Э.С.Паперная, А.Г.Розенберг, А.М.Финкель. Парнас дыбом (литературные пародии) ---------------------------------------------------------------------------- 2-е дополненное издание. "Космос", 1927. Изд. Москва "Художественная литература", 1990 ББК 84Р7 П17 OCR Кудрявцев Г.Г. ---------------------------------------------------------------------------- Ал. Блок, А. Белый, Виктор Гофман, Игорь Северянин, К. Юлий Цезарь, Владимир Маяковский, Демьян Бедный, Ал. Вертинский, Сергей Есенин, Гомер, Данте, Крылов, В. Брюсов, К. Д. Бальмонт и многие другие Про: козлов, собак и веверлеев Литературные пародии II-е дополненное издание Составили Э.С.П. А.Г.Р. А.М.Ф. Составление, подготовка текста, вступительная статья Л. Г. Фризмана ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ  Вот он перед нами, знаменитый "Парнас дыбом". Шестьдесят пять лет назад родились эти искрящиеся веселостью и остроумием пародии, метко улавливавшие и выразительно воспроизводившие особенности творческой манеры и стиля писателей разных стран и эпох, эти "Собаки", "Козлы" и "Веверлеи", сразу завоевавшие любовь читателей. Впервые "Парнас дыбом" вышел в харьковском издательстве "Космос" в 1925 г., а на протяжении последующих двух лет сборник переиздавался еще трижды. Известно, что Маяковский, будучи в Харькове, услышал о выходе сборника, где были пародии и на него, и, прочитав их, сказал: "Молодцы харьковчане! Такую книжицу не стыдно и в Москву с собой прихватить!" С этой "книжицы" начинается история советской литературной пародии: первый сборник Александра Архангельского появился двумя годами позднее. Но кем она была создана, почти никто не знал. Одни считали ее дебютом А. Архангельского. Другие называли имена Ю. Олеши, В. Катаева, Л. Никулина. Первое издание вышло в свет анонимно, а в последующих авторы обозначили лишь свои инициалы: Э. С. П., А. Г. Р. и А. М. Ф. Только в 60-е годы статьями известного советского сатирика и пародиста А. Б. Раскина, опубликованными в "Вопросах литературы" и в "Науке и жизни", покров тайны был наконец приподнят А. Б. Раскин напомнил при этом занятный исторический анекдот: "Говорят, что английская королева лет сто тому назад пришла в восторг, прочитав очаровательно остроумную детскую книгу. Она приказала принести ей все сочинения этого автора. К ее изумлению, ей принесли множество книг, посвященных проблемам высшей математики. Автор Льюис Кэрролл оказался оксфордским профессором. А прелестная его книжка "Алиса в стране чудес" возникла из шутливых рассказов во время прогулок с тремя маленькими девочками" {Раскин А. Б. "Парнас дыбом", или Научное веселье" (Из истории советской литературной пародии). - Наука и жизнь, 1968, э 11, с. 106.}. А. Б. Раскин с полным основанием замечает, что в подобном положении оказались бы и мы, если бы поинтересовались остальными сочинениями авторов "Парнаса дыбом". Мы увидели бы перед собой обширную монографию "Производные причинные предлоги в современном русском литературном языке", вузовский учебник "Современный русский литературный язык", и школьный "Учебник русского языка", и "Грамматику русского языка" для школ слепых, и еще свыше полутораста книг и статей по вопросам общего языкознания, лексикологии, фразеологии, стилистики и других лингвистических дисциплин. Все это - научное наследие А. М. Ф. - профессора Харьковского университета Александра Моисеевича Финкеля (1899-1968), которого по праву можно считать основным автором "Парнаса дыбом". Более половины текстов, вошедших в нынешнее издание сборника, принадлежит его перу. Всю жизнь занимавшийся теорией художественного перевода, А. М. Финкель реализовал результаты своих научных изысканий и в поэтической практике. Он осуществил, в частности, полный перевод сонетов Шекспира, четвертый за всю историю русской шекспиристики и получивший высокую оценку специалистов {См.: Шекспировские чтения. 1976. М., Наука, 1977, с. 215-284.}. Соавтор А. М. Финкеля по "Парнасу дыбом" А. Г. Р. - доцент Александр Григорьевич Розенберг (1897-1965) оставил заметный след в изучении французской литературы. Он писал о Дю Белле и Малербе, Шаплене и Корнеле, Буало и Стендале, Бальзаке и Гюго. Его докторская диссертация "Доктрина французского классицизма" осталась незащищенной. Причиной была благородная негибкость автора, но здесь нет возможности останавливаться на деталях этой драматической истории. В сферу научных интересов А. Г. Розенберга входила и масса других, самых разнообразных проблем: и легенда о граде Китеже как тема русской литературы, и синтаксис былевого эпоса, и украинская народная песня, и ритмика стихов Шевченко, и учение Потебни. Э. С. П. - Эстер Соломоновна Паперная (1901-1987) отдала свой талант детской литературе и художественному переводу. В конце 20-х и начале 30-х годов вышло несколько ее книг для детей, среди которых особого внимания заслуживает повесть "Живая пропажа". Она подарила нам радость общения со "знаменитым утенком Тимом", героем известной сказки Э. Блайтон, переводила с нескольких языков, в том числе с английского, французского, итальянского, польского, еврейского. Недоброе время вычеркнуло из ее жизни и творчества семнадцать лет, проведенных в сталинских лагерях. Ее реабилитации и возвращению в литературу много содействовал С. Я. Маршак, который высоко ценил сделанное Э. С. Паперной для детской книги. Но вернемся в первую половину 20-х годов, когда все эти книги, статьи, переводы, позднее обогатившие нашу науку и литературу, не только не были созданы, но вряд ли и были задуманы. Группа молодых филологов, любознательных, мыслящих, ищущих, изучала тогда приметы индивидуального стиля писателей разных стран и эпох. И прониклась идеей - серьезной по постановке, но несколько озорной по форме изложения результатов - моделировать, как разработали бы один и тот же сюжет Гай Юлий Цезарь и Анатоль Франс, Шекспир и Волошин, Симеон Полоцкий и Надсон, Крылов и Вертинский, Гомер и Некрасов, Данте и Демьян Бедный. Что же они писали, литературные пародии? Авторы с самого начала стремились, чтобы их произведения не были так восприняты. В предисловии, стилизованном под пушкинский "Разговор книгопродавца с поэтом", книгопродавец говорит: Ваш замысел высок и чист: Здоровый смех полезен людям. Что ж? Ныне наслаждаться будем, Чем одарил нас пародист. И слышит такой ответ поэта: Не я здесь автор - коллектив. Не пародист - а подражатель. И, вас теперь предупредив, Хочу, чтоб знал о том читатель. Ту же точку зрения авторы уверенно повторили и сорок лет спустя: "...мы не были и не хотели быть пародистами, мы были стилизаторами, да еще с установкой познавательной. То же, что все это смешно и забавно, - это, так сказать, побочный эффект (так нам, по крайней мере, казалось). Однако эффект оказался важнее нашей серьезности и для издателей и читателей совершенно ее вытеснил". "Книжечку эту... читатели назвали сборником пародий". Кто же здесь прав, читатели или авторы? Об этом стоит поразмышлять. Пародия на протяжении всей своей многолетней истории была формой литературной критики и участницей литературной борьбы. Пародировались ведь не только отдельные авторы, но и темы, и жанры, и литературные школы, и творческие методы и стили. Высвеченная остроумием пародиста, гипертрофированная стилевая примета или совокупность примет представала читательскому взору намеренно сниженной, как бы разоблаченной. То, что хотели представить значительным, возвышенным, а порою и трагичным, обнаруживало свои комические стороны. Пародия по-своему помогала литературе меняться, развиваться, двигаться вперед и, смеясь, прощаться с прошлым. Отсюда устремленность пародистов всех времен избирать мишенью своего остроумия отжившее, дискредитировать ложные авторитеты, указывать читателю на не замеченные им слабости незаслуженно прославленных произведений. Потому Добролюбов, сам мастерски использовавший возможности пародии в литературной борьбе, говорил о непростительности "и самых остроумных насмешек над тем, что дорого и свято... Попробуйте перепародировать Гоголя в его "Мертвых душах", "Ревизоре" и лучших повестях - много ли успеха будете вы иметь?" {Добролюбов Н. А. Собр. соч., т. 6. М.-Л., Гослитиздат, 1963, с. 215.} Иное дело, если требуется "ловить и обличать": "тут-то и годится пародия" {Там же, с. 220.}. Авторы "Парнаса" отчетливо и правильно представляли себе роль пародии в литературном процессе, и именно это, видимо, и побудило их подчеркнуть, что они не пародисты. Главное отличие их работы от того, чем искони занимались и занимаются по сей день авторы пародий, в том, что они изучали стили и индивидуальную манеру письма широко и непредвзято, не выискивали слабости или уязвимые места, а стремились проникнуть в то, что определяет авторский облик, его реализацию в слове, в строении сюжета, в поэтической интонации. Итоги своих исследований "парнасцы" воплотили в произведениях, которые сами они удачно и точно назвали "научным весельем". И все же мы вправе считать их произведения пародиями, если сущность этого жанра увидим в том, в чем ее видел Пушкин, определявший пародию как "искусство подделываться под слог известных писателей". "Сей род шуток, - говорил он, - требует редкой гибкости слога; хороший пародист обладает всеми слогами..." {Пушкин А. С. Полн. собр. соч., т. 11. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1949, с. 118.} Именно обладание "всеми слогами" снискало "Парнасу" устойчивую популярность, усиливаемую, может быть, тем, что именно "искусства подделываться под слог известных писателей" зачастую недостает современным пародистам. Нынешние авторы пародий обычно предпосылают своим произведениям своеобразные "эпиграфы" - несколько строк пародируемого автора. Чтобы читатель знал, что подлежит пародийному утрированию, над чем ему предложат посмеяться. Попробуйте подобрать подобные эпиграфы к текстам "Парнаса": к Шекспиру, к Зощенко, к Крылову, к Пастернаку. Такая попытка обречена на полную неудачу. Потому что "парнасцы" стремились и умели не обыгрывать одно какое-то выражение, а улавливать и воплощать то, что характеризует индивидуальность стиля. Вот чему могли бы поучиться современные пародисты у своих предшественников. Как известно, участь "Парнаса дыбом" оказалась нелегкой. С каждым годом он становился все большей редкостью. Немногочисленные обладатели берегли его пуще глаза, а жаждущие стать таковыми уверялись в недостижимости своей цели. И пошел он обычным для тех времен путем - в "самиздат". Стучали пишущие машинки, и с копий снимались копии. Второе рождение "Парнаса дыбом" могло состояться в конце 60-х годов. Могло, но не состоялось. К тому времени Э. С. Паперная и А. М. Финкель (А. Г. Розенберга уже не было в живых) пополнили сборник рядом новых произведений. Некоторые из них появились на страницах журналов, прозвучали с телевизионного экрана. Попытки добиться переиздания "Парнаса" продолжались более десяти лет: с хрущевской оттепели до возобладания сил, властвовавших в эпоху застоя. Сейчас трудно восстановить все перипетии этой изматывающей борьбы литераторов с бюрократами. Даже когда харьковское издательство "Прапор" обещало читателям дополненное издание "Парнаса" и казалось, чудо вот-вот свершится, авторы не могли избавиться от мрачных предчувствий. 22 марта 1967 года Э. С. Паперная писала А. М. Финкелю: "Скажу тебе по секрету, что, даже подписавши договор с издательством, мы не сможем быть уверены в рождении нового "Парнаса дыбом", ибо в нашем благословенном отечестве всякие форс-мажоры могут разразиться в любую минуту" {Отдел редких изданий и рукописей Харьковской государственной научной библиотеки им. В. Г. Короленко, ф. 16 (А. М. Финкеля), ед. хр. Р-85-145, л. 23.}. И "форс-мажор" действительно разразился. Книга не увидела света. То ли показались неблагонадежными иные из пародируемых авторов, например Гумилев, Волошин или Ремизов, то ли обнаружились какие-то сложности в отношении к пародистам. Издательство не отяготило никакими объяснениями двухстрочную отписку, извещавшую, что оно "не имеет возможности издать пародии "Парнас дыбом". Невольно вспоминается ироническое размышление Щедрина: то ли просвещение для орлов вредно, то ли орлы для просвещения вредны... Как бы то ни было, орлы тогда свое дело сделали. Как и многое, что получает сегодня советский читатель, эта книжка обязана своим появлением переменам, которые произошли у нас в последние годы. Многое, чего мы не чаяли видеть на книжной полке, видим. Вот и он, "Парнас дыбом". В первом издании сборника появилось 37 пародий (7 "Собак", 18 "Козлов" и 12 "Веверлеев"), В том, которое собирался выпустить "Прапор", их количество должно было возрасти до 56-ти (15 "Собак", 24 "Козла" и 17 "Веверлеев"). В нашем сборнике, дополненном произведениями, сохранившимися в архиве А. М. Финкеля, читатель найдет 69 пародий (21 "Собаку", 31 "Козла" и 17 "Веверлеев"), а также статью Э. С. Паперной и А. М. Финкеля, повествующую о том, как создавался "Парнас дыбом". Все подстрочные примечания принадлежат авторам сборника. Л. Фризман Вместо предисловия РАЗГОВОР КНИГОПРОДАВЦА С ПОЭТОМ  Книгопродавец Вам муза, вижу я, верна: Балует вас, и ублажает, И, как примерная жена, Стихи без устали рожает. Плод новых умственных затей - Поэма, говорят, готова. Итак, решите, жду я слова, Назначьте сами цену ей! Поэт Вы ошибаетесь, мой друг. Я к вам сегодня без поэмы. Иные волновали темы, Иным заполнен был досуг. Я время то воспоминал, Когда, надеждами богатый, Поэт беспечный, я писал Из вдохновенья, не из платы. Как был горяч сердечный жар, Как был я весел, горд и молод. Теперь, увы, я сед и стар И душу облекает холод. Книгопродавец Но вы, я вижу, принесли Опять творенья вашей музы. С чем ныне вы ко мне пришли? Поэт Я с ней не прерывал союза. Она явилась в тишине, Мое прервав уединенье, И подарила снова мне, Как в дни былые, вдохновенье. И мнилось - снова нежен, юн, Я предаюсь своим мечтаньям, И снова легкое бряцанье С серебряных спадало струн. И пронеслися предо мной Толпою призрачных видений Те, кем гордится род земной: Здесь Данта был суровый гений, Здесь был слепой певец Омир, Некрасов, Франс, Крылов, Твардовский, Есенин, Эренбург, Шекспир, Ахматова и Маяковский. {Вариант издания 1927 г.: Некрасов, Франс, Уайльд, Жуковский, Ахматова, Бальмонт, Шекспир, Юшкевич, Пушкин, Маяковский.}. Все говорили: "Перестрой На новый лад искусну лиру, И пусть напомнит голос твой О нас забывчивому миру". Я был смущен и потрясен, Клубилась в жилах кровь, как волны, В ушах стоял немолчный звон, И я бежал, смятенья полный, Друзьям своим поведал сны, Совместно их свершить затеяв... И вот - они заключены В собак, козлов и веверлеев. Книгопродавец Ваш замысел высок и чист: Здоровый смех полезен людям. Что ж? Ныне наслаждаться будем, Чем одарил нас пародист Поэт Я рад. Вы поняли меня. Еще одно лишь замечанье, Чтобы потом не слышал я Упрека или нареканья. Не я здесь автор - коллектив. Не пародист - а подражатель. И, вас теперь предупредив, Хочу, чтоб знал о том читатель. Книгопродавец Ваше желание будет исполнено. Полагаю, что наш разговор уяснит Читателю вашу мысль, и, с вашего Разрешения, я его напечатаю (А. Финкель) - I - СОБАКИ  У попа была собака, Он ее любил. Она съела кусок мяса, Он ее убил. И в яму закопал, И надпись надписал, что: У попа была собака, и т.д. Кай Юлий Цезарь (Записки о Британской войне, книга IV, гл. 10, подстр. пер. изд. "Польза") По многим причинам, так как вследствие того, что Цезарь набрал при помощи рекрутского набора новых два легиона, из коих один направил форсированным маршем в Британию, а другой, назначивши начальником Тита Акция Барбона, оставил на зимних квартирах в окрестностях Лютеции для его пропитания, и как впоследствии он узнал через лазутчиков, солдаты сильно роптали по недостатку продовольствия. Известно, что многие мелкие животные, как-то: собаки и лисицы и зайцы также, охотно принимаемы в пищу с тем большим удовольствием, чем больше мучимы они голодом. Поэтому верховный жрец десятого легиона съел в живом виде легионного волкодава, который съел у него весь запас сушеного мяса на зиму. Возбужденный известиями, Цезарь послал легатов донести Сенату, что по многим причинам, так как вследствие того, что Цезарь набрал при помощи рекрутского набора новых два легиона и т. д. 53 г. до Р. X. - 701 г. от осн. Рима (А. Розенберг) ПЕСНЬ О ГАЙАВАТЕ  В безмятежные дни мира, дни и радости и счастья, на земле Оджибуэев жил седой учитель-кацик. У него был Мишенава, пес лукавый и ученый, и старик души не чаял в Мишенаве, псе разумном. Как-то, сидя у вигвама и прислушиваясь к стону засыпающей Шух-шух-ги, цапли сизой длинноперой, он задумался глубоко и забыл о пеммикане, что для трапезы вечерней принесли ему соседи. То проведал пес лукавый, и, как гнусный Шогодайа, трус презренный и ничтожный, он подкрался к пеммикану, вмиг все съел обжора гадкий. Но узнал об этом кацик, и, схватив свой томагаук, он убил одним ударом злого вора Мишенаву. А потом сплел пестрый вампум про себя и про собаку: "В безмятежные дни мира, дни и радости и счастья и т. д. 1467 г. (А. Финкелъ) {Вампум - Пояс из цветных раковин, один из видов предметного письма.} Вильям Шекспир Перевод с английского СОНЕТ 155 Да, я убил! Иначе я не мог, Но не зови меня убийцей в рясе. Выл беззаветно мной любим бульдог, Я не жалел ему костей и мяса. И все ж убил! Похитив мой ростбиф, Он из бульдога стал простой дворняжкой. Так мог ли жить он, сердце мне разбив И омрачив мой мозг заботой тяжкой?! Да, я убил! Но я же сохранил Его черты в сердцах людей навеки. Он будет жить во мгле моих чернил, Покуда в мире есть моря и реки. Его гробница - мой сонет. Вот так Меня по-русски передаст Маршак 1606 г. (А. Финкель) Н. А. Некрасов В каком краю - неведомо, в каком году - не сказано, в деревне Пустоголодно жил был расстрига-поп. Жила с попом собачечка по имени Жужжеточка, собой умна, красоточка, да и честна притом. На ту собачку верную бросал свои владения, амбары да чуланчики, телячья мяса полные, поп все свое добро. Но голод штуку скверную сыграл с Жужжеткой верною, и, дичь украв превкусную, собачка съела всю. Узнав про кражу злостную, взял поп секиру острую, и ту Жужжетку верную в саду он зарубил. И, слезы проливаючи, купил плиту чугунную и буквами словенскими велел Вавиле-слесарю там надпись надписать: "В каком краю - неведомо, и т. д. 1868 г. (А. Розенберг) Оскар Уайльд Он убил ее. Убил, потому что любил. Так повелось в веках. Пурпурное мясо, кровавое, как тога римских императоров, и более красное, нежели огненные анемоны, еще терзал жемчуг ее зубов. Серебряные луны ее маленьких ножек неподвижно покоились на изумрудном газоне, окрашенном рубиновой кровью, этой росою любви и страданья. - "Poor Bobby!" {Бедный Бобби! (англ.)} - вздохнул мистер Чезьюибл, викарий Ноттенгеймской церкви, отбрасывая прочь палку, орудие убийства: - "Ты не знал, что, хотя любовь есть воровство, воровство не есть любовь. Смерть открыла тебе эту тайну. Ты сейчас мудрее всех мудрецов мира. Requiescas in pace" {Покойся с миром (лат.).}. Он удалился. С лиловых ирисов капали слезы на золотой песок... Он убил ее. Убил, потому что любил. 1889 г. (А. Розенберг) Анатоль Франс На столовых часах аббата Антуана Парэ пробило пять. Мари-Анн, исполнявшая в течение двадцати лет обязанности кухарки аббата, начала беспокоиться. Аббат, всегда такой аккуратный, сегодня почему-то запоздал. Вместе с Мари-Анн беспокоился и Лаведак, любимый сеттер Антуана Парэ (он был ему большим другом). По природе своей Лаведак был стоиком и весьма философски относился ко всем событиям, памятуя превосходные изречения Марка Аврелия, которые он неоднократно перечитывал вместе с аббатом. Но сегодня желудок Лаведака заставил его беспокойно поглядывать то на дверь, через которую обычно входил аббат, то на стол, на котором стояла холодная говядина с горошком. И вдруг стихийный импульс сократил стальные мускулы его ног. Миг - и говядина очутилась в зубах Лаведака. Сейчас же к нему вернулось его философское спокойствие. "Meden agan" {Ничего слишком (греч.).}, - подумал он, соскакивая со стула. Дверь отворилась, и в столовую вошел Антуан Парэ. Увидав Лаведака, аббат покачал укоризненно головой. - Конечно, - сказал он, - собственность есть понятие относительное. Древние египтяне, как свидетельствует Геродот, чрезвычайно любили похищать невинность чужих жен, не считая это грехом. Но поскольку она является мощным фактором человеческой культуры и цивилизации, всякий, нарушающий права собственности, является преступником. Смотри об этом у Савиньи. Всякое же преступление, как говорит тот же Савиньи, влечет за собой и наказание. - Мари-Анн, утопите Лаведака. 1893 г. (А. Розенберг) О'Генри ЧЕЛОВЕК ДЕЛА Сэм Слокер знал толк в виски, в пшенице, в часах, в морских свинках, в колесной мази, в чулках, в ракушках, в сортах индиго, в бриллиантах, в подошвах, в фотографиях и во многом другом. Когда я встретил его в первый раз в Оклахоме, он торговал эликсиром собственного производства, противоядием от укусов бешеных ящериц. В Миннесоте мы столкнулись с ним у стойки багроволицей вдовы, трактирщицы миссис Пирлс. Он предлагал вдове свои услуги в качестве мозольного оператора за одну бутылку шотландского виски. - Ну, Сэм, расскажите, - попросил я, когда бутылки были уже откупорены, - как вышло, что доллары стали для вас нумизматической редкостью, и мозоли мисс Пирлс чуть не сделались жертвой вашей финансовой политики. Сэм задумчиво сплюнул на кончик моего сапога и нехотя проронил: - Не люблю я попов. - О, Сэм, - энергично запротестовал я, - вы знаете, что никогда в нашем роду не было длиннорясых. - Да нет, - угрюмо проворчал он, - я говорю об этом старом мерзавце, об этой клистирной кишке, об этом кроличьем помете, о дакотском мормоне. Ведь собаке цены не было, я мог бы продать каждого щенка не меньше чем за тысячу долларов. - А пес был ваш? - неуверенно спросил я, боясь, что не совсем точно поспеваю за ходом мыслей Сэма Слокера. - Ну да, мой. Я получил его еще щенком от сторожа питомника за пачку табаку. Когда дакотское преподобие увидел собаку на выставке, у него хребет затрясся от восторга. Тогда же я и продал ему собаку с условием, что первые щенята - мои. У меня уже и покупатели были. А, проклятый пророк, попадись ты мне, гнилая твоя селезенка, был бы ты у меня кладбищенским мясом! - Ну, и что же? - с интересом спросил я. Сэм яростно стукнул кулаком по столу: - Эта церковная росомаха, этот скаред убил ее из-за куска протухшего ростбифа. Что же, по-вашему, собака так и должна сидеть на диете? Да еще такая благородная собака. Нет, пусть я буду на виселице, пусть мною позавтракают койоты, если я не прав. У этого святоши от жадности свихнуло мозги набекрень, когда он обнаружил, что его мясные запасы тают. Нет собаки, нет щенят - пропали мои доллары. - Да, - сочувственно заметил я, - история, действительно, неприятная. Прощаясь, Сэм протянул мне руку и уже в дверях процедил сквозь зубы: - Только одно и утешает меня, что тащить мясо приучил собаку я сам. Всю зиму у меня был довольно недурной мясной стол. 1908 г. (Э. Паперная) И. А. Бунин СОНЕТ Поп сив и стар. Глаза красны от слез. Одна забота - зажигать лампады. Жена в гробу. И дочка за оградой. Последний друг - худой, облезлый пес. Теперь попу уже не много надо: Краюшку хлеба, пачку папирос. Но жаден пес. С ним никакого сладу. Лукав, хитер. И мясо он унес. Нет, так нельзя! В глазах усталых пламень. Поп, ковыляя, тащится в сарай. Берет топор. И, наточив о камень, Псу говорит в последний раз: прощай Топор взлетел в широком плавном взмахе, И заалела киноварь на плахе. 1913 г (А. Финкель) Н. Гумилев I У истоков сумрачного Конго, Возле озера Виктория-Нианца Под удары жреческого гонга Он свершал магические танцы Бормотанье, завыванье, пенье, Утомясь, переходило в стоны, Но смотрел уже без удивленья Старый пес - подарок Ливингстона II Пестрый сеттер, быстр как ветер, Всех был преданней на свете, Не воришка и не трус Но для старых и голодных Добродетели бесплодны, Драгоценней мяса кус Пестрый пес лежал так близко, Мяса кус висел так низко, Над землей всего лишь фут И открылась в сердце дверца, А когда им шепчет сердце, Псы не борются, не ждут III Сегодня ты как-то печально глядишь на ковры и обои И слушать не хочешь про страны, где вечно ласкающий май Послушай, огни погасим, и пригрезится пусть нам обоим, Как жрец, разозлившись на пса, смертоносный схватил ассегай. Помчалось копье, загудя, убегавшей собаке вдогонку, И, кровью песок обагрив, повалился наказанный пес. Послушай, - на озере Ньянца, под звуки гудящего гонга, Жил сеттер голодный и быстрый, и мясо жреца он унес... 1914 г. (А. Финкель) Анна Ахматова Я бедный попик убогий, живу без улыбок и слез. Ах, все исходил дороги со мною немощный пес. Обветшала грустная келья, скуден мяса кусок. И его в печальном весельи куда-то пес уволок. И смерть к нему руки простерла... Оба мы скорбь затаим. Не знал я, как хрупко горло под ошейником медным твоим. 1914 г. (Э. Паперная) Максимилиан Волошин Псу-супостату, взалкавшему мясо! Зри, на себе раздираю я рясу И проклинаю тебя я теперь, Зверь нечувствительный, неблагодарный, Тать, сластолюбец, лукавый, коварный, Скверны исполненный, мерзостный зверь. Буду судиться с тобою я ныне: Мать родила тебя ночью в полях, И, о тебе не заботясь, о сыне, Пуп не обрезала, и не омыла, И не посолила, и не повила, Бросила тя на попрание в прах. Сукой забытый щенок беспризорный, Был уготован ты смерти позорной. Я ж тебе молвил: живи во крови. Жалости полный, слезою Рахили Вымыл, покрыл тебя епитрахилью И сочетался с тобою в любви. Шерсть расчесал твою, блох уничтожил, У очага разостлал твое ложе, В пищу дарил тебе лучший кусок. Ты ж возгордился, безумный щенок, Сам непомерной облек себя властью, Полный желаний беспутных, больных, И распалялся нечистою страстью К изображениям на мясных. И, насбирав в околотке паршивых Псов, доброты моей не оценя, Ты, блудодейственный, ты, похотливый, Мясо украл у меня, у меня! Гнев изолью, истощу свою ярость, Буду судиться с тобой до конца, Семя сотру, прокляну твою старость, От моего не укрыться лица. Ты не избегнешь положенной кары, Шею подставлю твою под удары, Поволоку тебя сам на позор, Сам подыму на тебя я топор, Прах орошу искупительной кровью, Ибо тебя возлюбил от всех псов я, Больше Барбоса и больше Жужу. Полный страдания, ныне гляжу Я на твои неизбывные муки, Но не опустятся грозные руки, Ибо я полн справедливости, пес, Ибо я правды нездешней орудье, Ибо свершаю не месть - правосудье, Ибо ты мясо иерея унес... 1917 г. (А. Финкель) Василий Каменский Жил поп мордастый и пес зубастый в ладу, как всякие скоты, и даже выпили на "ты". Какую ж кличку, какую ж кличку псу подарил расстрига поп? "Сарынь на кичку, сарынь на кичку, паршивый пес, ядреный лоб". Пес заворчал - "с костями баста, добуду мяса, коль я не трус". И тотчас в кухне заграбастал он у попа огромный кус. Поп увидал, что кус похищен, и ретивое сдержать не смог. "Подлец ты, шельма, голенище! Полкварты дегтя лаптем в бок!" 1918 г. (А. Розенберг) Михаил Зощенко ПЕРВЫЙ ЖАЛОСТЛИВЫЙ РАССКАЗ А я вам, гражданочка, прямо скажу: не люблю я попов. Не то чтобы я к партии подмазывался, антирелигиозного дурману напускал, но только не люблю я духовной категории. А за что, спросите, не люблю? За жадность, за скаредность, - вот за что. И не то чтоб я сам мот был или бонвиван какой, но вот судите сами, какие от попов могут поступки происходить. Живет с нами на одной лестнице духовная особа, Николо-Воздвиженского приходу священник. Собачка у них имелась, не скажу чтобы очень благородного происхождения, да ведь главное-то не лягавость эта самая, а характер. А характер у ней, надо сказать, замечательный был, ну, просто сказать, домовитая собачка была, не гулена какая-нибудь дворняжная. И стали мы примечать, что собачка худеть начала. Ребра, знаете, обозначаются, и на морде грусть. Одно слово - плохое питание и обмен веществ. Стали мы духовной особе замечания говорить, не по грубости, конечно, а по-деловому: "Так, мол, и так, вы бы, товарищ, служитель культа, собачке вашей мясной паек увеличили, худает собачка ваша, как бы и вовсе не сдохла". А духовная особа проходит равнодушной походкой, будто и не ее это касается. Только гляжу, в понедельник утром возле помойной ямы собачий труп валяется. Ножки тоненькие свесились, шерсточка в крови, а ухо-то, знаете, вроде каблуком придавлено. Тоска меня взяла - очень уж приятная собака во дворе была, на лестнице никогда не гадила. Стал я у дворника справки наводить, как да что да неужто песик своею смертью от плохого питания помер. И узнали мы, гражданочка, что духовное лицо своими руками собачку уничтожило за паршивый, извиняюсь, кусок мяса. Съела собачка мясо обеденное, а мясу тому, простите, кукиш цена. Обида меня взяла, гражданочка, скажу вам, до смерти. И хотите - обижайтесь, хотите - нет, а я вам открыто скажу: не люблю я духовной категории. 1923 г. (Э. Паперная) Корней Чуковский I У попа была собака, Всех была она ему милей. Звали ту собаку, Псину-забияку Ли- хо- дей. Пошел попик на базар И купил там самовар, Самоварчик новый, Двадцатилитровый, Самоварчик новый - Ай-я-я! Фирмы "Баташов и Сыновья". Нынче своей псине, Псине-собачине, Справит именины Поп Евтроп. II Попик счастлив, попик рад: Именинный стол богат. Редька, репа, помидоры, Огурцов с капустой горы; Густо, густо, густо, густо Там навалено капусты; И салат и майонез - Просто чудо из чудес; Сто фунтов шоколада, Сто фунтов мармелада И тысяча порций мороженого. III Только смотрит Лиходей С точки зрения своей: Что за мерзостный обед - Ни костей, ни мяса нет; Даже сало убежало, Утекло средь бела дня, И ватрушка, как лягушка, Ускакала от меня. Но себя в обиду я не дам, Позабочусь о себе я сам. IV А потом как зарычит, Да хвостом как застучит, Да на погреб он бегом За свининой, пирогом И хозяину назло Слопал мяса два кило, И колбаски три кружка, И четыре потрошка, А потом, набравшись сил, Жирным салом закусил. Ешь, ешь, Лиходей, Ты попа не жалей - Этот старый скаред Нам еще нажарит! Как узнал об этом поп, Он нахмурил гневно лоб: Ах, разбойник, ах, злодей, Ты мазурик, Лиходей! Старый, грозный поп, поп Сапогами топ, топ, А рукою ловкой Крепкую веревку Затянул на шее Вора - Лиходея. Гибни, гибни, гибни, плут, - Вот теперь тебе капут! --Убив Лиходея, поп бородатый Выкопал яму железной лопатой, И в яму закопал, И надпись написал, Что: У попа была собака И т. д. 1924 г. (А. Финкель) Илья Эренбург ГИБЕЛЬ СОБАКИ Глав а первая. в которой пока еще ничего не говорится и которая, в сущности, совсем не нужна. Попутно читатель узнает о том, какие галстуки предпочитает старший клерк фирмы "Плумдинг и Сын" Реджинальд Хавтайм. Глава вторая, пожалуй, немного короткая, но достаточно ясная. Здесь впервые появляется патер Круцификс и его любимая собака. Глава третья, из которой читатель почерпает много полезных сведений. Так, например, здесь неопровержимо доказывается тот важный факт, что у собак желудочный сок вырабатывается независимо от вздорожания мясных продуктов на международном рынке. Именно этот факт послужил толчком к написанию Главы четвертой. где описывается печальная участь шнитцеля по-венски. предназначавшегося на завтрак патеру Круцификсу. В этой главе патер должен убить собаку за воровство, но убийство переносится в Главу пятую, на которую автор просит читателя перенести все свое внимание. Здесь читатель убедится, что горячая любовь нередко переходит в такую же горячую ненависть, когда к любви примешивается голод. Патер Круцификс убивает свою собаку, съевшую шнитцель по-венски. В главе шестой, и последней повествуется о том, что эта глава, в сущности, не нужна, так же как и первая, и что знаменитая хиромантка Фелиция Клистирстон предсказала автору, что он умрет в 1999 году. Берлин, кафе "Швецер", 1925 г. (Э. Паперная) Н. Заболоцкий С брюхом, выстеленным ватой, Сам плешив, но длинновлас, С бородой продолговатой - Кто из нас прищурил глаз? То - духовная особа, Поп, являющий собой Спеси, алчности и злобы Тонко смешанный настой. Кто бежит за ним трусцою, Жарко вывалив язык, С вислоухой головою, Шерстяною, как башлык? То животное - Собака По прозванью Кабысдох Был попом любим. Однако - Впал в немилость и заглох. Он за то попал в опалу, Что имел отменный вкус И в кладовке съел немалый Тучный, сочный мяса кус. Холмик есть в саду Нескучном, А на нем зеленый мох. Там зарыт собственноручно Тем попом благополучно Убиенный Кабысдох. 1930 г. (Э. Паперная) Михаил Исаковский (ранний) Детство мое бедное, горькое, сиротское! Помню избы черные, мельницу с прудом И отца Гервасия, батюшки приходского, Крытый тесом, каменный двухэтажный дом. Рыженького песика, Шарика кудлатого, Баловня поповского, вижу пред собой, Как на зорьке утренней лета благодатного Из мясного погреба он летел стрелой. А за ним с увесистой палкой суковатою, В длинной рясе путаясь, мчался грозный поп. Кровь смочила травушку, росами богатую, - Угодила Шарику палка прямо в лоб... Яму рыл я в садике у отца Гервасия: Поп велел мне Шарика глубже закопать, А могилку скромную надписью украсил он: "Горе псу, посмевшему мясо воровать!" С той поры поповское племя окаянное, Жадин долгогривых я видеть не могу... Ой, заря багряная, ой, роса медвяная, Детство мое бедное, где же ты, ау! 1937 г. (Э. Паперная) А. Н. Толстой Бывший поп, а сейчас ничто, Кузьма Кузьмич Нефедов вполз в вырытую им яму для себя и Даши землянку и сразу же из брошенного в угол вещевого мешка вытащил несколько книг, с которыми никогда не расставался, - 12 томов "Истории государства Российского" Карамзина, 19 томов "Истории России с древнейших времен" Соловьева, 4 тома "Русской истории" Ключевского и "Русскую историю в самом сжатом очерке" Покровского - и быстро-быстро начал читать. Целых 36 минут бегал он блестящими и невидящими глазами по страницам, пока не одолел их, бормоча: - Да, душенька, да, Дарья Дмитриевна, яблочко сладкое, но недозрелое. Не знаете вы народа нашего. А ведь знакомец ваш, поэт Бессонов, которого так оболгал сочинивший всех нас автор, мудро сказал: "Умом России не понять, аршином общим не измерить". Верно это: уезд от нас останется - и оттуда пойдет русская земля. А сейчас хорошо бы поесть для веселья души и тела, поесть-покушать эссен-фрессен, манже-бламанже, или, как говорили мы в семинарии, доводя до крайностей ирритации отца келаря, шамо-шамави-шаматум-шамаре. Кстати же где-то на полочке и кусок мяса лежать должен, а сейчас с речки и Дарья Дмитриевна придет, после купанья голодная. Однако на полочке, кроме неизвестно как туда попавшей трехфунтовой гирьки, ничего не было. Но зато ясно видны были следы собачьих лап, недвусмысленно показавшие, чьих рук это дело. Хозяйка этих лап, попова собака Бурбос, помесь меделяна с левреткой, тихо лежала в углу, разомлев от нечаянной сытости. - Так, так, - сказал Кузьма Кузьмич, - я прочел огромную массу книг и в одной из них вычитал: "Блажен, иже и скоты милует". Но стоишь ли ты милованья, скот Бурбос? Ты ведь помнишь, что сказал Ричард Бринсли Шеридан: "Когда неблагодарность острит жало обиды, рана вдвойне болезненней". Вот и меня острит жало обиды. Я ли тебя не любил, я ли тебя не кормил? А ты? Не могу снести этого, Бурбошка! Вспомни, Бурбосе, эпиграф к "Анне Карениной": "Мне отмщение, и аз воздам". Так иди сюда, собака! Ничего не подозревая, Бурбос подошел к попу, и тут же точный удар трехфунтовой гирьки свалил его мертвым. - Да, Бурбошка, - сказал, вздохнув, Кузьма Кузьмич, - вот и стал ты разгадкой Самсоновой загадки: "Из ядущего вышло ядомое, а из сильного сладкое". Был ты ядущим, а теперь быть тебе ядомым. Когда Даша вошла в землянку, Кузьма Кузьмич поджаривал на Бурбосовом жиру его же печенку, фальшиво при этом напевая: - У попа была собака, он ее любил. Но Дашу это не раздражало; до встречи с Телегиным оставалось всего две главы. 1941 г. (А. Финкель) Семем Кирсанов ПРО ПОПА И СОБАКУ СКАЗАНИЕ ЧИТАТЕЛЮ В НАЗИДАНИЕ (невысокий раек) Сие сказанное мое гишпанское, игристое, как шампанское, не сиротское и не панское, и донкихотское, и санчо-панское. Начати же ся песне той не по замышлению Боянову, а по измышлению Кирсанова, того самого Семы, с кем все мы знакомы. Раз-два, взяли! У Мадридских у ворот Правят девки хоровод. Кровь у девушек горит, И орут на весь Мадрид "Во саду ли, в огороде" В Лопе-Вежьем переводе. Входят в круг молодчики, Хороводоводчики, Толедские, гранадские, Лихачи Кордовичи. Гряньте им казацкую, Скрипачи хаймовичи! Вот на почин и есть зачин и для женщин, и для мужчин, и все чин чином, а теперь за зачином начинаю свой сказ грешный аз. Во граде Мадриде груда народу всякого роду, всякой твари по паре, разные люди и в разном ладе, вредные дяди и бледные леди. И состоял там в поповском кадре поп-гололоб, по-ихнему падре, по имени Педро, умом немудрый, душою нещедрый, выдра выдрой, лахудра лахудрой. И был у него пес-такса, нос - вакса, по-гишпански Эль-Кано. Вставал он рано, пил из фонтана, а есть не ел, не потому что говел, а потому, что тот падре Педро, занудре-паскудре, был жадная гадина, неладная жадина, сам-то ел, а для Эль-Кано жалел. Сидел падре в Мадриде. Глядел на корриду, ржал песню о Сиде, жрал олла-подриде, пил вино из бокала, сосал сладкое - сало, и все ему мало, проел сыр до дыр, испачкал поповский мундир. Вот сыр так сыр, Вот пир так пир. У меня все есть, А у таксы нема, Я могу все есть Выше максимума. Ох и стало такое обидно, ох и стало Эль-Кано завидно, и, не помня себя от злости, цапанул он полкости и бежать. Произнес тут нечто падре про собачью мадре, что по-ихнему мать, схватил тут дубинку и убил псих псинку, и в яму закопал, и надпись надписал, что во граде Мадриде падре в тесноте и обиде от такс. Так-с! Ну и дела - как сажа бела! А нас счастье не минь, а Педро аминь, а критика сгинь! Дзинь! 1964 г. (А. Финкель) Новелла Матвеева Какой смешной случай, Какой сюжет старый! Попу был друг лучший Любимец пес Карый. Но поп - гроза в рясе. На пса огонь молний. А дело все в мясе Из кладовой полной. Свиные в ней туши Грузней земной суши. Тугих колбас кольца Круглы, как диск солнца. И съел-то пес малость - Всего один ломтик, Но поп, придя в ярость, Сломал о пса зонтик. Кричал, глаза пуча: "Издохни, вор гнусный!" Какой смешной случай, Какой финал грустный! 1964 г. (Э. Паперная) Булат Окуджава Стояла во дворе хибарка, В хибарке поп Харламов жил, А у попа была овчарка, И он ее, как водится, любил. Она была красавица собака. И он ее, товарищи, любил. А на столе лежал кусок грудинки, И лампочка светила над куском. Овчарка проглотила слюнки, И в комнате запахло воровством. Собака съела мясо без заминки, А мясо, между прочим-то, с душком.. Овчарке воздержаться бы, ребята, Да, что ли, не хватило бедной сил... А поп со зла покрыл собаку матом И тем ее, товарищи, убил! А ведь она ни в чем не виновата: Ведь он ее, скупяга, не кормил. 1965 г. (Э. Паперная) - II - КОЗЛЫ  Жил-был у бабушки серенький козлик. Вот как, вот как, серенький козлик. Бабушка козлика очень любила. Вот как, вот как, очень любила. Вздумалось козлику в лес погуляти. Вот как, вот как, в лес погуляти. Напали на козлика серые волки. Вот как, вот как, серые волки. Оставили бабушке рожки да ножки. Вот как, вот как, рожки да ножки. СТАРОФРАНЦУЗСКАЯ БА