Дмитрий Биленкин. Кем ты станешь?
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Ночь контрабандой".
OCR & spellcheck by HarryFan, 12 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Гость долго шаркал подошвами о коврик, взблескивая очками, разматывал
бесконечный шарф, наконец, с отрывистым: "Нет, нет, я сам!" - стал
высвобождаться из шубы. Яранцев деликатно стушевал взгляд в сторону двери,
где перистальтика пола тем временем поглощала испачканный коврик.
И прозевал перемену. Только что в прихожей суетился закутанный старик,
теперь, вскинув всклокоченную бороду, на Яранцева решительно глядел
жилистый, сухопарый Дон-Кихот в очках.
- Прошу, - подавив изумление, сказал Яранцев. - Чем обязан?
Это старомодное выражение как-то само собой слетело с его губ.
- Я из студии и по поводу Мика.
- Он что-нибудь натворил? - вырвалось у Яранцева.
- Натворил? - брови старика укоризненно сдвинулись. - Вы не то слово
выбрали. Никакое производное от глагола "творить" не должно, не может
иметь негативного смысла, ибо это великое, величайшее слово!
- Извините. Так в чем же дело?
- В том, - старик понизил голос, - что Мик готов совершить
преступление.
Яранцев похолодел. Разом ожили все страхи, все опасения. Всегда, с
самого дня рождения Мика он жил под гнетом вполне осознанной тревоги.
- Продолжайте, - глухо сказал он. - Как отец, я должен знать все. Какое
преступление?
- Самое тяжкое, какое человек может совершить по отношению к самому
себе. Мик бросает студию!
Облегчение было так велико и неожиданно, что из горла Яранцева вырвался
хриплый смех. Усы старика возмущенно встопорщились.
- Поверьте, тут не до смеха! - вскричал он. - Если вы, как отец, не
понимаете...
- Простите, - сказал Яранцев. - Я постараюсь все понять. Только давайте
с самого начала. Итак, Мик собирается бросить студию. Жаль, он, кажется,
достиг у вас кое-каких успехов.
- Кое-каких? О нет. Не кое-каких - выдающихся!
- Вот как? Это для меня новость...
"И прескверная, - подумал Яранцев. - Я так боялся отпугнуть Мика
чрезмерным контролем, что это обернулось непростительным упущением.
Остальные, впрочем, тоже хороши!"
- Мик замкнутый парень, - продолжал он вслух. - Но я справлялся в
студии ("Не я, другие, но это неважно"). Тем не менее информация, которую
мне дали...
- Она не могла быть иной, - старик нахмурился. - Мик своеобразный
юноша, и похвалу приходилось строго дозировать.
"Своеобразный? Уж это точно..."
- Подождите, - старик вдруг насторожился. - Вы, говорите, справлялись в
студии? Это когда же?
- Я уже сейчас не помню... Видимо, я не с вами разговаривал.
- Странно, странно! Я не только учитель Мика, но и руководитель студии,
должен бы знать. Меж тем...
- Я тоже кое-что должен бы знать об успехах Мика, однако, как видите,
не знаю, - поспешно перебил его Яранцев. - Впрочем, дело, насколько я
понимаю, не в этом. Мик собирается бросить студию, вы же считаете, что он
допускает ошибку.
- Громадную, непростительную! Ведь он прирожденный мыслетик!
- Это точно? - недоверчиво спросил Яранцев.
- Вам мое имя, имя Андрея Ивановича Полосухина, очевидно, ничего не
сказало, - старик гордо выпрямился. - Не в претензии. Но вы можете
спросить Сегдина, можете спросить Беньковского, - надеюсь, эти фамилии вы
слышали? Они подтвердят, да, да, они подтвердят, умеет ли Полосухин
оценивать талант.
- Верю, верю! Просто это слишком неожиданно. Мик - прирожденный
мыслетик! Кто бы мог подумать!
"Да уж, конечно, этого предположить никто не мог..."
- Я вот что скажу, - старик поднял палец. - Пояснение необходимо,
поскольку мыслетика, если не ошибаюсь, не входит в сферу ваших умственных
интересов, а я надеюсь иметь в вашем лице убежденного сторонника. Многие
представляют себе мыслетику всего лишь как новый вид искусства, тогда как
она синтез, вершина давних устремлений художника...
- Да, да, пожалуйста, продолжайте, - Яранцев, не в силах усидеть,
взволнованно прошелся по комнате. - Я внимательно слушаю.
Но слушал он рассеянно. Он достаточно разбирался в мыслетике, а вот
собраться с мыслями не мешало. Мыслетика? Что ж... Новое, многообещающее,
сложное искусство. Конечно, синтез. Сплав живописи, скульптуры,
стереокино, а может, еще и драматургии с биотоникой, с голографией.
Прямое, без участия рук творение световых образов, абсолютно
невещественных, но если надо, неотличимых на взгляд от действительности.
Сидит человек и думает, а сложная аппаратура, улавливающая мысль,
преображает фантазию в краски, движение, звук, придает видениям ума форму,
телесность, мнимую и все же подлинную, как сама жизнь. Третья природа? Во
всяком случае, не просто синтез новейшей техники с древнейшими видами
искусства, а качественно иная ступень самого искусства. Еще немногие
владеют новым и непривычным языком. Так же, как в первые годы кино: есть
новый могучий способ выражения действительности, мало творцов, которые
вдохнули бы в него жизнь.
И Мик - надежда? Немыслимо, непостижимо! Хотя... Кем стал бы способный
физик в эпоху, когда не существовало физики? Жрецом? Кинорежиссер до
возникновения кино? Неужели может быть так, что иногда сама природа
предопределяет человека к одной, строго определенной деятельности, а если
такого места в жизни не оказывается, то судьба его идет нелепым
протуберанцем? Спекулятивные рассуждения, ничегошеньки мы толком не
знаем... Что, что?
- ...А вместо этого, вместо этого ваш мальчик хочет быть освоителем!
Вам это известно?
Яранцев кивнул. Верно, Мик жаждет осваивать дикие планеты. Любопытная
ситуация! Наталкивающая на некоторые размышления и, пожалуй, выводы, с
которыми, впрочем, не стоит спешить.
- Так, - заключил Яранцев. - И вы хотите, чтобы я отговорил Мика.
- Вот именно: настаиваю.
- А если второе увлечение сильнее первого?
- Ни а коей мере! Это всего лишь зуд мускулов и подогретая всеобщим
интересом романтика космических далей. Творчество, создание ценностей ума
и чувств, а не грубый набег на девственные просторы, уверяю, вот истинное
его призвание!
- Набег? - удивленно переспросил Яранцев. - Какая неожиданная
ассоциация!
- Почему же? - буркнул старик. - Схватка со стихиями, полезная и
достойная сама по себе, требует от человека качеств меча, иначе промах и
гибель.
- Характер Мика, по-вашему, не годится для битв?
- Не о том забота! - последовал уже слегка раздраженный ответ. - Есть
перспектива большая, есть меньшая, и опрометчивый выбор - потеря для
общества, еще горшая - для человека, который...
Украдкой Яранцев взглянул на портрет Мика. Со стены смотрело скуластой,
обветренное, не слишком красивое лицо юноши, в котором, однако, угадывался
характер. Светлые глаза жадно вбирали мир; была в них и задумчивая
углубленность, словно их обладатель прислушивался к чему-то внутри себя.
Интересное, неустоявшееся и, надо признать, вовсе не исключительное лицо
современного юноши.
Современного? Разумеется, а какого еще?
Старик на лету перехватил взгляд Яранцева.
- Я не предсказываю ему лавров в искусстве, но избавьте его от заведомо
чуждой ему судьбы! - с пафосом произнес он.
- Судьба... - тихо сказал Яранцев. - Много ли мы знаем о ее слагаемых?
У меня к вам вопрос. Не будь мыслетики, могли бы способности Мика в
принципе так же ярко проявиться, допустим, в живописи?
- Нет, - старик затряс головой. - Нет.
- Почему?
- Это легче почувствовать, чем объяснить. Видите ли, живопись или даже
ваяние - статичные искусства. Не в смысле экспрессии, а в смысле... э...
Если на холсте мчатся кони, способны вы представить их себе вне и помимо
пространства картины? Можете вы услышать звон их подков в зале, ощутить
подле своего лица горячий ветер галопа?
- Трудновато.
- Вот! А мыслетика - это мощь созидания целого мира. Не образа, не
слепка, а самого мира! Она требует... гм... пространственного напряжения,
динамичного выражения всех чувств... Я, верно, туманно говорю,
терминология, к сожалению, не разработана и...
- Можно ли сделать вывод, что мыслетика требует некоторых качеств
характера, совсем не обязательных для живописи?
- Простите, я не психолог. Но до некоторой степени... Да, пожалуй. Но
мы опять не о том говорим!
- Разве? Будем логичны. Вы хотите подавить в Мике стремление к риску и
схватке, пусть временное, опрометчивое, но властное. Допустим, он
поддастся нам, хоть я в это не верю. Но кем он станет тогда?
- Как, я не убедил вас?
- Нет.
- Вы отказываетесь мне помочь?
- Безусловно.
Старик неподвижно уставился на свои руки, и эти руки, в скрученных
темных венах под пергаментной кожей, вдруг показались Яранцеву корневищами
некогда сильного, но теперь одряхлевшего тела.
- Не расстраивайтесь, - мягко сказал он. - Уйдет Мик, будут другие,
может, куда более способные...
- Тогда так, - рука сухо и неожиданно ударила по столу. - Вы не
пожелали принять мою позицию, но я пойду до конца. Вы, конечно, знаете о
"праве на талант".
- Это еще что? - воскликнул Яранцев. - Уж не собираетесь ли вы им
воспользоваться?
- Именно! Именно собираюсь! - в комнате словно пронесся звук боевой
трубы. - Право гласит: человек волен распоряжаться своим талантом, если
его приложение не направлено на преступления или если человек не губит его
своим поведением. В последнем случае, поскольку гибель таланта наносит
ущерб всему обществу, оно имеет право, не прибегая к принуждению,
воздействовать на личность. Я докажу, что такое вмешательство в судьбу
Мика необходимо!
- Вы отдаете себе отчет в последствиях? - Яранцев был готов и вспылить
и рассмеяться. - Существует и ответственность общества: лица,
препятствующие проявлению таланта, равно как и развитию личности, несут
строгую ответственность. Вас это не смущает?
- Нет, потому что мне дорого будущее Мика, - последовал непоколебимый
ответ.
"Вот так история! - подумал Яранцев. - Если все пустить на самотек, то,
быть может, этот фанатик своего и добьется. Тогда Мика просто-напросто -
сам он ничего и не заподозрит - провалят на вступительных экзаменах. На
второй и, уж безусловно, третий раз его все равно примут, так как упорство
- признак стойкого влечения к профессии. Но надо ли его подвергать таким
испытаниям? Освоение планет... Для опыта неплохо бы убедиться, что же туда
его тянет - мода или наследственные черты характера? Может, оставить все
идти своим чередом? Нельзя, слишком грубое вмешательство. Исключительное,
а этого быть не должно. Значит, попытку надо пресечь. Сделать это,
конечно, можно, но скольких людей придется тогда ввести в курс дела?
Рискованно..."
Размышляя, Яранцев наблюдал за стариком. Тот словно так и замер с
поднятым копьем, готовый к отпору, готовый стоять насмерть. Воистину
Дон-Кихот. Только стариковские пальцы дрожат, только слезящийся глаз
скошен на портрет Мика, и в нем такая тоска...
"Да он же его любит! - ахнул Яранцев. - Все, все это из любви к Мику, к
самому талантливому, может быть, последнему ученику, в котором вся
надежда, на которого нерастраченная нежность... Отсюда - ведь для его же
блага! - попытки уберечь и направить. А неблагодарный Мик...
Неблагодарный? Мик был угнетен последние дни. Я-то, слепец, подозревал
неразделенную любовь, а тут, похоже, совсем, совсем другое... Да, это так.
Ах, мальчик, мальчик, если бы ты знал себя таким, каким ты был
когда-то..."
- Внуков у вас нет? - внезапно спросил Яранцев.
Старик вздрогнул.
- Нет... Простите, какое это имеет отношение?
- И детей тоже не было, - уверенно продолжил Яранцев. - Но это
действительно не имеет никакого отношения к тому, что я хочу сказать. Кто
такой, по-вашему, Мик?
- Как это? - опешил Полосухин. - Мик - это Мик, как вы - это вы, а я -
это я.
- Не совсем, - возразил Яранцев. - Вы - это вы, я - это тоже я, а вот
Мик... Недавно, говоря о его намерениях, вы обронили слова "набег" и
"меч". Случайность?
- Не понимаю вас!
- Должны понять, - властно сказал Яранцев. - Освоение планет, борьба со
стихиями потянули у вас цепочку: набег, меч... Дальше, дальше, что
приходит вам на ум? Не думая, быстро, подсознательная ассоциация, ну?
- Варварство, нелепость... - поддавшись напору, пробормотал старик. -
Но...
- Имена, с этим связанные? Набег, варварство - кто?
- Чингисхан, Аттила...
- Стоп! Мик и есть Аттила.
Стеклянными глазами старик уставился на Яранцева.
- Верно! - вскричал он тоненько. - Так относиться к своему дарованию
может только варвар!
- Вы не поняли, - понизив голос, сказал Яранцев. - Не в том дело, что
Мик с вашей точки зрения поступает как варвар. Он по рождению варвар. Он
Аттила. Тот самый "бич божий", который полтора тысячелетия назад опустошил
Европу. В нем мозг Аттилы, кровь Аттилы, это вовсе не иносказание, он
_Аттила_!
- Оч-чень интересно, - ледяным тоном сказал старик. - Как прикажете
истолковать? Исключив весь этот бред...
- Никакой это не бред, - устало сказал Яранцев. - Могилу Аттилы нашли и
раскопали четверть века назад, а любая уцелевшая клетка тела хранит
генетическую программу всего организма. Такие клетки отыскались, остальное
было делом эмбрионотехники - и не таким уж сложным. Родился, воскрес, был
создан - это уж как хотите - младенец Аттила. У нас детей не было, мы
взяли его. Со смертью Магды Аттилу-Мика воспитываю я один. Теперь он
вырос... Вот и все.
На этот раз слова, сказанные столь буднично и просто, дошли. Сжалось,
как-то усохло тело старика, съежилось, потемнело от множества новых морщин
лицо, а борода, усы выделились, будто побелели, и стали главенствующими на
этом опустошенном лице.
Так длилось с минуту, потом глаза ожили, точно сквозь гарь пробился
светлый ключ.
- Почему... почему же Мик?
Голос прошелестел так тихо, что Яранцев не вдруг его расслышал, а
расслышав, не сразу уловил смысл вопроса.
- Просто мальчика надо было как-то назвать!
- Зачем?
- Что зачем?
- Все...
- Но это же ясно! Проблема среды и наследственности. Вот новорожденный
Аттила. А вот наше общество. Что выйдет теперь из кровавого насильника?
- Вы стали ему отцом...
- Да.
- Так требовал эксперимент...
- Ну да.
- Ненавидя прошлое Мика, остерегаясь его задатков, пугаясь проявлений
характера...
Яранцев нахмурился.
- Пережитое - пережито, - сказал он резко. - Оставим это.
Старик сорвал очки, словно они увидели нечто такое, чему не должны быть
свидетелями. Помедлил и спросил, не глядя на Яранцева:
- Мик, конечно, не знает, кто он?
- И никогда не узнает, - твердо ответил тот. - Это тайна немногих.
- Даже если я ему скажу?
- Вы не скажете.
- Тоже верно... - старик кивнул.
"Мне о многом придется умолчать", - с горьким восхищением и жалостью к
Яранцеву подумал он, чувствуя себя разбитым, беспомощным перед
ослепительным, грозно-непредсказуемым величием того, что дерзнули сделать
эти непонятные ему люди.
Недаром он ощутил что-то глубоко личное еще в той, самой первой работе
Мика. Той, где по равнине, безнадежно зеленой и гладкой, к горизонту
отчаянно спешила крохотная фигура ребенка. А с неба, смятенно и
пристально, как бы заклиная беду, на ребенка смотрело похожее на глаз
солнце.
То же самое выражение старик уловил теперь во взгляде Яранцева. Того,
кто был отцом Мика и воспитателем Аттилы. Кто знал и действовал, любил и
страшился, растил сына и ставил над ним эксперимент. И кто, очевидно, так
и не понял, почему Мик стремится уйти подальше от дома.
Last-modified: Thu, 14 Sep 2000 18:14:05 GMT