онах, еле продравшего от стуков
посыльных глаза. Все очухавшиеся прыснули куда могли, но вопли слышались
даже на посту. Последовали репрессии, виновный личный состав до обеда
собирал мусор, выкладывал кирпичную дорожку по грязи и рыл сточную канаву. С
нарядом торчал на дороге весь день комвзвод по кличке Даун, в основной
службе выше старшего опера так и не поднявшийся. Избежавший армии, здесь он
раскрылся в полный рост, заменяя ефрейторской придирчивостью отсутствие
способности мыслить и выдвинуться хоть куда-то силой иных качеств. Ухватки
слободской шпаны при комплекции среднего бегемота кричали о пропавшем месте
в бандшайке, может, не взяли когда-то за скудоумие, только в милицию и
осталось идти... Он ревностно бдил за нами, ел мозг до сумерек, когда поток
машин иссяк, и лишь тогда ушествовал с чувством выполненного долга, обещав
всю ночь проверять нашу боеготовность. Это слово мы не могли слышать без
плевков; днем по рации ввели "Стоп колеса", народ покричал и разъехался,
царило относительное спокойствие, но явились три машины чеченского СОБРа и
потребовали их пропустить, размахивая боевым распоряжением с подписью
грозненского коменданта. Даун вылез из столовой как был, без шапки, с
маслянистыми губами, изучил бумагу и важно заявил хриплым басом:
-- Мне это не указ. Дорога з а к р ы т а д л я в с е х!
Напрасно здоровый улыбчивый мужик, главный у собровцев, перед явным
боевым опытом (не важно, на чьей стороне) которого Даун выглядел щенком,
пробовал втолковать, что один комендант не может знать приказов другого,
равного по должности, и для этого сотрудникам выдается документ
установленного образца. Мерзший в свитере и калошах, привезенных по чьему-то
совету вместо резиновых сапог, Даун гороподобно стоял на своем.
-- А если сейчас откроем сами и поедем, что сделаешь? - двинулся вперед
потерявший терпение крепыш с пулеметом, кладя ладонь на шлагбаум.
И оставивший где-то даже знаменитый ремень с патронташем для ВОГов,
гранатными подсумками и командирским "Макаровым", общим весом на полпуда,
Даун заявил, вздернув голову:
-- Буду стрелять!
Плюнув, чехи развернулись и полетели в сторону объездной дороги. Гордый
собой, Даун вернулся к прерванной трапезе. Мы с напарником вытерли пот -
толпа изрешетила бы нас и умчалась раньше, чем кто-то успел бы отщелкнуть
предохранитель...
Среди гама кубрика невозможно было отдохнуть в законные два часа между
сменами. Вяло собираясь на пост, я краем глаза поглядывал на экран, вольный
народ с нездоровой погруженностью созерцал ширпотребный бовик. Молчавшая в
углу рация вдруг ожила:
-- "Кондор", "Кондор", выйди срочно на "первый"!
Первым числился блок, хотя других постов не было. Выбравший изначально
звучный позывной Даун нехотя зашевелился на койке, где возлежал в спортивных
брюках и носках. Рация заторопила:
-- "Кондор" - "первому", пожалуйста быстрее! Как принял нас?
-- Слышу, слышу, - проворчал он в персональный "Кенвуд", накидывая
куртку и вываливаясь за дверь. - Пернуть сами не могут, все командир нужен,
мля...
Хотя вечно требовал докладывать ему обо всем и спаси Бог избегать
самовольства.
Я натягивал ватные штаны, когда в наш барак заглянул кто-то из второго
отделения и крикнул:
-- Заступающая смена, бегом на пост! Вас Жорж зовет, сказал быть мигом.
Так на самом деле звали Дауна-грифа. Чертыхаясь (задержали кого-то или
разборка с проезжающими, как пить дать), мы сгреблись, застегивая на ходу
разгрузки, пихая кого-то прикладами, и потопали в холодную тьму. У
шлагбаума, к нашему удивлению, никого не оказалось. "Эгей!" - окликнули с
перекрестка, куда не добивал единственный на всю округу фонарь, возрожденный
при блоке усилиями старшины и негусто освещавший круг выщербленного асфальта
под собой. Подойдя, мы разглядели у крайних ворот Муху с Борей, которых
должны были сменить, Дауна и двух чеченцев-парней в камуфляже и вязанных
шапочках у белых "Жигулей". Преобразившийся Жорж что-то втирал ближнему,
деланно хихикая и скалясь. Раздраженный перспективой топтать снег на целую
четверть часа дольше, я хмуро бросил Мухе:
-- Ну, что тут?
Молчаливый Борис пожал плечами, а Мухин начал делать какие-то знаки,
кивая исподволь на местных. Когда я снова открыл рот, он потянул меня назад
и зашептал:
-- На номер смотри - это та "шестера".
-- Какая?
-- Тише, та самая, в розыске, позавчера на разводе читали. Стоим себе,
вдруг кто-то к Адиле приехал. Бор говорит - давай глянем, подходим ближе, и
опа-на...
Борис регулярно писал себе на листок данные разыскиваемых людей и
транспорта, сверяя затем при проверке. Отличаясь редкой исполнительностью,
он сыскал притом немилость шефа, ответив на вопли по поводу не высаженной из
автобуса бабки: "Я не оккупант", и с тех пор ходил в штрафниках. Хотя
добросовестнее и честнее его среди нашего сброда не имелось.
Жившая в этом доме Адиля, муж которой то ли погиб или пропал без вести
в первую войну, то ли пребывал неизвестно где, тянула многочисленную семью и
родственников на доходы от ларька, стоявшего по другую сторону улицы. Бойцы
отоваривались у нее сигаретной мелочью, пивом и бодяжной водкой. Официально
торговля спиртным, как и употребление его военнослужащими объединенной
группировки, к которым мы приравнивались, строго воспрещалось. Бутылки
уносили за пазухой или в штанах, и кособокие семенящие фигуры издалека
обличали преступную цель похода "за спичками". Издержавшиеся несли к ней
пятнистую спонсорскую форму, обувь, мелкое отрядное имущество, пайковые и
стащенные из кухни продукты, накупленное поперву невесомое турецкое золото.
Ради мирных отношений Адиля верила в долг, часто без отдачи. Жаждя, парни
бегали к ней ночью домой, иногда сталкиваясь с другими гостями и
посетителями. Кому и чем она платила за прибыльный бизнес, кто подруливал к
воротам поздними вечерами, их не парило - есть маркитантка, и хорошо. "Мы
кровь чью-то пьем или оружие толкаем? Военные тайны сдаем? Да про нас и так
все все знают, чих-пых их "фейсов" и всяких там партизан..." А Борис вновь
проявил рвение и служебную принципиальность.
-- ...Тот, что выше - Арсаев.
-- Имя-отчество совпадают?
-- Нет, ну и что? Брат, родственник какой-нибудь. Один пес надо сдать,
раз уж повязали.
-- Машина его?
-- Нет, того, кто в розыске. Доверка есть.
-- Хрень полная... А второй кто?
-- Просто друг вроде, - Муха утер перчаткой нос. - Говорит, его дядя
министр какой-то, что ли. Оба в каком-то грозненском отделе числятся, а сами
"телки" при этом папике, ездят с ним охраняют.
Дело переставало мне нравиться совсем.
-- Коллеги, получается? Вроде как своих сдаем, а им звезды однозначно
вкатят, виноват ли, нет.
-- Какие они нам свои, все бандиты...
-- Оружие при них есть?
-- Пистолеты, заставили на сидение положить.
-- А сюда они чего приехали, по то, за чем наши ходят?
-- Ну.
Даун стоял с чехами один, мы толклись поодаль, и я шагнул ближе, чтобы
не уклоняться от неприятной процедуры задержания коллег, тем паче
вооруженных. Как ни что, в бою будь рядом, и коль геморрой начался, вилять
недостойно. Даун, пользуясь этим, забубнил по дежурной рации, настроенной на
боевой канал:
-- "Казбек", "Казбек", скоро у нас? Очень ждем, ускорьтесь, если можно!
-- Пошли, пошли к вам колесики, - просипел далекий металлический голос.
- Помним о вас.
Опершись на капот, сухощавый рослый парень с открытым лицом
поинтересовался:
-- Ребята, а в чем дело хоть? Все время останавливают, проверяют,
забирают оружие, уже надоело. Мы ведь такие же, как вы, разве нет?
Говорил он чисто, почти без акцента, что было здесь редким - видимо,
жил в России. Второй закурил сигарету, предложив сперва Дауну и мне. Я
отказался, тот взял и уклончиво ответил:
-- Не знаем. Сказали доставлять сейчас всех, кто приезжает по вечерам,
наверно, провинилась чем-то Адиля. Проверят, отпустят. - В голосе его
звучала неискренность. - О, никак едут!
Послышался нарастающий гул моторов, вспыхнул стремительно
приближавшийся свет. Два БТРа подлетели на скорости, ослепив всех яркими
круглыми фарами, с визгом развернулись и замерли в ряд. С брони посыпались
одинаковые, как из набора, коротыши в вылинявших комбезах и шапках-масках.
Глаза блестели в прорезях, точно у ниндзь. Только старший оказался длинным,
худым и сутулым, с острым хищным носом и оспинами на щеках. Быстро выслушав
Дауна, он бросил чеченцам:
-- Документы!
Смолкшие парни вытащили удостоверения, техпаспорт "Жигулей". Изучив их
в свете фонарика, остроносый приказал своим:
-- Взять.
Ниндзи тотчас окружили чеченцев, тыкая стволами и разворачивая лицом к
"шестерке".
-- Руки на капот! Брось сигарету! Ноги раздвинул, шире, смотреть вниз!
Ошарашенный не меньше нашего Даун топтался возле командира таинственной
группы. Сунув ксивы в карман, тот подошел к чеченцам, о чем-то спросил
одного, другого и скомандовал:
-- В трюм!
Его бойцы, круто вывернув парням руки, бегом потащили их к
транспортерам. Вмиг откинув дверцы боковых лазов, запинали внутрь, кто-то
втиснулся следом, остальные прыгнули наверх. Двое сели в машину, где остался
ключ зажигания, пристроились за первым БТРом. Старший отозвал Дауна,
долетели обрывки фраз: "...дядя... А второй что? Ну и все тогда...". Затем
он влез на броню, что-то сказал в люк водителю, и маленькая колонна рванула
в сторону обрамлявшей боковую дорогу лесополосы.
Мы безмолвно проводили их взглядом. Стряхивая оцепенение, Даун
отхаркнулся и гуще обычного пробасил:
-- Слышь, пацаны, тут никого не было, мы ниче не видали. Врубаетесь? Не
слышу - сечете, бойцы?
-- Да уж... - Муха простужено ушел в шарф по уши. Глаза у него нервно
помаргивали.
Медленно двигаясь к посту, я наконец пришел в себя:
-- А кто это были?
За пленными приезжал обычно временный отдел, заставляя ждать по часу и
больше, но с гражданскими и тем паче разными служащими обращались
более-менее корректно, время не то. Только что виденное повергло в
недоумение и оставило скверный осадок.
-- Разведка комендантская, - к Дауну возвращался уверенный тон.
-- Почему разведка?.. - начал я, пытаясь собрать мысли.
Даун оборвал меня:
-- Все, кончили базарить. Кто сменился - на отдых, а вы несите службу
как положено, буду проверять. Муха, если опять нажрешься ночью, башку
сверну. Понял?
Бормоча "а че я", тот первый затрусил к блоку. Взяв фонарь, Даун слазил
в дот-регистрацию, повозился там и наконец ушел, пообещав нас регулярно
навещать. Отработавший пару лет в одном с ним отделе мой напарник, опер
Саня, хмыкнул вслед.
-- Не нравится мне все это, Александр Васильич, - поделился я мыслями.
Трогаясь потихоньку умом в этом театре абсурда, мы величали с ним друг друга
по отчеству. - Маски-шоу какое-то...
-- Влипли, - бесстрстно констатировал он.
-- Точно, попали бедные чехи. Отметелят их - мама, не горюй.
-- Почему чехи? Все влипли. - Саня что-то уже просчитал и говорил в
обычной манере, взвешенно и трезво.
-- Мы-то причем?
-- Куда их, по-твоему, увезли?
-- Да ну... Не может быть, что ты! - я боялся озвучить догадку,
подкатывавшую мутной волной. - Надо ж разобраться, информацию вытащить в
конце концов, если замешаны в чем-то, но не... так сразу...
-- Посмотрим.
Саня был здесь солдатом в первую войну и ко многому относился
спокойнее, деятельность тоже накладывала отпечаток. Соображал в раскладах с
мульками он тоже быстрее, но и я работал в системе не один год. Мысли как
магнитом утянуло в другом направлении:
-- Черт, видел их кто-нибудь? Приехали-то к Адиле.
-- Ее дома нет, я у Бори спрашивал. Чехи ждали, наверное, вот и
задержались на свою голову. Дай Бог, чтобы обошлось, но ты же сам видел...
Меня начал пробирать холодок.
-- Кстати, а с чего комендатура приехала?
-- Хрен знает. А, так дербил же при нас кричал их, значит, было
заряжено или "временник" стрелки перевел. Сведения по этой машине вообще
откуда взялись?
-- На разводе читали. В папке ориентировок что-то лежать должно...
Разыскав в бункере мятый скоросшиватель с покоробленными влагой
листами, мы несколько раз просмотрели содержимое взад и вперед. Искомый лист
отсутствовал.
-- Даун вырвал. Типа замел след, - Саня погасил узкий, обтянутый
камуфлированной резиной фонарик. - Блин, надо иногда слушать, что по утрам
трендят.
Мы начали выхаживать по обычаю вдоль бетонной ограды, чтобы не
закоченеть, повесив "весла" на грудь. Я вспоминал:
-- Там и не ориентировка была, так, писуля ксероксная.
-- Кто инициатор розыска?
-- Внизу было... сейчас, вспомню зрительно - точно, в случае задержания
сообщить на "Казбек"!
-- Ясно. В общем, как у нас, надо кого-то поймать, а нет формальных
оснований - липовый розыск через друзей засылаешь или просишь начальника
подписать. Получила разведка информацию на чела с тачкой или просто счеты
какие-то свести, пульнули от себя маляву его куканить и щемить. Второй,
может, не при делах, да судьба злая, карта не так легла - свидетель. В
Чернокозово, думаю, их вряд ли повезут, короче - девяносто пять целых
вероятности...
В это время на юге полыхнуло зарницей, донесся приглушенный расстоянием
взрыв. Мы замерли, обернувшись. Саша первым нарушил молчание:
-- Все. Сто и один процент...
На следующий день наш ком ездил в комендатуру и "временник", откуда
вернулся мрачный. Запершись с Дауном, долго что-то рядили, вызывали Мухина и
Борю. Вышли они невеселые, до нас с Саней очередь почему-то не дошла. Друг к
другу никто не лез, Муха на невысказанный вопрос промямлил:
-- Ничего не видели, ничего не знаем...
И, обругавшись, тяжело вздохнул.
-- Другого от наших завхозов я и не ожидал, - подытожил Васильич,
направляясь курить.
От чеченских стрелков, заступивших со вторым отделением на пост, уже
было известно, что за селом нашли обгорелый ВАЗ с телами двух местных
милиционеров. Всех подняли на ноги, потому что родственник одного занимал
крупную должность в правительстве, а погибшие состояли в его личной охране.
Убийц поклялись найти, из Грозного наехали всякие бугры для выражения
соболезнований и организации действий.
Забравшись на пустую днем наблюдательную вышку, срубик в три венца
поверх бани, мы с Саней обмозговывали перспективы. Я не видел лучшего, чем
принять официальную версию и в случае прижима тупо стоять на ней. Глухая
несознанка - вещь топорно-надежная, в дрянной ситуации хитрить сложнее. Друг
мудрил, оперски просчитывая ходы:
-- Поднять это дерьмо, как реально было- два пальца об асфальт,
элементарно. За любой конец дерни, а копать начнут, раскрутится все за милую
душу. Найдут свидетелей, сличат показания, не одни ж простофили у них там, и
Даун первый развалится, потечет, как тухлятина. Он насквозь деревянный, а
менты вообще быстро сыпятся, кто с оперативно-следственной деятельностью
плохо не знаком, психика косная, вживаются полностью в доминирующую роль.
Попадают на допрос к опытному волку, почва выбита из-под ног, и в слезы
через полчаса... Кстати, здесь в прокуратуре наши командированные или уже
свои?
-- Может, рулят союзные, но аборигены точно есть. Через нас их сколько
ездит с ксивами, треть хоть настоящими должна быть.
-- Хрен с ними, думаю, мы с тобой в любом случае не причем. Опоздали на
пост немного, фильм хотелось досмотреть, все подтвердят, ну и как-то
проворонили все. Когда пришли, никого не было, с упырями нашими разговоров
ни о чем не вели. Сменили, и те ушли себе, а чего нам. Расхождение по
времени пять-десять минут, отчасти так и было, полуправда - лучшая ложь.
Будем держаться этой версии, только языки надо подвязать, особенно Мухе.
Хотя знают двое - знает свинья...
Вечером в кубарь приперлись друзья-алкаши начштаб и повар Андрюхой,
сопровождавшие в поездке командира, таща кассету. Подружившись с кем-то
через пузырь, задастый начштаб Колунов переписывал во "временнике" съемки
тамошних сыскарей - трупы боевиков, задержания, допросы, ликвидация схронов,
выезд на подрыв, где от припавшего на сорванное колесо УАЗа волокут
кричащего раненого без ноги, а у машины лежит скорченное неподвижное тело.
Видак стоял у нас, и бывший интернационалист Кол, пополнив свою дикую
коллекцию, неизменно спешил к нам.
-- Братва, че мне пацаны слили, покажу счас, вырубайте на ... эту
бодягу!
Прокручивая знакомые уже старые кадры, он долго не мог попасть на
нужное место. В конце концов справился.
-- Все, тихо!
На экране возникло кочковатое поле с рощицей на горизонте и недальними
развалинами. Медленно описав полукруг, глаз камеры сфокусировался на
искореженном обгоревшем каркасе легковушки у обочины дороги. Сорванную
дверцу тащит за ручку из канавы усач в серой форме с подсумком на ремне.
Крупным планом смятый, как лист бумаги, госзнак, погнутый овальный жетон
"МВД России" с личным номером на чьей-то ладони. Объектив заглядывает в то,
что раньше было салоном: мешанина клочьев, гарь, остатки завалившихся кресел
с двумя обугленными телами в характерной "боксерской" позе. Снова общий
план, по рытвинам и кустам бродят разномастно экипированные милиционеры,
высматривая что-то под ногами. Вид машины издали, рядом с ней несколько
человек, один пишет, держа черную папку на весу, другой щелкает
фотоаппаратом. Слева два УАЗика, "Жигули", БТР. Сцена ныряет вбок, рябит
компьютерным ценником и гаснет.
Дальше полутемно, внутренность большого дома. Снимавший что-то
подстраивает, точно камере после улицы нужно привыкнуть, изображение
несколько проясняется и светлеет. Мужчины на лавках вдоль стен, старики в
папахах, слышен женский вой и причитания на чеченском языке. Начальник
"временника" Сайфутдинов медленно жмет руки полному господину в норковой
шапке и расстегнутом пальто, под которым видны пиджак с галстуком, вечно
припухшее лицо полковника необычно серьезно. Голосов за плачем не слышно,
чувствуется общее напряжение. Двор, Сайфутдинов окружен женщинами в темной
одежде, передняя рвет на себе волосы, царапает до крови лицо, ее силой
уводят. Остальные кричат, размахивают руками, готовые вцепиться в шефа
милиции. Подняв успокаивающе ладони, он чуть сдает назад и пытается
возвысить голос: "Сделаем все для того, чтобы... Беру под личный контроль,
подонки будут найдены... заслуженное наказание". Автоматчики потихоньку
начинают оттирать толпу, высвобождая проход. Начальник садится в "Волгу", за
которой торчат немытые дети. Один что-то говорит, все прыскают, самый мелкий
ковыряет в носу, сосет тот же палец и начинает дергать за руку сестренку.
Президентский кортеж трогается, Колунов жмет пульт. Сеанс окончен.
-- Это их разведка замочила? - нарушил кто-то молчание с задних коек.
-- Какая разведка? - лениво протянул Кол, довольный собой, точно лично
участвовал в ликвидации. - Не сморозь где-нибудь. Боевики они были, как все
менты здешние. Позырим еще раз?
Он запустил перемотку среди гама "ну его, там Ван Дамм!", "не, давай
этот ужастик из гущи жизни". Перешагивая через ноги, я выбрался на улицу.
Морозно обнаженное небо дохнуло колким мерцанием. За баней у сточного рва,
который мы долбили весь ноябрь под оборонительную траншею, качался
мутноглазый Андрюха, справляя нужду. Подобные действия запрещали равно
начальство и понятия общака, но он обладал иммунитетом к любым требованиям и
нормам.
-- Огонь есть? А, ты, некурящий.
Застегнув штаны, повар начал рыться в карманах, выронил из губ папиросу
и с матерным бурчанием вынул из рваной пачки другую, болезненно согнутую,
точно ревматизмом. Поймав наконец прозрачную зажигалку, с третьей попытки
высек искру и неглубоко затянулся.
-- Хочешь скажу, как на самом деле было? Мне во "временнике" опер, зема
наш, рассказал, только ты дальше не звони. Разведка стала после
комендантского часа в засаде на дороге, где бензин возят, а тут эти на своей
"шестере" прут. Опоздали и не хотели без предписания ехать через посты,
вроде так сейчас выясняется. Им очередь перед капотом, они по газам - а что
еще делать на их месте, если ночью в едренях тормозят? Пока разведка свои
гробы из кустов вытаскивала, оторвались и через заулки на окраине ушли.
Табак из обслюнявленного кончика попал в рот, Андрюха закашлялся и
долго плевался:
-- Вот гадость делают...
-- Бери другие. А то не можешь себе позволить, мафия тыловая?
-- Не, уже не могу. Последнее с Колом Адиле продали... Да, так вот. Раз
свалили - значит, боевики. Пробили регистрацию - машинка на каком-то менте
числится, который служит аж в Шелковской. Разведка поставила от себя в
розыск "шестеру" с его данными, а он дальний родственник того парня, что был
за рулем, продал ему по доверке. Вообще тоже мне разведчики, потрясли бы
село и нашли сразу, те ведь не прятались - ну, съе...сь от кого-то ночью, и
что.
-- Нет, брат кашевар, так не делается, - больший опыт позволял мне
судить о том, чего постовой по основной должности кок не знал. - Если
координат нет, проще нахлобучивать чужими руками, заслать какой-нибудь
липовый вшивый листок. Адрес хлопают, когда точно выяснено, что нужное там -
человек, имущество, иначе спугнешь. Ты скажи, на кой парней завалили?
Андрюха хмыкнул:
-- Просто идиоты. Чтоб неповадно было. Не разбираются долго, бах - и
все, а теперь комендатура с "временником" на ушах стоит. У одного пацана
отец или кто там шишка чешский, будет теперь всем по самое никуда. Хотя
разведка живых в принципе не выпускает, такая контора, сам знаешь, и
правильно: по законам что-то делать, так все боевики пойманные завтра будут
на воле гулять. Может, они бандосы правда были. Гули базарить, война.
-- Ага, лес рубят - щепки летят.
-- Че, не так, что ли? Ладно, не парься. Выпить хочешь?
-- Нет.
-- Тогда бывай. Пойду я, дела...
Хмурое небо с утра словно таило в себе угрозу. Сельские овцы паслись
вдали от проволочных заграждений, куда лезли обычно за уцелевшей травой и
застревали, жалобно блея, добрый приблудный щенок Ваха (названный не для
унижения чеченского имени, а от термина ваххабист, как фонетировали его в
большинстве коллеги), вечно болтавшийся под ногами, исчез напрочь. Мы только
вышли во вторую смену, как на перекресток вылетели две "Нивы" с
тонированными стеклами и маяками, без номеров, следом выкатил гаишный
"Форд", какие встречались лишь в Грозном. Бородачи в синих камуфляжах мигом
перекрыли движение, не обращая на нас внимания. У двух или трех были
маленькие спецавтоматы, при надобности складывающиеся в брикет и похожие
издали на игрушки. К нам подошел дэпээсник средних лет с обыкновенным
"Калашниковым", из старых - под дерматиновой курткой виднелся китель
упраздненного образца с алыми петлицами. Поздоровавшись за руку, объяснил:
-- Парнишек хоронят, которых вчера убили, сейчас повезут. Оба в милиции
работали, отличные ребята, против боевиков стояли. Старшего я знал, у него
дядя зампредседателя совета министров, вместо отца вырастил, того бородатые
козлы еще в первую войну застрелили, когда власть держали здесь. Большие
люди приехали, с комендантом все договорено, чтоб колонну пропустили,
охранять будут до кладбища и назад.
-- А второй парень кто был?
-- Друг, кентовались с детства, поехали куда-то вместе после работы,
сказали матери - вернемся через полчаса. Вчера пастух гнал стадо за старой
мельницей, увидел сгоревшую машину, сказал проезжавшим, они в милицию
передали. Из временного отдела примчались, нашли жетоны, сразу установили,
кто такие...
-- Подозревают кого-нибудь?
Гаишник сплюнул.
-- Х... знает. Говорят, солдат видели на БТРах. Сколько убивают всех,
забирают из дома - проверка документов, и пропадают люди, находят потом без
голов, без рук-ног...Будут выяснять.
Мы с Саней исподволь переглянулись.
-- А не боевики взорвали? За дядю, что сами в милиции служат? Случайно
на фугас попасть не могли?
-- Что им там делать было ночью, черт-те где? А фугас - не гвоздь на
дороге, его просто так не ловят. Хотя все может быть, - гаишник замолк.
Издали послышалось нараставшее пение, и вскоре на перекресток вышла
процессия. Возглавлявшие ее старцы, одновременно взбрасывая палки, как лес
сабель, с быстрым шагом речитативно выкрикивали что-то вроде молитвы. Папахи
некоторых обвивали белые и зеленые ленты. Дохнуло чем-то из Кавказской
войны; следом на плечах мужчин плыли носилки с телами, зашитыми в бурки и
обернутыми в темные ковры. Кто-то из наших купил такие же, прельстившись
дешевизной, и еле спихнул назад, узнав, для чего их обычно используют и что
у могил, бывает, малосостоятельные родственники снимают покровы, возвращая в
обиход, а то и на рынок. Этим двум парням такая участь явно не грозила,
обычно же покойных везли мимо нас просто в шерстяных одеялах, стремясь без
задержки предать тела земле по требованиям шариата. За носилками шли
остальные мужчины, в задних рядах молодежь. Женщин не было.
Толпа заполнила дорогу, остановившись, скорбный груз поставили в
обогнавшие ее грузовики с откинутыми кормовыми бортами, куда влезли следом
парни покрепче. Старики взошли в "Икарус", остальные заполнили разбитые
ПАЗики и "Кубани", пацанам и не поместившимся достался еще один ЗИЛ. За
импровизированными катафалками протянулась вереница машин, опустивших
стекла, возглавляемая несколькими джипами и черным "мерсом". Вся эта мощь,
спаянная воедино на момент общим чувством, производила гнетущее впечатление.
Проезжая мимо, народ, особенно молодежь, смотрел на нас с явной угрозой
и даже ненавистью, но хранил молчание. Гаишник здоровался с самыми
уважаемыми - "салам, алейкум-ва-салам", прикладывая руку к сердцу. АК он
бросил за плечо. Мы стояли рядом, не отводя взгляд. Ощущал я себя скверно,
хотя не видел своей вины свыше той, что служил в паскудной системе. На месте
Бори я никуда бы не полез, сторонясь по возможности сатанинской игры, где
битой картой в очередной раз стала чья-то жизнь. Имитируй отправление
дурацких обязанностей и жди дембеля, а там... Вместе с тем Борис просто
ответственно исполнял свои полицейские задачи - следить, проверять, как и
должен поступать честный сотрудник, был по-своему прав и не мог знать, чем
рядовое "ваши документы" обернется. Приказ сверху обязателен к исполнению, а
квалифицировать его преступность нам не дано...
Когда последние автомобили миновали шлагбаум, бородачи и гаишный "Форд"
с новым знакомым умчались вслед. Минут через сорок-пятьдесят кавалькада
проследовала обратно. Потянулись томительные часы. Начальство не лезло к
нам, впервые озабоченное серьезной проблемой, и мы досматривали повозки
странствующих кое-как, через пять на десятую. Все чего-то ждали.
В перерыв Муха сбегал к Адиле, с которой имел налаженную
товарно-денежную связь. До личных близостей дело тут не доходило, хотя
истомленные голодом бойцы кинулись бы на кого угодно. Вернулся сникший: к
ней уже приезжали и взяли в крутой оборот, хотя она-то была на другом конце
улицы у родственницы. Тем вечером к дядькам с машиной вышла ее старшая дочь,
сказала - мамы нет, больше домашние ничего не знали, за дверь нос не
высовывали. Мало ли кто по ночам ездит. Адиля твердила, что она не причем,
но была взвинчена, рано закрыла ларек и просила домой к ней больше не
ходить, торговля в рабочее время по закону, из киоска. Показания дочки
записал следователь прокуратуры, самой ей велел никуда из села не выезжать.
Как ни верти, получалось, что погибших видели последний раз возле ее дома и
нашего блокпоста.
Началось время мучительной неизвестности и высчитывания минут до конца
срока командировки. Борис внешне не изменился, но стал еще молчаливее.
Авторитет пробовавшего иногда петушиться Дауна окончательно пал в глазах
общественности, хотя здесь-то он вряд ли был чем-либо виноват, его почти не
слушали, а рявкать он больше не смел. Получалось, он как бы не сумел что-то
сделать, выйти из ситуации и накликал беду на отряд. Муха ушел в запой,
однако на это смотрели сквозь пальцы. Происшествие старались не поминать,
хотя о нем знали в деталях уже все на блоке и жили в постоянной тревоге,
выгадывании ответных мер.
Было строжайше запрещено покидать пункт временной дислокации, как
официально именовался наш форт, без крайней необходимости, личного
разрешения шефа и записи в книгу увольнений. Бегавший тайком к шашлычнику
Леме, с которым искренне, хотя и небескорыстно сдружился, участковый по
фамилии Злачевский, польской, как он утверждал, принес следующую весть: три
дня в домах погибших будут стоять накрытые столы, заходи любой, ешь, пей (он
глотнул мечтательно) сколько хочешь, поминай ребят, а потом...
-- Что потом?
-- Старики будут думать, решать, назначать виновных.
Контактировавший по делу с надомным автослесарем Мусой водитель Коля,
сорокалетний крепыш метрового роста, эти сведения в общих чертах подтвердил.
Тучи над нами явно сгущались.
Я не боялся смерти. В атмосфере вечного напряжения, почти бешенства,
рождаемого дурацкой службой, стесненными ненормально условиями и обстановкой
полувойны она действительно отступала, теряла величественно-жуткий образ.
Смерть была рядом, через нас возили тяжело раненых в стычках, подорвавшихся
на фугасах и ржавых минах, данные о потерях по боевому каналу передавали в
Ханкалу, но в возможность собственного конца никто не верил. И все же
накрыться глупо, за чужие грехи, получив очередь из мчащегося автомобиля,
взлететь с оставленным поодаль грузовиком, словить пулю ночного снайпера не
хотелось. На душе при этом было крайне тяжело. Так или иначе, я оказался
замешан в грязной кровавой истории, обжегшей своей заурядной жестокостью,
обходившей нас прежде и воспринимавшейся отвлеченно. Толком не выяснилось,
было ли что-нибудь за парнями, и случившееся являлось не борьбой, а подлым
убийством.
Муху наградили почетным, не положенным нам по статусу знаком "Лучший
сотрудник специальных подразделений", выхлопотанным шефом в основном себе и
прихвостням. Даун получал все отличия автоматом, мы с Василичем не
пользовались благосклонностью верхов и вообще были маргиналами в здешней
кодле. Глупое насекомое, не больно осчастливленное милостью, пошло за
правдой:
-- А как же Борис? Вообще-то он задержал, проявил это, бдительность и
мужество при выполнении долга...
-- Борис, - крысиное отродье не сразу нашло ответ, - не заслужил своим
поведением.
Сам Борис, которому диалог был передан в лицах, никак не отреагировал.
Зная в целом отрицательную его настроенность к местным, я сказал ему
тет-а-тет:
-- Можешь записать двух чехов на свой счет, как настоящий воин.
-- Это упрек? - чернобровое лицо его редко что-то выражало.
-- Так, информация к сведению.
-- Бог накажет?
-- Мне-то почем знать...
Руководство погрузилось в одну заботу - как выбраться на большую землю
без потерь, когда позовет труба. Набедокурившие команды часто ждали сюрпризы
при отъезде, как итоговая черта. Щедрыми проставами, обиванием порогов в
комендатуре, мобильном отряде и Ханкале удалось обеспечить вместо наземного
передвижения вертак и сопровождение до взлетной площадки с боевой техникой.
Когда дошла наконец весть о прибывшей в Моздок смене, потребовалось
доставить вперед нового тыловика, чтобы заблаговременно подписать все акты.
Нас четверых, словно помеченных с того вечера незримым тавром, поспешно
высвободили из наряда и велели собираться. Окончательно притихший в
обстановке дембельского разложения Даун-Жорж, пыхтя, тоже выгребал скарб
из-под койки. Мрачно пояснил:
-- Чешем в Моздок, пацаны. Забиваем вагоны получше, грузовое место, а
сюда их завхоз попрет со шмотьем и частью народа, сколько в кузов войдет.
Давайте, слышь, в темпе, машина уже готова.
Меня слегка покоробила беззастенчивость расчета: участников самого
неприятного и серьезного инцидента за весь срок отправляли наиболее опасным
путем, в простом ГАЗоне по земле, точно договариваясь с незримым
противником, покупая гарантии для остальных. Командование в этом вроде можно
было понять, если б мы не знали наверняка, что руководит ими не суровая
забота о большинстве ценою меньшей жертвы, а просто трусость. Впрочем, этих
типов давно и заслуженно презирали даже те, кто внешне лебезил перед ними, а
я подспудно чего-то подобного ожидал.
Заведовавший ГАЗом пенсионер Коля, оптимист и весельчак, отбывал
восьмую командировку. Ему случалось возить генералов, трупы, полные снарядов
"шаланды", попадать в засады и рваться на фугасе, страх ему был чужд
абсолютно. Оглядев нас, он с неистощимым жизнелюбием воскликнул:
-- Готовы, смертнички? Эх, прокачу!
Даун передернулся и молча полез в кабину. Я забрался на крышу
металлического фургона, откуда предпочитал в роли стрелка-наблюдателя
глазеть окрест. Муха изнутри дурашливо крикнул повару, трезвому и стоявшему
ближе всех:
-- Обнимемся на прощание, в последний разочек? Не поминайте лихом,
пацаны, если что было не так - извиняйте!
-- Не п...ди лишнего. Все будет нормалек, - Андрюха был необычно
серьезен.
-- Ну, держись! - бросил мне Колян, мячиком запрыгивая на свое место.
Он рванул с места так, что я чуть не улетел кубарем через спину и мало
уже обращал внимания на взмахи рук, крики провожающих. Распялив ноги в люке
и откинувшись полностью назад, я цеплялся за какую-то скобу и еле удерживал
сползающий автомат до следующего поста в двадцати километрах. Там Коля чуть
сбросил газ, и мне удалось наконец пристроиться ловчее. Мы понеслись дальше,
распугивая гудком легковушки, обгоняя тяжеловозы и военные "ленты". У КПП
наш рулевой проявлял чудеса ловкости, выскакивая на обочины и минуя длинные
хвосты. С каждым оборотом колес дышавшая в загривок опасность таяла, делаясь
все призрачней и условней. Колян не стал придерживаться составленного
начальством объездного маршрута, а гнал бешено напрямую по самой наезженной
и заполненной трассе, ежедневно проверяемой инженерной разведкой. Осмотр
саперами полотна и кюветов чистоты их не гарантировал, но небеса благоволили
нам. Последний напряженный отрезок, знаменитый Самашкинский лес пролетели
махом в захлебывающемся реве мотора. У каждого мостика скучали дневные
наряды, кипятя чай на костерках, глухие участки, где заросли подступали к
самому асфальту, охраняли транспортеры и БМП, развернув стволы к чаще. Я не
успевал даже вскидывать по обычаю приветственно руку. Наконец показалась
длиннейшая очередь всякого транспорта, зеленые шатры палаток над
оборонительными насыпями и многорядная колючая проволока, сквозь которую
брел на контроль народ. Федеральный пост "Кавказ" на границе "союзной"
Ингушетии. Все.
Когда на следующий вечер благополучно прибывший отряд загрузился в
поезд и отпустил последние тормоза, мы с Сашком дневалили первыми у вагонов.
Состав торчал на запасных путях в отстойнике, именуемом Песками, дежурные
разводили в кромешной тьме огонь для света. Я сказал:
-- Ну что, Васильич, народный суд старейшин нас, похоже, заочно
оправдал.
-- Или не сумели ничего сделать. На крупную акцию против блока не
решились, потому что ответкой размолотили бы все дома вокруг, а за забор мы
не высовывались, как мыши. Дорожных подарков могли просто не успеть
подложить, их сил ведь не знаем и склонны преувеличивать, у страха глаза
велики...
Я подкинул на угли обломок доски, уворованной днем из какого-то
штабеля.
-- В город, думаю, за нами не потянется.
-- Навряд ли. Руки коротки. В России им сложнее действовать, уже тем,
что рожи приметные и хватают на каждом шагу. В чем наша вина, если рыть до
корней, но будто они так прямо разобрались, я не верю. Для этого надо
большую работу проделать, иметь всюду своих людей или от наших информацию
получать, представлять структуру органов - где комендатура, где временный
отдел, войска, приданные милицейские силы. Надо это им? - Он подгреб в огонь
недогоревшие щепки с края. - Федералы поймали, федералы увезли и грохнули.
Может, были в сговоре. Там же не следственное управление по Чеченской
республике, чтоб детали обсасывать и правовую оценку давать. Эти
квалифицируют по своим понятиям, а понятие одно - бошки резать...
-- Главное - выбрались, гори теперь оно все, - под грузом усталости
действительно хотелось забыть эти месяцы, вычеркнуть их напрочь.
-- Разделяю ваше мнение, товарищ. Трое суток - и снова люди, я после
комиссий и остальной ерунды сразу в отпуск уйду. А там посмотрим, пора с
"земли" переводиться куда-нибудь, еще в частное агентство одно зовут...
Из вагона полезли курить распаренные спиртным коллеги, и мы смолкли.
-----------------------
Дождливой осенью, бродя без цели и определенных занятий, я столкнулся
вечером у метро с Мухой. Он топал со службы в кожанке поверх формы, на
легком газу, и был рад поболтать с кем-нибудь, взяв пивка. Я отказался от
угощения, но пошел за ларек, откуда он шугнул двух бродяг-побирушек.
Словоохотливый Муха делился новостями:
-- Жоржик-то наш, Даун, ну - все-таки прополз наверх, не зря анус рвал,
сейчас в охране порядка замначальником, потом главным будет, когда
теперешний на пенсию уйдет. У вас шеф новый, откуда-то со стороны, говорят -
ничего мужик, хотя со своими загребами. Колян в Чечне опять, на год
завербовался. Корешок твой, Сашка, опер, тоже на граждань свалил, в какой-то
охране теперь. Вроде доволен, хотя после мусарни скучно. Ты сам где?
-- Между небом и землей.
-- Так звякни ему, - Муха не мог представить, как можно болтаться на
волнах, когда вокруг полно знакомств, холяв, местечек и тем, которые
следовало пробить.
-- Да, найду телефон.
Координаты всех отрядовцев были записаны у меня в книжке, но общаться с
кем-либо не хотелось. Визави хлебнул пенной влаги и поинтересовался:
-- Чего ушел-то?
-- Так, - вряд ли я мог объяснить, с чего послал вдруг обрыдшую систему
и выломился из загаженного привычного гнезда наружу, в полный вакуум. -
Приелось.
-- А-а... - Муха сделал глоток и светскую паузу, как бы сочувствуя моим
внутренним трудностям, не пытаясь уразуметь действий. Но тут что-то вспомнил
и переключился: - Прикинь, Андрюха-повар сейчас в госпитале лежит,
досинячился - язва. Говорил ему: знай меру, все пьем, но не до чертей же, а
он вообще с рельсов съехал, как вернулись. Хотели даже увольнять, но
сжалились - куда ему идти, послали летом охранять пионерлагерь ментовской,
ну, для детей сотрудников. Там тоже газ-квас, бл...во с вожатыми, полной
хронью вернулся. Жена ушла, и совсем в штопор заклинило, как бывает. Чуть
коньки не отбросил, на "скорой" увезли, когда дырка в животе прободилась и
горлом кровь пошла.
Муха явно осуждал брата по оружию и змию, хотя в командировке мне лично
случалось уносить его с поста на себе и прятать от начальства под койку.
-- Ездил проведать, спецом только сигарет взял, этот вурдалак меня чуть
не погнал обратно: "гули пустой приперся, и так здесь дохожу, мне врачи
спирт прописывают для здоровья!". Так ведь по столовой ложке; тот-то и
плохо, мол. Покурили мы с ним на лестничке, пришлось мне за пивцом сгонять,
и он трет: помнишь нашего опера-зему, что во "временнике" парился у татар?
Они с Андрюхой закорефанили слегонца и тут встретились, когда поварюга еще
на воле ходил. Бухнули, как водится. Зема после нас вернулся, еще месяц был,
и рассказал: параша эта вся, с чеченскими ментами, добром не кончилась. - На
миг смутившись, он тут же оправился и с прежней развязностью продолжал: -
Недели через три, как мы уехали, комендантская разведка попала в засаду.
Выпасли их все-таки, рванули фугас под первой машиной, обдолби