лет. Подтвердишь?
     -- Конечно, это в моих интересах.
     -- Молодец, сообразительный... Тогда поехали!
     Он  вылез, обошел  машину и  завалился на пассажирское сиденье. За руль
сел один  из копов. "Нива" поколесила по огромной полузаброшенной территории
завода железобетонных изделий, выехала за охраняемые ворота. Космач мысленно
перевел дух: все, сейчас или никогда!
     Попадать в руки Палеологова не было никакого желания.
     Космач   сидел   посередине,   успокоившийся  Матрешник   к   нему   не
оборачивался,  смотрел вперед и о чем-то  думал, может, считал  свои барыши,
коп был увлечен рулем, объезжал ямы на разбитой дороге.  Потряхивало сильно,
и  потому  Космач  как бы непроизвольно  переместился  в  сторону  водителя,
несколько  раз схватился  за спинку его  сиденья,  чтобы приучиться  к этому
движению, и, наконец, сжал левой рукой привязной ремень, торчащий на стойке.
Вытягивал  медленно, спускал вниз  и  прижимал  ногой, и когда  образовалась
петля, схватил ее  и  набросил  на шею  копа. И одновременно ударил ногой  в
голову Матрешника.
     Думал  свалить  сразу,  однако  лысая  голова   на  короткой  шее  лишь
мотнулась. Коп захрипел, бросил  руль и  потянулся  к  горлу.  Налегая  всем
телом, Космач затянул ремень.
     -- Тормози! -- зарычал ему в ухо и еще раз ударил Матрешника.
     Тот сначала  пытался схватить его за ногу,  потом потянулся к бардачку.
Машина сбавила скорость и запрыгала по ямам, поэтому он никак не мог поймать
крышку, упорно хватал руками. Обвиснув на ремне, Космач почти лег на спину и
начал молотить  хозяина обеими ногами, а потом и вовсе придавил его голову к
приспущенному стеклу дверцы. А тот сопел, кряхтел и все царапал бардачок, но
из-за толстой  фигуры  руки были  коротки! И тут случилось  невероятное: его
голова  начала плющиться, превращаясь в красную  лепеху  на  стекле  дверцы.
Космач  поджал  ноги,  отпустив  Матрешника,  но  тот не обвис, не повалился
замертво,  и  голова  еще  секунду  оставалась  плоской,  после чего,  будто
резиновая игрушка,  со свистом втянула воздух и  выправилась. Он  захрипел и
потянулся руками.
     Двигатель задергался, заглох, "нива" вкатилась в выбоину и остановилась
сама.
     Космач  бросил  неподвижного  копа  на  руль,  уперся  руками и  ударил
Матрешника со  всей  силы.  Тот вдруг  заорал, схватился за  голову и  начал
вставать --  развернуться хотел,  но уперся  в потолок.  От следующего удара
немного осел и,  будто разъяренный, обезумевший бык, с ревом полез к заднему
сиденью, но не мог протолкнуть туловище  в просвет между  спинками сидений и
потолком. Тем временем Космач достал  крючок, открыл  дверцу и,  отпихиваясь
ногами, вытолкнул водителя на улицу.
     И  сам  выскочил,  откинув спинку сиденья.  И только сейчас увидел, что
машина  стоит  посередине придорожной деревни  и вроде  бы люди на улице. Но
озираться  и  медлить было нельзя, одуревший Матрешник  кричал и буйствовал,
зачем-то пытаясь протиснуться  назад. Космач распахнул дверцу  и. ухватив за
шиворот, вырвал неповоротливую тушу из кабины.
     Пока он елозил  на четвереньках,  Космач  сел за  руль и стал запускать
мотор,  однако  тучный  работорговец  больше  напоминал  ваньку-встаньку  --
оказался  уже на ногах  и теперь хватался за  открытую  пассажирскую дверцу.
Голову вдруг пронзил детский страх, что это чудовище сейчас вползет  назад и
все повторится, как в  кошмарном сне. Тогда  Космач открыл бардачок, и стало
ясно, почему  Матрешник рвался к  нему:  там лежал пистолет. Космач  схватил
его, не проверяя, заряжен  ли.  потянул спуск, -- громоздкая туша сама лезла
на ствол...
     От  выстрела в замкнутом пространстве  зазвенело  в ушах.  Работорговец
отпрянул, согнулся и встал на колени.
     Показалось,  стартер  крутится очень  долго и медленно, а Матрешник все
еще стоит перед открытой дверцей и тянет руки...
     * * *
     Их не  зря  называли  отступниками  и  крамольниками.  Вера  сонорецких
старцев  была  не ведома  на Соляном Пути  и потому  непонятна,  как и  язык
читаемых  ими  молитв.  А  их могучий,  совсем  не  церковный распев  больше
напоминал разбойничьи песни или  воинские гимны, охватывающие богобоязненную
душу страхом и трепетом одновременно.
     Некоторые  старообрядческие  общины  не  почитали сонорецких  старцев и
стариц, бывало, предавали анафеме и  намоленные камни  опрокидывали, но если
случалось встретиться с  ними на Тропе, а паче того когда  хворого приводили
тайком на Сон-реку каждый в отдельности готов  был принять  грех  на  душу и
побеседовать  с еретиками,  поесть  из одной по  суды, принять  анчихристово
зелье,  позволить  чтение  над  собой бесовских  заговоров  и  послушать  их
моления.
     И редко кто не заражался от них ересью  и не то сковал, не скорбел и не
печалился потом  тайной печалью от  бренности собственной жизни и неуемно го
влечения  на  берега  заветной  реки.  По  достижении зрелых  лет  некоторые
вкусившие  крамол  лесные  скитальцы  самых  разных толков  или открыто, или
тайком прощались  со  своими единоверцами и  домашними  и, невзирая на суд и
проклятия вслед, уходили на Сон-реку.
     Сколько  помнили на Соляной Тропе, обратно никто  не возвращался, разве
что странствующим старцем, которых опять же крадучись почитали как святых и,
настращав домашних, чтоб держали язык за зубами, с поклонами просили войти в
хоромину, чтоб вместе помолиться.
     Говорили, что их слышит Господь, ибо старцам ведомо Его истинное имя...
     Придя  в  Холомницы,  Клестя-малой  долго бродил вдоль реки,  покуда не
выбрал крупный  прибрежный валун с плоским верхом. Встал на  него  лицом  на
восток, одни сутки молился стоя, вторые на  коленях, а третьи распластавшись
ниц. А  река прибывала,  странника  подтопило, однако он не  сошел, лежал  в
воде, отрезанный от берега.
     Каждый день  боярышня  ходила к  нему, звала,  но юродивый  не сходил с
камня  и в ее  сторону даже головы  не поворачивал. Она знала, нельзя мешать
молитве пророчествующего старца, но  боялась,  встанет  где-нибудь  затор, в
одночасье поднимется вода и смоет его.
     На  четвертый день она застала  юродивого стоящим  по колено  в  бурной
ледяной  реке, однако от согбенной спины и даже от  воды вокруг его ног  шел
пар, а до  берега уже  сажени  две мутного,  стремительного  потока.  Вавила
забрела чуть ли не по пояс, сдернула старца с камня, вытащила на берег.
     -- Вот  тебе  камень  мой, внучка  Илиодорова.  -- сказал  он, стуча от
холода зубами. -- Вставай и молись.
     -- Сначала баню истоплю, чтоб отогрелся. А пока идем, на печь положу.
     Привела  его в  избу,  а  он  сел  на  порог  и  на  лежанку  не  идет,
переодеваться в сухое  отказывается.. Пока она баню затопила и воды наносила
с реки, Клестя-малой неожиданно быстро обсох и засобирался.
     -- Никуда не пущу! Примрешь по дороге.
     -- Не держи  меня.  --  Котомку  за спину забросил. -- На  Сон-реку мне
надобно, пойду. Братия  со мной спорила, ведь из скита прогнали! А я приду к
ним,  поведаю,  что в  мире творится  от  их  пророчеств. И самих  приведу к
покаянию!
     Потряс клюкой, сверкая глазами.
     На следующее  утро, еще до  восхода,  боярышня пошла на реку, встала на
камень намоленный, обернулась лицом к дороге, как к солнцу, и воздела руки.
     Соляной Путь -- Вологда
     1992-2002
     Сергей Алексеев. Покаяние пророков