ться делать с господина Матучека телом, вы окажете мне честь, вспомнив, что совсем не то, что владеть собственным телом. Я еще не знаю в подробностях, что именно заставило вас просить помощи. И, поскольку сейчас я нахожусь в человеческом теле, у меня нет лучше средств, чем те, которыми располагаете вы, узнать, кто этот господин, вселившийся в кота. Мне представляется, что я знаю и цель его перевоплощения, но давайте, если у вас нет возражений, подождем и вынесем решение на основании более точной информации... - Ух ты! - Барни выдохнул воздух.- Как ты себя чувствуешь, Стив? - Неплохо...- сказал я,- и с каждой минутой чувствую себя все лучше... Это было весьма неточно сказано. Когда мы с Лобачевским достигли согласия, я ощутил, наряду со своими, его эмоции и мысли. Их мудрость и доброта превосходили всякое воображение. Разумеется, я ничего не мог узнать ни о его земной жизни, ни о том, что делается в сонме Святых. Мой смертный мозг и заполненная унынием душа, не могли постичь этого. Самое большее, что я мог понять - нечто вроде едва уловимого восприятием, песни, в которых звучали непрекращающийся мир и вечная радость. Все же попробую объяснить, чем стало для меня присутствие Лобачевского. Представьте себе своего самого старого, самого лучшего друга - вы в общих чертах поймете, на что это похоже. - Мы почти готовы,- сказала Джинни. Вместе с Грисволдом она установила на столе доску Снуя - простейшее устройство для тех, кто не имеет рук, а есть лишь лапы. Покачивая ногами, Джинни уселась на краю стола. У нее были очень стройные ноги. На это обратил внимание даже Лобачевский, хотя это вылилось у него в основном в то, что он принялся составлять уравнения, описывающие их форму. Свертальф занял мое место возле прибора. Я, готовый задавать вопросы, наклонился над столом с другой стороны. Тишину нарушало лишь наше дыхание. Планшетка двинулась. К ней был присоединен кусок мыла, заколдованный тем же заклинанием, которое приводит в движение помело. Выписанную фразу прочитали все. "Я Янош Больян" из Венгрии". - Больян! - задохнулся Фалькенберг.- Господи, я совершенно забыл о нем! Не удивительно, что он... он как... - Это для меня большая честь. Ваша работа служила для всех большим вдохновением,- с низким поклоном сказал Лобачевский. Ни Больян, ни Свертальф - не пожелали уступать ему в любезности. Кто встал на задние лапы, поклонился, затем стал отдавать во-военному честь. Планшетка снова пришла в движение, выписав строку цветистых французских комплиментов. - Кто это, все-таки? - прошипел за моей спиной Чарлз. - Я... я не помню его биографии,- так же шепотом ответил Фалькенберг.- Но припоминаю, что он был восходящей звездой на небосклоне неэвклидовой геометрии. - Я посмотрю в библиотеке,- предположил Грисволд.- Похоже, что этот обмен любезностями может продолжиться еще долгое время... - Похоже,- шепнула мне на ухо Джинни.- Нельзя ли их чуть поторопить? Мы с тобой уже давно должны быть дома. И, если зазвонит телефон - жди очередных неприятностей. Я изложил все эти соображения Лобачевскому, который в свою очередь объяснил Больяну. Тот написал и заверил нас, что, когда возникла необходимость, он стал военным и посему, как имперский офицер, научился действовать решительно. И что он намерен действовать решительно - в особенности, когда к его чести взывают две такие очаровательные девушки. И что он без страха и упрека поддерживал и намерен поддерживать впредь свою честь на любом поле сражения. Он уверяет, что за всю жизнь ни разу не уронил ее... У меня нет намерений насмехаться над великим человеком. Для того, чтобы мыслить, его душа располагала всего лишь кошачьим мозгом, и воспринимала мир лишь через органы чувств Свертальфа. Поэтому его человеческие недостатки предстали перед нами в явно увеличенном виде. И поэтому ему так трудно было выразить свой гигантский интеллект и свое рыцарство. Грисволд обнаружил кое-что о нем в энциклопедиях и работах, посвященных математике, и мы познакомились с биографией Больяна, пока он обменивался любезностями с лобачевским. Янош Больян, родился в Венгрии в 1802 году. Тогда Венгрия была лишь одной из провинций Австрийской империи. Его отец, видный математик, близко знакомый с Гауссом, обучил Яноша технике вычислений и математическому анализу, когда ему не было еще и тринадцати. По совету отца, Янош в пятнадцать лет поступил в Королевское инженерное училище в Вене. В двадцать лет он стал офицером королевских инженерных войск. Он хорошо умел играть на скрипке и владеть саблей - встретиться с ним на дуэли было опасно. В 1823 году он послал отцу наброски своей "Абсолютной науки пространства". Некоторые высказанные там идеи были впоследствии использованы Гауссом - в носящих философский характер работах. Сам Больян об этом так никогда и не узнал. В "Абсолютной науке пространства" юный венгр сделал первую серьезную попытку построения неэвклидовой геометрии. Он первым доказал, что аксиома о параллельных прямых не является логически необходимой. К несчастью, его труд не был опубликован до 1933 года - и то, как некий апендикс к двухтомной работе его отца. Работа была написана по-латыни и носила чудовищное название. Между тем, независимо от Больяна, сходные результаты были получены Лобачевским. Труды Больяна остались незамеченными. Похоже, что это его расхолодило. Он поселился вместе с отцом, преподавателем в Реформистском училище Мары-Базареди, и умер в 1860 году. Время его жизни совпало с эпохой нарождавшейся венгерской революции Кошута 1848 года, ее поражение, и последовавшая за этим реакция. Но в обнаруженных нами статьях ничего не говорилось о его участии в революции или хотя бы отношении к ней. Он видел отмену военного положения в 1857 году и далее рост либерализма. Правда, его страна не достигла полной национальной независимости, оставаясь в рамках двуединой монархии. Независимость была достигнута лишь через семь лет после смерти Больяна. Хотел бы я знать, не подождала ли его его душа этого события, прежде чем унестись в другие Вселенные. Больше нам удалось обнаружить с Лобачевским. Он родился в 1803 году в Нижнем Новгороде. Его мать овдовела, когда ему было семь лет. Они переехали жить в Казань. Семья отчаянно нуждалась и все же матери удалось дать сыну хорошее образование. В возрасте восьми лет, сдав вступительные экзамены, Николай поступил в гимназию. В четырнадцать был зачислен в местный университет. В восемнадцать получил ученую степень. В двадцать один был назначен ассистентом профессора, а в двадцать три сам стал профессором. В его ведении оказался университетский музей и библиотека. Разницы между ними в общем-то не было - и там, и здесь царило запустение и беспорядок. Ассигнования были очень малы. Лобачевскому пришлось немало потрудиться, но через несколько лет музеем и библиотекой гордилась вся Россия. Можно добавить, что при царе Александре в его обязанности, по-видимому, входила слежка за студентами. Он ухитрялся обходиться без доносов. И правительство было удовлетворено, и студенты обожали его. В 1826 году он стал главой университета, ректором. Он строил свой университет. Строил в буквальном смысле слова. Он так изучил архитектуру, что смог самостоятельно заниматься проектированием зданий. В 1830 году, когда разразилась холера6, он принял более усиленные меры по поддержанию санитарии, чем это делалось в Казани. Поэтому смертность среди студентов и учащихся была невелика. В другой раз, позднее, половина города была уничтожена пожаром. Обсерватория и важнейшие здания университета оказались разрушенными. Но Лобачевский смог спасти приборы, инструменты и книги. Двумя годами позже все утраченное было восстановлено. Уже в 1826 году он начал разрабатывать неэвклидовую геометрию. Живи он не в Казани, а в Канзасе, он все равно занялся бы ею. Весть о его открытии распространилась по Западной Европе так медленно, что менее терпеливый человек полез бы на стену. Но Лобачевский был слишком занят своими делами. Между тем весть распространилась. Когда она дошла до Гаусса, она произвела на него такое впечатление, что он рекомендовал Лобачевского в члены Королевского научного общества в Геттенгингене. Это произошло в 1842 году. Возможно, причину нужно видеть в ненависти и злобной подозрительности царского режима ко всему чужестранному - но в 1846 году Лобачевский был отстранен от должности ректора. Ему разрешили заниматься преподавательской деятельностью - не более. Убитый горем, он искал утешения в том, что целиком ушел в занятия математикой. Зрение ослабело. Сын умер. Лобачевский работал, мечтал и диктовал свою "общую геометрию". Эта книга, венец всей жизни, была закончена незадолго до смерти. Умер он в 1856 году. Разумеется, он был святым. - Нет, Стивен Павлович, не надо преувеличивать мои заслуги. Я уверен, что немало и ошибался, и грешил. Но милось Господня не имеет границ. Я был... это невозможно объяснить. Пусть будет так. Мне позволено дальше заниматься моим любимым делом... На доске появились новые фразы. Янис временами стирал написанное, и мел скрипел снова. Те, кто знали французский (русский и венгр сочли, что этот язык им более подходит, чем немецкий), постепенно начали понимать, что происходит. Лишь я, однако, деля с Лобачевским общее тело, понимал все в достаточной степени. И, по мере того, как росло мое понимание, я все более ощущал необходимость передать его остальным. А время летело. Лобачевский ответил: - Нужно торопиться, поскольку, я согласен, что час поздний, а опасность ужасна, поэтому я вынужден использовать современную, отрывистую манеру разговора... Когда был получен ответ на последующий вопрос, я подозвал присутствующих к себе. Все они, если не считать Джинни, и сейчас выглядели чрезвычайно эффектно, и кроме сидящего у ее ног Свертальфа - представляли собой весьма жалкое зрелище. Усталые, потные, осунувшиеся. Галстуки либо ослаблены, либо просто сняты. Прически растрепаны. У большинства в руках сигареты. Я сидел на стуле, глядя на них. Возможно, у меня был вид еще менее разочарованный. То, что сообщил мне влезший в мое тело святой, было поразительно. Нет, оно было просто ужасно. - Теперь все ясно,- сказал я.- Мы ошибались. Бог ничего не приказывал своим святым и ангелам. По крайней мере в нашем понимании, не приказывал. Появление святых обуславливается лишь молитвой. Пастор, вы-то понимали это и раньше. Но, сознательно или нет, мы все полагали, что являемся более значительными персонами, чем на самом деле. Лобачевский тут же поправил меня: - Нет, для Него равно важно все. Но должна быть свобода выбора - даже для сил зла. Более того, существуют соображения, в силу которых... Ну, думаю, тут не совсем подходит термин "Политика фактов". Не знаю, существует ли подходящая земная аналогия... Грубо говоря, ни Бог, ни Враг - не желали своими действиями спровоцировать чрезмерно ранний Армагедон. В течении вот уже двух тысяч лет они избегают прямого вмешательства э-э... территории, Небо и Ад, взаимно не прикасаемы, и такая политика в обозримом будущем не подлежит замене... Наша молитва была услышана. Лобачевский - святой в прямом смысле этого слова - он не мог сопротивляться нашей мольбе, да это ему и не запрещалось. Но помогать нам в Аду он не может. Это запрещено. Он вправе, оставаясь в моем бренном теле, отправиться с нами туда, но лишь как наблюдатель. Только как наблюдатель, ничего более. Он очень сожалеет. Каждый Дух должен идти своим собственным путем ибо... Неважно. В общем, в наш континуум и в мое тело он вошел, преследуя иные цели. Больян - другое дело. Он тоже услышал наш призыв. Ведь молитва была так свободно построена, что вполне могла быть обращена и к нему. Далее, он не приобщен к сонму святых. Он говорит, что его душа находилась в Чистилище. Подозревая, что мы не понимаем это место умозрительно, он объяснил, что это место, где душа не может непосредственно воспринимать мудрость Господню, не может самостоятельно добиваться своего совершенствования. Во всяком случае, пока он не взят на Небо, но и не проклят. Таким образом, ему не запрещено принять в борьбе активное участие. Похоже, у него появился шанс на выигрыш. Он понял о чем мы просили в нашей молитве. Понял все, даже то, что мы не высказали словами. И, как и Лобачевский, выбрал для воплощения мое тело. Но Лобачевский не знал о его намерениях. Будучи святым, он обладал большей мощью, и успел на какое-то мгновение раньше... Я остановился, чтобы зажечь сигарету. Чего мне действительно хотелось, так это осушить галлон крепкого сидра. Глотка моя была словно пересушена и забита пылью. Очевидно, в случаях, подобных нашему, Дух должен поступать согласно определенным правилам. Не спрашивайте меня, почему. Уверен, что если бы вам стали известны причины, вы нашли бы их достаточно вескими. В частности, полагаю, чтобы предохранить нашу смертную плоть от чрезмерного потрясения. От перенапряжений. Одно из правил вполне очевидно. Больян, не обладал силой святости, но может создать себе сколь-нибудь пригодное тело. Помните, доктор Нобу, вы предлагали это недавно. Вероятно, даже если бы мы приготовили все нужные вещества, он не смог воспользоваться ими. Единственная для него возможность открыть себя людям - это й войти в живое чье-либо тело. Есть правда еще и правило - душа не может перескакивать из одного тела в другое. Она должна оставаться в нем, пока не закончится то, из-за чего она вернулась на Землю. Больяну нужно было молниеносно принять решение. Мое тело уже было занято. Правила приличия не позволили ему войти в тело э-э... женщины. Если бы он вселился в кого-то , кто не собирался вместе с нами отправиться в Ад, пользы от этого было бы немного. Хотя об этом в молитве не упоминалось, в ее обертонах он уловил, что в экспедиции должен участвовать третий человек мужского пола. И Больян устремился в его тело. Он всегда действовал быстро. И слишком поздно обнаружил, что вселился в тело Свертальфа. Широченные, могучие плечи Барни обмякли: - Значит, из задуманного нами, ничего не вышло? - Не обязательно,- сказал я.- Джинни - сильная ведьма. Если она поможет увеличить мощь кошачьего мозга Свертальфа, он полагает, что справиться. После смерти он провел много времени, исследуя геометрию различных Континуумов. В том числе, таких странных и жутких, что не может даже поведать о них и намеком. Идея налета на Ад ему понравилась. Свертальф качнул хвостом, усы его встали прямо, бакенбарды распушились. - Значит, получилось! - закричала Джинни.- Ура-а! Ию-лю-у! В определенной степени, да. Решимости у меня было не меньше, меньше было энтузиазма. На мрачный лад настраивало узнанное от Лобачевского. Я предчувствовал, что здесь много трудностей. Вряд ли просто так Враг позволил бы добиться нам успеха. Против нас будет направлена вся сила, вся его хитрость. - Так...- с растерянным видом сказал Карслунд.- Так, так... Джинни прекратила свой военный танец. Я сказал: - Может быть, вы лучше позвоните ему, доктор Грисволд? Маленького росточка доктор, кивнул: - Я сделаю это из своего кабинета. Вы, оставайтесь здесь, будете все видеть и слышать. Я чуть не выругался. Законно ли это? По-видимому, в какой-то мере... не запрещается. Несколько минут нам пришлось подождать. Я крепко прижал к себе Джинни. Остальные, кто негромко переговаривался о постороннем, кто в бессилии опустился на стулья. Бодрость хранил только Больян. С помощью Свертальфа он удовлетворял свое ненасытное любопытство - обследование, что было в лаборатории. Просто экскурсант. Но на самом деле перед нами был лучший ученый, лучший математик, чем когда-либо будет любой человек на Земле, пока она существует. Его до смерти интересовало, как на нашей планете обстоят дела. И в полный восторг он пришел, когда Янис разыскал ему подшивку "Всемирной географии". Телефон ожил, звякнул. Мы видели все, что делал Грисволд. Я со свистом втянул воздух между зубов. Сверкающий Нож действительно вернулся. - Извините, что заставил вас ждать,- сказал профессор. - Раньше позвонить никак не мог. Чем могу быть для вас полезен? Фэбээровец назвал себя, предъявив удостоверение: - Я пытаюсь разыскать мистера и миссис Матучек. Вы знакомы с ними, не так ли? - Ну... э-э... да. давно их не видел, правда...- врун из Грисволда был плохой. - Пожалуйста, выслушайте меня, сэр. Сегодня днем я вернулся из Вашингтона. Был там в связи с их делом. Это чрезвычайно важно. Я спросил своих подчиненных. Миссис Матучек исчезла и обнаружить ее не удалось. Ее муж, по крайней мере, некоторое время, находился в защищенном от любого надзора конференц-зале. Никто их не видел, чтобы он покинул этот зал после окончания рабочего времени. Я послал своего человека разыскать его, но он не был найден. Наши люди сделали фотографии всех, кто входил в здание. Сотрудники криминалистической лаборатории, среди других участников встречи, опознали вас. Вы все еще уверены, что Матучека у вас нет? - Н-нет. Их нет... Что вы хотите сделать с ними? Обвинить в уголовном преступлении? - Пока они не окажутся в нем замешаны - нет. У меня на руках специальный приказ, предписывающий не допустить некоторых действий, которые Матучеки, вероятно, захотят предпринять. Всякий, кто окажет им помощь, как они, в равной степени подлежат аресту. Грисволд оказался молодцом. Он преодолел испуг, и, брызгая слюной, затарахтел: - Честное слово, сэр, меня возмущает подтекст вашего заявления. И в любом случае ваше предписание должно быть предъявлено тем, кого оно касается, то есть - Матучекам. Без этого оно не имеет никакой законности. До тех пор оно не ограничивает ни их действий, ни действий их сообщников. - Верно. Не возражаете, сели я приеду осмотреть помещение, в котором вы сейчас находитесь? Возможно, они все-таки там. Без вашего ведома... - Нет, сэр, возражаю. Вам не следует приходить сюда. - Будьте благоразумны, доктор Грисволд. Помимо всего прочего, наша цель состоит в том, чтобы защитить их от самих себя. - Такого рода намерения весьма присущи теперешней администрации. И мне они очень не нравятся. До свидания, сэр. - Эй, подождите,- голос Сверкающего Ножа сделался тише, но трудно было бы ошибиться в его тоне.- Вы не являетесь владельцем здания, в котором сейчас находитесь. - Но я несу за него ответственность. "Трисмегист" является частным владением. Я могу осуществлять управление этим зданием по собственному усмотрению и запрещаю вам доступ в него... и вашим прислужникам. - Но не в том случае, если они прибудут с ордером на обыск, профессор. - Тогда я вам советую поскорее получить его...- и Грисволд прервал колдовство телефона. Мы, оставшиеся в лаборатории, поглядели друг на друга. - Сколько у нас времени? - спросил я. Барни пожал плечами: - Не больше пятидесяти минут. Фэбээровцы уже в пути. - Стоит ли нам попытаться удрать отсюда? - спросила у него Джинни. - Я бы не стал этого пробовать. Все вокруг, вероятно, взято под наблюдение еще до того, как Сверкающий Нож пытался дозвониться до Грисволда. Думаю, он выждал просто для того, чтобы узнать, чем мы занимаемся. И ему приказали перейти к решительным действиям только в крайнем случае. Джинни выпрямилась: - О'кей, тогда мы отправимся в Ад,- ее верхняя губа слегка дернулась.- Прямо в Ад. Нельзя упустить эту возможность. Готовиться некогда. - А-а! - Барни хрюкнул, как будто получил удар ногой в живот.- Нет, вы сошли с ума! Без подготовки, не имея нужного снаряжения... - Справимся с тем, что имеется здесь,- сказала Джинни. - Воспользуемся советами Больяна. Лобачевский, пока мы здесь, тоже имеет право помочь нам. Мы выиграем - на нашей стороне эффект неожиданности. Демоны не успеют организовать свои силы. Наше вторжение, повторяю, произведет на них неожиданный эффект. А раз мы выйдем из американской юристпруденции, разве будут у Сверкающего Ножа законные основания заставить волшебством нас вернуться? И он не станет мешать нам. Прекращение вашей помощи, возможно, означало бы нашу смерть. Это будет убийство. Кроме того, подозревая, он на нашей стороне. Он не в восторге от того, что ему приходиться делать. Скорее, он предложит нам свою помощь,- она подошла к Барни, обеими руками взяла его за руку и заглянула снизу вверх в его, изрезанное морщинами, лицо.- Не мешайте нам, старый друг,- попросила она. - Необходимо, чтобы вы согласились с нами. Было больно смотреть, как мучился Барни. Но вот он крепко выругался и отдал приказ. Люди принялись за работу. В зал вошел Грисволд: - Вы уже... О, вы не можете отправляться прямо сейчас! - Не можем не отправляться! - сказал я. - Но не вы... ВВы даже не обедали! Вы ослабеете и... Ладно, знаю, что не остановить вас. Иногда работа продолжается допозна. И на этот случай у нас в лаборатории установлен холодильник с пищевыми припасами. Пойду посмотрю, что в нем есть... Вот так мы и отправились штурмовать твердыню Ада. Янис отдал Джинни свою сумку (из тех, что носят на ремне через плечо), а Барни вручил мне куртку (она была мне велика и рукава пришлось немного подрезать). Сумка и карманы куртки, были набиты до отказа бутербродами с арахисовым маслом для нас, и консервами (копченная селедка) для Свертальфа-Больяна. И еще четыре банки пива... 30. Некоторое снаряжение у нас было. В основном в сумке Джинни. В том числе и принесенная Акманом свидетельство о рождении Валерии. Инструкции, которые он мог дать, как лучше использовать это свидетельство, были главной причиной его приглашения участвовать в совещании. Джинни положила документ пока что в свою сумочку и заснула за бюстгалтер. Никто, включая наши геометров, не знал, наверняка, какие средства окажутся в Аду действенными, а какие - нет. Лобачевский смог сказать только, что религиозные символы не обладаю там силой, которую имеют здесь. Их действие основано на благости всевышнего, а всем известно, что никто из обитателей Ада не способен любить. Кое-что, однако, нам могло дать язычество. Языческие понятия о чести и справедливости ничего не значили там, куда мы собирались, а вот понятия силы и искупительной жертвы - значили. И хотя века уже минули с тех пор, как последний раз отправлялась служба языческим богам, в их символах еще сохранилось достаточно силы и могущества. Джинни, как обычно, заколола отворот платья булавкой с изображением совы, знаком того , что она - имеющая лицензию ведьма. Грисволд разыскал где-то миниатюрную пластинку зеленовато-желтого цвета. Пластинка была ацтетсмкого происхождения и на ней было вырезано гротескное изображение скалящей зубы змеи, покрытой перьями. Я прикрепил пластинку к своему превращательному фонарику и спрятал под рубашку. Немного смущающийся под взглядом пастора Карслунда, Барни выудил из кармана, сделанный в форме молоточка, серебрянный брелок-копию тех, что были распространены в эпоху Викингов. Брелок принадлежал его жене, но таскал его с собой сам Барни на счастье. И теперь он перекинул его цепочку через шею Свертальфа. Не было смысла тащить с собой огнестрельного оружия и Джинни, и я весьма неплохо стреляли, но это - в эвклидовом пространстве. Если из-за меняющейся гравитации траектория выстрела меняется самым непредсказуемым образом, забудь об огнестрельном оружии, приятель. Мы вооружились, пристегнув к поясу мечи. У Джинни был тонкий, современного производства золингеновский клинок. Он предназначался главным образом для ритуальных действий. Однако, и режущий край, и острие его были отточены. Мой меч, более древний, он тоже обладал магической силой. Тяжелое, надежное оружие. Он и в плаванье побывал, служил абордажной саблей самому Декатуру. Воздух для дыхания тоже мог оказаться проблемой. Ад печально известен своим бесчестием. И вообще, это место во всех отношениях беспредельно грязное. В запасе у нас были дыхательные аппараты - из тех, что используют для подводного плавания. Если человек уподобляется русалке или иным подобным созданиям, лучше всего, если ему помогает маг или колдунья, способные к тому же отогнать, например, тюленя. Но тут уж как повезет. Специалистов такого рода немного. Поэтому, чаще ограничиваются комплектом, состоящим из обычных баллонов и маски. Маски могут быть разными, в том числе и для различных животных. Мы разыскали еще комплект, подходящий Свертальфу. И еще один я прикрепил к своему заспинному баллону, для Валерии, если нам улыбнется удача. На этом перечень нашего снаряжения заканчивается. будь у нас время, мы бы смогли подготовиться лучше. И еще мы могли бы взять с собой не пару метел, а драконов, даже двух. И нагрузить на одного несколько тонн всяческого - чтобы во всеоружие встретить любую неожиданность, которую может предвидеть группа стратегического анализа. Однако, армия уже пыталась действовать подобным образом, и потерпела неудачу. У нас были сведения, которыми не располагали армейцы, и еще у нас был единственный в своем роде советник. Может быть, это сработает. Пока мы вместе с несколькими помощниками торопливо готовились, Барни и Нобу тоже завершали приготовления к нашему перебросу. Почти завершили. В последнюю минуту я попросил их сделать кое-что, и как можно скорее. В центре пола была начертана фигура (не буду открывать, какая именно). Ее обрамляли расставленные правильным пятиугольником освещенные свечи. Сверху издавал неприятные звуки огромный колокол. Его можно было быстро опустить. Колокол предназначался для выброшенного из адской вселенной массы обмена. Возможно, это будет живое существо или некий газ. В общем, что-то с чем будет трудно справиться. - После нашего переноса,- сказал я,- сразу же помести сюда несколько фунтов какого-либо вещества. Конечно, если не окажется, что внутрь соваться опасно. - Что? - в изумлении спросил Барни.- Но тогда это даст возможность... кому и чему угодно... преследователю!.. Совершить переход без затруднений. - Что бы не оказалось здесь, оно не сможет выйти за пределы диаграммы,- напомнил я.- Мы будем действовать очень быстро. Будьте наготове, пустите в ход все свое волшебство, чтобы оно не вернулось обратно. Не знаю, что нам удастся обнаружить. Возможно, оно будет иметь большое научное значение. А людям необходимо знать больше об Аде. Хотя, скорее всего, наша добыча будет равна нулю. Но все же, подготовьте замену. - Ладно. Для сумасшедшего, ты рассуждаешь разумно,- Барни вытер глаза.- Проклятье, я, должно быть, подцепил какую-то аллергию. Когда мы прощались, сухие глаза остались лишь у Яниса. И в моем мозгу, размеренно и печально, звучала чужая мысль: "Стив Павлович, Вирджиния Виллиамовна и кот, наверняка обладающий своей собственной душой, я больше не могу помогать вам. Теперь я обязан стать простым наблюдателем. Только наблюдателем, удовлетворяющим свою собственную любознательность. Не буду смущать вас горем, которое вызывает у меня эта необходимость. Вы более не будете ни создавать, ни ощущать моего присутствия. Прощайте! Да благословит вас Бог!.." Я почувствовал, как он уходит из моего сознания. Как сон, который высвечивается, когда вы, проснувшись, пытаетесь вспомнить его. И вскоре от него осталось лишь ощущение, что что-то хорошее происходило со мной в течении двух-трех часов. Или нет, не совсем так. Подозреваю, что своим спокойствием в последние минуты я обязан его незримому присутствию. Он не мог не помогать. Он был Лобачевским... Рука об руку, держа в других руках свои метлы, мы с Джинни вступили в фигуру связи. Впереди шествовал Свертальф. В самой середине мы остановились, чтобы поцеловаться и шепнуть друг другу последние слова. А потом медленно натянули маски. Оставшиеся приступили к волшебству. Зал снова окутался тьмой. Я ощутил, как скапливается энергия, Грохнул гром, заходил ходуном пол под ногами. Фигуры товарищей как бы отдалялись, я уже висел над их головами. Сквозь усиливающийся грохот, я расслышал, как моя ведьма начала читать то, что написано на пергаменте. Там стояло имя "Виктрис" и теперь силы природы перенесли нас туда, где она находилась. Переносили сквозь дьявольское пространство-время. Зал, звезды, Вселенные, весь мир - начали вращаться вокруг нас. Мы находились в центре урагана. Все быстрее и быстрее вращался мир. Он превратился в одну гигантскую мельницу. А потом остался лишь рев, словно рев громадного водопада. Нас крутил, топил, засасывал, бесконечный водопад и водоворот. Последний проблеск угасшего со страшной скоростью света. И, когда мы достигли конца бесконечности. А в самом, самом конце нас ждал такой ужас, что мы бы никогда не осмелились бы встретиться с ним. Никогда, если бы не наша дочь, Валерия Виктрис... 31. Должно быть, я на минуту потерял сознание. На минуту, а может, на миллионолетие. Внезапно я начал понимать, как будто щелкнули выключателем, что наше путешествие окончено, и мы куда-то прибыли. Куда-то, что бы это такое не было. Я привлек Джинни к себе. Мы смотрели друг на друга, ощупывали дрожащими пальцами. Никаких повреждений. Свертальф так же был в полном порядке. Он не требовал, чтобы на него обращали внимания, значит, с ним было все в порядке. Больян тут же заставил его пустить бегом по расширяющейся спирали, чтобы выяснить какова обстановка. Я осторожно сдвинул маску, вдохнул воздух. Он был ужасающе холодным. Дул ветер, пронизывающий до самых костей. Но воздух казался чистым. Если быть точным - стерильным. Стерильность. Ей все было здесь пропитано. Небо было абсолютно беспредельно черным. Но, каким-то образом мы видели звезды и планеты, похожие на безобразные груды шелка. И те, и другие - глаз видел ясно,- двигались по хаотичным траекториям. Это были пятна еще более глубокой тьмы. Тьмы, которая означает не отсутствие, а отрицание света. Мы стояли посреди голой равнины. Серой, ровной, плоской, словно отлитой из железобетона. Ничего вокруг не было, если не считать рассыпанных повсюду камней. Среди камней не было двух одинаковых, но все ни были неизменно уродливы. Свет исходил от почвы. Бледный, бесцветный, не дающий теней свет. Что вдалеке - было не видно. Но равнина, казалось, продолжалась бесконечно. Ни горизонта, ни препятствий. Не было ни движения, ни звука, ни сторон света - лишь тоскливый свист ветра. Всякие мерзости мне приходилось видеть, но такое... Нет, ужаснее всего было и будет - подменыш в кроватке нашей дочери... Джинни тоже сняла маску, как и я, повесила ее на свой баллон. Она вся дрожала, крепко обхватив себя руками. - Я д-д-думала, что нас в-встретит пламя,- сказала она. Подходящее высказывание. Впрочем, в исторических случаях только такие и делаются. - Данте описал седьмой круг ада, как место, где властвует холод,- медленно ответил я.- По-видимому, он что-то знал... Где мы? - Не знаю. Если волшебство удалось, если вообще удалось волшебство имени... мы на какой-то планете. Если только слово "планета" имеет тут какой-нибудь смысл. Вал должна быть где-то здесь. Не слишком далеко отсюда. Вернее, будет... Мы, естественно, приложили все усилия, чтобы оказаться здесь раньше нее. - Не похоже на то, о чем доказывали предыдущие экспедиции. - Нет. У них иной интересный перенос. У нас с ними были разные ритуалы. К тому же, мы двигались против течения времени. Возвращаться будет легче. Свертальф исчез за ближайшим камнем. Мне это не понравилось. - Коммун зи цюрик! - закричал я, перекрывая свист ветра.- Ретурне ву! И без замешательства я понял, что перед переносом Лобачевский впечатал в мой мозг знание немецкого и французского. Ей Богу, и русского языка тоже! - Иду,- раздалось сзади. Я обернулся. Кот исчез там. А сейчас он шел прямо к нам с противоположной стороны. - Искривленное пространство,- сказала Джинни.- Смотри, Свертальф ставит лапы твердо, но путь его был извилист, как будто он напился. Он движется по кривой. А ведь он всего в нескольких ярдах от нас. Что, если он был в нескольких милях? Я огляделся и сощурился: - Все выглядит прямолинейным. - Так и должно быть, пока ты не двигаешься. Бр-р. Сделаем, чтобы потеплело. Она вынула из сумки складную волшебную палочку. Звезда на ее конце не сверкала, лишь тлела. Но наши тела окутало, исходящее от нее ласковое тепло. Если честно, сделалось, пожалуй, даже слишком жарко. Я вспотел. Видимо, адская Вселенная обладала такой высокой энтропией, так далеко зашел процесс термодинамического распада, что и мелкое воздействие вызывало большой эффект. Свертальф уже был рядом с нами. Оглядывая с беспокойством равнину, я пробормотал: - Нас ожидает здесь немало трудностей. Что мы можем противопоставить? - Нам благоприятствуют два обстоятельства,- сказала Джинни.- Первое - колдовство переноса оказалось эффективным. Его влияние еще не закончилось. Оно охраняет нас, и в какой- то степени сглаживает, благодаря ему обстановка кажется схожей с земной. Второе - демоны заранее хорошо знали, где и когда им ждать предыдущие экспедиции. У них было достаточно времени для подготовки всяких грязных фокусов. Мы же прокрались незаметно,- она откинула со лба локон и добавила твердо.- Думаю, что у нас, когда мы тронемся в путь, проблем будет полон рот. - А что нужно? - Да. С какой стати похититель вернется именно сюда, в пустыню? Мы не могли оказаться точно в нужном месте. Помолчи, сейчас я определю направление. Она подняла вверх пергамент с именем "Викторикс". Пропела заклинание. Палочка недвусмысленно повернулась в определенном направлении. Но магический шар оставался туманным. Ни намека, сколь долгий предстоит нам путь, и что нас ждет впереди. Слишком чуждым здесь было время-пространство. Мы поели, напились, отдохнули несколько минут, и в - дорогу. Джинни со Свертальфом на седельном луке держалась впереди. Я летел чуть сзади и справа. Метлы работали плохо, двигались медленно. Защитный экран приказал долго жить и мы оставили открытыми дукющему права ветру. Но зато мы успели подняться и выровнять наш полет до того, как он сделался достаточно сильным. Сперва началось зрительное искажение. Я смотрел, и рука моя все крепче сжимала рукоять рычага управления. Свертальф, моя красавица Джинни, камни внизу - все пошло рябью, волнами, начало сужаться и растворяться, потекло. Все сделалось непристойно карикатурным. И одна грязная карикатура тут же сменялась другой - еще худшей. Казалось, с тела сшелушивались комки мяса, обвисали каплями, утоньшались, втягивались. А потом срывались и пропадали. Звуки изменились тоже. Пронзительный свист перешел в какофонию. Вопли, гул, жужжание - будто быстро произносимые, полные угрозы слова. Я почти понимал их. Они вибрировали ниже порога восприятия, я не слышал их, но мое тело слышало. Я отвечал им, содрогаясь от ужаса. - Не обращай внимания! - закричал я.- Это оптический эффект Доплера... - но мой крик не смог пробиться сквозь этот хаос. Внезапно моя любимая стала удаляться. Неслась от меня вращаясь, словно сорванный ветром лист. Я попытался лететь за ней следом, прямо в прорывы ветра, выбивающего из глаз слезы. Но, чем больше я отклонял курс метлы, тем быстрее уносилась от меня Джинни. - Больян, помогите! - закричал я, пытаясь докричаться в пустоту. И пустота поглотила меня. Я скользил вниз по какой-то невозможной бесконечной кривой. Метла не могла выйти из пикирования. "Нет,- старался я перебороть страх,- я не разобьюсь! Нет Полет скоро кончиться. Выровняется, когда я буду над теми..." Гряда камней, к которой я наискось падал, оказалась вовсе не грядой камней. Это была горная цепь. Буря смеялась над моими усилиями. Метла подо мной тряслась. Я тянул на себя рычаг управления, мычал заклинания, но ничего не мог поделать. Мне не удалось сесть, я разобьюсь об утесы... Видимо я пролетел несколько тысяч миль. Не меньше - ведь иначе я бы увидел эти горные пики посреди бесконечно равнины. Джинни потеряна... Вал потеряна. Возможно, меня ждет смерть, но я не имел права терять надежду... - Ию-у-у! - прорезалось сквозь шум и хаос. Я крутанулся, чуть свалившись с седла. Ко мне неслась Джинни. Развевающиеся волосы пылали огнем. Звезда на волшебной палочке вновь сияла, словно сириус. Управляли помелом когтистые лапы Свертальфа, то есть - Больяна. Сверкали желтые глаза, сверкали белые клыки. И морда кота походила на морду пантеры. Они летели рядом. Джинни перегнулась ко мне, и наши руки встретились. Словно ток пробежал по мне от ее ладони. Я смотрел, как управляет кот, и делал то же самое. Дома такой пилотаж привел бы к аварии. Но здесь мы лишь развернулись и начали набирать высоту. Как это объяснить? Предположим, вы - плоскостник, мифическое создание. Хотя всякое живое существо - мифическое создание. Так вот, вы - плоскостник, живущий в пространстве двух измерений. Двух, не более. Вы живете в поверхности. Все правильно, именно"в". Если это плоскость, геометрию которой мы изучали в школе. Параллельные линии не пересекаются, кратчайшие расстояния между двумя точками есть отрезок прямой, сумма углов треугольника есть 180 градусов и так далее. Но теперь вообразите, что какой-то трехмерный гигант вытащил вас оттуда и отпустил на поверхность, имеющую другую форму. Например, это может быть сфера. Вы обнаружите, что пространство изменилось самым фантастическим образом. В сфере линии определяются, как меридианы и параллели. Что подразумевает, что они имеют конечную длину. Расстояние между двумя точками тем меньше, чем ближе линии измерения к дуге наибольшей окружности. Сумма углов треугольника оказывается меняющейся величиной, она всегда больше 180 градусов, и так далее. Возможно, вы тут же свихнетесь. А теперь вообразите конус, гиперболоид, тела, полученные вращением логарифмических и тригонометрических кривых, тело вращения ленты Мебиуса. Вообразите все то, что можете. А теперь представьте все то и планету, где воду беспрерывно спенивают штормы, где не действуют обычные законы физики. В каждой отдельной точке поверхность имеет свою форму, которая даже не остается постоянной во времени. Превратите два измерения в три. Затем в четыре, еще одно измерение - ось времени. Возможно, темпераментных осей понадобиться несколько - так полагают многие философы. Теперь добавьте гиперпространство, в котором действуют паранатуральные силы. Пусть в этом пространстве действую законы хаоса и ненависти. И вы получите некоторую аналогию с тем, что представляет собой адская Вселенная. Мы тогда попали в седловую точку и Джинни понесло в одну сторону, а меня - в другую. Наши курсы разошлись потому, что такой была крутизна пространства. Моя попытка догнать ее, была хуже, чем бесполезной. В области, где я находился, линии направления к ней, круто изгибались совсем в другом направлении. Я ошибся, и меня бросали из геометрии к геометрии. И, оказавшись внутри громадной складки пространства, я помчался навстречу гибели. Ни один смер