чтобы Мина глубоко разбиралась в психологии, чтобы действовать таким косвенным способом. Она раскусила меня, поняв, что я человек честный, прямой, откровенный. Она знала, что я расстроюсь, узнав о ее так называемой болезни... Мне было совестно принимать этот полис, я хотел его чем-то возместить. И СУЩЕСТВОВАЛ ТОЛЬКО ОДИН СПОСОБ ЭТО СДЕЛАТЬ, понимаете? К этому способу, который я должен был предложить сам, она подвела меня окольным путем. Да, ей ловко удалось оставить инициативу за мной... Я с трудом проглотил слюну. Мое сердце бешено колотилось, нарушая тишину и оглушая меня своими ударами. С того момента, как Мина написала первое письмо, у нее в голове была лишь одна мысль: составить завещание в пользу сына. Итак, это сделано. Но и тогда волосы встали дыбом у меня на голове -- я был всего лишь на двенадцать лет старше Доминика... Из чего вытекало, что ПРИ НОРМАЛЬНОМ ХОДЕ СОБЫТИЙ моя кончина была бы не слишком удалена nr его. Значит, если эта женщина пошла на замужество со мной, чтобы вырвать завещание, то она это сделала потому, что знала, ЧТО Я СКОРО УМРУ. Я выпрямился на кровати, страх сдавил мою грудь. Я широко открыл окно. Природа спала под светом луны. Вдали, сквозь раздетые осенью ветви, поблескивал пруд, о котором я говорил. Низко нависшее небо было покрыто мелкими облаками. А морской ветер пах смертью. Смерть! МИНА ЗНАЛА, ЧТО Я СКОРО УМРУ, ТАК КАК ОНА ПЛАНИРОВАЛА МЕНЯ УБИТЬ! ОНА И ЕЕ СЫН БЫЛИ УБИЙЦАМИ. Теперь, когда с формальностями было покончено, я должен был исчезнуть. Она не стала бы так просто продолжать платить большую сумму страховки. В этот момент возле меня эти двое замышляли мою смерть. Но убить меня было нелегко. Если моя смерть покажется подозрительной, то подозрения неизбежно падут на них как на наследников... Я снова лег, сильно дрожа, меня охватил страх, неизмеримый страх. Не смерти, нет... Я боялся ИХ. Уснул я только на рассвете, когда на фермах закукарекали петухи. x x x Когда я спустился, Мина натирала воском мебель в салоне. На ней был передник, как у горничной, придававший ей немного фривольный вид. Она улыбнулась мне со счастливым видом и поцеловала в губы. Через окно я заметил другого. Засучив рукава и распевая какую-то модную белиберду, он работал в саду. -- Ну что, месье лентяй, -- спросила Мина, -- вы знаете, который час? -- Нет. -- Одиннадцать. Это называется нежиться в постели! -- Я не мог сомкнуть глаз, -- пробормотал я, отводя глаза. Она погладила меня по щеке. -- Тебе не хватало твоей женушки, Поль? У меня было желание укусить ее так, как одна собака кусает другую, но она не обратила внимания на мой злой вид. -- Доми тоже не мог уснуть. Я думаю, это к грозе... -- Наверняка! -- Представляешь, у него вдруг начались кошмары, Доминик стал стонать. Я так разволновалась, что разбудила его. В этот момент я заколебался. Был солнечный день, в небе кричали птицы. Жизнь била ключом. Да, я засомневался в своих ночных выводах. Не сочинил ли я макиавеллевскую историю? Или плохой роман ужасов? Тот факт, что она призналась, что была в комнате сына, усиливал мои сомнения. -- Твой завтрак готов. Хочешь, я накрою тебе в саду? Там ты сможешь погреться на солнце. Разве это были слова женщины, собиравшейся вас убить? Я внимательно посмотрел на нее. -- Что с тобой, дорогой? -- забеспокоилась она. -- Ты, кажется, не в себе? Я был вынужден возразить. -- Да нет, Мина... Немного одурел, вот и все. Я поцеловал ее, но уже был менее чувствителен к волнам ее тела, менее восприимчив. x x x После обеда Мина предложила мне прогуляться в деревню, но я отказался, сославшись на усталость. Она ушла одна. Доминик opndnkf`k работать в саду, с совершенно серьезным видом трогательным фальцетом он пел все ту же глупую песню. Оставшись дома один, я пошел на чердак за магнитофоном. В Африке я развлекался тем, что записывал на него шум леса, песни негров, зловещий шум воды во время сезона дождей. Здесь же эти звуки казались мне мертвыми. Они потеряли свою душу. Магнитофон был в исправности, и у меня была чистая бобина. Вооружившись дрелью, я вошел в комнату Доминика. Он продолжал работать во дворе. Я слышал, как время от времени он стучит лопатой о камень, очищая ее от корней или жирных комков земли. Я просверлил дырку за лепным орнаментом, украшавшим потолок, просунул шнур от микрофона через отверстие и с помощью зажима прикрепил его к внутренней стороне орнамента. В каждом углу было по нише. В одну из них, за букет искусственных цветов, я положил микрофон. Не зная об этом, его невозможно было обнаружить. Кроме того, нужно было очень внимательно искать. Поднявшись на чердак, подсоединил микрофон к магнитофону, поставил чистую бобину, включил аппарат в розетку и настроил его на запись. Затем повернул уровень записи до максимума, так как микрофон был очень удален. Я был наготове. Стоило только нажать на нужную кнопку в определенный момент, и магнитофон сделает свою работу. Это была неоригинальная хитрость, которой часто пользуются в шпионских романах, но я имел дело не со шпионским романом. То, с чем я имел дело, было гораздо серьезнее. Или меня преследует идея-фикс, которая отравит мне все удовольствие от жизни, или я действительно поплачусь своей шкурой. В любом случае из этой ситуации нужно было выпутаться, и не имело значения, каким способом. Я ждал вечера. Глава 9 Чтобы увидеть... Да, ПРОСТО ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ УВИДЕТЬ ЕЕ РЕАКЦИЮ, я предложил Мине пойти в мою комнату или в ее. На самом деле у меня не было ни малейшего желания заниматься, любовью. Она отказалась, просто указав пальцем на третью комнату. Затем, как и накануне, закрылась у себя. Я не раздевался. Потушив свет, усевшись в кресло возле двери, сунул сигарету в рот, но не зажег ее и, стараясь унять вновь охватившую меня дрожь, стал жевать крошки табака. Если Мина сказала правду, то у нее не было никаких причин идти к сыну в эту ночь. Но даже если она соврала, то я не понимал, зачем ей нужно приходить к нему в это время, когда у нее есть тысяча возможностей поговорить с ним днем. И, однако... Что-то смутно говорило мне, что она пойдет! Сигаретная бумага прилипла к моим губам. Я нервно соскреб ее кончиком языка. Некоторая вялость притупляла мое восприятие. Сон в этот вечер донимал меня. В полутемной комнате я видел свою кровать, и мне хотелось броситься в нее, как в воду, чтобы забыться на несколько часов. Не знаю, сколько времени я просидел вот так в кресле, борясь со сном. Вдруг я услышал неуверенное поскрипывание. Удивительно, как скрипит прекрасно смазанная дверь ночью. -- Ну вот, -- сказал я себе. Скользящие шаги, о которых я скорее догадался, чем услышал, приближались к моей двери. Я старательно, немного громче задышал, делая вид, что сплю. Скольжение, а может это было xspx`mhe ткани, затихло... Послышался щелчок замка, скрип дверных петель. И затем чуть уловимое -- но я знал, что он раздастся -- шушуканье... Тогда я открыл заднюю дверь, выходившую прямо на чердачную лестницу, не опасаясь, что меня могут услышать из комнаты Доминика, так как она находилась в другом конце коридора. Однако, перед тем как подняться на крышу, я снял свои туфли. При бледном свете, проникавшем через форточку, я включил магнитофон. Зеленый огонек, показывающий интенсивность звука, зажегся и начал мерцать в темноте. Это слова, которыми обменивались Мина и ее сын, заставляли дрожать зеленый огонек. Охваченный волнением, я долго смотрел на него. Иногда он останавливался, затем снова начинал мерцать, снова останавливался и снова начинал работать. От всего этого хотелось выть... На чердаке было душно, пахло пылью и старыми вещами. Под черепицей нечем было дышать. Я возвратился в свою комнату, оставив магнитофон делать грязную работу стукача. На этот раз вместо того, чтобы сесть, я подошел к окну и выкурил сигарету. Когда она догорела, я зажег другую. Так прошло больше часа. Я смотрел на спящую природу, и ночной холод заставлял меня дрожать. А может, это была тревога? Наконец Мина возвратилась в свою комнату, и я снова поднялся на чердак, чтобы выключить магнитофон. Мое любопытство было таким сильным, что я хотел прослушать запись сразу же, но для этого нужно было принести аппарат в комнату и отключить микрофон. А это был риск привлечь внимание Доминика. Терпение! Лучше дождаться завтрашнего утра. x x x Трудно представить более грустно-комическое зрелище, если можно так выразиться, чем Мину, с сосредоточенным видом отсчитывающую капли воды в стакан с водой! Но самое невероятное, что она еще нагло скорчила гримасу, поглощая это питье. -- Противно? -- спросил я. -- Ты не можешь себе представить. Нет, я представлял, представлял, но не показывал виду. Завтрак подходил к концу. Доминику уже надоело копаться в земле, и он поставил свой мольберт в соседнем лесу, чтобы приступить к созданию очередного шедевра. Я встал из-за стола. С тех пор как я открыл глаза, то думал лишь о магнитофоне и его таинственном содержимом. Я разнесу его внутренности, как копилку, чтобы вытряхнуть из него слова. -- Что ты собираешься делать утром, Поль? -- Хочу навести порядок на чердаке. У меня еще много нераспакованного барахла в чемоданах. -- Что тебе приготовить на обед, дорогой? Ты знаешь, что сегодня день мясника? -- Как тебе будет угодно... Не о такой ли жизни я мечтал? Не такие ли фразы создают впечатление безобидной и благополучной жизни? И однако... Она подошла ко мне, чтобы поцеловать. Но я резко отстранился, увертываясь от ее губ. -- Ты не хочешь поцеловать меня, Поль? Я сжал кулаки. -- Ну что ты... Ее губы не имели привычного вкуса. -- Ладно, -- вздохнул я, -- пойду поднимусь. К счастью, на двери чердака была защелка, и я не опасался быть застигнутым врасплох. Дрожа, я включил магнитофон и стал ждать. Аппарат бесстрастно начал крутиться с фразы: ".., о чем-то подозревает". Молчание, затем насмешливый шепот Доминика: "Ты думаешь?" Странный шум, который мог быть и поцелуем. И звучный голос Мины (наиболее различимый) сказал: "Во всяком случае, будь осторожен, не противоречь ему..." Ему, то есть мне! Наступило более продолжительное, чем раньше, молчание. Я его видел по зеленому индикатору. Оно проявлялось в неподвижности огонька. А затем магнитофон воспроизвел звуки, но это была не речь. О нет! Только шум.... Шум, который я знал, который узнавал... Звуки, которым я вначале не поверил. Звуки, которые издают мужчина и женщина, совокупляясь. Были слышны скрип матраса, вздохи, краткие восклицания... Прерывистое дыхание, поцелуи... Вся ярость неистовой любви. Я не поверил своим ушам. И, однако, ошибки быть не могло. Это прослушивание было невыносимым. Но, по мере того как длился небольшой сеанс, я понял другую ложь, объяснявшую в какой-то степени все остальное: Мина не была матерью Доминика. Мина была совершенно молодой женщиной. Любовницей парня... Она присвоила себе другое имя, чтобы выйти замуж. Вдвоем они пустились в самую безрассудную авантюру. Я женился на ком-то, кто не существовал или же ничего не знал об этом браке... После звуков любви наступила долгая тишина. Я решил, что магнитофон открыл мне весь секрет, но в тот момент, когда я собрался его выключить, снова начался разговор: "Мне нужно возвратиться в свою комнату!" "Но у тебя еще много времени, моя крошка!" Его крошка! "Нет, так будет благоразумнее. У этого идиота очень чуткий сон". Вы не поверите! Но это оскорбление было для меня еще более невыносимым, чем все остальное. Продолжение я упустил, настолько сильный охватил меня гнев. Я должен был перекрутить бобину, чтобы прослушать еще раз. "... Нет, так будет благоразумнее. У этого идиота очень чуткий сон". "Возможно, если бы он застукал нас в процессе..." (Тут следовало слово, которое правила приличия не позволяют мне повторить.) ".., мы убедили бы его, что лечим ревматизм суставов". Она засмеялась. Этот смех изобличил ее презрение ко мне. Он был хуже всех бранных слов, отвратительнее. Доминик подлил масла в огонь: "Этот парень, наверное, совсем слепой, если верит в твои сорок лет Такая прекрасно сложенная мамочка! Сволочь! Наверное, мама ему никогда не рассказывала..." Затем раздался страстный поцелуй, тихий шорох открываемой двери, которую она, видимо, приподняла, чтобы та не заскрипела. Глава 10 Я вспомнил, как когда-то, очень давно, мама взяла меня с собой в магазин. Мне было около пяти лет. Я не заметил, что она остановилась возле какого-то отдела, и мы потеряли друг друга. Я почувствовал себя отчаянно одиноким в толпе, где каждое лицо походило на отвратительную маску. И вот впервые за многие годы я ощутил такое же смятение. Причиной тому была магнитофонная запись. После ее прослушивания мне показалось, что я второй раз потерял свою мать. Словно автомат, я поставил магнитофон на прежнее место. Он вызывал во мне чувство стыда. Эта квадратная коробка была свидетелем всей глубины моей драмы, ее материальным воплощением, такой же коварной, как она. Я постарался взять себя в руки. В Африке я принимал участие в сафари, и никакая опасность не могла заставить меня отступить. Напротив, она доставляла мне своего рода наслаждение. В последнее же время сомнения изматывали мне нервы. Но теперь, все узнав, спокойствие овладело мной как по волшебству. Я приютил у себя негодяев, стремившихся меня убить. Такова была реальная ситуация. Я сел на чемодан возле окошка и приоткрыл его, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха. Мне предстояло выбрать одно из решений: либо тотчас же их разоблачить и выдать полиции, либо ничего не говорить и ждать, пока они не начнут действовать, а затем спутать им карты. Моя порывистая натура подталкивала меня к первому решению, но гнев и унижение советовали подождать. Я понимал, что ожидание" чрезвычайно опасно. По-видимому, у этих негодяев был неплохой план, как отправить меня к праотцам. Я рисковал стать жертвой собственного бездействия. Нужно было быть начеку. x x x Во мне кипели новые чувства. Моя ярость была настолько сильной, что вытеснила весь страх. Мне было наплевать на смерть, лишь бы удалось отомстить, ведь у одураченного человека в голове сидит только эта мысль. Спускаясь по лестнице, я чувствовал, как с каждым шагом во мне растут ненависть и самообладание. Войдя в комнату, где Мина чистила овощи, я даже смог улыбнуться. -- Ну что, все разобрал? Я подошел к ней. -- Закончу потом. Только что вспомнил, что договорился о встрече с механиком в гараже, чтобы сменить амортизаторы. Очень тороплюсь, обедайте без меня. -- Хочешь, я пойду с тобой, дорогой? -- Нет. Тебе там будет скучно. Тем более что это на несколько часов. Я приподнял ей подбородок. Глаза у нее были необыкновенно искренними. Никогда я еще не видел более спокойного и милого лица. Мина вселяла в меня ужас и все-таки манила к себе. Но теперь это было иначе. Она манила к себе так, как арена манит тореро. -- Пока, дорогая. Кстати, любимая, надеюсь, что сегодня вечером... Она улыбнулась, и что-то похотливое промелькнуло в ее лице. -- Прости, Поль, но присутствие сына... Скоро он вернется в Париж, вот тогда... Наберись терпения. Слушая ее, я понял, что это "скоро" не сулит мне ничего хорошего. Тяжело вздохнув, как сильно расстроенный человек, я ушел. x x x Через час я уже был в нотариальной конторе, чтобы аннулировать свое завещание. Затем продиктовал другое, согласно которому оставлял все свое имущество Африканским миссиям. Кроме того, я вручил нотариусу письмо с пометкой "Вскрыть после смерти", в котором изложил для полиции все удивительные события, произошедшие со мной. Выходя из конторы, я был абсолютно спокоен. Новые распоряжения, которые я сделал, повлияли на меня, как успокоительное лекарство. Теперь, если со мной что-нибудь случится, ни Мина, ни ее сообщник не только ничего не получат, но и попадут в скверную историю. Чтобы это отметить, я отправился в кафе и выпил подряд две порции виски, совершенно не заботясь о своей печени. Впрочем, я достаточно оберегал ее в последнее время, чтобы она простила мне эту выходку. Виски благотворно подействовало на меня. Я еще раз проанализировал ситуацию. Итак, у меня было доказательство того, что Мина не была Анной-Марией Гризар, на которой я официально женился. Следовало прежде всего выяснить, кем же она была на самом деле и существовала ли где-нибудь женщина с таким именем. Но для этого мне нужны были время и полная свобода. Что же сделать, чтобы получить и то и другое, не вызвав подозрений у Мины? Хитрая бестия уже почувствовала напряженность в моем отношении к ней, не зря же она давала наставления Доминику. И тогда мне в голову пришла идея. Я отправился на почту и послал Бертону, своему помощнику по Бакуме, следующую телеграмму: ЖЕНИЛСЯ. НУЖНО АЛИБИ ЧТОБЫ СМЫТЬСЯ. ЖДУ ТЕЛЕГРАММУ С ВЫЗОВОМ В БАКУМУ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ. ДРУЖЕСКИ ТВОЙ. Естественно, что я указал свой адрес. Потом хорошенько пообедал в солидном ресторане и перед возвращением решил сходить в кино. Но фильм показался мне совершенно идиотским, а приключения героя блеклыми по сравнению с моими. Не дожидаясь конца, я ушел. x x x Телеграмма от Бертона пришла на следующий день во время завтрака. Молодец, быстро же он все провернул. СГОРЕЛИ АРХИВЫ. НЕОБХОДИМО ТВОЕ ПРИСУТСТВИЕ. ОТПРАВИЛ ЗАПРОС МИНИСТЕРСТВО ОБ ОПЛАТЕ. СРОЧНО ВЫЕЗЖАЙ. БЕРТОН. Это известие свалилось на всех как снег на голову. Как только я прочитал телеграмму. Мина и ее (чуть было не сказал "сын") невольно посмотрели друг на друга. Вид у них был раздосадованный. Такая реакция показалась вполне естественной по отношению ко мне, и они ее не скрывали. -- Поедете? -- спросила Мина. -- Это необходимо. Но успокойтесь, дорогая, я буду отсутствовать всего две недели. Эти негодяи снова обменялись огорченными взглядами. Дрожь пробежала по моему телу. Боже мой! Значит, они решили убрать меня до этого срока! Мне стало плохо. Плохо от такой жизни... Эта атмосфера внезапно показалась мне невыносимой. Я вскочил и выбежал в сад, чтобы хоть там вздохнуть полной грудью. Мина догнала меня. -- Тебе плохо, Поль? -- Я ужасно расстроился из-за этой поездки. Нет ни малейшего желания возвращаться туда. -- Тебя вынуждают ехать? -- Нет, но это вопрос совести. Если сгорели архивы, то моим преемникам приходится туго, только я могу им помочь. -- Значит, ты едешь? -- Да. -- Когда? -- Завтра утром... В половине первого есть самолет из Орли. Msfmn только позвонить в министерство. -- Я так огорчена, Поль. -- Ну уж, наверное, меньше, чем я. -- Не говори так, любимый. Эта разлука мне очень неприятна. Знаешь, как я привязалась к тебе. Еще мгновение -- и я влепил бы ей пощечину. Каким-то чудом мне удалось совладать с собой. -- Постараюсь вернуться побыстрей. -- Ты не можешь отложить поездку на два-три ДНЯ? -- Нет. И потом я хочу как можно быстрее покончить с этим. Она слегка приподняла брови. -- Ну что ж... Я пошел собирать вещи. Потом позвонил в министерство. Говорить о поездке пришлось в присутствии Мины. На другом конце провода служащий ничего не понимал. Вскоре он разозлился, так как мои ответы совершенно не вязались с его недоуменными вопросами. -- Хорошо, -- говорил я, -- раз все готово, я улечу в шестнадцать двадцать... Прекрасно, заберу деньги и билеты в министерстве к обеду. Спасибо... Я положил трубку. Этот тип, по-видимому, принял меня за сумасшедшего. -- Ну вот, -- произнес я, -- все улажено. И тогда Мина предложила мне прогуляться к пруду. Вначале я отказался, но она стала настаивать. -- Поль, дорогой, ты ведь не откажешь мне в этом перед отъездом? Я уступил, понимая, что за ее настойчивостью что-то кроется. Скорее всего они попытаются прикончить меня до отъезда. Все мое существо ощущало опасность. Я был ужасно напряжен. Как же они это сделают? Ведь моя смерть должна выглядеть совершенно естественной. Как разрешат они эту головоломку? Я чувствовал, что они уже что-то придумали... Пока я разговаривал по телефону, они о чем-то совещались. С тех пор оба выглядели успокоенными, как это бывает после принятия важного решения. Я взял себя в руки. Моя голова была совершенно ясной. "Смотри в оба, Поль. Будь начеку... До завтрашнего утра они постараются тебя убрать. Они хитры и дьявольски изобретательны. И ИХ ДВОЕ! Не забывай об этом..." Я обнял Мину за талию, и мы углубились в лес. Мы шли по направлению к пруду обычным маршрутом, но тут я подумал, что она могла это использовать и устроить какую-нибудь ловушку. -- Пойдем в другое место, Мина. Мне надоел этот стоячий пруд. -- Как хочешь, Поль. Нет, не то... Значит, не сейчас, не на этой прогулке, если только она не собирается застрелить меня из пистолета, но, честно говоря, эту гипотезу можно было отбросить. Мы шли, разговаривая, но оба были весьма рассеянны. Она думала о том, как меня убить, а я -- как спастись. Это была жестокая игра. Игра не хуже, чем в Самых страшных фильмах Голливуда. Мы шли по опавшим листьям. -- Как долго будет тянуться без тебя время, Поль... -- У тебя же есть сын, Мина. -- Конечно, но это другое... -- Чем вы будете заниматься в мое отсутствие? Мое отсутствие! Эта стерва думает, что оно будет длиться вечность, а уж она найдет, чем заняться. -- Вы останетесь здесь или... -- Я думаю, что мы поедем в Париж. Это будет хорошим предлогом dk того, чтобы Доминик там остался, не правда ли? -- Возможно... Мы прошли километра два-три по извилистой дорожке. Поднимался туман, предвещая наступление ночи, и мы вернулись в дом. Я размышлял... "Это должно было произойти не во время прогулки. Однако Мина на ней очень настаивала. Следовательно, им было нужно, чтобы Доминик остался в доме один. Значит, это ничтожество что-то тут состряпало... Что? Яд? Но для этого не нужны особые приготовления. И потом это рискованно. У них нет времени отравлять меня постепенно, а внезапная смерть привлечет внимание полиции. Нет, это не яд... Что-то более действенное! Что-то внезапное и что должно показаться естественным... Несчастный случай!" Размышляя таким образом, я вошел в свою комнату. Ничего не тронуто. Глупо, но я проверил даже кровать, будто можно прикончить человека, заставив упасть с такой высоты. Все было в порядке. И, однако, пока нас не было, Доминик что-то приготовил. Я сразу понял это по его бегающим глазам. Когда мы вернулись, он занимался своей мазней. Какая ирония! Он рисовал натюрморт. Что же он сделал? Как все это произойдет? Я рыскал по всему дому в поисках хоть какого-нибудь знака. Пытался поставить себя на их место. Если бы я хотел убить Поля Дютра, то как бы за это взялся? Напрасно я ломал себе голову, у меня не было ни одного подходящего решения. -- За стол! -- услышал я Мину. Я решил есть осторожно и только те блюда, которые будут есть и они. Следует остерегаться и хлеба, так как Мина сама раскладывает его по тарелкам. Нужно быть осторожным с вином, которое она не пьет. Если Доминик от него откажется, то и я не должен к нему прикасаться. Я пошел в ванную мыть руки, и только благодаря этой обычной гигиенической привычке обратил внимание на несколько черных пятен на облицовочной плитке. Это были следы грязи, оставленные во время мытья рук. Сначала я подумал, что это краска, но как раз в этот момент вошел Доминик. Его руки были испачканы красным. Я пошел взглянуть на его картину. Черного цвета на ней не было... После того как Доминик помылся, я снова проскользнул в ванную. Пятна грязи по-прежнему были на стене. Проведя по ним пальцем, я увидел, что это смазка. Для меня она стала лучом света: машина! Эта сволочь копалась в моей машине! Мина снова закричала: -- Мужчины! За стол! Я присоединился к ним в столовой. Какая прекрасная вещь -- брак! Вот уж действительно я себя чувствовал менее одиноким! Садясь за стол, я очень любезно предложил: -- Я подумал, что раз вы собираетесь вернуться в Париж, то завтра утром мы можем поехать все вместе. Доминик слегка вздрогнул. Он был слишком импульсивен и владел собой не так хорошо, как Мина. Казалось, он раздумывает над моим предложением. -- Нет, Поль, -- заявила она. -- Мы поедем автобусом послезавтра. Перед отъездом я хочу навести в доме порядок. -- Полно, никакого беспорядка нет, а вещи можно собрать быстро. -- Я еще не закончил картину, -- подал голос Доминик. -- И потом, -- отрезала Мина, -- мне будет слишком тяжело расставаться с вами в Париже, а здесь я буду думать, что вы уезжаете недалеко... Доминик рассмеялся. Она смерила его ледяным взглядом. -- Что это тебя так развеселило? Он оцепенел, потом провел рукой по взлохмаченной шевелюре. -- Твои слова, мама... Недалеко! Подумать только -- Убанги-Шари! Итак, я угадал! Опасность ждала меня в машине. Глава 11 Я завел будильник на шесть часов утра, но, не сомкнув всю ночь глаз, был на ногах уже в четыре. Наспех одевшись и стараясь не шуметь, спустился в гаражи. Я не очень силен в механике, но не сомневался, что легче всего спровоцировать аварию с помощью рулевого управления. Здесь я и стал искать и правильно сделал, так как быстро обнаружил, что руль развинчен. При первом же резком повороте он остался бы у меня в руках. Доминик на это и рассчитывал. Он прекрасно знал, что я всегда выжимаю газ до упора. Скверную штуку он мне подстроил! Я схватил гаечный ключ, собираясь исправить поломку, но тут мне в голову пришла великолепная идея... Главное -- не вызвать у них подозрений. Поэтому я оставил все как есть и пошел принимать ванну. Прощание было трогательным. Эти двое поистине великолепно владели собой. Они разыграли самую лучшую комедию, какую я когда- либо видел. А потаскуха Мина даже вручила мне на память свой платок, попросив носить его поближе к сердцу. Я поблагодарил и поцеловал ее. Доминик пожал мне руку и, грустно наклонив голову, заявил: -- Дайте-ка я вас поцелую, Поль. Право же, я огорчен, что вы уезжаете. Мина выдавила слезу и тоже меня поцеловала. Я недоумевал. Неужели у этих людей не было никакой совести? Они отправляли меня на смерть с ужасающим спокойствием и явно испытывали садистское удовольствие, разыгрывая свою комедию. Я завел мотор, бросил на заднее сиденье чемодан, сделал прощальный жест рукой и тронулся с места. Я бы солгал, сказав, что мне не было страшно. Крайне неприятно вести машину, зная, что руль держится на волоске. Обычно я срывался с места, как ураган. И сейчас, чтобы не вызвать подозрений, я проделал то же самое. К счастью, перед домом дорога была прямой. Я помчался, готовый в любую минуту нажать на тормоза, и , едва касаясь руля, избегал любого резкого движения. Достигнув конца прямого отрезка пути, я плавно притормозил и чрезвычайно осторожно вошел в поворот, который спасал меня от глаз преступников. Затем поехал очень медленно, держась ближе к краю дороги. Вот промелькнуло кафе Валентины. В последнее время я совсем забыл эту добрую толстуху. Она как раз стояла в дверях, и я помахал ей рукой. Проехав еще метров пятьсот, я остановился. Достав из кармана гвоздь, я воткнул его в шину переднего колеса и спустил его. Затем достал запаску и тоже спустил. После этого я изо всех сил потянул за ниппель, чтобы вырвать его и таким образом оправдать непригодность колеса. Я действовал методично и четко, как автомат. Взяв чемодан, я зашагал назад к харчевне. -- Что случилось? -- спросила хозяйка. -- Представьте себе, проколол колесо. Хотел заменить его, но и запаска оказалась абсолютно негодной. Кажется, через десять минут будет автобус? -- Да. -- Повесьте флажок. Будьте любезны, когда я уеду, позвоните ко мне и предупредите моих. Пусть Доминик заберет машину, она в пятистах метрах отсюда. -- Хорошо. Что будете пить? -- Рюмку мускаде. Она поставила две рюмки. Мы чокнулись, стараясь не смотреть друг на друга. До моей женитьбы между нами установились простые дружеские отношения, теперь же их не было. -- Как дома? Нормально? -- Да, все прекрасно. -- Счастливы? -- Это слишком громко сказано. -- Она кажется милой... Даже слишком... Женщины умеют оценить друг друга лучше, чем мы. Я не показал виду, что понял смысл ее замечания. В этот момент просигналил автобус, так как водитель издали заметил зеленый флажок. Я вышел. -- Надеюсь на вас, Валентина. До скорого... Заняв место в автобусе, я почувствовал облегчение. Мне удалось ускользнуть от смерти, и, поверьте, я испытывал огромное удовлетворение. Глава 12 Прибыв в Париж, я взял такси и поехал в Орли, в баре наспех написав Мине письмо, объясняя, что со мной случилось в дороге. Мое послание было переполнено любовью. В душе я смеялся, представляя, как вытянутся у них физиономии. Может быть, они поверят в судьбу? Отправив письмо из аэропорта, я вернулся в Париж и остановился в маленьком тихом отеле возле Лионского вокзала. Меня ждала серьезная работа. x x x По правде говоря, я не очень-то представлял, с какого конца начать. Я боялся сделать неверный шаг или же вызвать подозрение у полиции. Мне совсем не хотелось, чтобы это дело стало достоянием гласности и закончилось судом. Я был убежден, что перед тем, как что-то предпринять, необходимо объективно изучить ситуацию. Я вырвал лист из блокнота, взял ручку и, лежа на животе на гостиничной койке, стал делать записи, украшая их забавными рисунками в этой безликой, обычной комнате, почувствовав себя освобожденным от Мининого колдовства. Эти стены с обоями, вздувшимися от сырости, защищали меня надежней, чем стены крепости. У меня было достаточно времени, чтобы изучить и решить непростую задачу. Итак, что мне известно? Мужчина, достоверность личности которого я не мог ставить под сомнение, так как он собирался стать моим наследником, -- это Доминик Гризар. Официально я женился на его матери, но, поскольку Мина была его любовницей, то где же была его настоящая мать? Она была жива, иначе ее вычеркнули бы из списков актов гражданского состояния. Ну и проблема! У меня мелькнула мысль обратиться в частное сыскное агентство, но совсем не хотелось никого вводить в курс дела. Тут я вспомнил, что мадам Гризар (я предпочитал теперь называть Мину так) была не вдовой, а в разводе. Следовательно, ее первый муж был жив. Направив поиски в этом направлении, я мог не опасаться, что будет обнаружена странная пара, остановившая на мне свой выбор. У меня не было ни малейшего доверия к частным конторам, специализирующимся на адюльтерах, так как их главной заботой было вытянуть из вас максимум денег за минимум сведений, но я bqe-таки решил прибегнуть к услугам какого-нибудь солидного агентства. И тут я вспомнил, что один из моих школьных товарищей заведовал отделом префектуры в полиции. Немного поколебавшись, я отправился к нему. Он принял меня сразу же, как только служащий отнес ему мою визитную карточку. Это была наша первая встреча за пятнадцать лет.. У него появился живот и исчезли волосы. -- Ужасно рад тебя видеть, -- вяло произнес он, протягивая пухлую, ухоженную руку преуспевающего служащего. -- Я тоже виноват, Винсент. -- А знаешь, ты совсем не изменился! -- Ты мне льстишь! -- Да нет же! Вот только немного похудел. -- Не могу сказать того же о тебе. Мое замечание его не обидело. Напротив, он с удовлетворением погладил свой живот, которым гордился не меньше, чем своим продвижением по службе. Мы вкратце рассказали друг другу о прожитой жизни, после чего он незаметно посмотрел на часы. -- Послушай, Винсент, я к тебе по делу... Он ждал этого как человек, привыкший к просьбам. -- Я как Диоген, старик: ищу человека. И вот подумал, что ты бы мог подсказать мне, куда обратиться. -- Человека? -- слегка удивившись, переспросил он. -- Да. -- Зачем? -- Этот парень должен моей семье приличную сумму. Я не надеюсь, что он заплатит спустя столько лет, но мне хотелось бы все-таки поговорить с ним. Он вооружился ручкой, придвинул к себе стопку устаревших циркуляров, на обратной стороне которых делал записи. -- Говори, я слушаю. -- Речь идет о некоем Эваристе Гризаре. Я не знаю ни его даты рождения, ни, конечно же, адреса. Могу добавить, что он женился на мадмуазель Анне-Марии Мопюи, от которой имеет сына по имени Доминик. Вот и все. Записав, Винсент встал, давая понять, что разговор окончен. -- Дай мне свой адрес, сведения получишь к концу дня, если не будет осложнений. -- Так быстро? -- А чем, по-твоему, мы тут, в полиции, занимаемся? Я оставил адрес отеля, и мой приятель, казалось, был удивлен, что я остановился в таком третьеразрядном заведении. На этом я распрощался и отправился в кинотеатр, чтобы немного отвлечься. Но не так-то просто было прогнать мысли, роившиеся в моей голове. Они походили на жучков-точильщиков, которые, проделав в древесине ходы, остаются там навсегда. Я смотрел фильм, но кадры мельтешили перед глазами, как развевающийся разноцветный флаг. Действие ускользало от меня, и, выходя, я не смог бы сказать, была ли актриса, исполнявшая главную роль, блондинкой или брюнеткой и хромал ли молодой герой. Пообедав в рыбном ресторанчике, я вернулся в гостиницу. Она показалась мне менее уютной, чем днем. Никогда еще я не чувствовал себя таким разочарованным. Судьба сыграла со мной злую шутку, подстроив эту женитьбу. Только теперь я пожалел о своей жизни в Бакуме. Нужно было остаться там, наплевав даже на печень. Париж был мне невыносим. Я чувствовал себя совершенно опустошенным, сломанным. Но на свою судьбу я злился даже больше, чем на Мину и на ее fhcnkn. Конечно, я был зол на нее за то, что она надругалась над моей искренностью, верностью. Я был человеком простым и цельным. Эта стерва открыла мне настоящую любовь, и вот за несколько дней все рухнуло. Я стал еще более одинок, и, кроме того, у меня появилось чувство, будто я настолько всем мешаю, что все хотят меня убить. Я понимал, что мое существование невыносимо для Мины и Доминика. Моя жизнь встала между ними и моими деньгами, и они не остановятся, пока не получат своего, если, естественно, я не опережу их. Но для этого нужно хорошо подготовиться. Поскольку теперь я знал все и располагал временем, я не спеша мог продумать и осуществить свою месть. Внезапно мне захотелось выпить. С тех пор как у меня заболела печень, со мной это случалось крайне редко. Я зашел в ближайший магазинчик и обрадовался, увидев бутылку ирландского виски, которое, как мне казалось, было наиболее удобоваримым. В гостинице, наполнив до краев стакан для полоскания, я залпом выпил этот необычный напиток. Он подействовал на меня, как удар в челюсть. Я тут же свалился на кровать и, измученный бессонницами и волнением, уснул как убитый. x x x Звонок телефона прервал мой сон. Это был даже не звонок, а какое-то дребезжание, просверлившее мне все мозги. Я вскочил весь в поту, обезумев от чувства неизбежной опасности. На ощупь схватил трубку, так как в комнате было темно, и только мигающая вывеска на улице зеленоватыми сполохами освещала ее. Я услышал голос дежурной: -- С вами говорят из префектуры полиции. В моей голове был сплошной туман, я нервничал и никак не мог выбраться из густой пелены, мешавшей ясно мыслить. Мне хотелось окунуть голову в холодную воду, но было уже поздно: низкий грубый голос спросил: -- Месье Поль Дютра? -- Да. -- Я говорю по поручению месье Винсента. -- А, очень рад. Я делал неимоверные усилия, чтобы хоть что-то понять. Самое простое и обычное слово вдруг теряло для меня всякий смысл. -- Это по поводу человека, которого вы разыскиваете... -- Да-да... -- Эварист Гризар живет в Руане, в новых рабочих кварталах. Минутку, вот его точный адрес: улица Бартелеми-Жонке, 14. Записали? Я совершенно ничего не записал, но все же ответил: -- Да. -- Хорошо, до свидания. Сделав усилие, я пробормотал слова благодарности и повесил трубку. Затем без сил упал в кресло. Печень снова принялась за свое. У меня было сильное головокружение, вокруг вое плясало. Прошло минут пятнадцать, пока я, наконец, смог подняться. С трудом дотащившись до ванной, я позвонил в регистратуру и попросил принести эффективное лекарство, которое обычно принимал в таких случаях. Ожидая, я записал на полях газеты: улица Бартелеми, 14. Забыв конец адреса, пытался его вспомнить, но в моей памяти был провал, и каждое усилие вызывало прилив тошноты. На следующий день я отправился в Руан. Глава 13 Это был современный дом со всеми удобствами, как говорят в народе. Он выглядел неплохо, так как был еще новый, но по некоторым признакам было заметно, что вскоре он превратится в довольно убогое жилище. Позвонив, я услышал женский голос, что-то напевающий из репертуара Тино Росси. Женщина пела правильно, но настолько гнусаво, что я улыбнулся. Вдруг вокальные упражнения прекратились, и дверь открылась. Передо мной стояла маленькая толстушка с сигаретой в зубах, ни на минуту не прекращавшая орудовать картофелемолкой. Ей даже в голову не пришло отложить ее перед тем, как идти открывать, и на линолеуме уже появились желтые пятна картофельного пюре. -- Вам чего? -- Месье Гризара, пожалуйста. Она оглядывала меня с видимым беспокойством, мой приличный костюм явно смущал ее, принимая за страхового инспектора или за кого-то еще, от кого можно было ждать неприятностей. -- Зачем он вам? -- По личному делу. Это ей не понравилось. Она нахмурилась, и на ее небольшом круглом лице появилось упрямое выражение, делавшее ее похожей на болонку. -- Можете поговорить со мной, я его жена. Он неожиданности я вздрогнул, но быстро сообразил, что она не могла быть матерью Доминика. -- Ну что ж, дело не слишком важное.. Я налоговый инспектор. У меня есть вопросы по поводу.., его первой жены. -- Входите. Она провела меня в небольшую столовую, вероятно, использовавшуюся в исключительных случаях. И не успел я войти, как пышка спросила: -- Она вышла? Я едва сдержался, чтобы не показать своего удивления. -- Откуда? -- спросил я как бы в растерянности. -- Ну, из психушки, черт возьми. Врачи же говорили, что она неизлечима. Это открытие сразу же прояснило для меня многие вещи. Естественно, что при таких обстоятельствах Мине не трудно было присвоить себе имя настоящей Анны-Марии Гризар. -- Именно по этому поводу мне и нужно кое-что уточнить. Ее давно изолировали? -- Гм, через несколько лет после замужества с Эваристом. Не возражаете, если я закурю? Я улыбнулся. В этом мире все было перевернуто. Я поднес зажигалку. Толстушка сразу же почувствовала себя в своей тарелке. -- Представляете, какой это был подарочек для мужчины?! Сумасшедшая! У нее были ужасные припадки, она хотела убить его и мальчишку. Познакомившись с Эваристом после того, как его первую упекли, мы понравились друг другу и решили пожениться. Но оказалось, что это чертовски сложно, так как не очень-то легко развестись с полоумной. Нам потребовалось почти десять лет, чтобы все уладить. -- Где она сейчас? -- В Эксан-Провансе. Они в то время жили на Юге. Я встретила Эвариста в Марселе, в кино... Мне было глубоко наплевать на ее личную жизнь. -- Как называется эта лечебница? -- Не знаю. Окружная больница. Не думаю, чтобы их там было lmncn! Она была права. -- А ребенок? Тут она явно смутилась, ее маленькое круглое лицо покраснело. -- Эварист доверил его матери жены. А потом.., знаете, как это бывает? Потерял из виду. Такова жизнь! Когда заново строишь свое гнездо... Я прекрасно представлял, что произошло. Этой толс