинетный инструмент. Клавиши на
нем провалились, костяные накладки летели во все стороны. Со звуком
револьверного выстрела лопнула под ударом молотка верхняя полированная дека.
Тяжело дыша, Маргарита рвала и мяла молотком струны. Наконец, уставши,
отвалилась, бухнулась в кресло, чтобы отдышаться.
В ванной страшно гудела вода и в кухне тоже. "Кажется, уже полилось на
пол", -- подумала Маргарита и добавила вслух:
-- Однако рассиживаться нечего.
Из кухни в коридор уже бежал поток. Шлепая босыми ногами в воде,
Маргарита ведрами носила из кухни воду в кабинет критика и выливала ее в
ящики письменного стола. Потом, разломав молотком двери шкафа в этом же
кабинете, бросилась в спальню. Разбив зеркальный шкаф, она вытащила из него
костюм критика и утопила его в ванне. Полную чернильницу чернил, захваченную
в кабинете, она вылила в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне.
Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение, но
при этом ей все время казалось, что результаты получаются какие-то мизерные.
Поэтому она стала делать что попало. Она била вазоны с фикусами в той
комнате, где был рояль. Не докончив этого, возвращалась в спальню и кухонным
ножом резала простыни, била застекленные фотографии. Усталости она не
чувствовала, и только пот тек по ней ручьями.
В это время в квартире N 82, под квартирой Латунского, домработница
драматурга Кванта пила чай в кухне, недоумевая по поводу того, что сверху
доносится какой-то грохот, беготня и звон. Подняв голову к потолку, она
вдруг увидела, что он на глазах у нее меняет свой белый цвет на какой-то
мертвенно-синеватый. Пятно расширялось на глазах, и вдруг на нем набухли
капли. Минуты две сидела домработница, дивясь такому явлению, пока, наконец,
из потолка не пошел настоящий дождь и не застучал по полу. Тут она вскочила,
подставила под струи таз, что нисколько не помогло, так как дождь расширился
и стал заливать и газовую плиту, и стол с посудой. Тогда, вскрикнув,
домработница Кванта побежала из квартиры на лестницу, и тотчас же в квартире
Латунского начались звонки.
-- Ну, зазвонили, пора собираться, -- сказала Маргарита. Она села на
щетку, прислушиваясь к тому, как женский голос кричит в скважину двери:
-- Откройте, откройте! Дуся, открой! У вас, что ли, вода течет? Нас
залило.
Маргарита поднялась на метр вверх и ударила по люстре. Две лампочки
разорвало, и во все стороны полетели подвески. Крики в скважине
прекратились, на лестнице послышался топот. Маргарита выплыла в окно,
оказалась снаружи окна, размахнулась несильно и молотком ударила в стекло.
Оно всхлипнуло, и по облицованной мрамором стене каскадом побежали вниз
осколки. Маргарита поехала к следующему окну. Далеко внизу забегали люди по
тротуару, из двух стоявших у подъезда машин одна загудела и отъехала.
Покончив с окнами Латунского, Маргарита поплыла к соседней квартире. Удары
стали чаще, переулок наполнился звоном и грохотом. Из первого подъезда
выбежал швейцар, поглядел вверх, немного поколебался, очевидно, не сообразив
сразу, что ему предпринять, всунул в рот свисток и бешено засвистел. С
особым азартом под этот свист рассадив последнее окно на восьмом этаже,
Маргарита спустилась к седьмому и начала крушить стекла в нем.
Измученный долгим бездельем за зеркальными дверями подъезда, швейцар
вкладывал в свист всю душу, причем точно следовал за Маргаритой, как бы
аккомпанируя ей. В паузах, когда она перелетала от окна к окну, он набирал
духу, а при каждом ударе Маргариты, надув щеки, заливался, буравя ночной
воздух до самого неба.
Его усилия, в соединении с усилиями разъяренной Маргариты, дали большие
результаты. В доме шла паника. Целые еще стекла распахивались, в них
появлялись головы людей и тотчас же прятались, открытые же окна, наоборот,
закрывались. В противоположных домах в окнах на освещенном фоне возникали
темные силуэты людей, старавшихся понять, почему без всякой причины лопаются
стекла в новом здании Драмлита.
В переулке народ бежал к дому Драмлита, а внутри его по всем лестницам
топали мечущиеся без всякого толка и смысла люди. Домработница Кванта
кричала бегущим по лестнице, что их залило, а к ней вскоре присоединилась
домработница Хустова из квартиры N 80, помещавшейся под квартирой Кванта. У
Хустовых хлынуло с потолка и в кухне, и в уборной. Наконец, у Квантов в
кухне обрушился громадный пласт штукатурки с потолка, разбив всю грязную
посуду, после чего пошел уже настоящий ливень: из клеток обвисшей мокрой
драни хлынуло как из ведра. Тогда на лестнице первого подъезда начались
крики. Пролетая мимо предпоследнего окна четвертого этажа, Маргарита
заглянула в него и увидела человека, в панике напялившего на себя
противогаз. Ударив молотком в его стекло, Маргарита вспугнула его, и он
исчез из комнаты.
И неожиданно дикий разгром прекратился. Скользнув к третьему этажу,
Маргарита заглянула в крайнее окно, завешенное легонькой темной шторкой. В
комнате горела слабенькая лампочка под колпачком. В маленькой кровати с
сеточными боками сидел мальчик лет четырех и испуганно прислушивался.
Взрослых никого не было в комнате. Очевидно, все выбежали из квартиры.
-- Стекла бьют, -- проговорил мальчик и позвал: -- Мама!
Никто не отозвался, и тогда он сказал:
-- Мама, я боюсь.
Маргарита откинула шторку и влетела в окно.
-- Я боюсь, -- повторил мальчик и задрожал.
-- Не бойся, не бойся, маленький, -- сказала Маргарита, стараясь
смягчить свой осипший на ветру, преступный голос, -- это мальчишки стекла
били.
-- Из рогатки? -- спросил мальчик, переставая дрожать.
-- Из рогатки, из рогатки, -- подтвердила Маргарита, -- а ты спи!
-- Это Ситник, -- сказал мальчик, -- у него есть рогатка.
-- Ну, конечно, он!
Мальчик поглядел лукаво куда-то в сторону и спросил:
-- А ты где, тетя?
-- А меня нету, -- сказала Маргарита, -- я тебе снюсь.
-- Я так и думал, -- сказал мальчик.
-- Ты ложись, -- приказала Маргарита, -- подложи руку под щеку, а я
тебе буду сниться.
-- Ну, снись, снись, -- согласился мальчик и тотчас улегся и руку
положил под щеку.
-- Я тебе сказку расскажу, -- заговорила Маргарита и положила
разгоряченную руку на стриженную голову, -- была на свете одна тетя. И у нее
не было детей, и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва много
плакала, а потом стала злая... -- Маргарита умолкла, сняла руку -- мальчик
спал.
Маргарита тихонько положила молоток на подоконник и вылетела из окна.
Возле дома была кутерьма. По асфальтированному тротуару, усеянному битым
стеклом, бегали и что-то выкрикивали люди. Между ними уже мелькали
милиционеры. Внезапно ударил колокол, и с Арбата в переулок вкатила красная
пожарная машина с лестницей...
Но дальнейшее уже не интересовало Маргариту. Прицелившись, чтобы не
задеть за какой-нибудь провод, она покрепче сжала щетку и в мгновение
оказалась выше злополучного дома. Переулок под нею покосился набок и
провалился вниз. Вместо него одного под ногами у Маргариты возникло скопище
крыш, под углами перерезанное сверкающими дорожками. Все оно неожиданно
поехало в сторону, и цепочки огней смазались и слились.
Маргарита сделала еще один рывок, и тогда все скопище крыш провалилось
под землю, а вместо него появилось внизу озеро дрожащих электрических огней,
и это озеро внезапно поднялось вертикально, а затем появилось над головой у
Маргариты, а под ногами блеснула луна. Поняв, что она перевернулась,
Маргарита приняла нормальное положение и, обернувшись, увидела, что и озера
уже нет, а что там, сзади за нею, осталось только розовое зарево на
горизонте. И оно исчезло через секунду, и Маргарита увидела, что она наедине
с летящей над нею слева луною. Волосы Маргариты давно уже стояли копной, а
лунный свет со свистом омывал ее тело. По тому, как внизу два ряда редких
огней слились в две непрерывные огненные черты, по тому, как быстро они
пропали сзади, Маргарита догадалась, что она летит с чудовищною скоростью, и
поразилась тому, что она не задыхается.
По прошествии нескольких секунд далеко внизу, в земной черноте,
вспыхнуло новое озеро электрического света и подвалилось под ноги летящей,
но тут же завертелось винтом и провалилось в землю. Еще несколько секунд --
такое же точно явление.
-- Города! Города! -- прокричала Маргарита.
После этого раза два или три она видела под собой тускло отсвечивающие
какие-то сабли, лежащие в открытых черных футлярах, и сообразила, что это
реки.
Повернув голову вверх и налево, летящая любовалась тем, что луна
несется под нею, как сумасшедшая, обратно в Москву и в то же время странным
образом стоит на месте, так что отчетливо виден на ней какой-то загадочный,
темный -- не то дракон, не то конек-горбунок, острой мордой обращенный к
покинутому городу.
Тут Маргаритой овладела мысль, что, по сути дела, она зря столь
исступленно гонит щетку. Что она лишает себя возможности что-либо как
следует рассмотреть, как следует упиться полетом. Ей что-то подсказывало,
что там, куда она летит, ее подождут и что незачем ей скучать от такой
безумной быстроты и высоты.
Маргарита наклонила щетку щетиной вперед, так что хвост ее поднялся
кверху, и, очень замедлив ход, пошла к самой земле. И это скольжение, как на
воздушных салазках, вниз принесло ей наибольшее наслаждение. Земля поднялась
к ней, и в бесформенной до этого черной гуще ее обозначились ее тайны и
прелести во время лунной ночи. Земля шла к ней, и Маргариту уже обдавало
запахом зеленеющих лесов. Маргарита летела над самыми туманами росистого
луга, потом над прудом. Под Маргаритой хором пели лягушки, а где-то вдали,
почему-то очень волнуя сердце, шумел поезд. Маргарита вскоре увидела его. Он
полз медленно, как гусеница, сыпя в воздух искры. Обогнав его, Маргарита
прошла еще над одним водным зеркалом, в котором проплыла под ногами вторая
луна, еще более снизилась и пошла, чуть-чуть не задевая ногами верхушки
огромных сосен.
Тяжкий шум вспарываемого воздуха послышался сзади и стал настигать
Маргариту. Постепенно к этому шуму чего-то летящего, как снаряд,
присоединился слышимый на много верст женский хохот. Маргарита оглянулась и
увидела, что ее догоняет какой-то сложный темный предмет. Настигая
Маргариту, он все более обозначался, стало видно, что кто-то летит верхом. А
наконец он и совсем обозначился. Замедляя ход, Маргариту догнала Наташа.
Она, совершенно нагая, с летящими по воздуху растрепанными волосами,
летела верхом на толстом борове, зажимавшем в передних копытцах портфель, а
задними ожесточенно молотящем воздух. Изредка поблескивающее в луне, а потом
потухающее пенсне, свалившееся с носа, летело рядом с боровом на шнуре, а
шляпа то и дело наезжала борову на глаза. Хорошенько всмотревшись, Маргарита
узнала в борове Николая Ивановича, и тогда хохот ее загремел над лесом,
смешавшись с хохотом Наташи.
-- Наташка! -- пронзительно закричала Маргарита, -- ты намазалась
кремом?
-- Душенька! -- будя своими воплями заснувший сосновый лес, отвечала
Наташа, -- королева моя французская, ведь я и ему намазала лысину, и ему!
-- Принцесса! -- плаксиво проорал боров, галопом неся всадницу.
-- Душенька! Маргарита Николаевна! -- кричала Наташа, скача рядом с
Маргаритой, -- сознаюсь, взяла крем. Ведь и мы хотим жить и летать! Прости
меня, повелительница, а я не вернусь, нипочем не вернусь! Ах, хорошо,
Маргарита Николаевна! Предложение мне делал, -- Наташа стала тыкать пальцем
в шею сконфуженно пыхтящего борова, -- предложение! Ты как меня называл, а?
-- кричала она, наклонясь к уху борова.
-- Богиня, -- завывал тот, -- не могу я так быстро лететь. Я бумаги
могу важные растерять. Наталья Прокофьевна, я протестую.
-- Да ну тебя к черту с твоими бумагами! -- дерзко хохоча, кричала
Наташа.
-- Что вы, Наталья Прокофьевна! Нас услышит кто-нибудь! -- моляще орал
боров.
Летя галопом рядом с Маргаритой, Наташа с хохотом рассказывала ей о
том, что произошло в особняке после того, как Маргарита Николаевна улетела
через ворота.
Наташа созналась в том, что, не прикоснувшись более ни к каким
подаренным вещам, она сбросила с себя одежду и кинулась к крему и немедленно
им намазалась. И с нею произошло то же, что с ее хозяйкой. В то время, как
Наташа, хохоча от радости, упивалась перед зеркалом своею волшебною красой,
дверь открылась, и перед Наташей явился Николай Иванович. Он был взволнован,
в руках он держал сорочку Маргариты Николаевны и собственную свою шляпу и
портфель. Увидев Наташу, Николай Иванович обомлел. Несколько справившись с
собою, весь красный как рак, он объявил, что счел долгом поднять рубашечку,
лично принести ее...
-- Что говорил, негодяй! -- визжала и хохотала Наташа, -- что говорил,
на что сманивал! Какие деньги сулил. Говорил, что Клавдия Петровна ничего не
узнает. Что, скажешь, вру? -- кричала Наташа борову, и тот только
сконфуженно отворачивал морду.
Расшалившись в спальне, Наташа мазнула кремом Николая Ивановича и сама
оторопела от удивления. Лицо почтенного нижнего жильца свело в пятачок, а
руки и ноги оказались с копытцами. Глянув на себя в зеркало, Николай
Иванович отчаянно и дико завыл, но было уже поздно. Через несколько секунд
он, оседланный, летел куда-то к черту из Москвы, рыдая от горя.
-- Требую возвращения моего нормального облика! -- вдруг не то
исступленно, не то моляще прохрипел и захрюкал боров, -- я не намерен лететь
на незаконное сборище! Маргарита Николаевна, вы обязаны унять вашу
домработницу.
-- Ах, так я теперь тебе домработница? Домработница? -- вскрикивала
Наташа, нащипывая ухо борову, -- а была богиня? Ты меня как называл?
-- Венера! -- плаксиво отвечал боров, пролетая над ручьем, журчащим меж
камней, и копытцами задевая шорохом за кусты орешника.
-- Венера! Венера! -- победно прокричала Наташа, подбоченившись одной
рукой, а другую простирая к луне, -- Маргарита! Королева! Упросите за меня,
чтоб меня ведьмой оставили. Вам все сделают, вам власть дана!
И Маргарита отозвалась:
-- Хорошо, я обещаю!
-- Спасибо! -- прокричала Наташа и вдруг закричала резко и как-то
тоскливо: -- Гей! Гей! Скорей! Скорей! А ну-ка, надбавь! -- она сжала
пятками похудевшие в безумной скачке бока борова, и тот рванул так, что
опять распорол воздух, и через мгновение Наташа уже была видна впереди, как
черная точка, а потом и совсем пропала, и шум ее полета растаял.
Маргарита летела по-прежнему медленно в пустынной и неизвестной
местности, над холмами, усеянными редкими валунами, лежащими меж отдельных
громадных сосен. Маргарита летела и думала