чалась пальба, сразу подтянулся. Уже сбил два "Юнкерса" и повредил Me-109. Поднявшись на восемь тысяч метров, Йоси лег на правое крыло, чтобы иметь хороший обзор сектора боя. Вот это масштаб! Адмирал Фудзита прислал четыре эскадрильи с "Йонаги". Ему нужен "Блэкфин", ради него старик готов пожертвовать всем, что имеет. И Йоси уверен: тут не только стратегия, не только желание разбить врага, а еще Брент Росс. Бесстрашный американец заменил Фудзите сына, погибшего в Хиросиме в сорок пятом. В шлемофоне раздавались непрерывные крики: - Выруливай, Сидзуйо! Влево бери! - Пытаюсь. Плохо слышу тебя, Ари. - Сигамицу, где ты? На связи Ари! - Под тобой. Остановил одного своим винтом. Падаю! Принимай командование. Банзай! Йоси увидел, как "Зеро" вибрирует в смертельной агонии. - Прыгай, Норитака, прыгай! Но "Зеро" с закрытым фонарем пошел на последний вираж. - Эй, Мидзумото! Двое над тобой! Двое на пяти часах! - Вижу, Токита. Не отрывайся. - Меня самого прижали слева! - Иду на таран! - Нет! Нет! Пикируй, Мидзумото! Внизу громыхнул взрыв - это столкнулись лоб в лоб "Зеро" и Me-109. Йоси шарахнул кулаком по приборному щитку. Молодой ВМЛ Масайти Мидзумото ворвался в блеске славы в храм Ясукуни, увековечив свою карму и навсегда заняв место в строю геройски погибших самураев. - Банзай! Командир отряда подавил отчаянное желание ринуться в гущу схватки. Нет, у него своя битва. Он охотится на самую крупную дичь. И он наконец-то заприметил внизу красную вспышку и черно-белые полосы. В отличие от прочих участников собачьей драки, Розенкранц и Ватц держались парой: командир впереди, ведомый чуть сзади и слева. Как всегда, выискивают легкую добычу и, кажется, уже нашли. Розенкранц короткой очередью добил покалеченный "Зеро". С отменной точностью пули прошили бак, и маленькая машина провалилась в жерло Везувия. - Как же так? - изумился Йоси. - Ведь это новые протестированные баки! А Розенкранц уже пошел на боевой разворот к другому дымящемуся "Мицубиси". Не дав себе времени на размышления, весь бурля яростью, японец выжал из двигателя все что можно, резко дал ручку от себя и влево, заходя на пикирование. Быстрый взгляд на "Сифайр" убедил его в том, что лейтенант авиации Элвин Йорк ждал его маневра и хорошо держит строй. Йоси проговорил в микрофон: - Эдо Третий, на связи Эдо Старший. Следуй за мной во время первого захода на красный "Мессершмитт". Потом одиночные бои. - Роджер, командир! А я полосатому задницу пощиплю. - В голосе Йорка прорвалась ненависть: - Мясники долбаные! Уйдя почти в вертикальное пике, пара самолетов промелькнула мимо горящего Me-109 как раз в тот момент, когда из кабины выпало тело. С хлопком раскрылся парашют. Йоси почувствовал вибрацию своей машины. Он с тревогой взглянул на приборы: тахометр приближается к красной черте - 2800 оборотов в минуту, давление в коллекторе 107 см, температура головки цилиндров пока терпимая - 200oC. А белая стрелка индикатора скорости все быстрей и быстрей вращается по циферблату - 320, 360, 380, - переваливая за роковую красную черту. Машина тряслась, как в малярийной лихорадке. У Мацухары заломило мышцы рук и плеч. Он рискует корпусом "Зеро", но выхода нет. Розенкранц повис на хвосте подраненного "Мицубиси" и уже почти в пределах досягаемости. В дымящейся машине сидит Сигамицу: Йоси увидел красную полосу на руле высоты, значит, это машина командира звена. У предателя-американца отличный угол стрельбы, сейчас он будет поливать "Зеро" из пулеметов. Делая четыреста десять узлов, Йоси дал от себя ручку. На такой скорости у него есть возможность настичь врага, прежде чем тот разделается с Сигамицу, но столь же велики шансы потерять сознание, или крылья, или то и другое. Он поджал ноги и дернул ручку на себя, рискуя сломать ее, как бамбуковую палку. Сказывается перегрузка: не хватает воздуха, слезятся глаза, во рту сухо, точно в пустыне Гоби. Голова камнем тянет шею назад, упираясь в свернутый за спиной парашют, - так недолго и хребет сломать. Противная сосущая боль в животе заставляет опасаться за кишечник и мочевой пузырь. Весь корпус содрогается, Йоси подбрасывает в кресле несмотря на привязные ремни. Уже начали трепыхаться крылья, протестуя против превышения расчетной нагрузки. Но двигатель упрямо ведет машину заданной траекторией. Да, маленький друг не подвел - выровнялся, точно пристроился позади Розенкранца и Ватца - там, где и наметил подполковник. Однако тело проигрывало поединок с законами физики. Центробежная сила высасывала всю кровь из мозга, возникало странное ощущение, будто он смотрит в глубь черного туннеля. В глазах туманилось, словно на них надеты дымчато-серые линзы. Йоси балансировал на грани обморока. В какой-то момент он провалился в темноту и не знал, сколько времени прошло, прежде чем опять забрезжил рассвет. Он тряхнул головой, напряг мышцы брюшного пресса и несколько раз с шумом выдохнул, чтобы снять давление. Кровь снова застучала в висках, и зрение медленно, как открывающийся занавес, прояснилось. "Зеро" лег на правое крыло - мотор вот-вот заглохнет. Он поспешно взял управление. Но опоздал. "Зеро" Сигамицу горящим факелом летел в океан, оставляя за собой полосу черного шелка. Ослепительно-белый купол парашюта планировал под Мацухарой. Два "мессера" не спеша двинулись к парашютисту. Сигамицу увидел их перед собой и поднял пистолет в последнем вызывающе-бессмысленном жесте. - Нет! - выкрикнул Йоси, но красный истребитель уже открыл огонь. Сигамицу дернулся, как будто сквозь него пропустили электрический ток, и рухнул в объятия смерти. Йоси все еще разгонял перед глазами туман; в животе бесновался вырвавшийся из клетки зверь. Крича и обливаясь слезами, от ярости потеряв способность здраво оценивать ситуацию, он открыл огонь с шестисот метров. Поскольку "сто девятые" заполнили только два кольца дальномера, он, естественно, промахнулся. Обе машины тут же выполнили петлю и безупречный иммельман - ловкий маневр, захвативший Йоси врасплох. Видимо, их предупредили по радио. Чувствительность наконец восстановилась полностью. Растирая рукой в перчатке щеки и нос, он выругал себя за глупость и прохрипел: - Странно, что-то уж очень круто они разворачиваются. Глянув в зеркало заднего обзора, увидел Йорка, прилепившегося к правому рулю высоты. Новая волна уверенности накатила на Йоси, он подался вперед и поймал красную машину в дальномер. Месть - высшее достояние самурая. Он должен отомстить любой ценой. Розенкранц попытался обезопасить себя от нависшей над ним угрозы - вильнул влево. С четверти мили Мацухара и Йорк одновременно повели стрельбу. Но хитрый американец и на сей раз не сплоховал - дал другую педаль и увернулся от трассеров; Ватц по-прежнему держался в трехстах метрах от ведущего. Точный, профессиональный пилотаж, как будто оба думают одним умом. Йоси заметил красные вспышки - все-таки ему удалось зацепить фюзеляж "мессера" ближе к хвосту. Но ни та, ни другая машина серьезных повреждений не получила. В пике он спустился ниже их, а они быстро набирали высоту для собственного захода. Дав педаль, Йоси так стремительно повернулся к противнику, что почувствовал вибрацию, предупреждающую о возможности потери управления. Проклиная все на свете, немного отвел ручку и открылся Розенкранцу. Кромки плоскостей "Мессершмитта" выплюнули огонь. Очередь была короткой, но точной. Йоси ощутил вибрацию ручки и педалей управления, когда пули вгрызлись в хвост. Опасность штопора миновала, он нырнул вниз, а потом, проворно развернувшись, ринулся к "Мессершмитту", вместо того чтобы уйти в пике, как наверняка ожидал Розенкранц. - Никогда не дерись с "Зеро", трус! - крикнул он. Наконец-то кровавый стервятник заполнил все три кольца. Кабина очутилась в перекрестье дальномера. Теперь, идя друг другу почти в лоб, пилоты вели огонь одновременно. Орудия мерцали красным светом, трассеры вытягивались белыми нитями, окутывая обе машины смертельной паутиной. Подполковник почувствовал, как содрогнулся "Зеро"; от левого крыла оторвался со звоном кусок алюминиевой обшивки, потом новое сотрясение - пули прошили фюзеляж. Но и он не сдавался. Яркие пятна появились на капоте и фюзеляже противника, хотя кабина целехонька. За стеклом он отчетливо видел ступицу винта. Сейчас он отомстит за смерть Сигамицу и Мидзумото, которые покинули этот мир, как подобает героям. Отдали жизнь за императора, получили пропуск в храм Ясукуни. Масайти Мидзумото, Тодоа Сигамицу, прекрасная Кимио Урсядзава и десятки других поджидают его. Лучшей компании не найти в царстве блаженной вечности. Йоси оскалил белые зубы, и лицо исказила гримаса отчаянной решимости. Розенкранц будто прочел его мысли и резко лег на левое крыло. Слишком резко - истребитель стал неудержимо падать влево и вниз. Всего в нескольких метрах они промелькнули друг мимо друга, как две дымящиеся пули, выпущенные дуэлянтами; Розенкранц чуть выше и правее Мацухары. Йоси разглядел за фонарем злобную ухмылку американца, развернулся и вошел в турбулентный след "Мессершмитта". Ему не удалось нанести удар по кабине, он упустил возможность сокрушить врага. Мясник до сих пор жив. - Аматэрасу! - завопил Мацухара. - Где ты?! Он должен быть мертв! В зеркале он обнаружил, что Розенкранц и Ватц не собираются делать новый заход. Воспользовавшись своей излюбленной шакальей тактикой, они уходят в пике на юго-запад. Видимо, Розенкранц больше вести бой не может: ранен, или боеприпасы кончились. Скорей всего, ведь боекомплект "Зеро" почти израсходован, да и горючее на пределе. Небо, как по волшебству, очистилось. Все самолеты, кроме машины Йорка и двух "мессеров", уходящих к горизонту, куда-то исчезли. Странное явление, виденное уже не раз. В одно мгновение небосвод "ломится" от машин, рвущих друг друга на куски, а в следующее их уже вымела оттуда метла разгневанного Бога. Невероятно, но факт: небо принадлежит им двоим - ему и Йорку. Лодки тоже не видно. Может, затонула и Брента Росса уже нет в живых? Йоси вздохнул и проглотил горькую слюну, скопившуюся в горле. Много хороших людей погибло в этот день. Он возвел глаза кверху и взмолился: - Возьми меня, а Брента пощади! Что-то неладно с управлением, и мысль принести себя в жертву быстро выветрилась из головы. Мертвый ни за кого не сможет отомстить. Педаль идет туго; машину неумолимо относит влево. Поврежденная обшивка "царапает" воздух и ухудшает аэродинамику. Йоси видел главный лонжерон, обнаженную гидравлику, провода. Почти автоматически он сбавил обороты до 1700 и отрегулировал шаг винта. Глянул через плечо на Йорка, споро поспевающего за ним. "Сифайр" цел и невредим, если не считать нескольких дырок в фюзеляже и хвосте. Молодчина кокни! Англичанин, как бы в ответ, прибавил газу и стал с ним вровень. Полоснул пальцем по горлу - жест, хорошо понятный каждому пилоту и означающий предельный уровень горючего. Йоси понимающе кивнул. Видно, у Йорка и рация вышла из строя. Он удостоверился в этом, трижды окликнув: "Эдо Третий!" Шипенье несущей волны стало ответом на его позывные, а ведомый, поняв, что командир проводит радиопроверку, беспомощно поднял вверх обе руки. Тогда Йоси указал пальцем на север и беззвучно пошевелил губами: "Домой! Домой!" Йорк улыбнулся и закивал. Подполковник Мацухара аккуратно выполнил вираж, компенсируя торможение за счет правого элерона и руля высоты. Гнев и отчаяние разъедали ему душу, словно серная кислота. Розенкранц погубил несколько самолетов и опять улизнул от него. Теперь небось ликует. Еще бы, полсотни тысяч за каждый сбитый самолет! Сто пятьдесят тысяч за один день - недурная выручка!.. Новая мысль встревожила Йоси: у арабов на Марианах гораздо более мощная авиабаза, чем он предполагал. Включая бомбардировщики, в воздухе нынче побывало никак не меньше семидесяти вражеских машин. Мацухара до боли стиснул зубы. "Йонага" и вся Япония как на ладони для самолетов дальнего действия. Он перевел дух, пытаясь отделаться от навязчивого образа мертвого Сигамицу и страшного напряжения, превращающего мускулы в сталь, кровь - в лед. Расслабил мышцы спины и шеи, но не рук и ног. Горизонт медленно проплывал под кожухом. Сверившись с магнитным компасом, Йоси перевел глаза на привязанную к колену карту, определяя координаты "Йонаги". Ноль-четыре-ноль, таков будет наш курс, сказал он себе и откинулся в кресле. Надо экономить горючее. Обеднил смесь, довел показания тахометра до 1350 оборотов. На индикаторе скорости сто сорок узлов. Сойдет. Йорк усердно следовал за ним. Последний взгляд к юго-западному горизонту - Розенкранц и Ватц исчезли. Два истребителя медленно потянулись навстречу клубящимся на севере ледяным туманам. 2 Сидя в офицерской кают-компании, Брент неловкими пальцами вертел кружку с кофе. Ум его оцепенел точно так же, как руки. В ушах все еще грохотала стрельба, а шея отзывалась тупой болью. Он медленно растер стальные мышцы предплечий. Только что они похоронили старшину-артиллериста Фила Робинсона, а по окончании обряда капитан произнес короткую поминальную речь по двум впередсмотрящим - Максу Орлину и Бобу Такеру. Все трое теперь прокладывают путь в вечность на шести тысячах морских саженей Марианского желоба. Брента передернуло. Там так темно и холодно. Он поднял глаза от кофе, словно знакомые переборки могли отвлечь его от невеселых мыслей, вытравить из памяти лица покойников, кровь, заливающую мостик, желчь на каске, спасательном жилете, бинокле, которые он смывал с ожесточением человека, пытающегося отрешиться от бренности существования. Самое грустное в похоронах - напоминание о том, что твои еще впереди. Скудная обстановка маленькой кают-компании не принесла ему утешения. Но будь он в роскошной, переполненной народом зале, еще острее почувствовал бы свое одиночество. Глаза беспокойно блуждали по встроенному стальному холодильнику, буфетным полкам, принайтованному к палубе столику с замусоленными журналами и романами в бумажных обложках - все это втиснуто в микроскопическое пространство, шутливо именуемое офицерами "зоной отдыха". Брент брезгливо наморщил нос и пробормотал: - Ну и вонь! Несмотря на ремонт поврежденных участков аккумуляторной батареи и запущенную на всю мощь вентиляционную систему, Брент ощущал резкий запах. И это не единственная рана лодки. Отсюда ему не слышно, как работают два насоса - их заглушает рокот дизелей и гул вентиляторов, - но он знает про поврежденный клапан в балластной цистерне и не может не думать о нем. Как у всех, кто подолгу бывает в плавании, у Брента возникло нечто вроде шестого чувства. Он не просто хорошо изучил судно, он стал его частицей, одним из кровяных телец. Подлодка проникла ему в душу, и ни одна женщина не сможет в этом с нею соперничать. Брент знал немало женщин со всеми тайнами души и тела, умел довести их до исступления самыми интимными ласками. Памела Уорд, Сара Арансон, Миюмэ, Кэтрин Судзуки, Дэйл Макинтайр - он настраивал их, как музыкант свою скрипку, выжимал из них до капли всю страсть. Но ни одной не удалось стать частью его существа даже в самые кульминационные моменты плотской любви. Иное дело "Блэкфин". Старая лодка оказалась опытной соблазнительницей, властной тираншей. Ни с кем он не ощущал такой тесной связи, и машина в его сознании превратилась в одушевленное существо. Он улыбнулся своим странным мыслям, однако же это правда. Недаром "подлодка" женского рода. По малейшим изменениям в пульсации четырех главных дизелей он мог безошибочно определить скорость. Причем изменения в ритме движущихся механизмов тревожили, настораживали его, как никогда не тревожила смена женских настроений. Он цепенел и напряженно вслушивался, пока не убеждался, что опасности нет. Да, он неотделим от "старушки" - и с этим не поспоришь. Все подводники таят в душе атавистический ужас погрузиться и не всплыть. Даже над водой лодка неизменно подвергается риску остаться с отрицательной плавучестью. При погружении она остается наедине с жестоким, неумолимым морем. Глубинная бомба, разорвавшаяся в четырнадцати футах, может расколоть корпус, как яичную скорлупу. И тогда тебя настигает особая смерть - утонуть по сравнению с которой даже приятно. Давление внутри лодки мгновенно вырастает до невероятного количества атмосфер, а воздух накаляется до сотен градусов. Переборки трещат и лопаются под многотонным напором морской воды. Стальные обломки свистят подобно пулям или шрапнели. Летящая сталь кромсает тела, легкие поджариваются заживо - спасения нет. Усилием воли лейтенант заставил себя отрешиться от мыслей о смерти. Он хорошо показал себя в бою, сбил все "Юнкерсы" в своем створе. Зенитчики на "Эрликонах" тоже не оплошали. Лучшие из лучших, отборные снайперы. И все же настроение вновь упало. Йоси Мацухара опять встретился с Розенкранцем. Издали он видел отблески их упорной схватки. Как теперь узнаешь, жив его лучший друг или нет? Может, через врата Нептуна он уже вошел в храм Ясукуни? Метафора, заимствованная из двух разных мифологий, ничуть не смутила его усталый ум. Он сам принадлежит двум мирам, к тому же его не оставляет мысль о смерти. Нынче он видел смерть многих летчиков. К Максу Орлину и Бобу Такеру присоединились десятки сыновей неба. И все они упали в волны, чтобы стать добычей подводных стервятников. Все, кроме Фила Робинсона. Завернутый в брезент, утяжеленный двумя пятидюймовыми гильзами, старшина благополучно лежит на дне. Там любители мертвечины его не достанут - или, во всяком случае, не сразу, а лишь тогда, когда им нечем будет поживиться, кроме костей. Великое утешение! - с горечью подумал Брент. Черт бы побрал этого Уильямса. Пленников надо было расстрелять. И араб, и немец кровожадны не хуже дерущихся петухов. Как ни странно, в своей неудаче они винят друг друга. Немец - единственный бомбардировщик не арабского происхождения - высок, грузен и слишком стар для авиатора. - Hauptmann Conrad Schachter, Sechste Bombardement Geschwader! [капитан Конрад Шахтер, Шестая бомбардировочная эскадрилья (нем.)] - с гордостью объявил он, когда его, промокшего насквозь, вытащили на мостик. А потом, испепелив взглядом араба, выплюнул на довольно приличном английском: - А этот Dummcopf [дубина (нем.)], козопас - мой бортстрелок. Пригоршней козьего говна в мечеть не попадет, иначе не был бы здесь. Араб смугл, мал ростом. Узкие глазки так и бегают над ястребиным носом, а самая выдающаяся деталь его внешности - висячие усы, очевидно служащие гарантией мужественности. - Feldwebel [сержант (нем.)] Хай Абу эль Сахди, - произнес он, перебирая четки. И, обдав Шахтера столь же злобным взглядом, презрительно бросил: - А ты, сын ослицы, сбросил в море тонну дерьма и сам за ней прыгнул. Ты бы и при хамсине змея не смог запустить. - Потом глаза коротышки сузились, и он добавил: - Видно, передок твоей матери был оазисом для верблюдов, беззубая собака! Взревев, как разъяренный бык, немец кинулся к арабу с явным намерением вцепиться ему в глотку. Их растащили и с помощью четверых матросов из рулевой рубки препроводили вниз. А там, по приказу капитана приковали к пиллерсам в носовом торпедном отсеке, на безопасном расстоянии друг от друга. Немец рассвирепел, оттого что его содержат в помещении для рядовых. - Я капитан, слышите, вы, сволочи! - разорялся он. - Требую, чтобы меня поместили в офицерскую кают-компанию. На его крики никто и внимания не обратил. За спиной послышался шорох, и Брент, обернувшись, увидел молодого, высокого как жердь штурмана Чарли Каденбаха. Узкое лицо с заостренным носом, впалые щеки, немного сутулится, что характерно для многих высоких мужчин. К тому же младший лейтенант Каденбах безумно застенчив, что как-то не сочетается со стальной волей и бьющей через край энергией. Со вздохом он опустился на скамью напротив Брента. - Душу бы заложил за автоматику. Хорошо хоть, полуденные замеры удалось сделать. - Он усмехнулся. - Ориентируемся не хуже Христофора Колумба. Всего на четыре мили к востоку от счисления пути. - Парень забарабанил пальцами по столу и уставился в окаменевшее, ничего не выражающее лицо Брента. Потом снова попробовал завязать разговор: - Отлично вы стреляли, лейтенант. Как говорится, задницу нашу спасли. Неужто три "Штуки" сбили? Невероятно! Так, наверно, никто еще не стрелял. Брент кивнул, пробормотав что-то в знак благодарности. Дверь в задней переборке раздвинулась, и с камбуза вошел буфетчик Пабло Фортуно с кофейником и подносом, на котором лежали два толстых сандвича. Низкорослый, с вывороченными губами и широким сплющенным носом, типичным для племени канака с островов южной части Тихого океана, угольно-черными волосами и рябоватым лицом - свидетельством множества инфекционных заболеваний, перенесенных его народом до пришествия белых людей. Брент не чувствовал голода и есть не просил. Но услужливый Пабло знал больше о своих офицерах, чем они сами. Он подал Каденбаху дымящийся кофе и вновь наполнил кружку Брента. Затем поставил на столик поднос и удалился. У Брента вдруг потекли слюнки. Он взял сандвич, и в ноздри шибанул запах ветчины и майонеза. Латук, помидоры, другие свежие овощи уже несколько недель, как исчезли из рациона. Теперь они питаются исключительно консервами. После первого же укуса он почувствовал прилив бодрости, и настроение сразу поднялось. - Что-то английского пилота нигде не видно. Каденбах кивнул, довольный, что старший по званию соизволил наконец подать голос. - Командир предоставил ему каюту адмирала Аллена. Проглотил бифштекс, хлобыстнул стакан из личных запасов командира - и на боковую. Впервые за все время губы Брента тронула улыбка. - Вот кто спас всю команду. Немецкий боров приложил бы нас, как пить дать, если б Уиллард-Смит не повис у него на Arschloch [заднице (нем.)]. Чарли хохотнул. - Что да, то да. - Он отхлебнул кофе и вдруг посерьезнел. - Мистер Росс, мы проходили инструктаж насчет противника, но никто не упоминал о том, что они пользуются немецкими названиями подразделений и чинами. Ведь своим судам они присваивают арабские имена, не так ли? Зачем же эскадрильи называть по-немецки? Даже арабский бортстрелок отрекомендовался "Feldwebel", а не "сержант". Не так уж много немцев служат у Каддафи. Шахтер утверждает, что он единственный немец в эскадрильи "Юнкерсов". Брент прожевал кусок, запил его кофе, только потом ответил: - Поначалу в наемники шли только немцы. Вот и ввели собственную номенклатуру. К тому же и боевые машины у них в основном немецкие. - Да, но теперь Каддафи создал настоящие "интербригады". Берет наемников со всего мира. - Верно, Чарли. Штурман погладил пальцами короткую щетину на подбородке, радуясь возможности перемолвиться словом с молчаливым американцем. Человеку редко на подводной лодке выпадает такой случай. Здесь каждый держится замкнуто, кроме, пожалуй, Пабло Фортуно, которому только бы языком почесать. А Брент ветеран этой войны, он уже шесть лет воюет с арабами и знает их лучше, чем кто бы то ни было из команды. - Что у них, своих пилотов нет? - расспрашивал Каденбах, боясь оборвать нить разговора. Глаза Брента заблестели, он почуял возможность сесть на своего конька. К тому же беседа со штурманом хоть немного разогнала черную тоску, рассеяла череду горьких мыслей, теснящихся в голове, будто у турникета метро в час пик. Слова так и посыпались изо рта, каждое - маленький кирпичик, воздвигающий преграду его депрессии. - А ты как думаешь, почему столько лет двести миллионов арабов не могут справиться с четырьмя миллионами израильтян? - Он не стал дожидаться ответа. - Пойми, этот народ органически не приемлет никакой дисциплины, никаких доводов здравого смысла. Взять хотя бы последнюю атаку. Чрезвычайно медлительна, организована из рук вон плохо. Спустились низко, дали нам в руки козырь, которого не должны были давать. Вполне типично для них. В арабской армии полностью отсутствует согласованность действий. Иначе Израиль давно бы уже перестал существовать. Штурман несколько секунд подумал и вдруг поразил Брента своей проницательностью. - Вы знаете об арабах больше, чем человек, просто воюющий с ними. Вы и раньше бывали на Ближнем Востоке, да? Выпрямившись, Брент крепко сцепил пальцы. - Догадливый! - удивился он. - Когда мне было четырнадцать, отец служил военным атташе нашего посольства в Каире. Два года мы за ним мотались по всему Ближнему Востоку, от Ирана до Марокко. - Он вздохнул. - Это, доложу тебе, была школа, какую не получишь в классе или на инструктаже. Каденбах кивнул и поспешно продолжал: - Так вы говорите, они - настоящий сброд? - Да! Точней не скажешь. - А как же Арабский легион в Иордании? Ведь Глаб-паша в сорок восьмом - сорок девятом загнал израильтян обратно в Иерусалим. Брент одобрительно кивнул в ответ на осведомленность Каденбаха. - Вижу, штурман, с историей ты в ладах. Но Арабский легион другое дело. Там все прошли английскую выучку, и командовал ими англичанин. Ведь Глаб-паша - не кто иной, как англичанин по имени Джон Бэгот Глаб. Когда он со старшими офицерами уехал из Иордании, легион развалился. - Брент помолчал, давая выход застарелой ярости. - Я с ними воюю с восемьдесят третьего. А известно тебе, с чего началась вся заварушка? - Один из истребителей "Йонаги" подбил ливийский DC-3. - Над Токийским заливом. Я это видел собственными глазами. Двухмоторный транспортный самолет вторгся в воздушное пространство "Йонаги", несмотря на многократные предупреждения. И подполковник Мацухара "отрубил" один из двигателей. - Но самолет не разрушил? - Нет. И жертв не было. - Неужто дело только в этом пустячном инциденте? - С него все началось. Арабы не простили оскорбления. - Брент помассировал пальцами шею и почувствовал мгновенное облегчение. - А уж потом пошли борьба за мировое господство, эмбарго на нефть, истребление заложников. - Рука опустилась на стол и пальцы начали выбивать барабанную дробь по столешнице. - Но вся каша заварилась именно с того пустячного инцидента шестилетней давности. С тех пор они не упускают случая нас укусить. - То есть? - Ты слыхал о некоем Гасане ибн-аль-Саббахе? - Старец с горы. Около тысячи лет назад основал террористическую организацию в Персии. Да, я знаю, мистер Росс, они до сих пор действуют. - И до сих пор называют себя "саббах". Фанатично преданы Каддафи. Главное их оружие - нож, но и другим не гнушаются - от АК-47 до пластиковых бомб. Любят застигать жертву врасплох и наносить удары в спину. Я с ними где и чем только не дрался! Кулаками, досками, ножами, пистолетами, один раз даже гаечным ключом... В тупиках, на автостоянках, в ресторане отеля "Империал", в ООН. - Он наставил палец на Каденбаха, и ноготь его оказался в дюйме от заостренного носа штурмана. - Запомни, тебе этого тоже не избежать. Каденбах вглядывался в черты внезапно вспыхнувшего лица, словно бы впервые видел своего старшего помощника. - Н-да, - наконец пробормотал он, - я слышал, они на все способны. Брент, перенесясь за много миль, смотрел в переборку поверх головы штурмана. - Они убили невесту Йоси Мацухары. - Как ни странно, в голосе прозвучала ядовитая насмешка. - Разумеется, из засады. Из АК-47 всадили ей шесть пуль в грудь. - Он с такой силой шарахнул кулаком по столу, что кружки жалобно зазвенели. Подхватив свою, чтоб не опрокинулась, молодой штурман с беспокойством глянул на Брента, но того было уже не остановить. - Чего еще ждать от арабов? Они в своей жизни ничего не видели, кроме тирании и убийств! Все они в каком-то смысле саббах. Веками правители безжалостно их угнетали, заставляли делать самую черную работу, а сами купались в роскоши. А ислам укрепляет решетки на их темницах. Это сухая, бесплодная религия, как та земля, на которой они рождаются. Ислам роковым образом лишает их даже тех крупиц надежды и самолюбия, которыми они наделены от веку. Ненависть и месть - вот все, ради чего они живут, что придает их убогой жизни какой-то смысл, потому они при случае никого не пощадят. Вечный рай уготован душе убийцы! Во всяком случае, так сулит им вера. Каденбах неловко поерзал на скамье, и несколько секунд оба молчали, слушая привычные шумы вентиляторов и двигателей. - Все это понятно, мистер Росс. Но хоть какая-то брезгливость, какое-то понятие о чести... Брент засмеялся глухо и невесело. - О да, у араба есть понятие о чести и достоинстве! Ему порой бывает стыдно... Он утомит тебя до смерти рассказами о своих подвигах. А его достоинство более чем поверхностно. Вместе с честью он носит его в рукаве и не задумываясь продаст мать за кучу сухого верблюжьего навоза, чтобы поддержать огонь в очаге. - Но вы сказали, ему бывает стыдно... - Стыдно, когда он не смог кого-то объегорить. Стыдно, когда не удалось убедительно солгать, чтоб обвести вокруг пальца лучшего друга, брата, отца. Порой ему стыдно выполнять унизительную работу за кусок хлеба. Но никогда, запомни, Чарли, - Брент назидательно поднял вверх палец, - никогда ему не бывает стыдно за совершенные преступления. Вот если он нарушил их извращенный кодекс чести, тогда на него падет позор, а то и нож в спину получит в глухом тупике. - Но ведь среди них есть выдающиеся писатели, математики, врачи... - То было тысячу лет назад. А нынче они настолько одержимы завистью и ненавистью, что и литература пропитана ими насквозь. - И ничто их уже не исправит? - Ничто на свете! Каденбах смущенно откашлялся. - Значит, они никогда не примирятся с поражением. - Ты прав. Потому они с сорок восьмого года воюют против Израиля. Поражение для них позор, бесчестье, и они убьют любого, кто готов пойти на компромисс. Помнишь, какая участь постигла Анвара Садата? - Стало быть, и для нас этому не будет конца. - В голосе штурмана слышалась обреченность. Брент угрюмо кивнул. Оба замолчали. На смену мыслям об арабах Каденбаху пришла другая, не менее тревожная. И он тут же высказал ее, озадачив собеседника: - А как же переговоры между США и Россией в Женеве? - Не понял. - По-вашему, на русских можно полагаться? Можно верить, что они не снабдят арабов новейшим оружием? Брент уставился в кружку. - Соглашение достигнуто. Но лишь потому что они нас боятся. К тому же технология - это единственное, чем Соединенные Штаты и Россия удерживают свое владычество над миром. Каденбах старательно избегал взгляда старшего помощника, словно опасался, что Брент прочтет в его глазах то, чего ему не хотелось выдавать. - Думаете, они не поставят арабам самонаводящиеся торпеды и новые реактивные бомбометы? Оснащенная активными и пассивными системами самонаведения русская торпеда 533 может выследить и уничтожить самую маневренную подлодку, а мощный бомбомет RBU-6000 с автоматической перезарядкой выпускает 300-миллиметровые бомбы весом в 400 фунтов каждая на шесть тысяч метров от атакующего судна. Это страшная угроза для подводных лодок, особенно для дизель-электрических. Брент наконец понял нервозность молодого штурмана. Вся команда встревожена слухами о новом оружии, несмотря на поступающие из Женевы, Москвы и Вашингтона заверения относительно того, что оно ни в коем случае не попадет к арабам. - Да нет, они просто не решатся. Ведь тогда все последние американские достижения в области морского оружия будут переданы Японии и ее союзникам. Мы пошли на уступки, они тоже. Здесь действует точно такое же равновесие страха и недоверия, как в ядерном противоборстве. Оно приводит всех в ужас, но никто не рискнет его нарушить. Имей в виду, Чарли, русские ведь тоже не доверяют арабам. Во время Шестидневной войны египтяне обратились в такое бегство, что даже бросили свои зенитные комплексы, и сотни русских танков, и артиллерию. Русские им этого не простили. Каденбах снова кивнул, но головы так и не поднял. - Да-да, сэр, знаю... Он не успел ничего добавить, поскольку разговор прервал внезапно оживший репродуктор на потолке. - Мистер Росс, - раздался металлический голос, - главный механик Данлэп просит вас пройти в кормовой торпедный отсек. Брент шепотом выругался. Беседа так увлекла его. Робкому, но смышленому Каденбаху удалось вырвать его из джунглей, в которых он заплутался по своей собственной воле. Наверняка штурман сделал это не без умысла, может, даже сговорился с Пабло Фортуно. Добрые они все-таки ребята. Он взглянул на медные часы над дверью: двадцать минут второго. - Ну, мне пора. Надо посмотреть, что там случилось у Данлэпа, а в четырнадцать ноль-ноль заступаю на дежурство. - Он залпом осушил кружку и поднялся. - До встречи, сэр, - улыбнулся Каденбах. - Увидимся, штурман. Мир подлодки тесен. Младший лейтенант принялся насвистывать мотивчик из диснеевского мультфильма. Брент, улыбаясь, вышел в коридор. Миновал старшинскую кают-компанию, где за маленьким столиком сидел в одиночестве главный старшина-электрик Момо Кенкюся, запивая чаем сандвич, - запас суси давно вышел. Как все прочие японцы в команде (тридцать один человек из шестидесяти семи офицеров и матросов), Кенкюся - ветеран Сил береговой самообороны и опытный подводник. Невысокий, коренастый очкарик средних лет, круглое лицо изрезано морщинами многолетней усталости. На борту всего четверо старшин, каждый - мастер своего дела; после страшной глубинной бомбежки им больше других выпало потрудиться над израненной лодкой. Старшина вскочил было, но Брент махнул ему рукой: сиди, мол. Ему вдруг стало неловко и стыдно за свой менторский тон в разговоре со штурманом. - Хорошо стреляли, сэр! - на безупречном английском, каким владели все японцы, окликнул его Кенкюся. - Так им и надо, этим якудзам! Брент благодарно улыбнулся и переступил через высокий порог. В отличие от старшинской кают-компании, центральный пост был переполнен; здесь висел тяжелый запах дизельного топлива и мужского пота, сопутствующий всем старым подлодкам. К счастью, хлорный запах уже испарился. Брент прошел мимо "рождественской елки", установленной в центре поста погружения. Так называется огромный контрольный щит, утыканный красными и зелеными лампочками, показывающими, открыты или закрыты различные клинкеты и клапана прочного корпуса. В настоящий момент "елка" сияла поровну красными и зелеными огнями. Открыты главный впускной клапан РДП [устройство для работы дизеля под водой], выхлопные патрубки, люк рулевой рубки и вентиляционные люки - как и полагается при движении на поверхности. Но красная лампочка клапана приема забортной воды в цистерне главного балласта горела зловещим светом. Здесь должен быть зеленый, и это каждому известно. Люди сидели или стояли перед приборами, манометрами давления топлива, рядами вольтметров, амперметров, счетчиками оборотов вала. Медные части блестели даже в приглушенном красном свете аварийных лампочек. В отличие от компьютеризованного центрального поста атомной подводной лодки "Джордж К.Полк", где Брент служил, выйдя из стен академии, здесь ему открылся совершенно иной мир. Он прошел мимо двух огромных горизонтальных рулей, возле которых, несмотря на неспособность лодки к погружению, тоже толпились люди. Двое сидели перед штурвалами, а командир поста погружения и всплытия, молодой энсин по имени Герберт Бэттл, прислонился к переборке возле указателя глубины со шкалой от нуля до шестисот футов. Иной калибровки не требовалось: на глубине, превышающей шестьсот футов, море раздавит корпус, точно крекер, зажатый в сильном мужском кулаке. Бэттл выпрямился и карими глазами уставился на Брента. - Отменно стреляли, сэр! Остальные подводники, набившиеся в тесный отсек, тоже повернули к нему головы, выражая восхищение. Брент почувствовал прилив тепла. - Спасибо, спасибо, - смущенно пробормотал он и быстро прошел в радиорубку, служившую одновременно шифровальным отсеком. Как офицер связи за нее отвечал непосредственно он. Чуть помедлив, заглянул внутрь. Два связиста размонтировали обе рации и выложили части на маленькую скамейку. Один - связист второго класса Тони Ромеро по прозвищу Кром - еще недавно стрелял из пулемета пятидесятого калибра. А сейчас длинной тонкой отверткой и заостренными плоскогубцами он разбирал блок питания. Смуглый, приземистый, грудь колесом, руки сильные, мускулистые и длинные, как у орангутанга. Меж гривой черных взъерошенных волос и сросшимися на переносице бровями примостился довольно узкий лоб - за что его, собственно, и прозвали Кром - сокращенно от "кроманьонец". Насколько устрашающая у него внешность, настолько же кроткий нрав, к своей кличке он относится с добродушным юмором. Вся команда уважает молодого связиста не только за доброту, но и за профессионализм. Пожалуй, никто лучше него не разбирается в оборудовании. Второй - шифровальщик второго класса Дон Симпсон. Словно по контрасту со своим соседом, это высокий стройный блондин. Он тоже умен и хороший специалист, но кажется, страшные поломки аппаратуры несколько выбили его из колеи. - Пока не работает, мистер Росс, - удрученно сказал он Бренту, возникшему в дверном проеме. - Только РТР. - Ладно, не отвлекайтесь, - ответил Брент, торопившийся на корму. - Я еще зайду. - Есть не отвлекаться! - Симпсон улыбнулся. - Отлично стреляли, сэр! - Спасибо. - Брент прошел в следующую дверь. Ну что они все твердят одно и то же? Как будто другие плохо стреляли. Впрочем, таких успехов никто не достиг, и ему приятно, что люди это признают. В три шага миновав крохотную - шесть на одиннадцать футов - камбузную рубку, он вступил в столовую - самое просторное помещение на борту. Она располагается над кормовым аккумуляторным отсеком и обставлена четырьмя столами и восемью скамьями. Он насчитал в столовой одиннадцать членов команды: четверо американцев играли в покер, четверо японцев склонились над го, трое читали. Никто не курил. С момента глубинной атаки лампочка, разрешающая курить, не загоралась ни разу. Брента удивило такое многолюдье. Он-то думал, сменившиеся с вахты немедленно завалятся спать. Но, очевидно, глубинная атака, налет пикирующих бомбардировщиков, жуткая смерть троих товарищей, а потом их похороны взвинтили нервы до предела. Матросы точно так же не могут спать, как старший помощник. - Всем оставаться на местах! - крикнул Брент, прежде чем кто-либо успел вскочить. И в ответ услышал дружное: - Хорошо стреляли, сэр! - Задницу нашу прикрыли, мистер Росс! И снова Брент пробормотал что-то в знак благодарности и юркнул в кубрик, где висящие на цепях койки сейчас подняты, чтобы не мешать проходу. Переступив через еще один высокий порог, оказался в первом машинном отсеке. Держась за стальной поручень, двинулся по узкому коридору меж двух мощнейших дизельных моторов. Шум адский. То, что на мостик и в другие отсеки доносится приглушенными выхлопами и рокочущей вибрацией, здесь буквально раздирает барабанные перепонки. Два укрепленных сверху генератора "Эллиот 1100" добавляют свои визгливые стоны к общей какофонии. При необходимости они могут вырабатывать мощность на 252 элемента батареи. Но теперь передняя и задняя аккумуляторные батареи уже полностью заряжены, и оба генератора обеспечивают только два главных дизеля, вращающих валы, а те в свою очередь отдают силу бронзовым винтам. В машинном отсеке он застал троих. Главный старшина машинист Хисао Фукимото стоял слева, изучая приборный щиток; два моториста третьего класса проверяли уровень масла и обследовали манометры над шестнадцатицилиндровыми двигателями. У всех из карманов торчат тряпки, а помещение сверкает, как операционная: ни грязи, ни копоти, ни смазки - с полу есть можно. При виде его все вст