ль, к следующему дереву. Больше ничего увидеть не удалось, надо вернуться сюда, когда погода будет получше, решил Павлыш. Пожалуй, если это не диадема, то по крайней мере серебряное ожерелье. Ему удалось найти самые большие деревья в Галактике, а это уже открытие. И Павлыш повел машину вверх на автопилоте, доверяя ему больше, чем собственным чувствам. Так как поднимался он медленно, то прошло минут десять, прежде чем вездеход вырвался из облачного слоя. Стало очень светло. Непривычно светло. Над головой сверкало синее небо, более темное, чем на Земле, на нем горели редкие звезды. Под самым вездеходом в бесконечность уходила вата облаков. Ничем не нарушаемая, спокойная, белая и чистая. Значит, вершины деревьев скрываются где-то внутри облака. "Ничего, дома разберемся - локатор зафиксировал абрис дерева". Павлыш развернул вездеход и задал ему курс к лагерю, но опускаться в облака пока не стал. Он пожалел, что раньше не догадывался подняться сюда. Запускал в этот чистый простор своих скаутов, а не подумал, какая замечательная психотерапия для удрученного смрадным влажным лесом человека - оказаться в просторе неба над надоевшими облаками. Тут так хорошо дышалось... Это тоже было психологическим эффектом - дышал Павлыш тем же воздухом, который был в скафандре. - Отлично, - сказал он вслух. - Теперь, как станет тошно, буду летать сюда. - Куда? - спросила Клавдия. Оказывается, связь была включена, и Клавдия все это время слышала все его вздохи, проклятия и беседы с самим собой. - Я возвращаюсь, - сказал Павлыш. - Как полет? - спросила Клавдия. - Очень интересный полет, - искренне ответил Павлыш. - И очень красивое небо. x x x Они неплохо пообедали. К счастью (должны же быть утешения), Салли набрала в экспедицию массу вкусных приправ и снадобий, Клавдия была великим мастером китайской кухни, и как-то Салли говорила Павлышу, что их группа славится на всю Дальнюю разведку кулинарными изысками. А разнообразие и изысканность в пище в дальней экспедиции - это особый шик, недостижимый даже на большом корабле, потому что обычно повара идут по пути наименьшего сопротивления, подчиняясь инструкциям, написанным на обертках сублимированных, консервированных и прочих полуфабрикатов. Надо иметь желание и воображение, чтобы превратить сухой суп из шампиньонов в сказочный соус к пышному бифштексу. Да и пышность бифштекса достигается лишь при высоко развитой интуиции: мгновением раньше, мгновением позже - и бифштекс превращается в стандартный кусок мяса, одинаковый на любом корабле и базе. Павлыш лениво отодвинул недоеденный пудинг - больше его душа не принимала - и сказал: - Теперь я намерен вас угостить, мои прекрасные дамы, сказочным зрелищем, равного которому вы не встречали в Галактике. Он включил проектор. На экране медленно летели насекомые, влекомые воздушными пузырями. Вот они поворачиваются к воде и плывут, радужно сверкая, словно мыльные пузыри. Салли сидела на полу, охватив колени полными руками. - Как жалко, что меня с тобой не было, - сказала она тихо. Павлыш заметил, что впервые она назвала его на "ты". Клавдия продолжала работать. На столе перед ней лежал разделенный на ячейки плоский ящик с образцами пород. Она перебирала спектрограммы, легонько насвистывала что-то почти неслышное, упрямые волосы выбились из слишком строгой прически. Лампа очерчивала четкий круг на столе. Павлышу показалось, что, продолжая работать, Клавдия как бы укоряет его за то, что он развлекается любительскими фильмами и отвлекает от нужной работы Салли. Он был неправ. Клавдия поглядывала и на экран, потому что вдруг сказала: - Интересно, этот змей отлично знает, как обращаться с пузырями. Он прокусывает их. Значит, твои лошадки имеют обыкновение плавать в озере. А он имеет обыкновение на них охотиться. Павлыш сказал: - А сейчас я потеряю щуп. На экране появились круги взрыхленной земли. Салли ахнула. - Очень разумный способ подкарауливать жертву, - сказала Клавдия. - Во всей Вселенной этим занимаются различные хищники. - Вплоть до женщин, - неудачно пошутил Павлыш. Он ожидал афронта, но его не последовало. Наоборот. Клавдия вдруг улыбнулась. - Не бойтесь нас, Павлыш, - сказала она. - Но разве приятно, когда к тебе в дом лезут железной палкой? Наконец подошла очередь гигантских деревьев. На экране деревья выглядели совсем не так величественно, как в жизни. Павлышу даже хотелось просить зрительниц, чтобы они не верили тому, что видят. Серые расплывчатые стволы, утопающие в тумане, ручищи сучьев, озерко в развилке... - Камера не может вертеть глазами, как я, - сказал Павлыш. - Поле ее зрения ограничено, наше воображение питается нелогичностью движения глаз. - Нет, почему же, - сказала Клавдия. - Зрелище впечатляет. - И много там таких деревьев? - спросила Салли. - По-моему, три или четыре - в пределах видимости. Может, дальше целый лес. - Наверное, это не деревья, - сказала Клавдия. - Это мне кажется скорее симбиотическим сообществом - лесом, принявшим такую форму. Вы видите, что каждый ствол сплетен из сотен стволов, как канат из волокон. - И каждое такое дерево - это целый мир, - сказала Салли. - Ведь там наверняка живут существа, которые и не подозревают, что есть еще что-то за пределами дерева. - Надо будет как-нибудь совершить специальную экскурсию по дереву, - сказал Павлыш. - На несколько дней. - Может, оставим это на долю большой экспедиции? - сказала Клавдия. - Вы хотите лишить меня открытия, которое меня прославит, - сказал Павлыш. - Слава, никогда не надо печься о сенсациях. - Клавдия вдруг снова потеряла чувство юмора. - Вот поглядите, - она протянула ему кусочек темной породы, отшлифованный с одной стороны. Через породу тянулась широкая золотая полоса. - Это жильное золото, - продолжала она, - Мои скауты обнаружили здесь гору, буквально пронизанную золотыми жилами. Редчайший феномен. Романтик, подобный вам, тут же написал бы хлесткую статью, и досужие журналисты расписали бы вас в сотнях интервью - еще бы, человек, отыскавший золотую гору! Но для меня это лишь еще один, и довольно неважный, штрих в общей геологической картине планеты. Салли положила ладонь на руку Павлыша, будто опасалась, что он скажет какую-нибудь колкость и Клавдия расстроится. Ладонь ее была теплой и мягкой. Клавдия оборвала свой монолог, и Павлыш понял, что ей не понравилось движение Салли, которое не укрылось от ее глаз. Салли тоже поняла это и убрала руку. Наступило неловкое молчание, и Салли прервала его, сказав: - Мне хочется чаю. Кто-нибудь составит компанию? - С удовольствием, - сказал Павлыш. Он выключил камеру. Клавдия наклонилась над столом. Она задумчиво вертела в руке кусок породы с золотыми прожилками. После чая Клавдия вдруг решила заняться уборкой. Она заявила, что за последние дни из-за легкомыслия Павлыша станция потеряла гигиеничность. Павлыш в уборке не участвовал, но так как ничем не займешься, если в доме на ночь глядя устроили уборку, то он отправился в лабораторию. Там он уселся с книгой - работать не хотелось. За окнами лаборатории уже стемнело, воздух был синим. И можно было вообразить, что он сидит в домике на Земле и в любой момент может отправиться на прогулку. Читалось как-то плохо, никак не вживешься в сюжет. Павлыш встал, включил внешний динамик. Лес был тих, но тишина была неполной, она складывалась из множества настороженных звуков. Вот хрустнула ветка, потом что-то прошуршало в траве совсем недалеко от корабля. Издалека донесся утробный звук, низкий, почти неуловимый, но могучий, потом зачавкало, словно рядом бродил кто-то в болотных сапогах, с трудом вытягивая ноги из тины... Наша беда в том, думал Павлыш, что в своих путешествиях человек старается все более исключить элемент риска. Каравелла Колумба была игрушкой штормов и ветров, каждый риф таил для нее гибель, каждый шквал грозил перевернуть. Но путешественники снова и снова уходили в море или шли с караванами через негостеприимные горы - ведь не только страсть к наживе влекла их. Проснуться под сенью неведомых гор, услышать шум чужестранного города, увидеть пальмы на берегу еще не открытого острова... Наверное, мы стали куда как рациональными - мы стараемся приспособить Вселенную к нашим трезвым нуждам, разложить ее по полочкам и даже раздражаемся, если что-то не влезает на полочку, на положенное место. Путешественники древности верили в гипербореев и людей с песьими головами, и это их не пугало. Мы же уверены в том, что генетический код един для Вселенной, и при виде человека с песьей головой не ахаем удивленно и восторженно, а начинаем считать хромосомы. Еще в детстве мы читаем про Робинзона, и он, как и сто, и двести лет назад, покоряет нас своей наивностью, своим гордым одиночеством и человеческим вызовом, который несет в себе его судьба. Но уже в Робинзоне заложена опасность - уже Робинзон рационален. Он не мирится с природой, не ждет появления человека с песьей головой, а подсчитывает запасы зерна или шьет себе одежду из козьих шкур. Значит, Робинзона следует запретить - вот он, источник всех наших бед, вот кто - Даниэль Дефо заложил основы нашего рационализма. Признав это, Павлыш стал искать альтернативу и пришел к выводу, что ему более всего по душе Синдбад-мореход. Хоть тот был и торговцем, но птицу Рух воспринимал как часть естественного в своей сказочности мира. И потому Павлыш стал планировать альпинистский поход на гигантское дерево, который вернее всего не оправдает риска и затрат времени, но совершенно необходим Павлышу, чтобы наладить собственные отношения с этой планетой. Они здесь уже давно, три недели, но кроме взаимной враждебности ничего не добились. Золотая гора безлична и равнодушна. Она может встретиться и на безатмосферном астероиде. Клавдия имеет дело в основном с предметами неодушевленными, поэтому она может провести здесь целый век и остаться чужой на чужой планете. Понимание входит в функции Павлыша. А его не достичь, скрываясь за надежными стенами куполов. Споря внутренне с Клавдией, Павлыш, как и положено в таком заочном споре, почти не давал ей возможности возразить. Все воображаемые возражения Клавдии были неубедительны, тогда как аргументы Павлыша - несокрушимы. Дикий высокий визг раздался над самым ухом. Павлыш даже вскочил и лишь через секунду понял, что визг донесся из леса - из того мира, который продолжал жить, словно Павлыша, со всей его техникой и могуществом, не существовало. Павлыш метнулся к окну. За окном в темноте, разрезанной лучами медленно вращающихся прожекторов, кипел клубок тел. Несколько хищников - и не разберешь в такой суматохе, что за твари, - терзали толстого зеленого неповоротливого зверя, и в этой схватке была такая первобытная жестокость и такой страх смерти, что Павлыш, глядя, как клубок тел катится к лесу, выключил звук и отошел от окна. И с некоторой печалью подумал, что вернее всего он так и улетит с этой планеты, ни черта не узнав и не поняв, хотя формально увезет отсюда солидный груз биологических исследований и образцов флоры и фауны. Читать совсем расхотелось, но он не спешил возвращаться в жилой отсек. Сейчас женщины в своих конурках укладываются спать, в душе на полчаса застряла чистюля-Клавдия, а Салли, что уж совсем не положено отважному разведчику, в пятый раз раскладывает пасьянс. Ему захотелось, чтобы Салли отложила пасьянс и пришла к нему сюда, потому что соскучилась, потому что ей надоело слушать, как Клавдия насвистывает под душем... - Я не помешала? - спросила Салли. - Хорошо, что ты пришла, - сказал Павлыш. - Что за шум был? Мне показалось, что кто-то кричал. - Я включил свой внешний динамик, а там зверье выясняет отношения. Салли подошла к окну. - Пусто, - сказала она. - Никто здесь не живет. Они только приходят иногда попугать нас. А мы ведь не из пугливых? - Нас не запугаешь. - А ты мог бы остаться здесь жить? - С тобой - да, - сказал Павлыш. - Я серьезно. - Где только не живут люди! Здесь, по крайней мере, нормальный воздух и нормальный дождь. Павлыш подошел к Салли и дотронулся пальцами до ее плеча. - Тебе здесь не нравится, тебе здесь скучно, ты жалеешь, что попал в эту экспедицию. А я - единственное человеческое развлечение, - сказала Салли. Павлыш убрал руку. - Если бы мы были на Земле... - На Земле ты бы просто меня не заметил, - сказала Салли. - Я не умею кокетничать. Ничего удивительного нет. Она обернулась и поглядела ему в глаза. - Может быть, я чувствую то же, что и ты. И я тоже бы не обратила на тебя внимания... Это обидно? - Нет, - сказал Павлыш. Салли прижалась к Павлышу, взяла ладонями его голову, сжав виски, и поцеловала его в щеку у уголка губ. - Спасибо, - сказал Павлыш. - Глупый ответ, но не худший, - улыбнулась Салли. Она отступила на шаг, освобождаясь от его рук, и Павлыш увидел, что они не одни - за спиной Салли в окно глядела глупая белая морда. - Уйди, - сказал морде Павлыш. Салли обернулась и засмеялась. - Клавдия бы спросила, - сказала она, - почему ты не включил камеру. - Я не давала тебе оснований смеяться за моей спиной! - резко сказала Клавдия. Она стояла в переходнике у входа в лабораторию. Она была в халате, мокрые волосы забраны полотенцем. Павлыш почувствовал, что краснеет, как мальчишка, которого застали, когда он тащил конфеты из заветного бабушкиного шкафа. И неизвестно было, давно ли Клавдия стоит здесь. - Я никогда не смеюсь за твоей спиной, - сказала Салли. - Ты же знаешь. - Завтра рано вставать, - сказала Клавдия. "Детей отправляют по кроваткам" - Павлыш не сказал этого вслух. Он теперь старался реже говорить вслух то, что могло задеть Клавдию. - Завтра рано вставать, - согласился он. Глава пятая Поселок уменьшался на глазах, дома стали игрушечными, такие лепил для малышей Вайткус. Еще он лепил для них коров, коз, собак и всякую земную живность. Потом поселок заволокло туманом, и человечки, стоявшие на выгоне, и коза, так и не понявшая, куда исчезла ее любимая Марьяшка, и холмик кладбища - все это исчезло; внизу пошел лес, одинаковый и бесконечный. Воздушный шар летел ровно, как будто его тянули на веревке, но движение угадывалось только по тому, как уплывали назад деревья. В корзине стояла тишина и воздух был неподвижен. Все трое и раньше поднимались на воздушном шаре и знали, как с ним обращаться, но это был первый настоящий полет шара - не подъем к облакам, а путешествие. В каждой группе людей по уговору или негласно устанавливается разделение труда и обязанностей. Никто не просил Казика становиться к горелке и определять курс, это случилось само по себе. Летал Казик не больше других, да и вообще был еще подростком, маленьким даже по здешним меркам. Но здесь, в корзине шара, с ним произошло немедленное превращение, подобное тому, что происходило с ним, когда он попадал в лес. Казик из существа скорее робкого и молчаливого превратился в уверенного в себе человечка, будто он всю жизнь только и делал, что летал на воздушных шарах. И уверенность его была столь очевидна, что и Марьяна, и Дик безо всяких возражений уступили ему первенство в управлении шаром, к которому оба относились с некоторой опаской. Марьяна до последней возможности вглядывалась во мглу внизу, ей все казалось, что она видит Олега, который так храбрился в последние минуты, скрывая свой страх за Марьяну и зависть к тем, кто улетает. Марьяна не боялась за себя - некогда было об этом думать, да и пустые это мысли - бояться за себя. Она хотела сейчас одного: как можно скорее слетать, неважно даже, найти или не найти ту экспедицию, в которую ей трудно было поверить, как раньше в существование корабля, пока она не дотронулась до него. Но если корабль всегда существовал в разговорах и памяти жителей поселка, то появление на планете какой-то научной экспедиции было из породы снов. Это была какая-то ненастоящая экспедиция, и ее неумение отыскать поселок и выручить их лишь усугубляло это ощущение. Поэтому Марьяна боялась только, как бы им не заблудиться, не улететь слишком далеко, потому что надо вернуться до того дня, как Олег уйдет в горы к "Полюсу", и пойти вместе с ним. Для Дика экспедиция, на поиски которой они летели, тоже не была реальностью. Она никак не вписывалась в космогонию его мира. Правда, прошлогодний поход к "Полюсу" эту картину изменил, но не разрушил - ведь "Полюс" был мертв, он был продолжением поселка и в то же время его истоком. Дик не представлял себе жизни вне планеты, вне леса. Его тщеславие удовлетворялось борьбой с лесом и покорением леса. Он никогда не представлял себе жизни на какой-то другой планете, допустим на Земле, хотя бы потому, что там другой лес и другие звери. Лишь Казик жил уже на Земле. Если жители поселка знакомились с воздушным шаром по мере того, как он возникал и принимал форму, то Казик увидел его внутренним взором куда раньше остальных. Интуитивно Казик знал все, что можно было знать о воздушных шарах. Уже в первых полетах с Олегом он постиг характер шара лучше самого Олега, но ничего ему об этом не сказал - Казик и сам не думал, что лучше Олега знает, как управлять шаром. В первые минуты, пользуясь тем, что и Марьяна и Дик мысленно еще оставались внизу, Казик получше укрепил мешки с балластом и пищей таким образом, чтобы достичь максимального равновесия, или, как он сам себе это объяснил, для того чтобы шару было удобнее их везти. Он воспринимал шар как некое живое существо, которому бывает тяжело, легко, весело и даже неудобно, и он помогал шару, чтобы ему было приятнее. Дик смотрел вниз. Он старался угадать в лесу свои тропы и места привалов, по сверху лес был совсем иным, будто Дик не исходил эти места вдоль и поперек. Вдруг он узнал поляну. На ней год назад он заколол большого медведя и медведь оставил у него на руке отметины - три параллельных шрама. Дик взглянул на шрамы, а когда снова посмотрел вниз, поляна уже исчезла. Ветер стал тише, Казик засуетился возле горелки, увеличивая пламя, потому что почувствовал, что шар начал снижаться. Видимость стала еще хуже, даже деревья внизу заволокло туманом. - Ниже спускаться? - спросил Казик. Это были первые слова, сказанные с момента отлета, и потому они показались очень громкими. - Спускаться? - Дик не сразу осознал причину вопроса. Ведь полет еще не окончен. - А река? - Не видно, куда летим, - сказал Казик. - Мы правильно летим, - сказала Марьяна. - Скоро первое болото. Шар дернулся и завис - заряд дождя ударил сверху, и было слышно, как капли гулко стучат по тонкой оболочке. Кабину закачало. Дик вцепился в ее край, а Марьяна присела - ей показалось, что борт корзины очень низкий и ее может выбросить. - Я наверх пойду, - сказал Казик. - Мы будем искать ветер. А то обратно в поселок принесет. - Не надо обратно, - сказал Дик. - Они будут смеяться. Дик не выносил мысли, что над ним можно смеяться. Казик подтащил к борту мешок с песком и, развязав, высыпал часть песка вниз. Мешок он берег, мешок еще пригодится. Шар сразу пошел вверх - видно было, как уменьшаются и тонут в тумане деревья. - Правда, здорово? Я высыпал, а он меня слушается, - радостно сказал Казик, но никто не ответил. Было страшно, потому что шар был ненадежен и в нем жило странное своенравие. И Дику и Марьяне стало ясно, что они - пленники шара, ничтожные игрушки его прихоти. Хочет - унесет в небо, хочет - бросит о землю. Они, в отличие от Казика, не чувствовали шара и не повелевали им. Через несколько секунд шар скрылся в облаках, и стало еще неприятнее, потому что за пределами корзины, вторгаясь в нее, висел непроницаемый туман, в котором что-то таилось. Может, летающий зверь, может, скала, может, нечто необъяснимое. - А теперь совсем непонятно, - признался вслух Казик. - То ли мы вверх летим, то ли никуда не летим. Я не знаю. - Давай поднимемся, - сказал Дик. - Поднимемся наверх, выше облаков, как с Олегом. - Балласта немного, - сообщил Казик, - он может понадобиться. - Тогда сделай огонь побольше, - сказала Марьяна. - Олег велел не очень надувать, - сказал Казик. - Если он лопнет - мы, как камень, вниз грохнемся. Казик почувствовал свою власть над старшими, он понял, что ничего не боится, что ему увлекательно до щекотки в груди подниматься в облаках или нестись над землей, а им страшно, непривычно. - Поднимайся, - приказал Дик, который уловил скрытый бунт. Казик пожал узкими плечами и прибавил огня в горелке. Стало холоднее, корзина была мокрой, крупные капли стекали по оболочке шара и срывались с нижнего обода. Казику хотелось выразить торжественное чувство полета, но выразить его можно было только в песне. И если бы он был один, он бы обязательно запел и даже запел бы со словами, которые умел складывать в стихи. Но он стеснялся это делать при остальных. Не посмел и сейчас. Он беззвучно напевал, сжав губы. Дика охватило отчаяние бессилия. Облако никогда не кончится. Они потерялись. И не надо было вообще этого затевать. Пошли бы пешком, как-нибудь перебрались бы через реку. Ничего особенного. А теперь ни реки, ни поселка не будет... И тут стало светлее, шар выскочил в промежуток между облаками - над головами был еще слой, и их несло к почти черной громадной туче, которая стеной стояла впереди, словно поджидала шар, чтобы сожрать его. В туче проскальзывали, сверкали молнии, она казалась живой и горячей. - Ух ты, как красиво! - крикнул Казик. - Как сейчас тряханет! - Вниз! - сказал Дик. - Давай вниз, не понимаешь, что ли! - Жалко, - Казик протянул руку к горелке, чтобы убавить огонь. - Я такого еще никогда не видел. Снизу это не так интересно. - Мне не интересно, - сказала Марьяна. Шар почему-то не снижался, а продолжал лететь навстречу грозовой туче, и грохот, исходивший от нее, был почти непрерывным, будто кто-то вел огромной палкой по огромной изгороди. Дик оттолкнул Казика и резким движением потушил горелку. - Это тебе не игрушки! - сказал он. Порывы встречного ветра ударяли по шару, он метался между облаками и никак не мог спуститься. - Нельзя совсем тушить! - закричал Казик. - Вы дураки! - Молчи, - сказал Дик. - Надоел. Грубостью он прикрывал свой страх, потому что даже себе не хотел признаться, что может бояться. Шар вдруг задрожал, попав в воздушный вихрь, и заскользил вниз, - Зажигай! - крикнул Казик. - Неужели не понимаешь - сейчас он остынет. - Успеем, - сказал Дик. - Сначала надо спуститься вниз. - Нельзя так сразу. Где зажигалка? Зажигалка была у Дика, и он ее не давал Казику, потому что не верил в то, что шару что-то угрожает внизу. Ему хотелось одного - скорей уйти от грозовой тучи. - Ты посмотри, он же уменьшается! - Казик показал вверх, но лишь его глаза видели, что шар теряет упругость и скорость его снижения увеличивается. - На, - Дик все же встревожился от настойчивого тона Казика и протянул мальчику зажигалку. Зажигалка хлопала, щелкала и никак не хотела загораться. Было мокро, сыро, все уже промокли. Трут в зажигалке тоже успел отсыреть. Если бы Казик знал, что Дик потушит огонь, он бы заранее спрятал зажигалку и держал бы ее сухой. Вокруг снова были облака, опять было полутемно, и грохот, исходивший от грозовой тучи, чуть утих, остался там, наверху, почти над головами. - Хорошо, что успели, - сказал Дик, оправдываясь. Краем глаза он смотрел, как Казик снова и снова щелкает кресалом. - Дай-ка я сам, - сказал Дик и выдрал зажигалку из напряженных пальцев Казика. Зажигалка не слушалась и его. Казик стоял рядом и глядел на искорки, вылетавшие от кремня. Они казались холодными и маленькими. - Он меньше стал, - сказала Марьяна испуганно. Она смотрела вверх и увидела, что веревки сетки, которой был обмотан шар, все глубже врезаются в его оболочку. Дик взял зажигалку в ладони и постарался протереть фитиль. Теперь всем было ясно, что шар падает все быстрее. - Может, закрыть дырку? - спросила Марьяна, но осеклась - она поняла, что дырку внизу шара им закрыть нечем. - А твоя, твоя зажигалка! - вдруг закричал Казик. - У тебя же должна быть! - Конечно, - ответила Марьяна, - как же я не вспомнила. У меня она есть. - Давай! - А где она? - В кошельке на шее, - подсказал Казик. Марьяна быстро развязала лечебную сумочку, которая висела у нее на груди, и достала оттуда зажигалку. Казик выхватил ее и, оттолкнув Дика, начал высекать огонь. Но горелка не зажглась. - Открути ее! - закричал Казик Дику. - Ты же ее закрутил. Корзину снова качнуло, Дик потерял равновесие и еле-еле успел ухватиться за борт. Казик сам, чуть не отломав колесико, открутил горелку и с наслаждением вдохнул отвратительный запах газа, который выделялся из трубки. Зажигалка, к счастью, не погасла, и на конце трубки вспыхнул лиловый огонек. Казик сразу прибавил огня, и пламя на секунду исчезло, потом занялось ярко и уверенно. Казик заглянул в отверстие шара - теплый воздух пошел туда, в полутьму. И в этот момент они вывалились вниз из облаков. - Мы все равно падаем, - сказала Марьяна тихо. Ветер был несильным, но порывистым, шар толчками двигался вниз. - Поздно, - сказал Дик. - Теперь держись. Он успокоился. Лес ему был знаком, а поверить в силу удара о деревья, представить то, чего никогда не испытывал, он не мог. Ему казалось, что лес примет их и не убьет. - Мешки! - закричала Марьяна, прерывая наступившую зачарованную паузу ожидания. Она сама кинулась к мешку, лежавшему у ее ног, и с трудом перевалила его через борт корзины, чуть не вывалившись за мешком. В тот момент шар как раз достиг вершин деревьев - это было мгновение, когда можно было разглядеть каждый листок на деревьях, и Казик, который вспомнил о балласте только после крика Марьяны, смотрел как зачарованный на приближение земли, не боясь за себя, но очень жалея такой красивый шар, которому суждено сейчас разорваться. Вершины деревьев, такие близкие, вдруг толчком ушли вниз, и земля как бы с сожалением отсрочила встречу с шаром. И в следующее мгновение все ожили. Дик тоже подхватил мешок. Третий мешок тащил Казик, но не кинул его, как Марьяна, а, быстро придя в себя, высыпал песок из мешка и был очень доволен тем, что подумал об этом даже в такой момент, и сказал: - Мешки беречь надо. Но его никто не слышал. Марьяна и Дик смотрели вниз, на вершины деревьев, уплывающие в туман. Они продолжали смотреть, даже когда Казик спокойно занялся делами. Ведь никому не было нужно, чтобы шар снова умчался в облака, тем более что больше балласта не осталось. Он подкрутил горелку и смотрел, чтобы шар больше не поднимался. Это было трудно сделать, потому что уже разыгралась гроза и ветер никак не мог успокоиться. Шар продолжал болтаться мыльным пузырьком, совершая эволюции в туманном пространстве между облаками и лесом. - Ну вот, - сказал Дик, - а вы боялись. В корзине было трудно стоять. Тем более что она стала легче без балласта и ее кидало из стороны в сторону. Туча выплюнула из себя короткий шквал, шар понесся, наклонив корзину, словно хотел выбросить из нее людей, и они сжались на полу корзины, вцепившись в прутья и веревки и пережидая, пока шквал не прекратится и не хлынет, как знак окончания безумств, сильный и ровный ливень. - Не повезло, - сказал Дик, поднимаясь с пола и вглядываясь вниз. - Теперь уж совсем неизвестно, куда нас унесло. - Сначала мы летели правильно, - сказал Казик. - До того как поднялись наверх. Мы летели правильно почти час, а потом нас мотало минут десять. В поселке не было часов, но понятия часа, минуты и даже секунды остались. У Казика было чутье на время. И ему верили. - Значит, мы в нужной стороне? - спросила Марьяна. - Только неточно, - сказал Казик. Они промокли и замерзли. Даже куртки и сапоги из рыбьей кожи не спасали. Но они только теперь поняли, как замерзли - до этого они думали, как бы не разбиться. - Будем смотреть вниз, - сказала Марьяна. - Вы охотники. - Мы должны увидеть реку, - сказал Казик. - И болота перед ней. - Если мы не перелетели ее, когда были наверху, - сказал Дик. - Нет, такой скорости ветра нет. До реки пять дней пути, если идти по земле. Шар теперь плыл медленно. - Дождь кончится, - сказал Казик, - и мы поднимемся наверх. - Зачем? - спросил Дик. - Посмотрим на солнце, - сказал Казик, - и узнаем направление. Сейчас теней нет, ничего нет. - Лучше спуститься и поискать на земле, - сказал Дик неуверенно. Он понимал, что это не лучшее решение, потому что если они окажутся в незнакомом месте, то с земли найти направление еще трудней. Но подниматься наверх не хотелось. - Вы голодные? - спросила Марьяна. - Нет, - сказал Казик. Но Марьяна достала из мешка сухарей, намазала их грибным паштетом, и мужчины принялись хрустеть, поглядывая вниз, в надежде увидеть что-нибудь знакомое. Один раз Дику показалось, что он узнает холм, выдававшийся из леса, но Казик сказал, что это другой холм. Время шло. Дождь все не прекращался, хотя гром гремел издалека и нестрашно. Прошло еще часа полтора. Марьяна, чтобы согреться, приседала в корзине, пока не устала. Но не согрелась, а только запыхалась. Дик уселся на дне и принялся протирать арбалет. Казик грел руки у горелки, потом он сказал Марьяне, чтобы она тоже погрелась. Все очень устали от неизвестности. Казалось, что они улетели так далеко от поселка, что никогда уже не вернутся обратно. Дождь прекратился. Сразу стало тише, потому что капли перестали стучать по оболочке. От теплого шара поднимался пар. Казик долго смотрел вперед, потом вдруг крикнул: - Смотрите! В начинающихся ранних сумерках впереди, у горизонта, была видна светлая полоса. Дик всмотрелся туда и сказал, что это, наверное, река. - А может, кончается лес, - сказала Марьяна. Она стояла с другой стороны корзины и тоже увидела светлую полосу на горизонте. Это было непонятно. Получалось, что они видят две реки. Еще через полчаса неспешного полета они убедились, что впереди в самом деле река - возник и другой темный берег. Светлая полоса справа была очень широкой и терялась за горизонтом, а река с ней соединялась. Дик сказал, что это другая, очень большая река. А Казик предположил: - Хорошо бы это было море. - Море? - Марьяна знала это слово, но не представляла себе, что на этой планете тоже может быть море и притом так близко. - Или очень большое озеро, - сказал Казик. - Но все-таки лучше море. Тогда мы построим корабль и уйдем в плавание. - Только бы шар не унесло в это море, - сказал Дик. Он все вглядывался вперед, стараясь угадать, та ли это река, что им нужна. Когда-то, кажется в прошлом году, он доходил до реки, но не смог из-за болот, кишащих всякими гадами, выйти на берег. У него кончилась еда, а охота была плохая. Пришлось вернуться. Он помнил холмы у реки, но здесь таких холмов не было видно. Они решили подняться повыше, к облакам, в поисках попутного ветра. Шар устал лететь и поднялся еле-еле, лениво и нехотя. Здесь ветер в самом деле был сильнее, но тоже дул не туда, куда хотелось. К тому же снова пошел дождь. Это всем надоело - ленивый шар, холод, влага, и тем более обидно, когда ты уже у цели, еще немного - и перелетим через реку, а там уже можно спускаться, переночевать и искать людей. Несколько больших птиц, которые живут высоко в небе и потому их можно увидеть только издали, снизились к шару и с криками, хлопая перепончатыми крыльями, принялись виться вокруг, недовольные тем, что он нарушил границы их владений. Одна из них даже умудрилась вцепиться когтями в веревки и несколько раз ударила усеянным зубами клювом по оболочке. - Вот этого я тебе не советую, - сказал Дик, быстро поднимая арбалет. Стрела пронзила птице грудь, и та медленно убрала когти, отвалилась от шара и пролетела совсем рядом с корзиной, кругами планируя вниз. Дик даже протянул руку, надеясь схватить ее, и Марьяна повисла на нем, потому что Дик вывалился бы из корзины. - Жалко, - сказал Дик, - у нее вкусное мясо. Он выстрелил в другую птицу, но промахнулся. Птицы еще некоторое время преследовали шар, но потом скрылись в завесе дождя. Реку уже можно было разглядеть. Она была широкой, темно-серой, в цвет облаков, и текла прямо, почти не извиваясь, не то что ручьи, к которым они привыкли. - Если не перелетим, - сказал Дик, - то трудно будет перебраться. - Может, опустимся на ночь? - сказала Марьяна. - А утром подождем ветра и полетим дальше. - Хорошо бы, - неуверенно ответил Казик. - И балласта еще наберем. Только садиться негде. Он был прав: внизу не было ни поляны, ни большого открытого места, чтобы посадить шар. Они замолчали, слушая тишину, царившую над миром. Стук капелек по шару лишь усиливал эту тишину. И тут впереди возникла серая стена. Марьяна ахнула, когда первой увидела, что громадная неровная стена поднимается перед шаром. Порыв ветра подхватил шар и понес его быстрее, словно шар нарочно хотел отомстить людям за то, что они заставили его так долго лететь. - Казик! - закричала Марьяна. Казик тоже увидел стену, выплывающую из дождя. Он до отказа открыл горелку и крикнул: - Все кидайте! Все кидайте вниз! Балласта уже почти не оставалось, только маленький мешочек. Дик швырнул его за борт. Марьяна подняла мешок с едой, но колебалась. - Скорее! - крикнул Казик, и Дик вырвал у Марьяны мешок и кинул его вниз, потом он подхватывал со дна корзины разные вещи, не думая, что это такое, и швырял за борт. Шар, поколебавшись несколько секунд, пошел вверх. В изумлении, замерев, аэронавты смотрели, как уходила вниз серая стена. Это было дерево, немыслимое, гигантское дерево. Они увидели, как от главного ствола отходит сук толщиной метров в двадцать и тянется почти горизонтально. Шар пролетел рядом с суком, чуть не дотронувшись до него. Выше ветви расходились все чаще, и только чудом шар не наталкивался на них. Никто не знал, сколько минут продолжался этот подъем, но вдруг стало темно и ствол исчез из глаз - шар вошел в облака. Дерево было рядом, оно еще не кончилось, оно тянуло к шару свои серые лапы. Порыв ветра подхватил шар и кинул его в сторону дерева. - Держись! - крикнул Дик, падая на пол корзины и увлекая за собой Марьяну. Казик упал сверху. И вовремя. Раздался очень громкий треск, корзину бросило вперед, потом она налетела на препятствие, заметалась, как птенец, попавший в ловушку, что-то ухнуло с треском над головами, шар сделал несколько судорожных предсмертных движений. И наступила тишина. Ничего не видно вокруг. Корзина, круто наклонившись, медленно покачивалась. - Вот и все, - сказал Казик печально. - Нет больше шара. - Главное, мы живы, - возразил Дик. - И не разбились. Это главное. x x x Они сидели на дне корзины, стараясь не раскачивать ее, чтобы не сорваться вниз. Языки облака ползли через корзину, порой скрывая темное пятно отверстия в шаре, порой рассеиваясь, и тогда можно было заглянуть в загадочную глубь пузыря. Но понять, что с ним случилось, никак не удавалось. Светало так медленно, что казалось, день не наступит никогда. Клочья облаков были светлее воздуха, но постепенно воздух сравнялся с ними цветом, и все стало одинаково серым. Дрема оставила аэронавтов, тягучая дрема, на грани сна, которая связывает язык и сковывает члены, но не заменяет сна, потому что все время чувствуешь, как холодно и ненадежно. - Я никогда не думал, что бывают такие деревья, - сказал Казик. - Наверное, даже на Земле их нет, - ответила Марьяна. - На Земле деревья еще больше, - сказал уверенно Казик. - Например, секвойя. Она растет в Скалистых горах. - Может, это не дерево, - сказал Дик. - Может, такая скала? - С сучьями? - спросила Марьяна. - Разве разглядишь? - Но мы висим. - Может быть, висим на выступе, - сказал Дик. - Если это дерево, то еще хуже. Марьяна осторожно шарила вокруг в надежде, что выбросили не всю пищу, что-нибудь осталось. Но корзина была совсем пуста. - Зря выбросили топливо, - сказал Казик. - Мы больше не полетим, - уверенно сказал Дик. - Хватит. Лучше ходить пешком. - Надо скорее спуститься вниз, - сказала Марьяна. - И отыскать мешки. А то кто-нибудь их найдет раньше и все съест. - Ну, топливо вряд ли кто съест. Дик подполз к краю корзины и стал вглядываться в туман. Марьяна вскрикнула. Она выпрямила ногу, а нога так онемела, что по всему телу прошла иголками боль. Дик вздрогнул, корзина зашаталась. - Я думаю, - сказал Дик, - что шар зацепился за верх и разорвался. Если мы будем шатать корзину, она может совсем оторваться, а до земли далеко. Ветерок погнал клочья облака, и в просветах между ними можно было разглядеть сучья дерева, серую, с темными проплешинами и провалами стену. Вершина шара все еще скрывалась в тумане. - Надо выбираться, - сказал Дик неуверенно. Он вытащил из колчана стрелу с тяжелым наконечником и кинул вниз. Было тихо. Казик считал про себя. Он досчитал до двадцати. Ничего они не услышали. - Может, на дерево упала, - сказал Казик. - Или в мох. Я полезу. - Куда? - спросила Марьяна. - По веревкам наверх. Чего ждать? А потом вам крикну. - Давай, - сказал Дик. - Ты самый легкий. Казик проверил, хорошо ли держится нож. Потом, держась за канат, осторожно вылез на край корзины. - Совсем не страшно, - сообщил он. - Ничего не видно и поэтому не страшно. Он ухватился обеими руками за канат и подтянулся так, чтобы ухватить его ногами. Марьяна и Дик замерли с другой стороны корзины. Корзина раскачивалась. Казик сказал: - Я вам буду рассказывать, чтобы вы знали. Он лез быстро - он привык лазить по лианам. Через полминуты его уже не было видно, только корзина раскачивалась в такт его движениям. - Ну и как? - спросил Дик. - Лезу, - сказал Казик. - Шар совсем без воздуха, как тряпка. Через некоторое время корзина перестала покачиваться. - Что? Добрался? - спросил Дик. - Нет, это я отдыхаю, - сказал Казик. - Уже скоро доберусь. "Ждать всегда плохо, особенно когда не знаешь, чем кончится ожидание, - думала Марьяна, - но почему-то мы всегда чего-то ждем. Даже жить некогда. Вообще-то все ждут, когда мы улетим на Землю, а я жду, когда вернусь к Олегу. Дик ждет, чтобы скорей оказаться в лесу. Теперь мы ждем - оборвется шар или нет. Очень глупо ждать, самое обыкновенное и самое неправильное занятие. Жить надо так, чтобы совсем не ждать..." Корзина снова начала покачиваться. Послышался треск. Марьяна поняла, что это трещит оболочка шара. Корзина дернулась и опустилась рывком на полметра. - Осторожнее, - сказал Дик. - Сейчас, - ответил Казик. Голос был глухим, как будто его обгрыз туман. Корзина качнулась сильнее. - Выбрался! - сообщил Казик. - Вы но бойтесь, шар хорошо зацепился канатами. Здесь большой сук, с меня толщиной. И еще ветки. Так что не бойтесь. Лезьте. Я вас жду. - Ну, иди, - сказал Дик Марьяне. Он поднялся и приторочил к спине арбалет, чтобы не мешал при подъеме. Он верил Казику и больше не боялся, что шар оборвется. - Если устанешь, отдыхай. И вниз не смотри. - Все равно ничего не увидишь, - сказала Марьяна. - Не бойся за меня. - Ты отдыхай, не спеши, - повторил Дик. - Я бы полез сразу за тобой, но канат может двоих не выдержать. Марьяна встала на борт корзины, крепко держась за канат. Канат был влажным и скользким. Но страшно в самом деле не было. Она тоже умела лазить по деревьям. Через несколько минут она уже стояла рядом с Казиком на широкой, нависающей над землей дороге - такой ей показался сук дерева. Шар зацепился за острые сучья, торчащие из главного сука, запутался в ветвях и листьях, похожих на ножи, порвался, но канаты держались крепко. x x x Уже совсем рассвело, и теперь, когда самое страшное было