того признания этого факта.
Снег наверху был так тверд, что трудно было найти здесь место для
палатки. Однако, мы нее же нашли его и раскинули палатку. Как обычно, мне
передавались через дверь палатки спальные мешки и личные мешки, и я
раскладывал все в порядке. Как всегда, появился и кухонный ящик, и
необходимый нам на вечер и на следующее утро провиант. Но в этот вечер я
быстрее обычного пустил в ход примус, накачав его до самого высокого
давления. Я надеялся таким образом произвести как можно больше шума и
заглушить звуки тех выстрелов, которые сейчас должны были раздаться,..
Двадцать четыре наших достойных товарища и серных помощника были обречены на
смерть! Это было жестоко, но так должно было быть. Мы все единодушно решили
не смущаться ничем для достижения своей цели. Каждый должен был сам убить
своих собак в заранее установленных пределах. Пеммикан вскипел в этот вечер
изумительно быстро, а я, кажется, мешал его особенно усердно... Прогремел
первый выстрел. Я не отличаюсь нервностью, но должен сознаться, что я
вздрогнул. Выстрел следовал за выстрелом, - они жутко разносились по
равнине. С каждым из них один наш верный слуга прощался с жизнью...
Прошло порядочно времени, пока, наконец, не появился первый из
выполнивших свою задачу. Им всем пришлось вскрывать своих животных и
вынимать из них внутренности, чтобы мясо не испортилось. С этим нужно быть
необычайно осторожным, так как иначе мясо может оказаться вредным для еды.
Внутренности но большей части пожирали тут же на месте еще горячими товарищи
убитых, так как все они были сейчас очень прожорливы. Особенную жадность к
горячим внутренностям проявил "Сугген" - одна из собак Вистинга. Она
безобразно кидалась всюду, где только могла найти это блюдо. Многие из собак
сначала не хотели есть внутренности, но аппетит пришел позднее.
Того праздничного настроения, которое должно было бы царить в нашей
палатке вечером - первом вечере на плато, не было. В воздухе носилось что-то
давящее, печальное; мы так привязались к своим собакам. Это место было
названо "бойней". Было решено, что мы останемся здесь на два дня, чтобы
отдохнуть и поесть "собачины". Вначале многие из нас и слышать не хотели о
том, чтобы принимать участие в подобном Угощении. Но время шло, аппетит
увеличивался, и эта точка зрения менялась, пока, наконец, в последние дни
перед тем как мы дошли до "бойни", мы не могли уже ни думать, ни говорить ни
о чем другом, как только о собачьих котлетах, собачьей вырезке и т.п.
Однако, в этот первый вечер мы воздержались. Нам не хотелось
набрасываться на своих четвероногих друзей и пожирать их раньше, чем они
остыли.
Скоро мы поняли, что "бойня" не была слишком гостеприимным местом.
Ночью температура понизилась, и по всей равнине гуляли сильнейшие порывы
ветра. Они сотрясали и рвали палатку, но, чтобы сорвать ее с места, нужны
были не такие усилия. Собаки провели ночь за едой. Если нам случалось
проснуться, то мы слышали, как хрустели и трещали кости у них на зубах.
Скоро сказалось и действие от большой и быстрой перемены высоты. Бели
нужно было повернуться в мешке, то мне приходилось делать это в несколько
приемов, чтобы не задохнуться. Чтобы перевернуться на другой бок, нужно было
вздохнуть несколько лишних раз. Не надо было и спрашивать, что товарищи мои
чувствовали себя точно так же. Достаточно было просто их послушать!
Когда мы встали, было тихо, но погода не сулила ничего хорошего: было
облачно, и можно было ждать дальнейшего ухудшения.
Утро ушло у нас на то, чтобы освежевать часть собак. Как я упоминал, до
сих пор еще не все оставшиеся в живых собаки соблазнились собачьим мясом, и
поэтому нужно было предложить его им в наиболее привлекательном виде.
Ободранное и разрезанное на части, оно было принято по всей линии. Дали себя
уговорить даже самые разборчивые псы. Но заставить всех собак есть собачину
с кожей нам в этот раз не удалось. Очевидно, такое отвращение вызывается
запахом, издаваемым ею. И я должен сознаться, что он не возбуждает аппетита!
Самое же мясо, лежавшее уже в рознятом виде, право, было вполне хорошим
на взгляд. Ни одна мясная лавка не представляла бы лучшего зрелища, чем то,
которое можно было наблюдать у нас, когда мы освежевали и разрезали на части
десять своих собак. На снегу были разложены большие кучи прекраснейшего,
свежего, красного мяса с массой самого привлекательного на вид жира. Собаки
ходили кругом и нюхали. Некоторые хватали себе кусок, иные переваривали. Мы
же, люди, выбрали себе самое молодое и нежное мясо. Вистингу было
предоставлено возиться со всем: и с выбором мяса, и с приготовлением котлет.
Его выбор пал на "Рекса", небольшое прекрасное животное - одну из его же
собственных собак. Он ловко нарубил и нарезал необходимое для обеда
количество мяса. Я не мог оторвать глаз от его работы. Маленькие нежные
котлетки действовали гипнотизирующе, когда он одну за другой кидал их на
снег. Они вызывали старые воспоминания о днях, когда, конечно, собачья
котлета была не так привлекательна, как теперь - воспоминание о блюдах, на
которых котлеты лежали рядышком одна к другой с косточками, обернутыми
тонкой завитой бумагой, а в середине были аппетитные "petit pois"...
Да, мысли мои летели и дальше, - однако, все это сюда не относится и не
касается Южного полюса! Я очнулся от своих мечтаний, когда Вистинг
решительно всадил топор в снежную поверхность, собрал котлеты и пошел в
палатку.
Облачный покров немного поредел, и время от времени появлялось солнце,
хотя и не во всем своем великолепии, Нам удалось поймать его как раз
во-время и определить свою широту: 85o 36' южной широты. Нам повезло, так
как вскоре потянуло с юго-востока, и не успели мы оглянуться, как уже
поднялась метель. Но теперь нам не было никакого дела до погоды. Что нам до
того, что ветер воет в оттяжках палатки, а снег взвивается кругом, если мы
все равно решили оставаться на месте, а пищи у нас вдоволь? Мы знали, что и
собаки думали, примерно, то же самое: было бы только у нас достаточно пищи,
а на погоду нам наплевать!
В палатке у Вистинга все уже было на мази, когда мы, закончив свои
наблюдения, забрались туда. Горшок стоял на огне, и, судя по аппетитному
запаху, скоро уже все должно было быть готово. Котлет мы не жарили. У нас не
было ни сковородки, ни масла.
Правда, мы всегда могли бы выделить немного жиру из пеммикана, а
сковородку измыслили бы как-нибудь, так что, если бы было нужно, могли бы и
зажарить котлеты. Но мы нашли, что гораздо скорей и легче сварить их. Таким
образом, у нас получился еще и прекраснейший суп. Вистинг справился со своим
делом изумительно! Дело в том, что о;н взял из пеммикана те именно куски,
где было больше всего овощей, и теперь подал нам отличнейший свежий мясной
суп с овощами. "Гвоздем" обеда был десерт. Если у нас и было хоть
какое-нибудь сомнение насчет качества мяса, то теперь, после первой пробы,
его как ветром сдуло! Мясо оказалось просто отличным, - ей-богу, отличным, -
и одна котлета исчезала за другой с молниеносной быстротой. Готов допустить,
что котлеты могли бы быть и несколько мягче, не потеряв ничего от этого, но
ведь нельзя же требовать от собаки всего! В этот первый раз я лично съел
пять котлет и тщетно шарил в кастрюле, в поисках шестой. Вистинг не
рассчитывал на такой блестящий успех.
Этот вечер мы использовали на пересмотр своего запаса провианта и
распределение его на трое саней. Четвертые сани-Хасселя-оставлялись здесь.
Запас провианта был разделен следующим образом: на санях Э 1 - Вистинга -
было погружено: 3700 штук галет (дневной рацион был сорок штук на человека);
126 килограммов собачьего пеммикана (полкилограмма на собаку в день); 27
килограммов пеммикана для людей (350 граммов на человека в день); 5,8
килограммов шоколада (40 граммов на человека в день); 6 килограммов молочной
муки (60 граммов на человека в день). На двух других санях было почти то же
самое, что, таким образом, давало нам возможность, считая со дня ухода
отсюда, продолжать свой поход в течение шестидесяти дней с полным рационом.
Восемнадцать наших оставшихся в живых собак были разделены на три упряжки по
шесть в каждой. По нашим расчетам, произведенным здесь, мы должны были
достичь полюса с восемнадцатью собаками и покинуть его с шестнадцатью,
Хассель, оставлявший здесь свои сани, закрывал на сие число счет провианта,
а поэтому разделенный провиант был записан в тетради трех других участников
похода. Все это, как уже упоминалось раньше, было проделано в этот день
только на бумаге. Передача и распределение провианта пока откладывались в
ожидании, когда это позволит погода. Заняться этой работой сегодня же под
скрытым небом было немыслимо.
На следующий день, двадцать четвертого ноября, свежий ветер перешел к
норд-осту, и погода была относительно сносная, так что мы в семь часов утра
занялись переупаковкой саней. Это было не совсем приятное занятие. Хотя
погода, как я заметил, была "относительно сносной", однако она ничуть не
была подходящей для переупаковки провианта. Шоколад, который к этому времени
состоял главным образом из маленьких кусочков, нужно было вынимать,
пересчитывать и делить на трос саней. Точно так же и галеты: каждую штуку
приходилось брать и считать отдельно, а когда дело идет о тысячах, то всякий
легко поймет, что значит возиться со всем этим при -20o С и свежем ветре, да
еще когда большую часть времени руки у тебя обнажены. Во время работы ветер
бушевал все больше и больше, и когда наконец все было готово, то кругом нас
задувало и мело так, что мы почти не различали палатки. Мы оставили свое
первоначальное намерение сняться с лагеря, как только сани будут готовы. На
этом мы не теряли так уж много. Наоборот, в конечном итоге мы только
выигрывали. Собаки, - а это важнее всего, - получили действительно
основательный отдых и хорошо подкормились. Со времени нашего прибытия к
"бойне" в них произошла изумительная перемена. Толстые, жирные и довольные
бродили они теперь вокруг, и былая склонность к жадности совершенно у них
исчезла. Для нас самих день или два больше - не играли никакой роли. Своего
важнейшего средства питания-пеммикана-мы почти не трогали, так как его место
целиком было занято "псиной". Поэтому, когда мы снова забрались в палатку и
устроились там на отдых после оконченной работы, среди нас не замечалось
особой печали.
Входя в палатку, я заметил на пригорке Вистинга. Он стоял на коленях и
вырубал котлеты. Собаки собрались вокруг него и с интересом наблюдали.
Норд-ост свистел и выл, снег мело и крутило, - нельзя сказать, чтобы у
Вистинга была особенно приятная работа. Однако, он справился с нею отлично,
и мы получили свой обед вовремя. К вечеру ветер немного стих и перешел к
востоку. Мы легли спать с наилучшими надеждами на завтрашний день.
Наступило воскресенье - двадцать шестое ноября. Этот день был хорош во
многих отношениях. Конечно, у меня и раньше было много случаев убедиться в
том, что за парни мои товарищи! Но испытание, выдержанное ими в этот день,
было таково, что я никогда его не забуду, доведись мне даже прожить до
глубокой старости. Ночью ветер снова перешел к северу и возрос до силы
шторма. Когда мы вышли утром, задувало и мело так, что мы почти не могли
разглядеть полузанесенных саней. Собаки все съежились в комок, стараясь как
можно лучше защитить себя от непогоды. Температура была не такая уж низкая
-27o С, но достаточно низкая, чтобы она неприятно чувствовалась в шторм. Мы
все по очереди выходили посмотреть на погоду и теперь сидели на своих
спальных мешках, раздумывая о скверных видах на будущее.
- Здесь у "бойни" чертовская погода, - говорит один, - можно подумать,
что лучше она никогда не будет. Вот уже пятый день, а ветер хуже прежнего!
Мы все согласились с этим.
- Нет ничего хуже чем пережидать так непогоду, - продолжает другой, -
это утомительнее, чем идти с утра до вечера.
Лично я разделял это же мнение. Подождать день - хорошо, но два, три,
четыре, - а теперь было похоже, что и пять дней, - нет, это страшно!
- А может быть, попробуем?
Никогда еще сделанное предложение не принималось с таким единодушием и
с таким восторгом! Когда я вспоминаю своих четырех товарищей по походу на
юг, то мне приятнее всего представлять их себе при свете этого утра. Все те
свойства, которые я выше всего ценю в мужчине, выступили в этом случае так
ярко: мужество и бесстрашие без хвастовства и громких слов. С шутками и
прибаутками все было уложено, а затем - марш, навстречу буре!
Почти невозможно было открыть глаз! Тонкая снежная пыль проникала
всюду, и по временам казалось, что ты ослеп. Палатку замело снегом и она
обледенела, поэтому при уборке приходилось обращаться с нею с осторожностью,
чтобы она не поломалась. Собаки были не очень расположены отправляться в
путь, и запрягание их отняло много времени. Но вот, наконец, мы готовы. Еще
один взгляд на место нашего лагеря, чтобы проверить, не забыто ли тут
чего-нибудь из того, что должно быть взято с собой. Четырнадцать лишних
собачьих туш были сложены в кучу, и к ним вместо вехи приставлены сани
Хасселя. Лишняя собачья сбруя, несколько альпийских веревок, все наши
ледовые кошки, которые, по нашему мнению, уже не пригодятся нам больше, -
все это было оставлено здесь. Но все-таки тащить приходилось еще порядочно.
Напоследок мы воткнули в снег торчком сломанную лыжу. Это сделал Вистинг. Он
предусмотрительно подумал, что лишняя веха ничему не помешает. Будущее
покажет, что он сделал доброе дело!
И вот мы вышли. Начинать было трудно и людям и собакам. Высокие сугробы
тянулись как раз на юг, и чрезвычайно затрудняли продвижение вперед. Те, кто
управлял санями, должны были быть внимательными и поддерживать их, чтобы они
не перевернулись на больших сугробах. Нам же, другим, приходилось с большим
трудом удерживаться на нотах, потому что не за что было ухватиться. Так
двигалось дело с грехом пополам, но главное - двигалось. Местность вначале
как будто бы повышалась, хотя и немного. Наст был необычайно тяжелый, -
казалось, что ты просто тащишься по песку. Между тем, сугробы становились
все меньше и меньше и, наконец, совсем исчезли, и местность стала совершенно
ровной. Дорога постепенно улучшалась и становилась, неизвестно по какой
причине, все лучше и лучше, хотя непогода продолжалась с той же силой, а
пурга - теперь вкупе с падающим снегом - стала еще сильнее прежнего. Дошло
до того, что каюр едва различал своих собственных собак. Местность, ставшая
теперь совсем плоской, производила иногда впечатление спуска. Во всяком
случае, об этом можно было судить по ходу, который иной раз развивали сани.
Сплошь и рядом собаки припускали в галоп. Этому помогал, правда, и попутный
шторм, но один он не мог быть причиной такой перемены. Эта обнаруживаемая
местностью тенденция к понижению мне не нравилась. По моему мнению, нам не
должно было бы уже встречаться ничего такого, раз мы Достигли той высоты, на
которой сейчас находились. Небольшое повышение, - это еще туда сюда, но
постижение - нет, это не соответствовало моим расчетам!
Однако, спуск все еще не был настолько велик, чтобы внушать нам
тревогу. Если же местность всерьез начнет спускаться, то нам придется
остановиться и разбить лагерь. Нестись вниз во всю прыть совершенно вслепую
по абсолютно неизвестной местности было бы сумасшествием! Мы ведь рисковали
сверзиться в какую-нибудь пропасть, не успев даже ничего предпринять.
Как обычно, Хансен ехал передовым. Бежать впереди теперь, в сущности,
должен был я, но сначала этому мешала неровная местность, а затем быстрая
езда. Невозможно было бежать с той же быстротой, с какой собаки тянули сани.
Поэтому я держался рядом с санями Вистинга и переговаривался с ним. Вдруг я
увидел, как собаки Хансена бросились вперед и в дикой скачке понеслись вниз.
Вистинг за ними. Мне удалось заорать Хансену, чтобы он остановился. Ему
удалось это сделать, повернув сани поперек. Другие сани, ехавшие за ним,
остановились, налетев на него. Мы находились на довольно крутом спуске. Что
было внизу, решить было трудно, да при такой погоде мы и не пытались это
определить. Неужели же нам снова придется путешествовать по горам? Вероятнее
всего, мы находились на одном из многих холмистых гребней, но у нас не могло
быть в этом никакой уверенности, пока погода не прояснится. Мы утрамбовали
себе в рыхлом снегу место для палатки, и скоро она была уже поставлена.
Таким образом, мы не сделали сколько-нибудь длинного перехода - всего
девятнадцать километров. Но зато покончили со стоянкой на "бойне", а этим
было уже многое достигнуто.
Вечером при определении точки кипения оказалось, что мы находимся на
высоте 2860 метров над морем и, следовательно, спустились от "бойни" на 170
метров. Мы залезли в мешки и заснули. С рассветом нам нужно было подняться и
посмотреть, как обстоят дела. В этих местах нужно пользоваться случаем. Если
этого не делать, то ожидание может оказаться долгим и многое будет потеряно.
Поэтому все мы спали одним глазом в полной уверенности, что не случится
ничего такого чего бы мы не заметили. В три часа солнце проглянуло из-за
туч, и мы выскочили за двери. Обозреть положение нельзя было сразу. Солнце
было еще вроде масляного шарика и не могло рассеять густую мглу. Ветер
немного спал, но все же задувал здорово. В сущности, неприятнейшее занятие -
вылезти из хорошего теплого спального мешка и стоять так на ветру часами в
тонкой одежде, сторожа погоду! Мы знали по опыту, что такой просвет, такое
прояснение погоды может наступить внезапно, а тогда следует быть на посту.
И просвет наступил. Он был не так уж долог, но все же долог достаточно.
Мы находились на довольно крутом спуске с гребня холма. Спуск к югу был,
слишком крут, но к юго-востоку он шел ровнее и лучше и заканчивался огромной
равниной. Мы не заметили никаких трещин или вообще каких-нибудь мерзостей.
Впрочем, видели мы не на далекое расстояние, а только ближайшие окрестности.
Гор мы никаких не видели - ни Фритьофа Нансена, ни Педро Кристоферсена.
Очень довольные своей утренней работой, мы снова улеглись и проспали до
шести часов утра, когда опять начались наши утренние хлопоты. Погода,
немного улучшившаяся за ночь, теперь снова разболталась, и норд-ост трудился
изо всех сил. Однако, теперь, когда мы узнали ближайшие окрестности, нужно
было нечто большее, чем шторм и пурга, чтобы остановить нас. Только бы нам
дойти до плоскогорья, а там мы знали уж, что всегда сумеем найти свой путь
дальше. Наложив на полозья надежные тормоза, мы двинулись в путь с горы.
Небольшая утренняя ориентировка оказалась правильной. Спуск был ровный и
удобный, и мы доехали до ровного места без приключений. Теперь можно было
опять продолжать курс на юг, и в густой пурге мы продолжали свой путь в
неизвестное с приятной помощью завывающего норд-оста. Теперь мы снова начали
строить гурии, которые не нужны были на подъемах.
К концу утра мы прошли снова через небольшой гребень, последний
встреченный нами. Местность была теперь довольно хорошая, ровная, как пол, и
без следа сугробов. Но, если мы все-таки продвигались вперед медленно и с
трудом, то причину этого следовало искать в скверном насте. Для всех нас это
было чистое наказание! Сахара и та, кажется, больше бы годилась для езды на
санях! Теперь, наконец, нам понадобился и бегущий впереди, и отсюда до
полюса эту работу поочередно выполняли Хассель и я. Среди дня погода
улучшилась, и, когда мы к вечеру разбили лагерь, все вокруг имело радостный
вид. Солнце проглянуло сквозь тучи и так дивно припекало после всех этих
холодных дней! Видимость не была хорошей, так что мы не могли разглядеть
окрестностей. Расстояние, пройденное нами, по показаниям наших трех
одометров, равнялось тридцати километрам. Принимая во внимание дурной наст,
мы могли быть этим довольны. Определение высоты дало нам 2 630 метров над
уровнем моря, или падение в течение дня на 230 метров. Это очень удивило
меня. Что это может значить? Вместо того, чтобы понемногу повышаться,
местность медленно понижалась. Впереди нас должно было ожидать что-то
странное, но что же?
По счислению, мы в этот вечер находились на 86o южной широты.
Двадцать восьмое ноября не принесло нам желательной погоды. Всю ночь
налетали сильные порывы ветра с севера. Утро настало со слабым ветром, но с
туманом и снегом. Что за проклятье! Ведь здесь мы шли вперед по совершенно
девственной почве, а видеть не могли ничего. Местность оставалась почти
такой же, - пожалуй, была лишь несколько более волнистой. О том, что здесь в
свое время бушевали ветры, и ветры сильные, свидетельствовал нижний слой,
состоявший из твердых, как железо, снежных наметов, К счастью для нас, снег,
выпавший за последние дни, сравнял их, и теперь тут образовалась совсем
ровная поверхность. Сани скользили тяжело, однако лучше, чем накануне. Мы
продвигались все время вслепую и досадовали на упрямство погоды с ее плохой
видимостью, как вдруг кто-то закричал:
- Посмотрите-ка!
На востоко-юго-востоке высоко среди масс тумана вздымалась дикая темная
горная вершина. Она была недалеко. Больше того: казалось, что она угрожающе
близка и совсем нависла над нами! Мы остановились, созерцая величественное
зрелище. Но природа ненадолго раскрыла перед нами свои чудеса. Пал туман
тяжелый и холодный и снова скрыл все сокровища. Теперь мы знали, что нам
следует приготовиться ко всяким предосторожностям.
Когда мы прошли около шестнадцати километров, туман снова на минуту
поредел, и мы увидели совсем близко - всего в одном-двух километрах - на
западе два длинных, узких, совершенно покрытых снегом горных гребня, идущих
с севера на юг. Эти горы,- горы Хеллан Хансена, были единственны ми, которые
мы видели по правую руку от себя во время своего похода по плато.
Они были от 2 600 до 2 860 метров высоты я на обратном пути могли бы
послужить для нас прекрасными отличительными знаками. Между ними и горами,
лежавшими на востоке, нельзя было проследить никакой связи. Они производили
впечатление совершенно изолированных вершин, так как мы не могли заметить
нигде .никакой возвышенности, тянувшейся с востока на запад.
Мы продолжали идти по своему курсу, все время ожидая встретиться в этом
направлении еще с каким-нибудь сюрпризом. Воздух был черен, как смола, и
казалось, будто он что-то таит в себе. Это не могло быть от непогоды, так
как тогда она разразилась бы уже над нами. А мы все шли и шли, и все
оставалось по-прежнему. Наш дневной переход равнялся тридцати километрам.
Заглядывая в свой дневник от двадцать девятого ноября, я вижу, что он
начинается не очень весело: "Туман, туман, снова туман и опять туман. К тому
же, еще мелкий снег, делающий дорогу невозможной. Бедные животные! Им
пришлось сегодня жестоко потрудиться, чтобы тащить сани вперед". Однако,
день оказался не таким уж дурным, так как мы выпутались из неизвестности и
узнали, что скрывает этот темный воздух.
Позднее утром проглянуло солнце и разогнало немного туман. И в
юго-восточном направлении, в нескольких километрах от нас, открылась
огромная, могучая группа гор. От нее и как раз поперек нашего курса шел
большой старый ледник. Солнце стояло прямо над ним, освещая поверхность,
покрытую огромными трещинами и складками. Ближе к земле эти образования были
такого рода, что мы с первого взгляда ясно увидели, что всякое продвижение
по этой дороге невозможно. Но как будто можно было пройти прямо по леднику в
направлении нашего курса, - так по крайней мере казалось.
Туман спускался и снова рассеивался, и нам приходилось пользоваться
моментами просветления, чтобы ориентироваться. Лучше всего было бы, пожалуй,
остановиться, поставить палатку и подождать наступления ясной погоды. Тогда
мы могли бы не торопясь и спокойно осмотреть местность и выбрать лучший
путь. Идти вперед, не зная местности, не очень-то хорошо. Но как долго нам
придется ждать ясной погоды? На такой вопрос нельзя было получить ответа.
Может быть неделю, а может быть и две, но на это у нас не было времени.
Значит, все равно, и будь что будет! Насколько мы могли разглядеть ледник,
он был довольно крут. Но лишь в направлении с юга к юго-востоку у новой
земли туман иногда рассеивался настолько, что мы могли разглядеть хоть
что-нибудь. С юга на запад туман лежал густой, как каша. Мы видели, что
огромные трещины теряются в массах тумана. Пока оставалось нерешенным, как
выглядит ледник на западе. Нам нужно было идти на юг, а пройти туда в одном
месте было возможно.
Мы продолжали идти вперед, пока на местности не стало сказываться
влияние ледника, в виде небольшой трещины, и тогда мы остановились. Прежде
чем начать поход по леднику, мы решили облегчить немного сани. Уже по тому
немногому, что удалось увидеть, было ясно, что нам предстоит тяжелая работа.
Поэтому было важно везти на санях как можно меньше груза. Мы сейчас же
приступили к постройке склада. Снег здесь был очень пригоден для этой цели,
так как он был тверд, как стекло. За короткое время выросла огромная
постройка из твердых, как лед, снежных глыб и в ней мы оставили провиант для
пяти человек на шесть дней и для восемнадцати собак на пять дней. Кроме того
здесь была оставлена часть разных мелочей.
Во время этой работы туман то спускался, то расходился. Было несколько
совсем ясных проблесков, которые дали мне возможность рассмотреть хорошенько
ближайшую группу гор. Казалось, она лежала совсем изолированно и состояла из
четырех гор. Одна из них, гора Хельмера Хансена, стояла отдельно от трех
других. Три остальных горы - Оскара Вистинга, Сверре Хасселя и Уле Бьолана -
стояли теснее. Воздух за этой группой все время был тяжелым и темным,
указывая на то, что там должны скрываться еще горы.
Вдруг, в один из самых ясных просветов, в покрывале тумана образовалась
прореха, и из нее выступили вершины колоссального горного массива. По
первому впечатлению эта гора - гора Т. Нильсена - показалась нам высотой по
крайней мере в шесть с чем-нибудь тысяч метров. Мы просто оторопели, - так
громадна она была! Но это продолжалось лишь одно мгновение, а затем туман
снова сокрыл ее в своих недрах. Нам удалось взять несколько жалких пеленгов
отдельных гор, но получить лучшие было нельзя. Кроме того место этого склада
было настолько заметно, благодаря своему нахождению у подножья ледника, что
не найти его было положительно невозможно, как мы единодушно решили.
Окончив постройку, которая возвышалась на целых два метра, мы поставили
на верхушку еще и один из своих черных ящиков из-под провианта, чтобы,
возвращаясь домой, еще легче увидеть наш знак. Определение широты, которое
мы успели сделать во время этой работы, дало нам 86o 21' южной широты. Это
довольно точно совпадало с нашей широтой по счислению - 86o 23' южной
широты. Между тем, туман снова заволок все, и повалил легкий и мелкий снег.
Мы взяли пеленг наиболее свободного от трещин участка ледника и затем
двинулись в путь. Прошло некоторое время, прежде чем мы добрались до
ледника. Трещины у нижнего края были небольшими, но едва мы начали подъем,
как начались и удовольствия. Такой переход совершенно вслепую между
трещинами и пропастями со всех сторон - нечто действительно неприятное!
Время от времени мы справлялись с компасом и осторожно ехали вперед. Мы с
Хасселем шли впереди, связавшись альпийской веревкой. Но это, в сущности,
мало помогало нашим каюрам. Конечно, мы легко перемахивали на лыжах такие
места, где собаки проваливались. Эта нижняя часть ледника, была не совсем
безопасна, так как трещины часто бывали совершенно незаметны под тонким
слоем снега.
В ясную погоду еще куда ни шло, - можно ехать по такой местности, так
как тогда свет и тени позволяют видеть края этих коварных западней; но в
такой день, как этот, когда все сливается, продвижение вперед становится
делом сомнительным. Однако, мы все же продолжали идти вперед, соблюдая
величайшую осторожность. Вистинг чуть не измерил глубину одной из таких
опасных трещин санями, собаками и самим собой, так как мост, по которому он
проезжал, обрушился. Благодаря присутствию духа и молниеносной быстроте
маневра (иной назовет это счастьем!) - ему удалось спастись. Так мы
пробрались метров на пятьдесят наверх по леднику, но здесь попали в такой
лабиринт зияющих пропастей и разверстых бездн, что не могли больше никуда
двинуться. Делать было нечего, пришлось отыскать наименее растрескавшийся
клочок ледника и поставить на нем, палатку. Как только это было сделано, мы
с Хансеном отправились на разведку. Мы шли, перевязавшись альпийской
веревкой, а потому довольно уверенно. Целая наука выбираться из такой
ловушки, в какую мы заехали!
В направлении уже упомянутой группы гор, - они тянулись на восток, -
прояснилось настолько, что в этой стороне мы могли очень хорошо разглядеть
ледник. Теперь подтвердилось все то, что мы видели с расстояния. Участок,
идущий к земле, был так размолот и расколот, что там буквально не было
места, куда ступить. Все имело такой вид, словно здесь было дано сражение и
метательными снарядами служили огромные ледяные глыбы. Они нагромождались
одна на другую и, разбросанные повсюду, являли собой картину грандиозного
разрушения. "Слава богу, что нас тут не было, когда все это происходило, -
подумал я про себя глядя на поле брани. - Оно могло бы быть картиной
"страшного суда", и при том в огромном масштабе!"
Итак, пройти в этом направлении было безнадежно, о это было не столь уж
страшно, раз путь наш лежал на юг. К югу ничего не было видно. Там лежал
тяжелый и густой туман. Оставалось только попытаться пройти вперед. Поэтому
мы повернули на юг. Чтобы отойти от места нашей палатки, нам нужно было
сначала перейти через довольно узкий снежный мост. Отсюда - вдоль
обрывистого гребня или хребта с широкими зияющими трещинами с обеих сторон.
Этот гребень вел на ледяной вал метров в семь высотой - образование,
происшедшее оттого, что давление прекратилось раньше, чем этот вал лопнул и
распался на торосы. Мы прекрасно видели, что пробраться здесь с санями и
собаками будет трудно, но, за неимением лучшего, приходилось мириться и с
этим.
С вершины этого ледяного вала мы могли заглянуть на другую его сторону,
которая до сих пор была скрыта от наших глаз. Туман мешал нам видеть на
далекое расстояние, но даже ближайшие окрестности убеждали нас в том, что мы
с осторожностью сможем перебраться дальше. При спуске с вершины, на которой
мы стояли, на другую сторону нужно было маневрировать с величайшей
осторожностью. Дело в том, что ледяной вал кончался зияющей трещиной, особо
пригодной для того, чтобы принять и приютить соскользнувших в нее каюров,
сани и собак!
Мое и Хансена странствование на юг на этот раз совершалось совершенно
наугад, так как мы ровно ничего не видели. Мы намеревались проложить след
для завтрашнего похода. Во время этого блуждания у нас вырывались по адресу
ледника не одни только хвалебные слова!
Бесконечные повороты и обходы. Чтобы пройти один метр вперед, нам
наверное приходилось делать десять метров в сторону. Можно ли удивляться,
что мы назвали этот ледник "Чертовым?" Во всяком случае, наши товарищи
подтвердили бурными овациями правильность этого названия, когда мы сообщили
им о нем.
У "Врат ада" мы с Хансеном остановились. Это было совершенно
изумительное образование. Здесь ледник образовал длинный хребет метров в
шесть вышиной. Посредине этого хребта он разрывался, образуя открытый портал
метра в два шириной. Хребет, как и вообще весь ледник, был, по-видимому,
очень старый и в значительной степени занесен снегом. Отсюда та часть
ледника, которую можно было видеть к югу, принимала постепенно все лучший
вид, а потому мы повернули кругом и пошли по своим следам в радостной
уверенности, что нам удастся пройти вперед. Наши товарищи не меньше нас
обрадовались сообщению о видах на будущее.
Определение высоты в этот вечер дало нам 2 400 метров над уровнем моря,
то есть у подножья ледника мы были на высоте 2 340 метров или ниже "Бойни"
на 630 метров. Мы теперь отлично знали, что нам предстоит опять весь этот
подъем, если еще не больший. Такая мысль не пробуждала в нас особого
воодушевления. В своем дневнике я читаю, что этот день я закончил следующими
словами: "Какой же теперь будет новый сюрприз?" В сущности, мы совершали
удивительное путешествие по новым местам, новым горам, ледникам и т.п., не
видя ничего перед собой. Вполне естественно, что мы были готовы ко всяким
неожиданностям. При таком хождении ощупью в потемках мне меньше всего
нравилось, что будет трудно, даже очень трудно, опознать местность на
обратном пути. Однако, мы относились к этому спокойно, имея в виду этот
ледник, идущий поперек нашего курса, и все настроенные нами гурии. Многое
нужно, чтобы мы прошли мимо них, возвращаясь домой! Для нас было лишь важно
найти свой спуск на барьер. Ошибка была бы очень досадной. Из дальнейшего
описания будет видно, что мои опасения насчет того, что мы можем не опознать
местности, были не совсем лишены основания. Нам помогли поставленные нами
гурии, и своей конечной победой мы обязаны собственно своей
предусмотрительности в этом отношении.
Следующее утро, тридцатого ноября, наступило при значительно более
ясной погоде, и мы могли очень хорошо осмотреться кругом. Теперь нам было
видно, что две горные цепи на 86o южной широты соединялись в одну, идущую к
юго-востоку, могучую горную цепь с вершинами от 2 860 до 4 300 метров. Гора
Т. Нильсена была самой южной, как это можно было видеть отсюда. Горы
Хансена, Вистинта, Бьолана и Хасселя образовывали, как мы и предполагали
вчера, самостоятельную группу и лежали отдельно от мощной главной цепи.
Каюрам досталась утром жаркая работа. Приходилось править с большой
осмотрительностью и терпением, чтобы пройти благополучно по местности,
лежавшей перед нами. Какой-нибудь ничтожнейшей ошибки было достаточно, чтобы
отправить и сани и собак с молниеносной быстротой на тот свет. Однако же нам
удалось удивительно быстро проехать расстояние, которое мы с Хансеном прошли
накануне вечером. Не успели мы и оглянуться, как уже очутились у "Врат ада",
и Бьолан снял отсюда прекрасную фотографию, которая очень хорошо показывает
трудности, встретившиеся нам на этой части пути. На переднем плане под
высоким снежным гребнем, образующим одну сторону очень широкой, но отчасти
занесенной снегом трещины, видны следы ударов лыж по снегу. Это фотограф,
проходя по этому снежному мосту, хлопал лыжами, пробуя прочность нижнего
слоя. У самых следов видна отверстая дыра в широкой трещине. Вначале она
светло голубая, но под конец в бездонной пропасти становится совсем черной.
Фотографу удалось пройти по мосту туда и обратно целым и невредимым, но
рисковать пройти через этот мост с санями и собаками нечего было и думать.
На фотографии можно также увидеть, что сани повернуты совсем в другую
сторону, в поисках иного пути. Две маленькие черные фигурки вдалеке направо
- это Хассель и я, вышедшие на рекогносцировку.
В этот день мы прошли небольшое расстояние - всего пятнадцать
километров по прямой- линии. Но, если принять во внимание все крюки и
обходы, которые мы принуждены были делать, то все же оно окажется не столь
уж коротким. Мы поставили палатку на хорошем, солидном основании, вполне
довольные своей дневной работой. Высота над уровнем моря была 2 500 метров.
Солнце стояло теперь на западе, и лучи его падали прямо на огромные горные
массивы. Сказочный ландшафт из синего и белого, красного и черного - игра
красок, не поддающаяся никакому описанию! Хоть нам и казалось, что сейчас
совсем ясно, но дело обстояло не так уж благополучно. Юго-восточная часть
горы Т. Нильсена терялась в темном непроницаемом воздухе, дававшем понять,
что горы тянутся еще и в этом направлении, но сказать что-нибудь наверняка
было невозможно.
Гора Т. Нильсена, - в жизни своей я не видел ничего прекраснее!
Вершины, самые разнообразные по своей форме, высоко вздымались вверх, частью
покрытые несущимися мимо них клочками тумана. Некоторые из них были острые,
но большинство растянутые я закругленные. Там и сям виднелись блестящие
сверкающие ледники, в диком беге низвергавшиеся по крутым склонам и в
ужасающем беспорядке переходившие в лежащую внизу местность.
Однако, самой замечательной из всех была гора Хельмера Хансена. Вершина
ее была кругла, как дно чаши, и покрыта удивительным ледником. Он был так
изодран и разломан, что ледяные глыбы торчали во все стороны, словно иглы
ежа. Все это сияло и блестело на солнце - чудесное зрелище! Нет такой другой
горы на свете, и в качестве приметы она незаменима. Мы знали, что ее нельзя
будет не опознать, как бы не изменился вид окрестностей на обратном пути,
когда условия освещения могут быть иными.
Когда лагерь был разбит, одна партия отправилась исследовать подробнее
условия местности. Вид на окрестности с места нашей лагерной стоянки не
сулил ничего хорошего, но, может быть, удастся найти что-нибудь лучшее, чем
ожидалось. Нам повезло, что состояние наста на леднике оказалось таким
хорошим. Свои ледовые кошки мы оставили на "Бойне", а потому, если б ы нам
встретился гладкий лед вместо того хорошего, плотного снежного слоя, который
был у нас теперь то это доставило бы нам много хлопот. Выше, все выше, между
ужасными трещинами и пропастями, к новым - в сотни метров шириной и, может
быть, в тысячи метров глубиной! Для нашего продвижения вперед перспективы,
по правде сказать, были довольно мрачные. Насколько можно было видеть в
направлении нашего курса, впереди вздымался один огромный хребет за другим,
скрывая на той стороне ужасные широкие бездны, которые все нужно было
обходить. Мы шли вперед, все вперед, хотя обходная дорога была длинна и
трудна. На этот раз мы не связались альпийской веревкой, так как трещины
были настолько заметны, что лопасть в них было трудно. Однако, оказалось,
что во многих случаях альпийская веревка была бы тут уместна. Мы только что
собирались перейти через один из многих хребтов, - поверхность казалась
здесь сплошной и вполне хорошей, - когда вдруг как раз под задней частью
лыжи Хансена отломился большой кусок. Мы не могли отказать себе в
удовольствии заглянуть в дыру. Зрелище было непривлекательное, и мы решили
избежать этого места, когда пойдем с санями и собаками.
Каждый день мы не могли нахвалиться своими лыжами. Мы часто спрашивали
друг друга: что было бы теперь с нами без этой удивительной вещи на ногах?
Ответ по большей части был таков: конечно, мы были бы уже на дне
какой-нибудь трещины или ямы. Еще при чтении различных описаний внешнего
вида барьера и его особенностей, все мы, рожденные и воспитанные с лыжами на
ногах, ясно увидели, что лыжи здесь незаменимы. Это убеждение подкреплялось
с каждым днем, и можно смело сказать, что наши лыжи сыграли не только очень
важную роль, но, возможно, даже важнейшую роль в нашем походе к Южному
полюсу. Много раз мы шли по таким растресканным и изрытым участкам, что
пройти там пешком было бы невозможно. О преимуществе лыж в глубоком, рыхлом
снегу не приходится и распространяться!
После двухчасовой разведки мы решили повернуть обратно. С вершины
гребня, на котором мы тогда стояли, местность дальше имела более
привлекательный вид, какого у нас давно уже не было. Но здесь на. леднике
нам уже так часто приходилось разочаровываться, что мы стали относиться ко
всему весьма скептически. Как часто мы, например, думали, что стоит нам
только перейти то или вот это волнообразное образование, и все наши
испытания кончатся, а дорога дальше на юг будет открыта и свободна. Но
доходили до места и убеждали