зывалась "рождественская елка", - добавил он с улыбкой. - Она и сейчас так называется, - сказал Уильямс и по знаку адмирала повел гостей дальше. Миновав склоненных над приборами матросов, они оказались перед гальюном, подобно которому Брент еще не видел. Задняя стена этой стальной каморки повторяла изгиб корпуса и была буквально усеяна россыпью кранов и вентилей. Заметив, как Бернштейн в недоумении широко раскрыл глаза, негр улыбнулся: - Да, у нас так. Повернете не то колесико - и дерьмо зальет и верхнюю переборку, и палубу, и все вокруг ярдов на десять. - Позвольте, а зачем здесь огнетушитель? - воскликнул Бернштейн, разглядывая висевший на переборке у гальюна красный цилиндр с обычным воронкоообразным наконечником и черными буквами "Двуокись углерода" на боку. - Видите ли, полковник, наш кок иногда готовит мексиканские блюда, а от них кое у кого, сами понимаете... - очень серьезно принялся объяснять Уильямс. Общий смех не дал ему договорить, Бернштейн, покраснев, растерянно оглянулся по сторонам и наконец тоже рассмеялся, хотя Брент не был уверен, что он оценил и понял смысл шутки. Шагнув через высокий комингс водонепроницаемой переборки, они оказались в коридоре, стены которого поблескивали нержавеющей сталью, а по обе стороны тянулись ряды задернутых портьерами дверей. На официальном языке этот осек назывался "жилым помещением офицерского состава". - Я не вижу аккумуляторных батарей, - не унимался любознательный Бернштейн. - Вы проходите над ними, - объяснил Уильямс. - Носовые батареи как раз в этом месте под палубой. - Если память мне не изменяет, сто двадцать шесть элементов на носу и столько же в кормовых батареях? - уточнил Аллен. - У вас отличная память, сэр, - кивнул Уильямс. - Шесть рядов по двадцати одному элементу в каждом. Ширина - двадцать один дюйм, длина - пятнадцать, высота - сорок пять. Каждый весит тысячу шестьсот пятьдесят фунтов. - Однако! - присвистнул Бернштейн. - Да, полковник, - сказал Аллен. - Лодка - вещь увесистая. Уильямс, подойдя к двери, отдернул портьеру, и они вошли в кают-компанию - небольшое, футов десять на двенадцать, помещение с привинченным посередине столом, окруженным - ради экономии места - не стульями, а скамейками и встроенным в стальную стену над раковиной умывальника маленьким холодильником. Задернутый портьерой выход вел на камбуз. Над умывальником висели два шкафа, и на маленьком письменном столике лежало несколько экземпляров "Спорте Иллюстрейтед". На верхней переборке, как всегда расчерченной на сектора проводами, кабелями, трубами, висели динамик, бездействующий вентилятор и две лампы. Вытянувшись, их появления ожидали два офицера. Первый, среднего роста старший лейтенант лет тридцати, шагнул вперед. Его отливающие серебром белокурые волосы напомнили Бренту морской песок под утренним солнцем, сине-зеленые глаза смотрели умно и приветливо. - Старший механик Брукс Данлэп, - представился он и ответил на рукопожатие адмирала. Дошла очередь до Брента, и он, пожимая крепкую загрубелую ладонь механика, увидел, что рукав его робы вымазан маслом. Когда Данлэп улыбался, от углов рта и глаз по лицу, в которое навсегда, казалось, въелись копоть и сажа, разбегались длинные светлые морщинки, и становилось видно, что он старше, чем выглядит. Он весь пропах дизельным топливом, металлом и растворителем, и ногти у него были черные. Брент почему-то сразу почувствовал к нему доверие: весь вид этого человека говорил о том, что он настоящий мастер своего дела, привязанный к машинам и механизмам сильнее, чем к людям. Второму офицеру - длинному и гибкому, как хлыст, лейтенанту - было на вид чуть за двадцать. Сразу бросался в глаза длинный крючковатый нос, казавшийся еще больше на узком лице со впалыми щеками и острым подбородком. Пожимая ему руку - сильную, хоть и состоящую словно из одних костей, - Брент взглянул в его темно-карие живые глаза. - Лейтенант Чарли Каденбах, - произнес он высоким и тонким голосом. - Штурман. По знаку адмирала все разместились за столом. - Скажите, джентльмены, - сказал он, окинув взглядом старожилов лодки, - есть ли у вас какое-либо представление о "Блэкфине"? За всех троих ответил старший помощник: - Мы все прошли курс переподготовки на "Файфере". - "Файфер" - того же класса? "Гато"? - Так точно. Прошли полный курс - и живучесть, и вооружение, и все прочее знаем назубок. - И в море выходили? - А как же! Все, кто сейчас на борту, участвовали в ходовых испытаниях. - Отлично, - с явным облегчением произнес адмирал. - Для нас большая честь, сэр, служить вместе с вами, - сказал Данлэп. - Мы наслышаны о подвигах "Йонаги", который сражается за всех нас. Аллен в знак благодарности учтиво наклонил голову. - И про вас наслышаны, мистер Росс, - продолжал механик. - Знаем, что вас называют "янки-самурай". - Он и в футбол играет - залюбуешься, - чуть сощурясь, сказал Уильямс. Бренту почудилась тень насмешки в этих словах. - Играл, было дело. Многих защитников проутюжил: на заду, наверно, и сейчас еще видны отметины от моих бутсов, - сказал он, бросив взгляд прямо на чернокожего лейтенанта. Тот выпрямился так резко, словно его кольнули в шею. Аллен не дал ссоре разгореться: - Сколько у вас людей? Уильямс медленно, словно нехотя, перевел глаза с Брента на адмирала: - Тридцать два, сэр. - Ну и мы привезли сюда команду из тридцати одного опытного подводника. Правда, на лодках этого класса никто из них не плавал. Нужно еще человек десять - пятнадцать. И нас, офицеров, всего пятеро. - Он побарабанил по столу. - Еще бы четверых, самое малое. - Завтра прибудут десять добровольцев, отобранных для службы у нас. Среди них - трое офицеров. - Всего трое? - Да, сэр, к сожалению, всего трое. - Что ж, делать нечего. Но хоть опытные, по крайней мере? - Не знаю, сэр. ЦРУ сообщило мне только цифры. Аллен взглянул на старшего механика: - Ну, а в каком состоянии машинное отделение? - Мы, господин адмирал, четырежды проводили швартовные испытания. Машины - в полном порядке. - Данлэп для пущей выразительности сложил большой и указательный пальцы колечком. - Энергию нам пока подают с берега, вспомогательные механизмы - в рабочем режиме. Люди у меня отличные, но не хватает рук для обслуживания трех силовых установок. - Да-да, - нетерпеливо перебил адмирал. - Мы вам доставили двенадцать машинистов. - Он обернулся к Уильямсу. - Через недельку хотелось бы провести ходовые испытания. Тот в раздумье поскреб подбородок: - Постараемся, сэр... Вопрос в людях. - Судостроители вам помогали? - Не то слово, сэр! Четверо инженеров на всякий случай остались пока здесь. Живут в отеле. Двое из них - давно на пенсии, они когда-то конструировали и строили эту самую лодку. Бесценные люди! Настоящие профессионалы. - Славно. - Адмирал потер руки. - Ну-с, как с вооружением и боезапасом? - Торпеды и снаряды сложили пока в пакгауз в конце пирса, - ответил Каденбах. - Лодка сейчас без вооружения, если не считать пулеметов. - Славно, - повторил Аллен и глянул в сторону камбуза. - Ну, как грузили продовольствие, я видел. - Камбуз действует, сэр, - сказал Уильямс и сейчас же спохватился: - Виноват, я вам ничего не предложил! Может быть, кто-нибудь хочет сэндвич? Кофе, джентльмены? - Он указал на шкаф. - Чего-нибудь покрепче? К примеру, хайболл? [виски с содовой и льдом] - У вас есть спиртное? - со зловещими огоньками в глазах спросил адмирал. - Ну да. Конечно, - Уильямс явно не понимал, чем вызвана такая перемена тона. - Вылить за борт! Все! Немедленно! - Пабло! - позвал Уильямс. - Пабло Фортуно! Раздвижная дверь на камбуз отъехала в сторону, и в кают-компании появился приземистый смуглый человек с широкими приплюснутыми ноздрями и толстыми вывороченными губами, выдававшими в нем уроженца южнотихоокеанских островов. Волосы у него были черными, как тушь, лицо побито оспой, а над ремнем белых брюк нависало, как у большинства коков, солидное брюхо. На лице у него застыло тревожно-смущенное выражение, а руки он заламывал не хуже домохозяйки, которую муж уличает в неверности. Было ясно, что он подслушивал под дверью. - Весь запас спиртного - за борт! - сказал Уильямс. - Все до последней капли, - добавил Аллен. - Если я найду хоть каплю - пойдете под трибунал. - Есть, сэр! Фортуно отпер шкаф и со звоном сгреб в охапку полдюжины бутылок. Брент заметил среди них "Джонни Уолкера" с черной этикеткой и невольно сглотнул слюну. Кок сложил бутылки в сумку и вышел. - Отныне и впредь на "Блэкфине", находится ли лодка в порту или в море, я устанавливаю "сухой закон". - Аллен быстрыми резкими движениями перемещал глаза с одного офицера на другого. - Ясно? - Есть, ясно, господин адмирал! - в один голос ответили они. Брент был удивлен: адмирал Аллен открывался ему с неожиданной стороны. Пальцы адмирала принялись чертить по столу замысловатый узор: гнев его улетучился так же стремительно, как и возник. - Теперь к делу. Послезавтра, во вторник, в десять утра лейтенант Брент Росс, полковник Ирвинг Бернштейн и я должны быть в ООН, где нам предстоит встреча с представителями некоторых ближневосточных организаций. - Пальцы замерли и сжались в кулак. - Лейтенант Уильямс, вы - старший офицер. Обдумайте и изложите, как и с чего именно целесообразней начать обучение новичков. Завтра в восемь ноль-ноль надо приступать. Будем тренировать "погружение - всплытие", пока не доведем их действия до полного автоматизма. - Он пристукнул по столу для пущей выразительности. - Чтобы ночью разбуди - знали, что крутить и в какую сторону. Может быть, через неделю удастся попробовать первый выход. - Есть, сэр, - сказал Уильямс, радуясь, что гроза миновала. - Вопросы? Наступила тишина, нарушаемая только жужжанием вентилятора над головой. Бернштейн, кивнув на целую мозаику разноцветных флажков на переборке за спиной Данлэпа, спросил: - Что это за выставка? - Это? Это вклад "Блэкфина" в победу над врагом во Второй мировой. Тридцать восемь потопленных транспортов. А эти кормовые флаги означают, что лодка пустила на дно пять боевых кораблей. - А что это за мультдельфинчик, пускающий из-под плавника торпеду? - То поколение выросло на Диснее, - улыбнулся Данлэп. - Эмблема нашего корабля. - Паровоз... Кран... Грузовики... Звездочки... - не унимался полковник. - Объясните, пожалуйста. И еще вот этот флаг и этот вымпел - вон там, наверху. - Восемь звездочек означают, что лодка восемь раз выходила в боевое патрулирование. Сине-красно-желтый вымпел дается тем кораблям, которые удостоились благодарности президента. Флажками с белой серединой отмечены поврежденные, но оставшиеся на плаву суда. Ну, а паровоз, кран и грузовики лодка уничтожила, когда ворвалась в гавань Минами-Дайто и обстреляла город. - Господи Боже, - сказал израильтянин. - "Обстреляла город". Так. Ну, а это что такое? Вроде бы французский флаг? - Совершенно верно. Французский. "Блэкфин" потопил вишистский эсминец недалеко от берегов Индокитая. - Вы все помните, хоть и не воевали. Данлэп и Уильямс рассмеялись. - "Блэкфин" воевал. - Историческое судно, - без улыбки сказал Бернштейн. Уильямс кивнул в знак согласия: - "Блэкфин" был спущен на воду в ноябре сорок первого года - вовремя подгадал, правда? Патрулировал в Японском море. Общий тоннаж потопленных судов - сто пятьдесят тысяч тонн. Благодарность президента была вынесена за рейд на Митами-Дайтио. В сорок седьмом лодку исключили из боевого состава флота и определили в резервную группу, базировавшуюся в Нью-Лондоне. - Он улыбнулся. - Однако пришел пятьдесят первый год, принес с собой корейскую войну, и наша красавица, хоть и была уже не первой свежести, опять стала нарасхват. Высаживала "коммандос" в тылу у северокорейцев. В пятьдесят четвертом опять списали в резерв, а в шестидесятом ее перевели в Сиэтл и превратили в учебное судно резерва ВМС. Ну, а потом ее решено было отправить на переплавку. - Не может быть! - воскликнул Бернштейн. - Да-да. Решили, что старушка никуда уже не годится, и прямая дорога ей - под автоген, а потом - в печь, а потом из гордости нашего флота понаделали бы шпилек и бритвенных лезвий. - Но до этого не дошло? - К счастью, вступились старые подводники, скинулись, помогла Лига ветеранов ВМС, лодку выкупили и отправили на вечную стоянку в нью-йоркскую гавань. "Блэкфин" стал мемориалом. - Вот это карьера! - сказал Бернштейн, поглаживая бородку. - Да, джентльмены, мы с вами служим на славном боевом корабле и должны быть достойны его, - с неожиданным пафосом произнес адмирал. - Верно! Верно! - вскричали все хором, а Брент подумал: "Фудзита номер два". - Тут у нас возникает одна сложность, господин адмирал, - помявшись, сказал Уильямс. - Офицерские каюты, не готовы и еще несколько дней для житья годиться не будут: проводку меняем и всякое такое... - Он показал на своих офицеров. - Мы со штурманом и механиком ночуем в старшинском кубрике. - Нам заказали номера в гостинице неподалеку, - сказал Аллен. - "Оукмонт". Трое старожилов многозначительно переглянулись, а потом механик осторожно сказал: - Виноват, сэр, но хочу предупредить: это далеко не "Уолдорф-Астория". - Знаю. Но она близко, а прочее неважно. - Задумчиво подергав себя за ухо, адмирал повернулся к Уильямсу: - Как командир, я бы предпочел остаться на борту. Вы бы не согласились со мной поменяться? - Но, сэр... старшинский кубрик... сами понимаете, это не очень удобное место... - Мистер Уильямс, - прервал его Аллен. - Я вас прошу со мной поменяться. - Есть поменяться, - уступил тот. - Пойду соберу свое барахло. - Вот и отлично. С этим покончено. Теперь, джентльмены, совершим небольшую экскурсию. - Он обвел глазами старшего помощника, штурмана и механика. - Осмотрим все - от перископа до днища. - Есть, сэр! - все трое поднялись. Во главе с Уильямсом они двинулись к носовому торпедному отсеку. Люки всех шести торпедных аппаратов, сгруппированных по три, были открыты, и видно было их поблескивающее полированным металлом нутро диаметром двадцать один дюйм, над которым росли настоящие джунгли проводов, клапанов, рычагов, пружин, тумблеров, регуляторов и стоперов. Трое матросов-торпедистов, надраивавших нержавеющую сталь молдингов, оторвались от своего занятия и стали "смирно". - Вольно! Продолжать! - скомандовал Аллен, и матросы, заметно смущаясь присутствием начальства, снова взялись за дело. Адмирал показал Бернштейну на стальные ролики, шедшие вдоль зарядных желобов под стеллажами, приваренными к обоим бортам лодки. - Вот здесь они, торпеды, и хранятся, а в аппараты их заряжают вручную с помощью этих роликов, а потом досылают прибойниками. Полковник долго разглядывал аппараты: - И как же происходит залп? Аллен кивнул Уильямсу, и тот показал на укрепленный между двумя стеллажами пульт с шестью стеклянными окошечками и шестью тумблерами: - Управление стрельбой идет с командного поста. Видите, это пульт управления пуском. Точно такой же - на КП. Если электрическая цепь разомкнута - а это иногда случается - торпедист производит пуск вручную, отжимая вот этот соленоид и открывая вот эти клапаны - они так и называются: "боевые клапаны системы стрельбы". Аллен покивал: - На "Гроупере", где я плавал, было немного не так. - Разумеется, сэр. В пятьдесят первом на нашей лодке установили новые цепи управления огнем. Вы сами знаете: нет двух одинаковых кораблей. - Верно, верно, - сказал Аллен и повернулся к механику: - Ну, показывайте ваши владения, мистер Данлэп. - Есть, сэр, - Данлэп направился в корму, а трое торпедистов вздохнули с облегчением. Следом за механиком через водонепроницаемые двери они вернулись в центральный пост, а оттуда прошли в пост энергетики, где при их появлении члены экипажа, склоненные над приборами и панелями, вытянулись. Марк Аллен улыбался, приветственно кивал, повторяя: "Вольно, вольно, продолжать". Уильямс, став посередине отсека, указал на приборную панель не меньше восьми футов длиной: - Пульт управления. А это два машинных телеграфа для, так сказать, выносного, дистанционного управления двигателями. Снова водонепроницаемая переборка - и они прошли через радиорубку и камбуз, который по размерам был не больше стенного шкафа: там хлопотал над сандвичами и кофе Пабло Фортуно. Брент Росс в очередной раз удивился тому, как продуманно все размещено здесь: ни один квадратный дюйм площади не пропадает впустую. Они миновали матросский кубрик с подвесными койками, убранными и пристегнутыми к стенам, так что центр отсека оставался свободным, и вошли в носовое машинное отделение. Два огромных двигателя "Фэрбенкс-Морзе" оставляли узкий проход посередине, на покрытом листами гофрированной стали полу лежали инструменты, и четверо машинистов возились над шестнадцатицилиндровым двигателем. Процедура "смирно! - вольно! - продолжать" повторилась. - ПЛАРБ по сравнению с этим - просто стадион, - пробормотал Брент. Брукс Данлэп показал в сторону кормы: - Каждый из двигателей подключен к генератору, по правому и левому борту одинаковые установки, а там, на носу, - видите решетчатый люк? - один из дополнительных дизелей, подключенных к еще одному генератору, он у вас под ногами, - механик притопнул подошвой. - Под правым двигателем стоят два компрессорных опреснителя. Да, мистер Росс, по комфорту нам за "Лафайеттами" не угнаться: душ - не чаще раза в неделю. Так что скажите спасибо, если ваша вахта на мостике совпадет с хорошим ливнем. - А там что? - осведомился Бернштейн, показывая на корму. - Кормовое машинное отделение и кормовой торпедный отсек. Прошу за мной. - Нет. Пока прервем нашу экскурсию, - сказал адмирал. - Полковник Бернштейн, Росс, Уильямс, вам пора в гостиницу. Но вас, - обратился он к негру, - я задержу еще на пять минут. - Есть, сэр. Офицеры тронулись в обратный путь в кают-компанию. Брент, заметив у ворот дока будку телефона, ринулся туда, а Бернштейн тактично остался в отдалении ждать Уильямса. Брент набрал номер Дэйл, и она сняла трубку в ту же минуту. - О Брент, как приятно слышать твой голос. - А мне - твой, - сказал он и принялся объяснять, что уже прибыл к новому месту службы, совсем забыв, что Дэйл имеет к его назначению на "Блэкфин" самое прямое отношение. - Да я знаю, знаю! Я ждала твоего звонка. Скажи лучше, когда мы увидимся. - Мы "без берега". - Вот, тебе на! - Поселили нас в "Оукмонте". - В этом клоповнике? - Твое ЦРУ расщедрилось. - Ну, я тут ни при чем. Я знаю, где этот, с позволения сказать, отель. Недалеко от Шестьдесят восьмой улицы. - Мне это ни о чем не говорит. - На углу Двадцать третьей и Вест. Это за пределами базы. Так что ты уже на "берегу". Почему же мы не можем увидеться? От звука ее голоса, от мысли, что она сейчас одна, Брента опахнуло жаром, и он ощутил такое знакомое желание, но стиснул зубы и покачал головой, словно Дэйл могла это видеть: - Извини, Дэйл... Это было бы непорядочно по отношению ко всем детальным: они-то заперты на лодке или в бараках на базе. Я не чувствую себя вправе... - Я - сотрудник ЦРУ! - Знаю. И тем не менее... - Но как же нам тогда встретиться? - с печалью и тревогой спросила она. - Не знаю, - изменившимся от досады голосом сказал Брент. Он на мгновение задумался: - Завтра стою вахту, а в четверг мы должны быть в ООН. - В четверг? Черт, в четверг я - в Лэнгли, у начальства. А что тебе понадобилось в ООН? - Люди из Организации Освобождения Палестины желают встретиться с представителями адмирала Фудзиты. - Убийцы! Кровавые подонки! Только они будут? - Не знаю, Дэйл, - он саданул кулаком по монетоприемнику. - В пятницу вечером, а? Постараюсь выцарапать увольнительную. Как насчет пятницы? - Хорошо! Хорошо, Брент! Приходи ко мне, я что-нибудь приготовлю повкуснее, поужинаем вдвоем... Снова Брент стал переминаться с ноги на ногу, охваченный зудом нетерпения. - В "холодильник"? Она рассмеялась. - Вот именно. Адрес у тебя есть. Это недалеко от твоей мерзкой гостиницы. Знаешь, - сказала она, чуть понизив голос, словно бы для того, чтобы тон соответствовал зловещему смыслу слов, - ходят слухи, что твой друг Кеннет - тоже здесь. Брент почувствовал, как чаще забилось у него сердце, запульсировала жилка на шее: - Розенкранц? - Дэйл Макинтайр, похоже, знала все. - Да. Он вербует летчиков-наемников. Кроме того, Каддафи поручил ему встретиться без лишней огласки с иранскими и иракскими дипломатами. - Ты, пожалуйста, держи меня в курсе, Дэйл. У меня с этим человеком свои счеты. - Знаю. Хорошо. А про аятоллу ты не слышал? - Брент молчал. - Про Хомейни? Стало известно - опять же, это слухи, - будто бы он намерен прекратить войну с Ираком и примкнуть к джихаду против Израиля и "Йонаги". - Боже, сто миллионов фанатичных мусульман!.. - Я думаю, этим и объясняется появление Розенкранца в Нью-Йорке: он будет встречаться с представителями Садата и Хомейни в ООН. - Чушь какая-то. - Нет, это не чушь: разве ты не знаешь арабов? Они ни за что не поедут на переговоры в столицу враждебного государства. И персы - тоже. А если устроить встречу здесь или где-нибудь в Женеве, можно сохранить лицо. - Да нет, я говорю "чушь" потому, что Розенкранц - летчик, истребитель, убийца... Из него дипломат - как из меня балерина. - Ты его недооцениваешь, Брент. Он принял ислам и стал чуть ли не первым человеком у Каддафи. На нем замыкается вся истребительная авиация. Каддафи доверяет ему больше, чем своим генералам. Брент в сердцах стукнул кулаком по аппарату так, что тот звякнул. - Эй! Алло! Ты здесь? - Да! Я здесь и я очень хочу тебя видеть. - В пятницу вечером, Брент. - Если не будет складываться, я позвоню. - Сделай так, чтобы сложилось. - Сделаю. Постараюсь. - Брент видел, что к нему уже приближаются Уильямс и Бернштейн. - Мне пора идти. - Я соскучилась, Брент. Я все время о тебе думаю. - А я - о тебе. - В пятницу. - В пятницу, даже если мне придется удрать с лодки. К черту войну, и ООН - туда же. Они одновременно и неохотно повесили трубки. Отель "Оукмонт", судя по всему, был построен на рубеже веков и тогда же забыт: казалось, в него с тех самых пор не ступала нога маляра, плотника, паркетчика и - как Брент убедился чуть позже - водопроводчика. Семнадцатиэтажное здание было сложено из необожженного кирпича и так просело, что засохшая полоска раствора между рядами кладки представляла собой волнообразную линию, будто Нью-Йорк стоит в сейсмоопасной зоне. - О Господи! - сказал Брент, входя в обшарпанный холл. - Какая седая старина! Не удивлюсь, когда выяснится, что здесь останавливался Джордж Вашингтон. - Вэлли-Форж показался бы дворцом рядом с этим, - фыркнул Уильямс. Они прошли мимо нескольких ветхих и колченогих кожаных диванов, два из которых были заняты крепко спавшими личностями весьма подозрительного вида. К вытянутой ноге одной личности была привязана тележка из супермаркета, наполненная разнообразным старым хламом. - У нас такого нет, - сказал потрясенный Бернштейн. - Неустанно твердим самим себе и всему миру: "Мы - богатейшая страна", а таких бродяг - тысячи в одном Нью-Йорке, - с горечью сказал Уильямс, направляясь к стойке портье. - Никакой сегрегации, - саркастически добавил он, заметив, что один из спящих оборванцев - негр. Стали искать ночного портье, и Брент наконец обнаружил его за допотопным коммутатором - он рассматривал замусоленный номер иллюстрированного журнала и потягивал вино. Бутылка дешевого бургундского стояла перед ним на столе. Уильямс хлопнул ладонью по стойке, и портье - плешивый и истощенный старик, заменивший, похоже, все нужные организму питательные вещества одной винной глюкозой, - поднял голову, вскочил и с заискивающей улыбкой поспешил на зов. У него было нездорово бледное, словно измятое, лицо в морщинах, воспаленные белки глаз в кровяных прожилках, сутулая спина. - Добрый вечер, джентльмены, - дохнув густым винным перегаром, сипло произнес он с неожиданно интеллигентной интонацией. - Вы решили почтить наш отель своим вниманием? - Да. Решили почтить. У нас заказаны три номера на фамилию "Аллен". Портье принялся водить пальцем по строчкам регистрационной книги: - Вот, нашел! Для мистера Марка Аллена... Вот... "Профайл Боут Уоркс" забронировало два номера. - Три, - сказал Уильямс. Старик испуганно поглядел на него: - Заказаны один двухместный номер и один одноместный рядом, - голос его дрожал. - Простите, сэр. Больше свободных мест у нас нет. Еще раз простите. Мне очень, очень жаль, что вышло такое недоразумение. Уильямс взглянул на Брента: - Что ж, делать нечего: полковник, как старший по званию, займет одиночный, а тебе уж придется терпеть мое общество. Согласен? Бернштейн и Брент кивнули, подхватили свои ранцы и следом за Уильямсом направились к лифту, выглядевшему точь-в-точь как клетка для канарейки футов шести ростом. - "Свободных мест нет", - передразнил израильтянин. - Можно подумать, весь бомонд сюда слетелся, - поддержал его Брент. - Почище "Хилтона", - сказал Уильямс, открывая стальную решетчатую дверь. Все молча вошли в лифт. В просторном номере с двумя большими окнами стояли две застеленные кровати и прикроватный столик красного дерева с массивной лампой под гигантским абажуром, похожим на дамскую шляпу, модную в весенний сезон 1909 года. Выключатели были круглые и не нажимались, а поворачивались. Широкие шашки дубового паркета посередине комнаты были закрыты истертым ковров. В большой ванной комнате стояли умывальник с двумя облупленными кранами и ванна викторианской эпохи - исполинских размеров и на четырех чугунных ногах. Бачок унитаза - чудо инженерной мысли прошлого века - находился вверху, и от него спускалась цепочка с массивной ручкой. Когда Брент дернул за нее, поток воды хлынул с таким напором, что стены уборной заходили ходуном. Незамедлительно выяснилось, что дверь ванной не запирается, и все вообще было покореженное, изношенное, покосившееся, шаткое - ни одного прямого угла. - Наконец-то мы дома, - сказал Уильямс, швыряя на кровать свой тощий ранец. - Видали мы дома и получше, - мрачно отозвался Брент. - Ты есть хочешь? - Вроде бы нет. В самолете кормили, а вернее - недотравили какой-то гадостью. Уильямс кивнул: - Я тоже успел перекусить как раз перед вашим появлением. - Он полез в ранец и выудил оттуда полдюжины сандвичей. - Пабло Фортуне позаботился. Думаю, это лучше, чем искать какую-нибудь забегаловку по соседству. Тем более что адмирал перевел нас, можно сказать, на казарменное положение. Эти слова болезненно напомнили Бренту недавний разговор с Дэйл. - Но я припас кое-что, чтобы было не так скучно, - плутовато улыбнулся негр и достал бутылку "Хейг энд Хейг", а когда Брент удивленно поднял брови, пояснил: - Адмирал велел вылить все спиртное за борт? - Я его понял именно в этом смысле, - рассмеялся Брент. - Но он, конечно, имел в виду все, что имелось в кают-компании. А это - из моего холодильника. Смеясь, они подошли к окну, перед которым стоял стол с графином и двумя стаканами. Наполнив их до половины, Уильямс сказал: - Схожу позову полковника, - и в голосе его прозвучала сердечность, о которой Брент даже не подозревал. Но он покачал головой: - Не стоит. Он сказал, что валится с ног от усталости и сейчас же ляжет спать. - Ладно. За "Блэкфин"! Зови меня Реджи. - За "Блэкфин"! - он поднял свой стакан и выпил. - Я совсем не знаю этот тип - "эскадренная лодка". - Ты специалист по связи, кажется? - Считаюсь. - А в курсе насчет переговоров в духе "гласности"? Брент пожал плечами: - Только то, что доходило до "Йонаги". Уильямс допил и сейчас же налил еще: - Но про новую русскую игрушку ты слышал - бомбомет, который кидает глубинные бомбы на шесть тысяч метров? - Слышал, - кивнул Брент. - Шестиствольная пусковая установка, бьет трехсотмиллиметровыми на шесть тысяч метров перед кораблем. - Верно. Форменная зверюга: автоматическое перезаряжение, каждая бомба - по четыреста фунтов. Не знаешь, нам придется иметь с ней дело? - Нет, Реджи. В Женеве договорились исключить все русские бомбометные системы, так же как и самонаводящуюся торпеду "533". Уильямс вздохнул, выпил, покатал по дну стакана кубик льда: - Это хорошо. У "Блэкфина" не было бы шансов увернуться от нее - активное и пассивное самонаведение плюс провода... - Он пристукнул стаканом о стол и допил виски. Брент последовал его примеру, удивляясь, куда это он так гонит: - Гидролокатор и шестисотфунтовые глубинные бомбы с гидростатическими взрывателями - вот и все, Реджи, что нам грозит по Женевским соглашениям. - И этого хватит: одна бомба в четырнадцати футах от нас - и все! Капут! - Он развел руками, подняв ладони кверху. Брент почувствовал, как побежали по спине мурашки, и сделал большой глоток. - Как ты считаешь, будут "иваны" соблюдать договоренности? - По части выполнения обещаний они слабоваты. Но штука в том, что русские очень неохотно дают свои новейшие разработки кому бы то ни было. Обожглись во время "шестидневной войны", когда израильтянам достались сотни целехоньких танков, целые дивизионы ракет "земля - воздух" и системы управления огнем, которые русские поставили египтянам. Большая часть электроники прямиком пошла в Пентагон. Такой ошибки они решили впредь не повторять. Он снова наполнил стаканы. Брент почувствовал, как плавно закружились стены комнаты. Тряхнул головой и сделал еще глоток. Наконец-то он смог выпить и расслабиться, сбросить напряжение, не отпускавшее его целую неделю. А Реджи Уильямс оказался отличным малым, и напрасно ему мерещилась какая-то враждебность с его стороны. Все смылось "Хейгом". Брент выпил еще, хотя понимал, что и так перебрал, и снова все поплыло перед глазами. Он резко поднялся, допил то, что оставалось в стакане, сказал: - Устал чего-то... Брошу кости, - и, неверными шагами дойдя до кровати, рухнул на спину. Уильямс продолжал пить и говорил без умолку, хотя язык у него уже заплетался. - Надо будет нам с тобой как-нибудь сыграть... - Сыграем, Реджи. Наберем две команды из экипажа "Блэкфина" и сыграем. Уильямс одобрительно замычал, опрокинул стакан, но не удержал его в руке - тот со звоном покатился по столу, упал на пол и разбился. Негр тяжело поднялся, пошатываясь, дошел до кровати и повалился на нее. - Слушай, ты как... насчет того, что ночуешь в одной комнате с черномазым, а? Брент рассмеялся: - Долго же ты крепился, старина. - Хочешь сказать - это избитая тема? - Еще бы. - Тогда ответь, кто я, по-твоему, такой? - Ты - старший помощник командира ПЛ "Блэкфин", мой непосредственный начальник и, как выясняется, порядочная зануда. Уильямс фыркнул: - Ага, учтем. Ну, а ты, Брент Росс, - самодовольная скотина и слишком много о себе понимаешь. Брент, пребывавший от выпитого в необыкновенно умиротворенном и благодушном настроении и уже уплывавший в дремоту, нашел, что определение это очень забавно. Он расхохотался так, что затряслась кровать. - Тебе, значит, смешно то, что я говорю? - Ну чего ты привязался ко мне, Реджи? Видишь, человек выпил и отдыхает. Проспимся - выясним отношения. - "Привязался"! Рассказать тебе, как привязываются по-настоящему - в том квартале Лос-Анджелеса, откуда я родом? - Вряд ли я услышу что-нибудь новенькое. Но если тебе так неймется - давай. Что с тобой делать?! Уильямс, пропустив мимо ушей иронию, начал рассказывать. Брент слушал его с улыбкой, время от времени засыпал и даже довольно крепко, а потом вновь просыпался от звука его голоса. - Я родился в Уоттсе - это юг Лос-Анджелеса... - Знаю... - сонно ответил Брент. - Бывал я там. - Да неужели? Отчаянный малый. - Хотел осмотреть достопримечательности, вот и пошел. Никто меня не тронул. - Вырос большой, потому и не тронули. - Большим, конечно, легче. Уильямс продолжал, обращаясь к растрескавшемуся потолку: - Кто был мой отец - не знаю. А мать звали Латанья Уильямс, она никогда не была замужем... Брент хотел было что-то сказать, но язык не ворочался во рту и губы отказывались выговаривать слова, все тело налилось приятной тяжестью, мышцы расслабились, и даже жесткий матрас показался упругим и ласкал его, словно нежная рука Дэйл. Он молча лежал и слушал. Уильямс напряженным, запинающимся голосом рассказывал свою историю. Маленькая, тесная квартирка, жизнь на пособие, день и ночь орущий телевизор, вечная нехватка еды, заплаты на локтях и коленях... Старшие братья, Кларенс и Родни, подросли, бросили школу, связались с уличными хулиганами... Большие деньги, неизвестно откуда взявшиеся... Слезы матери, ее вечная тревога... Потом, когда Реджи исполнилось двенадцать, Кларенса убили - изрешетили пулями. "Поговаривали, что это из-за наркотиков: с кем-то не поделился". Больше он ничего не знал. Наркотики - и все. Даже в приготовительных классах его сверстники говорили о героине, крэке, кокаине, а кое-кто и пробовал. В шестнадцать лет арестовали Родни - "по обвинению в сбыте наркотиков" - и увезли куда-то. Мать была в отчаянии. Все надежды она связывала теперь со своим младшим. Реджи к тринадцати годам вымахал на шесть футов, отлично учился, был многообещающим спортсменом. Через год вернулся из колонии Родни, а еще через год - ему уже было восемнадцать - сел во "взрослую" тюрьму. "Расквитался за Кларенса", - объяснил он убитой горем матери. А у нее теперь был один свет в окошке - Реджи. Он сторонился дурных компаний, не водился с хулиганьем, не курил и не пил, не говоря уж о наркотиках, одну за другой завоевывал награды и был даже признан "Лучшим игроком года". Окончив школу, он выбрал Калифорнийский университет из-за его репутации и близости к дому. Море. Он всегда любил его, но до тринадцати лет в глаза не видел, хотя жил в каких-то двадцати милях от побережья. Откуда же взялась эта тяга? Подействовали старые ленты Эррола Флинна, которые крутили по телевизору? Может быть. Широкое, бескрайнее, свободное, играющее яркими красками цветной пленки - море, где паренек из трущоб сможет дышать полной грудью и почувствовать себя человеком. И вот появилась возможность плавать. Через полгода после получения диплома инженера-электрика он поступил на флот и получил первое офицерское звание... Служба, высокое жалованье, дом, который он купил матери в западной части Лос-Анджелеса - на Болдуин Хиллз. Брент вдруг очнулся, выплыл из дремотного полузабытья... Что-то тут не сходилось... Минуту он раздумывал, поигрывая желваками на скулах, потом заговорил: - Ты хотел получить море, свободу, простор, свежий воздух... - И захохотал так, что заныли брюшные мышцы: - И ты... ты пошел в подплав?! На "Блэкфин"? Ой, не могу!.. Ха-ха-ха! Реджи, ты меня уморишь! Морской свежести ему захотелось - а получил смесь дизельного масла, пота, а в погруженном состоянии еще и дерьмом из гальюна несет. Ну, ты даешь! - Смешно тебе? - Конечно, смешно! - Ты - белый, тебе никогда этого не понять. - Да брось ты! - Дерьмо меня не пугает - думаешь, мало меня им поливали из-за того, что я - черный? - Думаю мало. В тебе шесть футов росту, двести двадцать фунтов весу - люди вежливы с теми, у кого такие габариты. - Не шесть, а шесть и один, и не двести двадцать, а двести тридцать. - Тем более. Так что не надо: ты сам распорядился своей жизнью. Уильямс лег на бок и окинул Брента недобрым взглядом: - Ладно. Когда-нибудь мы еще потолкуем, кто там чем распорядился. - За мной дело не станет. Брент знал, что чернокожий моряк собирался выяснить с ним отношения с первой минуты. Хмель и дремоту как рукой сняло: мышцы его напряглись, сердце забилось учащенно. Но Уильямс снова улегся на спину, закинул руки за голову. Так они лежали и молчали, глядя в потолок, еще довольно долго. Сон не шел к ним. 8 Следующий день выдался тяжким. На лодке было не повернуться - все шестьдесят три члена экипажа и пять офицеров были на борту, привезли и устанавливали на надстройке новые автоматические пушки, монтировали оборудование, грузили продовольствие, километры проводов опутывали мидель: негде было приткнуться, чтобы обсудить создавшееся положение. А оно не радовало: каждому японцу выделили "дядьку"-американца, который и должен был ввести своего подопечного в курс дела и показать ему лодку. Ничего из этого не вышло: люди мешали друг другу, давились в тесноте центрального поста, где, помимо всего прочего, четверо инженеров пытались установить новые приборы и объяснить их действие. На посту погружения и всплытия дошло до драки, и тогда доведенный почти до отчаяния адмирал разбил новичков на две вахты: одну оставил на лодке, а вторую вместе с энсином Хассе и двумя старшинами отправил в бараки для теоретических занятий. Это немедленно дало эффект: стало просторно и дело сдвинулось с мертвой точки. Реджиналд Уильямс, который с утра был сумрачен и угрюм и за завтраком в гостинице не проронил ни слова, придя на лодку, постепенно просветлел, вновь обрел свой деловито-властный стиль старшего помощника, а по отношению к Бренту вошел в роль всезнающего инструктора. Он привел его в отсек, служивший одновременно и, радиорубкой, и шифрпостом. Двое старшин, колдовавших над какими-то приборами, вытянулись при их появлении. - Вольно, - сказал им Уильямс. - Это лейтенант Росс, наш новый командир БЧ связи. Симпсон, введите-ка его в курс дела, покажите нашу новую машину. - "Старшего помощника срочно на мостик!" - грянуло в эту минуту из динамика. Уильямс, не договорив, метнулся к трапу. - Шифровальщик, старшина первой статьи Дон Симпсон, - представился белокурый молодой человек с умным открытым лицом, которое не портил крутой подбородок. Его напарник был смугл, коренаст, широкогруд и с такими длинными руками, что массивные ладони болтались где-то у самых колен. Лоб был низкий - не лоб, а узкая полоска кожи между косматыми черными волосами, падавшими сзади на воротник его робы, и густыми бровями, которые, казалось, жили своей собственной жизнью, шевелясь, как толстые черные гусеницы. Из-под тяжелых надбровий смотрели маленькие, глубоко посаженные глаза. - Это Пит... виноват, Тони Ромеро, радист, - сказал Симпсон. - Так Пит или Тони? Ромеро улыбнулся: - Пит - сокращенно от "питекантроп", сэр. - Он шутливо замахнулся на товарища. - Эта кличка прилипла ко мне еще в экипаже. Когда вконец достают, даю по шее. Поглядев на его могучие плечи, Брент поверил, что это действие дает эффект. - Но вообще-то, я уже привык, - широко улыбаясь, продолжал радист, - и вы можете так меня называть. Тем более что по боевому расписанию во время атаки мы в рубке рядом. Я еще и акустик, и моя ГАС стоит бок о бок с вашим КУТом. - И, заметив растерянность Брента, пояснил: - Компьютером управления торпедами. - Ясно, Пит, - сказал Брент, удрученный своим невежеством. - Показывайте дальше. Ромеро, явно польщенный возможностью блеснуть познаниями, продолжал: - Оборудования, работающего на крайне низкой частоте, у нас нет. - Стало быть, при погружении мы становимся глухонемыми? - Ну почему же, сэр?! Имеется дюжина BRT-1, радиогидроакустических буев. Брент слышал о таких, но ни разу не видел. Лодка сбрасывала буи, оборудованные радиопередатчиком и магнитофоном, которые передавали сообщение не сразу, а через какое-то заданное время, позволяя лодке до начала сеанса связи покинуть опасную зону. - Да? И сколько же времени они нам дают? - От пятнадцати минут до часа. Брент обвел прибор глазами: - Он дейст