о скользкому шелковистому атласу, прикрывавшему впалый мускулистый живот. "Ах ты, тварь бесстыжая... - пробормотала она. - На молоденького потянуло... - И невольно бросила взгляд на дверь спальни, где виднелась ее кровать. - Ну уж нет, туда я его не пущу... Он в моей девичьей постельке не поместится". Когда Брент позвонил ей сегодня утром, она чувствовала, что он счастлив, бодр и сгорает от желания видеть ее - и следа не осталось от подавленного, неотступно думающего о самоубийстве человека, которым он стал после той чудовищной бойни в отеле "Империал". Дэйл знала, что тогда ему срочно нужно было сменить обстановку, увидеть новых людей, заняться новым делом и, самое главное, освободиться от мучительного раздвоения. Перевод в Нью-Йорк, на лодку, - это как говорится, "то, что доктор прописал". Слишком часто гибли люди на "Йонаге", слишком многих друзей потерял он там. Дэйл видела, что между ним и моряками авианосца установилась неразрывная связь - каким потерянным, угнетенным взглядом после гибели старшины Куросу смотрел он на мир, на адмирала Фудзиту, на Йоси Мацухару, на других своих сослуживцев. Очевидно, война создает особое мужское братство. Конечно, женщины тоже дружат, создают свои лиги и ассоциации, играют в бридж... Но они не спасают подруг ценой собственной жизни. А она видела, что какая-то часть души Брента умерла вместе со старшиной Куросу. А сколько было таких смертей... Ей вдруг стало холодно, и она зябко обхватила себя за локти. Внизу гулко хлопнула входная дверь, загудел, подымаясь, лифт, и Дэйл чуть было не бросилась открывать - с самого утра, как только он позвонил, она уже была сама не своя и мечтала поскорее увидеть Брента. Однако усилием воли она удержала свой порыв, заставила себя не торопиться и не показывать свое радостное волнение. И вот раздался звонок. Потом второй и третий. Дэйл стояла неподвижно, хотя ей хотелось со всех ног кинуться и отпереть дверь. Наконец она взялась за ручку, и на пороге появился Брент Росс - огромный, широкоплечий, неотразимо элегантный в своей синей форме, великолепный, улыбающийся. И очень молодой. Дэйл застыла не в силах вымолвить ни слова. Она молча смотрела на него и чувствовала, как неудержимая радость переполняет все ее существо. Потом отступила на шаг, давая ему пройти, закрыла за ним дверь и поцеловала в губы - крепким, долгим, влажным от уже проснувшейся страсти поцелуем. Он обхватил ее и прижал к себе, провел пальцами вдоль спинного хребта по позвонкам, как по бусинам четок, потом опустил ладони на тугие полушария зада, еще крепче приник к ней, целуя ее шею и ухо. - Я соскучилась по тебе, Брент, - прерывающимся голосом прошептала она. - Господи, Дэйл, как давно мы не виделись! Она с трудом заставила себя вырваться из кольца его рук и повела Брента в гостиную, стены которой были обшиты дубовыми панелями от пола до потолка, усадила на мягкий раскидистый диван, обитый красным бархатом. На маленьком мраморном столике стояла бутылка "Джонни Уокера" с черным ярлыком. - Как всегда? - Да. Она налила ему чистого виски, а себе добавила содовой. Пригубив, он показал стаканом на могучие стропила под потолком, на огромные, не меньше двенадцати футов высотой, окна, на толстые шашки наборного дубового паркета и роскошную мебель: - В жизни такого не видал. Здесь можно осаду выдержать. Какие балки! Двадцать на двадцать, не меньше. - Этому дому больше ста лет. Раньше в нем помещалась хладобойня. Ну, не в этой комнате, конечно: здесь были кабинеты, конторы. - От тесноты эти клерки не страдали. - Три тысячи квадратных футов. Она говорила, а он гладил шелковистые пряди, сплошной глянцевитой массой, блестящей как мокрый атлас, падавшие ей на плечи и вспыхивавшие при каждом движении головы, - чуть подергивал их большим и указательным пальцами, перебирал, как драгоценные ожерелья. - Золотое руно, - сказал он восхищенно. - Язону и его аргонавтам не надо было плавать за ним так далеко. Поставив на стол стакан, Дэйл снова поцеловала его - еще более крепким и долгим поцелуем, чем при встрече. Могучие руки обхватили ее и прижали к мускулистой груди. Знакомый жар охватил ее, сердце заколотилось, но она оттолкнула Брента: - Ты неисправим... - Он засмеялся. Поднявшись, она потянула его с дивана. - Пошли, пошли! Я наготовила столько, что хватит всему "Арго" и еще останется богам с Олимпа. Брент попытался снова усадить ее рядом, но она гибко высвободилась, выскользнула из его объятий. - Поедим здесь... И вообще, я не голоден. - Идем-идем! Мальчик растет и должен питаться как следует. Брент, не слушая Дэйл, притягивал ее к себе все ближе, водя ладонями по ее груди, талии, бедрам, и она почувствовала, что тает и плавится от его прикосновений, как лед под июльским солнцем. Но, собрав остатки решимости, поднялась и повела его в столовую. Угощение и в самом деле было первоклассным: в меру прожаренный стейк по-нью-йоркски с печеным картофелем и спаржей под соусом оландэз, а на десерт - шоколадный мусс. Брент уплетал за обе щеки, радуя Дэйл: у человека с таким аппетитом мыслей о самоубийстве обычно не возникает. После обеда они вновь переместились на диван, потягивая бренди и бенедиктин. Брент рассказал ей о "Блэкфине", о мордобое в стенах ООН, об англичанине-посреднике и арабах. - Затея была обречена на провал с самого начала. Эти высокомерные наглецы понимают только язык силы. - Ну разумеется. Так всегда было и будет. - Да, - согласился он, в раздумье почесав подбородок. - Самый старинный и самый убедительный аргумент - кулак. Я - представитель древнейшей профессии. - Неужели? Несколько тысяч женщин, стоящих сейчас по всему Бродвею, удивились бы, услышав тебя. - Играя своей рюмкой, она сказала: - Знаешь, в моей конторе прошла информация: арабам известно о том, что ты служишь на "Блэкфине". Будь осторожен. - Да? Выходит, мы никого не обманули? Дэйл покачала головой, допила свою рюмку. - Похоже, что никого. Брент, проглотив остававшийся в рюмке бренди, скользнул рукой по ее бедру. Она не отстранилась и не остановила его. - Почему мы тратим время на такой вздор, как политика? - сказал он. - Почему? Должно быть, потому, что люди на другом конце планеты предписывают, как нам жить и жить ли вообще. - Ты чувствуешь... - Бессилие? Да! И довольно часто. - Ну и черт с ними со всеми, - сказал он решительно. Притянув ее к себе, он впился поцелуем в ее полуоткрытый рот, сразу отыскав трепещущую острую стрелку ее языка. Дэйл почувствовала, как в груди, на шее, во всем теле запульсировала кровь, посылая жаркую волну за волной куда-то в самую глубину ее существа. Брент, целуя ее нос, щеки, глаза, что-то горячо шептал ей на ухо, между тем как рука его поползла с живота Дэйл вниз - туда, где так бешено стучала кровь. - Зачем на тебе эти чертовы штаны? - Он уже расстегнул пуговицу и теперь занимался молнией. - Брент... Опрокинув Дэйл на диван, он всей своей тяжестью навалился сверху, вжимая ее в подушки и не отрываясь от ее губ. Она выгнулась всем телом и застонала, бессознательным движением разомкнула колени. Руки Брента продолжали гладить и сжимать ее груди, талию, бедра, потянув вверх, сорвали блузку и следом - лифчик. Язык его пробежал вокруг напрягшихся сосков, пальцы с силой сжали ягодицы. Запрокинув голову, изогнувшись, постанывая и чувствуя, как в ответ его нетерпению нарастает мучительное до боли желание в ней самой, Дэйл целовала его виски, волосы, щеки, водила пальцами по его спине и плечам. - Нет... Нет, Брент, - проговорила она словно в забытьи. - Ты с ума сошла... - Нет, не здесь, - Дэйл мягко отстранила его, поднялась, потянула за руку, ведя за собой в спальню. Утро Брент встретил в полном изнеможении: еще никогда у него не было такой исступленной ночи любви. Когда вчера они переступили порог спальни, она сбросила то немногое, что на ней еще оставалось, и Брент, как ни велико было его вожделение, невольно замер, не сводя с нее широко открытых восхищенных глаз. Ее тело было истинным произведением искусства - совершенным творением великого мастера. Потом, словно очнувшись, он сорвал с себя одежду и бросился к ней - в нее, в жаркие глубины ее раскинувшегося в кровати тела, будто распятого на кресте блаженства. На этот раз она не останавливала его, не противилась ему. Далеко за полночь, когда они наконец утолили свой пыл и разомкнули объятия, Брент, соскользнув с кровати, потянулся за своей одеждой, раскиданной по всей комнате в полном беспорядке, но Дэйл вновь притянула его к себе: - Нет! Не уходи! Я хочу, чтобы ты остался здесь на всю ночь... А утром я хочу приготовить тебе завтрак... - Дэйл, такси сейчас не поймать... Я опоздаю на лодку. - Я тебя отвезу. Ее нежно-требовательная рука коснулась его тела, рождая в нем новое вожделение, и слова замерли у него на устах. С глухим стоном он опять припал к ней. Дэйл, откинув голову, засмеялась, как ребенок, проснувшийся в первое утро Рождества, вскинувшиеся ноги ее снова оплели его поясницу. ...Но сейчас пришло время расставаться. Брент стоял перед зеркалом, натягивая тужурку. Дэйл была уже одета, и из кухни доносился аромат свежесваренного кофе. - Брент! - услышал он ее голос. - Иди завтракать! - Ты в самом деле отвезешь меня? - Разумеется. - Она вплыла в кольцо его рук, сделанное точно по мерке ее тела. Они поцеловались. - А ты придешь ко мне еще? - Попробуй-ка не пустить меня. Дэйл рассмеялась - весело прожурчал по камням чистый ручеек. 9 В течение следующей недели творившееся на "Блэкфине" форменное безумие стало постепенно сменяться каким-то порядком: через четыре дня был назначен первый пробный выход в море, на борт приняли и смонтировали новую аппаратуру, включая и скромный компьютер радиоэлектронной разведки с небольшим каталогом "угроз". Инспектора из ВМС США при этом дружно смотрели в другую сторону. Обеим вахтам наконец разрешили "берег". Команду разбили на четверки - двое японцев, двое американцев-"дядек", - тщательно проинструктировали, как себя вести. Ни нарушений дисциплины, ни опозданий из увольнения не было: никто не напился, не сцепился с патрулем. Брент все свободное время проводил с Дэйл, не покидая ее квартиры - она сделалась их святилищем и убежищем от всего остального мира: здесь они принадлежали только друг другу. Каждое мгновение казалось Бренту неповторимым и единственным в своем роде, и то, как предавалась Дэйл любви, было совершенней шубертовской симфонии: каждый мотив в их близости звучал отдельно, но сплетался с другими, перетекал в них, рос, креп и ширился, пока наконец из многих тем не возникало гармоничное единство, которое возносилось на небывалую высоту и завершалось могущественной и бурной кульминацией. В счастливом изнеможении Брент вытягивался рядом со своей возлюбленной. А вот ее что-то угнетало: Брент видел это по ее глазам, улавливал по интонациям. Однажды после бурной ночи она проснулась на рассвете от собственного крика - ей приснилось что-то страшное. Брент крепко держал ее в своих объятиях, а она всхлипывала, прильнув к его щеке своей, мокрой от слез. - Что с тобой, милая? Что случилось? - допытывался Брент. Голос изменил ей, и она ответила не сразу: - А нам?.. Что - нам?.. - О чем ты? - Что нам делать... в этом мире, которым правит орава кровавых маньяков?.. Брент, хоть вопрос и удивил его, тем более спросонья, после задумчивого минутного молчания ответил: - Если мы дрогнем, они нас уничтожат. - Через несколько дней тебя разлучат со мной, оторвут от меня... - Да. Минуту она лежала, уставившись в потолок, потом сказала: - Ну, может быть, это и к лучшему. Брент, пораженный этими словами, повернулся на бок, чтобы видеть ее лицо: - Что ты говоришь? Она провела пальцем по его щеке, по шее, нащупала на груди длинный шрам - след от ножа - и ответила тихо и печально: - Брент, когда тебе будет столько лет, сколько мне сейчас, мне будет пятьдесят два года... - Разве это имеет значение? - Ого, еще какое. - Почему? - Ты ведь, наверно, хочешь каких-то прочных и длительных отношений со мной, а? - Ничего нет в этом мире длительного и прочного, Дэйл. - Ты хочешь сказать, есть только настоящая минута? Миг, который мы проживаем сейчас? - Японцы считают, что жизнь - это череда мгновений: каждое надо использовать как можно полней и ни о чем больше не заботиться. Она со вздохом опустила голову. Поцеловала его. - Твои японцы мудры, Брент. Да, лучше не загадывать наперед, ни о чем не думать... Извини меня. Когда красноватый диск солнца с размытыми утренней дымкой очертаниями осветил комнату, Дэйл, выгнув стан, прижалась к Бренту бедрами, рука ее ласкающе скользнула по его животу к межножью. Обхватив ладонями полушария ее зада, Брент с силой притянул ее к себе. Часто и прерывисто задышав, она перевернулась на спину, развела колени, впуская его в себя. И Дэйл, и Брент знали, что любят друг друга в последний раз. Стальное тело лодки сотрясалось вибрацией - работали четыре мощных двигателя "Фэрбенкс-Морзе", и едкое облачко отработанных газов висело в туманной утренней дымке. Брент, стоявший на мостике рядом с адмиралом Алленом и старшиной второй статьи Гарольдом Сторджисом, опытным рулевым, испытывал смешанное чувство радости и волнения - адмирал назначил на сегодня первый пробный выход "Блэкфина" в море. Двигатели были прогреты, аккумуляторные батареи заряжены, назначена "специальная вахта" для выхода из базы. Двойные швартовы по команде уже были заменены одиночными, четверо матросов готовились к отходу от причальной стенки. Список всех членов экипажа - имена, фамилии, адреса и данные о ближайших родственниках - уже был передан инженерам из "Электрик Боут", час назад сошедшим на берег. На площадке, приваренной к перископной шахте, стояли с биноклями два впередсмотрящих. Рядом с адмиралом находился на мостике и кэптен Дэвид Джордан. Этот кругленький, тучный лысоватый человек лет пятидесяти с херувимским личиком, отдав подплаву двадцать семь лет жизни, вышел в отставку. Он отличался независимостью характера и суждений, которые облекал, распаляясь, в формы столь энергично-соленые и красочно-непристойные, что ими в завистливом восхищении заслушивались даже главные боцмана - признанные мастера "большого морского загиба". Поговаривали, что именно невоздержанность на язык стоила ему адмиральского звания, хотя он был известен на флоте как редкий знаток лодок и один из лучших американских подводников. На "Блэкфин" он попал довольно сложным путем: Джордан консультировал работавшую на ЦРУ судостроительную фирму "Профайл Боут Уоркс": та заключила контракт с Департаментом парков, который и нанял его на неопределенный срок и в неопределенном качестве "инструктора и советника". - Сэр, - сказал он, обернувшись к Аллену. - Сейчас начнется отлив, течение будет очень сильным. - Да, я вижу, - ответил тот. - Вон как ходят буйки, и у свай - форменный водоворот. - И с юношеской энергией, о которой даже не подозревал Брент, скомандовал: - Сходни убрать! Боцман отрепетовал команду, и двое матросов вытащили трап на пирс. Аллен кивнул Бренту и ткнул пальцем вниз. Склонившись над люком, тот прокричал в ходовую рубку: - Передать в машинное отделение: по местам стоять, к выходу! - Второй и третий швартовы - принять! - крикнул Аллен. Два средних причальных троса были сейчас же сняты с кнехтов и переброшены ожидавшим на палубе матросам, которые свернули их бухтой и уложили во вьюшки надстройки. - Четвертый швартов - принять! Теперь лодку удерживал у пирса один лишь носовой швартов, и течение уже начало разворачивать корму "Блэкфина". Адмирал все рассчитал правильно и, когда корма отошла от причала, приказал: - Первый швартов потравить! - и Сторджису: - Самый малый назад! Старшина со звоном двинул ручку машинного телеграфа, и глубоко под ногами у стоявших на мостике взревели дизеля. Слабина швартова уменьшилась. Аллен повернулся к матросам на палубе: - Выбрать слабину! Первый швартов принять! - И когда гибкий стальной трос лег на палубу, приказал рулевому: - Лево руля. - Есть лево руля! - повторил Сторджис, глянув на аксиометр [часть рулевого устройства, указатель угла отклонения пера руля при перекладке руля]. - Здесь повнимательней, сэр... - произнес Джордан, увидев, как лодка подалась кормой от причала. Он еще не успел договорить, как сильное течение подхватило и стало разворачивать "Блэкфин". - Правый табань! Лево руля! Малый вперед! - скомандовал Аллен, с тревогой оглядываясь из-за ветрозащитного экрана на корму. Снизу раздались звонки машинного телеграфа и крики. Корпус лодки задрожал и затрясся, под винтами вспенилась, словно вскипая, вода, но вот корма остановилась, а потом медленно, одолевая течение, пошла ближе к пирсу. - Стоп машина! - удовлетворенно крикнул Аллен. - Самый малый назад! Лодка обогнула причальную стенку, не задев ее, и задним ходом выбралась на середину фарватера. Внезапно Брент заметил, как из клубящегося впереди тумана вынырнула черная тень. - По правому борту буксир с баржей, пеленг один-шесть-пять, дальность - тысяча! - крикнул он, и в ту же минуту последовал доклад сигнальщика. - Отлично, - ответил адмирал, бросив быстрый взгляд на баржу. - "Медовоз", сэр, - сказал Джордан и пояснил: - Ассенизационная баржа. На ней говна столько, что можно бы Каддафи целый год кормить. - Вижу, вижу. Мы с ней разминемся, - сказал Аллен и крикнул стоявшим на полубаке людям: - Боцман, специальную вахту - вниз! В ту же секунду палубная команда исчезла в носовом люке и задраила его за собой. Джордан, не перестававший беспокойно вертеть головой, сказал вполголоса: - В этой луже, мать ее так, копошится больше судов, чем на Бродвее - проституток! Когда лодка оставила за кормой док, а впереди в тумане появился пролив, Аллен крикнул: - Стоп машина! Вибрация сразу прекратилась, лодка замедлила ход и слегка закачалась с боку на бок, выпускные газы затрещали в воздухе и забулькали в воде. - Малый вперед! Право руля. - Аллен взглянув на гирорепитер: - На руле! Держать один-девять-ноль. Впередсмотрящие! Повнимательней! Судов - до дьявола, а видимость почти нулевая, - он крикнул в люк у себя под ногами: - Акустик, не слышу доклада о буксире с баржей по правому борту! - Запеленговали, сэр, - смущенно промямлили оттуда. - Держим. - Ну, молодцы, раз держите. Поживей только надо соображать. - Сильные помехи, сэр, - донеслось снизу. - Ладно, ладно, не зевайте там! А то мы здесь, как в молоке плывем, видимости никакой. - Курс один-девять-ноль, скорость восемь, - доложил рулевой. - Так держать. - Города, сэр, - сказал Джордан, обводя рукой тонущий в тумане берег: - Эллис-Айленд, Либерти-Айленд, Губернаторский остров и статуя Свободы. Радары просто вязнут в помехах. - Знаю, - ответил Аллен и крикнул в переговорное устройство: - Штурман! Место! - Начал прокладывать линии положения, сэр, - раздался снизу металлический тенорок Каденбаха. - Считываю показания РЛС. Расчислить курс для прохода узкостей? - Нет, отставить. Мы сами сориентируемся. - Аллен показал на редеющий туман. - Ну-ка, Брент, дай-ка мне курс в створ между Эллис-Айленд и Губернаторским островом. Брент, склонившись над гирорепитером, взглянув на визир дальномера: - Один-восемь-пять, сэр. - Отлично. Лево руля на один-восемь-пять. Брент отрепетовал команду о перемене курса Каденбаху. - Сэр, - донеслось из рубки. - На радаре - судно, пеленг ноль-три-ноль, дальность две тысячи. - Вижу танкер! - крикнул впередсмотрящий. - Пеленг ноль-три-ноль, дальность две тысячи. - Он идет постоянным курсом? - Никак нет, сэр. Брент, вскинув к глазам бинокль, уставился на огромный танкер, пересекавший им путь. - Вижу ясно, сэр. Мы разминемся. Аллен в сердцах стукнул кулаком по ветрозащитному стеклу. - Чертов туман! Все одно к одному - туман, первый выход, необученный экипаж! В эту минуту, словно высшие силы услышали адмирала, туман вдруг рассеялся, и в его раздерганных клочьях заиграло утреннее солнце. Аллен вздохнул с облегчением. Через несколько минут "Блэкфин" уже шел посреди Аппер-Бей и потом, чуть изменив курс, оказался в Нэрроуз. Прямо по носу лежала гавань Нью-Йорка, а за ней - Атлантика, "оперативный простор", - среда обитания подводной лодки, где ей так привольно маневрировать, погружаться и всплывать, поджидать добычу и где, быть может, суждено будет остаться навсегда. Когда проходили Нэрроуз, Брент видел слева от себя потоки транспорта - больше всего было автобусов - на Бруклинском Белт-паркуэй, а справа - доки и постройки Стэйтен-Айленда. Потом над головой протянулась великолепная арка моста Верразано, и он почувствовал, что нос "Блэкфина" - уже в море: вода перекатывалась через палубу, лодка тяжело поднималась с волны на волну, словно чуяла родную стихию и нетерпеливо рвалась к ней. Оставив слева Нортон-Пойнт, а справа острова Хоффман и Суинберн, лодка наконец вышла в открытый океан - многоликий, переменчивый и прихотливо-разнообразный. Сегодня он показался Бренту приветливым: разглядывая бескрайнее пустое пространство, лейтенант видел, как с северо-востока медленно накатывают бесконечные ряды величественных и грузных, маслянисто поблескивающих валов, разбивающихся о корпус лодки, а она, тяжеловесная и низкосидящая, то по самую рубку уходила в воду, становясь похожей на выныривающего кита, то лениво подлетала кверху на покатой волне. На востоке солнце уже ярко горело в чистой голубизне неба, разгоняя остатки рассветного тумана и окрашивая последние его клочья в нежно-акварельные розовые тона. Однако на севере громоздился, уходя вверх тысяч на тридцать футов, длинный ряд грозовых туч, сбитых порывами ветра в плотную серую пелену. Под ними дождевые облака, подобные сланцевым плитам, бесцельно поливали океан водой. Все остальное небо было чистым: лишь кое-где испуганной овечкой пробегало, подгоняемое ветром, прозрачное перистое облачко. Брент, поворачивая голову из стороны в сторону, впитывал все это в себя и чувствовал, как растет в нем и переполняет его безотчетная радость, которой он не испытывал уже несколько месяцев. Не стесненные больше берегом волны становились выше, снова и снова строя из зеленоватой воды мгновенно разрушающиеся невысокие утесы. - Полный вперед! Набрав шестнадцать узлов скорости, приземистая тяжелая лодка на пределе отрицательной плавучести перестала безвольно качаться вверх-вниз на волнах, а, бросая им вызов, резала носом сине-зеленую воду, отбрасывая в обе стороны высокие фонтаны. Волны перехлестывали через полубак, прокатывались по палубе от форштевня до кормы, сердито били в мостик. Брент крепче вцепился в поручень ограждения, поднял капюшон штормовки. Колючие брызги впивались в лицо сотней маленьких стальных стрел, а солоноватый воздух заполнял легкие, вселяя в него ликование, которое дано изведать лишь тем, кто вступает в единоборство со стихией. - Сэр, не продуть ли цистерну? - сказал Джордан. - Как бы наша старушка не схватила насморк. Адмирал крикнул вниз: - Радар! Что там не поверхности? - Две цели, сэр: пеленг ноль-девять-семь и ноль-восемь-пять, дальность соответственно - восемнадцать и двадцать миль. И еще одна - пеленг два-один-ноль, дальность сорок, - последовал доклад. - Воздух смотреть? - Нет, - Аллен нажал кнопку переговорного устройства: - Акустик! Начать поиск в режиме кругового обзора. - Немедленно раздались характерные гудочки подводного поиска. - Пусть попрактикуются, - сказал он Джордану. Тот пробурчал что-то одобрительное. Аллен повернулся к Сторджису: - Самый полный вперед! Рулевой двинул ручку телеграфа до отказа. Четыре могучих двигателя взревели на более высокой ноте, синие клубы дыма вырвались из выхлопных труб, забурлила вода в туче радужной, пронизанной солнцем пены. Схватка с волнами сделалась еще яростнее, форштевень стал теперь не клинком, а дубиной, пустые цистерны издавали низкое гулкое гудение, похожее на удары большого храмового барабана. Белый бурун за кормой протянулся до самого горизонта, полотнища воды взлетали высоко в небо и потоками обрушивались на мостик - все вымокли до нитки. Брент пригнулся за стеклом, крепче вцепился в него, подпрыгивая на палубе, как в седле несущейся карьером лошади. Очень быстро с непривычки заболели мышцы бедер и икр. Упоение исчезло. Аллен снова нажал кнопку: - Центральный пост! Показания питометра! [указатель скорости в погруженном состоянии] - Гидродинамический лаг показывает двадцать пять узлов, сэр! - Отлично! Машинное отделение! - Говорит лейтенант Данлэп, сэр. Двигатели и силовые установки работают нормально. - Отлично. Центральный! Лейтенант Уильямс! Что у вас? После небольшой заминки раздался голос старшего помощника: - Все посты работают нормально. Бешеная скачка ко всеобщему облегчению прекратилась. - Я бы посоветовал, сэр, сейчас подзаняться с командой, - сказал Джордан. - Верно, - Аллен повернулся к Бренту. - Сейчас будем отрабатывать атаки и тревоги до посинения. И разумеется, борьба за живучесть корабля - пожар, пробоина, аварии, отказы и все прочее. - Всплытие-погружение тоже, сэр? - Да, но "всухую": цистерны продувать не будем. - Правильное решение, сэр, - одобрил Джордан. И битых четыре часа команду мучили учебными тревогами, снова и снова отрабатывая последовательность действий и доводя их до автоматизма. Аллен и Джордан оставили Брента на мостике, потом он спустился на свой пост, а его место по очереди занимали другие офицеры. Аллен и Джордан методично и скрупулезно следили за работой каждого боевого поста, давали "вводные", что-то занося в черные записные книжечки. Наконец, когда солнце покатилось за горизонт, а экипаж находился при последнем издыхании, адмирал снова вышел на мостик и повернул лодку к дому. - Милый, прости... Сегодня мы не сможем с тобой увидеться... Брент до боли стиснул телефонную трубку. - Почему, Дэйл? Что случилось? - Меня вызывают в Вашингтон. Срочно. Лечу ближайшим рейсом. - А когда вернешься? - Не знаю... Не знаю! - голос ее дрогнул. - Но контора твоя - в Нью-Йорке? - Да, Брент. - Значит, вернешься. - Вернусь... А когда - неизвестно. Брент стукнул кулаком по ящику таксофона. - Мы скоро уходим... - Да, Брент... - Напиши мне или дай радиограмму. - Хорошо. Брент... Я хочу тебе сказать: ты очень много значишь для меня. Ты - все! Пожалуйста, будь осторожен. - Я все время про тебя думаю, Дэйл. - И еще, Брент... Знаешь... Я люблю тебя. Крепко прижав трубку к уху, он стиснул челюсти. - Я знаю, ты не хочешь, чтобы я произносила эти слова... Мы с тобой оба старались избегать их. - Нет, я хочу, чтобы ты говорила... - Он вздохнул. - И я люблю тебя, Дэйл. - Я так счастлива, Брент... Мне так хорошо! - Когда мы увидимся, я сделаю так, что тебе будет еще лучше! - Ты обещаешь? - Обещаю. - Брент, мне пора... Мне надо бежать... Выйдя из будки, Брент сунул руки в карманы штормовки и медленно зашагал назад - на "Блэкфин". Двое суток спустя лодка совершила свое первое погружение. На мостике стояли Аллен, Джордан, Брент Росс и рулевой Сторджис. Погода была идеальной - чистое небо, безмятежно-спокойное море с еле заметным волнением. Легкий, двухбалльный бриз дул с северо-востока. Нервы у всех были натянуты как струны. "Блэкфин" вышел из нью-йоркской гавани и добрался до квадрата, где глубина была около ста фатомов [морская сажень, равная 1,829 м]. - Торопиться поначалу не будем, - сказал Аллен Джордану, и старый подводник кивнул в знак согласия. - Всем постам! По местам стоять, к погружению! Брент, склонившись к люку, ведущему в рубку, отрепетовал команду. В ту же минуту подводники в каждом отсеке, на каждом боевом посту принялись готовить лодку к погружению, задраивая переборки и клапаны и выполняя десятки других операций, предшествующих уходу лодки на глубину. Аллен склонился над машинным телеграфом: - Докладывать о готовности! Аллен и Джордан, добиваясь полной, почти балетной согласованности действий, требовали, чтобы свободные от вахты офицеры лично проверяли готовность каждого отсека к погружению вне зависимости от того, сколько зеленых огоньков зажглось на "рождественской елке". - Носовой торпедный отсек готов! - раздался голос Фредерика Хассе. - Центральный пост готов! - доложил Уильямс. Затем сообщили о готовности штурман Каденбах и старший механик Данлэп. Аллен произнес новую команду, и прижатые к корпусу носовые горизонтальные рули, похожие на исполинские листья, задрожали и стали подниматься, пока их ведущие кромки не оказались в воде под прямым углом к корпусу. - Впередсмотрящие - вниз! Оба матроса торопливо скатились с наблюдательной площадки и юркнули в люк. Аллен, оглядевшись по сторонам, заметил, что рули уже слегка задрали нос лодки над поверхностью воды. - Ну, с Богом! Очистить мостик! Первым спустился с мостика в рубку Брент, за ним - Джордан. Оба стали перед компьютером управления торпедами. Еще через несколько мгновений Сторджис занял свой пост у штурвала и пульта управления, акустик Пит Ромеро сел перед гидроакустической станцией, телефонист Рэндольф Дэвидсон надел наушники с микрофоном. Старшина второй статьи Тадаси Такигути склонился над прибором радиолокационного обеспечения. Штурман Чарли Каденбах подошел к маленькому прокладочному столу. Спускаясь последним, адмирал, взявший сегодня на себя обязанности дежурного по кораблю, всей ладонью нажал на ревун боевой тревоги и крикнул: - Погружение! Всю лодку заполнил звук, похожий на те, что издавали когда-то клаксоны первых автомобилей: "Оу-у-у! Оу-у-у!" Адмирал, пятясь по трапу, дернул за штертик [короткий трос маленького сечения, тросик], с металлическим грохотом захлопнул за собой люк и, энергично крутя стальной штурвальчик задрайки по часовой стрелке, герметически закрыл его. Потом сошел по трапу в рубку. Одновременно матросы на посту погружения передвинули рычаги - с лязгом открылись клапаны вентиляции палубных цистерн. Для проверки герметичности в лодку под давлением стали нагнетать воздух, и Брент почувствовал, как заложило уши. - Зеленый! - крикнул матрос, следивший за лампочками на панели: зажглись указатели открытия забортных отверстий и приема балласта. - Добро, - кивнул адмирал и крикнул в центральный пост: - Продуть носовую цистерну! Погружение на шестьдесят четыре фута. Перископ, значит, высунется на два с половиной фута, - добавил он, обращаясь к Джордану. - Есть шестьдесят четыре фута! - отозвался энсин Бэттл и, склонившись к своим рулевым-горизонтальщикам, стал что-то им тихо втолковывать. Аллен обернулся к Чарли Каденбаху, глядевшему на карту и вертевшему в руках параллельную линейку. - Штурман, глубина под килем? - Сто десять фатомов, сэр. Брент слышал, как гудит воздух, вытесняемый из главных цистерн устремившейся туда забортной водой, как зажужжали генераторы. Лодка наклонилась. Вода, забурлив, поглотила мостик и рубку, сомкнулась за зелеными стеклами маленьких иллюминаторов. Лодка погрузилась, и в отсеках мгновенно установилась странная тишина: еще сильнее заложило уши, и несмотря на включенную вентиляцию, в главном посту, тесно заполненном людьми, сразу стало жарко и душно, запахло потом. В красноватом свете походных ламп лица приобрели неестественный розовый оттенок. - Прошли пятьдесят футов, - крикнул наверх Бэттл. - Продуть кормовую и выровнять. Средний ход. - Есть продуть кормовую... - Так. Перископ поднять! Уильямс нажал на свисающую с верхней переборки кнопку на длинном проводке - послышался металлический щелчок реле, и стальная труба, погромыхивая подшипниками, скользнула вверх по своей шахте. - Шестьдесят четыре фута, сэр, - доложил Бэттл. Аллен согнулся, ухватил вылезшие из шахты ручки, расщелкнул их наподобие перекладины креста, приник к резиновому наглазнику окуляра и стал плавно распрямляться, одновременно поднимая перископ и описывая вместе с ним полную окружность. - Ничего, - со смешком кивнул он Джордану, сделав шаг от перископа. С повадкой опытнейшего подводника тот привычно взялся за ручки перископа и взглянул в окуляр. Потом перевел увеличение с полутора единиц до шести, повернулся и стал что-то пристально рассматривать справа по борту. - Вы не правы, адмирал, - заметил он, уступая тому место. - Взгляните на горизонт: у нас гости. - А-а, "медовоз", - сказал Аллен. - Вам не приходилось, сэр, топить транспорт говна? - как ни в чем не бывало осведомился тот. - Что? - Почему бы нам не предпринять учебную атаку? Баржа делает не больше пяти узлов. - Он обвел рукой вокруг. - Идеальные условия для совершенствования боевой выучки и огневого мастерства: море тихое, небо чистое, команда... Гм! Ну, о команде и говорить нечего! Давайте-ка засадим дуру в ассенизационную баржу. Аллен, причмокнув в предвкушении губами, ладонью прижал кнопку, и сейчас же по лодке разнесся сигнал боевой тревоги. Когда Брент подскочил к КУТу [компьютер управления торпедами] и повернул тумблер включения, Аллен уже поднял командирский перископ. Уильямс как помощник командира, руководящего атакой, стоял напротив Аллена, считывая показания дальности и пеленга на перископе. Дэвид Джордан занял место рядом с рулевым, чутко вслушиваясь в каждую команду, зорко всматриваясь в каждое движение Сторджиса. По знаку адмирала Чарли Каденбах уже скатился по трапу в центральный пост и прокладывал курс "Блэкфина". Дышать в рубке стало чуть легче. Брент обвел взглядом сосредоточенные лица вокруг: здесь, в тесном - длиной всего шестнадцать и шириной восемь футов - отсеке рубки, на главном командном посту лодки собрались те, кто должен был направлять смертоносный удар. Для того чтобы эти шесть или семь человек, сгрудившихся в стальной каморке, могли произвести торпедный залп, и работал весь остальной экипаж "Блэкфина", беспрекословно повинуясь малейшему знаку высокого седого старика, припавшего к окуляру перископа, и твердо зная, что от него, от его решений зависит - жить им или умереть. - ГКП готов, - доложил Уильямс. - Отлично. - Носовой торпедный отсек готов, первое и второе машинные отделения готовы, носовой аккумуляторный отсек готов, - репетовал Дэвидсон звучавшие в его наушниках доклады БЧ. Брент глядел на свой КУТ, издававший приглушенное басовитое гудение: он уже оценил достоинства этого незамысловатого счетно-решающего устройства, его умение выдавать варианты решений и схематическую диаграмму атаки, его способность определять положение лодки относительно цели, вычислять гироскопический угол торпеды, наводить ее на цель и по электрическим цепям передавать команду в торпедный отсек. Верхняя панель компьютера была черного цвета, около четырех футов высотой, с двенадцатью круглыми калиброванными шкалами, ярко светившимися изнутри: "Скорость цели", "Длина цели", "Цель", "Курсовой угол цели", "Лодка", "Курс лодки", "Время" и другие. Брент вместе с остальными - теми, кто стоял сейчас в рубке, готовясь к атаке, - много часов провел у этого прибора во время учебных тревог. Он научился оживлять двенадцать окошечек и, повернув расположенные под ними восемь маленьких тумблеров, закладывал в машину сведения о предполагаемой цели и о собственных курсе и скорости, а потом ждал, когда вспыхнет красный огонек и машина выдаст решение, которое будет означать неминуемую гибель вражеского судна и мучительную смерть ничего не подозревающего экипажа. - Лодка к бою готова, - доложил Дэвидсон. - Добро, - ответил адмирал, не отрываясь от окуляра. - Перископ убрать. - Он отступил от перископа и потянул к себе висевший на верхней переборке микрофон. - Внимание! - сказал он. - Сейчас мы с вами произведем имитацию торпедной атаки на буксируемую из гавани баржу. Хотя залпа не будет и торпед у нас на борту нет, действовать и выполнять команды надлежит как в бою, то есть точно, четко и быстро. - Он обвел всех глазами. - Так, поехали! Право на борт, держать два-шесть-ноль. - Есть право на борт, держать два-шесть-ноль, - отозвался рулевой. - Перископ поднять! Старший помощник, приготовиться взять пеленг! - он снова припал к окуляру. Реджинальд Уильямс, стоявший с противоположной стороны перископа, всматривался туда, где вертикальный волосок перекрестья прицела соответствовал появившемуся наверху азимуту. - Ноль-восемь-ноль, - прочел он. Брент вложил эти данные в компьютер. - Мачтовая антенна у нее короткая, - сказал Аллен. - Высота всего двадцать пять футов. А общая высота от ватерлинии до топа - около сорока пяти. - Его рука скользнула к маленькому колесику сбоку от перископа, повернула его сначала резко, а потом медленно, совмещая раздвоенное изображение в дальномере. - Дальность! - Восемь-пять-пять-ноль, - сказал Уильямс, читая показания прибора, появившиеся на уровне мачты. Брент повторил свою операцию. - Перископ убрать! - скомандовал Аллен, делая шаг назад. - Курсовой угол цели никуда не годится - широкий и плоский. Вправо тридцать! - Начальная дальность восемь пятьсот, - сказал Брент. - Скорость пять. Уильямс, сверившись с показаниями своего прибора, кивнул. - Сколько узлов мы даем в воде? - Четыре, сэр, - ответил рулевой Сторджис, взглянув на лаг. - Полный вперед! - крикнул Аллен в люк. - Центральный, глубина шестьдесят пять футов. - Послышались звонки машинного телеграфа, и гул электромоторов усилился. - Эту обсервацию сделаем быстро. Приготовиться! Перископ поднять! Аллен, обхватив ручки перископа, кружился вместе с ним, стараясь, чтобы линзы были над поверхностью как можно меньше времени. - Дальность! Пеленг! Перископ убрать! - Ноль-шесть-ноль, сэр! Дальность - шесть пятьсот. - Так. Наша скорость? - Девять узлов, сэр. - Сколько перископ был над водой? - Девять секунд, сэр, - ответил акустик, глянув на хронометр. - Так. Отлично. Средний вперед! Первый, второй, третий, четвертый торпедные аппараты - товсь! Прошла почти целая минута, прежде чем последовал доклад о готовности, и еще несколько минут стояла тишина. Наконец Аллен рявкнул: - Открыть выходные люки! Последняя обсервация! Перископ поднять! - Снова с шорохом скользнула вверх стальная труба. - Пеленг! Дальность! - Ноль-семь-ноль, дальность - две пятьсот. - Курсовой угол - ноль-восемь-пять, - Аллен отступил от перископа. - Убрать! Брент, колдовавший над КУТом, оторвался от него и с торжеством объявил: - Есть! - Дальность, замеренная перископом, была введена в компьютер. Вспыхнула красная лампочка, означавшая, что сработал механизм, вырабатывающий угол гироскопического прибора, и можно было произвести пуск в любую минуту. - Торпедные аппараты с первого по четвертый... Глубина восемнадцать футов, скорость средняя... Залп! Уильямс подскочил к пульту управления огнем - длинной металлической коробке с десятью окошечками, четыре из которых светились красным. Под ними шли ряды тумблеров, а еще ниже находилась "залповая кнопка" - поршень, снабженный круглой латунной головкой, изогнутой по форме человеческой руки. Уильямс изобразил, что включает тумблер и нажимает кнопку. - Первая! - крикнул он в микрофон. - Есть пуск! - ответил телефонист. Выждав несколько секунд, Уильямс еще трижды повторил "пуск". - Все торпеды накрыли цель, - с улыбкой объявил Джордан. - Отказов и отклонений с курса не было, ни одна не взорвалась по дороге. Вам! Вам! Вам! - крикнул он под общий смех. - Поздравляю, ребята! Говновоз пошел ко дну. Смело можете малевать на рубке... Только вот что? Как изобразить потопленный вами груз?