ловине первого дня пятнадцатого ветер настолько стих, что мы могли двинуться в путь. Но какое перед нами открылось зрелище! С чего начать, чтобы привести в порядок весь этот хаос? Сани совсем заметены снегом. Кнуты, лыжные крепления и упряжь по большей части обгрызены. Да, нечего сказать, красивое зрелище! К счастью, у нас было много альпийских веревок, и мы починили ими упряжь. Запасными свиными ремнями были починены лыжные крепления. Но хуже дело обстояло с кнутами. Хансену, ехавшему впереди, на всякий случай нужен был хоть какой-нибудь сносный кнут. Для других это было не так уж, важно, хотя иной раз все же могло быть и довольно скверно. Так или иначе, но у Хансена все-таки оказался какой-то кнут, которым он и действовал. Кто-то другой вооружился палаточным шестом; им он пользовался до самого "Фрамхейма". Сначала собаки ужасно боялись такого чудовищного кнута, но вскоре поняли, что достать их этим шестом - напрасный труд, а потому в конце концов не обращали на него ровно никакого внимания. Наконец, все как будто бы было приведено в порядок. Оставалось только поднять собак и поставить их на места. Большая часть из них уже была настолько равнодушна, что позволила снегу совсем занести себя. Но мало-помалу нам удалось отыскать их всех и поднять на ноги. Однако, "Том" отказался наотрез. Невозможно было поставить его на ноги; он лежал и жалобно скулил. Оставалось только прикончить его. Огнестрельного оружия у нас с собой не было, поэтому пришлось убить собаку топором. Это было легко. Собака издохла бы и от меньшего, чем удар топора. Вистинг взял собачий труп на свои сани, чтобы довезти его до следующей стоянки и там разделить. День был пасмурный и холодный. Туман и метель с южным ветром при -26oС. Однако, нам посчастливилось сразу же по выезде найти свои следы, и мы могли идти по ним. "Лурвен" - лучшая собака Вистинга - упала во время перехода и издохла на месте. Это тоже была одна из тех собак, которая работала, напрягая все время свои силы. Ей ни разу не приходила в голову мысль как-нибудь изловчиться, хотя бы на минуту. Она тащила, тащила, пока смерть не скосила ее. Все-сантименты были давно уже оставлены. Никто и не. подумал о том, что хорошо бы почтить "Лурвена" за его заслуги. Кожа да кости, из которых он теперь состоял, были разрублены на части и поделены между товарищами пса. Шестнадцатого марта мы прошли двадцать восемь километров. Температура была-34oС. "Йенса", одного из моих чудесных "трех мушкетеров", пришлось целый день везти на санях Вистинга. Он был слишком слаб, чтобы идти дальше. Вечером мы хотели разделить "Тура" между его товарищами, но не сделали этого из-за нарыва, который был у него на груди. Мы положили труп в пустой ящик и зарыли его. Ночью нас разбудил ужасный шум. Собаки отчаянно дрались, и по их вою можно было легко понять, что дело идет о пище. Вистинг, который умел всегда раньше других выбраться из спального мешка, сейчас же очутился на месте битвы. Оказалось, что собаки откопали "Тура". и теперь собирались им угощаться. Очевидно, они были не особенно разборчивы в пище. Вистинг снова закопал труп, и мы мирно провели ночь. Семнадцатого был трескучий мороз -41o и холодный ветер с юго-востока. "Лассесен"-одна из моих собак, шедшая без упряжи за санями, осталась в это утро на лагерной стоянке. Мы хватились ее только днем. "Расмус", один из "трех мушкетеров", пал в этот день. Подобно "Лурвену", этот пес вез сани до самого конца. "Йене" был очень плох и не мог есть. Вистинг вез его. В этот вечер мы дошли до своего склада на 80o южной широты и смогли выдать собакам двойные порции. За день пройдено тридцать пять километров. Местность вокруг изменилась за время нашего отсутствия. По всем направлениям виднелись большие, высокие сугробы. На одном из ящиков склада Бьолан написал нам краткое приветствие. Кроме того, мы нашли и поставленный по уговору с Хасселем знак - снежную глыбу на вершине склада в знак того, что наши товарищи прошли здесь и все оказалось в порядке. Мороз упрямо держался. На следующий день было -41o. В этот день нам пришлось прикончить последних двух из "трех мушкетеров"-"Улу" и "Йенса". Жаль было тянуть дольше их существование. С ними со страниц нашей истории исчезают и "три мушкетера". Это были три неразлучных друга. Все трое почти совсем черные. На Флеккере, у Кристиансанда, три наши собаки провели несколько недель, до того как мы забрали их на судно; "Расмус" убежал, и поймать его было невозможно. Когда его переставали ловить, он всегда приходил и ложился около своих двух друзей. Только за несколько дней по погрузки собак на судно нам удалось изловить "Расмуса". Он был тогда почти совсем диким. Все трое были привязаны на мостике "Фрама", где должна была находиться моя упряжка, и вот с этого дня и начинается мое более близкое знакомство с этой троицей. Первый месяц они не подпускали к себе близко. Я ласкал их длинной палкой, почесывая им спины. Таким образом, я вкрался в их доверие, и мы стали большими друзьями. Однако, на борту судна они были грозной силой. Где бы ни появлялись эти три разбойника, там сейчас же устраивался скандал. Они любили драться. Это были самые быстрые наши собаки. Когда мы ездили наперегонки на пустых санях вокруг "Фрамхейма", никто не мог поспеть за этой тройкой. Я всегда был уверен, что перегоню всех, когда у меня в упряжке бывали эти три собаки. На "Лассесена", покинутого нами в это утро, я совсем уже махнул рукой, и мне его было очень жаль, так как это было самое сильное и послушное животное. Поэтому я страшно обрадовался, когда он вдруг опять появился у нас, и, по-видимому, бодрый и сильный. Мы решили, что он снова вырыл "Тура" и сожрал его. Ведь только пища и могла оживить его. От 80o южной широты до дому он отлично работал в упряжке Вистинга. В этот день мы извлекли для себя замечательный опыт, который мог пригодиться нам в будущем. Компас на санях Хансена, всегда бывший самой точностью, вдруг начал показывать неверно, во всяком случае его показания не совпадали с пеленгом солнца, светившего, к счастью, в этот день. Мы изменили свой курс в соответствии с пеленгом. Вечером, когда мы занесли в палатку свои вещи, оказалось, что мешок с ножницами, гвоздями, иголками и т. п. лежал рядом с компасом. Нет ничего удивительного, что компас возмутился! Девятнадцатого марта ветер с юго-востока и температура -43o. "Довольно свежо" - читаю я заметку в своем дневнике. Вскоре после утреннего выступления в путь Хансен увидал наш старый след. У него необычайное зрение! Он всегда видел все раньше других. Бьолан тоже видел хорошо, но ему далеко было до Хансена. Дорога домой была теперь легкой, и мы уже видели ее конец. Однако, на другой день поднялся сильный ветер с юго-востока и заставил нас остановиться. Температура была -34o. На следующий день, как всегда бывало при юго-восточном ветре, температура поднялась. Двадцать первого марта утром мы проснулись при -9o. Да, это была значительная перемена, и не неприятная! Довольно мы натерпелись от морозов в сорок градусов. В эту ночь погода была удивительная. Сильнейшие порывы ветра с востока-юго-востока и совершенно тихо в промежутках между шквалами. Как будто они налетали с какой-то возвышенности. По пути на север в этот день мы прошли флаг Э 6 и таким образом узнали, что находимся в восьмидесяти пяти километрах от "Фрамхейма". Вечером разбили лагерь .в шестидесяти километрах от станции. Мы рассчитывали пройти это расстояние дня в два, так как собаки очень устали. Но вышло иначе. Утром мы потеряли свой старый след и прошли потому слишком далеко к востоку, поднявшись по ранее упоминавшейся возвышенности. Вдруг Хансен кричит, что он видит впереди что-то необыкновенное - что именно, он не знал хорошенько. В таком случае пришлось искать ответа у того, кто видел гораздо лучше Хансена: у моего бинокля. Итак, был вынут бинокль, старый милый бинокль, служивший мне так много лет. Да, действительно, видно что-то странное! Внизу виднелась, невидимому, Китовая бухта, но что это такое черное, что двигалось там взад и вперед? - Это наши товарищи на охоте за тюленями, - предположил кто-то. Все согласились. Да, конечно, это было так ясно и отчетливо видно, что тут не могло быть никакой ошибки. - Я вижу сани, а вот еще сани, а вот и третьи! Мы чуть не плакали от восторга, любуясь их прилежанием. Вот они исчезают! Нет, опять видны. Странно, как эти парни то вынырнут, то пропадут. Оказалось, что это "Фрамхейм" предстал пред нами со всеми своими палатками. Парни наши преспокойно отдыхали после сытного обеда. Пришлось отереть навернувшиеся на глаза слезы. Теперь мы спокойно могли обсудить свое положение. Вот здесь "Фрамхейм", здесь мыс "Манхюэ", вот Западный мыс и, значит, мы зашли слишком далеко на восток. - Ура, мы будем во "Фрамхейме" в половине восьмого вечера!-закричал один. - Да, приходится успокоиться на этом!-воскликнул другой. Мы двинулись в путь, взяв направление прямо на середину бухты. Должно быть мы забрались довольно. высоко, потому что теперь неслись вниз под гору с такой быстротой, что в ушах свистело. Бегущий впереди не мог поспевать. Он на ходу вскочил на одни из саней. Хансен усердно занимался изготовлением кнутовища, когда вдруг началась гонка. Я мельком увидел его. В это время самое заметное место занимали его подметки. Я же лежал на санях Хансена, покатываясь со смеху! Положение было чересчур забавным. Хансен поднялся, когда проезжали последние сани, и успел броситься на них. У подножья холма мы все сбились в одну кучу: собаки и сани лежали друг на дружке! Последняя часть пути была довольно длинной. След, потерянный нами ранним утром, мы теперь нашли снова. Одна за другой сушеная рыба высовывалась из-под снега и вела нас прямо вперед. До "Фрамхейма" мы доехали в семь часов вечера - на полчаса раньше, чем рассчитывали. Это был переход в 60 километров - не так уж плохо для измученных собак! Из всей моей упряжки уцелел один лишь "Лассесен". "Уден", отосланный мною домой с 81o южной широты, издох по возвращении домой. Всего мы потеряли за время похода восемь собак. Восемь собак Стубберуда подохли вскоре .по возвращении домой с 81o южной широты. Вероятно, главной причиной был все-таки мороз. Я с уверенностью могу сказать, что, будь у нас умеренная температура, собаки справились бы. Трое наших товарищей, вернувшиеся с 81o южной широты домой, были вполне здоровы. Правда, в последний день им не хватило спичек и пищи, но на крайний случай у них все-таки были еще собаки. Со времени возвращения домой они застрелили, перевезли, разрезали .на части и убрали пятьдесят тюленей - прекрасно проделанная работа! Линдстрем за время нашего отсутствия был неутомим. Он все привел в полнейший порядок. В выкопанном вокруг дома ходе он устроил в снегу полки и перенес туда нарезанное тюленье мясо. Только тут было достаточное количество бифштексов для всех нас на все время, которое мы должны были провести здесь. По внешним стенам дома, которые образовывали другую стену хода, он прибил полки, и там были сложены всевозможные консервы. Это было так прекрасно устроено и находилось в таком порядке, что можно было доставать с закрытыми глазами все, что угодно. Здесь было отдельно сложено соленое мясо и сало, в другом месте лежали рыбные консервы - клецки. А вот здесь поблескивала этикетка карамельного пудинга - вероятно, и все другие банки с пудингом были где-нибудь поблизости. Так и есть, вот они стоят рядком, как солдаты в шеренге. О, Линдстрем, долго ли продержится этот порядок? Конечно, с этим замечанием я в глубокой тайне обратился к самому себе! Я перелистываю свой дневник. В четверг, двадцать седьмого июля, я нахожу следующие строки: "В провиантском коридоре теперь полный хаос. Как мне вспоминаются те дни, когда без фонаря или без лампы можно было найти все, что угодно! Стоило только протянуть руку за плумпудингом, и наверняка в руке оказывался плумпудинг! И так можно было достать все в департаменте Линдстрема. А теперь - боже ты мой! Мне стыдно рассказывать, что случилось со мной вчера. Я отправился туда в полнейшем неведении существующего теперь положения вещей, света со мной, конечно, не было - ведь все стояло по местам. Я протянул руку и схватил что-то. По моему расчету, это должен был быть пакет со свечами. Но опыт не удался! То, что я держал в руке, ни в каком случае не могло быть пакетом свечей. Я ясно ощущал, что это что-то шерстяное. Я отложил предмет в сторону и прибегнул к старому, испытанному средству, - чиркнул спичкой. Знаете, что это было? Старые грязные кальсоны! А хотите знать, где я их нашел? Среди масла и конфет. "Кнуты, хомуты и съестные припасы". Однако, тут виновен не Линдстрем. В этом коридоре все постоянно сновали взад и вперед с утра до поздней ночи и обычно впотьмах. И если им случалось по дороге уронить что-нибудь, то я не вполне уверен в том, что они останавливались, чтобы положить этот предмет опять на место". Линдстрем выкрасил в комнате потолок белой краской. Как там было уютно, когда мы в тот вечер ввалились туда! Мошенник давно уже заметил нас, когда мы шли по барьеру. И теперь стол гнулся от всяких вкусных вещей. Больше всего нас манил к себе запах бифштекса и кофе, .и в этот вечер их было уничтожено не малое количество. Дома! Слово это звучит всегда хорошо, где бы ваш дом ни находился, - в море, на земле или же на ледяном барьере Как мы блаженствовали и наслаждались в этот вечер! Прежде всего мы высушили все свои меховые одежды. Они порядочно промокли. Скоро сделать это было нельзя. Вещи, подлежавшие просушке, пришлось растягивать на веревках под потолком в нашей комнате, а там, конечно, не хватало места для всего сразу. Мы приготовили все и ввели некоторые улучшения для своего следующего похода для устройства склада еще до наступления зимы. На этот раз целью нашего путешествия был 80o широты, куда требовалось завести 1200 килограммов свежего тюленьего мяса. Какое огромное значение будет иметь для главного путешествия, если мы сможем накормить своих псов до отвала свежим тюленьим мясом на 80o южной широты! Все понимали это и были полны рвения скорее выполнить задание. Мы снова поднажали со снаряжением. Последнее путешествие научило нас многому новому. Преструд и Иохансен нашли, например, что один двойной спальный мешок лучше, чем два ординарных мешка. Я не стану вдаваться в подробности дискуссии, которая, конечно, возникла по этому поводу. У двойного спального мешка много преимуществ, но много их и у мешка на одного человека. А потому пусть это будет делом вкуса. Впрочем, только эти двое товарищей и пожелали переменить спальный мешок. Хансен и Вистинг занялись осуществлением новой идеи, относящейся к устройству палатки. Не много понадобилось времени, чтобы все у них было готово. Эти палатки по своей форме чрезвычайно похожи на снежную хижину. Они не совсем круглы и имеют несколько продолговатую форму. У них нет плоских сторон. Для атак ветра нет никаких слабых пунктов. В наше личное снаряжение тоже были внесены некоторые улучшения. Китовая бухта - внутренняя ее часть - от "Манхюэ" до Западного мыса теперь вся замерзла, но мористее ее расстилался широкий и темный океан. Дом наш весь был покрыт снегом. Больше всего для этого потрудился Линдстрем; пурга мало помогала ему в этом. Такое забрасывание дома снегом прекрасно способствует сохранению в нем уюта и тепла. Наши собаки - числом сто семь - теперь больше всего походят на рождественских свиней, И даже исхудавшие за последнее путешествие начинают приходить в норму. Удивительно, с какой быстротой эти животные толстеют! Чрезвычайно интересно было наблюдать, как отнеслись наши собаки к своему возвращению домой. Они не проявили никаких признаков удивления, когда мы пришли в лагерь. Как будто они были там все время. Правда, они были несколько голоднее, чем всегда, но в общем, такие же, как обычно. Комична была .встреча "Лассесена" с "Фиксом". Оба они были неразлучными друзьями. Первый был предводителем, а второй слепо повиновался. В наше последнее путешествие я не брал с собою "Фикса", оставив его дома, так как не считал его настолько работоспособным, как это требовалось. И вот за это время он, будучи обжорой, изрядно отъелся. Я с интересом наблюдал их встречу. Не захочет ли "Фикс" воспользоваться случаем, чтобы стать предводителем? Прошло некоторое время, пока они, среди кучи всех остальных псов, не встретились, наконец, друг с другом. Встреча была очень трогательна. "Фикс" бросился к "Лассесену", начал облизывать его и выражать ему все знаки своей радости от встречи и величайшей преданности. "Лассесен" со своей стороны принимал все это чрезвычайно высокомерно, как и полагается предводителю. Без дальнейших разговоров он опрокинул своего большого, толстого друга и некоторое время стоял над ним, - очевидно, чтобы дать ему почувствовать, что он по прежнему остается неограниченным предводителем - несомненным и неоспоримым. Бедняжка "Фикс"! Он выглядел чрезвычайно приниженным, когда поднялся снова. Но это продолжалось недолго; он скоро вознаградил себя, набросившись на другую собаку, с которой знал наверняка, что справится! Чтобы дать представление о нашей жизни, как она складывалась в это время, я процитирую описание одного из дней по своему дневнику: "Двадцать пятое марта, суббота. Прекрасная мягкая погода -14oС целый день. Совсем слабый ветер с юго-восточной стороны. Наши охотники за тюленями из той партии, что вернулись домой с 81o южной широты, уходили сегодня утром и вернулись с тремя тюленями,--всего шестьдесят три штуки с того времени, как они вернулись 11 марта. Теперь у нас совершенно достаточно свежего мяса и для нас самих, и для всех собак- Нам с каждым днем все больше и больше нравится тюлений бифштекс. Мы все охотно ели бы его за каждой едой, но из осторожности вносим некоторое разнообразие в пищу. К завтраку в восемь часов у нас теперь твердо установлено: "горячие лепешки" с вареньем - кушанье, которое Линдстрем умеет готовить необычайно вкусно. Лучше нельзя подавать и в самом хорошем американском доме! К этому у нас еще бывает масло, хлеб, сыр и кофе. К обеду у нас по большей части подается тюленье мясо (В течение зимы мы, однако, довольно часто пользовались консервами) и десерт в виде калифорнийских консервированных фруктов, сладкого пирога или консервированного пудинга. По вечерам тюлений бифштекс с брусничным вареньем, сыр, масло, хлеб и кофе. Каждую субботу вечером - виски и сигара. Откровенно признаюсь, что я никогда еще не переживал таких чудесных дней. Все чувствуют себя прекрасно, и у меня полная уверенность в том, что наше. предприятие должно увенчаться успехом. Какое удивительное чувство, когда выйдешь вечером из дому, увидишь мирный теплый свет лампы в окне маленькой, занесенной снегом хижины и подумаешь о том, что этот мирный н уютный дом находится на грозном и внушающем ужас барьере! За стенами дома возятся все наши; щенки - круглые, как рождественские поросята, а на ночь ложатся кучками у наших дверей. По ночам они никогда не забираются под крышу. Из них, должно быть, вырастут выносливые животные. Некоторые так толсты, что буквально переваливаются с боку на бок, словно гуси". Первое южное сияние показалось вечером двадцать восьмого марта. Сияние это было в виде снопов лучей и лент и шло от юго-запада к северо-востоку через зенит. Оно было бледно-зеленым и красным. Здесь мы наблюдаем много прекрасных солнечных закатов. Совершенно изумительное великолепие красок! Окрестности тоже очень способствуют красоте общей картины. Волшебная бело-синяя страна! Выступление в последний поход для устройства склада было назначено на тридцать первое марта. За несколько дней перед тем партия охотников на тюленей выходила на лед и застрелила для похода шесть порядочных тюленей. Чтобы облегчить их, они были выпотрошены, и с них срезали ласты. Вес этих шести штук в таком виде составлял, по нашему предположению, около 1100 кило. В назначенный день в десять часов утра последняя партия вышла в поход, для устройства склада. Она состояла из семи человек с шестью санями и тридцатью шестью собаками. Сам я не принимал участия в этом путешествии. Для начала выдалась замечательная погода, совершенно тихая и ослепительно-ясная. Когда в семь часов утра в этот день я вышел из хижины, предо мной открылось такое красивое зрелище, что я не забуду его до конца своей жизни! Все окрестности станции лежали в глубокой темной тени от возвышенного гребня, тянувшегося на восток. Но дальше к северу барьер освещался солнцем. Барьер купался в золотисто-красных лучах утреннего солнца. Отливал багрянцем, блестел золотом зубчатый ряд могучих торосов, которые ограничивали наш барьер с севера. Все дышало несказанным спокойствием и миром. А из "Фрамхейма" поднимался тихонько в воздух дымок, оповещая о том, что тысячелетние чары рассеяны... Тяжело натруженные путники двинулись на юг. Я видел, как они медленно исчезли за гребнем у места старта. После всей этой спешки и тяжелой работы по подготовке похода теперь наступило спокойное время. Правда, не такое уж спокойное, чтобы нам двоим, оставшимся дома, сидеть, сложа руки. Мы хорошо использовали свое время. Прежде всего нужно было привести в порядок метеорологическую станцию. С первого апреля все инструменты уже работали полным ходом. В кухне были повешены два наших ртутных барометра, четыре анероида, термограф и термометр. Для них было отведено особое удобное место в защищенном .и самом дальнем от плиты углу. Для наших наружных инструментов все еще не было никакого отдельного помещения. Но помощник заведующего поспешно занялся его постройкой. Он оказался таким расторопным, что к возвращению партии, устраивавшей склад, на возвышенности уже стояла отличная инструментальная будка, выкрашенная в белый цвет, от которой на далекое расстояние исходило сияние. Флюгер, - образец мастерства - был сделан нашим искусным машинистом Сундбеком. Самая лучшая фабрика не могла бы сделать его красивее и изящнее. В инструментальной будке были установлены термограф, гидрометр и термометры. Наблюдения производились нами в восемь часов утра, в два часа дня и в восемь часов вечера. Ими занимался я, когда бывал дома. В мое же отсутствие это было обязанностью Линдстрема. В ночь на одиннадцатое апреля на кухне что-то свалилось, - по заявлению Линдстрема, это было верным признаком того, что сегодня нужно было ждать возвращения наших. А в полдень мы увидели их на возвышенности у места старта. В это время они спускались с такой быстротой, что снег столбом взвивался вокруг них. Через час они были дома. У них было много о чем порассказать. Прежде всего о том, что все было доставлено на склад на 80o южной широты. Затем они поразили меня сообщением, что в семидесяти пяти километрах от станции они наткнулись на местность, покрытую страшными трещинами, и потеряли там двух собак. Это было совершенно изумительно! Ведь мы уже четыре раза проходили через эту область, не встречая никакой такой мерзости! И вот вдруг, когда мы были уверены, что весь грунт крепок, как скала, он грозит все погубить! Оказывается, в пасмурную погоду с плохой видимостью они зашли слишком далеко на запад. Вместо того, чтобы выйти к складу, как это мы делали до сих пор, они спустились в долину, где и наткнулись на такую опасную область, что дело чуть не кончилось катастрофой. Это произошло как раз в местности, похожей на ту, которую мы встретили южнее 81o южной широты, где была масса, мелких холмиков. Поверхность казалась вполне надежной, а это именно и есть самое опасное! Едва лишь они ступили на нее, как откололись большие куски поверхностного слоя, провалившись сейчас же за ними, и разверзлась бездонная пропасть, достаточно широкая, чтобы поглотить и людей, и собак, и сани. С трудом выбрались они из этого опасного места, направившись к востоку. Теперь мы знали об этом и впредь будем осторожны и не попадем туда еще раз. Однако, позднее у нас произошла одна еще более серьезная встреча с этакой "свиной дырой", как мы ее назвали. По дороге пришлось бросить одну собаку. У нее на ноге образовалась рана, и собаку нельзя было использовать для саней. Ее выпрягли в нескольких километрах южнее склада. Они думали, конечно, что собака пойдет за ними. Но у нее на это, невидимому, был другой взгляд. Она больше не показывалась. Некоторые думали, что собака, наверное, вернулась к складу и теперь проводила свои дни спокойно и радостно среди тюленьих туш, привезенных туда с таким трудом. Должен признаться, что такая мысль не особенно мне понравилась. Не исключалась такая возможность, что, когда нам понадобится тюленье мясо, то большей его части уже не будет. Эти наши опасения оказались впоследствии неосновательными. "Кук", как звали собаку, пропал навсегда (У нас был, конечно, и "Пири"! ). Улучшенное снаряжение оказалось превосходным во всех отношенияхНовая палатка превозносилась до небес. Преструд и Иохансен были на седьмом небе от двойного спального мешка. Я думаю, что остальные были вполне довольны своими одиночными мешками. Этим закончилась самая важная осенняя работа. Был заложен солидный фундамент. Оставалось только "поднимать сообща" (Из стихотворения Б. Бьернсена, - Прим. перев.). Резюмирую вкратце всю работу, проделанную нами от четырнадцатого января до одиннадцатого апреля: Поставлена и оборудована станция на девять человек на несколько лет. Заготовлена на полгода свежая пища для девяти человек и ста пятнадцати собак. Вес убитых тюленей доходил до 60000 килограммов. Наконец, распределено 3000 килограммов провианта по складам на 80o, 81o и 82o южной широты. Склад на 80o содержал тюленье мясо, собачий пеммикан, печенье, масло, молочную муку, шоколад, спички и керосин; кроме того, еще разное снаряжение. Общий вес содержимого этого склада равнялся 1900 килограммам. На 81o южной широты оставлено 500 килограммов собачьего пеммикана. На 82o южной широты пеммикан для людей, собачий пеммикан, печенье, молочная мука, шоколад, керосин и разное снаряжение. Вес этого склада доходил до 620 килограммов. ЗИМА Зима! Мне кажется, многим зима представляется временем бурь, морозов и всяких неприятностей. Они встречают ее с печальными душами и склоняются перед неизбежным. Конечно, один-два пиршества в перспективе несколько просветляют горизонт; но все-таки - темнота и холод! Нет, брр! Пусть уж будет лето! Не решаюсь сказать, что думали мои товарищи о приближающейся зиме. Что касается меня, то я встречал ее с радостным чувством. Когда я стоял на снежном сугробе и смотрел на огонек в кухонном окне, мной овладевало чувство неописуемого блаженства и уюта. И чем больше будет бурь, чем темнее будут зимние ночи, тем сильнее мы будем ощущать чувство благополучия в своем чудесном домике. Многие, быть может, спросят: - Но разве вам не было страшно, что ледяной барьер отколется и вы уплывете в океан? Честно и откровенно отвечу на этот вопрос: - Все мы, за одним лишь исключением, были уверены тогда, что та часть барьера, на которой стоял наш дом, покоилась на твердой земле. Поэтому напрасно было бы питать страх перед морским путешествием. И я с полной уверенностью готов ручаться, что даже и тот, кто думал, что мы поплывем, тоже не боялся. Мне кажется, впрочем, что, в конце концов, и он присоединился к мнению других. Если полководец хочет выиграть битву, он должен быть всегда готовым. Если противник передвигает фигуру, нужно уметь ответить ему другим ходом. Все должно быть продумано заранее, чтобы внезапно не случилось ничего непредвиденного. Так было и с нами. Мы должны были заранее обсудить, что может приготовить нам будущее, и заблаговременно устраиваться в соответствии с этим. Если бы солнце покинуло нас и наступило темное время, было бы уже слишком поздно. Нашим вниманием прежде всего овладела и привела в действие всю нашу мозговую машину в целом - женщина. Даже здесь на ледяном барьере она не смогла оставить нас в покое! Дело в том, что все наше "дамское" общество - в количестве одиннадцати штук - вздумало целыми пачками оказываться в положении, которое обыкновенно называют "интересным", но на которое мы, в наших условиях, никак не склонны были смотреть теми же глазами. У нас и так было впереди много работы. Что нам делать? Состоялось большое совещание. Заводить одиннадцать "родилок" казалось нам слишком затруднительным. Но уже по опыту мы знали, что все наши дамы потребуют оказания им первой помощи. Если оставить нескольких в одном помещении, то поднимется ужасный шум и гам, и дело кончится тем, что родильницы сожрут друг у друга щенков. Так это уже случилось однажды... "Кайса", большая черно-белая сука, улучила момент, когда за ней не смотрели, и слопала трехмесячного щенка. Когда мы подоспели, уже исчезал кончик его хвостика. Делать нечего! К счастью, вышло так, что освободилась одна из собачьих палаток, так как упряжку Преструда распределили по другим палаткам. В качестве бегущего впереди он не нуждался в собаках. Сюда можно было, изловчившись, засунуть двух сук. Ведь можно было поставить перегородку. Еще при устройстве своей станции мы приняли во внимание эту сторону нашего быта и завели себе "родилку" в виде шестнадцатиместной палатки. Но этого далеко не было достаточно. Тогда мы прибегли к тому материалу, которого в этой части земного шара такое благословенное изобилие - к снегу, Мы построили большую, великолепную снежную хижину. Кроме того Линдстрем в свои свободные часы возвел еще одну небольшую постройку, которая была готова, когда мы вернулись из своей второй санной .поездки. Никто из нас даже не опросил, для чего эта постройка. Отнюдь не следует оставлять в стороне деликатных чувств, хоть ты и полярный исследователь! В случае очень большой нужды, мы рассчитывали на добросердечие Линдстрема. Имея в своем распоряжении все эти помещения, мы решили смело идти навстречу зиме. "Камилла", старая лисица, устроилась вовремя. Она знала, что значит воспитывать детей в темное время. Да и правда, удовольствия в этом мало. Поэтому она поторопилась и ощенилась сейчас же, как была приведена в порядок первоначальная "родилка". Теперь она тихо и мирно могла "при последних лучах заходящего солнца" глядеть будущему в лицо! С наступлением темноты потомство могло бы уже само постоять за себя. Впрочем, у "Камиллы" был свой взгляд на воспитание детей: не знаю, что именно не поправилось ей в "родилке", но во всяком случае она предпочитала ей всякое иное место. Нередко можно было встретить "Камиллу" в тридцатиградусный мороз и дикий ветер несущей в зубах одного из своих детенышей. Ей понадобилось как раз в этот момент выйти, чтобы отыскивать себе новое место! А тем временем остальные три щенка, которым приходилось дожидаться, выли и лаяли. По нашему понятию, место, обычно выбираемое ею, отнюдь не было комфортабельным. Например, какой-нибудь ящик, стоявший на боку на самом ветру. А то где-нибудь за штабелем досок, где продувало, как в хорошей фабричной трубе. Но что же делать, если это ей так нравилось? Если оставить ее семейство в покое в каком-нибудь таком месте, то она, проведя здесь несколько дней, снова пускалась в странствование. В "родилку" она никогда не возвращалась добровольно. Впрочем, нередко можно было видеть Иохансена, на попечении которого находилось семейство, как он тащил мамашу и стольких из ее малюток, сколько ему удавалось впопыхах захватить. Со словами увещевания он засовывал их в "родилку". Одновременно с этим мы ввели также новый порядок по отношению к собакам. До сих пор нам приходилось их привязывать, чтобы удержать от охоты на тюленей. Иначе они действовали за свой риск и страх и бесчинствовали. Особенно отличались некоторые из них. Таков, например, был "Майор" Вистинга. Это был прирожденный охотник. Когда дело шло об охоте, все было ему нипочем. Собаки очень скоро привыкли к своей палатке и к тому месту, которое они в ней занимали. Мы выпускали их, как только вставали утром, и снова привязывали по вечерам перед кормежкой. К этому они так привыкли, что у нас никогда не было особенной возни. Они все сами, когда мы приходили по вечерам, чтобы привязать их, сейчас же радостно появлялись. И каждое животное знало точно и своего хозяина, и свою палатку; поэтому, как только наступало время и собаки видели своего соответствующего начальника, они тотчас же понимали, что им нужно делать. С визгом и радостным лаем собирались разные собаки вокруг своего хозяина и очень весело срывались с места и неслись к палаткам. Такого порядка мы придерживались все время. Их корм состоял один день из тюленьего мяса и сала, а другой день из сушеной рыбы. Обычно и то и другое исчезало без возражений. Однако, все же мясо им нравилось больше. В течение большей части зимы тюленьи туши лежали прямо на снегу. Вокруг них обыкновенно сосредоточивались главнейшие интересы. Место это можно было считать чем-то вроде "Фрамхеймского" базара. И на базаре не всегда бывало мирно. Покупателей было много и спрос велик, так что подчас здесь бывало оживленно. Наш основной запас мяса хранился в "мясной палатке". Там лежало около ста тюленей, рознятых на части и сложенных в штабеля. Как я уже рассказывал раньше, мы возвели вокруг этой палатки, чтобы предохранить склад от собак., двухметровую снежную стену. Хотя собаки ели сколько хотели и хотя они знали, что им не разрешается делать попытки забираться туда, - а может быть, это-то и служило притягательной силой, - однако, они всегда поглядывали туда жадными глазами. И многочисленные следы на стене от их когтей ясно говорили о том, что происходило в те часы, когда не было надзора. В особенности "Снуппесен" не могла держаться в стороне. К тому же, она была необычайно легка и ловка, а потому и шансов у нее было больше, чем у других. Никогда она не занималась этим спортом в одиночестве, но всегда увлекала с собой своих кавалеров - "Фикса" и "Лаосе", Эти, однако, были далеко не так ловки и должны были довольствоваться только созерцанием. Пока "Снуппесен" прыгала через стенку, что однако же ей удалось сделать раза два, кавалеры бегали кругом и лаяли. Услышав этот вой, мы уже точно знали, что тут происходит, и кто-нибудь из нас выходил, вооружившись палкой. Чтобы поймать собаку на месте преступления, нужно было приниматься за дело с хитростью, потому что, как только человек подходил, кавалеры переставали лаять, и она понимала, что кто-то ведет наступление. В этот момент виднелась только ее поглядывавшая по сторонам рыжая лисья голова. Само собой разумеется, что собака не прыгала в объятия человека с палкой. Обыкновенно мы все же не сдавались, но ловили и наказывали ее. Попадало немного и "Фиксу" с "Лассе". Они, правда, не делали ничего дурного, но могли присоединиться к преступнице. Они знали это и наблюдали за наказанием "Снуппесен" на почтительном расстоянии. Палатка, где хранилась сушеная рыба, всегда была открыта. Никто не делал попыток стащить рыбу. Солнце все ниже и ниже совершало свой дневной путь. В дни после своего возвращения из последнего похода мы видели его уже не подолгу. Одиннадцатого апреля оно показалось и сейчас же исчезло. Пасха наступила и здесь, как и в других местах земного шара, и ее нужно было отпраздновать. Праздник у нас состоял в том, что по этому случаю мы поели немного больше обыкновенного. В остальном он ничем не отмечался. Оделись мы, как обычно, и вообще не предпринимали ничего особенного. По вечерам в такие праздничные дни играл немного граммофон, затем выдавались виски и сигары. Впрочем, граммофоном мы не злоупотребляли. Мы знали, что он нам скоро надоест, если мы будем заводить его слишком часто. Поэтому мы пользовались им редко, но зато тем больше нам нравилось все то, что он играл в те дни, когда мы им пользовались. Когда прошла пасха, все облегченно вздохнули. Все эти праздники утомительны. Они надоедают и там, где бывает больше развлечений, чем на нашем барьере; здесь же они тянулись невыносимо долго. Наш распорядок был теперь совершенно налажен, и работа шла легко и хорошо. Главная зимняя работа состояла в подготовке снаряжения для предстоящего нам путешествия на юг. Нашей целью было достижение полюса! Все остальное - вещи второстепенные. Метеорологические наблюдения шли полным ходом и были приспособлены для зимнего времени. Наблюдения велись в восемь часов утра, в два часа дня и в восемь часов вечера. Нас было так мало, что я не мог выделить никого для ночной службы. Кроме того, если бы в такой маленькой комнате, в какой мы жили, кто-нибудь постоянно должен был вставать, то этим он мешал бы всем - никогда не было бы покоя. Для меня же самое главное было в том, чтобы каждый чувствовал себя хорошо и чтобы к наступлению весны все были здоровы и бодры и охотно взялись бы за выполнение нашей окончательной задачи. Это вовсе не значит, что мы всю зиму напролет ленились. Совсем нет. Чтобы быть довольным и благополучным, нужно быть всегда занятым работой. Поэтому я требовал, чтобы все были чем-нибудь заняты в часы, назначенные для работы. Когда трудовой день кончался, каждый мот делать все, что хотел. Кроме того нужно было стараться поддерживать кое-какой порядок, поскольку это позволяли условия. Поэтому было решено, что каждый из нас будет нести недельную службу в качестве "дежурного". Его обязанности состояли в подметании пола каждое утро, очистке пепельниц и т.п. Чтобы обеспечить хороший и обильный приток воздуха, особенно в местах для постелей, было постановлено, что никто не имеет права держать под койкой ничего, кроме нужной ему обуви. У каждого было по два крюка, чтобы вешать платье, и этого было вполне. достаточно для одежды, употреблявшейся ежедневно. Вся лишняя одежда укладывалась в одежные мешки и выносилась. Таким образом, нам удавалось поддерживать некоторый порядок. Во всяком случае, удалялась главная грязь. Сомнительно, однако, чтобы придирчивая хозяйка нашла, что у нас все в порядке. У каждого была своя определенная работа. Преетруд с помощью Иохансена занимался астрономическими и гравитационными наблюдениями. Хассель заведовал углем, дровами и керосином. Он отвечал за то, чтобы запасов хватило. В качестве заведующего "фрамхеймским складом дров и угля" он получил титул директора. Это, может быть, и вскружило бы ему голову, если бы сюда же не включались и обязанности мальчика-разносчика. А он был и им. Хассель не только принимал заказы, но должен был сам лично доставлять товар. Он блестяще выполнял и те и другие обязанности. Ему удалось провести своего главного потребителя, Линдстрема, и к концу зимы он сэкономил порядочно угля. Хансен должен был содержать в порядке главный склад и приносить домой все, что требовалось. Вистингу было поручено все снаряжение, и он отвечал за то, чтобы ничего не брали без спроса. Бьолан и Стубберуд следили за порядком в пристройке и вокруг дома. У Линдстрема была кухня - самая тяжелая и самая неблагодарная работа в таком путешествии. Пока пища хороша, все молчат. Но стоит только случиться несчастью и как-нибудь испортить суп, и повар сейчас же услышит лестный отзыв о своем искусстве. У Линдстрема была одна прекрасная особенность. Его постоянным прис