а был предан и одни тираны лишь сменились другими", томится под игом наемного рабства. В предисловии Джонс сравнивал английский остров с "тонущим чумным кораблем": "В его отравленных смертельной заразой трюмах гнездятся бедняки, которые стонут под тяжестью неисчислимого богатства, ими самими созданного, но которым они не могут пользоваться. Миллионы людей умирают в стране, брошенной как завоеванная добыча к подножию британского престола, который обрек их на голод и вымирание... В колониях этого острова никогда не садится солнце, но и никогда не высыхает кровь..." Джонс подвергает резкой критике бесчеловечность буржуазного общества, создающего свои богатства на костях и крови народа. Снижение заработной платы, безработица, тюрьмы, работные дома, голодная смерть - вот что дали "золотые короли" народу. Джонс разоблачает "лакеев капитала, бойких на язык", которые твердят народу, что английская земля не может всех прокормить, что буржуазное общество - естественное состояние человечества, что свобода - лишь пустое слово. Реалистически, с публицистической страстностью разоблачая антинародность буржуазного строя, Джонс подводит читателей к мысли о закономерности уничтожения этого строя. Доведенный до отчаяния народ поднимается против буржуазии. Сила поэмы заключалась в том, что в ней отразилась уверенность в неизбежном назревании победоносной революции; слабость поэмы - в неясности представления о конкретном содержании революции и способах ее свершения. В последних строфах поэмы народ поднимается против буржуазии, но без оружия в руках: "Они шли безоружные, но никто не смел сопротивляться; военные лагери и дворцовые советы таяли, как туман...". Поэма "Новый мир" заканчивается утопической картиной будущего общества, которое создал победивший народ. В этом обществе техника поставлена на службу человеку, там нет войн, болезней, там возникает общий язык, там нет частной собственности, там раб, наконец, обрел свое имя - человек; там нет "солдат, знати, королей, священников, судей, палачей и прочих ничего не стоящих вещей". После свержения буржуазии никто и ничто не сковывает человека. Уничтожив социальную несправедливость, человечество может, наконец, обрести счастье в общении с природой. В поэме "Новый мир", так же как и в других произведениях, написанных в тюрьме (стихотворения "Бонивар", "Немая камера", "Песнь батраков" и др.), нельзя не заметить преемственной связи с традициями поэзии английского революционного романтизма. Своим стремлением заглянуть в завтрашний день народа, который создаст новое, прекрасное общество, поэт-трибун Джонс очень близок к "гениальному пророку" Шелли. По своим жанровым особенностям, по масштабам социально-исторических обобщений и по своему революционному духу "Новый мир" перекликается отчасти и с "Королевой Маб", и с "Освобожденным Прометеем" Шелли. Но, отражая более зрелый этап развития классовой борьбы в Англии, Джонс, хотя и изображал будущее бесклассовое общество утопически, но, в отличие от Шелли, показывал его как результат победы пролетариата; движущие силы истории предстают в его творчестве не в романтически-преображенном виде, как в утопических видениях Шелли, а реалистически, хотя зачастую еще схематично. В области трактовки природы Джонс опять-таки во многом близок к жизнеутверждающим материалистическим взглядам Шелли. В лирике Джонса также переплетаются друг с другом мотивы освободительной борьбы народа и мотивы вечного движения природы ("Майская песня", "Вперед", "Вперед и выше" и многие другие). В блестящей антиклерикальной сатирической поэме "Белдагонская церковь" (Beldagon Church), также написанной в тюрьме, Джонс противопоставляет природу, полную жизни и мудрости, церкви, проповедующей "вечное проклятие всему живому" и оправдывающей бедствия угнетенного народа. С великолепным сарказмом Джонс рассказывает о том, как в Белдагонской церкви, где одетые в лохмотья бедняки сгрудились на холодном полу, а богачи развалились на шелковых подушках, епископ произносит проповедь об огромном преимуществе бедности. Она надежно обеспечивает дорогу в рай, а потому беднякам нечего и думать об улучшении своей участи. Обращаясь к беднякам, он восклицает: "Богохульство - говорить об изобилии, ересь - думать о мире!". В "Возвращении из Белдагона" и других стихотворениях и особенно в публицистическом трактате "Кентербери против Рима" Джонс подверг уничтожающей критике церковь, - это "величайшее проклятие, с которым когда-либо сталкивалось человечество". "Маколей и другие, - писал он, полемизируя с буржуазно-либеральной социологией своего времени, - рассказывают вам, что в самые мрачные времена церковь была хранительницей образованности, защитницей науки и другом свободы. Хранительницей образованности в мрачные столетия! Но ведь именно церковь делала эти столетия мрачными. Хранительницей образованности! Да, так же как источенная червями дубовая шкатулка хранит манускрипт. Она заслуживает не больше благодарности, чем крысы, не изглодавшие страницы рукописи. Итальянские республики и мавры Испании сохраняли образованность, а церковь гасила светоч итальянских республик. Защитницей науки! Как? Разве не она сожгла Савонаролу, Джордано, не она заточила Галилея, осудила Колумба и изувечила Абеляра? Другом свободы! Как? Разве не она разрушала южные республики, давила Нидерланды, как виноград под прессом, окружила Швейцарию поясом огня и стали, объединяла коронованных тиранов Европы против немецких реформаторов, натравливала Клеверхауза против шотландских пресвитериан. Другом свободы! Разве не она освящала королей божественной благодатью! Разве не одни ее суеверия все еще поддерживают прогнившее здание угнетения? Разве не ее суеверия превращали возмутившихся свободных граждан в безвольных рабов, смиряющихся перед адом, созданным ею здесь в надежде на небо, которое она не могла им гарантировать после смерти?". Джонс рассматривал церковь и насаждаемые ею предрассудки как орудия угнетения трудящихся в руках господствующих классов. Церковь и религия одурманивают народ, превращая "свободного человека в раба". Особенно решительно разоблачал Джонс веру в загробную жизнь, обрекающую трудящихся терпеливо мириться с невыносимыми условиями существования: "Под страхом ада, существование которого весьма сомнительно, они держат вас в н_е_с_о_м_н_е_н_н_о_м аду!" - восклицает он в стихотворении "Возвращение из Белдагона". Борьба Джонса против англиканской церкви и ортодоксальной религии была одной из форм борьбы против классового угнетения. Но Джонс не был последовательным атеистом. Религиозным суевериям, которые поддерживают прогнившее здание угнетения, он пытался противопоставить христианство как "религию не богатых, но бедных". Замечание Энгельса о том, что поэзия прошлых революций, чтобы действовать на массы, должна была также отражать и предрассудки масс {См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXVII, стр. 468.}, относится до некоторой степени и к поэзии Джонса. Религиозные параллели и метафоры в его творчестве объясняются отчасти незрелостью английского рабочего движения 40-х годов. Кроме того, нельзя упускать из виду другое важное обстоятельство: чартисты считали себя наследниками революционного пуританства XVII века, рядившегося, как известно, в религиозную одежду. Эти традиции и, в частности, страстное увлечение Мильтоном сыграли свою роль в поэзии Джонса. В произведениях Джонса, начиная с тюремных лет, можно проследить все более явное переосмысление религиозных образов, которые он наполняет революционным общественным смыслом. И в публицистике, и в поэзии Джонса этого времени особенно настойчиво звучит мотив "земного рая", который должно вернуть себе человечество. Вставай! Преходящи людские законы, Но вечны земля с небесами. Тот рай, что был создан во время оно, Теперь создадим мы сами! - восклицает он в стихотворении "Возвращение из Белдагона". В переводе на политический язык это означало призыв к борьбе и победе над буржуазией. В поэзии Джонса начала 50-х годов слово "бог" становится синонимом слова "народ". Народ есть Бог! О, Бог, восстань! - пишет Джонс в стихотворении "Гимн народу". Таким образом, народ выступает в произведениях Джонса этого периода в качестве священной силы, творца и созидателя всех ценностей жизни. * * * Произведения, написанные в тюрьме, открывают период подъема творчества Джонса, завершающийся в 1854 г. Уже первые выступления Джонса, как и вся его деятельность этих лет, свидетельствуют о том, что он вышел из заключения мужественным и твердым борцом. Тотчас же по выходе из тюрьмы, на митинге, Джонс произнес речь, призывая рабочих к объединению. Обращаясь к присутствовавшему тут же полицейскому чиновнику, он сказал: "Вы можете сказать им (т. е. вашим хозяевам. - Ю. Г.), что в речи, за которую вы меня арестовали, я говорил о зеленом флаге... Теперь я стою за другой цвет; это - красный цвет". Творчество этих лет вдохновляется охватившими Англию стачками и отражает приближение Джонса к идее социальной революции. В эти годы Джонс близко познакомился с Марксом; изучение экономических основ буржуазного общества помогло ему глубже уяснить закономерности классовой борьбы. В издаваемых им "Заметках для народа" (1851-1852) и "Народной газете" (1852-1858) экономические вопросы занимают поэтому значительное место. Развивая свои взгляды, выработанные под влиянием Маркса, Джонс выдвигает требование отмены частной собственности на землю и орудия труда. Особенно четко Джонс сформулировал свои взгляды относительно частной собственности на землю и орудия производства в статье "Закон спроса и предложения". "Монополия на землю, - писал Джонс, - выбросила рабочего из деревни на фабрику; монополия на машины выбросила его с фабрик на у_л_и_ц_у. Здесь он остается - куда ему итти? С одной стороны земля, но там лендлорд написал: "Западни и капканы!". С другой стороны фабрика, но его только что выгнали оттуда. Позади - разрушенная жизнь; впереди - бастилия (работный дом. - Ю. Г.), тюрьма и могила... Монополист говорит нам, он - свободен, - никто не заставляет его работать за предложенную заработную плату; если ему не нравится, он может оставить фабрику... Он свободен. О, да! Он совсем свободен! Он стоит на улице, и он действительно свободен! О, да! Он может просить подаяние. Но если он сделает это, полисмен посадит его в тюрьму... О, да! Он совсем свободен. Он свободен умирать с голоду". Ответ на вопрос, как избежать этого, дает статья "Классовая война и классовое содружество". Направленная против тех правых чартистов, которые призывали прийти к соглашению с буржуазией, эта статья является образцом страстного, боевого, полемического стиля публицистики Джонса. Она кончается следующими замечательными словами: "Как же эти два класса могут быть дружественными? Один класс может подняться только при падении другого... Поэтому я утверждаю, что союз между капиталистами, с одной стороны, и рабочими и мелкими торговцами - с другой, действительно невозможен; и что те политики, которые рекомендуют бороться, или борются за этот союз... играют на руку врагам, готовя дорогу для нового заблуждения; убаюкивая сознание народа, они облегчают нашим врагам возможность обманывать нас и повергнуть нас снова к своим ногам". В 1853 г. в письме к Марксу Джонс впервые приходит к мысли о необходимости социальной революции {Это письмо К. Маркс привел в одной из своих статей (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 166-167).}. Волна стачек 1852-1853 гг. укрепляла уверенность Джонса в победе чартизма. Под прямым влиянием Маркса, рекомендовавшего ему использовать надвигающийся промышленный кризис и вызванные им стачки и объединить разрозненные группы чартистов для создания самостоятельной, подлинно пролетарской партии, Джонс развертывает широкую агитацию за создание рабочего парламента. Агитация за созыв рабочего парламента была равносильна борьбе за объединение и организацию рабочего класса Англии {См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 262.}. Эта агитация находит свое отражение в издаваемых Джонсом художественном и общественно-политическом журнале "Заметки для народа" и особенно в "Народной газете". Как политический деятель и публицист, Джонс прекрасно понимал, насколько важно в период подъема движения иметь свой печатный орган, который отражал бы нарастающую силу революционной борьбы. "...Чартистское движение, - писал Джонс, - не имеет своего органа. Это опасно для всякого движения. Я сделаю все возможное, чтобы устранить это зло". И Джонс начинает борьбу за создание нового, революционного органа, сознавая, что "самое первое и необходимое требование движения - иметь свой орган для того, чтобы регистрировать развитие движения, поддерживать связь со всеми частями движения; орган, через который можно было бы обращаться к массам, защищать и учить их. Это главное звено единства, знамя движения, средство организации...". В конце 1852 г. Джонс создал "Народную газету", боевой орган революционных чартистов. В одной из первых статей, помещенных в журнале "Заметки для народа", Джонс писал: "Что бы там ни было, я не буду торговать своим пером ради того, чтобы заработать деньги; я не могу порочить свою литературную репутацию, потакая страстям, порокам или предрассудкам читателя". Помимо статей на политические и экономические темы, Джонс помещает здесь много исторических и этнографических статей и выступает также как историк науки и техники. В этом журнале Джонс печатает повесть "История демократического движения. Де Брассье" (The History of Democratic Movement. De Brassier, 1851), в которой разоблачает в собирательном образе Де Брассье демагогию и предательство правых вождей чартизма (видимо, О'Коннор послужил одним из прототипов этого образа). Спекулируя на своей прежней популярности у народа, герой повести не останавливается перед предательством народных интересов, чтобы завоевать расположение правящих классов и устроить свои личные делишки. Де Брассье показан в двух планах: общественном, как популярный вождь, демагогически использующий движение в своих целях, и личном, как низкий и подлый человек, обманом соблазняющий женщину. Повесть заканчивается словами богача Сквиза, обращенными к Де Брассье: "По рукам! Прекрасно, вы достойны быть вождем народа". Эта повесть была особенно актуальна в период агитации за создание новой чартистской партии, так как она предостерегала народ на опыте 40-х годов от опасности снова поверить оппортунистам и предателям и пойти за ними. В предисловии ко второй книге повести Джонс писал: "Де Брассье" призван показать народу, как часто его обманывают и предают его мнимые друзья... Мы попытались облечь свои выводы в форму вымысла, так как, говоря словами первого предисловия: "Чем Правда будет привлекательней, тем легче она будет усвоена. Проведите одну и ту же идею в повести и в проповеди: в первом случае она завоюет 10 новообращенных, а во втором едва найдет одного". Из этих слов видно, какое огромное значение Джонс придавал воздействию художественного слова на массы. Шаг за шагом Джонс прослеживает поведение О'Коннора в конце 1840-х годов, почти дословно используя его статьи и речи, напечатанные в "Северной звезде" тех лет. Эта повесть, как и другие повести Джонса, написана в духе памфлета. В "Заметках для народа" Джонс печатает неоконченную повесть "Злоключения женщины" (Woman's Wrongs, 1853), где ставит порабощение женщины в прямую связь с существованием буржуазного строя в целом. Он успел написать четыре части, иллюстрирующие положение женщины в разных социальных слоях. На примере жизни жены рабочего, молодой модистки, дочери торговца и великосветской дамы Джонс показывает безрадостную участь женщины в капиталистическом обществе. Художественной логикой своей повести, в которой дана социальная трактовка женского вопроса, Джонс доказывал необходимость уничтожения первопричины страданий женщины - буржуазной системы эксплуатации. Джонс задумал эту повесть как обобщенную и цельную картину всей социальной несправедливости современного ему английского общества. Повесть "Злоключения женщины" согрета верой в неизбежность социальных изменений, страстным пафосом борьбы за полное переустройство человеческого общества. В тех немногих стихотворениях, которые Джонс пишет в эти годы, красной нитью проходит уверенность в возрождении чартизма, в неустранимости классовой борьбы в буржуазном обществе. Так, свое стихотворение "Узник - рабам", в котором Джонс сравнивает тюремные оковы с цепями "свободных рабов", он заканчивает словами: Они нас услышат в холмах, над равниной. Средь улиц, средь мрака лесного; Они разобьют нас, но хлынем лавиной Мы снова, и снова, и снова! Рабочее движение победить нельзя, - в этом его убеждало изучение основ буржуазного общества. Замечательна его "Песнь низших классов", где горький сарказм сочетается с пафосом утверждения огромных созидательных сил трудового народа - творца всех материальных ценностей на земле. В этих неистощимых, могущественных силах, превозмогающих и угнетение, и бедность, и голод, - в этих потенциальных силах революции поэт видит залог будущего освобождения человечества. Каждая строфа "Песни" построена по принципу реалистического противопоставления паразитирующего богатства и созидающей бедности, гневная ирония, которой проникнуто это противопоставление, полна уничтожающего презрения и звучит пророчеством грядущей расплаты: Мы низки, мы низки, мы просто жалки, Но известно, что с давних пор Воздвигается силой нашей руки Крепость, дворец и собор. И бьем мы челом перед знатным лицом И целуем следы его ног. Мы не слишком низки, чтобы выстроить дом, Но низки - переступить порог. (Перевод Н. И. Непомнящей) В 1851-1854 гг. Джонс делает ряд переводов. Особенно интересны его переводы из Фрейлиграта ("Революция" и "Венгрия") и Дюпона ("Хлеб"). Эти переводы свидетельствуют о том, что Джонс и после 1848 г. стремился поддержать и укрепить связи английского рабочего движения с революционными движениями на континенте. Помещая свой перевод "Прощального слова "Новой Рейнской газеты"", Джонс характеризовал Фрейлиграта как "настоящего демократа" и "поборника пролетариата". Джонс очень высоко ценил "Новую Рейнскую газету": "Газета, указанная выше, - писал он, - была "Северной звездой" немецкого восстания; она подняла революционный дух, она оберегала его силы. Неустрашимо, со все возрастающей смелостью, несмотря на преследования, она сохранила за собой поле сражения до мая 1849 г. и тогда, обрушив свой последний удар грома на торжествующих врагов, исчезла... с гордым прощанием, написанным пером Фрейлиграта..." * * * По мере спада чартистского движения творчество Джонса вступает в период глубокого кризиса и духовного оскудения. В сборнике стихотворений "День битвы" (The Battle-Day, 1855) нарастают пессимистические настроения. Сборник "Корейда" (Corayda, 1860) перепевает неоромантические мотивы, распространенные в тогдашней буржуазной английской поэзии. Джонс умер в 1869 г. Таким образом, за короткий период (1846-1854) он проделал большой путь в своем политическом и творческом развитии. Творчество Джонса этих лет было боевым оружием чартистского пролетариата. Неразрывно связанный с чартистским движением, Джонс отразил его сильные и слабые стороны; в историю английской литературы он вошел как поэт-агитатор и трибун, в чьих стихах полным голосом заговорил авангард английских трудящихся масс, как даровитый сатирик и публицист и как один из поборников демократического реалистического искусства. 6  Вильям Джеймс Линтон (William James Linton, 1812-1897), один из крупнейших чартистских поэтов и публицистов, впервые выступил в чартистской печати в 1839 г. Его острые политические стихотворения и поэмы под псевдонимом "Спартак" (Spartacus) печатались едва ли не во всех чартистских журналах и газетах вплоть до 1853 г., т. е. фактически, пока существовал чартизм. Творческая деятельность Линтона была исключительно разносторонней. Чартистский поэт и публицист, он был в то же время одним из одареннейших художников своего времени, историком и теоретиком искусства, издателем и редактором многочисленных демократических журналов и, подобно многим другим деятелям этой бурной, полной классовых столкновений эпохи, принимал деятельное участие в политической борьбе. Имя Линтона было известно в дореволюционной России, однако вне всякой связи с чартистским движением и чартистской литературой. Оно обычно ассоциировалось с именем Герцена. Русский читатель знал Линтона как гравера и как издателя журнала "Английская республика", где была впервые напечатана работа Герцена "Старый мир и Россия", носящая подзаголовок "Письма к В. Линтону". Как художник он был известен прекрасной гравюрой (силуэты пяти казненных декабристов) на обложке герценовской "Полярной звезды". Известны также его переводы сочинений Герцена на английский язык. Герцен, высоко ценивший переводческий талант Линтона, всегда отзывался об этих переводах с большой похвалой. Когда Линтон взялся за перевод "Развития революционных идей в России", Герцен с удовлетворением отмечал в письме к М. К. Рейхель, в ноябре 1853 г., что брошюру переводит "сам Linton" {А. И. Герцен. Полное собр. соч. и писем под ред. Лемке, т. VII, стр. 388.}. Кроме того, Линтон перевел на английский язык еще несколько трудов Герцена и среди них значительные отрывки из "Былого и дум". Линтон, находившийся, видимо, в близких отношениях с Герценом, помогал ему в устройстве Вольной русской типографии и неоднократно защищал его от нападок реакционной английской прессы. После смерти Герцена Линтон опубликовал свои воспоминания о великом русском революционном демократе, вошедшие позднее в книгу "Европейские республиканцы". Линтон родился в Лондоне в декабре 1812 г., в семье портового подрядчика и строителя, в прошлом - корабельного плотника. Рано проявившаяся у Линтона склонность к рисованию побудила отца определить мальчика в ученики к известному в то время граверу Боннеру. Мастерская Боннера, где жил он сам и его ученики, находилась в Кеннингтоне, на окраине Лондона. В своих воспоминаниях Линтон говорит, что именно здесь ему пришлось впервые столкнуться с чудовищной нищетой и эксплуатацией трудящихся. Видимо, здесь же Линтон получил первое представление о напряженной классовой борьбе в Англии, активным участником которой он сделался позднее и сам. Уже в юности Линтон высказывал большой интерес к демократической философской и общественно-политической мысли. Он превосходно знал поэзию английских революционных романтиков, философские сочинения французских просветителей, сочинения Годвина и памфлеты Пейна. Увлечение идеями Годвина и особенно Оуэна, которого Линтон называл в то время не иначе как "великий и мудрый отец наш Роберт Оуэн", составило целый этап в его идейной эволюции. В книгах Линтон пытался найти ответ на волновавшие его вопросы, объяснение природы бурных событий 1830-1832 гг. Произведения Шелли были восприняты им как откровение. "Чтение "Королевы Маб"..., - писал он, - наполнило меня страстью к реформе". Пробуждение первых общественных и политических интересов у Линтона относится к периоду, который ознаменован в истории общественной жизни в Англии двумя весьма важными событиями: во-первых, борьбой за избирательную реформу, которую промышленная буржуазия вела при поддержке рабочих, и, во-вторых, связанной с этим активизацией классовой борьбы пролетариата, приведшей к созданию Национального союза рабочих классов - одной из первых политических организаций пролетариата. Эти события, свидетельствующие о том, что начался процесс становления классового самосознания пролетариата, нашли отражение на страницах наиболее радикального издания тога времени - "Защитник бедняка" (The Poor Man's Guardian), - неофициального органа Национального союза рабочих классов. Из членов и руководителей этого союза позднее вышли авторы хартии, организаторы чартизма, его первые вожди и теоретики: О'Брайен, Ловетт, Гетерингтон, Уотсон и др. Уже в период борьбы за реформу Линтон был непременным: участником политических митингов в Кеннингтоне. Он принимал близко к сердцу события, связанные с борьбой пролетариата. Несколько позднее он сошелся с Уотсоном {После смерти Уотсона Линтон написал его биографию (James Watson, 1879).} и Гетерингтоном, познакомился с Ловеттом и О'Брайеном. В 1838 г. Линтон вместе с Ловеттом и Уотсоном пришел к чартизму. Именно с этого момента начинается его литературное творчество. Политическая деятельность Линтона была разнообразной: он выступал в качестве оратора на чартистских митингах, совершал агитационные поездки, издавал журналы, печатал публицистические статьи в чартистской прессе. В вопросе о тактике классовой борьбы Линтон, подобно своим учителям Ловетту и Гетерингтону, был сторонником "моральной силы" и придавал огромное значение распространению социально-экономических, политических и философских знаний среди народа. С этой целью он предпринял издание "Национального журнала", которому дал подзаголовок "Библиотека для народа". Позднее Линтон писал об этом периоде своей деятельности: "В 1838 г. я был посетителем старого читального зала в Британском музее; несколько месяцев я прилежно занимался, готовясь к изданию дешевого еженедельника, который в качестве "Библиотеки для народа", как я надеялся, мог бы дать рабочему классу политические и прочие знания, несмотря на его ограниченную покупательную способность и недостаток времени для занятий". Просветительская тенденция была свойственна всем чартистским журналам той поры. Разница, однако, состояла в том, что представители левого крыла рассматривали "просвещение" лишь как вспомогательное средство в борьбе за хартию, тогда как сторонники "моральной силы" видели в нем основу всех основ. Линтоновский журнал начал выходить в 1839 г. и просуществовал всего полгода. В этом издании Линтон попытался дать квинтэссенцию тех политических и философских теорий, в которые верил сам и которые считал полезными для пролетариата. Он помещал отрывки из сочинений Оуэна, Годвина, Вольтера, Дидро, Ламеннэ, стихотворения Шелли и Байрона и собственные статьи, где пропагандировал взгляды Ловетта, Уотсона и Гетерингтона. Приступая к изданию журнала, Линтон, подобно всем сторонникам "моральной силы", имел весьма абстрактное представление о конечных целях и методах классовой борьбы пролетариата. Однако события 1839 г. побудили Линтона в корне изменить характер издания. Они заставили его отказаться от многих иллюзий и заблуждений и занять более определенные позиции по целому ряду вопросов, выдвинутых бурным развитием чартистского движения. Журнал перестал быть только "Библиотекой для народа" и превратился, до известной степени, в орган чартистов. В нем появились хроника чартистского движения, полемические статьи, посвященные наиболее актуальным проблемам рабочего движения. Статьи Линтона, напечатанные в "Национальном журнале", особенно его выступления по вопросам тактики рабочего движения, свидетельствуют о том, что под влиянием обострения классовой борьбы его общественно-политические взгляды приобретали более радикальный характер. Как и всякий чартист, Линтон был республиканцем и демократом. Он понимал, что интересы буржуазии противоположны интересам пролетариата. Однако он был еще далек от понимания непримиримости противоречий капиталистического строя. Он отстаивал идею демократического переворота и верил, что дальнейшее переустройство общества будет происходить без борьбы. Будущее он представлял себе в виде оуэновского утопического коммунизма, осуществляемого (после принятия хартии) путем одних только реформ. В области тактики революционной борьбы Линтон постепенно дошел до позиций партии "физической силы", т. е. отстаивал право народа на вооруженное восстание. Однако его революционность не была последовательной и твердой. На примере Линтона мы видим, как революционное рабочее движение разбивает просветительские теории, идеи и иллюзии революционной буржуазии XVIII века. Будучи учеником Руссо, Годвина, Пейна, Линтон стал на сторону чартистов, многому у них научился и безоговорочно их поддерживал. Однако он не смог, так же, впрочем, как и все чартисты, полностью отказаться от буржуазно-просветительских гуманистических иллюзий. Незрелость и противоречивость рабочего движения эпохи раннего чартизма обусловили известную буржуазную ограниченность теоретических воззрений Линтона, сказавшуюся и в его художественном творчестве. * * * Первые стихотворные опыты Линтона относятся к 1839 г. В шести книжках своего журнала он напечатал двенадцать стихотворений, объединенных в цикл "Гимны для лишенных избирательных прав" (Hymns for the Unenfranchised). Этот цикл, подписанный, как и все остальные чартистские стихи Линтона, псевдонимом "Спартак", сразу выдвинул его в числа ведущих чартистских поэтов. "Гимны" появились в накаленной атмосфере подготовки первой петиции, открытой войны между сторонниками "моральной силы" и "физической силы", ожесточенных споров о допустимости объединения чартизма с другими оппозиционными и радикальными партиями и организациями, в обстановке массовых чартистских митингов, усиливающейся агитации чартистов. 1839 год был годом первого крупного подъема чартизма. Чартистские газеты и журналы этого времени свидетельствуют о том, что не только чартисты, но огромная часть трудового населения Англии ожидали, что май или июнь (предполагаемый срок подачи петиции) явятся переломным моментом в истории страны. Исход подачи петиции, по мнению чартистов, мог определить только характер перелома (мирная реформа или вооруженный захват власти). Сама же неизбежность перелома казалась несомненной. В названии цикла "Гимны для лишенных избирательных прав" (не случайно Линтон употребил редкое слово "Unenfranchised", обозначающее одновременно "лишенный избирательных прав" и "неосвобожденный") есть намек на приближающееся освобождение и на характер этого освобождения. По замыслу Линтона, гимны должны были подготовить народ к решительной схватке, которая, как он полагал, должна была вот-вот произойти. В "Гимнах" перед читателем раскрывается мир общественных отношений и классовой борьбы. В системе образов линтоновских гимнов отразилась острота классовых конфликтов того времени. "Наша эпоха, эпоха буржуазии, - писали Маркс и Энгельс, - отличается, однако, тем, что она упростила классовые противоречия: общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие стоящие друг против друга класса - буржуазию и пролетариат" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической партии, стр. 33.}. Два враждебных лагеря составляют основу системы образов в "Гимнах". Линтон часто пользуется местоимениями во множественном числе, и это знаменательно. "Мы", "вы" и "они" в его стихах - это не маленькие группы людей, а собирательные образы классов, чьи интересы враждебны друг другу: _Мы_ мира жаждали - _Вы_ дали нам войну И тяжкий труд, и камни вместо хлеба. (Гимн Э X) По своей тематике гимны Линтона распадаются на три группы: гимны о бедственном положении народа, гимны-призывы и гимны, разоблачающие врагов и мнимых друзей чартизма. Все эти темы были выдвинуты рабочим движением и, естественно, заняли почетное место в ранней чартистской поэзии. Соединяя в своем творчестве две демократические литературные традиции (традицию революционных романтиков и традицию народной рабочей поэзии), Линтон не ограничивается тем, что рисует картины нищеты, угнетения, народных бедствий, но пытается объяснить их несправедливостью всего общественного строя. Особенно показателен в этом отношении четвертый гимн, рассказывающий о невыносимых страданиях крестьянской семьи. Построение этого гимна, его внутреннее движение определяются его обобщающим замыслом. Перед читателем последовательно проходят образы голодных детей, просящих хлеба у матери, картины страшной нищеты, разорения, ограбления бедняка лендлордом, государством, законом и церковью. Наконец, появляется аллегорический образ смерти-избавительницы, показанной как "меньшее зло", как состояние, предпочтительное перед жизнью, которую ведут трудящиеся массы. В каждой строфе этого гимна Линтон неизменно переходит от описания явления к его причине. Отсюда единообразная композиция строф, окончание которых превращается в своего рода сатирический рефрен, подчеркивающий взаимосвязь между лишениями "неосвобожденных" и преуспеянием их социальных врагов: в первой строфе: Лендлорд получает доход, во второй строфе: Государству нужен доход, в третьей строфе: Закону нужен доход, в четвертой строфе: "Христовой" церкви нужен доход. Тема ограбления бедняков встречалась довольно часто и в дочартистской народной поэзии. В соответствии с уровнем сознания рабочих и крестьян того времени она выражалась в форме жалоб на бесчисленные непомерные поборы: арендную плату, десятину, налоги, штрафы и т. п. Протест был направлен именно против этих конкретных форм угнетения и грабежа. Линтон идет дальше. Он показывает, что за арендной платой стоит класс землевладельцев, за десятиной - государственная церковь, за штрафами и тюрьмой - система законов, обслуживающих господствующие классы и охраняющих их интересы, аза налогами - все буржуазно-дворянское государство как аппарат угнетения трудящихся. Художественное своеобразие линтоновских гимнов как памятника чартистской поэзии состоит в том, что всякая драматическая или трагическая коллизия в них - это коллизия не между отдельными лицами или группами, а коллизия, в которую вовлечен весь угнетенный народ, все "неосвобожденные". Однако следует отметить, что Линтону еще не хватает умения воплощать обобщенный материал в индивидуализированных реалистических образах. Образы "неосвобожденных" в его гимнах несомненно представляют собой крупное социальное обобщение. Но они грешат некоторой безликостью, отсутствием индивидуальной конкретности. Еще более отвлеченны образы в его гимнах-призывах, что вообще было характерно для ранней чартистской поэзии. "Рабы", "тираны", "стражи святой свободы", "зло", "тирания" - таковы сталкивавшиеся в них силы. Гимны о бедственном положении народа сохраняют внутреннее ритмическое единство, создавая тем самым впечатление строгой логической последовательности повествования. С лексической стороны они очень просты, в них совершенно отсутствует романтическая возвышенность стиля; зато в них довольно много разговорных оборотов. Фраза в них лаконичная и четкая. В отличие от них, гимны-призывы характеризуются приподнятостью, торжественностью тона и отвлеченностью, достигающимися прежде всего лексическими средствами. Здесь Линтон охотно пользуется архаизмами и другими лексическими категориями, свойственными поэтическому языку, в отличие от языка разговорного. При создании образов особую роль играет олицетворение человеческих чувств и отвлеченных понятий. Однако отвлеченность лексики, наличие гипербол, архаизмов, аллегорий, персонификаций вызываются не только сознательным стремлением автора к боевой приподнятости и торжественности тона. В этих художественных особенностях гимнов сказались и весьма смутные представления Линтона о грядущей борьбе и его туманные утопические идеи о характере будущего общественного строя. "Гимны для лишенных избирательных прав" представляют собой значительное явление в истории ранней чартистской поэзии. Они способствовали пробуждению народа к политической жизни, помогали ему осознать действительные причины его тяжкого положения, указывали ему на его классовых врагов. Определенную ценность эти гимны имеют и как историко-литературный памятник. Им присущи все характерные свойства ранней чартистской поэзии. * * * После временного поражения чартизма в 1842 г. творческая активность Линтона как поэта резко падает. Правда, стихи за подписью "Спартак" продолжают появляться на страницах чартистской периодической печати, однако это по большей части перепечатки из написанного ранее цикла "Гимнов". В 1845 г. эти гимны вышли отдельной книжкой. Изредка в "Северной звезде" появлялись новые стихотворения Линтона, посвященные каким-нибудь конкретным событиям. Среди них особенно выделяются два: "По поводу рождения нового Гвельфа" (1844) и "Труд и Прибыль" (1847). Оба стихотворения направлены против так называемой манчестерской школы и экономической политики фритредерской буржуазии. Первое посвящено разоблачению мальтузианства. Поводом к его написанию послужило рождение престолонаследника и официальный восторг, проявленный по этому случаю буржуазной прессой. Линтон воспользовался этим случаем, чтобы разоблачить лицемерие правящих кругов и нанести удар по мальтузианству. Сатирическая острота этого стихотворения обусловлена тем, что поэт с пародийной серьезностью обращает мальтузианскую аргументацию против самих господствующих классов и пытается иронически применить теорию перенаселения к потомству королевы. Процитировав в первой строфе традиционную фразу епископского благословения: "Боже, благослови королеву, и да здравствует ее потомство!" - Линтон тут же задает сокрушительный вопрос мальтузианцам: "А перенаселение?" Для Линтона теория Мальтуса - явление того же порядка, что и "бастилии закона о бедных" (работные дома). С явно ироническим оптимизмом он утешает епископа: "Принцам достанет всего, сколько бы ни голодали бедняки". Что же касается умирающих с голоду подданных, той для них Линтон находит "утешение". Он предлагает им, умирая, с благодарностью думать о том, что никакой закон о бедных не может лишить королеву куска хлеба. Так умри же, нищая мать, с благодарностью! Королевские дети накормлены. Постепенно иронический оттенок в стихотворении пропадает. Он сменяется прямым гневным обличением. Благоденствие королевы-матери и голодная смерть, грозящая матери-работнице, уже не просто противопоставлены друг другу, но взаимно обусловлены. В своих стихах Линтон утверждает, что причина бедности подавляющего большинства населения Англии не в том, что его количественный рост не соответствует росту материальных ресурсов, а в неравномерном распределении богатства. Эту мысль Линтон утверждает в символических образах двух матерей - королевы и нищенки. Они стоят рядом, и руки королевы