. - Ее взгляд затуманился. - Я думала, это будет легче - сказать тебе. Я не знала, что для тебя это так много значит. - Ты не думала о том, чтобы не афишируя... Нет, здесь ничего нельзя скрыть. Кроме того, ты бы и не захотела. И у меня тоже есть гордость. - Нильсон сел и потянулся к табакерке. - Тебе лучше уйти. Вещи сможешь забрать потом. - Так сразу? - Убирайся! - взвизгнул он. Она исчезла - всхлипывая, но не пререкаясь. "Леонора Кристина" снова вошла в населенную область. Пройдя в пределах пятидесяти световых лет от гигантского новорожденного солнца, она пересекла окружавшую его газовую оболочку. Будучи ионизированными, атомы были доступны захвату с максимальной эффективностью. Тау корабля упал почти до асимптотического нуля: а вместе с ним и коэффициент времени. 12 Реймон остановился у входа в спортзал. Там было пусто и тихо. После первоначальной волны интереса атлетика и другие становились все менее популярны. Если не считать трапез, научному персоналу и членам экипажа осталось только собираться небольшими компаниями или вообще погрузиться в чтение, просмотр видеолент и как можно больше спать. Максимум, что он мог заставить их выполнять, - это предписанное количество упражнений. Но он не нашел способа восстановить бодрость духа, которая со временем исчезла. Он был беспомощным, поскольку его несгибаемая настойчивость в отношении соблюдения основных правил сделала его врагом для всех. Что касается правил... Он прошагал по коридору к комнате сновидений и открыл дверь. Лампочка над каждым из трех боксов свидетельствовала, что все они заняты. Он выудил из кармана универсальный ключ и по очереди открыл кабины. Из них повеяло воздухом, но они были не освещены. Две он закрыл снова. Открыв третью, он выругался. Вытянувшееся тело и лицо под сонношлемом принадлежали Эмме Глассгольд. Некоторое время он стоял, глядя сверху вниз на маленькую женщину. Ее улыбка дышала покоем. Без сомнения она, как и все на корабле, обязана была своим душевным здоровьем этому аппарату. Несмотря на все усилия по декорации, по созданию желаемого интерьера помещений, корабль был слишком стерильной средой. Абсолютное сенсорное голодание быстро заставляет человеческий мозг терять связь с реальностью. Лишенный потока данных, которые он предназначен обрабатывать, мозг изрыгает галлюцинации, становится иррациональным и, наконец, впадает в помешательство. Эффекты продолжительной сенсорной недостаточности сказываются медленнее, слабее, но во многих отношениях они более разрушительны. Непосредственная электронная стимуляция соответствующих центров мозга становится необходимой. Это говоря в терминах неврологии. В терминах непосредственно эмоций, необычно интенсивные и продолжительные сны, генерируемые извне - приятные или нет - стали заменой действительных переживаний. И все же... Кожа Глассгольд отвисла и имела нездоровый оттенок. Экран электрокардиограммы позади шлема говорил, что она находится в спокойном состоянии. Это означало, что ее можно разбудить быстро, не подвергая риску. Реймон перекинул вниз переключатель таймера. След проходящих через ее голову индуктивных импульсов на осциллографе уплощился и потемнел. Она пошевелилась. - Шалом, Мойша, - услышал он ее шепот. Поблизости не было никого с таким именем. Он сорвал с нее шлем. Она сжала веки еще плотнее и попыталась повернуться на кушетке. - Проснись, - Реймон потряс ее. Эмма заморгала. Дыхание вернулось к ней. Она села, выпрямившись. Он почти видел, как сон покидает ее. - Иди сюда, - сказал он, предлагая свою руку для поддержки, - выбирайся из этого проклятого гроба. - Ох нет, нет, - невнятно пробормотала она. - Я была с Мойшей. - Прошу прощения, но... Она скорчилась и заплакала. Реймон хлопнул по стенке - резкий звук на фоне бормотания корабля. - Ладно, - сказал он. - Я отдам прямой приказ. Выйти! И явиться к доктору Латвале. - Что, черт побери, здесь происходит? Реймон обернулся. Норберт Вильямс, должно быть, услышал их, так как дверь была открыта настежь, и пришел прямо из бассейна. Он был разъярен. - Ты, значит, принялся стращать женщин? - сказал он. - Убирайся. Реймон продолжал стоять. - Есть правила пользования этими боксами, - сказал он. - Если человек не обладает самодисциплиной, чтобы их придерживаться, в мои обязанности входит его принудить. - Ха! Совать нос в чужие дела, подглядывать, шпионить за нашей личной жизнью. - Богом клянусь, я не собираюсь это больше сносить! - Не надо! - взмолилась Глассгольд. - Не деритесь. Прошу прощения. Я уйду. - Черта с два ты уйдешь, - ответил американец. - Останься. Настаивай на своих правах. - Его лицо побагровело. - Я сыт по горло нашим местным диктаторишкой. Настало время что-то с ним сделать. Реймон сказал с расстановкой: - Ограничительные правила были написаны не для забавы, доктор Вильямс. Слишком много - хуже, чем ничего. Это входит в привычку. Конечный результат - безумие. - Послушай. - Химик сделал явное усилие, чтобы сдержать гнев. - Люди не одинаковы. Ты, конечно, думаешь, что всех можно подстричь под одну гребенку, чтобы мы соответствовали твоему образцу - занимались художественной гимнастикой, организацией работ, которые - ребенку ясно - не служат ничему, кроме того, чтобы занять нас на несколько часов в день, уничтожили перегонный куб, который сделал Педро Барриос. Всем этим мы занимались с тех пор, как поменяли направление на этот полет Летучего Голландца... - он понизил голос. - Послушай, - сказал он. - Эти правила... В данном случае они написаны, чтобы удостовериться, что никто не получит слишком большую дозу. Конечно. Но откуда ты знаешь, что некоторые из нас получают достаточно? Нам всем приходится проводить какое-то время в боксах. Тебе тоже, констебль Железный Человек. Тебе тоже. - Конечно... - сказал Реймон, но Вильямс прервал его. - Откуда тебе знать, сколько нужно другому человеку? У тебя нет чувствительности, которой Господь наделил таракана. Знаешь ли ты хоть одну чертову подробность про Эмму? Я знаю. Я знаю, что она замечательная, храбрая женщина... которая прекрасно может судить о собственных потребностях и руководить своими поступками... она не нуждается в том, чтобы ты руководил ее жизнью вместо нее. - Вильямс показал пальцем. - Вот дверь. Воспользуйся ею. - Норберт, не надо. - Глассгольд выбралась из "гроба" и старалась протиснуться между мужчинами. Реймон отодвинул ее в сторону и ответил Вильямсу: - Если делать исключения, то это должен решать корабельный врач. Не вы. После этого случая ей в любом случае придется увидеться с доктором Латвалой. Она может попросить его о медицинском заключении, позволяющем ей так поступать. - От него ничего не допросишься. Этот бездельник даже транквилизаторов не прописывает. - У нас впереди годы пути. Непредвиденные неприятности, которые мы должны будем пережить. Если мы начнем зависеть от успокоительных средств... - Ты что, действительно воображаешь, что если за нами не присматривать, мы все рехнемся и умрем? Большое спасибо, мы сами способны принимать решения. Убирайся, я сказал! Глассгольд снова попыталась вмешаться. Реймону пришлось схватить ее за руки. - Убери руки, скотина! - Вильямс бросился на него, сжав кулаки. Реймон отпустил Глассгольд и отступил назад, в зал, где было место, чтобы развернуться. Вильямс взвыл и бросился за ним. Реймон некоторое время защищался от неумелой атаки, затем развернулся и нанес несколько сильных ударов. Вильямс полетел на пол. Он рухнул бесформенной грудой, икая. Из носа у него текла кровь. Глассгольд с причитаниями бросилась к нему. Она опустилась на колени, прижала его к себе и подняла на Реймона гневный взгляд. - Храбрец! - презрительно бросила она. Констебль развел руками. - Я должен был позволить ему меня ударить? - Вы м-могли бы уйти. - Невозможно. Моя обязанность - поддерживать порядок на корабле. Пока капитан Теландер не освободит меня от моих обязанностей, я буду выполнять их. - Прекрасно, - сквозь зубы сказала Глассгольд. - Мы идем к нему. Я подам официальную жалобу. Реймон покачал головой. - Всем было объявлено, и все согласились, что капитана не следует беспокоить из-за наших ссор. Ему нужно думать о корабле. Вильямс застонал, окончательно придя в себя. - Мы пойдем к первому помощнику Линдгрен, - сказал Реймон. - Я должен подать жалобы на вас обоих. Глассгольд сжала губы. - Как пожелаете. - Не к Линдгрен, - пробормотал Вильямс. - Линдгрен и он, они... - Уже давно нет, - сказала Глассгольд. - Она больше не смогла его выдерживать, еще до катастрофы. Она будет справедлива. С ее помощью Вильямс оделся и добрался до командной палубы. Несколько человек увидели их и спросили, что случилось. Реймон грубо оборвал вопросы. Ответом ему были хмурые взгляды. Около первого же аппарата вызова интеркома он набрал номер Линдгрен и попросил ее не уходить из приемной. Комната была крохотная, но звуконепроницаемая, подходящая для конфиденциальных и неприятных разговоров. Линдгрен сидела за столом. Она надела униформу. Флюоропанель освещала ее снежно-белые волосы. Голос, которым она предложила Реймону начинать, после того, как все уселись, был столь же холоден. Он сжато изложил происшествие. - Я обвиняю доктора Глассгольд в нарушении медицинских правил, - закончил он, - а доктора Вильямса в нападении на стража порядка. - Бунт? - спросила Линдгрен. Вильямс испугался. - Нет, мадам. Хватит обвинения в нападении, - сказал Реймон. И повернулся к химику: - Считайте, что вам повезло. Мы с психологических позиций не можем себе позволить проводить суд, а обвинение в бунте требует суда. По крайней мере, пока вы будете продолжать так себя вести, это невозможно. - Достаточно, констебль, - бросила Линдгрен. - Доктор Глассгольд, прошу вас изложить вашу версию. - Я признаю свою вину в нарушении правил, - твердо заявила она, - но я прошу пересмотреть мое дело - как и дела всех - на что мы имеем право согласно Уставу. Я требую, чтобы мой случай рассматривал и решал не доктор Латвала единолично, а бюро офицеров и моих коллег. Что касается драки, Норберт был явно спровоцирован и стал жертвой чистой злобы ради злобы. - Что вы утверждаете, доктор Вильямс? - Не знаю, как можно подчиняться вашим дурацким пра... - Американец сдержал себя. - Прошу прощения, мадам, - сказал он немного невнятно из-за разбитых губ. - Я никогда не знал на память правила поведения на космическом корабле. Я полагал, что здравого смысла и доброй воли достаточно. Возможно, Реймон формально прав, но я уже почти дошел до предела, терпя его твердолобое вмешательство. - В таком случае, доктор Глассгольд, доктор Вильямс, готовы ли вы придерживаться моего приговора? Вы имеете право на суд, если пожелаете. Вильямс изобразил кривую улыбку. - Дела достаточно плохи и без того, мадам. Я полагаю, что этот случай должен быть записан в корабельный журнал, но вовсе незачем, чтобы о нем узнала вся команда. - О да, - выдохнула Глассгольд. Она схватила Вильямса за руку. Реймон открыл рот. - Вы подчиняетесь мне, констебль, - опередила его Линдгрен. - Вы, конечно, можете подать апелляцию капитану. - Нет, мадам, - ответил Реймон. - Хорошо. - Линдгрен откинулась назад. Ее лицо смягчилось. - Я приказываю, чтобы все обвинения по данному случаю с обеих сторон были сняты - или, вернее, просто не регистрировались. Это не войдет ни в какие записи. Давайте обсудим проблему просто как люди, которые, я бы так выразилась, все в одной лодке. - Он тоже? - Вильямс указал в сторону Реймона. - У нас должны быть порядок и дисциплина, вы же знаете, - мягко сказала Линдгрен. - Иначе нам не выжить. Возможно, констебль Реймон переусердствовал. А, возможно, и нет. В любом случае, он единственный представитель правопорядка, единственный полицейский и военный специалист, который у нас есть. Если вы расходитесь с ним во мнениях... для этого здесь я. Успокойтесь. Я пошлю за кофе. - С позволения первого помощника, - сказал Реймон, - я бы хотел уйти. - Нет, нам еще есть что вам сказать, - резко бросила Глассгольд. Реймон продолжал смотреть в глаза Линдгрен. Между ними словно проскакивали искры. - Как вы пояснили, мадам, - сказал он, - моя работа - блюсти закон на корабле. Не больше и не меньше. Этот разговор превратился в личную доверительную беседу. Я уверен, что леди и джентльмен будут чувствовать себя лучше, если я уйду. - Думаю, вы правы, констебль, - кивнула она. - Вы свободны. Он встал, отдал честь и вышел. Поднимаясь наверх, он встретил Фрайвальда, который приветствовал его. Реймон поддерживал некое подобие сердечности со своими дружинниками. Он вошел к себе в каюту. Кровати были опущены и соединены в одну. Чи-Юэнь сидела на кровати. На ней был светлый, украшенный оборками пеньюар, который делал ее похожей на девочку - маленькую и печальную. - Привет, - сказала она без выражения. - В твоем лице буря. Что случилось? Реймон сел с ней рядом и все рассказал. - Ну и что, - сказала она, - ты очень их винишь? - Нет. Думаю, нет. Хотя... не знаю. Предполагалось, что эта толпа - лучшее, что могла собрать Земля. Интеллект, образование, личная стабильность, здоровье, самоотдача. И они знали, что никогда не вернутся на родину. В лучшем случае, они вернулись бы домой, постаревшие на большую часть века. - Реймон провел пальцами по своим жестким, как проволока, волосам. - Положение изменилось, - вздохнул он. - Мы отправляемся к неведомой судьбе - возможно, к смерти; наверняка к полной изоляции. Но разве это так уж отличается от того, что мы планировали с самого старта? Неужели это может сломать нас, превратить в развалины? - К сожалению, это так, - сказала Чи-Юэнь. - И ты туда же. Я рассчитывал на тебя. - Он свирепо глянул на нее. - Сначала ты была занята - хобби, теоретическая работа, составление программы работ, которые ты планировала вести в системе Беты Девы. И когда случилась катастрофа, ты отреагировала нормально. Тень улыбки скользнула по ее лицу. Она погладила его по щеке. - Ты меня вдохновлял. - Но с тех пор... ты все чаще и чаще сидишь и ничего не делаешь. У нас с тобой начиналось что-то настоящее; но в последнее время ты не слишком часто общаешься со мной всерьез. Тебя редко интересуют разговоры, или секс, или что-нибудь еще, в том числе и другие люди. Ты больше не работаешь. Ты больше не строишь грандиозных планов. Ты даже не плачешь в подушку после того, как выключен свет... да, я не спал, я лежал и слушал, как ты плачешь. Почему, Ай-Линг? Что случилось с тобой? С ними? - Мне кажется, что у нас просто нет твоего первобытного стремления выжить любой ценой, - сказала она почти неслышно. - Есть цена, которую я бы тоже не стал платить за жизнь. Но в нашем положении... У нас есть все необходимое. Определенная доза комфорта. Приключение, которого никогда еще не бывало. Что не так? - Ты знаешь, какой сейчас год на Земле? - вопросом на вопрос ответила она. - Нет. Это я убедил капитана Теландера убрать те часы. К ним выработалось слишком болезненное отношение. - Большинство из нас все равно самостоятельно ведут подсчеты. - Она говорила ровным безразличным тоном. - В настоящий момент, я полагаю, на родине примерно лето Господне 10000. Прибавь или отними несколько столетий. О да, я учила в школе концепцию, что синхронизация времени в релятивистских условиях недействительна. И я помню, как ожидалось, что столетняя отметка будет огромным психологическим барьером. Несмотря на это, растущие даты имеют смысл. Они делают нас абсолютными изгнанниками. Уже. Безвозвратно. Возможно, наш род уже вымер. Цивилизация могла уже погибнуть. Что произошло на Земле? Во всей галактике? Что совершили люди? Кем они стали? Мы никогда не разделим их судьбу. Мы этого лишены. Он попытался сломить ее апатию резкостью. - Что с того? На Бете-3 мазер доставлял бы нам вести, состарившиеся на поколение. И больше ничего. А наши индивидуальные смерти тоже отрезали бы нас от вселенной. Обычная участь человека. Почему мы должны скулить, если наша судьба приняла необычный оборот? Она серьезно оглядела его, прежде чем ответить: - Тебе самому не нужен ответ. Ты хочешь заставить меня найти его для себя. Ошеломленный, он ответил: - Ну... да. - Ты понимаешь людей лучше, чем хочешь дать понять. Это твоя работа, без сомнения. Скажи мне сам, в чем наша проблема. - Потеря контроля над жизнью, - ответил он тотчас. - Члены экипажа еще не в такой плохой форме. У них есть работа. Но ученые, как ты, вызывались лететь на Бету Девы. Их ждала впереди героическая, волнующая работа, а в пути - приготовления к ней. Теперь же они понятия не имеют, что их ждет. Они только знают, что это будет нечто совершенно непредсказуемое. Что это может быть смерть - потому что мы чудовищно рискуем, - и они ничего не смогут сделать, чтобы предотвратить ее, только пассивно ждать, а ими будут манипулировать. Разумеется, их моральный дух падает. - Что, по-твоему, мы должны делать, Шарль? - Ну, в твоем случае, например, почему не продолжить работу? Рано или поздно мы будем искать планету, чтобы поселиться. Планетология станет для нас жизненно важной. - Ты сознаешь, что шансы против нас. Мы будем продолжать эту дикую охоту до самой смерти. - Проклятье, мы можем увеличить шансы! - Как? - Это одна из тех задач, над которыми вы должны работать. Она снова улыбнулась, немного оживленнее. - Шарль, ты заставляешь меня хотеть этим заниматься. Если не по какой-либо другой причине, то для того, чтобы ты перестал устраивать мне порку. Это потому ты так суров с остальными? Он оглядел ее. - До сих пор ты держалась лучше, чем большинство, - сказал он. - Я попробую поделиться с тобой тем, чем занимаюсь. Возможно, это поможет тебе. Ты можешь сохранить профессиональную тайну? Ее взгляд засверкал. - Ты должен уже был достаточно изучить меня. Он погладил ее и улыбнулся. - Старый принцип, - сказал он. - Работа в военных и правительственных организациях. Я начал применять его здесь. Человеческое животное нуждается в отцовско-материнском образе, но в то же время терпеть не может, когда его дисциплинируют. Можно добиться стабильности следующим способом: высшая власть существует на расстоянии, она богоподобна, практически недоступна. Непосредственный начальник - подлый сукин сын, который заставляет всех равняться по линии, за что его ненавидят. Но его непосредственный начальник настолько добрый и сочувствующий, насколько позволяет его положение. Понимаешь? Она приложила палец к виску. - Не вполне. - Возьмем нашу теперешнюю ситуацию. Ты никогда не угадаешь, как мне пришлось жонглировать в течение этих нескольких месяцев после нашего столкновения с туманностью. Я не утверждаю, что это все исключительно моя заслуга. Многое произошло совершенно естественно, даже неизбежно. Логика нашей проблемы привела к этому, при некотором управлении с моей стороны. Конечный результат - изоляция капитана Теландера. Его непогрешимость не должна входить в столкновение с человеческими путаницами, неразрешимыми по своей природе, вроде сегодняшней. - Бедняга, - Чи-Юэнь внимательно посмотрела на Реймона. - А Линдгрен замещает его в этом? Реймон кивнул. - А я - классический старшина. Жесткий, резкий, грубый, требовательный, властный, неделикатный. Не такой плохой, чтобы писать петицию для моего устранения. Но достаточно плохой, чтобы раздражать, чтобы меня не любили, хотя и уважали. Это устраивает людей. Полезнее для здоровья беситься по поводу меня, чем копаться в собственных неурядицах... как делаешь ты, любовь моя. Линдгрен смягчает ситуацию. Как первый помощник, она поддерживает мою власть. Но время от времени она пересиливает меня. Она использует свое положение, чтобы истолковать правила по-иному, во имя милосердия. Таким образом она добавляет великодушия к атрибутам Высшей Власти. Реймон нахмурился. - До сих пор система работала, - закончил он. - Теперь она начинает давать сбои. Нам нужно добавить новый фактор. Чи-Юэнь смотрела на него, пока он не пошевелился на матрасе. Наконец она спросила: - Ты планировал это вместе с Ингрид? - Что? О нет. Ее роль требует, чтобы она НЕ была фигурой макиавеллиевского типа, играющей свою роль преднамеренно. - Ты понимаешь ее так глубоко... из прошлого знакомства? - Да, - он покраснел. - Что с того? Сейчас мы поддерживаем чисто официальные отношения. В силу очевидных причин. - Я думаю, ты ищешь способ продолжать отвергать ее, Шарль. - М-м-м... черт возьми, оставь меня в покое! Я только пытаюсь помочь тебе вернуть желание жить. - Чтобы я, в свою очередь, помогла тебе продолжать твое дело? - Н-ну, да. Я - не супермен. Слишком много времени прошло с тех пор, как мне кто-то подставлял плечо, чтобы я мог поплакать. - Ты говоришь это потому, что это действительно так, или потому, что это служит твоей цели? - Чи-Юэнь отбросила назад волосы. - Неважно. Не отвечай. Мы сделаем, что сможем, друг для друга. Потом, если мы выживем... Мы все выясним, если выживем. Его темное лицо со шрамом смягчилось. - К тебе действительно вернулось равновесие, - сказал он. - Прекрасно. Она рассмеялась. Ее руки обвились вокруг его шеи. - Иди сюда, ты... 13 Можно приблизиться к скорости света, но ни одно тело, обладающее массой покоя, не может ее достигнуть. Все меньше и меньше становились приросты скорости, благодаря которым "Леонора Кристина" приближалась к этому недостижимому пределу. Таким образом, могло показаться, что вселенная, которую наблюдал ее экипаж, не может быть искажена сильнее. Аберрация в состоянии в крайнем случае сместить звезду на 45 градусов; эффект Допплера может бесконечно смещать в красную сторону спектра фотоны за кормой, но только удвоить частоты впереди. Тем не менее, предела обратному тау не существовало, а именно тау был мерой изменений в воспринимаемом пространстве и ощущаемом времени. Соответственно не было предела оптическим изменениям; и космос впереди и позади мог сокращаться, стремясь к нулевой плотности, где столпятся все галактики. Таким образом, когда корабль совершил свой великий рывок вдоль половины Млечного Пути и развернулся, чтобы нырнуть сквозь его центр, в перископ корабля было жутко глянуть. Ближайшие звезды стремились назад с такой скоростью, что было видно воочию, как они пересекают поле зрения - поскольку к этому времени снаружи проходили годы, пока внутри тикали минуты. Небо больше не чернело, оно было мерцающим пурпуром и становилось ярче по мере того, как внутри проходили месяцы: поскольку взаимодействие силовых полей и межзвездной среды - в данном случае, межзвездного магнетизма - высвобождало кванты. Более далекие звезды срослись в два шара, пылающий голубой впереди, глубокий багровый за кормой. Но постепенно эти шары стягивались в точки и тускнели, потому что почти все их излучение сместилось за пределы видимого спектра, к гамма-излучению и радиоволнам. Видеоскоп был отремонтирован, но он уже не способен был компенсировать картину. Система просто не могла различить отдельные звезды дальше, чем на расстоянии нескольких парсеков. Техники разобрали инструмент и восстановили его с повышенными возможностями, чтобы не пришлось лететь совсем незрячими. Этот проект и несколько других перестроек, возможно, были полезнее для тех, кто их осуществлял, чем сами по себе. Те, кто работал, не замыкались в своих скорлупках, как делали слишком многие их товарищи по кораблю. Борис Федоров нашел Луиса Перейру на палубе гидропоники. Доставали урожай из бака с водорослями. Управляющий биосистем работал вместе со своими людьми, раздетый как и они, с него стекали вода и зеленая липкая грязь. Они заполняли металлические горшки, которые стояли на тележке. - Фью! - сказал инженер. Под усами Перейры сверкнули зубы. - Не выступай против моего урожая так громко, - ответил он. - В свое время будешь его есть. - Я а-то удивлялся, как имитация лимбургского сыра получилась такой натуральной, - сказал Федоров. - Можно поговорить с тобой? - А позже нельзя? Мы не можем остановиться, пока не закончим. Если что, то вам придется надолго затянуть пояса. - У меня тоже неотложное дело, - сказал Федоров, посуровев. - Лучше пусть мы будем голодными, чем разобьемся. - Тогда продолжайте без меня, - сказал Перейра своей бригаде. Он выпрыгнул из бака и направился в душ, где наскоро сполоснулся. Не позаботившись вытереться или одеться - на этом, самом теплом уровне корабля, - он повел Федорова к себе в кабинет. - Между нами говоря, - признался он, - я несказанно рад предлогу избавиться от этого грязного занятия. - Ты гораздо меньше обрадуешься, когда услышишь, в чем дело. Придется серьезно поработать. - Тем лучше. Я ломал голову над тем, как удержать мою команду, чтобы она не развалилась. То, чем мы сейчас заняты - не та работа, которая вызывает восторг. Ребята поворчат, но будут счастливы заняться хоть чем-то, кроме повседневной рутины. Они прошли через секцию зеленых растений. По обе стороны прохода листья наполняли воздух запахами, шелестели, когда их задевали. Фрукты висели среди листвы, как фонарики. Становилось понятно, почему у работающих здесь оставалось хоть какое-то подобие спокойствия. - Меня поднял по тревоге Фокс-Джеймсон, - пояснил Федоров. - Мы достаточно приблизились к центральной галактической туманности, чтобы можно было использовать новые инструменты, разработанные с целью получения точных значений плотности материи. - Хм? Я думал, что наблюдениями занимается Нильсон. - Предполагалось, что он. - Федоров нахмурился. - Но у него слегка поехала крыша. В последнее время от него ничего невозможно добиться. Остальным членам его группы, даже людям из мастерской, которые делают для них оборудование, как Ленкеи... им приходится выполнять его работу, насколько это в их силах. - Это плохо, - сказал Перейра. Его хорошее настроение улетучилось. - Мы полагались на Нильсона в разработке инструментов для межгалактической навигации при ультранизком тау, так ведь? Федоров кивнул. - Лучше бы ему побороть хандру. Но не в этом сегодня проблема. Когда мы войдем в эти облака, то столкнемся с самой плотной полосой, из всех, что до сих пор встречались - в силу релятивистских эффектов. Я уверен, что мы вполне можем пройти сквозь нее. Но все же я хотел бы укрепить некоторые части корпуса, чтобы обезопасить нас наверняка. - Он рассмеялся коротким лающим смехом, - "Наверняка" - в таком полете! Как бы то ни было, моя техническая бригада будет работать в этой части корабля. Вам придется убрать у них с дороги установки. Все это я хотел обсудить с тобой. - Угу. Ага. Вот мы и пришли. Перейра взмахом руки направил Федорова в маленькое уютное помещение с письменным столом и полкой для бумаг. - Сейчас покажу схему нашего размещения. Они обсуждали деловые вопросы в течение получаса. (За стенками корабля прошли столетия). Добродушие Федорова, исчезло без следа. Он говорил кратко, почти грубо. Убрав чертежи и заметки, Перейра негромко спросил: - Ты не очень хорошо спишь по ночам? - Я занят, - буркнул инженер. - Дружище, на работе ты преуспеваешь. Синяки под глазами у тебя не от работы. Это Маргарита, так ведь? Федоров дернулся на стуле. - Что - Маргарита? Он и Хименес уже несколько месяцев жили вместе. - В нашей деревне невозможно не заметить, что у нее горе. Федоров уставился в дверной проем, на зелень. - Я бы хотел уйти от нее - если бы только не чувствовал себя предателем. - М-м-м... Если помнишь, мы с ней часто были вместе, прежде чем она выбрала тебя в постоянные партнеры. Может быть, я лучше понимаю ее. Тебя нельзя назвать бесчувственным, Борис, но ты редко бываешь настроен в унисон с женским умом. Я желаю вам двоим добра. Могу ли я помочь? - Дело в том, что она отказывается принимать процедуры против старения. Ни Урхо Латвала, ни я не можем переубедить ее. Наверное я действовал слишком активно и напугал ее Она со мной почти не разговаривает. - Тон Федорова стал резким. Он продолжал рассматривать листья снаружи. - Я никогда не любил серьезно... ее. Как и она меня. Но мы привязались друг к другу. Я хочу сделать для нее все, что смогу. Но что? - Она молода, - сказал Перейра. - Если наши условия сделали ее, как бы выразиться, переутомленной, она может нервничать при любом упоминании о старении и смерти. Федоров повернулся к нему. - Она все прекрасно знает! Ей известно, что процедуры должны проводиться периодически в течение всей взрослой жизни - иначе климакс наступит у нее на пятьдесят лет раньше. Она говорит, что этого и желает! - Почему? - Она хочет умереть раньше, чем сломаются химическая и экологическая системы. Ты предсказал для этого пять декад, верно? - Да. Медленный и скверный способ смерти. Если мы до тех пор не найдем планету... - Она христианка и придерживается предрассудков в отношении самоубийства. - Федоров вздрогнул. - Мне самому не по душе такая перспектива. Кому она нравится? Маргарита не верит, что этого удастся избежать. - Я думаю, - сказал Перейра, - что настоящий ужас для нее - перспектива умереть бездетной. Она раньше любила придумывать имена для членов большой семьи, которую хотела иметь. - Ты хочешь сказать... Погоди. Дай мне подумать. Нильсон, черт его побери, был прав, когда говорил, что мы вряд ли когда-нибудь найдем новый дом. Приходится согласиться, что жизнь в таких обстоятельствах кажется довольно бессмысленной. - А для нее особенно. Оказавшись лицом к лицу с этой пустотой, она отступает - очевидно бессознательно - к дозволенной форме самоубийства. - Что же нам делать, Луис? - с болью спросил Федоров. - Если бы капитан объявил процедуры обязательными... Он может это обосновать. Предположим, что мы, несмотря ни на что, достигнем планеты. Общине понадобится детородная способность каждой женщины по максимуму. Инженер вспыхнул. - Еще одно правило? Реймон будет тащить ее к врачу? Нет! - Ты напрасно ненавидишь Реймона, - упрекнул его Перейра. - Вы с ним очень похожи. Вы оба из тех людей, которые не сдаются до последнего. - Когда-нибудь я его убью. - Ну вот, теперь ты являешь романтическую сторону своей натуры, - заметил Перейра, желая смягчить атмосферу. - А он - воплощение прагматизма. - Что бы, в таком случае, он сделал с Маргаритой? - насмешливо спросил Федоров. - Н-ну... не знаю. Что-нибудь лишенное сентиментальности. Например, собрал бы команду исследователей и разработчиков для усовершенствования биосистем и органоциклов, чтобы сделать корабль неограниченно обитаемым. И тогда она могла бы иметь по меньшей мере двоих детей... Слова его повисли в воздухе. Двое мужчин уставились друг на друга, открыв рот. В их взглядах сверкало: ПОЧЕМУ НЕТ? Мария Тумаджан вбежала в спортзал и обнаружила Иоганна Фрайвальда упражняющимся на трапеции. - Дружинник! - крикнула она. Она дрожала от страха. - В игровой комнате драка! Он спрыгнул на пол и бросился по коридору. Сначала он услышал шум - взволнованные голоса. Дюжина свободных от вахты людей собралась в круг. Фрайвальд протолкался в середину. Там второй пилот Педро Барриос и повар Майкл О'Доннелл, тяжело дыша, наносили друг другу удары костяшками пальцев. Зрелище было отвратительным. - Прекратите! - взревел Фрайвальд. Они послушались, сердито глядя на него. К этому времени народ уже знал о приемах, которым Реймон научил своих добровольцев. - Что это за фарс? - требовательно спросил Фрайвальд. Он презрительно смотрел на зрителей. - Почему никто из вас не вмешался? Вы что, слишком глупы, чтобы понять, к чему нас приведет такое поведение? - Никто не смеет обвинять меня, что я жульничаю в картах, - сказал О'Доннелл. - Ты это делал, - ответил на колкость колкостью Барриос. Они снова замахнулись. Фрайвальд успел раньше. Он схватил обоих за вороты туник и развернул, надавив на адамовы яблоки. Драчуны молотили руками и пинались. Он наградил их ударами. Оба со свистом выдохнули от боли и сдались. - Вы могли воспользоваться боксерскими перчатками или шестами кендо на ринге, - сказал Фрайвальд. - Теперь вы предстанете перед первым помощником. - Э-э, прошу прощения. - Худощавый опрятный новоприбывший просочился мимо ошеломленных наблюдателей и тронул Фрайвальда за плечо: картограф Пра Тах. - Не думаю, что в этом есть необходимость. - Занимайтесь своим делом, - проворчал Фрайвальд. - Это мое дело, - сказал Тах. - Если мы не будем едины, то просто не выживем. Официальные кары здесь не помогут. Эти люди - мои друзья. Думаю, что смогу уладить их разногласия. - Мы должны уважать закон, или с нами покончено, - ответил Фрайвальд. - Я увожу их. Тах принял решение. - Могу я сначала поговорить с вами наедине? На минутку? - Ну... ладно, - согласился Фрайвальд. - Вы двое оставайтесь здесь. Он вошел в игровую комнату вслед за Тахом и закрыл дверь. - Я не могу позволить, чтобы им сошло с рук сопротивление мне, - сказал он. - С тех пор, как капитан Теландер дал нам, дружинникам, официальный статус, мы олицетворяем власть на корабле. Он был одет в шорты, и закатал носок, чтобы показать ссадины на щиколотке. - Вы можете не обратить на это внимания, - предложил Тах. - Сделайте вид, что не заметили. Они неплохие парни. Их просто довели до ручки монотонность, бесцельность, напряжение неизвестности: пробьемся ли мы вперед, или столкнемся со звездой. - Если мы позволим кому-то избежать ответственности за драку... - Что, если я заставлю их помириться и извиниться перед вами? Не послужит ли это нашему делу лучше, чем арест и наказания? - Возможно, - скептически сказал Фрайвальд. - Но почему я должен верить, что вы сможете это сделать? - Я тоже дружинник, - ответил Тах. - Что? - вытаращился Фрайвальд. - Спросите Реймона, когда увидите его. Я не должен никому открывать, что он меня завербовал, разве что официальным дружинникам в чрезвычайной ситуации. Каковая, по моему мнению, сейчас наблюдается. - Aber... почему?.. - Он сам сталкивается с неприязнью, сопротивлением и стремлением его избегать, - сказал Тах. - Его открытые добровольные помощники, вроде вас, имеют меньше неприятностей подобного рода. Вам редко приходится делать грязную работу. Но все же существует некоторая степень сопротивления и вам. А я - не... не штрейкбрехер. У нас нет настоящих преступлений. Предполагается, что я - закваска, фермент, катализатор. Я оказываю влияние, насколько это в моих силах. Как, например, в этом случае. - Мне казалось, что вам не нравится Реймон, - слабо сказал Фрайвальд. - Не могу сказать, что он мне нравится, - ответил Тах. - Как бы то ни было, он убедил меня, что я могу принести пользу. Полагаю, что вы не выдадите секрет. - Нет, нет. Конечно, нет. Даже Джейн. Ну и сюрприз! - Вы позволите мне уладить дело с Педро и Майклом? - Ну да, - рассеянно ответил Фрайвальд. - Сколько еще таких, как вы? - Не имею ни малейшего понятия, - сказал Тах, - но подозреваю, что в конце концов Реймон хочет задействовать всех. Он вышел. 14 Небулярные массы, скопившиеся в ядре галактики, грозовыми тучами клубились впереди, нависали черными громадами. "Леонора Кристина" уже пересекла их внешний край. Впереди не было видно звезд; в остальных направлениях их с каждым часом становилось все меньше, а свет их - все слабее. В этой концентрации звездного вещества корабль двигался в соответствии с сверхъестественной разновидностью аэродинамики. Его обратный тау был теперь столь огромен, что плотность пространства мало влияла на корабль. Напротив, теперь он пожирал материю еще более жадно, и больше не был ограничен атомами водорода. Перенастроенные селекторы корабля превращали все, что им встречалось, газ, пыль или метеороиды, в реактивное топливо. Кинетическая энергия "Леоноры Кристины" и дифференциал времени росли с головокружительной быстротой. Она неслась, как порыв ветра меж звездных скоплений. Несмотря ни на что, Реймон насильно затащил Нильсона в приемную. Ингрид Линдгрен заняла свое место за столом, одетая в униформу. Она похудела, и вокруг глаз у нее легли тени. Каюта вибрировала чересчур громко, и часто дрожь проходила по переборкам и полу. Корабль ощущал неравномерности в облаках - порывы, течения, водовороты продолжающегося творения миров. - Нельзя было подождать, пока закончится прохождение, констебль? - спросила она, в равной степени гневно и устало. - Не думаю, мадам, - ответил Реймон. - Если возникнет непредвиденная ситуация, нужно, чтобы люди были убеждены, что справятся. - Вы обвиняете профессора Нильсона в распространении недовольства. В Уставе записана свобода слова. Стул заскрипел под астрономом, когда тот пошевелился. - Я ученый, - заявил он ядовито. - У меня есть не только право, но и обязанность утверждать истину. Линдгрен неодобрительно оглядела его. Он обзавелся жидкой бородкой, давно не мылся и был одет в угрюмый комбинезон. - Вы не имеете права распространять истории в жанре ужасов, - сказал Реймон. - Разве вы не заметили, как реагировали на ваши слова некоторые женщины, когда вы выступили на мессе? Это убедило меня в необходимости вмешательства. Но вы уже давно вносите беспорядки, Нильсон. - Я всего лишь высказал вслух то, что всем было прекрасно известно с самого старта, - огрызнулся тот. - У них нет смелости обсуждать это открыто. У меня есть. - У них нет подлости. У тебя есть. - Без личных оскорблений, пожалуйста, - сказала Линдгрен. - Расскажите мне, что случилось. В последнее время она трапезничала одна у себя в каюте, под предлогом занятости, и, кроме как в часы вахт, ее видели редко. - Вы знаете, - сказал Нильсон. - Мы несколько раз обсуждали этот вопрос. - Какой вопрос? - спросила она. - Мы говорили о многом. - Говорили, вот именно, как разумные люди, - рявкнул Реймон. - А не читали нотации всем присутствующим товарищам по кораблю, большинство из которых и без того чувствует себя скверно. - Прошу вас, констебль. Продолжайте, профессор Нильсон. Астроном напыжился. - Элементарная вещь. Не могу понять, почему вы и все остальные, были такими идиотами, чтобы не задуматься над этим всерьез. Вы слепо полагаете, что мы затормозим в галактике Девы и найдем обитаемую планету. Но объясните мне, как? Подумайте о наших запросах. Масса, температура, освещение, атмосфера, гидросфера, биосфера... согласно самым оптимистичным оценкам, только один процент звезд может иметь планеты, которые в какой-то степени похожи на Землю. - Ну, - сказала Линдгрен. - Ну конечно... Нильсона нельзя было свернуть с пути. Возможно, он даже не дал себе труда услышать ее. Он загибал пальцы, считая по пунктам. - Если один процент звезд нам подходит, понимаете ли вы, какое их количество нам придется проверить, чтобы иметь равные шансы найти то, что мы ищем? Пятьдесят! Я думал, что кто угодно на борту корабля способен произвести этот подсчет. Можно предположить, разумеется, что мы будем удачливы, и наткнемся на нашу Nova Terra у первой же звезды. Но шансы против этого - девяносто девя