еправам караваны 37-го отряда. Он ведет за собою двух вьючных лошадей. За ним на рослом верблюде, груженном нашими вещами, переправляется киргиз Ураим. В поводу у него второй верблюд. За верблюдами идем мы - Розов, Николай Петрович, Шиянов, Каплан и я. По едва приметным признакам Колыбай находит брод. Он старается вести караван так, чтобы ниже нас по течению была отмель или поворот реки: если вода собьет лошадь, то течение может выбросить всадника на берег. Одно за другим переходим шесть русел Саук-Сая. Теперь мы едем по широкой плоской долине, отделяющей Саук-Сай от следующей реки - Сельдары. Впереди, в километре от нас, из ущелья выпирает хаотическое нагромождение серых бугров - язык ледника Федченко. Сельдара еще скрыта галькой долины, но рев воды приближается. Еще несколько минут - и перед нами раскрывается мутный коричневый поток. Солнце высоко стоит в небе. Под его палящими лучами усилилось таяние ледников. Река вспухла. С величайшим трудом мы переходим шесть русел. В одном месте моя лошадь тяжело спотыкается, касаясь мордой воды. Резким движением руки я подтягиваю узду и предупреждаю катастрофу. Мы подходим к последнему, седьмому руслу. Колыбай не может найти брод. Розов ходит по берегу и бросает в воду камни, чтобы определить глубину. Потом он садится на лошадь и входит в реку. Вода достигает лошади колен, живота, седла, перехлестывает через круп. Лошадь теряет упор, начинает плыть. Течение подхватывает ее, стремительно несет к перекатам. Розов правит наискось к противоположному берегу. Лошадь погружается, Розов сползает с седла в воду. Несколько минут отчаянной борьбы за жизнь, борьбы, за которой мы наблюдаем, затаив дыхание, - и человек на берегу. В полсотне метров ниже выходит на берег и лошадь. Ясно, что наш караван не сможет перейти последнее русло, Надо вернуться, ночевать на берегу и завтра рано утром повторить попытку переправы. Но вода быстро прибавляется, и Колыбай отказывается вести нас назад. Ом предлагает ночевать здесь же, на отмели между руслами. Мы не соглашаемся. Сейчас только полдень. Еще семь или восемь часов будет прибывать вода. И если она зальет отмель - нам не будет спасения. Мы указываем Колыбаю на влажный песок, на лужи, оставшиеся в углублениях, и настаиваем на возвращении, С большим трудом и опасностью мы переправляемся назад. Под отвесными скалами Таллей Шпице (название дано немецкими участниками советско- германской экспедиции 1928 года) мы раскидываем лагерь. Колыбай и Ураим собирают скудное топливо, Николай Петрович и Шиянов идут к стекающему со скал ручью промывать шлих. Каплан фотографирует лагерь. Из убитого мною на Терс-Агаре киика мы жарим на шомполах великолепный шашлык. Рев реки усиливается. Вода прибывает. И к вечеру мы видим редкое зрелище: река прокладывает себе новые русла. Она яростно набрасывается на отмели. У их краев вода вздымается темными мутными валами, размывая гальку и песок. Хороши бы мы были, если бы послушались Колыбая! Мы лежим в спальных мешках. В 200 метрах от нас на противоположном берегу Сельдары встают отвесные утесы Шильбе. Пласты пород причудливо изогнуты. Сдвиги и землетрясения нарушили их параллельное залегание, поставили их на дыбы, перемешали в невообразимом беспорядке. Темные породы прорезаны светлыми кварцевыми жилами. Кварц образует сложные узоры на теле скал - письмена, по которым геолог легко расшифрует бурную юность нашей планеты. Холодно. Ветер гонит вверх по реке тучи белой пыли. Каплан лежит рядом со мною. Во время переправы он держал себя очень мужественно и не выказывал страха, хотя единственный из всей нашей группы не умеет плавать. Сейчас он полон пережитых впечатлений. - Когда я уезжал, - произносит он задумчиво, - жена мне говорила: "Будешь на Памире - не лазай по горам". А вот рек-то она не предусмотрела! Я пишу дневник. Колыбай и Ураим садятся против меня на корточки и смотрят. Их лица принимают все более удивленное выражение. Они никак не могут понять, как может человек так долго писать. Наконец Колыбай не выдерживает молчания. .... - Твоя кибитка где стоит? - спрашивает он. - В Москве. - В Москву из Ташкента далеко ехать? Целый день? - Четыре дня на машине. Колыбай и Ураим изумлены. И по непонятным мне ассоциациям Колыбай вынимает из кармана удостоверение, из которого видно, что он - старший вьючник 37-го отряда и имеет право носить винтовку. - Ставь еще печать, - говорит он, - пусть знают, что я большого начальника через реку перевел. Большим начальником на Памире называют Горбунова. Вечереет. Лагерь засыпает... Когда мы проснулись утром, рева реки почти не было слышно. У краев отмелей обнажилась влажная темная галька. Вода значительно спала. Навьючив вещи на верблюдов, мы тронулись в путь. У берега Колыбай долго искал брода. Русла были все же глубоки и течение стремительно. Наконец мы приступили к переправе и, к удивлению, довольно легко перешли все семь русел. Только однажды один из верблюдов начал терять упор и жалобно закричал. Общими усилиями мы вытащили его на берег. Итак, переправа окончена. Мы едем рысью вдоль скал к лагерю, и наши лица расплываются в довольные улыбки. Мы переезжаем еще одну реку - Малый Танымас. На ее берегу под скалами раскинуто несколько палаток. Возле них аккуратными рядами стоят десятки вьючных ящиков. Это - базовый лагерь нашего отряда. Небольшой ручеек падает с отвеса и образует водоем с чистой прозрачной водой. И, выделяясь свежей зеленью листвы на сером фоне скал, растет над лагерем развесистая кудрявая березка. Маленький человек, с веселым взглядом синих глаз и затаившейся в задорных уголках рта лукавой усмешкой, встречает нас у палаток. Это - начальник административно-хозяйственной части нашего отряда Дудин. У большого казана хлопочет Алеша, молодой парень, сухопарый и нескладный, похожий на страуса. И Дудин и Алеша - в трусиках. Их тела покрыты крепким горным загаром. Мы рассаживаемся на камнях вокруг импровизированного из вьючных ящиков стола. С приятным ощущением миновавшей опасности мы принимаемся за обед. Рядом с нашим лагерем стоит юрта 37-го отряда. Колыбай, сидя на камне, переобувается. Сейчас он поведет назад через реки караван, вернувшийся порожняком со строительства. Станция строится в 40 километрах отсюда на леднике Федченко на высоте 4300 метров у перевала Кашал-Аяк. К нам подсаживается Розов. Он совсем не похож на героя, этот худощавый, скромный, розовощекий человек, уже двадцать раз переправлявшийся в этом году через Саук-Сай и Сельдару. Он молчалив и задумчив. Из него трудно выжать слово. Беседа вращается конечно вокруг переправы. - И в гражданскую войну, когда с басмачами дрались, - говорит Розов, - от рек не меньше народу гибло, чем от пуль. В течение четырех лет Розов, будучи командиром полка, сражался против басмачей: он участвовал и в том бою, в котором был убит главный курбаши басмаческой армии, бывший турецкий министр Энвер-паша, прожженный политический авантюрист, пытавшийся здесь, в Средней Азии, поднять знамя газавата, священной войны против неверных, и сплотить под этим знаменем всех врагов советской власти. Время от времени мы прерываем нашу беседу и меняемся местами, пересаживаясь вокруг стола по часовой стрелке. Мы последовательно подставляем палящему солнцу то грудь, то левый бок, то спину, то правый бок и спасаемся от ожогов. После обеда мы забираемся в приготовленные для нас палатки. На другой день мы отдыхаем, чиним вещи, устраиваемся поудобнее в палатках. В базовом лагере нам предстоит прожить несколько дней в ожидании, пока прибудут из Лянча заказанные для радиостанции винты. К вечеру мы идем на охоту в ущелье Билянд-Киик, что значит по-киргизски "киики на высоте". Переправляемся через Танымас и поднимаемся на морену. Пересекаем трехкилометровый ледник, спотыкаемся и скользим по нагромождению валунов, перепрыгиваем через ручейки. Выходим к правому краю ледника, к месту,, откуда вытекает Сельдара. Река не вытекает, а выжимается напором мощного ледяного пласта. Темнобурый поток вырывается внизу из глетчерного грота, толстым коротким стволом взмывает вверх и затем ниспадает каскадами во все стороны, словно переливаясь через края огромной невидимой чаши. Гигантский водяной гриб клубится в лохмотьях рыжей пены. Река идет дальше одним глубоким руслом. Вода несется в неудержимо стремительном течении. Громадные валуны с грохотом движутся по дну. У перекатов - глубокие водяные провалы, в которых бурлят водовороты страшной силы. Над рекой глухой гул. На расстоянии километра от выхода из ледника Сельдара ударяется в скалистую стену Таллей Шпице, круто поворачивает налево и растекается по долине сетью широких и сравнительно мелких русел. Вырубая во льду ступени, мы осторожно переходим над гротом, откуда выжимается река. Мурашки бегают по спине при одной мысли о том, что можно сорваться вниз, в бушующую пучину. Перейдя ледник, мы делимся на две группы. Николай Петрович, Дудин и Каплан идут дальше по ущелью, а мы с Шияновым начинаем подъем на гору. Мы лезем сначала по большим валунам, потом по крутым и твердым глинистым осыпям. Тяжелый рюкзак со спальным мешком и винтовка оттягивают плечи. Подъем очень труден. Сказывается недостаток тренировки. На осыпях много свежего киичьего помета. Появляется надежда на хорошую охоту. Через два часа мы достигаем отлогих, поросших зеленой травой склонов, поднимаемся на небольшой перевал, ориентируемся, выбираем место и расходимся. Я располагаюсь на небольшой ровной площадке возле низкорослых побегов арчи, сооружаю невысокий барьер из каменных плит, защищающий меня от ветра, расстилаю спальный мешок и приготовляюсь к ночлегу. Меркнут краски гор. Сизая вечерняя дымка ложится на них. В величавой тишине приходит ночь. Лунный свет пахнет хвойным запахом арчи. На рассвете мы несколько часов напрасно ждали кииков. Нас постигла неудача. Кииков не было. К полудню мы вернулись в лагерь. Вечером Дудин, выехавший из Москвы с первой партией нашего отряда, рассказывал нам о работе подготовительной группы: о формировании каравана в Оше, о походе по Алайской долине в снег и вьюгу, о переправе через реки в такую высокую воду, что Колыбай отказался вести караван, о сизифовом труде - прокладке вьючной тропы на протяжении 40 километров по моренам и крутым склонам от языка ледника Федченко до подножья пика Сталина, где на высоте 4600 метров был установлен лагерь, названный "ледниковым". На полпути между базовым лагерем и ледниковым, у впадения в ледник Бивачный ледника Сталина, на высоте 2900 метров был еще один лагерь - "подгорный". Перед тем как вести тропу от языка Федченко к подножью пика Сталина, была сделана попытка пройти с караваном по ущелью Билянд-Киик на Кара-Куль и разведать таким образом путь из Оша к языку Федченко в обход Саук-Сая и Сельдары. Дело в том, что в июле, когда основные группы нашего отряда должны были прибыть к языку Федченко, переправа через эти реки из-за сильного таяния ледников могла оказаться невозможной. Никаких достоверных сведений о Билянд-Киике не было. Имелись беглые записки Косиненко, единственного европейца, посетившего это дикое ущелье. В Алтын-Мазаре Дудину говорили, что киргизы верхом пробираются по Билянд- Киику на Кара-Куль. Попытка пройти с караваном по Билянд-Киику не удалась. Ущелье изобиловало бомами - поперечными перевалами, непреодолимыми для вьючных лошадей. Большая работа предстояла нашей подготовительной группе на самой горе. В разреженном воздухе больших высот малейшее усилие вызывает одышку, каждый килограмм груза кажется пудом, каждый взмах ледорубом - большой физической работой. Самые опытные и тренированные альпинисты могут на высоте б - 7 тысяч метров подняться за день не больше чем на 700 - 800 метров по вертикальному измерению. Поэтому от основного лагеря к вершине горы надо заранее выдвинуть цепь промежуточный лагерей, где альпинисты находили бы ночлег. Последний лагерь устанавливается в 500 - 600 метрах от вершины. В лагери надо забросить продукты и медикаменты. Наиболее трудные скальные участки на пути оборудуются охранительными крюками, веревками и веревочными лестницами. На крутых ледяных подъемах вырубают ступени. Путь на вершину пика Сталина был намечен еще в прошлом году. Горбунов, Гетье и старший Харлампиев ( в отряде было два Харлампиева -- отец и сын) произвели разведку этого пути после неудачной попытки подняться на южное ребро горы для встречи с отрядом Крыленко. По большому леднику, вытекавшему из мульды пика Сталина, они поднялись на высоту 5600 метров к подножию его восточного ребра. Скалистое ребро почти отвесно уходило вверх на 800 метров. Шесть "жандармов", шесть скалистых массивов поднимались на нем один за другим, преграждая путь. Крутые снежные переходы между "жандармами" были местами не шире ладони. Ребро обрывалось вниз километровыми кручами. Путь по ребру был очень опасен. Но это был единственный путь на вершину. Ребро выводило на фирн. Фирновые поля мягкими уступами поднимались к вершине. Здесь вряд ли можно было ожидать больших трудностей. Горбунов и Гетье поднялись в прошлом году до высоты 5900 метров, преодолев два "жандарма". Мороз и осенний буран заставили их прекратить восхождение. Остальные "жандармы" снизу казались трудными, но преодолимыми. Подготовительная группа должна была найти самый легкий путь по "жандармам", сбросить на этом пути все плохо лежащие камни, вбить на трудных местах в скалы крюки и натянуть веревки. На высоте 5600 метров у основания скалистого ребра, на высоте 6400 метров над последним "жандармом" и на фирне на высоте 7 тысяч метров надо было установить лагери и занести в них продукты. Для этой работы надо было располагать хорошо подобранным и дисциплинированным отрядом носильщиков из жителей высокогорных деревень. Только эти люди, из поколения в поколение живущие на большой высоте и с детства привыкшие переносить на своих плечах по головоломным горным тропкам дрова и продукты, могут справиться с заброской грузов в верхние лагери. Будучи кроме того обычно охотниками, они прекрасно лазят по скалам, нередко превосходя в этом отношении лучших альпинистов. Но льда и фирна они боятся, и их приходится обучать хождению по ледникам и по снегу, применению кошек, ледоруба и веревки. Свою работу носильщики обычно выполняют под руководством альпинистов, составляющих подготовительную группу. Однако практически при больших восхождениях не удается разделить альпинистов на подготовительную и штурмовую группу. Основное качество альпиниста - приспособляемость к высоте - выявляется только в работе на горе. Кроме того при подготовке подъема встречаются такие трудности, которые требуют участия самых лучших и опытных альпинистов. Поэтому подготовительную работу фактически ведет обычно вся группа. Забота о носильщиках лежала на начальнике нашей подготовительной группы Харлампиеве-старшем. Он должен был завербовать их в Кударе, высокогорном кишлаке на Западном Памире. Харлампиев отправился в Кудару из базового лагеря по Билянд-Киику 15 июня. 20-го он был в Кударе. Здесь находился таджик Селим, бывший в прошлом году старшим носильщиком в отряде Горбунова и зарекомендовавший себя с самой лучшей стороны. Харлампиеву следовало разыскать Селима, совместно с ним подобрать кадр сильных и опытных носильщиков, рассказать им о целях и задачах восхождения, пробудить в них интерес к этому большому делу и привести их с собой к леднику Федченко. Ничего этого Харлампиев не сделал. Узнав, что Селим мобилизован для проведения кампании по займам, он не попытался добиться его освобождения. Пробыв в Кударе один день, Харлампиев удовлетворился обещанием кударинского райкома прислать носильщиков к 1 июля и вернулся к леднику Федченко, не оставив даже носильщикам на дорогу продуктов. Само собою понятно, что из Кудары никто не пришел. Впоследствии Дудину удалось с большим опозданием достать в Алтын-Мазаре шесть носильщиков - четырех киргизов и двух таджиков. Однако они были слишком молоды и недостаточно выносливы. Нам так и не удалось получить от Харлампиева удовлетворительных объяснений по поводу кударинской истории. По его словам, он спешил обратно к леднику, чтобы помочь группе Гетье, Николаева и Маслова переправиться через Саук-Сай и Сельдару. Однако это объяснение было простой отговоркой. При переправе в его помощи не нуждались. Для этого были вьючники 37-го отряда и обладавший большим опытом Дудин. Между тем отсутствие хороших кадров носильщиков чрезвычайно затруднило восхождение и только благодаря счастливому случаю не повлекло за собой гибели альпинистов. И все же подготовка к восхождению шла, очевидно, успешно. По сведениям Дудина наши альпинисты, жившие в лагере 4600 метров, уже приступили к обработке ребра и установили первый высокогорный лагерь на высоте 5600 метров 1. 4 августа, во время обеда, на морене показывается наш караван, пришедший из верхних лагерей. Усталые лошади, скользя и спотыкаясь, с трудом бредут по серым ледяным буграм. Усталые люди погоняют их криками и камнями. Караван переправляется через Танымас, подходит к лагерю. Караванщики развьючивают лошадей, пожимают нам руки. - Ну, как там - все якши? - спрашивает Дудин. - Якши, якши, - говорит караванщик Позыр-хан, рослый красивый узбек. Шиянов. - Записка бар? - Бар. Позыр-хан вынимает из-за пазухи клочок бумаги. Я узнаю прямой, корявый почерк Гетье. Дудин пробегает глазами неровные строчки и молча протягивает записку Николаю Петровичу. Мы читаем: "1/VIII - 33 г. Дорогой Михаил Васильевич! У нас большое несчастье: при подготовке для прохода носильщиков второго "жандарма" на ребре 30/VII сбит камнями Николаев. У меня с А. Г. (Харлампиев старший) на глазах он пролетел около 500 метров по отвесному ледяному склону, потом на 50-метровый снеговой сброс и оттуда - на скалы. Попытки на другой день найти труп на леднике Сталина окончились неудачей, по-видимому, он попал в снеговую трещину, либо застрял на скалах, добраться же до них нет возможности. Сейчас спустились в ледниковый лагерь, чтобы несколько успокоиться. Завтра для отвлечения мыслей хочу сделать восхождение на пик Орджоникидзе, а затем - снова в лагерь 5600 метров. Туда мы уже забросили почти все необходимое для восхождения. Меня очень волнует отсутствие Николая Петровича и Шиянова. Сейчас присутствие Н.П. совершенно необходимо, так как внесет спокойствие. А. Г. настроен совершенно демобилизационно. Постараюсь отправить его к вам. О смерти Николаева прошу никому не говорить. А. Гетье. Р. S. Пришлите ящик с метой". Мы молча расходимся по своим палаткам. Возле моей на камнях лежит спальный мешок, приготовленный для починки, катушка ниток, иголка, ножницы, все, как я оставил до обеда. Я смотрю на эти вещи и не узнаю их.. Рядом с вестью о гибели Николаева их будничность и обыденность кажутся странными. Николаев встает передо мною таким, каким я знал его в Оше. Я вспоминаю, как он обучал меня скалолазанию на Сулейман-баши, как мы сражались с ним в шахматы в тенистом парке, купались в стремительной и мутной Ак-Буре. Так неожиданно и просто все это кончилось. "Сбит камнем с ребра"... Но жизнь идет своим чередом, - и я закрепляю на спальном мешке готовые оторваться пуговицы и продеваю кожаные шнуры в окованные триконями горные башмаки. Впоследствии мы узнали подробности гибели Николаева. 29 июля Гетье, Абалаков, Гущин, Николаев и оба Харлампиева начали подготовительную работу на горе. Они поднялись со всеми носильщиками из ледникового лагеря по глетчеру и скалам к началу восточного ребра и здесь, на высоте 5600 метров, поставили первый высокогорный лагерь. Носильщики заболели горной болезнью, и их пришлось отпустить вниз. Плохо себя чувствовали и некоторые альпинисты, впервые поднявшиеся на такую высоту. Однако они остались наверху, чтобы акклиматизироваться. На другой день решили приступить к обработке "жандармов". Николаев, обычно быстрый и нетерпеливый, в это утро собирался медленно и был готов позже других. Уже одетый, он снова забрался в палатку и лег. Быть может, он не совсем хорошо себя чувствовал, но не хотел признаться в этом, боясь, что не попадет в штурмовую группу, Абалаков, Гущин и Гок Харлампиев, связавшись, пошли вперед. Гетье, старший Харлампиев и Николаев следовали за ними на некотором расстоянии. Первая тройка, миновав легкий первый "жандарм" и оставив на втором веревки, которые должна была закрепить вторая тройка, стала подниматься по крутому снежнику к третьему "жандарму". Гетье, старший Харлампиев и Николаев подошли к крутой стене второго "жандарма". Гетье и Харлампиев, уже поднимавшиеся на него во время прошлогодней разведки, решили идти вперед, закрепить веревки и спустить одну из них Николаеву. 0ни начали траверсировать по скале вправо. Когда Гетье, поднявшись на "жандарм", подошел к его краю, он увидел, что Николаев, вместо того чтобы ждать веревку, пытается взять крутую скалу в лоб. Он увидел затем, как из-под руки Николаева вырвался камень, ударил Николаева по плечу и сбил со скалы на узкое ребро. Николаев пытался сохранить равновесие, но вслед за первым камнем посыпалась целая каменная лавина. Вместе с ней Николаев покатился по крутому фирновому склону. Он не делал никаких попыток задержаться. Казалось, что он был убит или потерял сознание от ударов камней. Пролетев метров пятьсот, он скрылся в снежных сбросах. Потрясенные гибелью товарища, альпинисты вернулись в лагерь. На следующий день они спустились в ледниковый лагерь и сделали попытку подойти к основанию склона, по которому падал Николаев, и найти его тело. Попытка не увенчалась успехом. Склон, очень крутой, поднимался вверх больше чем на километр. Приблизительно на середине находились снежные сбросы и скалы, куда скатился Николаев. Добраться до- них было невозможно. Вечером Николай Петрович зовет меня в свою палатку обсудить положение. Мы решаем, что завтра Шиянов, Каплан и я должны отправиться в ледниковый лагерь, чтобы внести в отряд успокоение и принять участие в подготовке восхождения. Николай Петрович остается в базовом ожидать винты для радиостанции. Без этих винтов нельзя было собрать эту станцию, и восхож- дение в значительной степени теряло смысл. В связи с этим восхождение, назначенное на 10 августа, откладывается до 20-го. Следующий день прошел в сборах и писании писем. Надо было дать хотя бы короткий отдых лошадям. Вечером в мою палатку залезает Николай Петрович. Мы молчим и думаем об одном и том же: о Николаеве, о восхождении, о предстоящем мне завтра пути по ледникам. Потом Николай Петрович вынимает из кармана тюбик бромурала. Он протягивает его мне. - На случай, если вы будете плохо спать на высоте, - говорит он. VI. К сердцу белого пятна. - По ледникам Федченко, Бивачному и Сталина. - История расшифровки белого пятна. - В лагере "4600". На другой день утром мы отправляемся в путь. Николай Петрович и Дудин провожают нас по берегу Танымаса до переправы. Мы переходим бурлящий поток по перекинутому через него бревну и поднимаемся на морену. Базовый лагерь остается позади. Хаотическое, бессмысленное нагромождение серых ледяных бугров, покрытых галькой и камнями. Местами крутые срезы обнаженного льда уходят вниз на 50 - 60 метров. Внизу маленькие грязные озерки. Гнетущий своим однообразием и безобразием ландшафт. Едва заметная тропа, отмеченная небольшими турами, вьется между буграми. Вверх, вниз, вверх, вниз, - иногда по самому краю крутых срезов. Тяжело навьюченные лошади с трудом идут по тропе. Их ноги у бабок сбиты, и следы крови остаются на камнях. Гальки и камни часто скользят на льду. Тогда у лошадей разъезжаются ноги, и они падают. Мы идем за караваном. Идем молча, внимательно глядя себе под ноги, выбирая место для каждого шага. Идем, упорно преодолевая сопротивление морены. Впереди маячит высокая гора с характерной, плоской, как бы срезанной вершиной. Мы знаем, что она стоит у впадения в ледник Федченко ледника Бивачного. У ее подножья мы будем ночевать и завтра свернем на Би- вачный. До горы как будто рукой подать. Но мы идем час, другой, третий - расстояние не сокращается. Да и высокие хребты, окаймляющие ледник, словно движутся вместе с караваном: за полдня пути пейзаж почти не меняется. По обе стороны от нас все те же скалы, обрывы, снежные сбросы. Мы (начинаем чувствовать усталость - скорее психическую, чем физическую. Внимание слабеет, трикони все чаще задевают за камни, нога подвертывается. Мы пересекаем ледник наискось к его правому краю, хотя Бивачный впадает в Федченко слева. Но на правой части глетчера в морену врезается клин открытого льда. Мы переходим на лед, и сразу становится легче передвигаться. Все трещины открыты и их нетрудно обойти. Ручьи талой воды с шумом текут по глетчеру, исчезая в узких, голубых ледяных колодцах. Далеко впереди из-за поворота ледника видны гигантские фирновые поля его верховья и белоснежный массив Шпоры. Наконец мы поравнялись с горой у устья Бивачного. Мы снова пересекаем ледник, выходим к его борту и на маленькой скалистой площадке останавливаемся на ночлег. Пока караванщики развьючивают лошадей, мы с Шияновым проходим немного дальше вперед, до поворота на Бивачный. Перед нами - тот же унылый моренный пейзаж, грандиозный хаос серых ледяных бугров, крутые ледяные срезы, грязные озерки. Скалы на левом берегу ледника сильно выветрены. Они образуют целую каменную армию "монашек", больших остроконечных столбов, стоящих правильными рядами. Но в верхней части ледника Бивачного картина сразу меняется. Ледник слева окаймлен грядой высоких снежных пиков. Они выстроились одна за другой, словно наряд караула, охраняющего вход в самое сердце неисследованной области, в самую глубину горного узла Западного Памира. Мы раскладываем на плоском камне карту, ориентируем ее и начинаем определять: широкий, ближе других к нам стоящий массив светлорозового камня, увенчанный фирновой макушкой, - пик Реввоенсовета, 6330 метров, за ним - черная отвесная стена, вздыбленная в давней космической катастрофе, - пик Ворошилова, 6660 метров, вдали - ровный скалистый конус со снежной вершиной, похожей на сахарную голову, - пик Орджоникидзе, 6330 метров. За пиком Орджоникидзе мы различаем еще одну вершину. Она почти закрыта своим соседом и кажется гораздо ниже его. Видна только часть широкого снежного шатра. Мы сверяемся с картой. Сверяемся дважды, трижды, боясь ошибиться. Сомнений нет - это пик Сталина, высочайшая вершина СССР, одна из высочайших вершин мира - 7 495 метров. К нему лежит наш путь. К нему и... на него. Мы долго смотрим на пик Сталина в бинокль. Теперь, когда мы проникли в глубь горного узла Западного Памира, подошли к самому стыку хребтов Петра I и Академии наук, когда мы увидали величественную свиту пика Сталина, нам становится понятным, почему так долго эта область оставалась на карте белым пятном, почему лишь совсем недавно была обнаружена самая высокая вершина Советского союза. Ни один европеец не проникал сюда до революции. Русские ученые и исследователи не обладали нужными для этого альпинистическими навыками и техникой, иностранным альпинистам доступ на Памир был закрыт царским правительством, опасавшимся шпионажа. Между тем таинственный западный "край" Памирского нагорья, страна, расцвеченная легендами дарвазских таджиков, влекла к себе исследователей и путешественников. Легенды говорили о набегах алайских киргизов на цветущие долины Ванча. Киргизы приходили с востока, через перевал Кашал-Аяк. Потом горные духи набросали на перевал скалы и ледяные глыбы и сделали его неприступным. Легенды находили неожиданное подтверждение: в долинах Ванча были собаки киргизской породы. И на картах Западного Памира, на белом пятне, появилась надпись: "Перевал Кашал-Аяк". Но никто не знал, существует ли перевал на самом деле, и поэтому после надписи на картах стоял большой вопроситель- ный знак. С запада, со стороны Дарваза, виднелись далекие снежные вершины: самую высокую из них таджики называли "Гармо". Наконец в 1913 году экспедиция германско-австрийского альпинистического клуба во главе с известным альпинистом Рикмер-Рикмерсом получила разрешение подойти с запада к западному краю Памирского нагорья. Рикмер- Рикмерс решил исследовать район пика Гармо. Он пытался проникнуть туда от кишлака Пашимгар, по долине реки Гармо. Он натолкнулся на пассивное, но почти непреодолимое сопротивление таджиков. Они не хотели открыть чужеземцам путь к снежным вершинам. Они боялись гнева грозных духов, обитавших на них. Наивное суеверие сочеталось со здравым инстинктом самосохранения: европейцы приходили до сих пор к таджикам лишь для того, чтобы выжимать подати и отбирать земли. А в предгорьях были богатейшие леса и охотничьи угодья. С большим трудом удалось Рикмерсу нанять проводников и носильщиков. Ом прошел до истоков реки Гармо, поднялся на большой ледник того же названия и взошел на вершину на левом краю ледника. Горы Западного Памира высились перед ним. |Ближе всех, прямо напротив, стоял, сверкая льдами, легендарный Гармо. Рикмерс определил его высоту в 6650 метров. Оказалось однако, что пик Гармо - не самая высокая вершина нeисследованной области: к северу от него Рикмерс увидел гору, Достигавшую, по его определению, 7 тысяч метров. С запада, -из долины Гармо, эту гору нельзя было обнаружить: она была ! закрыта соседними вершинами. Рикмерс принял новую вершину за гору Сандал, самую высокую из вершин Мазарских Альп, которые считались северным отрогом хребта Петра I. Что было за этой вершиной, Рикмерсу установить не удалось: дальше горы были скрыты в тумане. В 1916 году этот же путь от Пашимгара по долине и леднику Гармо проделал топограф Беляев. Он также увидел вершину Гармо и определил ее высоту в 6600 метров. Война и революция остановили исследовательскую работу на Памире на пятнадцать лет. Она возобновилась только в 1928 году. На Западный Памир направляется большая советско-германская экспедиция под руководством Горбунова. Тот же Рикмер-Рикмерс возглавляет ее немецкую часть. Лучшие немецкие альпинисты, чьи имена пользуются мировой известностью, входят в ее состав. На этот раз экспедиция проникла на Западный Памир с востока, с легендарного озера Кара-Куль, по огромному леднику Танымас, что значит по-таджикски "ты меня не узнаешь". Экспедиция предполагала выйти по Танымасу к западному краю Памирского плато, к перевалам и .спускам, ведущим в Дарваз, в долину Гармо, и сомкнуть таким образом свой маршрут с маршрутом Рикмерса в 1913 году. Но когда участники экспедиции достигли устья Танымаса, оказалось, что он впадает в другой гигантский глетчер, трехкилометровой ширины. Окаймленный с обеих сторон горными хребтами, сплошным строем пяти- и шестикилометровых вершин, глетчер тек с юга на север, в долину Муксу. Он питался мощным фирновым бассейном, из которого выступали три снежные вершины, достигавшие почти 7 000 метров. Происхождение этого фирнового бассейна было несколько загадочным: нигде в других частях Памира не наблюдалось таких огромных скоплений фирна. Это был один из самых больших ледников в мире, свыше 70 километров длиной. Энтомолог Ошанин, побывавший у его языка в 1878 году, назвал глетчер именем ученого и исследователя Туркестана Федченко. Никогда нога европейца не ступала на ледник Федченко в его среднем и верхнем течении. Участники советско-германской экспедиции пересекли ледник Федченко, достигли его западного края и по впадающему в него леднику, названному ледником Академии наук, поднялись на перевал высотою в 4800 метров. И только теперь они наконец достигли западного края Памирского нагорья. Ледяными и скалистыми отвесами обрывалось оно на два километра вниз. С грохотом разрывалась поверхность ледяных склонов, образуя новые трещины, камнепады шли по ущельям и кулуарам. Долина внизу, под обрывом, носила ха- рактер дарвазских долин, описанных Рикмерсом. Гигантский обрыв объяснял образование фирнового бассейна ледника Федченко. Теплые воздушные течения, достигая по долинам Дарваза западного края Памирского нагорья, поднимаются отвесно вверх, подвергаясь быстрому охлаждению. Влага, которую несут эти течения, превращается в снег и питает мощные фирновые поля в истоках ледника. Исследователи вернулись на ледник Федченко и пошли по нему вниз. Пройдя около пяти километров, они увидали на западе широкое фирновое седло второго перевала. Перевал, сравнительно нетрудный, вел в долину Ванча. Это и был легендарный Кашал-Аяк. Сказания таджиков не обманывали. Когда-то, очевидно, в периоды потепления, перевал был легко проходим, и киргизы из Алая пользовались им для набегов на Ванч. Потом наступило похолодание, перевал стал неприступен. Легенды таджиков отображали в поэтической форме этот процесс похолодания, это наступление ледников. Немного ниже перевала по левому западному краю ледника Федченко вставали два высоких ледяных пика. Один из них, высотою в 6615 метров, был назван пиком Дарваз, другой, высотой в 6450 метров, - пиком Комакадемии. Снежная вершина на противоположной, восточной стороне ледника получила название пика Горбунова. На следующий день немецкие альпинисты и немецкий геодезист Финстервальдер поднялись на пик Горбунова. Оттуда перед ними раскрылась целая горная страна. За первым хребтом, окаймлявшим ледник Федченко с запада, они увидели второй, еще более мощный. Десятки пиков и ледников образовывали огромный горный узел, и в глубине его стоял, возвышаясь над всеми соседями, гигантский снежный шатер трапецеидальной формы, высоту которого Финстервальдер определил в 7 495 метров. Лежавшая перед ними горная цепь была хребтом Академии наук. Высокую вершину Финстервальдер принял за пик Гармо, к которому Рикмерс в 1913 году подошел с запада, со стороны Пашимгара. Немного южнее его стояла вершина, которую Рикмерс ошибочно принял за Сандал. Расположение Мазарских Альп и Сандала было теперь хорошо известно, и эту ошибку Рикмерса было нетрудно исправить. Таким образом все, казалось, было выяснено. Смущала только разница высот. Пик Гармо, хорошо видимый с запада, определялся и Рикмерсом и русским топографом Беляевым в 6650 метров. Новая вершина была на 800 метров выше. Так создалась "загадка узла Гармо". В 1928 году разгадать ее не удалось: немцы не нашли подступа к вновь открытой вершине. Задача окончательной расшифровки белого пятна легла на плечи советских исследователей. Вместе с Горбуновым в советско-германской экспедиции участвовали Шмидт и Крыленко. Штурмуя снежные баррикады белого пятна, одерживая победы над глетчерами и моренами, над лавинами и камнепадами, они в свою очередь были покорены увлекательной романтикой новых исследований и открытий, обаянием мест, куда не ступала нога человека. Оба с тех пор продолжали работу исследователей. Но Шмидт по воле партии променял горные пустыни Памира на льды Арктики. Крыленко остался верен горам. Альпинизм захватил и покорил его - не альпинизм рекордов и головоломных восхождений, а альпинизм, связанный с исследованиями и наукой. Крыленко и Горбунов поставили себе нелегкую задачу - совместными усилиями расшифровать до конца "загадку узла Гармо", дать советской науке точную карту памирского "белого пятна". В 1929 и 1931 годах возглавляемые ими советские альпинистические экспедиции упорно работали над разрешением этой задачи. Крыленко проникал в неисследованную область с запада, со стороны Дарваза, преодолевая труднейшие глетчеры и перевалы хребта Петра I, расположенного к юго-западу от хребта Академии наук. Горбунов штурмовал белое пятно с востока. После экспедиции 1931 года подступы к пику Гармо с запада и с востока были изучены. Белое пятно почти исчезло с карты Памира. Оставалось только сомкнуть карту, как смыкаются встречные штольни тоннеля, и загадка узла Гармо была бы разрешена. Для этого летом 1932 года Крыленко должен был подойти с запада от Пашимгара по долине к леднику Гармо, к пику Гармо, подняться на его северное плечо и спуститься по нему к востоку, на ледник Бивачный. Горбунов должен был в то же время штурмовать пик Гармо с востока и также сделать попытку подняться на его северное плечо. Таким образом карта района была бы сомкнута и загадка узла Гармо разгадана. Крыленко и Бархаш, преодолев труднейшие ледяные стены, поднялись на безыменный пик у северного плеча пика Гармо. Все было, как будто, ясно. Но высота северного плеча оказалась 5700 метров, в то время как Финстервальдер определил его 6700 метров. Горбунов пo ледникам Федченко и Бивачному подошел к Гармо с востока. Он пытался подняться на южное плечо вершины; его группа вынуждена была отступить. Когда же альпинисты исследовали в бинокль северное плечо пика Гармо, соединявшее его с соседним пиком Орджоникидзе, они увидели неприступную стену высотой около полутора километров, изрезанную светлыми прожилками снега. Это было совсем не похоже на то, что видел Крыленко с безыменного пика. Вернувшись в Москву, Крыленко и Горбунов сопоставили результаты своих экспедиций. Выяснилось, что Финстервальдер ошибся: пик высотой в 6615 метров, расположенный к западу от перевала Кашал-Аяк и названный им пиком Дарваз, был на самом деле пиком Гармо, к которому Рикмерс, Беляев и Крыленко подходили с запада от Пашимгара по долине Гармо. Вершина в 7 495 метров, самая высокая в СССР, обнаруженная Финстервальдером при подъеме на пик Горбунова и принятая им за пик Гармо, оказалась до сих пор никому не- известной, вновь открытой вершиной, расположенной в 18 километрах к северу по воздушной линии от пика Гармо. Новая вершина, самая высокая в СССР, получила имя вождя, была названа пиком Сталина. До этого времени высочайшей вершиной СССР считался пик Ленина в Заалайском хребте высотой в 7 127 метров. Так в 1932 году была исправлена ошибка Финстервальдера и окончательно разгадана "загадка узла Гармо". Все эти открытия еще не нанесены на карту, которая лежит перед Шияновым и мною. Пик Сталина по-прежнему называется на ней пиком Гармо, а пик Гармо - Дарвазом. Мы сворачиваем карту и снова смотрим в бинокль на пик Сталина. Ниже больших фирновых полей, ведущих к вершине, мы видим узкую вертикальную полосу: это - восточное ребро, по которому лежит путь к вершине. Шиянов утверждает, что на фирне, над ребром он видит какой-то предмет, похожий на палатку. Не успели ли наши товарищи уже установить лагерь над ребром? Нетерпение заставляет Шиянова потерять чувство реальности. На таком расстоянии палатка не была бы видна в самый сильный бинокль. То, что он видит, может быть большим снежным сбросом или фирновым выступом. Мы возвращаемся назад к стоянке нашего каравана, разравниваем ногами камни на площадке и расстилаем рядом наши спальные мешки: Шиянов, Каплан и я. Мы ложимся и засыпаем под тихую беседу караванщиков. На другое утро наш караван трогается дальше. Тропа идет по правому краю Бивачного, по откосам окаймляющих его гор. Мы идем весь день. Мы заболеваем "моренной" болезнью. Нас буквально тошнит от одного вида этого серого хаоса. Наконец тропа спускается в ложбинку. Справа - высокий вал боковой морены, скрывающий от наших глаз ледник. Слева травянистый скло