что подозреваю... кого-то. Я сделал все -- во всяком случае, я так думал, -- чтобы он не осмелился на новое покушение. Я оградил мадемуазель кордоном. Но он все-таки проскользнул через него. Дерзко, чуть ли не на наших глазах! И это несмотря на то, что все мы были настороже! И все-таки добился своего! -- Но ведь не добился же! -- напомнил я. -- Чистая случайность! В моих глазах это одно и то же. Унесена жизнь человека, а чья -- безразлично. -- Конечно, -- ответил я. -- Я не то хотел сказать. -- Хотя, с другой стороны, вы были правы. Но это еще в десять раз хуже. Ибо убийца дальше, чем когда-либо, от своей цели. Вы поняли, мой Друг? Ситуация изменилась, но к худшему. Теперь уж может получиться так, что оборвется не одна, а две жизни. -- Вы этого не допустите, -- решительно сказал я. Он остановился и стиснул мою руку. -- Спасибо, мой друг, спасибо! Вы все еще полагаетесь на старика, все еще верите в него. Вы вливаете и в меня новое мужество. Эркюль Пуаро больше не подведет. Второго убийства не будет. Я еще исправлю свою ошибку. Я ведь не сомневаюсь, что в мою обычно безупречную систему вкралась какая-то ошибка, что я допустил какойто логический просчет. Я все начну сначала. Да, я начну с самого начала. И на сей раз уже не промахнусь. -- Стало быть, вы считаете, -- заговорил я, -- что жизнь Ник Бакли по-прежнему в опасности? -- Друг мой, зачем же я, по-вашему, послал ее в лечебницу? -- Так дело вовсе не в потрясении? -- Потрясение! Ба! От потрясения с тем же успехом, да что я говорю, с гораздо большим, можно оправиться и дома. Какое уж там веселье -- полы, покрытые зеленым линолеумом, болтовня сиделок, еда на подносах и непрестанное мытье. Нет, нет, я думал о ее безопасности, и больше ни о чем, Я откровенно поговорил с доктором. Он со мной согласился и все устроит. К мисс Бакли не будут пускать никого, даже самых близких ее друзей. Мы с вами -- единственное исключение. Ну, а другие... "Распоряжение доктора" -- вот что им скажут. Очень удобно и не подлежит обсуждению. -- Так-то оно так, -- заметил я. -- Да только... -- Что -- только, Гастингс? -- Это не может длиться вечно. -- Замечание весьма справедливое. Но мы хотя бы сможем немного осмотреться. Кроме того, я думаю, вы поняли, что изменяется самый характер нашей деятельности. -- Как так? -- Ну, если раньше мы должны были прежде всего обеспечить безопасность мадемуазель, то наша нынешняя задача намного проще и куда привычней. Нам надо всегонавсего выследить убийцу. -- И это, по-вашему, проще? -- Еще бы. Убийца, как я выразился на днях, уже поставил свою подпись под преступлением. Сейчас он играет в открытую. -- А вы не думаете... -- Я замялся. -- Вам не кажется, что прав полицейский инспектор? Что это дело рук маньяка, который рыщет по округе, одержимый манией убийства? -- Я никогда еще не был так убежден в обратном. -- И вы действительно думаете... -- ...что убийца кто-то из близких друзей мадемуазель? -- договорил за меня Пуаро. Он был очень серьезен. -- Да, я думаю именно так, мой друг. -- Но ведь теперь такая возможность почти что исключается. Мы все были вместе... Он перебил меня: -- А вы можете поручиться, что, когда мы стояли там, у обрыва, никто ни разу не отошел? Можете вы назвать хотя бы одного человека, который все время был у вас на глазах? -- Да нет, -- ответил я, пораженный его словами, -- пожалуй, не могу. Там было темно. И все мы переходили с места на место. Я видел временами миссис Раис, Лазаруса, вас, Крофта, Вайза... но так, чтобы все время, -- нет. Пуаро кивнул. -- В том-то и дело. А речь ведь идет всего о нескольких минутах. Две девушки идут к дому. Незаметно ускользнув, убийца прячется за растущим посреди лужайки платаном и видит, как из дома выходит мисс Бакли, во всяком случае, он думает, что это мисс Бакли. Она проходит на расстоянии фута от него, и он стреляет три раза подряд. -- Три раза? -- воскликнул я. -- Ну да. На сей раз он действовал наверняка. Мы нашли в теле три пули. -- Но ведь это было рискованно, правда? -- Во всяком случае, он рисковал гораздо меньше, чем если бы стрелял один раз. Выстрел из маузера не очень громок. К тому же он несколько напоминает треск фейерверка и отлично сливался со всем окружающим шумом. -- Вы нашли револьвер? -- спросил я. -- Нет. И мне кажется, что именно это -- неоспоримое доказательство того, что здесь замешан кто-то из своих. Мы ведь уже установили, что револьвер мисс Бакли первоначально был похищен с одной-единственной целью -- придать ее смерти видимость самоубийства. -- Да. -- Это единственное правдоподобное объяснение, верно? Однако на сей раз, как вы, наверно, заметили, преступник и не пытался инсценировать самоубийство. Он знает, что нас больше не обмануть. Иными словами, ему известно, что мы знаем и чего не знаем. Подумав, я не мог не признать логичности его доводов. -- Куда же он, по-вашему, дел револьвер? Пуаро пожал плечами. -- Трудно сказать. Однако море соблазнительно близко. Хороший бросок -- и револьвера как не бывало. Мы, разумеется, можем лишь строить догадки, но я на его месте сделал бы только так. От его деловитого тона у меня мороз пробежал по коже. -- А... вы думаете, он понял, что убил не того, кого хотел? -- Уверен, что да. Ему пришлось проглотить неприятную пилюлю. Да еще следить за своим лицом и ничем не выдать разочарования, а это было не так-то просто. Тут мне вдруг вспомнилась странная реакция горничной Эллен, и я описал Пуаро ее необычное поведение. Он оживился. -- Так вы говорите, она была удивлена тем, что убили именно Мегги? -- До чрезвычайности. -- Любопытно! А самый факт убийства ее ничуть не поразил? Ну что ж, тут есть над чем поразмыслить. Что она собой представляет, эта Эллен? Такая тихая и поанглийски респектабельная? Возможно ли, что она... -- он замолчал. -- Если принять в расчет все эти "несчастные случаи", -- заметил я, -- то... Мне кажется, что сбросить с обрыва тяжелый валун мог только мужчина. -- Не обязательно. Это зависит от того, как лежал камень. Не сомневаюсь, что его мог сдвинуть кто угодно. Он снова принялся расхаживать по комнате. -- Мы можем подозревать каждого из тех, что был вчера вечером в Эндхаузе. Впрочем, нет. Эти гости, которых пригласила мадемуазель... Мне кажется, они здесь ни при чем. По-моему, большинство из них просто знакомые, причем совсем не близкие. -- Там был и Чарлз Вайз, -- напомнил я. -- Да, и нам не следует о нем забывать. Логически на него падает самое большое подозрение. -- В отчаянии махнув рукой, он опустился в кресло, стоящее против моего. -- Ну вот, мы снова возвращаемся к тому же! Мотив! Если мы хотим разобраться в преступлении, надо выяснить мотив. И вот тут-то я все время становлюсь в тупик. Кому понадобилось расправиться с мадемуазель? Я позволил себе унизиться до нелепейших предположений. Я, Эркюль Пуаро, пал до самых постыдных фантазий. Я позаимствовал образ мышления бульварного детектива. Дедушка -- Старый Ник, якобы проигравший свое состояние! Полно, да проиграл ли он его? -- спрашиваю я себя. А может быть, он его спрятал где-нибудь в Эндхаузе? Или зарыл в саду. И с этой задней мыслью (стыд и позор!) я справился у мадемуазель, не предлагал ли ей кто-нибудь продать дом. -- А знаете, Пуаро, -- заметил я, -- мысль не такая уж пустая. В ней что-то есть. Пуаро застонал. -- Ну как же! Я был уверен, что вы уцепились за это при вашем романтическом и несколько банальном складе ума. Зарытые сокровища -- куда как привлекательно. -- Но я все-таки не понимаю, почему бы... -- Да потому, что самое прозаическое объяснение почти всегда бывает наиболее вероятным, мой друг. Затем я подумал об отце мадемуазель... и деградировал еще больше. Он много путешествовал. А что, если он украл драгоценность, сказал я себе, ну, например, глаз какогонибудь идола. И его выследили фанатичные жрецы. Да, я, Эркюль Пуаро, скатился до такого!.. Правда, насчет отца у меня были и другие предположения. Более вероятные и не столь позорные. Допустим, что во время своих странствий он вторично женился. В таком случае мосье Чарлз Вайз уже не является ближайшим наследником. Но это нас опять же заводит в тупик, ибо мы снова сталкиваемся все с тем же затруднением -- наследовать-то фактически нечего! -- Я не пренебрег ни одной возможностью, -- продолжал Пуаро. -- Вы помните, как мадемуазель Ник случайно упомянула о том, что Лазарус предложил ей продать портрет ее деда? Так вот, в субботу я вызвал эксперта и попросил его осмотреть портрет. Это о нем я писал в то утро мадемуазель. Ведь если бы оказалось, что картина стоит несколько тысяч фунтов... -- Неужели вы думаете, что такой богатый человек, как молодой Лазарус... -- А он богат? Наружность ведь ни о чем не говорит. Случается, что и старинная фирма с роскошными выставочными залами, на вид процветающая, держится на подгнивших корнях. И что же делает в таких случаях владелец? Ходит и плачется на Тяжелые времена? О нет, он покупает новый, шикарный автомобиль. Сорит деньгами немного больше, чем обычно. Живет несколько более открыто. Ибо, поймите, кредит -- это все! А потом вдруг глядь, миллионное дело прогорает из-за того, что не хватило нескольких тысяч фунтов наличных денег. Я открыл было рот, чтобы возразить ему, но он перебил меня: -- Э, знаю, все знаю. Притянуто за уши, но все лучше, чем мстительные жрецы и зарытые в землю клады. Я хоть придерживаюсь каких-то реальных фактов. А мы ничем не можем пренебрегать -- ничем из того, что могло бы приблизить нас к истине. Он начал бережно расставлять стоящие перед ним на столе предметы. Потом вновь заговорил -- серьезно и на сей раз спокойно: -- Мотив! Ну что ж, вернемся к мотиву и будем рассуждать хладнокровно и по порядку. Прежде всего; что может послужить мотивом для убийства? Какие побуждения толкают человека на то, чтобы отнять жизнь у себе подобного? Мы не будем говорить сейчас о мании убийства, так как я глубоко убежден, что к нашему делу она не имеет отношения. Мы исключим также убийство под влиянием аффекта. Речь идет об убийстве, обдуманном и хладнокровном. Какие же побуждения толкают человека на подобное убийство? Первое из них -- выгода. А кто же выгадывает от смерти мадемуазель Бакли прямым или косвенным путем? Ну, мы могли бы назвать Чарлза Вайза. Он унаследует имущество, которое с финансовой точки зрения наследовать, возможно, и не стоит. Впрочем, он мог бы выкупить дом из заклада, построить на участке маленькие виллы и в результате -- нажить небольшую сумму. Все это возможно. Эндхауз может также представлять для него известную ценность, если он испытывает к дому глубокую привязанность, какую чувствуют, например, к родовому гнезду. Есть люди, у которых этот инстинкт очень силен, я знаю случаи, когда он доводил до преступлений. Но ведь у мосье Вайза не может быть таких мотивов. А кроме него, единственный человек, которому хоть что-нибудь достанется после мадемуазель Бакли, -- это ее подруга, мадам Раис. Однако сумма слишком уж ничтожна. Насколько мне известно, больше нет никого, кто выиграл бы от смерти Ник. Иные мотивы? Ненависть или любовь, превратившаяся в ненависть. Преступление на почве страсти. Вспомним утверждение наблюдательной мадам Крофт о том, что и Чарлз Вайз и капитан Челленджер влюблены в нашу молодую леди. -- Я бы сказал, что последнее наблюдали и мы с вами, -- заметил я с улыбкой. -- Да... Он не стремится скрывать свои чувства, честный моряк. Что же касается Вайза, то мы поверим мадам Крофт на слово. Что, если мистер Вайз, почувствовав, что ему предпочли другого и будучи жестоко уязвлен, предпочел убить свою кузину, лишь бы не видеть ее чужой женой? -- Уж очень мелодраматично, -- сказал я с недоверием. -- Вы бы сказали, что это не по-английски. Согласен. Но ведь и у англичан есть чувства. В особенности у людей такого типа, как Вайз. Он сдержанный молодой человек. Из тех, кто не выворачивает свою душу наизнанку. Такие люди нередко обуреваемы сильными страстями. Капитана Челленджера я никогда не заподозрю в убийстве на эмоциональной почве. Нет, это совершенно не тот тип. Но Вайз -- вполне возможно. Хотя такое объяснение меня не совсем удовлетворяет. Ревность -- вот вам еще одна причина. Я отделяю ее от предыдущего мотива, так как она не всегда возникает на любовной почве. Одни могут завидовать богатству, другие -- превосходству в чем-либо. У вашего великого Шекспира зависть толкнула Яго не гениальнейшее с профессиональной точки зрения преступление. -- В чем же его гениальность? -- поинтересовался я. -- Черт возьми! Да в том, что оно совершено чужими руками. Вы можете представить в наши дни преступника, на которого нельзя надеть наручники, так как он ничего не сделал сам? Однако мы отвлеклись. Может ли ревность, любой вид ревности быть поводом для этого преступления? Кто может позавидовать мадемуазель? Другая женщина? Мы знаем только мадам Раис, и, насколько нам известно, между ними не существует соперничества. Но это опятьтаки всего лишь "насколько нам известно" и вовсе не исключено. Последняя причина -- страх. Может быть, мадемуазель Ник случайно узнала чужую тайну? А вдруг ей известны какие-нибудь обстоятельства, которые, обнаружившись, могли погубить чью-то жизнь? Если да, мы можем смело сказать, что ей самой об этом неизвестно. Но тем не менее это возможно. И в таком случае мы попадаем в очень тяжелое положение. Ибо хотя ключ к разгадке находится в руках мадемуазель, но ведь она-то об этом не знает, а стало быть, и нам не может рассказать. -- И вы считаете такую версию реальной? -- Гипотеза. Пришлось додуматься и до такого -- уж очень трудно подыскать мало-мальски приемлемую версию. А ведь только отвергнув все прочие версии, мы сможем сказать о той единственной, которая у нас останется: вот в чем здесь дело. Он долго молчал. Потом вдруг встрепенулся, пододвинул к себе лист бумаги и принялся писать. -- Что вы там пишете? -- полюбопытствовал я. -- Составляю список, мой друг. Список людей, окружавших мисс Бакли. Если моя теория правильна, то в этом списке должно быть имя убийцы. Он писал минут двадцать, потом пододвинул ко мне несколько листков. -- Ну вот, мой друг. Что вы об этом скажете? Вот что там было написано: А -- Эллен. Б -- Ее муж, садовник. В -- Их ребенок. Г -- Мистер Крофт. Д -- Миссис Крофт. Е -- Миссис Раис. Ж -- Мистер Лазарус. 3 -- Капитан Челленджер. И -- Мистер Чарлз Вайс. Заметки: А -- Эллен. Подозрительные обстоятельства. Ее поведение и слова в тот момент, когда она узнала об убийстве. Ей было проще, чем остальным, подстроить "несчастный случай", а также узнать о существовании пистолета. Но она вряд ли могла испортить автомобиль, да и в целом, по-видимому, недостаточно умна и изобретательна для того, чтоб совершить такое преступление. Мотивы. Никаких... разве только ненависть, возникшая после какого-нибудь неизвестного нам эпизода. Примечание. Расспросить о ее прошлом и отношениях с Н. Б. Б -- Ее муж. То же, что и предыдущее. Скорее, чем Эллен, мог повредить тормоза. Примечание. Поговорить. В -- Ребенок. По-видимому, вне подозрений. Примечание. Расспросить. Может дать ценные сведения. Г -- Мистер Крофт. Единственное подозрительное обстоятельство -- то, что мы встретили его на лестнице, ведущей в спальню. Немедленно дал вполне правдоподобное объяснение. Но мы не знаем, говорил ли он правду! О прошлом ничего не известно. Мотивы. Никаких. Д -- Миссис Крофт. Подозрительные обстоятельства. Никаких. Мотивы. Никаких. Е -- Миссис Раис. Подозрительные обстоятельства. Имела полную свободу действий. Попросила Н.Б. принести плед. Умышленно пыталась создать впечатление, что Н.Б. -- лгунья и ее рассказам о "несчастных случаях" нельзя верить. Во время несчастных случаев не была в Тэвистоке. Мотивы. Выгода? Весьма незначительная. Ревность? Возможно, но мы не располагаем никакими данными. Страх? Тоже возможно, но нам об этом ничего не известно. Примечание. Побеседовать с Н.Б. и попытаться выяснить какие-нибудь новые обстоятельства. Возможно, что-то связанное с браком Ф.Р. Ж -- Мистер Лазарус. Подозрительные обстоятельства. Имел полную свободу действий. Предложил купить картину. Говорил, что тормоза в автомобиле исправны (если верить утверждению Ф.Р.). Не исключено, что приехал в эти края раньше пятницы. Мотивы. Никаких, кроме возможности нажиться на картине. Страх? Едва ли. Примечание. Выяснить, когда Дж. Л. появился в Сент Лу. Выяснить финансовое положение фирмы "Аарон Лазарус и сын". 3 -- Капитан Челленджер. Подозрительные обстоятельства. Всю предшествующую неделю провел в окрестностях Сент Лу, располагая возможностями для того, чтобы подстроить "несчастные случаи". Прибыл через полчаса после убийства. Мотивы. Никаких. И -- Мистер Вайз. Подозрительные обстоятельства. Не был в конторе во время выстрела возле отеля. Имел возможность действовать бесконтрольно. Сомнительное утверждение по поводу продажи Эндхауза. Сдержанный темперамент. Вполне мог знать о револьвере. Мотивы. Выгода? Незначительна. Любовь или ненависть? Для человека с его темпераментом -- возможно. Страх? Едва ли. Примечание. Выяснить, кто владелец закладной. Выяснить положение фирмы Вайза. Возможно, что существует также какой-нибудь неизвестный нам К, который так или иначе связан с одним из лиц, перечисленных выше. Например, с А, или с Г и Д, или с Е. Существование К: 1) Бросает свет на странное поведение Эллен после убийства (впрочем, возможно, что ее радостное возбуждение -- следствие интереса к смерти, присущее женщинам ее типа). 2) Может явиться причиной приезда Крофтов, поселившихся во флигеле. 3) Может дать основание Ф. Р. для ревности или страха перед раскрытием какой-то тайны". Пока я читал, Пуаро не спускал с меня глаз. -- Очень по-английски, правда? -- с гордостью спросил он. -- Я больше похож на англичанина, когда пишу, чем когда разговариваю. -- Отлично сделано! -- с жаром воскликнул я. -- Здесь все как на ладони. -- М-да! -- произнес он задумчиво и отобрал у меня листки. -- Причем особенно бросается в глаза одно имя -- Чарлз Вайз. У него самые блестящие возможности. Мы предоставили ему целых два мотива, на выбор. Будь это скачки, мы бы поставили на него, не так ли? -- Да, он, конечно, выглядит наиболее подозрительным. -- Но вы бы выбрали того, кто выглядит наименее подозрительным. И это, конечно, оттого, что вы прочли слишком много детективных романов. В реальной жизни в девяти случаях из десяти наиболее подозрительным выглядит сам преступник. -- Но разве мы имеем дело с одним из таких случаев? -- Здесь есть одно лишь обстоятельство, которое свидетельствует об обратном, -- дерзость преступления. Это мне бросилось в глаза с самого начала, и я понял: так вести себя может лишь тот, чья цель не очевидна для окружающих. -- Да, вы сперва так говорили. -- И сейчас так говорю. Внезапно он скомкал исписанные листки и бросил их на пол. -- Нет, -- возразил он в ответ на мое протестующее восклицание. -- Этот список нам ничего не дает. Он, правда, помог мне привести в порядок мои мысли. Последовательность и метод. Стадия первая: точно и аккуратно расположить все факты. Далее следует... -- Что? -- Психологическая стадия. Здесь надо пошевелить мозгами. А знаете, Гастингс, ложитесь-ка спать. -- Ни в коем случае, -- ответил я. -- Пока вы не ляжете, я буду с вами. -- Какая преданность! Но воля ваша, Гастингс, не будете же вы помогать мне думать. А я хочу заняться именно этим. Я покачал головой. -- А вдруг вам захочется обсудить со мной какойнибудь вопрос? -- Верно, верно... вы настоящий друг. Но, Бога ради, сядьте хотя бы в это кресло. На это предложение я согласился. Вскоре комната поплыла и провалилась. Последняя картина, которая сохранилась в моей памяти: Пуаро, аккуратно складывающий скомканные листки бумаги в мусорную корзинку. Глава десятая. ТАЙНА НИК Проснулся я уже при свете дня. Пуаро сидел на прежнем месте. И поза его была все та же, только выражение лица переменилось и глаза отливали кошачьим зеленым блеском. Мне хорошо было известно это выражение. Я с усилием распрямился и почувствовал, что весь одеревенел. Людям моего возраста не следует спать в креслах. Одно было хорошо: я пробудился не в блаженном состоянии дремотной лени, а бодрым, со свежей головой. -- Пуаро! -- воскликнул я. -- Вы что-то придумали. Он кивнул и, наклонившись вперед, похлопал рукой по столу. -- А ну-ка, ответьте мне на три вопроса, Гастингс. Почему мадемуазель Ник плохо спала в последнее время? Зачем она купила черное платье, если она никогда не носит черного? Почему она сказала вчера: "Мне теперь незачем жить"? Я оторопел. На мой взгляд, все это не имело никакого отношения к делу. -- Ну, отвечайте же, отвечайте, Гастингс. -- Э... э, что касается первого, она ведь сама говорила, что нервничает. -- Совершенно верно. А по какой причине? -- Черное платье... что ж... всякому хочется какой-то перемены. -- Для женатого человека вы плоховато разбираетесь в женской психологии. Если женщина думает, что какойто цвет ей не к лицу, она ни за что не станет его носить. -- Ну, а последнее, ее слова... вполне естественны после такого страшного удара. -- Ни капли, мой друг. Если бы она была поражена ужасом, стала бы укорять себя в смерти двоюродной сестры -- все это было бы вполне естественно. Но она ведь реагировала иначе. Она говорила о жизни, как о чемто надоевшем, утратившем для нее цену. Прежде она не высказывала таких взглядов. Она держалась с вызовом -- верно; бравировала -- тоже верно; потом выдержка ей изменила, и она испугалась. Заметьте, испугалась, ибо дорожила жизнью и не хотела умирать. Но чтобы жизнь ей надоела? Нет. Еще перед обедом я не заметил ничего подобного. Произошел психологический сдвиг. И это очень любопытно, Гастингс. Что же могло так на нее повлиять? -- Потрясение, вызванное смертью кузины. -- Ой ли? Оно, конечно, развязало ей язык. Однако перемена могла наступить и раньше. Что же еще могло ее вызвать? -- Ума не приложу. -- А вы подумайте. Пошевелите мозгами. -- Право же... -- Когда, по-вашему, мы с вами наблюдали ее в последний раз? -- Пожалуй, за обедом. -- Вот именно. Потом мы видели лишь, как она встречала гостей, занимала их разговором -- словом, играла вполне официальную роль. А что было в конце обеда? -- Она пошла звонить, -- вспомнил я, подумав. -- Ну, слава Богу! Вот наконец-то. Она пошла звонить и долго отсутствовала. Не меньше двадцати минут. Для телефонного разговора совсем немало. С кем она говорила? О чем? Был ли это действительно телефонный разговор? Нам с вами просто необходимо выяснить, что произошло за эти двадцать минут. Ибо я убежден, что именно здесь находится ключ к разгадке. -- Да полно вам! -- Ну да, ну да. Я с самого начала говорил, что мадемуазель что-то скрывает. По ее мнению, это не связано с убийством, но мне, Эркюлю Пуаро, видней. Здесь обязательно должна быть связь. Ведь с самого начала я чувствовал отсутствие какого-то звена. Будь оно на месте, мне все было бы ясно. А раз уж мне не ясно -- ну что ж -- значит, отсутствующее звено и есть ключ к тайне. Не сомневаюсь, что я прав. Я должен получить ответ на те три вопроса. И тогда... тогда уж я начну понимать. -- Ну ладно, -- сказал я, потягиваясь. -- Мне просто необходимо помыться и побриться. Приняв ванну и переодевшись, я сразу почувствовал себя лучше. Перестало ныть уставшее, затекшее за ночь тело. Подходя к столу, я ощутил, что чашка горячего кофе приведет меня в нормальное состояние. Я заглянул в газету, но в ней не было ничего, если не считать сообщения о смерти Майкла Сетона. Теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что отважный пилот погиб. Мне пришло в голову, что завтра, может быть, на газетных листках замелькают новые заголовки: "Загадочная трагедия. Девушка, убитая во время фейерверка". Что-нибудь в этом роде. Как только я позавтракал, к моему столику подошла Фредерика Раис. На ней было простенькое платье из черного марокена с белым гофрированным воротничком. Она казалась еще красивее, чем всегда. -- Мне нужно повидать мосье Пуаро, капитан Гастингс. Он уже встал, не знаете? -- Он сейчас в гостиной, -- ответил я. -- Пойдемте, я вас провожу. -- Благодарю. -- Надеюсь, -- заговорил я, когда мы вышли из столовой, -- вы не слишком плохо спали? -- Это было ужасно, -- произнесла она задумчиво. -- Но я ведь ее не знала, бедняжку. Иное дело, если бы это случилось с Ник. -- Вы никогда с ней прежде не встречались? -- Один раз... в Скарборо. Ник приводила ее к ленчу. -- Ужасный удар для родителей, -- заметил я. -- Да, страшный. Но ее голос прозвучал без всякого выражения. Я подумал, что она, наверно, просто эгоистка. Все, что ее не касалось, было для нее не очень реально. Пуаро уже позавтракал и читал утреннюю газету. Он встал и приветствовал Фредерику с присущей ему галльской учтивостью. -- Мадам, -- проговорил он. -- Я в восторге! И пододвинул ей кресло. Она поблагодарила его едва заметной улыбкой и села. Сидела она очень прямо, облокотившись на ручки кресла и глядя перед собой. Она не торопилась начать разговор. В ее спокойствии и отрешенности было что-то пугающее. -- Мосье Пуаро, -- сказала она наконец. -- Мне кажется, можно не сомневаться в том, что вчерашняя печальная история связана с тем, о чем мы с вами говорили. То есть... что в самом деле убить хотели Ник. -- Я бы сказал, что это бесспорно, мадам. Фредерика слегка нахмурилась. -- Ник словно заколдовали, -- сказала она. Что-то странное почудилось мне в ее голосе. -- Говорят, людям выпадает до поры до времени счастливая полоса, -- заметил Пуаро. -- Возможно. Во всяком случае, судьбе противиться не стоит. Теперь в ее голосе звучала только усталость. После небольшой паузы она опять заговорила: -- Я должна попросить у вас прощения, мосье Пуаро. У вас и у Ник. До вчерашнего вечера я вам не верила. Я не могла себе представить, что опасность так серьезна. -- В самом деле, мадам? -- Теперь я понимаю, что все должно быть тщательно расследовано. Я догадываюсь, что и ближайшие друзья Ник тоже окажутся под подозрением. Смешно, конечно, но ничего не поделаешь. Я ведь права, мосье Пуаро? -- Вы очень умны, мадам. -- На днях вы спрашивали меня о Тэвистоке. Поскольку рано или поздно вы сами выясните правду, скрывать ее бесполезно. Я не ездила в Тэвисток. -- Вот как, мадам? -- В начале прошлой недели мы с мистером Лазарусом приехали сюда на автомобиле. Нам не хотелось давать повода для лишних толков, и мы остановились в деревушке, которая называется Шеллакомб. -- Милях в семи отсюда, если не ошибаюсь? -- Да, около того. -- Могу я позволить себе нескромный вопрос, мадам? -- А они существуют... в наше время? -- Вы, может быть, и правы. Как давно вы с мосье Лазарусом стали друзьями? -- Я встретила его полгода назад. -- И... он вам нравится? Фредерика пожала плечами. -- Он богат. -- О-ля-ля! -- воскликнул Пуаро. -- Вы говорите кошмарные вещи. Его слова, казалось, ее немного позабавили. -- Лучше уж я сама их скажу, чем буду ждать, пока вы скажете за меня. -- А... да, конечно. Позвольте мне еще раз повторить, что вы необыкновенно умны, мадам. -- Вы скоро выдадите мне диплом, -- заметила Фредерика и встала. -- Так это все, что вы хотели мне сказать, мадам? -- По-моему, да. Я собиралась проведать Ник и отнести ей цветы. -- Вы очень любезны. Благодарю вас за откровенность, мадам. Она бросила на него испытующий взгляд, как будто хотела что-то добавить, но передумала и вышла из комнаты, слабо улыбнувшись мне, когда я распахнул перед ней дверь. -- Умна, бесспорно умна, -- заметил Пуаро. -- Но и Эркюль Пуаро не глуп. -- Что вы имеете в виду? -- Что с ее стороны очень мило тыкать мне в глаза богатством мосье Лазаруса. -- Должен признать, что это показалось мне довольно мерзким. -- Мой друг, вы верны себе: ваши чувства столь же справедливы, сколь неуместны. Ведь в данном случае речь идет вовсе не о хорошем тоне. Коль скоро у мадам Раис есть преданный дружок, который богат и может обеспечить ее чем угодно, стоит ли ей убивать свою любимую подругу из-за каких-то жалких грошей? -- О! -- сказал я. -- Вот именно! "О"! -- Почему вы позволили ей пойти в лечебницу? -- А при чем тут я? Разве это Эркюль Пуаро мешает мадемуазель Ник видеться с друзьями? Помилуйте! Это все доктора и сиделки. Ох уж эти мне несносные сиделки! Вечно они носятся с правилами, предписаниями, распоряжениями врача... -- А вдруг они ее пропустят? Если Ник станет настаивать? -- Милый Гастингс, они не пустят никого, кроме меня и вас. Так что давайте-ка поскорей собираться. Дверь распахнулась, и в гостиную влетел Джордж Челленджер. Его загорелое лицо пылало негодованием. -- Послушайте, мосье Пуаро, -- заговорил он. -- Что это все значит? Звоню в эту проклятую лечебницу. Спрашиваю, как здоровье Ник и когда я смогу с ней повидаться. И вдруг оказывается, доктор не разрешает к ней никого пускать. В чем дело, хотел бы я знать! Короче, это ваша работа? Или Ник и в самом деле заболела от потрясения? -- Мосье, уверяю вас, что не я устанавливаю правила для лечебниц. Я бы никогда не осмелился. А что, если позвонить милейшему доктору -- как бишь его? -- ах да, доктору Грэхему? -- Звонил уже. Он говорит, что она чувствует себя именно так, как следовало ожидать, -- обычная белиберда. Я-то знаю их штуки: у меня у самого дядя -- врач. Гарлистрит. Нервные болезни. Психоанализ и все прочее. Он мне рассказывал, как они отшивают родственников и друзей своих пациентов всякими утешительными словечками. Знаем, как это делается. Я не верю, что Ник не в состоянии никого видеть. Мне кажется, это ваших рук дело, мосье Пуаро. Пуаро одарил его благожелательнейшей улыбкой. Я всегда замечал, что он особенно благоволит к влюбленным. -- Теперь выслушайте меня, мой друг, -- заговорил он. -- Если к ней пустят хотя бы одного, нельзя будет отказать и другим. Верно? Или все, или никого. Хотим мы с вами, чтобы мадемуазель была в безопасности? Безусловно. Так вот, вы сами видите, что следует сказать: никого. -- Понятно! -- с расстановкой выговорил Челленджер. -- Но ведь тогда... -- Тес! Ни слова больше. Забудем даже то, что было сказано. Осторожность и неусыпная бдительность -- вот что от нас сейчас требуется. -- Я не из болтливых, -- негромко ответил моряк. Он направился к двери и на минуту задержался у порога. -- На цветы никакого эмбарго, так ведь? Если, конечно, они не белые? Пуаро улыбнулся. -- Ну, а сейчас, -- сказал он мне, едва захлопнулась дверь за пылким Челленджером, -- пока в цветочном магазине происходит неожиданная встреча мосье Челленджера с мадам, а может быть, еще и с мосье Лазарусом, мы с вами спокойно отправимся в лечебницу. -- И зададим три вопроса? -- спросил я. -- Да. Зададим. Хотя, если на то пошло, ответ я уже знаю... -- Как? -- воскликнул я. -- Да очень просто. -- Когда же вы его узнали? -- За завтраком, Гастингс. Меня вдруг озарило. -- Так расскажите! -- Нет, вы услышите его от мадемуазель. -- И, чтобы отвлечь меня от этих мыслей, он подтолкнул ко мне распечатанный конверт. Это было сообщение эксперта, обследовавшего по просьбе Пуаро портрет старого Николаса Бакли. Он решительно утверждал, что картина стоит никак не больше двадцати фунтов. -- Ну, одно дело с плеч долой, -- заметил Пуаро. -- В этой мышеловке -- пусто, -- сказал я, вспомнив одну из его давнишних метафор. -- О! Так вы помните? Вы правы, в этой мышеловке пусто. Двадцать фунтов -- а мосье Лазарус предложил пятьдесят. Непростительная ошибка для столь проницательного на вид молодого человека! Но полно, полно, время не ждет. Лечебница была расположена на вершине холма над заливом. Нас встретил санитар в белом халате и отвел в маленькую комнатку на первом этаже, куда вскоре вошла проворная сиделка. Она взглянула на Пуаро и, как мне показалось, с трудом сдержала улыбку -- по-видимому, доктор Грэхем, давая ей инструкции, достаточно ярко описал наружность маленького сыщика. -- Мисс Бакли спала превосходно, -- сообщила она. -- Вы к ней подниметесь? Мы нашли Ник в приветливой солнечной комнате. Она лежала на узкой железной кровати и казалась похожей на утомленного ребенка. Вид у нее был измученный, апатичный, лицо бледное, а глаза подозрительно покраснели. -- Как хорошо, что вы пришли, -- равнодушно сказала она. Пуаро взял ее руку в свои. -- Мужайтесь, мадемуазель. Жить всегда из-за чегонибудь да стоит. Ник испуганно посмотрела на Пуаро. -- Ох! -- Вы мне расскажете о том, что вас тревожило в последнее время, мадемуазель? Или я должен догадаться? И вы позволите выразить вам мое глубочайшее сочувствие? Она вспыхнула. -- Так вы все знаете? Впрочем, теперь это безразлично. Все равно я его уже никогда больше не увижу. У нее задрожал голос. -- Мужайтесь, мадемуазель. -- Ничего от него не осталось, от моего мужества. Все выдохлось за эти недели. Надеялась, надеялась, даже в последнее время, вопреки всему все равно надеялась... Я ничего не мог понять. -- Пожалейте беднягу Гастингса, -- заметил Пуаро. -- Он ведь не знает, о чем мы говорим. Она взглянула на меня тоскливыми глазами. -- Майкл Сетон, летчик, -- сказала она. -- Мы были помолвлены... Глава одиннадцатая. МОТИВ Я был как громом поражен. -- Так вы об этом говорили? -- спросил я, повернувшись к Пуаро. -- Да, мой друг. Я уже знал сегодня утром. -- Откуда? Как вы догадались? За завтраком вы вдруг сказали, что вас осенило. -- Так оно и было, мой друг. Я посмотрел на первую страницу газеты, вспомнил вчерашний разговор за обеденным столом и понял все. Он снова повернулся к Ник. -- Так вы узнали еще вчера? -- Вчера. По радио Я сказала, что иду звонить. Мне хотелось выслушать новость одной, когда... если... -- Она судорожно глотнула. -- И я услышала... -- Я понимаю, понимаю. -- Он взял ее за руку. -- Это был какой-то кошмар! А тут еще эти гости... Не знаю, как я выдержала. Я была как во сне. Делала все, что полагается, а сама словно видела себя со стороны. Это было такое странное чувство... -- Да, да, я понимаю. -- Ну, а потом, когда я пошла за пледом, я вдруг не выдержала и расплакалась. Я, правда, быстро взяла себя в руки. Тут еще Мегги что-то кричала мне о своем жакете. Потом она, наконец, взяла мою шаль и вышла, а я немного попудрилась и подрумянилась и тоже вышла. И увидела ее мертвую... -- Я понимаю, страшное потрясение. -- Да нет, не в этом дело! Я разозлилась! Мне было жаль, что это не я! Я хотела умереть -- и на тебе, осталась жить, да еще, может быть, надолго. А Майкл умер -- утонул где-то в Тихом океане. -- Бедное дитя. -- Я не хочу, вы слышите, не хочу жить! -- крикнула она вне себя. -- Я знаю... знаю. Для каждого из нас приходит время, когда смерть кажется заманчивей жизни Но это проходит -- и горе проходит, и грусть. Я понимаю, что вы сейчас не можете мне поверить. И незачем такому старику, как я, все это говорить. Пустые разговоры, все, что я говорю сейчас, -- для вас пустые разговоры. -- Вы думаете, я забуду и выйду за кого-нибудь другого? Никогда! Она сидела на кровати вся раскрасневшаяся, стиснув руки, и, право же, была необыкновенно хороша. -- Нет, что вы, -- ласково ответил Пуаро. -- Я ничего подобного не думаю Вам выпало большое счастье, мадемуазель. Вас полюбил отважный человек, герой. Как вы с ним познакомились? -- В Ле Туке, в сентябре прошлого года. Почти год тому назад. -- А ваша помолвка произошла... -- Вскоре после Рождества. Но мы должны были ее скрывать. -- Почему же? -- Из-за дяди Майкла, старого сэра Мэтью. Он любил птиц и ненавидел женщин. -- Но одно другому не мешает! -- Нет, я совсем не то хотела сказать. Просто он был большой чудак Считал, что женщины губят мужчин. А Майкл от него во всем зависел. Сэр Мэтью страшно гордился Майклом, дал ему денег на постройку "Альбатроса" и обещал покрыть все расходы, связанные с кругосветным перелетом. Этот перелет был их самой заветной мечтой -- его и Майкла. В случае удачи сэр Мэтью обещал выполнить любое его желание. И даже если бы дядюшка заартачился, это было бы не так уж страшно. Майкл стал бы... ну, чем-то вроде мировой знаменитости, и рано или поздно дядюшке пришлось бы с ним помириться. -- Да, да, понятно. -- Но Майкл сказал: если что-то станет известно раньше времени, все пропало. -- Нам надо было держать нашу помолвку в строжайшей тайне. И я молчала. Никому ни слова не сказала, даже Фредди. Пуаро застонал. -- Ну что вам стоило рассказать мне? Ник удивленно посмотрела на него. -- А зачем? Какая же здесь связь с этими таинственными покушениями? Нет, я дала Майклу слово, и я его сдержала. Но что это была за мука -- все время думать, волноваться, сходить с ума! И еще удивлялись, что я стала нервная! А я ничего не могла объяснить. -- Я понимаю. -- Он ведь уже один раз пропадал. Тогда он летел в Индию над пустыней. Это было ужасно, но потом все обошлось. Оказывается, у него что-то случилось с самолетом, но он все уладил и полетел дальше. И я все время убеждала себя, что и на этот раз все будет так же. Все говорили, что его нет в живых, а я твердила себе, что с ним ничего не случилось. И вот вчера... У нее оборвался голос. -- Значит, вы до вчерашнего дня надеялись?.. -- Не знаю. Скорее всего просто отказывалась верить. Самое ужасное, что ни с кем нельзя было поделиться. -- Воображаю себе. И вы ни разу не проговорились, ну, скажем, мадам Раис? -- По совести говоря, иногда чуть не срывалось с языка. -- А как по-вашему, она не догадывалась? -- Едва ли. -- Ник задумалась. -- Она ни разу ничего такого не сказала. Иногда, правда, намекала. Насчет того, что мы с ним очень подружились, ну, словом, в этом духе. -- А вам не пришло в голову все рассказать мадам Раис после смерти дядюшки мосье Сетона? Вы знаете, что он умер на прошлой неделе? -- Знаю. Ему делали операцию или что-то в этом роде. Тогда я, очевидно, могла бы рассказать кому угодно. Но это было бы довольно некрасиво, правда? Я хочу сказать, что это могло показаться хвастовством -- именно сейчас, когда газеты только и пишут что о Майкле Сетоне. Слетятся репортеры, начнут брать интервью. Дешевая шумиха. И Майклу это было бы противно. -- Согласен с вами. Но я имел в виду, что вы могли бы, не объявив об этом публично, лишь поделиться с кемнибудь из друзей. -- Одному человеку я намекнула, -- сказала Ник. -- Мне... я решила, что так будет честнее. Но я не знаю, насколько он меня понял. Пуаро кивнул. -- Вы в хороших отношениях с вашим кузеном, мосье Вайзом? -- спросил он, довольно неожиданно меняя тему. -- С Чарлзом? Что это вы о нем вспомнили? -- Да так, простое любопытство. -- Чарлз хорошо относится ко мне. Но он, конечно, страшный сухарь. Сидит здесь как гриб. Мне кажется, что он меня не одобряет. -- Ох, мадемуазель, мадемуазель! А я слыхал, что он у ваших ног. -- Ну, втюриться-то можно и в того, кого не одобряешь. Чарлзу кажется, что мой образ жизни достоин порицания. Он осуждает меня за коктейли, цвет лица, друзей, разговоры. Но в то же время он не в силах противиться моим чарам. Мне кажется, его не оставляет надежда перевоспитать меня. Она помолчала, потом в се глазах мелькнула