но заслоняли от нас землю. В первый раз мы увидели гору Хансена из-за вершины одной из таких волн. Гора имела вид вершины тороса, торчащего над поверхностью. Вначале мы даже совсем не поняли, что это такое. И только на другой день поняли как следует: это показывались одна за другой острые, как шило, ледяные глыбы, покрывавшие вершину горы. Как я уже упоминал, только теперь мы убедились, что идем правильно. Всякая земля, которую мы видели, казалась нам незнакомой. Мы буквально ничего не узнавали! Тридцать первого декабря мы прошли 87o южной широты и таким образом быстрыми шагами приближались к "Чертову танцевальному залу" и "леднику". На другой день, в первый день нового года, было яркое солнце, -19o и небольшой славный ветер в спину. К своей великой радости, мы узнали местность вокруг "Бойни". Она была еще далеко, но поднималась в виде миража в теплом, пронизанном солнечным светом воздухе. На обратном пути нам необыкновенно везло. Нам удалось миновать "Чертов зал". Второго января, по нашему расчету, нам должен был встретиться "Чертов ледник". Так это в точности и случилось. Мы увидели его еще издалека. Огромные торосы и волнообразные образования высоко вздымались в небо. Но нас поразило больше всего, что среди этого беспорядочного нагромождения и по другую его сторону как будто бы виднелась ровная, совершенно не затронутая трещинами целая, гладкая равнина. Горы Хасселя, Вистинга и Бьолана были такими же, какими мы оставили их. Их было легко узнать, если только подойти к ним поближе. Теперь и гора Хельмера Хансена опять высоко вздымалась в небо. Купаясь в блеске утреннего солнца, она сверкала и переливалась, как чудеснейший алмаз. Мы решили, что подошли к земле ближе, чем в тот раз, когда шли на юг, и потому-то местность и изменилась совершенно. Ведь, когда мы шли на юг, то пройти у самой земли было положительно невозможно, но кто знает, быть может, за этой изрытой местностью, которую мы видели тогда, находился целый хороший участок, и нам теперь посчастливилось попасть прямо на него. Но воздух и на сей раз провел нас, в этом мы убедились на другой день, потому что вместо того, чтобы находиться ближе к земле, мы, оказывается, отошли от нее дальше, а это и было причиной того, что мы увидали только кусочек малогостеприимного ледника. В этот вечер место нашей стоянки находилось посредине огромной занесенной снегом трещины. Нам очень хотелось знать, какая местность ожидает нас впереди. Мы и надеяться не смели, что на этот раз ледник встретит нас только этими немногими холмиками и старыми трещинами. Но наступил уже третий день, не принеся никаких разочарований. Непостижимо счастливо мы избежали всех этих ужасных и опасных переходов и, не успев даже оглянуться, находились уже на равнине под ледником. Погода была не первоклассной, когда мы в семь часов вечера двинулись в путь. Было довольно туманно, и мы едва различали вершину горы Бьолана. Это путало наши расчеты, так как мы находились уже поблизости от своего склада, и нам нужна была ясная погода, чтобы дойти до него по его пеленгу. Но мгла вместо того, чтобы рассеяться, как мы надеялись, стала все более и более сгущаться, и когда мы прошли километров одиннадцать, стало уже настолько туманно, что мы сочли за лучшее остановиться и переждать. Мы псе время исходили из того предположения, что зашли слишком на восток, то есть ближе к земле, а при данных обстоятельствах нам не удавалось в небольшие светлые промежутки, наступавшие время от времени, опознать местность под ледником. По нашему мнению, мы находились восточнее склада. Пеленги же, которыми мы могли бы определить направление, брались нами при мглистом воздухе и потому не приводили ни к каким результатам. Никакого склада не было видно. Мы только что поели горячего вкусного пеммикана, как вдруг внезапно выглянуло солнце. Мне кажется, что никогда еще наш лагерь не сворачивался, а сани не укладывались в столь короткий срок! От того момента, когда мы выскочили из спальных мешков, до того, как сани были уже уложены, прошло всего пятнадцать минут - невероятно короткий срок. - Но что же это, скажите на милость, блестит там среди стены тумана? Вопрос этот вырвался у одного из наших ребят. Туман разорвался и стал расходиться в обе стороны. В западной его полосе выглянуло что-то большое, белое, простиравшееся далеко с севера на юг. Урра! Это гора Хеллана Хансена! Ничего иного и быть не может. Наш единственный отличительный, знак на западе! Мы были вне себя от радости, встретив старого знакомого, но в направлении склада по-прежнему висела густая завеса. Посовещавшись немного, мы решили распрощаться со складом, проложить курс на "Бойню" и двинуться к ней. Пищи у нас было достаточно. Сказано - сделано, и мы пустились в путь. Теперь быстро и верно стало проясняться, и мы, идя к горе Хеллана Хансена, убедились, что запили слишком далеко не на восток, а на запад. Но мы не стали поворачивать и искать склад. Под горой Хеллана Хансена мы поднялись на довольно высокий гребень. К этому времени мы уже прошли назначенное расстояние и остановились. За нами при ослепительно-ясной погоде лежал ледник, каким мы его видели впервые, идя к югу. Трещина на трещине, обрыв на обрыве! Но среди всего этого хаоса тянулась белая непрерывная и тонкая линия, тот самый путь, который мы видели и на котором мы были несколько недель тому назад. А мы в точности знали, что как раз под этой белой полоской и находится наш склад. Мы ужасно досадовали, что склад этот так легко ускользнул из наших рук, и говорили о том, как славно было бы подобрать содержимое всех складов, разбросанных нами по равнине. В этот вечер я чувствовал себя усталым и измученным и потому не имел ни малейшего желания идти обратно тринадцать миль, или двадцать четыре километра, отделявших нас от склада. Если кому-нибудь хочется совершить такую прогулку, то я буду очень ему благодарен, Вызвались все - все как один! Среди нас не трудно было найти добровольцев. Я выбрал Хансена и Бьолана. Они не взяли с собой почти ничего и быстро .укатили с пустыми санями. Было тогда пять часов утра. В три часа дня они вернулись к палатке - Бьолан на лыжах впереди, Хансен сзади с санями. Блестящим доказательством выносливости и людей и животных было расстояние в сорок две мили или около восьмидесяти километров, пройденное Хансеном и Бьоланом и одной из упряжек за один день, при средней скорости от пяти до шести километров в час. Склад был найден без особого труда. Больше всего затруднений доставило им волнообразное строение местности. Они подолгу шли по волнистым долинкам, которые заслоняли от них вид на все окружающее. Один хребет сменял другой. Возвратившись к палатке, Бьолан заметил: - Да, хребтам у нас доставалось здорово!.. Мы позаботились о том, чтобы к их возвращению все было готово, - прежде всего заготовили побольше воды. Воды, воды-вот чего просят раньше всего и, обычно, после всего. Когда же первая жажда утолена, наибольший интерес уделяется пеммикану. Пока за вернувшимися всячески ухаживали, привезенные сюда из склада запасы были распределены на двое саней, и вскоре все опять было готово к отъезду. Тем временем погода становилась все лучше и лучше, и горы перед нами виднелись поразительно отчетливо. Нам показалось, что мы узнали горы Фритьофа Нансена и Дона Педро Кристоферсена, и мы тщательно запеленговали их на случай, если снова спустится туман. Понятие о дне и ночи теперь для большинства из нас начало смешиваться. - Шесть часов, - отвечает кто-то на вопрос о времени. - Да. утра,-подтверждает другой. - Нет, ты совсем спятил, -говорит опять первый,-ведь у нас же вечер! О числах уж и говорить нечего! Хорошо еще, что мы помнили год. Только благодаря записям в дневниках и тетрадях для наблюдений, мы могли вести счет дням и числам, а то ведь за работой мы обо всем этом не имели ни малейшего представления. Что за прекрасная была погода, когда четвертого января мы вылезли из своих спальных мешков! Теперь мы решили идти тогда, когда это нам будет удобнее, и не обращать внимания ни на день, ни на ночь. Продолжительный отдых давно уже нам надоел. Надо было во что бы то ни стало сократить его. Как я уже сказав погода не могла быть лучше - ослепительно-ясная и совсем тихая при -19o С; в ясном тихом воздухе чувствовалось настоящее лето. Перед началом перехода мы сняли с себя все лишнее и сложили на сани. Выходило так, что почти все оказалось лишним! Тот наряд, в котором мы в конце концов двинулись в путь, в наших широтах считался бы мало приличным... Мы усмехались и поздравляли друг друга с тем, что дамы еще не появились в этой части земного шара! А то, конечно, нам бы не позволили щеголять в нашем необыкновенно приятном, практичном наряде. .. Сегодня очертания земли выступили еще резче. Было очень интересно увидеть снова эту часть пути, пройденную нами, когда мы шли на юг в густом тумане, в бурю и метель. Мы проходили совсем рядом с этой громадной горной цепью, даже и не подозревая, как близко мы от нее и как она колоссальна. К счастью, местность на этом участке была совсем не изрыта. Я говорю - к счастью, ибо кто знает, что случилось бы с нами, если бы в такую ужасную погоду нам пришлось ехать через область трещин. Может быть, мы справились бы с этим, а может быть и нет. Нам предстояла тяжелая дорога. "Бойня" лежала на 750 метров выше того места, где мы находились. Мы рассчитывали вскоре заметить какой-нибудь из своих гуриев, но это случилось только после двадцати километров пути. Здесь вынырнул один из гуриев, и мы с радостью приветствовали его. Мы знали, правда, что идем по верному пути, но все же такой старый добрый знакомый оказался очень желанным. Здесь, видимо, солнце хорошо припекало, пока мы шли на юг, так как некоторые из гуриев совсем покосились и большие сосульки ясно свидетельствовали о могуществе солнца. Сделав переход почти в сорок километров, мы остановились у гурия, построенного нами здесь, как раз у склона, который задержал нас в туман двадцать шестого ноября. Пятница пятого января была одним из тех дней, которых мы ожидали с волнением. Ведь в этот день мы должны были найти свой склад у "Бойни". Этот склад, в котором было оставлено прекрасное свежее собачье мясо, имел для нас чрезвычайно большое значение. Было важно не только то, что наши животные привыкли ценить это мясо больше пеммикана, но еще важнее, что оно необыкновенно хорошо действовало на состояние их здоровья.. Конечно, наш пеммикан был достаточно хорош, и лучшего даже вообще не бывает, но перемена меню вещь очень важная и, по-видимому, по моему опыту, имеет для собак в таком длинном путешествии еще большее значение, чем для людей. Мне уже случалось видеть, что собаки отказывались есть пеммикан, вероятно, потому, что за отсутствием разнообразия в пище он надоедал им. В результате, собаки худели и слабели, хотя пищи у них бывало достаточно. Пеммикан, о котором я сейчас говорю, был пеммиканом, изготовленным для людей. Таким образом, тут было виновато не качество. Когда мы начали свой переход, был час с четвертью утра. Мы спали недолго, но нам нужно было воспользоваться прекрасной ясной погодой, пока она еще держалась. Здесь, вокруг "Бойни", как мы знали по собственному опыту, нельзя полагаться на погоду. Судя по уже пройденному нами прежде расстоянию, мы знали, что от гурия, у которого мы находились, до склада у "Бойни" было двадцать два километра. На этом расстоянии мы поставили всего лишь два гурия, но местность была такой, что мы не боялись ошибиться. Однако, мы скоро убедились, что не так легко узнать местность даже и при гуриях. Благодаря отличной, ясной погоде и острому зрению Хансена, мы нашли оба своих гурия. Однако, нас поразил вид гор. Как я уже говорил раньше, мы были уверены в том, что погода была совершенно ясная, когда мы в первый раз, двадцать первого ноября, дошли до "Бойни". В тот раз я с места нашей стоянки запеленговал дорогу, по которой мы вышли между горами на плато и тщательно записал результат. Пройдя последний гурий и приближаясь к "Бойне", по счислению, мы были очень поражены видом окрестностей. В тот раз, двадцать первого ноября, мы видели горы на западе и на севере, но очень далеко. Теперь же вся эта часть горизонта была занята колоссальным горным массивом, который был совсем около нас. Что это все значит? Наваждение? Право, я чувствовал в то мгновение и в самом деле нечто подобное! Я с радостью прозакладывал бы душу, поклявшись, что никогда и в глаза не видел такого ландшафта. Нужное расстояние было теперь уже пройдено и, судя по гуриям, которые мы миновали, мы должны были находиться на месте. Однако, это довольно странно! В том направлении, по которому я запеленговал наш подъем, мы видели теперь склон совершенно неизвестной нам горы, торчавшей над плато. Там, на этой горной стене, не могло быть совершенно никакого спуска. Только на северо-западе местность как будто допускала спуск. Казалось, там было естественное понижение, сбегавшее к барьеру, который виднелся далеко-далеко вдали. Мы остановились и обсудили положение. - Но вот там уже побывали люди,-кричит вдруг Хансен. - Да! - восклицает Вистинг, - ведь вот там торчит моя сломанная лыжа, которую я воткнул у склада. Таким образом, в этом неприятном положении нас спасла сломанная лыжа Вистинга. Хорошо, что он поставил ее там, - во всяком случае весьма предусмотрительно! Мы осмотрели местность в бинокль и рядом со снежной кучей, которая оказалась нашим складом, но которая очень легко могла бы ускользнуть от нашего внимания, увидели лыжу, торчавшую из снега. Радостные и довольные, мы направились к этому месту, но дошли до него, только пройдя пять километров. Всей нашей маленькой компанией овладело праздничное настроение, когда мы дошли досюда и увидели место, которое считали наиважнейшим пунктом на своем обратном пути. Мы считали нужным найти это место не столько из-за провианта, находившегося там, но главным образом из-за того, чтобы найти снова дорогу с плато. А теперь, дойдя досюда, мы убедились в этой необходимости еще больше, чем раньше. Ведь, хотя мы теперь и знали по тщательно произведенному .пеленгованию, где находится спуск, но все же совершенно не могли его обнаружить. Казалось, что плато упирается здесь прямо в гору и ничуть не соприкасается с лежащей внизу местностью. И все же компас указывал, что тут должен существовать проход, по которому мы спустимся вниз. Гора, вдоль которой мы, оказывается, шли весь день, ничего не узнавая, была горой Фритьофа Нансена. Да, благодаря условиям теперешнего освещения, общий вид поразительно изменился! Дойдя до склада, мы прежде всего принялись за лежавшие там собачьи туши. Мы нарубили мясо на большущие куски и роздали их псам. Собаки несколько удивились. Они не привыкли получать такие порции. Три туши мы положили на сани, чтобы при спуске собакам достался лишний кусок. "Бойня" и на этот раз не была особенно приветлива. Правда, не было такой уж знаменитой погоды, как в прошлый раз, но задувал прохладный ветерок при температуре -23o, который после последних жарких дней пронизывал нас до костей и не располагал к пребыванию здесь дольше самого необходимого времени. Поэтому, как только мы покончили с кормлением собак и привели в порядок сани, мы тронулись в путь. Хотя по местности что-то не очень было заметно, чтобы она сильно спускалась, однако мы сейчас же убедились в этом, как только поехали. Сани не только катились вниз, но и развивали такую быстроту, что нам пришлось остановиться и подложить под полозья тормоза. По мере того как мы ехали вперед, стена, казавшаяся нам сплошной, раздвигалась все больше и больше и, наконец, открылся наш старый знакомый подъем. Вот и гора Уле Энгельста, холодная, покрытая снегом, такая же, какой мы видели ее в первый раз. Обогнув ее, мы подошли к громадному крутому склону, где я по пути на юг так восхищался работой своих товарищей и собак. Но теперь мне представился еще лучший случай увидеть, как крут был на самом деле этот подъем. Много солидных тормозов пришлось нам применить, чтобы довести скорость до "умеренного хода". Но даже и при такой сравнительно приемлемой скорости мы быстро очутились внизу, и вскоре эта первая часть спуска оставалась уже позади. Чтобы избежать возможных шквалов с плоскогорья, мы обогнули с подветренной стороны гору Энгельста и встали там лагерем, вполне довольные своей дневной работой. Снег здесь, как и тогда, когда мы проходили это место в первый раз, был глубокий и рыхлый, и было довольно трудно найти сколько-нибудь подходящее место для палатки. Сразу стало заметно, что мы спустились метров на пятьсот и находимся теперь между горами. Было тихо, совсем тихо, а солнце пекло, как у нас в Норвегии в летний жаркий день. Мне показалось также, что я замечаю разницу и в дыхании. Оно стало как будто более легким и приятным - но, может, это было только воображением. В час утра на следующий день мы уже снова вышли. Зрелище, представившееся в это утро нашему взору, когда мы вышли из палатки, навсегда останется у нас в памяти. Палатка стояла в узком ущелье между горами Фритьофа Нансена и Уле Энгельста. Солнце, бывшее теперь на юте, было совершенно скрыто последней горой, и лагерь наш поэтому находился в густой тени. А прямо против нас на другой стороне вздымала высоко в небеса свой великолепный одетый льдом гребень гора Нансена, блестя и переливаясь в лучах полуночного солнца. Сверкающий белый цвет мало-помалу, почти незаметно, переходил в голубой и, темнея все больше и больше, в синий, пока, наконец, тень не сливалась с ним. А в самом низу у ледника Хейберга горный склон обнажился ото льда, - здесь он выступал темный и суровый. Гора Энгельста лежала в тени, но на вершине ее покоилось нежное, красивое перистое облачко - красное с золотым краем. Ниже на ее склоне громоздились в беспорядке ледяные глыбы. А еще дальше к востоку возвышалась гора Дона Педро Кристоферсена, отчасти покрытая тенью, а отчасти ярко освещенная - изумительное, прекрасное зрелище! И везде такая тишина! Было жутко нарушать это единственное в своем роде великолепие природы. Еще с прошлого раза мы хорошо знали местность и потому могли идти почти без обходов. Большие обвалы встречались чаще, чем на пути вперед. Один каменный обвал больше другого срывался вниз, - это Доя Педро сбрасывал свой зимний наряд! Наст был точно такой же: рыхлый, довольно глубокий снег. Однако скользить по нему было легко, - мы ведь спускались. На гребне, где начинался спуск на ледник, мы остановились, чтобы приготовиться. Под сани были привязаны тормоза, а обе лыжные палки связаны в одну, но крепкую. Нужно было сделать так, чтобы иметь возможность сразу же остановиться, если бы какая-нибудь трещина неожиданно появилась на чьем-либо пути. Мы, лыжники, шли впереди. Снег здесь на крутых склонах был идеальным, как раз настолько рыхлым, что можно было хорошо управлять лыжами. Мы понеслись стремглав и через несколько минут уже очутились внизу на леднике Хейберга. У каюров дело шло не так гладко. Они ехали по нашему следу, но на крутом спуске им приходилось соблюдать величайшую осторожность. В этот вечер мы разбили лагерь на том самом месте, где стояла наша палатка девятнадцатого ноября, на высоте около 860 метров над уровнем моря. Отсюда видно было падение ледника Хейберга и соединение его с барьером. Ледник был с виду ровный и удобный, и мы решили идти по нему, а не карабкаться по горам, как это мы сделали, идя на юг. Может быть, эта дорога будет несколько длиннее, но зато мы пройдем здесь значительно скорее. Теперь мы установили новое распределение времени. Длинные передышки оказались для нас почти невыносимыми, и мы решили избавиться от них во что бы то ни стало. Другая и очень важная сторона дела заключалась в том, что при разумном распорядке мы могли сэкономить массу времени и дойти домой на несколько дней раньше предположенного. Потолковав немного об этом, мы единодушно решили ввести такой распорядок: пройдя пятнадцать миль, или двадцать восемь километров, мы будем отдыхать в течение шести часов, затем вставать и проходить снова двадцать восемь километров и т.д. Таким образом, на дневной переход придется, в среднем, очень большое расстояние. Такого порядка мы твердо придерживались весь остаток пути и сэкономили поэтому несколько дней. Путь вниз но леднику Хейберга не был сопряжен ни с какими затруднениями. Только при переходе ледника в барьер нам встретилось несколько трещин, которые приходилось обходить. В семь часов утра, седьмого января, мы остановились на выступе земли у устья ледника Хейберга, идущем дальше к северу. Мы еще не могли опознать землю, у которой находились, что было вполне естественно, так как мы видели ее раньше с противоположной стороны, но мы знали, что находимся недалеко от своего главного склада на 85o5' южной широты. В тот же день вечером мы снова отправились. С небольшого хребта, через который мы проходили сейчас же после своего выхода, Бьолану показалось, что внизу на барьере он видит наш склад. Вскоре мы узнали и вершину Бэтти и весь свой подъем. В бинокль мы теперь разглядели, что виден действительно наш склад - то самое, что, по мнению Бьолана, он уже видел раньше. Поэтому мы проложили курс к этому месту и через несколько мгновений уже были опять на барьере седьмого января в одиннадцать часов вечера, после пребывания на земле в течение пятидесяти одного дня. Мы начали подъем восемнадцатого ноября. Мы дошли до склада и нашли все в полном порядке. Здесь, очевидно, было очень тепло. Высокий склад надежно построен, но теперь он растаял от солнца и превратился в не очень большую снежную кучу. Порции пеммикана, подвергавшиеся прямому действию солнечных лучей, приняли самые причудливые формы; конечно, они прогоркли. Мы сейчас же привели сани в готовность, вынув из склада весь провиант и погрузив его на сани. Мы бросили здесь часть старых вещей, которые были с нами все время - отсюда до полюса и обратно. Покончив с упаковкой и все приготовив, некоторые из нас отправились на вершину Бэтти и собрали там много разнообразных проб камня, какие только могли достать. Одновременно был построен большой каменный гурий и оставлен здесь бидон с 17 литрами керосина, две пачки спичек по двадцать коробок в каждой и отчет о нашем походе. Возможно, что когда-нибудь эти вещи кому-нибудь пригодятся! На этом месте нам пришлось убить "Фритьофа" - одну из собак Бьолана. За последнее время она стала обнаруживать явные признаки затрудненного дыхания. Для животного это было под конец так тяжело, что мы решили покончить с ним. Так закончил свое земное поприще храбрый "Фритьоф". При свежевании собаки мы увидели, что легкие у нее совершенно сморщились. Тем не менее останки "Фритьофа" довольно быстро исчезли в желудках его товарищей. Хотя и была потеря в количестве, но это ничуть не отразилось на качестве. "Нигер", одна из собак Хасселя, была убита при спуске с плато. Таким образом, мы дошли до этого места с двенадцатью собаками, как и рассчитывали, а покинули его с одиннадцатью. В своем дневнике я вижу следующее замечание: "У собак теперь такой же хороший вид, как и при отъезде из "Фрамхейма". Когда мы через несколько часов покидали это место, у нас на санях было провианта на тридцать пять дней. Кроме того, у нас еще на каждом градусе вплоть до 80o южной широты были склады. Мы нашли свой склад в самую удачную минуту, потому что, когда мы вышли в дальнейший путь, то уже на всем барьере гуляла пурга. Дул сильный ветер с юга при совершенно затянутом облаками небе. Падающий снег и метель соединялись в красивом танце, мешая глядеть. К счастью, мы были теперь спиной к непогоде, и потому нам не слепило глаза, как бывало раньше. Мы знали теперь, что поперек нашего пути нам встретятся большие трещины, и поэтому мы должны быть очень осторожны. Во избежание всякого риска, Бьолан и Хассель, шедшие впереди, связались альпийской веревкой. Снег был очень глубок и рыхл, наст очень тяжелый. К счастью, о своем приближении к ожидаемым трещинам мы были вовремя предупреждены появлением нескольких обнаженных от снега ледяных хребтов. Они ясно повествовали нам о существующих здесь разрывах и о том, что, несомненно, поблизости следует ожидать еще больших. В то же мгновение разорвался густой покров облаков, и солнце проглянуло, освещая метущиеся массы снега. В тот же момент заорал Хансен: - Стой, Бьолан! Тот стоял у самого края отверстой трещины. У Бьолана было замечательное зрение, но его прекрасные снежные очки - собственного изобретения - совершенно мешали ему видеть. Особенно большой опасности Бьолан не подвергался, даже свалившись в трещину, так как он был связан с Хасселем. Однако, это было бы все же чертовски неприятно! Как я уже говорил раньше, я считаю, что эти огромные разрывы указывают здесь на границу между барьером и землей. На этот раз, как ни странно, они служили, казалось, и границей между дурной и хорошей погодой; ибо по другую сторону трещин к северу барьер купался в лучах солнца. К югу метель бушевала пуще прежнего. Вершина Бэтти последней послала нам свой привет. Южная Земля Виктории скрылась и больше уж не показывалась. Выйдя на яркое солнце, мы тут же натолкнулись на один из своих гуриев. Наш курс вел прями на него. Мы правили вслепую недурно! В девять часов вечера мы дошли до склада на 85o южной широты. Теперь мы могли начать щедро кормить и собак. Они получили двойную порцию пеммикана, а кроме того столько овсяных галет, сколько могли съесть. .Теперь у нас был избыток этих галет и можно было буквально швыряться ими. Мы могли бы, конечно, оставить здесь большую часть этого провианта, но мы рады были, что у нас такое обилие пищи, а собаки, по-видимому, ничуть не тяготились этой небольшой лишней нагрузкой. Пока все шло так превосходно, то есть пока ни люди, ни собаки не отставали друг от друга, лучшего нечего было и желать! Однако, погода, которой мы так обрадовались, держалась недолго. "Все та же свинская погода",-написано у меня в дневнике о нашем следующем переходе. Ветер перешел на северо-запад, принеся с собой облачность и плохую видимость и, кроме того, очень несносную метель. Несмотря на столь неблагоприятное состояние погоды, мы все-таки проходили гурий за гурием, и когда переход был закончен, прошли все гурии, построенные нами на протяжении этих двадцати восьми километров. Но, как я уже упоминал, этим мы обязаны острому зрению Хансена. По пути на юг мы взяли с собой немного тюленьего мяса. Его мы распределили по складам, построенным на барьере, в результате чего теперь каждый день -могли есть свежее мясо. Это было сделано не без задней мысли, Если бы к нам заглянула цынга, то эта свежая пища оказалась бы для нас неоценимой. Теперь же, когда все мы были здоровее и крепче прежнего, тюлений бифштекс был приятным разнообразием в нашем меню - и только. Температура после нашего спуска на барьер весьма поднялась, - она держалась постоянно около -10o. В спальных мешках стало настолько жарко, что мы вывернули их шерстью наружу. И это помогло. Мы свободнее дышали и радовались. - Лезешь совсем, как в погреб, - заметил кто-то. Такое же ощущение, когда в жаркий летний день после палящего солнца заходишь в прохладную тень. Среда - десятое января. "Та же свинская погода", снег, снег и снег. Снег и опять снег. Будет ли этому когда-нибудь конец? К тому же еще такая мгла, что ничего не видать в десяти метрах впереди. Температура -8o. На санях все тает. Все мокнет. Не встретили в эту слепящую погоду ни одного гурия. Снег в начале был страшно глубок, а наст чрезвычайно тяжел но, несмотря на это, собаки справлялись с санями прекрасно. Вечером погода, к счастью, улучшилась, и стало относительно светлее, когда мы в десять часов начали свой поход. Вскоре мы увидели один из своих гуриев. Он находился к западу от нас метрах в двухстах. Значит мы не очень вышли из своего курса. Мы сделали небольшой крюк и подъехали к гурию. Было интересно узнать, в порядке ли наше счисление. Гурий несколько пострадал от лучей солнца и бурь, .но все же мы нашли вложенную в него записку, где говорилось, что этот гурий построен пятнадцатого ноября на 84o 26' южной широты, а также каким курсом мы должны идти по компасу, чтобы найти следующий гурий в пяти километрах от этого. Покидая своего старого друга и направляясь по тому курсу, которого он нам советовал держаться, мы вдруг увидели, к своему несказанному изумлению, двух больших птиц - чаек скуа; они летели прямо к нам. Сделав несколько кругов, они опустились на гурий. Может ли кто-нибудь из вас, читающих эти строки, представить себе, какое впечатление произвело это на нас? Едва ли! Весть принесли они нам, весть из живого мира в это царство смерти - весть обо всем, что было нам дорого! Мне кажется, что все мы были во власти одних и тех же мыслей. Эти первые вестники жизни не наслаждались долгим отдыхом. Они посидели немного, раздумывая, наверное, над тем, кто мы такие, затем поднялись и продолжали свой полет к югу. Загадочные птицы! Сейчас они были как раз на середине пути между "Фрамхеймом" и полюсом, и все-таки летели дальше. Может быть на другую сторону? Наш переход на этот раз закончился у одного из наших гуриев, построенного на 84o 15' южной широты. Так хорошо и уверенно чувствуешь себя, останавливаясь около них! Для последующего перехода гурий всегда служит надежным отправным пунктом. Мы пришли сюда в четыре часа утра и покинули это место через несколько часов, пройдя за дневной переход расстояние, приблизившее нас к "Фрамхейму" на пятьдесят пять километров. По нашему распорядку, мы делали такие длинные переходы через день. Это самый лучший аттестат, который только можно выдать нашим собакам: пробег в один день двадцати восьми километров, затем в следующий пятидесяти пяти - и сохранение бодрости в течение всего нашего обратного путешествия! Эти две птицы, хотя их первое появление и подействовало на нас столь приятно, перенесли потом мои мысли в другую область, совсем неприятную. Мне пришло в голову, что они только представители большой стаи этих жадных птиц, которая теперь набросилась на все то свежее мясо, которое мы так заботливо везли с собой и рассеяли по складам на равнине. Поразительно, сколько могут сожрать эти хищники! Не поможет и то, что мясо мерзлое и твердое, как железо. Они справились бы с ним, даже если бы оно было еще тверже железа. Я мысленно видел одни кости от тюленьих туш, оставленных нами на 80o южной широты. А от разных псов, убитых нами и положенных сверху на гурии по пути к югу, я видел даже и того меньше! Однако, пожалуй, мысли мои принимают слишком уж мрачный оттенок. Может быть действительность будет радостней? Погода и наст мало-помалу начали улучшаться. Казалось, что чем больше мы удалялись от земли, тем они становились все лучше и лучше. В конце концов, и то и другое стало превосходным. Солнце сияло на безоблачном небе, а сани скользили по хорошей, ровной поверхности с легкостью и быстротой, не оставлявшими желать ничего лучшего. Бьолан, занимавший от самого полюса место бегуна, прекрасно справлялся со своей обязанностью. Но старая пословица, что нет никого без греха, подходит и к нашему славному Бьолану. Никто из нас, кто бы это ни был, не может идти по прямой линии без вех, по которым можно править. Еще труднее, когда, как часто случалось с нами, нужно идти вслепую. Большинство, как мне думается, будет уклоняться то в ту, то в другую сторону, и в результате такого вихляния, возможно, в конце концов и останется на прямой линии. Иначе обстояло дело с Бьоланом. Он всегда держал вправо. Как сейчас вижу его перед собой. Хансен по компасу определяет направление, по которому нужно идти, Бьолан оборачивается, ставит лыжи в указанном направлении и решительно пускается в путь. По его движениям ясно видно, что он во что бы то ни стало решил держаться определенного направления. Он сильно ударяет палками, так что снег разлетается во все стороны, и глядит прямо перед собой. Однако, результат все тот же. Если бы Хансен оставил Бьолана идти, не поправляя его, то тот, наверное, за час преспокойно описал бы круг и очутился на том же месте, с которого он так энергично начал свое странствование. Может быть, в конце концов, это не такой уж недостаток, так как мы всегда с абсолютной точностью знали, что мы., при выходе из линии гуриев, находимся от них справа, то есть должны искать их на западе. Во многих случаях действительно это бывало нам очень полезно, и мало-помалу мы настолько начали доверять "правоустремленности" Бьолана, что вполне к ней привыкли. В воскресенье, четырнадцатого января, мы должны были, по нашим расчетам, дойти до склада на 83o южной широты. Это был последний из наших складов, тое помеченный поперек, а, следовательно, являлся последним критическим пунктом. День был не совсем подходящий для поисков "иголки в стоге сена". Было тихо, и стоял густой туман, настолько густой, что мы могли видеть перед собой всего на несколько метров. За весь переход мы не видели ни одного гурия. В четыре часа дня мы, судя по показаниям одометра, уже прошли нужное расстояние и по счислению должны были бы находиться на 83o южной широты у оклада. Но ничего не было видно. Мы решили тогда сделать остановку, поставить палатку и подождать, пока не прояснится. За время этой работы в густой пелене тумана образовался просвет, и мы увидели, что в нескольких метрах от нас, конечно, к западу, стоит наш склад. Быстро мы свернули палатку, положили ее на сани и направились к нашей куче пищи, которая оказалась в полном порядке. Ни малейшего признака, чтобы птицы посещали это место. Но что это? Свежие, ясные собачьи следы на свежевыпавшем снегу! Мы поняли, что это следы беглецов, пропавших у нас по пути к югу. Судя по следам, собаки долго лежали здесь, укрываясь от ветра за складом. Об этом ясно свидетельствовали две глубоких впадины. Было найдено и еще кое-что, говорившее о том, что у собак было достаточно пищи. Но откуда же, скажите на милость, добывали они пищу? Склад был совершенно нетронут, хотя свертки с пеммиканом лежали на виду и добраться до них было очень легко. К тому же, снег был не настолько тверд, чтобы его нельзя было разгрести и съесть всю пищу. Собаки, очевидно, потом покинули это место, на что указывали идущие к северу свежие следы. Мы тщательно осмотрели следы и пришли к единодушному заключению, что они не старше двух дней. Следы шли на север, и мы иной раз встречали их во время своего следующего перехода. У гурия на 82o 45', где мы останавливались, мы опять увидели эти следы, ведшие по-прежнему на север. На 82o 24' южной широты следы начали сильно пересекаться и оканчивались, уходя в западном направлении. Больше следов мы не видели, но зато долго не могли разделаться с собаками, вернее, с их проделками. У гурия на 82o 20' южной широты мы остановились. "Эльсе", положенная нами на верхушку его, упала и валялась около. Нижний слой подтаял от лучей солнца. Значит, здесь бродячие псы не побывали, это было очевидно, иначе мы не нашли бы "Эльсе". После перехода мы встали лагерем у гурия на 82o 15' южной широты и распределили мясо "Эльсе". Хотя оно и лежало на солнцепеке, но оказалось вполне доброкачественным, когда мы соскоблили с него небольшую плесень. Правда, от него пахло лежалым, но наши псы не очень-то разбирались, когда дело шло о мясе. Семнадцатого января мы дошли до склада на 82o южной широты. Уже издали было видно, что здесь не царил тот порядок, в каком мы оставили этот склад. Подойдя поближе, мы сейчас же поняли, что здесь произошло. Бесчисленные собачьи следы, от которых весь снег вокруг склада был крепко утоптан, говорили достаточно ясно о том, что наши беглецы оставались здесь долго. Несколько ящиков, стоявших в складе, упали, вероятно, по той же причине, что и "Эльсе", и в один из них мошенникам удалось забраться. От бывших там пеммикана и галет, само собой разумеется, не осталось ничего. Но для нас это было теперь неважно, так как пищи у нас было в избытке. Две убитые собаки, положенные нами на верхушку склада- "Уранус" и "Йола"-исчезли; от них не найти было даже зубов! От "Лусси", съеденной бродягами на 82o3' южной широты, остались все-таки зубы. Восемь щенков "Йолы" по-прежнему лежали наверху на ящике. Удивительно, что они не свалились. Кроме того звери сожрали еще несколько креплений от лыж и прочее. Для нас это не было значительной потерей. Но кто же знает, куда эти твари направились теперь? Если им посчастливилось найти склад на 80o южной широты, то, конечно, они к этому времени сожрали там все наши запасы тюленьего мяса. Разумеется, было бы жалко, если бы так случилось, хотя в этом не было никакой опасности ни для нас самих, ни для наших животных. Если уж мы дойдем до 80o южной широты, то сумеем пройти и до конца. Пока же мы утешались тем, что не видим никаких следов, идущих к северу. На 82o южной широты мы разрешили себе небольшой пир. В памяти все еще свежо воспоминание о "шоколадной каше", поданной нам Вистингом на третье. Все мы были согласны с тем, что эта каша доведена до высшей степени совершенства и превосходит все, что когда-либо выпадало нам на долю попробовать. Рецепт я могу огласить: крошки от галет, молочная мука и шоколад, все это кладется в котелок с кипящей водой. Но что происходит дальше, я не знаю! Для выяснения этого следует обратиться к Вистингу... Между 82o и 81o южной широты мы встретили свои старые вехи со времен третьей поездки для постройки складов. В эту поездку все расстояние было размечено досками от ящиков через каждую милю. Было это в марте месяце 1911 года, а теперь мы шли, ориентируясь по этим доскам, в половине января 1912. Они стояли, по-видимому, в таком же виде, в каком мы их поставили. Эти вехи кончались на 81oЗЗ' южной широты двумя досками, поставленными на снежном цоколе. Цоколь этот был цел и невредим. Предоставляю дневнику рассказать о том, что мы увидели девятнадцатого января: "Сегодня на редкость хорошая погода, небольшой юго-западный ветер, очистивший все небо от туч, пока мы шли. На 81o20' показались поперек пути наши старые огромные торосы. Теперь мы видели их гораздо больше" чем когда-либо раньше. Вздымая ввысь свои хребты и вершины, они тянулись, насколько только мог видеть глаз в направлении северо-восток-юго-запад. Велико было наше изумление, когда мы, спустя короткое время, увидели высокую, голую землю в том же самом направлении, а вскоре затем и две высокие, белые вершины в юго-восточном направлении, вероятно, около 82o южной широты. По цвету воздуха можно было заключить, что земля простирается в направлении северо-восток - юго-запад. Это, должно быть, была та самая земля, которую мы видели сливающейся с горизонтом около 84o южной широты, когда находились на подъеме на высоте 1140 метров и смотрели оттуда на барьер. Теперь уже у нас накопилось столько различных звеньев, что мы без колебания осмеливаемся продолжить эту непрерывно тянущуюся землю - местность Земли Кармен - до материка. Все страшно изрыто: трещины и торосы-волнистые образования и долины вдоль и поперек. Завтра мы еще почувствуем это". Хотя мы на основании того, что видели, казалось бы, и