кроваткой Люсьенны. Не знаю, может ли такая женщина, как я, верить в талисман, но мне кажется, что эта птичка защитит мою дочь. Не теряя времени, она спустилась с серебряной клеткой в руках, мне же оставалось еще уничтожить елку. Я опять пошел в подвал. Когда кинул в печь обломки, повалил тяжелый черный дым. Каждый раз, когда я открывал заслонку, оттуда вырывалось смолистое облако, и я задыхался. Новогодние стеклянные игрушки напоминали яйца, аккуратно сложенные в картонной коробке. Я резко запихнул их в печь все разом, и они лопались со звуком ломающегося печенья. Я подмел пол в подвале, усыпанный зелеными иголками, потом поднялся. На лестничной площадке второго этажа я услышал голос мадам Драве. Подумав, что она разговаривает по телефону, я спокойно вошел в квартиру. В этот момент раздался мужской голос, и я понял, что надо бежать, но на лестнице уже раздавались шаги. Я оказался в западне. В столовой был гость, который оживленно разговаривал с мадам Драве, по лестнице поднимался человек. Прямо передо мной находилась дверь трагического салона, опечатанная восковыми печатями цвета запекшейся крови. Я рискнул -- подошел на цыпочках к двери напротив столовой. Это была дверь детской. Не думаю, что кто-нибудь входил в дверь так быстро и осторожно. В комнате Люсьенны царствовал полумрак. Моя серебряная клетка раскачивалась над кроваткой. Я слышал мерное и легкое дыхание малышки. В комнате стояла трогательная духота. В нескольких сантиметрах от меня слышался скрип половиц и гудение голосов. Наверняка кончится тем, что кто-нибудь войдет сюда. Я оглядывался вокруг, ища убежища, но в комнате были только кроватка, маленький шкафчик, игрушки. Не знаю, что разбудило ребенка -- мое присутствие или шаги за дверью, но она закричала. Ее крик был похож на резкий крик животного. Звук вошел в меня, как скальпель в тело под наркозом. -- Малышка проснулась, -- объяснила мадам Драве. Она шла к комнате. Кто-то следовал за ней. Я бросился за узкую занавеску кроватки, которая не могла закрыть меня. Снова я испытывал судьбу. Дверь открылась. Женщина вошла. Мужчина остался стоять на пороге, и это спасло меня. Мадам Драве увидела меня, и я еще раз убедился, что она умеет владеть собой. Она даже не вздрогнула, взяла на руки ребенка и вынесла из комнаты, стараясь закрыть меня от незнакомца. Я остался один в маленькой комнатке, и утенок Дональд смеялся надо мной. Я был один со своей желто-голубой велюровой птичкой, которая продолжала раскачиваться в серебряной клетке. 11. НАХОДКА Когда они ушли, я совсем потерял чувство времени, как ночью в кабине грузовика. Мадам Драве опять нашла выход. Она стала напевать, чтобы не привлекать внимание ребенка. -- Вот и все они ушли. Я пойду с ней на кухню, идите в столовую, а я ее уложу. Я вышел из детской так, что Люсьенна не заметила меня. Вскоре ее мать пришла в столовую. У нее был подавленный вид. -- Вы испугались так же, как и я, -- пробормотал я, прижимая ее к груди. Она совсем обессилила. -- Они позвонили. Мне показалось, что вы услышали и спрятались в подвале. -- Я ничего не слышал. Еще доля секунды, и я попал бы прямо к ним в объятия. Чего они хотели? -- Им нужно было что-то проверить. Они сняли печать с дверей. Я не знаю, что они делали, потому что один задавал мне вопросы в столовой, пока другой был в салоне. -- Они спрашивали обо мне? -- В общем, да. Они интересовались вами. Но больше всего -- любовницей моего мужа. -- О чем они вас спрашивали? -- О вас совсем немного: откуда вы меня знаете; просили вспомнить, как меня вынесли из церкви все эти люди, к которым вы подошли и с которыми заговорили. Я сказала, что совершенно вас не знаю, и что если вы обратили на меня внимание, то я едва вас заметила. -- Вы правильно сделали. А что с любовницей? -- Вот тут запахло жареным. Они хотели знать, в курсе ли я их связи. Вы понимаете, да?.. -- Еще бы! Я осторожно поцеловал ее волосы. -- Они не стали подниматься? -- Нет. -- Слава Богу! Давайте закончим. Вы уверены, что они никого не оставили в здании? -- Я проводила всех и закрыла ворота на замок. -- А малышка? Они задавали ей вопросы? -- Вообще никаких. Один инспектор даже попросил у меня разрешения дать ей шоколадку в золотом фантике. Он достал ее из кармана. -- Прекрасно. А теперь пойдемте наверх. Теперь мне казалось, что я -- соучастник убийства. Я принял его. Нам оставалось надеть чехол на диван и тщательно подмести. Я занялся этой неблагодарной работой, пока мадам Драве, сама утонченность, переворачивала тяжелые шторы на окнах. Белый тюль она повесила с внешней стороны, и комната приобрела нейтральный вид. -- А где чехол от дивана? -- Под подушками. Решительно все было продумано. Резким движением я поднял подушки. Действительно, чехол находился там, тщательно сложенный в длину. Но когда я взялся за него, что-то упало на пол -- пластиковая обложка для документов. В ней лежали права на небольшой грузовичок "ситроен" с номером, зарегистрированным в Сене. Документ был на имя господина Поля Ферри, проживающего в Париже. Я озабоченно смотрел на права. -- Что случилось? -- спросила мадам Драве. Я протянул ей пластиковую обложку. -- Валялись на диване. Этот идиот, когда приходил первый раз, потерял свои права. Она замерла, пристально разглядывая документ. -- Вас что-то смущает? -- спросил я, чувствуя неловкость. -- Я думаю. -- О чем? -- Я думаю, что Ферри скоро заметит пропажу и будет вспоминать, где он посеял права. -- Ну и что? Она не торопилась с ответом. Она обдумывала. -- Ничего. Он, безусловно, придет сюда. -- Вполне возможно. Но сейчас это уже не опасно. Посмотрите... Я взял чехол и застелил диван, подоткнул края под подушки и коленом отодвинул диван в глубину комнаты. Теперь это была квартира в процессе благоустройства. Ничего общего с салоном внизу, не считая цвета стен и формы комнаты. Мадам Драве отступила в вестибюль. -- Вам не так привычна обстановка. Как вы думаете, если Ферри придет сюда, у него не появятся сомнения? Я на мгновение закрыл глаза, чтобы отвлечься. Затем открыл их. -- Нет, это совершенно исключено. Сходство создавала не форма салона, а новогодняя елка, бар и проигрыватель. Я совершенно уверен, что вам удалось уникальное убийство, мадам Драве. Даже если полиция обнаружит, что это не самоубийство, а преступление, они не смогут доказать, что его совершили вы. Она по-прежнему держала в руках пластиковую обложку и в задумчивости водила ею по щеке. -- А что делать с этим? -- Дайте мне, я выброшу ее где-нибудь у церкви. -- Вы думаете? -- Конечно. Это такая вещь, которую любой несет в комиссариат, независимо от того, порядочный он человек или нет. Он поторопится зарекомендовать себя порядочным человеком, возвращая права. Я засунул документы в карман. Теперь мне оставалось самое трудное: проститься с мадам Драве и выйти так, чтобы не нарваться на полицейского, наблюдающего за зданием. -- Других выходов отсюда нет? -- Из бюро есть дверь на улицу. -- Как вы думаете, полиция знает об этой двери? Она пожала плечами: -- Если полиция следит за домом, то, естественно, знает. Я был озадачен, теперь, когда занавес упал, "мой выход" мог все испортить. С другой стороны, не мог же я до бесконечности сидеть у Драве! -- Есть еще один вариант, -- пробормотала женщина после короткого молчания. -- Какой? -- Люк, через который спускают рулоны бумаги. Да, это мысль. Вряд ли инспекторы знают об этом выходе. Он находится в тупике, чтобы грузовики могли разворачиваться, не мешая уличному движению. Пойдемте... В последний раз я осмотрелся вокруг. Есть люди, которые, просыпаясь, жалеют о том, что их сон кончился, даже если это был кошмар. Я отношусь к подобным мечтателям. На этот раз мы стали спускаться по лестнице. На площадке второго этажа я на мгновение остановился, мысленно прощаясь с девочкой. Мы прошли в светлые залы цехов, заполненные кипами бумаги. Gdeq| замечательно пахло работой, и, несмотря на усталость, я почувствовал сильное желание заняться каким-либо делом. Все, с завтрашнего дня буду искать место. -- Вот смотрите, это здесь. Огромная задвижка закрывала люк. Он находился наверху за цементными перилами и состоял из двух тяжелых железных дверец. Я открыл одну из них. Образовавшегося отверстия было вполне достаточно, чтобы вылезти. -- Ну вот и все! -- прошептала она, хватая меня за руку. Это было расставание. -- Я не думаю, что слово "спасибо" подходит к нашему случаю. -- Я не знаю ни одного подходящего слова. Все, что произошло, находится в другом измерении с другими законами. Мы посмотрели друг на друга со сладкой грустью, которая нам была и приятна и горька. -- Не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь, -- сказала она, опуская глаза. -- Я мечтаю увидеть вас вновь, и вы знаете это. -- Я думаю, должно пройти немного времени... -- Я тоже так думаю. Вы знаете, где живу я, а я знаю, где живете вы, -- нет причин не встретиться. Не сказав больше ни слова, я вылез из люка и закрыл за собой тяжелую дверцу. Она захлопнулась с долгим вибрирующим звуком. Я услышал, как заскрежетал тяжелый засов, и огромная печаль обрушилась на меня -- я вновь оказался в одиночестве. 12. НЮАНСЫ У входа в тупик никого не было. Как, впрочем, и на улице. Наши опасения оказались напрасными -- полиция приняла версию самоубийства. Это рождественское утро было зловещим: серое небо и бриз, который нес с собой снег. Квартал, казалось, вымер, а лица редких прохожих, которые прижимались к стенам домов, чтобы скрыться от ветра, были еще более серыми, чем само утро. Силы мои иссякли. Я не мог думать ни о чем, кроме сна, о том, как умоюсь и лягу в теплую постель. Работа в подвале Драве окончательно раздавила меня. В витринах отражалось мое лицо -- ничего хорошего. Я напоминал трепещущее полинявшее знамя, какие обычно выставляют на фасадах обветшавших зданий. Много раз я оглядывался, но никто не следил за мной. Я вышел на длиннющий и пустынный проспект с короткоподстриженными, похожими на культяпки деревьями. У меня закружилась голова от мысли, что его предстоит пройти. На этот раз наш дом показался мне веселым, как в те времена, когда я возвращался из школы. Я стал искать глазами наши окна, вспомнив, что на подоконнике раньше стоял горшок с геранью. Горшок и сейчас был там, но растение, очевидно, погибло, потому что за ним никто не ухаживал. Деревянная лестница. Запах одеколона и старых пыльных ковров больше не шокировал. Я вошел "к нам", в мою старую квартиру, переполненную воспоминаниями. Их было множество -- на выбор для любого состояния души. Я бросился к умывальнику, но, увидев кран, изъеденный ржавчиной, вспомнил, что воды нет. Лучше всего было бы отправиться в гостиницу. Но мой приход туда в этот час без багажа покажется подозрительным. Я положил чистую рубашку и костюм в чемодан. Мама сложила все мои вещи в целлофановые чехлы, обильно присыпав нафталином, чтобы они могли дождаться моего возвращения. Конечно, они вышли из моды, но я был счастлив napeqrh их вновь. Я вышел, нагруженный старым истертым чемоданом, один из замков которого открывался на ходу. Я шагал быстро, так как торопился найти себе пристанище. Я сниму комнату с ванной, приму горячий душ и забудусь в добром сне. Только пересекая площадь около церкви, я вспомнило правах Ферри, которые лежали у меня в кармане. Как бы случайно я уронил их на асфальт у одного из деревьев, и тут меня окликнули: -- Эй, мсье! Вы что-то потеряли! Раздраженный, я медленно обернулся. На память пришел американский фильм, который я видел в тюрьме. Это была история про одного типа. Он хотел избавиться от какой-то вещи, и ему это никак не удавалось. В фильме была масса комических сцен. Каждый раз, когда он ее выбрасывал, что-нибудь вмешивалось и вещь снова возвращалась к владельцу. В конце концов он со злостью разрывает пакет и обнаруживает с удивлением, что там лежит какой-то совсем другой предмет. Мужчина, который окликнул меня, был довольно крепким малым. Он был одет в черное шерстяное пальто и серую шляпу, края которой напоминали борта лодки. В зубах у него торчал пустой мундштук. Я изобразил удивление: -- Я? Он приблизился ко мне, радуясь, что удалось оказать услугу ближнему. Говорят, что большинство людей -- плохие. Это ложь. Мир полон альтруистов. Он сам поднял с тротуара права. -- Я видел, как они выпали из вашего кармана. Ведь они ваши? -- Ах да. Благодарю вас... Я улыбнулся и протянул руку. Но вместо того чтобы вернуть права, мужчина положил документы в карман, окинув их беглым взглядом. Я не сразу понял, что все это значит. Он отвернул лацкан -- сверкнул полицейский значок: -- Следуйте за мной, Эрбэн. Надо было что-то сказать, как-то отреагировать. -- Я не понимаю... -- Вот вам все и объяснят. Он поднял руку, подъехал автомобиль. Я даже не заметил, откуда он появился. Наверное, машина следовала за полицейским. Это был старый "фрегат" со снятыми крыльями. За рулем сидел мужчина в меховой куртке и зеленой фетровой шляпе с маленькими полями. -- Садитесь, -- приказал полицейский в пальто. -- Почему?! По какому праву?! Он не стал утруждать себя объяснениями, я получил удар в спину и влетел в машину. Споткнувшись о свой бедный чемодан, я оказался на коленях на полу салона, застеленного дырявой резиной. "Пальто" село рядом со мной, удовлетворенно вздохнув. Автомобиль тронулся с места. Все молчали. Я старался разобраться в ситуации. Неужели они следили за мной от самого дома Драве? Уверен, что нет. Абсолютно уверен. Мне показалось, что я видел автомобиль -- эту здоровую черную машину -- напротив моего дома. Точно, они устроили ловушку у дома. На счастье! Чтобы выкрутиться, я должен был понять смысл действий полицейских. Это было несложно. Они хотели найти второго свидетеля, то есть меня. Я ведь по глупости сказал Ферри свое имя, когда мы знакомились в верхнем салоне Драве. К тому же он onlmhk, на какой улице я живу -- ведь я сам попросил высадить меня почти у дома. Полицейские навели кое-какие справки, узнали, кто я и откуда. Я призвал себя к спокойствию. Хотелось оставаться оптимистом. Они, наверное, спросят меня, где я провел ночь, и особенно будут интересоваться, откуда у меня права Ферри. "Фрегат" остановился у серого дома. Над дверью висело знамя, с которым я сравнивал себя совсем недавно. -- Проходите! В коридоре сотрудники обсуждали прошедшее Рождество. Кабинеты, деревянные скамейки, плакаты, зеленые рефлекторы, запах чернил, заплесневелой бумаги, пота... Они больше не грубили -- ограничились ударом в спину возле машины. Изо всех сил я продолжал надеяться. Опасность, которая становится явью, уже не так пугает. "Спокойно. Я провел ночь в одном из бистро в квартале. Там было полно людей, поэтому меня не заметили. А что касается этих пропавших прав... Так вот, что касается этих пропавших прав, то я подобрал их в машине Ферри. Подумал, что они выпали из моего кармана, а ошибку заметил слишком поздно. Буду придерживаться этих показаний. Они не могут ничего иметь против меня". Я с яростью повторял эти слова, словно хотел убедить самого себя. Если я поверю, то обязательно выпутаюсь. Потом я стал думать о мадам Драве. Я жалел, что не спросил ее имя, мне было бы проще думать о ней. Никогда еще я не встречал такого удивительного существа. Она обладала необыкновенной силой воли, редкой сообразительностью и вместе с тем была слаба и одинока. Мы принадлежали к одной расе -- я и она. Инспектор в пальто рассказывал коллеге об играх своих детей, а тот заворачивал сломанную сигарету в клейкую бумагу. Для них сегодняшний день, несмотря на следствие, останется Рождеством. Где-то дома у них стояли елки, горели огни, смеялись дети, столы ломились от яств. Они принесли в это зловещее учреждение немного домашнего рождественского блеска. -- Эрбэн! Инспектор, одетый в меховую куртку, резким движением указал мне на дверь кабинета. Мужчина лет пятидесяти, с комической лысиной, делавшей его череп похожим на картонный муляж, сидел за огромным, заваленным бумагами столом. У него был толстый и совершенно круглый нос, который словно положили на черную щетку усов. Он показал мне на стул, обтянутый шероховатой кожей, местами разодранной ногтями. -- Альберт Эрбэн? Он говорил не глядя на меня, а уставясь на листок бумаги, испещренный мелкими карандашными записями. -- Да. -- Позавчера утром освобождены из тюрьмы Бомэтт? Автоматически я поправил его: -- Нет, вчера утром. Из-за двух бессонных ночей у меня исчезло чувство времени. -- Извините, вы правы, позавчера. -- Как вы приехали из Марселя? -- Ночным поездом. -- А затем? Я пожал плечами. Теперь он уже смотрел на меня не отрываясь. У него были спокойные глаза, но в глубине зрачков тлел опасный огонь. -- Я вернулся на квартиру своей матери, а потом воспользовался вновь обретенной свободой. -- Каким образом? -- Единственно возможным: болтался по улицам, заходил в бары, рассматривал автомобили, которые появились за время моего заключения. Знаете, за шесть лет мир успевает измениться. Трудно вот так родиться заново. -- Вы ходили на полуночную мессу? Ну, вот мы и подошли к главному, видимо, у него не было времени и желания ходить вокруг да около. -- Да. -- Во время службы одной даме стало плохо? -- Да... Мадам... -- я скорчил гримасу, словно никак не мог вспомнить имя. -- Древе или Драве, не так ли? -- Да. Бросая мне это "да", он повысил голос. Это было провокационное "да". -- Вы сказали людям, которые вышли из церкви, что знаете эту женщину? -- Ничего подобного. Я сказал, что знаю, где она живет, нюанс, не так ли? -- А откуда же вы знаете, где она проживает? -- Все очень просто. Прогуливаясь по кварталу, я видел, как она выходила от себя с девочкой. Шесть лет я не видел женщины с ребенком. А эти были очень красивые, и я заметил их. В церкви я их тут же узнал. Вот и все. -- А может быть, вы следили за ней до самой церкви? -- Нет. -- Насколько известно, в заключении вы не очень-то любили присутствовать на церковных службах. -- Ну и что? -- А то, что, получив свободу, вы тут же понеслись со всех ног в церковь, не больше и не меньше, а? -- Для многих людей рождественская месса не более чем спектакль! К тому же это моя церковь. Я пошел в нее в надежде встретиться со своим детством... Он захлопал глазами. Он все прекрасно понимал, но чувствовал себя сбитым с толку, очевидно, из-за атмосферы Рождества, которая таинственно меняла людей, события, вещи. -- Согласен. Дальше? -- Я проводил даму и ребенка вместе с одним услужливым господином, который в тот момент оказался рядом. -- Дальше? За спиной раздался слабый шорох. Я оглянулся. Тип в меховой куртке записывал мои ответы на большом листе бумаги. -- Мы сопровождали мадам... гм... -- Драве! Он не был простофилей и понял, что я сыграл заминку. -... Драве прямо домой. Пока она укладывала спать девочку, мы выпили. Когда она вернулась, то обнаружила, что забыла в церкви сумку. Мы поехали обратно, а я попросил водителя высадить меня недалеко от моего дома. Он взял права и потряс ими перед моим носом. -- А это? -- Ах да! Когда мы возвращались от мадам Драве, я уронил в машине ключи, а поднимая, обнаружил и это. Ну я подумал, что они тоже выпали у меня из кармана... Я ошибся! Я понял это сразу по пламени, которое вспыхнуло в голубых глазах собеседника, и тут же прервал свои объяснения на полуслове. Он не верил мне, и не просто не верил -- у него были доказательства того, что я лгу. -- Так вы утверждаете, что нашли эти права в машине Ферри? -- Да. -- Вы хорошо подумали? -- Да. Все его массивное тело словно обмякло. Он откинулся на спинку кресла и уставился на меня с вызывающе оскорбительной улыбкой на губах. -- Вы лжете, Эрбэн. -- Нет. Он с силой ударил толстой ладонью по кожаной поверхности стола. -- Нет, да! И я докажу вам это. Потом, повернувшись к инспектору в меховой куртке, приказал: -- Пригласить Ферри! В кабинет вошел Ферри. Он был по-прежнему одет в кожаное пальто и шагал, подобострастно кланяясь всем подряд. Увидев меня, он вежливо улыбнулся: -- О! Добрый день, господин Эрбэн. Какое приключение, а? Я продолжал сидеть неподвижно, и он с удивлением обернулся к комиссару. Лысый снова потряс правами. -- Ах! Вы нашли их, -- воскликнул Ферри. -- Вот видите, я был прав!.. -- Минуточку, господин Ферри, -- резко прервал его комиссар. -- Будьте добры, расскажите господину Эрбэну, где находились ваши права. Ферри смутился. -- Да, ну... ничего особенного, но этой ночью, когда мы были у мадам Драве, я спрятал свои права под подушками дивана. Я... Мы же с вами мужчины, Эрбэн, вы понимаете меня? Я подумал, что это будет хорошим предлогом позднее вернуться. Эта одинокая маленькая женщина в собственном доме -- прекрасная находка, не так ли? Для мужчины, который временно оказался свободен... При вас я стеснялся ухаживать за ней. Если бы я знал, что потом она сама пригласит меня к себе, то я, конечно... К тому же, если бы я знал, что меня ожидает у нее дома... Я даже нашел в себе силы улыбнуться ему: но почувствовал, как внутри все похолодело. -- ...Но так только я увидел ее мертвого мужа, тут же забыл об этих чертовых правах. А дома в гараже вспомнило них. Тогда я пришел сюда и рассказал этим господам всю эту историю... Комиссар щелкнул пальцами: -- Спасибо, господин Ферри. Вы можете быть свободны. Сбитый с толку Ферри еще какое-то время сидел с открытым ртом, затем согласно кивнул головой и, пятясь, вышел из кабинета. Комиссар сложил руки на столе. -- Вот так вот, Эрбэн. -- Я не виноват! -- закричал я изо всех сил. -- Вы были не на высоте, Эрбэн. Вы даже не разыграли удивления, когда Ферри рассказал о мертвом муже. Должно быть, я выглядел комически, потому что он разразился хохотом. Это окончательно доконало меня. -- Вы все записали, Бланш? -- Да, господин комиссар. Лысый наклонился вперед. В его толстый живот впился кожаный край стола. Его лицо было в нескольких сантиметрах от моего. У меня подступила к горлу тошнота, потому что от него пахло кофе с молоком. -- Послушайте меня внимательно, Эрбэн. Когда вы все трое вышли nr Драве, права лежали под подушками дивана. А когда Ферри и мадам Драве вернулись, то нашли господина Драве мертвым и ни к чему не прикасались. После утреннего заявления Ферри мои люди сходили к мадам Драве и все обшарили -- и диван, и салон -- прав не было. Вывод: вы проникли в квартиру мадам Драве в ее отсутствие. Вы знали, что, кроме ребенка, в доме никого нет. Случай, весьма удобный для человека, который только что вышел из тюрьмы и находится совсем без средств. Пока вы рыскали в квартире, вернулся Жером Драве. Он угрожал вам пистолетом. Вам удалось его разоружить и вы убили его выстрелом в упор. Пока вы боролись, подушки сползли с дивана, а укладывая их на место, вы и нашли права Ферри. Только вот зачем вы их взяли? Тупой рефлекс? Тупой и опасный, потому что он позволил нам прижать вас! Он все говорил, говорил, уверенный в своих обвинениях. Я его больше не слушал. Я вновь оказался в лабиринте. Теперь у Драве был только один салон. Я сам, собственными руками, уничтожил второй. Я бы мог попробовать рассказать правду, но у меня не было никакого желания это делать. Как заставить их принять эту правду? Кошмары -- личное дело каждого, и человек становится смешным, пробуя пересказать их людям. С ними надо просто жить, просто жить... Я сидел и думал о голубой птице в серебряной клетке, которая теперь раскачивалась над кроваткой девочки. Я вышел из тюрьмы только для того, чтобы купить эту игрушку. Это символ! Меня снова посадят в клетку. Если только мадам Драве, узнав о моем аресте... -- Скажите, господин комиссар... Очевидно, я прервал его в самый разгар разглагольствований. Он был просто ошарашен, когда вдруг понял, что я даже не слушал его. -- Что? -- Скажите, пожалуйста, как зовут мадам Драве? Он посмотрел на меня, на инспектора, затем наконец на лист бумаги, который лежал перед ним на столе, и бросил сварливо: -- Марта. -- Спасибо. Отныне мне оставалось только молчание. Последнее слово за Мартой. Она должна решать.