ь немного слов французского происхождения, "Брут" Лайамона близок именно к англо-саксонскому эпосу. К кельтским преданиям восходят такие подробности, как рассказы о волшебных чарах фей при рождении Артура, о чудесной способности круглого стола превращаться то в большой, то в маленький, о таинственном отбытии мертвого короля в обитель бессмертия, на остров Авалон, и об исцелении на пути туда его смертельных ран и т. д. Но многие эпизоды "Брута", очевидно, и не следует искать в каких-либо предполагаемых, но не известных нам источниках; автор заимствовал их из собственных жизненных впечатлений. Таков, например, эпизод об охоте на лисицу (стихи 20 840 и сл.) и многие живописные описания природы. Пример Лайамона довольно долго не находил в Англии подражателей. Дальнейшие превращения французских рыцарских романов в английские как один из моментов общего процесса возрождения литературы на английском языке в XIII в. следует объяснять не только постепенно убывающим в стране знанием французского языка. Нормандское дворянство перестает быть замкнутой кастой; со второй половины XIII в. оно постоянно пополняется новыми людьми, например, богатеющими представителями растущих городов. Новые землевладельцы и духовенство происходят уже не из нормандского дворянства, ориентированного на Францию. Странствующие или оседлые певцы, менестрели, научаются английскому языку, обслуживают более широкие массы населения, воспевая то по-французски, то по-английски различные политические события (такова, например, английская "Песня о битве при Льюисе", 1264 г., сатирически высмеивающая королевскую и придворную партию, в особенности Ричарда Корнуолского, брата Генриха III). Менестрели, или "минстрели" (от ministerialis, ministrellus), как их называют в Англии, сливаются в конце-концов с местными певцами, и уже в XIII в. их безразлично обозначают терминами совершение различного происхождения: наряду с названиями menestrale, menstrel, minstrel, gestour, disour (певец, рассказчик) встречаются также старые термины gleeman или singer, segger. "Двуязычным" менестрелям XIII в., одинаково искусным в сложении и передаче французских и английских стихов, принадлежит немалая роль в деле дальнейшего национального освоения англо-нормандских поэтических сюжетов. Правдоподобны предположения, что именно менестрелям принадлежит распространение в Англии таких сюжетов, какие легли в основание романа о Горне, о Гавелоке-датчанине, о сэре Бевисе Гемптонском, о Гае из Варвика. "Король Горн" (King Horn) - древнейший из сохранившихся рыцарских романов на английском языке - сложился около 1225 г. Первоосновой его сюжета было несомненно датское предание времен датских вторжений в Англию и Ирландию. В XII в. эта датская сага была обработана нормандским поэтом во французских стихах. "Король Горн" и позднейшая английская поэма начала XIV в. о благородном юноше Горне и девушке Римнильде (Horn Childe and maiden Rimnild, 1300-1325 гг.) восходят именно к французским редакциям сюжета, в которых на первый план выдвинулась любовная история королевича Горна и принцессы Рименгильды, а старый героический эпический сюжет приобрел уже многие куртуазные черты. Древнейшая английская редакция, объемом в 1546 стихов, повествует о Горне, сыне короля Судденского (Suddene - южная Дания?) Мурри, и королевы Годгильды, и об его приключениях и любви на чужбине. Уже в детстве Горн отличался замечательной красотой; отец дал ему в товарищи двенадцать сверстников, из которых наиболее близкими друзьями его были Атульф и Фикенгильд; первый в дальнейшем рассказе является преданным, верным и храбрым другом, второй - предателем. В год, когда Горну исполнилось пятнадцать лет, на страну Судденскую нападают язычники-сарацины. Король погибает в бою, а королева Годгильда прячется в пещере. Горн попадает в плен, но он так красив, что его не убивают, а сажают в лодку с товарищами и пускают в море, на волю ветров и волн. Лодка пристает к берегам Вестернесса, где правит король Альмар; он ласково принимает юношей и отдает Горна на воспитание своему дворецкому Ательбрусу; тот учит его охотиться, удить рыбу, играть на арфе и прислуживать королю за столом. При дворе Горн приглянулся принцессе Рименгильде; она ищет с ним встречи при помощи дворецкого, объясняется ему в любви, добивается у отца посвящения его в рыцари; но, прежде чем жениться на ней, Горн стремится прославить себя рыцарскими подвигами "Рыцарь, - сказала тогда ему Рименгильда, - возьми этот золотой, превосходно украшенный перстень; на перстне вырезана юная Рименгильда; нет в мире другого лучшего перстня; носи его ради меня на пальце. Камни на нем имеют такую силу, что не будешь ты нигде отвращаться от ударов, не будешь и в битве страшиться, как только взглянешь на него и вспомнишь о своей милой". Другой такой же перстень она дает другу своего возлюбленного, Атульфу. Волшебное кольцо вскоре же пригодилось Горну: когда на страну Альмара нападают языческие дружины, он побеждает врагов. Но Рименгильда предчувствует беду; ей снится вещий сон, будто она забросила в море сеть, но огромная рыба разорвала ее. Дурной сон сбывается, коварный друг Горна Фикенгильд доносит Альмару о близости Горна к Рименгильде и клевещет, будто Горн злоумышляет против самого короля. Горну приказывают немедленно покинуть страну. Он уезжает, сказав Рименгильде, чтобы она ждала его семь лет; если же к концу этого срока он не вернется, она может выбрать себе другого супруга и не печалиться о нем. Все эти годы он проводит в бранных подвигах на чужой стороне; приняв имя Кутберта, он оказывает важные услуги ирландскому королю, вступая в битву с сарацинским великаном и одерживая другие блестящие победы. Так проходит семь лет. Рименгильда тоскует о нем, не имея никаких известий; когда же к ней сватается могущественный Моди, король Рейнеский, она в страхе посылает гонца отыскать Горна и известить его об этом. Гонец с трудом находит Горна в Ирландии, Горн спешит в Вестернесс; от одного пилигрима он узнает, что свадьба Рименгильды уже совершилась, меняется со странником одеждой и, не узнанный никем, пробирается в замок, где идет свадебный пир. Происходит драматическая сцена узнания по кольцу, которое Горн бросает в поднесенный ему кубок. Как и следовало ожидать, Горн отнимает Рименгильду у Моди и женится на ней. Но роман на этом не кончается: последний эпизод повторяет предшествующий, как это нередко, случается в эпических произведениях. Горн отлучается еще раз для того, чтобы побывать на родине, отомстить за смерть отца и вернуть свои владения, но во время его отсутствия коварный Фикенгильд увозит Рименгильду в свой замок и хочет принудить ее стать его женой. Предупрежденный вещим сном, Горн успевает, однако, во-время вернуться и убивает Фикенгильда. Затем возвращается он в Судденскую землю и счастливо правит здесь со своей королевой. Важнейшие мотивы "Короля Горна" восходят к международному фонду европейского фольклора - поездка витязя в чужую страну и сватовство за королевскую дочь, кольцо, отвращающее опасности от героя и служащее затем для узнания его, наконец возвращение жениха (или мужа) в платье странника или певца-музыканта к невесте в момент ее свадьбы: этот распространеннейший эпический мотив встречается, в частности, и в русской былине о Добрыне Никитиче. Естественно поэтому широкая распространенность "Короля Горна" в различных редакциях и переделках. Помимо поэмы "Horn Childe and maid Rimnild", которую еще Чосер имел в виду в своем пародическом "Сэр' Топаз", известна также шотландская баллада (Hind Horn) и несколько скандинавских; французская версия (Horn et Rimenhild) легла в основу французского прозаического романа XV в. о Понте и Сидонии, который, в свою очередь, был переведен на английский язык (King Ponthus and the fair Sidone) и обработан в Скандинавии. Наряду с "Королем Горном" в XIII в. широкую популярность приобрела "Песнь о Гавелоке" (The lay of Havelok), переработка англо-нормандской поэмы первой половины XII столетия. И на этот раз в основе поэмы лежит предание из времен датских вторжений в Англию. Между "Королем Горном" и английской "Песнью о Гавелоке" есть, однако, значительные различия. "Горн", судя по его начальным стихам, предназначался для пения, "Гавелок" - для декламации. И по своей поэтической технике, и по особенностям своего сюжета, и по эпическим характеристикам "Гавелок" отличается гораздо большим демократизмом, чем "Горн". Это поэма, явно рассчитанная на широкую народную аудиторию. И в "Горне", и в "Гавелоке" герои - королевичи, которые находятся в изгнании и после многих испытаний возвращают себе королевство, получая при этом в жены прекрасных принцесс; однако образы этих королевичей, приключения их на чужой стороне, их отношение к людям в обоих случаях во многом различны. "Рыцарю" Горну противостоит Гавелок, королевич, который проходит суровую школу трудовой жизни, прежде чем сесть на престол; в поэме подчеркивается необходимость близкой связи короля с трудовым населением и высказывается мысль, что "работа не является стыдом". Поэма рассказывает, что английский король Этельвольд, умирая, доверил свое королевство и дочь Гольдбургу графу Корнуолскому Годриху, поручив ему отдать ее в жены самому красивому и сильному мужчине, который ей встретится. Точно так же и король датский Биркбейн перед смертью поручает графу Годарду заботы о своем сыне Гавелоке и о двух своих дочерях. Годард - предатель; он убивает сестер Гавелока, а мальчика отдает бедному рыбаку Гриму, чтобы тот утопил его в море; но Грим не выполняет этого приказа; сияние, озаряющее голову спящего мальчика, убеждает рыбака в том, что перед ним - наследник датского престола. Тогда Грим сооружает корабль, садится в него вместе со всей семьей и Гавелоком и отправляется за море. Корабль пристает к берегу Англии, неподалеку от устья реки Гумбер, и Грим поселяется здесь; по имени его, - замечает поэма, - местность эта и прозывается Гримсби. Гавелок подрастает, становится сильным и храбрым юношей; видя бедность своего приемного отца, он уходит от него, чтобы самому добывать себе пропитание. Он идет в Линкольн и поступает здесь поваренком к графу Корнуолскому. Благодаря своей красоте, осанке и доброму характеру Гавелок вскоре обращает на себя всеобщее внимание во дворце. Однажды, на празднике, участвуя в играх, он метнул камень дальше всех; слух об его силе, ловкости и красоте доходит до Годриха, который с насмешкой решает, что за Гавелока и следует выдать замуж порученную ему королевскую дочь ("не сильнейший ли и не красивейший ли он из мужчин, которого ей удалось встретить?!"), а между тем эта свадьба лишит ее прав на отцовский престол. Молодые повенчаны и едут в Гримсби. Однажды ночью, горюя о своей опале, Гольдбурга видит чудный свет, исходящий из уст Гавелока, а по красному кресту на его плече узнает об его королевском происхождении. Они едут в Данию, где верный вассал, добрый и могущественный граф Уббе, по знаку на плече Гавелока узнает в нем королевича и помогает ему свергнуть и наказать предателя Годарда и вернуть себе отцовский престол. Затем Гавелок уезжает в Англию и свергает Годриха. Поэму заключает рассказ о наградах, которые Гавелок раздает своим друзьям и добрым помощникам. Дочерей рыбака Грима, уже умершего, Гавелок выдает замуж за графов и баронов; он обновляет также и английское дворянство: повара Бертрама, у которого он служил поваренком, Гавелок возводит в сан графа Корнуолского. Добрый датский граф Уббе получает Данию в качестве вассального владения, сам же Гавелок вместе с Гольдбургой коронуется в Лондоне и счастливо царствует здесь целых шестьдесят лет. О популярности этой саги в Англии после нормандского завоевания свидетельствует, помимо "Песни о Гавелоке", изложение ее, включенное Гаймаром в его "Историю англов" (стихи 37-818), и более поздняя редакция в составе "Стихотворной истории Англии" (Rimed Story of England) Роберта Маннинга из Брюнна (1338 г.). В конце XIII в. в Англии получили широкую популярность стихотворные романы о Бевисе Гемптонском и Гае из Варвика также нормандско-французского происхождения. Эти романы, возникшие на основе местных преданий, отвечали запросам того нормандского дворянства в Англии, которое уже находилось в оппозиции к Франции, шло своим историческим путем и жило местными, английскими, интересами. Это обеспечило романам особую популярность в Англии и тогда, когда они были переведены английскими стихами, распространились во множестве новых редакций и получили новые местные черты. Англо-нормандский "Boeve de Haumtone" начала XIII в. явился уже итогом весьма длительного литературного процесса: в сюжете этого романа своеобразно сплелись разнородные элементы англо-нормандского, кельтского, восточного и германского происхождения; любопытно, что с ними в родстве находится история Гамлета. Французский вариант этого романа получил общеевропейскую известность; к нему восходит, через посредство итальянских версий, русская сказка о Бове-Королевиче, зашедшая на Русь через Сербию. К тому же французскому источнику восходит и среднеанглийский "Sir Beves of Hamtoun" - древнейшая рукопись которого содержит 4620 стихов; их ритмом воспользовался Чосер в своем "Топазе"; этим романом зачитывались в Англии вплоть до XVII в., после того, как он был переделан в народную книгу. Гай из Варвика (Guy of Warwick) - столь же неисторическое лицо, как и Бевис Гемптонский. Весь роман сплетен из популярных повествовательных мотивов, в иных сочетаниях встречающихся во многих других французских романах. Он рассказывает о кравчем графа Варвикского Гае, который влюбляется в графскую дочь. Он возведен в рыцари и после долгих приключений получает в жены свою возлюбленную; однако, внезапно раскаявшись в том, что вел жизнь недостаточно благочестивую, он покидает дом и жену, ожидающую ребенка, и отправляется паломником в Палестину. Возвратившись домой уже стариком, в тот момент, когда король Ательстан осажден язычниками в своей столице Винчестере, Гай, никем не узнанный, побеждает в поединке великана Кольбранда, становится отшельником и, наконец, умирает на руках жены, которой он открыл свое имя. Этот роман распространился во множестве редакций в XIII-XIV вв., вызвал продолжения (Reinbrun, Gysone of Warwike) и различные обработки, в том числе одну - Лидгейта, послужил источником многочисленных прозаических пересказов и оставил в английской речи ряд пословиц и поговорок. Наряду с этими наиболее популярными переводами и переделками французских рыцарских романов и религиозных легенд, обработанных в форме феодального эпоса, мы встречаем в английской литературе XIII в. переводы также и многих других произведений французской литературы XII-XIII вв. Около 1250 г. была сделана, например, обработка сюжета о "Флуаре и Бланшефлер" (Floris and Blauncheflur, 1296 стихов), этого старофранцузского любовно-идиллического романа византийского происхождения. Известна была в Англии и история Тристана и Изольды. Английский текст (Sir Tristrem and Jsold, 3344 стиха) следует, в общем, за англо-нормандской редакцией, но сильно ее сокращает; среднеанглийскому тексту свойственны также характерные эпические повторения и стихотворный размер, близкий к балладному. Английский "Sir Tristrem" (конец XIII в.) остановился как бы на пути между рыцарской эпопеей и народной балладой и подсказывает нам один из путей, по которому балладное творчество и в более позднее время обогащалось заимствованиями из литературных источников. Английская редакция поэмы о Тристане памятна и тем, что ее издал Вальтер Скотт, добавивший к ней конец, сочиненный им самим, по французским источникам, так как в дошедшей до нас единственной, но дефектной рукописи он отсутствует. В то же время в Англии известны были и романы религиозно-назидательного типа, вроде переведенного с французского в конце XIII в. "Амиса и Амиля" (Amis and Amiloun, 2508 стихов), и поздние морально-дидактические романы типа "Семи римских мудрецов" (Seven Sages of Rome, конца XIII-начала XIV в.). Немалую популярность приобрели здесь, наконец, обработанные в форме авантюрно-рыцарских романов исторические сюжеты. В качестве примера можно указать на возникший в царствование Эдуарда I роман-хронику о "Ричарде Львином Сердце" (Richard Coer de Lyon), в котором данные исторических хроник перемешаны с мотивами из романов об Александре Македонском (King Alisaunder) и преданиями Артуровского цикла. Ричард изображен здесь сыном Генриха II от волшебницы, дочери языческого султана; поэтому он имеет несколько демонический облик, но он храбр и смел беспредельно: в темницу к плененному Ричарду впускают льва чтобы тот разорвал его, но Ричард быстро всовывает руку в разверстую пасть и вырывает львиное сердце. Отзвук этой легенды слышится еще в словах шекспировской хроники "Король Иоанн" (акт II, 1) о Ричарде I, этом бесстрашном палестинском воине, который "похитил сердце из груди льва". Особенно подробно излагает этот роман-хроника крестовые походы Ричарда, обставив их множеством легендарных подробностей. Источники романа и на этот раз французские. Ориентация большинства английских переводчиков XIII в. на демократических читателей, не знающих французского языка, определила важнейшие особенности этой обширной для того времени переводной литературы. Это были не только переводы в собственном смысле слова, это было национальное освоение чужеземных и первоначально чужеродных для Англии оригиналов, школа новой поэтической техники и литературного мастерства, существенный шаг вперед в деле обмирщения - литературы и мировоззрения. Переводная литература XIII в. помогает нам проследить сложный процесс становления новой литературной речи, начавшийся именно в это время, наблюдать постепенное угасание аллитеративного стиха. Стремление английских стихотворцев приспособиться к новой романской метрике объясняет нам своеобразное сплетение на английской почве мотивов и сюжетов, шедших из англо-саксонской старины, из кельтского мира, из богатой англо-нормандской литературы и усложненных греко-византийскими и восточными влияниями, столь сильными во времена крестовых походов. При всех своих демократических тенденциях эта переводная литература, однако, все же не могла вовсе утратить свою связь с оригиналами, созданными в расчете на иную социальную среду. Англо-нормандские поэты, менестрели, жившие в феодальных замках, повествовали о подвигах рыцарей, графов и баронов, о королях и заморских принцессах. 4 О специфической городской литературе на английском языке мы не знаем ничего до половины XIII в., за исключением, быть может, творчества странствующих клириков. Однако по мере того, как возрастает хозяйственное и политическое значение английских городов, в них появляются также зачатки собственной литературной деятельности. Намечается разложение рыцарских жанров, пишутся стихотворные сатиры, появляются стихотворные новеллы типа французских фаблио, наконец, начинается развитие драматической литературы. Во второй половине XIII в. городская литература на английском языке еще очень бедна. К ней принадлежит, например, случайная и единственная до чосеровского рассказа капеллана обработка одного эпизода из "Романа о лисе" - о лисе и волке, носящем здесь имя Seagrim (Isengrim), - написанная между 1250-1276 гг. Рядом с нею стоит созданная, вероятно, по образцу французского фаблио стихотворная сатира о "Коканьской стране" (The Land of Cockaygne, вторая половина XIII в.), об этом блаженном рае, где все пьют и едят без конца, где нет на злых людей, ни змей, ни волков, ни лисиц, ни мух, ни блох, где текут молочные, винные и медовые реки и где даже монастырская обитель окружена валом из паштета и стеной из пуддинга. В этой литературе мы встречаем также и зачатки городской новеллы. Интереснейшим образцом этого ряда является стихотворный рассказ "Госпожа Сириц" (Dame Siriz, 2-я полов. XIII в). Богатый и важный клерк Вилекин влюбился в Марджери, жену одного купца. Когда тот отлучился на ярмарку в "Ботольфстон (т. е. Бостон) в Линкольншире", Вилекин явился к Марджери и был радушно принят, но стоило ему открыться в своих чувствах, как дама выгнала его из дому. Опечаленный Вилекин обращается за помощью к старой сводне по имени Сириц, которая решает помочь ему за приличную плату. Она является к жене купца под видом бедной, голодной старушки; добросердечная, но глупенькая Марджери кормит ее и вступает в беседу, но Сириц громко вздыхает и стонет. На вопрос Марджери о причине ее печали Сириц отвечает, что была у нее хорошенькая дочка, которую она выдала замуж за благородного человека; дочка очень любила своего мужа; когда однажды в отсутствие супруга ее захотел соблазнить один клерк, она отвергла его любовь, он же, прибегнув к чародейству, превратил ее в собаку. "Смотри, - прибавляет Сириц, указывая испуганной Марджери на собачку, которую сводня предусмотрительно захватила с собой, предварительно как следует накормив горчицей, - смотри, ведь это и есть моя дочка, о которой я тебе говорила. Видишь, как слезятся ее глазоньки, а слезы-то так и каплют, так и бегут по щекам!" Чтобы не быть превращенной в собаку, Марджери тотчас же принимает у себя Вилекина и не отказывает ему ни в чем. Сюжетная основа этого рассказа была найдена в индийском рассказе о жене брамина, отвергшей любовь своих воздыхателей. Отсюда идет и мотив метемпсихозы. Варианты рассказа находятся в других восточных сборниках ("Семь визирей", греческий "Syntipas" и т. д.). Сохранился фрагмент ранней английской драматической обработки рассказа о Сириц, что подтверждает его известность, но это был, вероятно, не единственный рассказ этого типа. Оксфордский университет уже в 1292 г. предостерегал от чтения подобных рассказов; их упоминают и "Бегун по свету", и "Видение о Петре Пахаре". Несколько случайных юмористических стихотворных повестушек из городского быта (например, "Pennyworth of Wytte", начало XIV в., о купце, который узнает настоящую цену супружеской любви, напугав и испытав жену и любовницу) относятся к более позднему времени. Однако должно было пройти еще почти целое столетие, чтобы английские городские новеллы могли достичь подлинного реалистического мастерства и высокой стихотворной культуры в "Кентерберийских рассказах" Чосера. ОТДЕЛ III ЛИТЕРАТУРА XIV в. ВВЕДЕНИЕ Четырнадцатое столетие в истории Англии было периодом бурной ломки и глубоких изменений во всех областях экономической и общественной жизни. В этот век сложилась английская нация; в кровавых боях и тяжелой борьбе окреп и осознал себя народ. Новые экономические и политические отношения, многолетние войны, восстания невиданной прежде силы, опустошительные эпидемии - все это видоизменило социальный облик страны и соотношение ее важнейших общественных сил. Культурное развитие Англии пошло по новому пути; сложился ее национальный язык; ее искусство и литература приобрели новые черты. Быстрый рост городов наблюдается в Англии уже к концу XIII столетия. Если в начале нормандского периода в Англии насчитывалось до 80 городов и в них жило лишь 5% всего населения (по данным 1086 г. приблизительно 75 тысяч человек), то к концу XIII в. городов становится вдвое больше, а число жителей в них увеличивается во много раз. В XIV в. рост городов еще усиливается. В 1377 г. городское население Англии исчислялось приблизительно в 169 тысяч человек, составляя 12% по отношению к общему числу жителей в стране. Конечно, города эти, за исключением некоторых (в Лондоне в 1377 г. было от 35 до 40 тысяч человек), были сравнительно невелики. Рост товарно-денежного хозяйства видоизменял облик и деревни, и города; неизбежное в этих условиях аграрное переустройство Англии приводило к обострению классовой борьбы в деревне и выливалось в конце-концов в крестьянские восстания; в городах усилилось разложение цеховой системы, увеличилось количество наемных рабочих и возросла их эксплоатация. В то же время создавалась обеспеченная денежная верхушка бюргерства, значительно окрепли торговые связи между городами и с другими странами. С начала XIV в. внутренняя торговля становится все более важным фактором хозяйственной жизни, а развитие мореплавания облегчает торговлю Англии с другими странами. Активность заморских и в особенности английских купцов в XIV в. была очень велика; характер английского экспорта при этом несколько видоизменился. Основным продуктом экспорта Англии еще в XIII в. стала шерсть, в которой сильно нуждались суконные мастерские континента, в первую очередь Фландрии. Уже с XIII в. наблюдается развитие огораживаний общинных земель, ухудшается положение крепостного крестьянина - "виллана". Важнейшая причина изменений, происшедших в английской деревне, именно рост денежной ренты, развитие которой, по словам К. Маркса, "не только необходимо сопровождается, но даже антиципируется образованием класса неимущих и нанимающихся за деньги батраков" {Маркс, Капитал, т. III, Партиздат, 1936, стр. 703.}, складывается уже в XIII столетии. Ряд событий XIV в. обостряет все указанные процессы. Одним из таких событий была эпидемия чумы. "Черная смерть" посетила Англию в 1340 г., занесенная сюда с Востока. Вторая эпидемия, 1348 г., по своим опустошениям была неизмеримо сильнее первой вспышки; это была страшная эпидемия, которая, помимо Англии, в те же годы коснулась Франции, Италии и занесена была даже на северо-западные окраины русского государства - в Новгород и в Псков. Чума свирепствовала по всей Англии больше года (с августа 1348г.), всего сильнее сказалась в жаркое и засушливое лето 1349 г. и окончательно исчезла здесь только в 1351 г. По великим бедствиям, которые принесла с собою чума 1348 г., она была страшнее всех моровых язв средних веков; последующие вспышки чумной эпидемии в том же XIV в. (например, в 1361-1362, 1368-1369 гг. и др.) отличались значительно меньшей силой. Хроники XIV в. утверждают, что чума истребила девять десятых всего населения, но историки более позднего времени считают эту цифру преувеличенной; полагают, что Англия потеряла до одной трети своих обитателей. Согласно современным свидетельствам, больше всего пострадало крестьянство. "Черная смерть" обострила экономический кризис. Ряды сельскохозяйственных рабочих сильно поредели, недостаток рабочих рук и сокращение доходов землевладельцев отразились на заработной плате и вызвали при Эдуарде III и Ричарде II издание тяжелых для крестьянства, но благоприятных для крупных землевладельцев законов. Одним из первых законов этого рода был "Статут о рабочих" 1349 г. К. Маркс так характеризует этот статут и последующее рабочее законодательство Англии: "Законодательство относительно наемного труда, с самого начала имевшее в виду эксплоатацию рабочего и в своем дальнейшем развитии неизменно враждебное рабочему классу, начинается в Англии при Эдуарде III Statute of Labourers [Статутом о рабочих]"... "Дух "Статута о рабочих" 1349 г. и всех последующих законов ярко сказывается в том, что государство устанавливает лишь максимум заработной платы, но отнюдь не ее минимум" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. XVII, стр. 807-808.}. Эти законы в руках феодальных владетелей земель сделались важнейшим орудием для эксплоатации свободной крестьянской массы, а также для усиления крепостного гнета над вилланами. Во всех слоях крестьянства росло недовольство. Одновременно глухое беспокойства нарастало и в городах; рабочее законодательство коснулось также городской бедноты; в городе шел параллельный с деревней процесс дифференциации ремесленников и усиления эксплоатации рабочей массы. Война с Францией, потребовавшая значительного увеличения податей и расстроившая торговлю, усилила всеобщее брожение, начавшееся в стране; во второй половине века оно привело к крестьянскому восстанию и к возникновению ересей, которые были, лишь различными формами социального протеста и оппозиции феодальному строю. "Революционная оппозиция против феодализма проходит через все средневековье. В зависимости от условий времени она выступает то в виде мистики, то в виде открытой ереси, то в виде вооруженного восстания" {Маркс-Энгельс, Сочинения, т. VIII, стр. 128-129.}. В Англии в описываемую пору обе последние формы оппозиции близко соприкасались; мы находим "еретика" в числе вождей восставших крестьян (Джон Болл); лолларды, захваченные во второй половине XIV в. социально-религиозным брожением, пользовались широкой популярностью среди крестьянства и горожан. В мае 1381-г. в разных областях Англии почти одновременно возникли крестьянские восстания, непосредственным поводом для которых послужил поголовный налог (poll tax) и злоупотребления и жестокости, проявленные сборщиками и контролерами при его взимании. Движение быстро распространилось. Наибольшей организованностью отличались восстания в двух графствах, соседних с Лондоном, - в Эссексе и Кенте, причем кентские крестьяне выставляли особенно отчетливую антифеодальную программу, требуя лишения феодалов их привилегий, отобрания у них земельных угодий и даже уравнения сословий. Главным организатором восстания был ремесленник Уот Тайлер, но одним из идейных вдохновителей его следует считать Джона Болла, этого "безумного английского священника из Кентского графства", как его называет французский хронист Фруассар. О Джоне Болле мы знаем немного: к 1366 г. относятся известия церковных властей, что Болл, "едва ли по праву именующий себя священником", проповедует по стране "на погибель своей душе" и к "явному соблазну всей церкви". За то, что он произносил свои еретические речи "иногда в церквах и на погостах..., а иногда и на общественных рынках возле торговых рядов и в других неосвященных местах, услаждая слух мирян поносительными речами", - как говорит о нем тогдашний архиепископ Кенберберийский, - Джон Болл был сначала заочно отлучен от церкви, а затем его силой заставили прекратить деятельность проповедника, заточив в Архиепископскую тюрьму в Мэдстоне. Восставшие кентские крестьяне в 1381 г. освободили его оттуда и сделали его одним из своих вождей. Хотя обличительная проповедь Джона Болла и была прежде всего направлена против церковных неустройств и злоупотреблений, она имела острый социальный характер, притом с ярко выраженными уравнительными тенденциями. Из показаний летописцев видно, что, по словам Джона Болла, дела могли пойти в Англии хорошо только при том условии, если все имущество станет общим и уничтожится разница между вилланом и дворянином. Он любил повторять перед слушателями популярное в народе двустишие: "Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был тогда дворянином?" (When Adam delv'd and Eve span, Who was then the gentleman?). Фруассар в своей хронике пересказывает одну из проповедей Джона Болла: "Зачем, по какому праву те, которых мы называем сеньорами, считают себя нашими господами? Чем заслужили они это? Зачем держат они нас в рабстве? Разве мы не дети одного и того же отца и одной матери, Адама и Евы? Чем могут они доказать, что они лучше нас, "разве тем, что они заставляют нас наживать им и зарабатывать то, что они растрачивают? Они одеты в бархат и камку, подбитые разноцветными мехами, а мы ходим в лохмотьях. Они пьют хорошие вина, едят пряности и белый хлеб, мы же питаемся ржаным хлебом пополам с мякиною и пьем простую воду. Они живут в прекрасных жилищах, мы мучимся и трудимся на поле под дождем, на ветру, и, что мы зарабатываем, идет от нас на поддержание их же достоинства... Разве нет у нас суверена, которому мы могли бы пожаловаться, который бы выслушал нас и произвел бы расправу? Пойдем же к королю, он молод, и покажем ему наше рабство и скажем ему, что мы хотим иного порядка вещей, на же попросим помочь этому горю. Если мы действительно пойдем, и притом все вместе, тогда за нами последуют всякого рада люди, которые зовутся сервами и пребывают в рабстве, чтобы получить освобождение..." Именно подобного рода призывы сделали Болла одним из руководителей восставшей крестьянской массы. Организаторами, тактиками восстания в большей степени, чем его теоретиками, были другие вожди - Уот Тайлер, Джек Стро. Их также долго помнили в народе после поражения восстания 1381 г. Об Уоте Тайлере и Джеке Стро сложено было несколько баллад. Восстание 1381 г. кончилось неудачей. Но последствия его сказывались долго и были разнообразны и значительны. Большинство требований, выставлявшихся более умеренными группами восставших, например, эссекскими отрядами, было осуществлено уже в XV в. Повсюду стала исчезать барщина; к концу XV в. в Англии почти вовсе была уничтожена крепостная зависимость крестьян. В то же время во вторую половину XIV столетия в Англии в другой сфере жизни возникло движение за церковную реформу, направленное главным образом против римско-католической церкви. Оно не было связано с крестьянскими волнениями и имело особые корни, выражая, по преимуществу, оппозиционные настроения городских слоев и отличаясь более умеренными социальными требованиями: Тем не менее это религиозно-реформаторское движение приняло в конце-концов массовый характер; временами оно соприкасалось или даже сливалось с другими оппозиционными течениями в общий поток протеста против феодальных установлений вообще и в конце XIV в. и в XV в. как "еретическое" подавлялось церковными и светскими властями с такой же жестокостью, как и социальные движения сельской и городской бедноты. Наиболее отчетливое выражение церковно-обновленческие течения и антиримская пропаганда нашли в учениях Виклифа и его последователей (лоллардов). Однако Виклиф явился скорее виднейшим последователем и теоретиком этого движения, чем его зачинателем. Его непосредственных предшественников следует искать среди английских церковных писателей и сатириков XIII в. и первой половины XIV в., в группе "мистиков", - с одной стороны, среди "вагантов" и "голиардов" - с другой. И те, и другие, на свой лад, задолго до Виклифа, начали подрывать авторитет папской власти в Англии, высказывать смелые суждения против богатства церкви и морального разложения духовенства. Лолларды высоко ставили личный пример и писания Ричарда Ролля из Гемполя (Richard Rolle of Hampole, около 1300-1349 гг.), отшельника из Йоркшира, проповедь которого не касалась, в сущности, ни католической догматики ни даже требований обновить клир, но в лирико-мистических сочинениях которого уже затрагивались струны, зазвучавшие значительно более громким и требовательным призывом для реформаторов конца века. Ричард был, повидимому, выходцем из состоятельной семьи, учился дома, а затем был отправлен в Оксфордский университет, бывший главным центром богословского образования до той поры, пока разгром "виклифизма", свившего здесь прочное гнездо, не привел его к сильному и долголетнему упадку. Вероятно" Оксфорд с его наукой, вывезенной магистрами и школярами из Франции, оставил некоторые следы в мировоззрении Ричарда, но все же его не удовлетворил. Возвратившись домой, он облекся в страннические одежды и начал жизнь пустынника, поселясь в конце-концов в Гемполе, местечке в южной части Йоркшира. Ричард Ролль получил большую известность своими лирико-мистическими проповедями-импровизациями и писаниями на латинском и английском языках. Многими нитями связаны с Роллем и Ленгденд, и Гауэр. Протест Ролля против церкви был вполне пассивным, но он проповедывал, не являясь духовным лицом, не подчиняясь никаким предписаниям, кроме внутреннего голоса совести, который он в своих мистических экстазах отождествлял с голосом божьим. Ричард Ролль был видным английским прозаиком XIV в., значение которого в истории английского языка не меньше, чем Виклифа. Влияние Ролля продолжалось около двух столетий; он был родоначальником целой литературной школы. Среди его писаний особенно известны поучения о божественной лкхбви, преподанные одной отшельнице, Маргарет Керкби, и написанные ритмизованной прозой (The boke Maad of Rycharde Hampole to an ankeresse или The form of perfect living). В качестве английского поэта Ричард известен как автор "Жала совести" (The pricke of Consience, - две версии, английская и латинская), по жанру своему близкого к восходящему к французскому источнику "Руководству о грехах" (Handlyng Synne) Роберта Маннинга из Брюнна (Mannyng, около 1288-1338 гг.) и почти одновременного с сочинением Ролля "Угрызение совести" (Ayenbite of Inwyt, около 1340 г.), кентского монаха Майкля, также имеющим французский источник. С еще большим основанием предшественниками Виклифа по его отрицанию папского авторитета и критике католической иерархии можно считать латинских писателей Англии XII-XIII вв., вроде Вальтера Мапа, Иоанна Сольсберийского или Роберта Гросстета, в особенности же - вагантов и голиардов. Инвективы против папской курии, сатиры против клира были популярны в Англии уже почти за два столетия до Виклифа. Невежественный, грубый, похотливый монах, пьяница и обжора, лукавый пастырь, вор и обманщик, мошенник - продавец индульгенций, пройдоха-пономарь и т. д. были очень распространенными фигурами латинской и английской поэзии и излюбленными объектами нападений задолго до того, как их черты с особой резкостью и мастерством характеристики увековечил Чосер в "Кентерберийских рассказах". От анекдотов Вальтера Мапа и "Исповеди Голии" вплоть до рассказа о лицемерном монахе в "Руководстве о грехах" Маннинга проводится одна тема, звучит одна резкая нота осуждения, негодования или поносительного для церкви смеха по поводу ее грешных служителей. Благоприятную обстановку для развития подобных антиклерикальных настроений создавали и устойчивые стремления королей нормандской и анжуйской династии подчинить себе церковь и отмежеваться от римского влияния в светских делах и, в особенности, поборы в пользу Рима, с исключительным рвением собиравшиеся в стране после позорной капитуляции Иоанна Безземельного перед папой. К середине XIV в., отчасти вследствие чумной эпидемии и войны с Францией, все эти старые вопросы получили особенную остроту. Еще в 1305 г. началось "Авиньонское пленение пап", когда папы стали непосредственным орудием французской политики: после начала войны с Францией в Англии были уверены, что английское золото по "авиньонскому каналу", через руки папы, идет на французские военные нужды и на подстрекательство шотландцев. "Авиньонское пленение пап", продолжавшееся почти три четверти века, и возникший непосредственно после возвращения их в Рим при Урбане VI (1378-1389 гг.) "великий раскол" окончательно уничтожили ореол святости папского престола в глазах массы. Против поборов в пользу римской церкви все сильнее начали ратовать в Англии и церковные, и светские власти. В 1366 г. парламент отказался уплачивать папе сбор, узаконенный при Иоанне Безземельном. Английская светская власть чувствовала себя вполне независимой от папского престола. Эдуард III заключил союз с германским императором Людвигом Баварским, отлученным папой от церкви, показав этим, что не обращает внимания на папский интердикт; лолларды, следовательно, опирались на давнюю английскую традицию, когда они, по словам летописцев, кричали в 1381 г.: "Мы не боимся ни папы, ни интердикта". В борьбе против папства, разверну