деревья. С гор струятся нити водопадов. На той стороне водоема виден бурный поток, впадающий в Кардывач из глубокой долины. Этот поток сразу же хочется назвать Верхней Мзымтой. Его долина неподалеку от озера скрывается за кручами горы, которую Георгиади назвал Лоюбом. Гляжу на карту и перестаю понимать. Ничего похожего на долину Верхней Мзымты на карте нет. Прямо от Лоюба на юго-восток вплотную к Кардывачу показан сплошной, ничем не прерываемый фронт скалистых круч. Мы же видим, что в этом барьере есть брешь - глубокая, изгибающаяся верховьями на север долина Верхней Мзымты! Мокрые, притопываем на нестаявшем снегу. Но разве превозможешь такой обжигающий холод. И у Всеволода и у Лены, когда они смотрят на Кардывач, удивительно голубеют серые глаза. Георгиади даже не торопится развьючивать лошадь. Застыли и Гоша с Сюзей - вот уже десять минут они, такие же иззябшие, как и мы, стоят, прикованные к таинственной бирюзе. Стоят и - это надо оценить! - не точат, не попрекают друг друга. Наверное, Гоша понимает теперь абсурдность своего предложения - не заходить на Кардывач... В те годы на озере существовал сарайчик - "лагерь" заповедника (позднее его разрушило лавиной). Здесь пришлось все делать самим - не было ни пылавшего очага, ни запаса воды. В числе прочих "нарядов" прозвучал и такой: - Гоше и Сюзе - за топливом! Они покорно исполнили повинность. Снова костер, варка, выжимание и сушка одежды, ночь в холодном приюте у почерневшего озера. Это был первый вечер и первая ночь, когда никто не ворчал. ЗАГАДОЧНЫЙ СЛЕД В дальнейший путь мы решили отправиться после полудня - ведь от Аватхары нас отделяло всего восемнадцать километров. А с утра можно было осматривать Кардывач. Однако выяснилось, что Сюзя пересушила туфли, они скрючились и трут ноги. А Гоша пропек над очагом до дыр свои штаны. Взаимные упреки супругов заняли у них всю первую половину дня. Поэтому идем вокруг озера только втроем, с Всеволодом и Леной. В полевой сумке со мною путешествуют и кое-какие записи, среди них конспекты статей инженера Сергеева и Евгении Морозовой о Кардываче. Верхнюю Мзымту эти авторы упоминают, но не называют. Есть намеки и на неточность карт. Скалистая громада, высящаяся над озером с северо-востока, называется Цындышха. На карте имя отсутствует. С востока вздымается массив Кардывач - узел, в котором к Главному хребту примыкает Ахукдарская перемычка - водораздел Мзымты и Бзыби. С северо-запада поднимается Лоюб. Все это гиганты по три тысячи метров высотой и выше (а зеркало озера лежит на уровне 1860 метров). Только на юге встает более низкий (два с половиной километра), похожий на каравай, луговой массив с лесистым нижним склоном. Сергеев называет этот массив Кутехеку. Где-то через него есть прямой путь на Аватхару. Уже на пути вокруг озера мы увидели на снегу крупный человеческий след. Кто-то шел по направлению к Верхней Мзымте. А мы-то думали, что мы здесь одни. Но кого же еще и что заставляет шагать по таким снегам? Пытаясь разгадать тайну, обошли озеро справа и оказались на противоположном его берегу. Прямо за озером встала Агепста, и в водной глади опрокинулась вся ее громада с белой кошмой ледника в центре. А что если немного подняться по заснеженному склону? Дорога сырая и скользкая, но мы вознаграждены. Как важно увидеть красивое место сверху, обнять его единым взглядом! Кардывач под нами - вот он, весь виден: стеклянный пятиугольник с немного вдающимся в озеро лесистым мыском. Как странно позеленела и потускнела, стала задумчиво-матовой его зеркальная гладь. Тихий исток Мзымты. Ровный далекий шум водопадов. Белизна молодых снегов. Осторожно спускаемся. Под снегом таятся коварные острые камни. Падать нельзя. Хвататься руками за траву неприятно - на ней рыхлый и мокрый снег. Местами он, осыпаясь, образует игрушечные лавинки: налету нарастают большие шары - совсем как при зимних мальчишеских играх. У Верхней Мзымты мы снова встречаем свежий след. Человек совсем недавно, не позднее сегодняшнего утра, прошел один вверх по долине. Кто это? Охотник? Но ведь на территории заповедника не должно быть охотников! Спускаемся к озеру, не теряя следа. Посмотрим, откуда он ведет. Это уже интересно: совсем не то, что читать о следопытах в книжках. Шаг за шагом по берегу. След исчез. Отыскиваем его в стороне от берега неподалеку от вдавшегося в озеро мыска с ручьем. След спускается к воде прямо с горы из кустов. Следовательно, он ведет со стороны Абхазии, с Кутехеку... Я слышал, что заповедник вынужден бороться с браконьерами, но в душе как-то не верил: думалось, кто же станет нарушать закон, чтобы добыть какого-то тура... Но след был реален и шел с незаповедной территории. Да, наверное, это и был браконьер. У БУДУЩЕГО КУРОРТА Возвращаемся к устью Азмыча - здесь еще один брод через Мзымту. Держимся левых троп, чтобы не уйти к болотам Азмыча под Ацетуку. Но и тут болот достаточно. Наши ноги третий день мокры, а болота Карантинной поляны * после дождей покрылись непросыхающими лужами. Ахукдарский перевал, превышающий две тысячи метров, был тоже под снегом. Отсюда открылась вся долина Мзымты и бастионы ее левобережья от пирамид Ацетуки до "шишек" краснополянской Аибги. Все это снежное, блистательное... На лице Гоши растерянное восхищение - он впервые на высоком панорамном пункте. * Здесь в старину существовал карантинный пост, наблюдавший за передвижениями стад на границе России с Абхазией. Ахукдарский перевал назывался в те времена Сухумским. Теперь это название отмерло, в Сухуми тут никто не ходит - " А впереди? Новый мир хребтов, искрящихся снегами. Глыбы Аджары на Главном хребте. Изолированный конус Анчхо. Под ним еще один перевал на продолжении старой Сухумской тропы, ведущей через легендарную долину Псху. Рядом множество неведомых гор - все это бассейн Бзыби. В нем где-то правее таится загадочная Рица... Но лучшее внизу. Прямо у ног, в обрамлении пихтовых склонов лежит перед нами приветливая луговая долина Аватхары - цель дневного перехода. Как приятно спускаться в этот зеленый уют с мокрых снежных гребней! Крутой недолгий спуск криволесьем и лесом - и вот уже одна за другой светлые травянистые поляны, каждая манит встать на ней лагерем, задержаться надолго. Правее за речкой Аватхарой, подобный пслухскому, народный курорт - поселок из балаганов. Здесь из-под земли бьет аватхарская "живая вода", целительный боржом. Его уже успешно испробовали на желудках больных в прибрежных санаториях. Воду туда привозили вьюками в бутылях по далеким тропам. В поселке смешение языков: абхазы, армяне, греки. Реку все называют по-разному: одни - Аватхара, Ават-гара, другие - Уатхара, Одохара и Вадагара. На карте стоит совсем нелепое "Ават-Гора" - результат явной опечатки. Еще больше разночтений у названия перевала и пика Анчхо. Одни его называют коротко "Чхо", другие "Ачха", а кто-то произносит это название настолько в нос, что оно напоминает громкое чихание. Чтобы подойти к поселку и источнику, нужно пересечь Аватхару по кладке шириною в одно бревно. Это возмущает Гошу и Сюзю, и они с негодованием отказываются заходить к источнику. - Боржом мы пили и в киосках. Переходим реку одни и выпиваем по кружке кисловатой газированной воды. Спрашиваю первого встречного старика, помогает ли лечение? - Помогает, хорошо помогает. - От каких же болезней? - Против всего помогает. Против сердца помогает, против желудка помогает. Неподалеку от источника колода, прикрытая буркой, из-под которой пробивается пар. Всеволод заглядывает под бурку и смущенно отходит: там сидит голый старик, принимающий горячую целебную ванну. Воду в корыте здесь нагревают так же, как и на Пслухе,- накаленными камнями. Оглядываю долину. Уют, приволье. Гипрокуровцы должны были бы запланировать здесь новую здравницу. Как будет выглядеть в будущем долина Аватхары, превращенная в курортную местность? Где пройдет шоссе? Как встанут коттеджи, ванное здание? Наверное, вот здесь, под пихтами: лес высокоствольный - значит, лавин тут не бывает *... Впереди за сужением долины шумит более крупная река. Это Лашипсе. Ночуем под пихтами у костра. Снова сушим обувь, промоченную еще в снегах перевала. В ДЕБРЯХ ЛАШИПСЕ От устья Аватхары Георгиади с лошадью отправляется назад. Тропа вдоль Лашипсе изобилует такими кручами, что вьюкам здесь не пройти. Видно, что никто ее не трассировал, провели как попало, напролом. Пересекаем множество ручьев - обувь снова мокра. Теперь мы сами навьючены всеми пожитками. Увесистые рюкзаки напоминают о себе и когда перелезаешь через упавшие стволы пихт и когда подтягиваешься на руках при подъеме на скользкие взлобки. Уже не один час длится этот утомительный путь. На большом буке огромная зарубка и на ней следы старинной каллиграфической надписи. Часть ее уже заплыла корой, и можно прочитать только обрывки слов: "едиция К.К.Г. вьючную т Рица Б". На коре различима заплывшая дата: 1913, VII. Конечно, нехорошо расписываться на коре. Но это была запись экспедиции о постройке тропы - своего рода мемориальная доска. Мы как бы принимаем эстафету * Об этом скороспелом и наивном заключении, которое позднее сделали и строители курорта, я еще с горечью вспомню двадцать лет спустя. у людей, которые с топорами и пилами прорубали здесь двадцать один год назад первую тропу через дебри, у людей, которые уже тогда стремились к Рице, любили и изучали эту природу. Что означает "К. К. Г."? Вспоминаю, что встречал в библиографиях упоминание о "Записках Крымско-Кавказского горного клуба". При сокращении это название и дает "К.К.Г.К." Последнее "К", вероятно, заросло корой. В суженной части долины седая от пены Лашипсе бесится на порогах. Лес становится реже, а дно долины ровнее. Прогалины заполнены чащами рослых папоротников, "листья" которых - вайи - так огромны, что могут укрыть и пешехода и всадника. Всем бы хороша долина Лашипсе: могучи ее древние леса; взгляд уходит в зенит, если хочешь увидеть верхушку пихты; густ подлесок с глянцевой вечнозеленой листвой. Только нет ни одной площадки с широким обзором - ни на ближние кручи, ни на дальние дали. А когда выходишь на папоротниковые поляны, то и вовсе с головою ныряешь в них, как в зеленые озера,- не видишь ничего, кроме колышущихся опахал, а в небо глядишь, словно из подводного мира. Озеро открылось совсем неожиданно, темно-зеленое, гордо спокойное. Предугадать его существование можно было только по тишине впереди - все время шумевшая справа от нас Лашипсе здесь, словно захлебнувшись водами Рицы, смолкала. РИЦА И снова чудится и снится, И никакие сны не лгут, И островерхих пихт ресницы Немое око стерегут. Мы на Рице. Долгожданное свершилось. Рюкзаки сброшены, и мы в оцепенении смотрим на открывшуюся нам черно-зеленую гладь. Как она отличается от откровенно синего Кардывача! Как непроходимо круты ее лесистые, поросшие пихтами берега! Склоны под сорок-пятьдесят, а то и под семьдесят градусов обрываются прямо в воду. Из озера вдоль берегов торчат пни и коряги - что это? Затопленный при образовании озера лес? Не только кипучая Лашипсе захлебнулась озерной водой. Вся долина затоплена озером, словно подгруженная, ушла под его воды со всеми своими скатами и кручами и затаилась там, на невидимом дне, как сказочный Китеж... Отмелое прибрежье лишь там, где пойма Лашипсе упирается в озеро. Вот даже крохотный пляжик. На сыром гравийном грунте шагают пятерни округлых следов - медведь приходил на водопой. Безлюдье, тишина. Мир совершенно новых красок, запахов, звуков. Еле всплескивается у уреза воды бахромка легкой ряби. Нет-нет и стрельнет что-то среди глади, и по воде расходится круг - это играет форель. Переглядываемся и невольно улыбаемся. Какие мы счастливые и как мы сейчас благодарны один другому. Усталые, с мокрыми выше колен ногами, уже начинающие знобко дрожать, как мы награждены сейчас за дни нелегкой дороги, за дожди и снега. У Лены, когда она смотрит на Рицу, совсем не серые и не голубые, а зеленые, немножко русалочьи глаза... Первое оцепенение кончилось. Теперь за костер, чтобы вызвать лодку. В самой левой части поймы видно постоянное место сигнального огня, а под ближайшими пихтами - лагерные "плацкарты". Здесь ночуют те, кто не дождался лодки. Всматриваюсь в карту. На ней картина еще невероятнее, чем на Кардываче. Солнце клонится к западу, и нам видна через все озеро полоса закатного блика. Значит, Рица простирается с востока на запад. Почему же на карте она вытянута строго по меридиану? Не прошло и часа, как в дальней части озера показалась лодочка с одиноким гребцом. К берегу причалил вооруженный охотничьим ружьем пожилой абхаз, неожиданно отрекомендовавшийся "комендантом озера". Лодка с трудом вместила нашу группу. Всеволод сел на весла, и началось совсем новое удовольствие - скользить по зеленой глади, по отражениям дремуче-лесистых гор, следя за меняющимися очертаниями прибрежных круч. Сразу же справа открылась крутосклонная лощина с пенистым ручьем, падающим к Рице каскадами. Вдоль берегов были видны новые и новые пни, торчащие прямо из воды. Хозяин лодки, имя его Диго, говорит, что не все они коренятся в дне. Есть и стволы, свалившиеся в воду при обвалах: они как бы поставлены на якорь грузом грунта и камней на их корнях. Тихо всплескивают весла. Какая баркарола передаст это упоение, этот отдых? Плывем близко-близко к северному берегу озера. Вдруг Диго вскидывает ружье, прицеливается в сторону лесного склона и стреляет, когда мы еще ничего не успели различить. У устья следующего ручья что-то метнулось в кустах. Подгребаем к берегу. Диго выскакивает и бегом устремляется в чащу. Через две минуты он появляется с еще продолжающей вздрагивать серной на плечах. Он кидает тушу в лодку и без того уже предельно нагруженную. Рогатую головку, из которой хлещет кровь, опускает в воду, и теперь за лодкой тянется красный след. Какою глушью встретила нас Рица! Серны и медведи ходят на водопой... Выстрел Диго прозвучал резким диссонансом в этой тишине. Больно было видеть умирающее животное. Сказочно замкнутый мир Рицы так соответствовал понятию "заповедник", казалось таким естественным, что человек обязан обеспечить неприкосновенность этой природы. Потом мы узнали, что Рицынский заповедник на бумаге уже существовал. Однако мы видели, как соблюдал эту "заповедность" сам лодочник-комендант. На западе открылась совсем неожиданная картина. Нам стал виден противоположный конец озера, к которому примыкала более светлая по сравнению с пихтовой зелень соснового леса. А над Сосновой рощей высился страшный отвес - огромная двугорбая гора, ее словно топором обрубили по фасаду, обращенному к озеру. Ничего похожего на нее не было на всем Западном Кавказе. Сколько сотен метров в этой пепельно-серой стене? Над отвесом правой горбины виднелось наклоннее плато, белое от молодого снега. На гребне левого горба торчал пальцевидный останец. - Смотрите-ка, гора показывает кукиш: поди-ка влезь,- шутит впервые проявляющий склонность к юмору Гоша. - Как называется эта вершина? - Пшегишхва,-отвечает Дпго. - А вон то - Ацетаква *. Из-за ближайшего справа мыса показывается целая гряда гор, блещущих белизною. Они высятся над Рицей *Абхазское произношение имеющегося на картах названия Ацетука. с севера. Горы тоже покрыты молодыми снегами. В устье еще одной долины появляется окруженный высокими пихтами домик метеостанции. На ней уже не один год обитают метеорологи - супруги Новопокровские, Николай Васильевич и Ольга Петровна. МЕТЕОРОЛОГИ Кто они? Вдвоем на дивном озере (Диго бывает здесь лишь изредка). Представлялась некая романтическая идиллия. Наверное, обрадуются нам - ведь не так часто бывают у них люди... Однако, когда лодка причалила к домику метеостанции, нас никто не встретил. Из-за ближайших деревьев послышались звуки пилы; оба жителя Рицы распиливали огромную, недавно поваленную пихту. Положив рюкзаки у домика, пошли к ним поздороваться. Как раз в это время метеорологи перестали пилить, и Николай Васильевич, взглянув на часы, заторопился - ему надо было спешить к приборам - наступал срок вечерних наблюдений. Перед нами был просто одетый пожилой человек, бритый, с небольшими усиками и чуть отекающими щеками. Легче всего его было бы представить в бухгалтерском кресле. Он лишь суховато кивнул в ответ на наше приветствие. Не менее сдержанно поздоровалась с нами и жена, пожилая, худая женщина. Она взялась за лежавший тут же топор и начала с большой сноровкой обрубать ветви с верхнего, необчищенного еще конца пихты. Было видно, что такая работа для нее вполне привычна. Всеволод первым догадался помочь ей. - Ольга Петровна,- имя мы знали уже от Диго,- давайте мы вам подсобим! Она с недоверием взглянула на него и улыбнулась: - Буду очень рада. Беремся с Всеволодом за пилу и дорезаем ствол, от него отваливается двухобхватная колода. Лена отобрала у хозяйки топор и взялась за очистку верхушки. Вот с какой романтикой связано житье этой четы на уединенном озере: сами валят лес, сами его пилят-рубят, складывают в штабеля на долгую снежную зиму, живут но нескольку месяцев вовсе отрезанные от мира (Диго покинет их в конце октября и вернется в мае) *. Сами себе и пекари, и повара, и доктора. Почему-то нет радио - это уже от головотяпства начальников метеосети: могли бы раскошелиться на аккумуляторы. Идем к домику. На крыльце сидят Гоша и Сюзя и недовольно произносят: - Ну что же они нас не устраивают? Ольга Петровна, пока мы допиливали, успела уже сказать нам, что их достаточно часто посещают туристы, и можно было понять, что гости порядком надоели метеорологам. Приходят усталые, требовательные, точно явились в гостиницу. В словах хозяйки прозвучало раздражение. - Влезают и в нашу комнату, и в нашу душу, точно мы здесь выставлены напоказ, как дикие звери. Действительно, ведь это рядовые служащие на нелегком посту и, может быть, без всякой потребности в актерском самопоказе. А их допекают вопросами: "А где вы спите"? "А как вы варите"? "А бывает ли у вас грипп"? И это помимо естественного круга географических вопросов, которые любой турист все равно задает, если ему не читают обзорной лекции. Без этого не обходимся и мы. Но вернувшийся с площадки Николай Васильевич уже почувствовал в моих вопросах профессиональный интерес краеведа - поэтому отвечает охотно. Мы приглашены к топящейся печке, и вскоре Всеволод с Леной угощают и гостей и хозяев вкусным ужином и крепким чаем. Проверяю, не врет ли мой высотомер? Расхождение с приборами Рицы пустяшное. В чем же дело, почему он показывает давление, свойственное высоте в девятьсот с лишним метров, а на карте у Рицы показана отметка всего около пятисот? К озеру спускаются пихты - это тоже признак того, что уровень озера в действительности намного выше. Николай Васильевич смеется. - Вы еще не знаете о нашей беде. Непостижимое дело - как и кто наносил на карту наше озеро. Оно сдвинуто с места на несколько километров вниз по Лашипсе, вытянуто вместо широтного в меридиональном направлении и к тому же потеряло четыреста метров высоты. Либо топографы были пьяны, либо вообще наносили Рицу по расспросным данным. Ведь об этом знали еще до революции, писали в печати. * Впрочем, в апреле 1934 года их навестила группа смелых туристов-лыжников. - В печати? Где? - В своих поисках я еще не сталкивался ни с какими материалами о Рице. - Ну как же. Была тут в 1913 году экспедиция Крымско-Кавказского горного клуба (сразу вспоминаю надпись на зарубке). Руководила ею Евгения Морозова. Ее-то статья о Рице и напечатана в журнале "Землеведение" за 1914 год. Там приложена и исправленная карта озера, и об ошибках старой съемки сказано. ..."Землеведение". Впервые слышу это название. Какое хорошее слово! "Ведать Землю"... До сих пор я чувствовал себя краеведом Красной Поляны, "ведал" совсем маленький край. Сейчас этот край стал расширяться, я почувствовал потребность ведать и Рицу, и Аватхару, и Юпшару. А какая захватывающая мечта - ведать Землю! Милая неизвестная мне Евгения Морозова - она свыше двадцати лет назад стремилась на совсем неведомые тогда озера Кардывач и Рицу, изучала их, исправляла карты, печатала о них статьи. Спрашиваю Николая Васильевича: - Успели ли вы пройти по Юпшаре? - Нет еще, только слышал, что это ущелье замечательной красоты. Раньше редкий охотник дерзал по нему пролезть до половины - и то лишь в малую воду. Прямой короткий обход над ущельем знает один Диго - там так трудно идти, что мы и не пробовали. А теперь у нас будет совсем другая жизнь, летом, конечно (на зиму будем все равно отрезаны). Теперь до Бзыби всего двадцать два километра - без единого перевала. Это совсем не то, что сюда мы шли - с вьюками, через тяжелые хребты, через Эпир на Хырке, по Геге... - А сколько же километров по Бзыби до Гагр? - Девятнадцать уже готового шоссе до Калдахвар, а там по береговому шоссе подсадит любая попутная. Да и по Бзыби лесовозные машины подвезут. Сейчас мы за один день можем оказаться в Гаграх. Меня осеняет превосходная мысль. Наш маршрут рассчитан на шесть дней, а завтра всего лишь пятый. К морю можно выйти за день. Неужели мы не заслужили дневку на Рице? Всеволод и Лена радостно соглашаются, а Гоша и Сюзя смущены и испуганы. Они так надеялись, что завтра же окунутся в море, выйдут "из этих гор"... Просим у хозяев разрешения передневать, они охотно соглашаются, а Гошу и Сюзю вызывается прихватить с собою Диго - он завтра уходит по Юпшаре на Бзыбь. Диго угощает нас шашлыком из только что убитой серны. РОЖДЕНИЕ РИЦЫ Как жаль, что в таком путешествии вообще приходится спать. Ведь неповторимо, невосстановимо каждое утраченное мгновение. Проспал ночную Рицу. А она ли не хороша, не загадочна? А какие на ней рассветы? Диго будит спутников рано. Николай Васильевич уже на ногах, у приборов. Говорит нам: - Поезжайте-ка к истоку Юпшары, да попробуйте пройти через Сосновую рощу к Малой Рице. - К Малой? - Да, есть тут еще одно озеро. Я на нем и сам еще не был, дорога трудная, и между наблюдениями туда-обратно не уложиться. Но те, кто там побывал, приходят очарованные. - А как искать это озеро? На карте западнее Рицы действительно показано крохотное безыменное озерцо. Но этому нельзя верить - на карте и Большая Рица стоит не на месте. Метеоролог рассказывает, что знает. Идти нужно Сосновой рощей по монашеской тропе, меченой крестами на стволах (еще не так давно на Рице жили монахи). Потом брать правее, кверху... Ну, там и озеро. Инструкция расплывчатая. Но разве теперь утерпишь? Быстро проглатываем чай и грузимся в лодку. Диго волочит с собой на продажу мясо убитой серны. Николай Васильевич едет с нами, чтобы вернуться с лодкой. Снова слушаем молчание зеленого озера, нарушаемое мерными всплесками весел. Круги от этих всплесков иногда пересекаются кругами от играющей рыбы. По пути метеоролог рассказывает нам о предположении Евгении Морозовой по поводу происхождения Рицы. - Впрочем, лучше начать со сказок. А сказку нам расскажет Диго. Старый абхаз с готовностью выкладывает легенду. От многократного повторения она ему, видимо, приелась, поэтому он немногословен. Русской речью владеет неплохо, хотя и говорит с акцентом. - Озера прежде не было. Была просто река. Лашипсе текла. Здесь вдова жила. Рицха звали. Бедная вдова, много детей. Голодная была, дети голодные. Пошла к богатому князю, украла хлеба. Князь заметил, вдову поймал, больно побил. Вдове стыдно, и дети голодные. Она как закричит - ругать стала князя, сильно ругала. - Прокляла,-подсказывает Николай Васильевич. - Да, да - прокляла. Так громко прокляла, что затряслась земля, раскололась Пшегишхва на две части. Одна половина обвалилась и задавила князя. И богатый дом завалила. А река уперлась в камни - и вот сделалось озеро. Теперь снова включается Николай Васильевич. -- И знаете, что самое интересное? Что выводы Евгении Морозовой, а она географ, очень близки к этой сказке. Есть и еще несколько вариантов легенды, в том числе с романами и изменами, но и в них говорится об обвале горы, иногда о провале и образовании озера на глазах у человека. Морозова так и пишет в своей статье, что гора обвалилась и запрудила долину. Озеро накопилось перед запрудой. Затопленные стволы торчат до сих пор. Слушаю все это как откровение. Конечно, приходилось и читать и слышать о горных катастрофах. Умом понималось, что долины прорезаны реками, а горы как-то подняты при помощи складок или взбросов... Все это было книжно, нереально. А тут воочию виден результат великой катастрофы. Действительно, нет половины горы - она рухнула, поверженная проклятием вдовы, как говорит легенда. И то, что именно здесь возникло такое чудо-озеро, не имеющее подобий за сотни километров вокруг, оказывалось тоже следствием исключительности катастрофы... Близится берег. Через Юпшару легко перейти: ее исток из озера с поверхности забит стволами деревьев, вынесенных сюда через Рицу. - А потом Юпшара и вовсе играет в прятки,- говорит метеоролог.- Вода ее исчезает в промоинах и километра два течет под землей. Можете сходить и туда. К вечеру вернетесь - кричите. С этого конца озера голос нам слышен, да и видно неплохо. Гоша и Сюзя уже впряглись в рюкзаки. Прощаемся с ними по-хорошему. Все же они стали лучше за наш путь, на Рице уже не ссорились. Да и кто теперь будет нам "оттенять" наше счастье? Прощаемся и с Диго. Трое уходят по тропе вдоль Юпшары, а мы, тоже трое, переходим Юпшару по плотно закупорившим ее исток бревнам. НА ПОИСКИ МАЛОЙ РИЦЫ Тропка ведет на подъем, извиваясь между огромными известняковыми глыбами. Попадаются заплывшие смолою зарубки в виде крестов - их делали монахи. Изменился самый воздух - он здесь ароматный, густой, осязаемый. Нас окружают уже не пихты, а высокие солнечные сосны - кто же еще, кроме сосен, мог ужиться на этом безводном нагромождении ноздреватых глыб, рухнувших когда-то с Пшегишхвы? Сомнения нет, мы идем по обвальному хаосу. Камни разные - есть с чемодан, а есть и с двухэтажный дом. Уже полторы сотни метров под нами, и сквозь редкие стволы сосен внизу различается матовая гладь малахитовой Рицы. Еще одно подтверждение завета: на каждое любимое место надо посмотреть сверху. Присматриваемся к соснам - какой у них странный вид. Все боковые ветви почему-то дугообразно загнуты вниз, а каждая ветвь в отдельности закручена вдоль своей оси, как штопор. Упавшие ветки, валяющиеся под ногами, скручены так, точно их жгутом выжимали прачки... Тропа забирает вправо, круто на подъем, уводя с хаосных камней на коренной хребет, поросший пихтами. Какое же озеро на хребте? Нет, надо держаться левее, ближе к соснам. Но левее уже нет тропы. Начинается отнюдь не безопасная гимнастика: прыгаем с глыбы на глыбу, продираемся через кустарники. Камни настолько оголены, щербаты, оскалены, что упасть - значит, разбить голову, поломать руки-ноги. Лезем час, другой - нет и намека на озеро. Всеволод залезает на сосну, но и с высоты не может понять, где прячется Малая Рица. Берем правее. У стыка известнякового хаоса с крутым склоном коренного хребта, поросшего пихтами, встречаем несколько бессточных западинок метров по тридцать-сорок в поперечнике. Может быть, в такой и лежит озеро? Предположение, точно насмех, подтверждается. В одной из впадин покоится полузагнившая и лишь немного не успевшая пересохнуть лужа. Какой мрачный юморист посмел назвать ее Малой Рицей! Издеваясь друг над другом, подходим к воде. Часть лужи исчезла недавно, и на еще сыром грунте видны сочные, словно вылепленные, следы медвежьих лап. Бедный миша! Среди окружающих обвальных глыб такое безводье, что приходится дорожить и подобным прокисшим водопоем. Всеволод выбирает место, где особенно отчетливо отпечатаны лапы медведя, и ставит между следами свою ногу в большом горном ботинке, подбитом шипами. Затем отходит в сторону и фотографирует свой след среди медвежьих. Как весело будет показывать и рассказывать: - Смотрите-ка, стоял медведь, а я под него ногу поставил! Нам это кажется остроумным, и мы весело смеемся. Надо же хоть чем-нибудь утешаться. Съедаем около этого "озера" небольшой захваченный с собою завтрак. Да-с, нужно было быть немалыми чудаками, чтобы драгоценную дневку на долгожданной Рице променять на поиски этой лужи. Ломимся обратно через кусты, карабкаемся по глыбам. Часа через полтора выходим на монашескую тропу. Мы снова на Рице. На мой громкий крик из домика, хорошо видного от истока Юпшары, к лодке выходит Николай Васильевич. Подплывая, он спрашивает нас прямо с лодки: - Ну, как, нашли Малую Рицу? Смущенно улыбаясь, отвечаем, что нашли, но что вряд ли следовало этим заниматься. - Почему же так? - Да что с нее взять - грязная лужа! Николай Васильевич смущается, словно это он виноват в неудаче. - Нет, товарищи. Вы, видимо, где-то не там были. Ведь Малая Рица - большое озеро, говорят, голубое, а шириною чуть не с полкилометра. Можно ли было нас сильнее смутить? Большое лазурное озеро. И мы его не нашли. Фотографировали медвежьи следы у какой-то лужи!.. Метеоролог несколько раз закидывает удочки и вылавливает чудесных рыбок - сереньких, с розовыми крапинками на боках. Ужинаем бархатно-нежной форелью. Искать второе озеро у нас уже нет времени - срок моей отлучки с турбазы истекает. ПО ЮПШАРЕ Как выразительны бывают названия: Юпшара! Вслушайтесь в шарящий шорох этого слова. И запомните его - так называются река и ущелье, которое достойно соперничать с величавейшими теснинами Кавказа. Еще так недавно мало кто знал о Юпшаре! Чтобы проникнуть в нее, пришлось построить тропу с двадцатью четырьмя мостами: девятнадцать на Юпшаре и пять на Геге. Входим в ущелье. Огромная серая скальная стена слегка раздалась тесным расщепом, точно ее рассадили ударом топора. По обе стороны реки взметываются вверх призрачно-серые отвесы высотою по нескольку сотен метров. Коридор при такой крутизне стен удивительно извилист. Кажется, будто вот замкнется изгиб, не найти уже выхода, и реке не вырваться отсюда к морю иначе как через туннель. Но за каждым тупиком открывается новый поворот, и снова есть брешь, в которую можно устремиться воде. Как ни странно, запоминается не мрачная каменистая пропасть, а пышная буйная зелень. Деревья ютятся на каждом уступе, укореняются в каждой трещине на самых страшных отвесах. Тут и готические силуэты темно-зеленых елей и пихт, и кущи более светлых буков, грабов, дубов и каштанов. А на дне льнущие к влаге ольхи и заросли папоротника в человеческий рост. Девственной свежестью напоена вся природа. Свежестью и вместе с тем глубокой древностью. Точно в музее, сохранились тут потомки деревьев, живших в давно прошедшие времена третичного периода и переждавших под защитой кавказских хребтов невзгоды последовавших ледниковых эпох. Вот допотопные даже по виду тисы с лоснящейся неколючей хвоей и ветхозаветный самшит с мелкими овальными кожистыми листочками. Вот маленькие рускусы, или иглицы, с ягодками, нелепо растущими на тыльной стороне "листьев" (ботаники вынуждены поэтому считать такие листовидные пластинки не листьями, а лишь расширениями боковых веток стебля). Повсюду блестит, словно глазированная, листва подлеска. Плети плюща то свисают праздничными гирляндами со скал, купаясь в реке, то взбираются на деревья. Обвивая стволы, плющ преображает их в могучие колонны, как бы созданные из одних трепещущих вечнозеленых листьев,- колонны блеска, мерцания, ликования. Местами плющ выстилает сплошными глянцевыми коврами мшистые скалы. Тропа ведет нас по дну теснины, куда только на два-три часа в день заглядывает солнце. Здесь таится главное богатство Юпшары - самшитовый лес. Он похож на заколдованное подводное царство - так велика замшелость стволов, так причудливо бородаты ветви, увешанные серыми отрепьями лишайника. Мшистые деревца самшита - карлики по сравнению с рядом стоящими высокоствольными буками и грабами. И весь этот самшитовый ярус леса напоминает застывшее на миг шествие гномов... Самою природой сохраненный самшитовый заповедник - ведь он не уступит богатством популярной Хостинской самшитовой роще! Как было бы важно предохранить его от расхищения. Самшита так мало осталось, так ретиво истребляли эту "кавказскую пальму", зарясь на бесценные качества ее древесины... Что еще нас чарует в Юпшаре? Даже после прошедших ненастий, когда все реки мчатся мутные, точно помои, она удивительно ясна и лазурна. И неба-то почти не видно в ущелье, и отражаться-то голубому нечему, а река все голубеет и голубеет, точно изнутри излучает непонятно откуда берущийся свет. Не потому ли, что вся муть горных рек, питающих Юпшару, отстаивается в озере Рица? Или ей помогают подземные отстойники - озера в туннелях, по которым Юпшара блуждает на первых километрах своего течения? Ее воды находят себе новый выход из недр не в виде единого дружного истока, а разрозненными мощными ручьями. Вероятно, сюда же стекают через неведомые подземелья и воды Малой Рицы. Вот самое узкое место ущелья - настоящий каменный мешок. Тропа и раньше не раз упиралась в отвесные берега, омываемые кипящей рекой, и всякий раз выручал очередной дощато-бревенчатый мостик, "животрепещущий", хлипкий, едва допускающий проход вьючной лошади. А тут и другой берег - тоже отвес, омываемый пенистой водой. И что же сделали? Построили мост... балконом вдоль Ущелья, по одной его стороне. Такие балконные мостики - овринги - сооружают над пропастями Памира. Да и это настоящий овринг, только не над пропастью, а на дне пропасти, над самой рекой. Идем подавленные обрушившейся на нас красотой. Природа здесь словно не знала меры, переборщила. Каждое место достойно того, чтобы остановиться и любоваться. Неужели, когда здесь проложат шоссе, люди будут "проскакивать" всю эту фантастику за полчаса? Последний мост через Юпшару. Справа скачет каскадами мутная пенистая Гега, в нее впадает прозрачно-голубая посланница Рицы. Под мостом гремит могучий порог. Юпшара словно рванулась на последнем уступе к своей старшей сестре, и образовался водоскат типа Мзымты под Греческим мостиком. Чудесный заключительный аккорд в поэме о Юпшаре... Гега. Изменился цвет воды. Стали серее и угрюмее стены ущелья. Еще четыре раза перебросили нас с берега на берег шаткие мостики, а один опять оказался оврингом - лепился вдоль отвеса длинным балкончиком над рекой, и под ногами между жердями настила виднелась кипящая пена. Утесы хмурые, насупившиеся, подавляющие величием. Может быть, мы уже устали и сами смотрим на мир менее жизнерадостно? Нет, просто мы так часто останавливались в разных частях Юпшары, что и не заметили, как много это заняло времени. Наступали сумерки. Пока мы дошли до устья Геги, они сгустились, и Бзыбь мы едва различили в темноте. Ноги ощутили недавно построенное шоссе. На попутные машины не было и намека - работы закончились. Решили шагать, пока шагается. Километров через пять перешли мостик. Справа от него больше почудился, чем "увиделся" странный бассейн, из которого под мостом шел сток прямо в Бзыбь. Мы и не поняли, что перед нами столь популярное ныне у курортников Черноморья Голубое озеро - выход подземной реки. Взошла луна и осветила долину с извивающимся шоссе. Как мы ни были утомлены,- позади было сорок километров пути - завидев мост берегового шоссе, пошли быстрее. От Калдахвар первая же попутная машина подбросила нас к гагринской турбазе. Будим методистку. Отрекомендовываюсь ее краснополянским коллегой, и нас принимают как добрых знакомых. Сюда приходило немало наших туристов, и гагринские экскурсоводы были в курсе многих событий, случавшихся в Поляне. Наутро снабжаю турбазу подробными схемами пути на Юпшару, Рицу и Кардывач. Выходим к морю. Обветренные, грязные, в горных башмачищах, с закопченными котелками, брякающими на лямках рюкзаков. На нас с недоумением смотрят курортницы в пижамах. Это ли нас смутит? Они думают, что море - главная прелесть юга. А мы себя чувствуем приобщившимися к другой - верховной, всепокоряющей красоте - красоте гор и озер. Что по сравнению с нею и море, и весь этот субтропический шик, и курортный комфорт? Вот и кончен мой первый, мой заветный поход к горным озерам. Он так насытил, так переполнил. Светлая хорошая дружба связала со спутниками. Прощаемся в Адлере. Они едут в Москву, а я возвращаюсь Е Поляну. Еду один вверх по Мзымте. Каким маленьким, домашним, уютным кажется мне ущелье Ахцу по сравнению с Юпшарой! ОТКРЫТИЕ РИЦЫ Сезон окончен. Я больше не нужен. Предлагают место экскурсовода в Сочи: ежедневно водить курортников по одному и тому же маршруту в Мацесту и на Агурские водопады. Но ведь я же могу большее - описывать, прокладывать новые маршруты... Такими качествами не дорожат. Не мудрено, что в Красной Поляне нет постоянного штата краеведов. Не очень-то удобно быть сезонником: летом экскурсовод, а зимой перебивайся как можешь. Буду искать работу. И одновременно продолжу изучение краснополянского района, проштудирую всю имеющуюся литературу. В Москве узнаю адрес Гипрокура и разыскиваю в нем рицынских путешественников. Встречают приветливо и делают неожиданное предложение. - Видите ли, наша поездка была не совсем удачна. Погода, знаете, и прочее. А вы теперь сами прошли этот путь и, значит, можете нам помочь. Напишите, пожалуйста, для нашего института характеристику всего маршрута. Смущен, но соглашаюсь. Обещана даже оплата - и за какую работу! За прославление любимого края. Снова дни, вечера в Ленинской библиотеке... Скорее за том "Землеведения", за статью Евгении Морозовой. С большой любовью пишет она о Рице, высказывает осторожные предположения. Небольшая карта - результат тщательных глазомерных съемок. Пейзаж Рицы совсем не изменился за двадцать один год. Прибавились только метеостанция да подведенная с Юпшары тропа. Экспедиция двигалась по Лашипсе. Четыре дня прорубали тропу от устья Аватхары к Рице. Не мудрено, что это в действительности недлинное расстояние (12 километров) Морозова оценила в двадцать две - двадцать три версты. Двенадцать человек непрерывно работали кирками, топорами и пилами, чтобы провести лошадей *. Как и нас, Рица встретила Морозову тишиной и дикостью. Берег испещряли медвежьи и даже оленьи следы. В дельте Лашипсе раскинули палатки. Соорудили из пяти бревен плот, обнаружили маленький дощатый челнок, наверное, монашеский. Впрочем, у Сатунина есть сведения и о других ранних обитателях Рицы. Этот зоолог пишет: "Первый, кто имел на озере некоторую оседлость, был нашумевший в свое время разбойник Шульженко со своей шайкой. Он построил здесь хороший балаган и первую лодку". Селились на Рице и пустынники-монахи. Однако местные охотники, по словам Сатунина, "зарились на их ничтожные запасы кукурузы и нищенскую одежду и не раз обирали их донага". Морозова произвела здесь первые измерения. Она определила по анероиду высоту озера в 970 метров, наибольшую глубину в 54,5 сажени, а длину в 3,5 версты**. За год до похода Морозовой вышла статья А. Л. Рейн-гарда о рельефе Западног