я, -- ответил Римо. -- Это просто замечательно, -- сказала она. -- Обыкновенно. Экман-Рамирес, он какой? -- Он социопат. Они самые искусные в мире лгуны. Ведь сумел же он меня убедить. Зря я не поверила статьям в журналах. Решила, что это пропаганда. -- Нет. Они просто не знают, что делают. Никто не знает, что делает. Никто. Эти типы спалят Землю своей штуковиной. -- Некоторые люди знают, -- сказала Кэти. -- Тот, кто научил тебя так ходить, знает. Наверняка знает. Или это была она? -- Он. -- Твой отец? -- Т-сс. -- Кто? -- Некто, и все, -- сказал Римо. Он подумал о Чиуне, отправившемся на поиски старого дерева и золота, собрания дани за тысячу лет. Кое-что давно потеряло свою цену, когда современные люди научились производить то, что раньше было редкостью. А остальное? Чего будет стоить рубин, если на Земле не останется никого, кто сможет его оценить? А Чиун все равно ушел. -- Знаешь, я без него не скучаю, -- сказал Римо. -- Без того, кто тебя учил? -- Псих, вот и все. Всегда сам себе голова. Спорить с ним бесполезно. -- Тот, кто тебя учил? -- Никогда не мог. И не буду. Понять не могу, почему я этого из головы не выкину. -- Это ты про того, кто тебя учил? -- снова переспросила Кэти. -- Смотри, как идешь, -- сказал Римо. -- Я впервые вижу, как ты сердишься. Мне казалось, с тобой такого не бывает. -- Постарайся идти, как я сказал. Это было уже второй раз. Ясно, что есть кто-то, кого он любит. Но что это за отношения? Не поэтому ли она его не интересует? Может, его вообще женщины не интересуют? -- Смотри, как идешь, -- сказал он. Оказалось, что он совершенно прав. Впереди показалась гора. А на самой ее вершине, словно белый драгоценный камень, под красной крышей была классическая гасиенда, окруженная отнюдь не классическими пулеметными гнездами. У ворот была свирепая стража, а на крыше было понатыкано столько антенн, что их хватило бы, чтобы направить атаку с воздуха на всю остальную часть Южной Америки. Земля вокруг гасиенды была ровная, укрыться там было невозможно. -- Ой-ой-ой, -- сказала Кэти. -- Мы туда никогда не попадем. -- Это защита только от бандитов. Куда он спрятал эту штуку? -- У него спроси, -- сказала Кэти. -- Если ты боишься, можешь подождать здесь, я потом за тобой приду. -- Нет. Со мной все в порядке. Я в долгу перед человечеством и должна расплачиваться за принесенное мной зло, -- сказала она. Она вовсе не желала ограничиться этой мерзкой прогулкой по джунглям и пропустить сворачивание шей и крушение костей. Если бы она искала безопасности, то осталась бы в Лондоне, а этого послала бы в Тибет или еще куда. -- Держись рядом. -- Ни на шаг не отойду. В Римо было нечто, что она заметила почти сразу -- он действовал, следя за реакцией людей. Так, легко и просто, он прошел мимо пулеметных гнезд. Он помахал рукой. Ему помахали в ответ. Она поняла, что больше всего успокаивало то, что он невооружен. Он не представлял никакой угрозы. Угроза была спрятана глубоко-глубоко. Кэти чувствовала, как тело ее звенит, наслаждаясь опасностью. Ей стало интересно, убьет ли он ради нее охранника. -- Эй, -- сказал Римо. -- Я ищу генералиссимуса. У меня для него хорошие новости. Охранник по-английски не говорил. Римо заговорил на своем испанском, но такого странного испанского Кэти раньше никогда не слышала -- он больше походил на латинский и был слишком напевен, как будто его учителем был какой-то восточный человек. -- Генералиссимус не встречается с первым встречным, -- сказал охранник, обратив внимание на запястья Римо. Часов у него не было, значит это был не гринго, а гражданин этой страны. Охранник спросил Римо, почему тот не работает в поле, или не в горах с бандитами, или не в армии генералиссимуса. И что он здесь делает вместе с красоткой-гринго? Он что, хочет ее продать? Римо сказал, что продавать он ее не хочет. Но он пришел, чтобы предложить генералиссимусу наивыгоднейшую сделку. Он может позволить Вождю увидеть рассвет. Охранник расхохотался. Тогда Римо сделал одно движение. Его рука, казалось, скользнула по наглому лицу охранника. Движение было не быстрым, но Кэти успела заметить, как рука уже уходила от лица. Смеяться охранник перестал. Без губ и зубов смеяться невозможно. Охранник даже руками ничего делать не мог, только пытался остановить хлеставшую кровь. Он лишь быстро махнул рукой, указывая, что генералиссимус наверху. Неподалеку был еще один охранник. Он спустил курок пистолета. Но пистолет не выстрелил. Он опять согнул палец. Пистолет ничего не сделал, но показалось что-то красное. Причем из руки. Даже валяясь на земле, палец продолжал дергаться. Римо вместе с Кэти шел вперед. Охрана у пулеметов ничего не заметила. Она знала это, потому что они смотрели на нее и посылали ей воздушные поцелуи. Охранники у ворот пытались кое-как себя спасти. Кэти потянула Римо за рукав. -- Ты их прикончишь? -- Нет. Было бы у меня рекомендательное письмо, я бы их даже не тронул. -- Но ты же начал с ними разбираться. Не понимаю, как ты можешь не доводить дело до конца. Ну, сам знаешь, шею сломать или еще что. -- Не люблю убивать без необходимости. -- Какого черта ты всех завел, а теперь вот так уходишь? -- Хотите их добить, леди, добивайте. -- Я не умею убивать, -- сказала она. -- Терпеть этого не могу. В мужчинах -- особенно. -- Тсс-с, -- сказал Римо. -- Что? -- Я думаю. -- Можешь не напрягаться. -- Где он тебя встречал, когда ты здесь была? -- Римо, все было так странно. От этого... несло странностью, я ничего не могла понять. Может, они специально так делали, не знаю. -- Иногда они так делают. Я спрашиваю, потому что, если у людей есть что-то, чем они действительно дорожат, они далеко от этого не уходят. А если уходят, то недалеко. -- На опыте узнал? -- Нет, меня научили. -- Тот человек научил? -- Не могла бы ты оставить эту тему? -- отрезал Римо. -- Просто оставить. Наверняка есть что-то, о чем ты не хочешь говорить.. Он осмотрел огромные холлы с мраморными полами и витражными окнами в два этажа. Дорогое дерево, отполированное до глубокого блеска. Стулья с высокими спинками. Позолоченные подсвечники. На втором этаже он услышал смех и направился туда. -- Ты по смеху определяешь, где хозяин дома? -- Не знаю. Может быть. Терпеть не могу таких мест. Знаешь, такие, немного испанские, немного арабские, потому что это они создали испанский стиль. Что-то от майя. Что-то от ацтеков. И немного Калифорнии. Такая путаница. Не можешь понять, где же хозяин. Терпеть не могу когда смешивают стили. Он пошел по лестнице, Кэти бежала, чтобы не отстать. Снаружи шумели охранники. Звенел сигнал тревоги. Римо не обращал на это никакого внимания. Потом он увидел, как в какую-то комнату вбежал офицер и запер за собой дверь. Римо метнулся следом, выбив замок как камень из пращи. Кэти, задыхаясь, догнала его. Рядом с ним было безопасно. Если, конечно, он знал, что это ты. -- Это я, -- сказала она. -- Я знаю, -- ответил Римо. -- Откуда? -- Я знаю. Пошли. Я работаю. Работой было разоружение двух офицеров при медалях, которые целились в него из пистолетов. Разоружал их Римо, взяв за плечи. И опять он их не прикончил. А двух негодяев, которые бросили пистолеты, увидев, как у их товарищей оторвали руки, он даже не тронул. Он был почти мил, входя в следующую комнату, где еще один офицер сообщал генералиссимусу Экман-Рамиресу об опасности, исходящей от какого-то человека, который появился здесь, чтобы угрожать Его Высокопревосходительству. Кэти поняла, что Римо умеет дразнить. И еще она поняла, что ей необходимо, чтобы он прикончил одного из этих людей, иначе она с ума сойдет от возбуждения. -- Давай, действуй, -- сказала она. Римо кивнул. Генералиссимус, как выяснилось, говорил по-английски. Больше того, он говорил по-английски совсем неплохо, даже быстро, особенно, когда ему было указано, что человек, прошедший сквозь его стражу, как сквозь папиросную бумагу, находится здесь. -- Чем могут помочь тебе в сем скромном доме, друг? -- спросил генералиссимус. У него были тонкие черты лица -- небольшой изящный нос, светлые волосы, темные глаза. У него даже был сверкающий желтый передний зуб. В этой стране те, кто имел золото, всегда выставляли его напоказ. Он, не отрываясь, смотрел на запястья Римо. -- Мне нужна ваша флюорокарбоновая штука. -- Боюсь, сэр, у меня нет ничего подобного. Но, если бы было, вы бы первый это имели. -- Ох, какой лжец, -- шепнула Кэти. -- Все эти мясники такие лжецы. -- Ваша прелестная спутница, что называет меня лжецом, кто она? -- Вы что, хотите сказать, что на этом самом месте не просили меня измерить оксидацию и жидкостную рефракцию ультрафиолетовой интенсивности при трансатлантическом угле наклона? -- Сеньора? -- беспомощно переспросил генералиссимус. -- Малден. Негодяй, про Малден забыл? -- Малден? Я не знаю Малдена. -- Не знаешь о маленьких мертвых собачках? Не знаешь об озоновом слое? А о чем еще ты не знаешь? -- Не понимаю, о чем вы говорите, леди. -- Это он, -- сказала Кэти. То, что последовало за этим, поставило перед Кэти определенные проблемы. Она рассчитывала, что Римо тут же убьет генералиссимуса, предоставив тем самым ей полную свободу действий. К сожалению, она и не подозревала о том, что Римо умеет делать с человеческими телами. Он просто пробежал двумя пальцами по позвоночнику генералиссимуса, после чего у того глаза превратились в лужу слез, а лицо побагровело от боли. А если генералиссимус так и будет отрицать свою причастность к установке и так и умрет? Тогда Римо догадается, что она солгала ему? -- Так они обычно говорят правду, -- сказал Римо. -- Очевидно, он боится человека, на которого работает, больше, чем тебя. Посмотри на его лицо. Ему же больно. -- Поэтому-то они и говорят правду. Чтобы остановить боль. Кэти увидела, как лицо побагровело, потом побледнело, потом опять побагровело. Казалось, что этот человек полностью контролирует нервную систему генералиссимуса. -- Это же были северные вьетнамцы, да? Вы им показали, как это работает, так? Для этого я вам и была нужна. Чтобы разработать оружие для Ханоя, -- сказала Кэти. Она чувствовала его боль всем телом. Генералиссимус, который в тот момент готов был признаться в убийстве Адама и Евы, выдохнул: "Да". Особенно приятно было, когда боль отступила. Это было столь упоительно, что он с помощью Кэти даже сообщил подробности продажи оружия во Вьетнам. А еще признал свою вину и попросил прощения. -- Но ведь Ханой не к западу от Великобритании. -- К западу, если вокруг, -- сказала Кэти. -- Я это сделал. Я продал эту страшную... штуку? -- Флюорокарбоновый генератор, -- подсказала Кэти. -- Да, эту флюоро... штуку. Признаю. -- Кому в Ханое? -- Не знаю. Они просто приехали, погрузили и уехали, -- сказал Генералиссимус. Римо взглянул на Кэти. Она покачала головой. -- Ты -- ученый, -- сказал Римо. -- Такое может быть? -- Вполне, вполне, -- сказала она. Она не знала, что они будут делать в Ханое. И что она будет делать -- тоже. Но после такого возбуждения ей нужно достичь высшей точки наслаждения. -- Ты хочешь оставить его в живых? А если он предупредит остальных? -- Иногда это даже помогает, -- сказал Римо. -- Они все бросаются на защиту того, что не хотят отдавать тебе. -- Если бы ты его убил, мне бы было спокойнее. Я не могу уйти с тобой, зная, что этот генералиссимус со своими офицерами будут предупреждать твоих врагов. Мне так трудно, Римо. Я больше не могу. И тогда она заплакала. Она отлично умела лить слезы. Обнаружила она в себе эту способность лет в пять, когда задушила своего хомячка и заставила весь дом искать убийцу бедняжки Пупси By, так звали зверька, который последний раз пискнул у нее в руках. -- Хорошо. Хорошо, -- сказал Римо. -- Хватит плакать. Посмотри, они уже мертвы. На полу лежало два неподвижных тела. Голова генералиссимуса смотрела в потолок, руки офицера так и застыли истерически протянутыми к генералиссимусу, как когда он вбежал в кабинет, предупредить Вождя, что страшный человек и красавица прошли через его охрану, как нож сквозь масло. -- Я даже не заметила. Как ты это сделал? -- спросила Кэти. -- Не обращай внимания, -- сказал Римо. -- Сделал и сделал. -- Пожалуйста, больше не торопись. К чему такая спешка? Неужели ты совсем не думаешь о других? Доктор Кэтлин О'Доннел не видела небольших припухлостей на шеях обоих людей. Но врач генералиссимуса их видел. Сомнений не было. Оба позвоночника были переломаны и раздавлены. Удивительный случай, тем более, что охранники сообщили, что в комнату технику не проносили. Там были только мужчина и рыжая красотка. Врач подробно записал описание их внешности. А потом позвонил в крупное посольство в одну из соседних стран. -- Кажется, я могу вам помочь, -- сказал врач. -- Для вас самое главное -- не демаскироваться, -- сказали ему. -- Если для вас было достаточно важно, чтобы я это искал, я полагаю, не менее важно, чтобы я вам это передал. -- Сегодня утром это передавали всем. -- Думаю, я нашел их. -- Мужчину и женщину? -- Да. Она -- рыжая красавица. -- За сегодняшнее утро мы получили десять сообщений со всей Южной Америки. Одной из рыжих оказался орангутанг из зоопарка Рио-де-Жанейро, которого везли к ветеринару. -- Этот человек убил двоих, свернув им позвоночники, как я полагаю, голыми руками. -- Как он выглядел? Врач заметил, что голос на другом конце провода напрягся. Каждая нотка волнения значила для него некоторое количество долларов. Он передал описание этой парочки, сказал, куда, по его мнению, они направились, а потом, подумав секунду, добавил: -- У него не было наручных часов. -- И что это может значить? -- Все иностранцы и члены правительства носят часы. Наверное, они решили, что он один из них. Я имею в виду крестьян. -- Вы, доктор, носите часы, -- отозвался сотрудник. КГБ. -- Да, -- сказал доктор. -- Но я -- министр здравоохранения Сан-Гауты. Сообщение было немедленно передано по радио в Москву, куда весь день передавались подобные сообщения. Но это было особенным. Во всех остальных сообщалось, что мужчина кого-то застрелил или зарезал, а здесь говорилось о человеке, который голыми руками так надавил на позвоночник, что казалось, будто кости пекли в духовке. -- Это он, -- сказал полковник КГБ Иван Иванович, который должен был сначала доложить обо всем Земятину, а потом придумать, как уничтожить этого типа. -- Хорошо, -- сказал Великий Земятин. А потом он узнал кое-что совсем приятное -- эта парочка все еще была в Сан-Гауте. -- Мы можем собрать команду еще до того, как они покинут страну, -- сказал молодой полковник. Он почувствовал, как просто от разговора с фельдмаршалом у него вспотели ладони. Кто знает, когда и кого он решит убить? -- Нет, -- сказал Алексей Земятин. -- На сей раз мы все сделаем как надо. Глава одиннадцатая Ример Болт не знал, от чего он потеет в своем серебристом противорадиационном костюме -- от жары или от волнения. Эксперимент в Малдене показал, что противорадиационный костюм защищает человека от прямых солнечных лучей в течении двадцати минут. Что еще удалось узнать, точно известно не было, потому что от Кэти О'Доннел больше вестей не поступало. Он тосковал по ее роскошному телу, по ослепительной улыбке, по острому уму, но больше всего -- по телу. Когда он его вспоминал, то ни улыбка, ни ум его больше не волновали. Но на самом деле, если бы ее не было, он остался бы единственным автором одного из самых поразительных открытий двадцатого века. Возможно, навсегда. Изобретателя колеса забыть можно, Римера Болта не забыли бы. Почет бывает по заслугам. Тем ясным осенним днем Ример Болт продумал все до конца. Он не просто нашел применение новому изобретению, а применение в одной из важнейших отраслей. За какой-нибудь год "Химические концепции" не только окупят все вложения, но будут богатеть и процветать вечно. Все утро подъезжали новые и новые автомобили и грузовики, их некрашеные капоты блестели на солнце. Некоторые из них были старыми развалинами с ржавыми жестяными заплатками. Другие -- совсем новые. Небольшая долина к северу от Честера, Нью-Гемпшир, была расчищена от деревьев. Сюда все утро и направлялись машины. Сюда же отправились члены правления "Химических концепций". Туда же был доставлен контейнер с противорадиационными костюмами. В них Ример Болт обрядил членов правления. Председатель правления посмотрел на машины и подсчитал, что стоят они где-то от двухсот до пятисот тысяч долларов. Потом взглянул на костюмы и прикинул, что они обошлись по тысяче долларов каждый. Ример Болт говорил еле слышным голосом, словно боялся, что кто-то за его спиной может подслушать. Председатель обратил внимание, что этого было вполне достаточно. Члены правления выглядели так, будто их насильно сделали участниками какого-то секретного рейда. -- Ример, -- сказал председатель и поманил Болта пальцем. Говорил он более чем громко. -- Ример, этот эксперимент обошелся нам минимум в полмиллиона долларов. Минимум. -- В два миллиона, -- радостно ответил Ример. Остальные директора, которые все еще держали маски от костюмов в руках, повернули головы. -- Машины и костюмы стоили полмиллиона. Но основные деньги пошли на кое-что поважнее, -- сказал Болт. А потом, будто его и не цепляли на крючок, отправился помогать одному из директоров справиться с костюмом. -- Ример! -- позвал председатель правления. -- Да, -- ответил Болт. -- Маска надевается на плечи, как у водолазов, только шлем прикручивать не надо. -- Ример, -- сказал председатель правления. -- Что это у нас поважнее на полтора миллиона долларов? -- Уж не считаете ли вы, что полтора миллиона, это слишком много за контроль над всей автомобильной промышленностью? Грузовики, автомобили, тракторы, комбайны. Вы что, сэр, думаете, они отдадут нам это за просто так? -- Полтора миллиона долларов, -- повторил председатель. -- И на что вы потратили эти деньги? -- На то, чтобы нанять водителей, которые не знают, на кого работают. На создание подставных компаний. На прикрытие нас всех и прежде всего нашей фирмы, имя которой я просил вас сегодня не упоминать, чтобы его случайно не узнали. Создание подставных компаний везде вплоть до Багам стоит денег. И нанимать людей от имени этих компаний тоже стоит денег. Недешево обходится свить паутину так, чтобы никто ни о чем не догадался, потому что сегодня, джентльмены, уезжая отсюда сегодня, мы оставим эти жалкие два миллиона здесь, на поле, и не будем требовать их назад. Да, джентльмены, несколько долларов оставим, но уйдем отсюда, держа под контролем всю автомобильную промышленность. Болт обхватил свой шлем обеими руками. -- У нас есть нечто столь ценное, нечто, что станет столь необходимо, что боссы автомобильной промышленности будут делать все возможное, лишь бы выведать наш секрет. Но пока мы не будем готовы диктовать свои условия, нам надо будет молчать о том, что случится сегодня. Болт опустил маску и повернулся спиной, отметая возможные вопросы. Ответы на них они получат через несколько минут. Он велел построить для членов правления деревянные трибуны, почти как на стадионе. Интересно, подумал он, поднимут ли его на плечи и пронесут ли по полю после того, как эксперимент закончится? Почти приподнявшись на цыпочки, Ример взмахнул рукой. Шеренга рабочих направилась к машинам с пульверизаторами для краски в руках. В воздух поднялись розовые и зеленые облака. А еще -- огненно-красные и бежевые. Палевые и коричневые. Салатовые и лиловые. Мокрая, сверкающая краска лилась на машины. Ример Болт по радио связался с техником в "Химических концепциях". Он нарочно утаил от техника истинную причину эксперимента. Сделал вид, что это что-то в финансовом отношении бесполезное, типа проблемы чистого воздуха. Установка теперь помещалась в небольшой лаборатории. Техник, услышав сигнал, снял красный щиток с кнопки. Пол уехал вниз. Крыша над лабораторией раздвинулась. Солнечный свет залил установку, которая была теперь размером с письменный стол. Короткий хромированный ствол смотрел в небо. Кроме пушки было еще два контейнера и упакованный в железо генератор, который и вырабатывал флюорокарбоны, направляя их со скоростью, чуть меньшей скорости света, на озоновый щит. Потом крыша закрылась, пол вернулся на место, установка закончила работу. Весь процесс занял около пяти секунд. Проблемы наведения цели были решены во время малденского эксперимента. Время, достаточное для работы, было определено во время первого салемского эксперимента. По углу наведения, который был почти прямым, техник понял, что цель где-то совсем рядом. А над равниной у Честера, Нью-Гемпшир, разлился волшебный синеватый свет. Он лился секунд пять, потом прекратился. Машины как стояли, так и стояли, сияя мокрым отливом свежей краски. Ример Болт снял маску и знаком показал директорам, чтобы они сделали то же самое. -- Уже не опасно? -- спросил один из них. -- Уже нет, -- ответил Болт. Он взглянул на небо. Кольцо почти сомкнулось. Теперь это занимало еще меньше времени. В воздухе стоял едва слышный запах горелой травы. Только слышались легкие шлепки, будто падали кулечки с конфетами. Птицы опять попались. Шаги Болта шуршали по выжженной траве. Казалось, что земля тоже похрустывает. -- Пошли, -- сказал он членам правления. -- Опасности нет. Он подал знак рабочим отойти в сторону. На случай, если они будут не слишком расторопны, через одну из подставных компаний он нанял охрану. Они согнали рабочих с поля. Нарочито серьезно он кивнул человеку с пультом, сидевшему справа от трибун. Когда столько людей в серебристых костюмах высыпало на поле, казалось, что в долину у Честера, Нью-Гемпшир, приземлился отряд инопланетян. Несмотря на подробные инструкций, рабочие растерянно толклись рядом, и человек у пульта звуковой защиты тоже выглядел как-то странно. -- Включайте! -- крикнул Болт. Его уверяли, что некоторые звуковые волны поглощают другие. Еще его уверяли, что такое приспособление еще не до конца освоено даже ЦРУ. Его уверяли, что человек может находиться в пяти метрах от другого, кричать во всю глотку и слышно его, если звуковой щит включен, не будет. Человек у пульта пожал плечами. -- Я сказал; включайте этот чертов звуковой щит! -- завопил Болт. Человек одними губами произнес: -- Что? Ример увидел, как один из автобусов увозит первую партию рабочих, которые были уже не нужны. Потом увидел, как другие машины неслышно удаляются по дороге. Человек у звукового щита покраснел и все повторял: -- Что? Но он просто шевелил губами. -- Великолепно, -- сказал Ример, особенно широко улыбнувшись и подчеркнуто кивнув. -- Великолепно. А потом тем, от кого зависели и деньги, и его будущее: -- Ничто из того, что мы здесь скажем, не должно быть услышано посторонними. -- В куче свежевыкрашенных машин лично я не вижу ничего секретного, -- сказал председатель. Уж что-что, а искусство устраивать шоу Болт знал. Он взял руку председателя и приложил ее к сверкающей розовой крыше седана. Председатель ее отдернул и уже собирался вытереть, но вдруг понял, что она сухая. Он опять потрогал машину. Она сверкала и была абсолютно суха. Потрогал еще одну. Остальные директора тоже стали тереть машины, которые сияли ослепительнее, чем машины на выставках. Тогда сдержанно и кратко заговорил Ример. -- Мы можем сэкономить на этом по триста пятьдесят долларов с каждой машины. Самую дешевую автокраску мы превратим в краску высшего качества. Одним словом, джентльмены, вся автомобильная промышленность будет нам в ножки кланяться -- ведь у нас в руках самый дешевый и быстрый способ покраски. Одним словом, джентльмены, мы скажем японским роботам, детройтским рабочим и немецким инженерам: вам машин уже не красить. Есть только один, лучший из лучших, способ покраски, и только мы можем его применять. Председатель правления обнял Римера Болта, как родного. В тот момент он был готов его усыновить. -- Не аплодируйте. Не уносите меня отсюда на руках. Спокойно идите к машинам, которые я для вас нанял, и уезжайте отсюда. Они кивнули. Кое-кто подмигнул Римеру. Один из них сказал, что сейчас для него самое трудное -- не запрыгать от радости. -- Когда будете выходить, скажите этому парню со звуковым щитом, чтобы он его выключил. Когда случилось чудо в этом мире, твое оно носило имя, Ример, подумал Болт. Лицо его светилось довольством и гордостью. В этот момент Ример любил весь мир. А почему бы и нет? Ведь он собирался вскоре его завоевать. Вдруг он услышал шум отъезжающих машин и понял, что звуковой щит убрали. Через несколько секунд он остался один. Он ждал, насвистывая себе под нос. Теперь должен был начаться следующий этап. Подъехали автобусы. Из них вышло пятьдесят человек мужчин и женщин. У каждого в руках был билет. Они высыпали на поле, некоторые спотыкались, потому что читали написанное на билете. Те, кто привел сюда машины, уехали до того, как начали красить. Те, кто увезет их отсюда, не будут знать, что машины только что покрашены. Болт понял, что на него бросают удивленные взгляды, и решил снять костюм. Он уедет с последней машиной и доедет до соседнего городка, где его будет ждать его шофер. Это было впечатляюще. Это было блестяще. Это было, подумал Болт, так по-болтовски, имея в виду сложность, продуманность и, прежде всего, успех операции. А эти идиоты просто сидели в своих машинах и ничего не делали. -- Ну что вы, отъезжайте же, -- сказал он. Но они просто сидели в машинах, уставившись на руль, будто им что-то мешало. Ример подошел к ближайшей машине и распахнул дверцу. За рулем была молодая женщина. -- Заводите мотор, -- сказал он. -- Не могу, -- ответила она. -- Включите зажигание, -- сказал он. Она показала ему свои руки. Пальцы покраснели от напряжения. -- Уже пробовала, -- сказала она. -- Подвиньтесь, -- сказал он. Все женщины, кроме Кэти О'Доннел, годятся только для одного, подумал он и повернул ключ. Тишина. Опять повернул ключ. На приборной доске не мигнула ни одна лампочка. Машина стояла неподвижно. -- Вот видите, -- сказала молодая женщина. -- Держу пари, вы собой гордитесь, -- сказал Болт и отправился к машине мужчины. Опять ничего. В бежевом "бьюике" и желтом "крайслере" то же самое. И в зеленом "понтиаке", и в золотистом "субару". И в коричневой "тойоте", и в розовом "мустанге". "Порше", "ауди", "ситроен", "олдсмобиль", "бронко", "фэрлейн", "сандерберд", "ниссан", "датсун", "альфа ромео" -- молчали все. Даже "феррари" был, как мертвый. Как мертвый. У Римера Болта кровоточили пальцы, но он продолжал говорить всем, что им заплатят, только пусть они садятся в автобусы и убираются отсюда, немедленно. -- Вы же можете уехать, правда? Автобусы потянулись прочь, а он остался на поле, забитом машинами, которые не желали заводиться. Один, совсем один. У него засосало под ложечкой -- это провал. Он не мог сдвинуть машины. Он даже не знал, за что тут браться. Поэтому он просто бросил их и побрел прочь. Их никто не обнаружит, подумал он. Но две крупные разведки уже обнаружили кратковременное раскрытие озонового слоя. И никто ни в Москве, ни в Вашингтоне не называл это окном в процветание. Президент всегда предполагал, что так и будет -- настанет конец света, а он будет стоять и смотреть, как беспомощный случайный прохожий. Луч опять был выпущен, Россия тоже его засекла и ни за что бы не поверила, что Америка не может найти оружие на своей собственной земле. Но на самом деле так оно и было. ФБР сообщило, что его поиски чего-то, что могло посылать флюорокарбоновые лучи, оказались безрезультатными. Никто не знал, что, собственно, искать. Пушку? Воздушный шар? Может, это было похоже на танк. Или на гигантский баллон от спрея для волос. Но, пока весь мир вслепую мчался навстречу собственной смерти, поступило одно утешительное сообщение. Поступило от одной из самых секретных организаций, о существовании которой он узнал в день инаугурации, когда предыдущий президент провел его в его новую спальню и показал ему красный телефон. За последнюю неделю президент пользовался им больше, чем все его предшественники вместе взятые. Человека на другом конце провода звали Смит, и голос у него был резкий и неприятный. Но только этот голос мог успокоить президента. -- Мы обнаружили место установки, но ее уже перевезли. Теперь она в Ханое. -- Вы уверены? -- Уверены мы будем, когда потрогаем ее своими руками. Но следы привели нашего человека в Сан-Гауту, а теперь ведут в Ханой. -- Значит, она у коммунистов. Почему они все так скрывают? -- Не могу понять, сэр. -- Больше всего на свете я хотел бы оказаться в Кремле и выяснить, что, черт подери, происходит. А старика нельзя использовать? Этого, азиата? -- Он в некоторого рода отпуске. -- Сейчас? -- взвизгнул президент. -- Ему нельзя приказывать, как простому офицеру. Их традиции более давние, чем наши, или даже европейские, сэр. -- Так, а что насчет конца света? С этим как? Вы ему объяснили? -- Думаю, он и раньше об этом слышал, сэр. -- Замечательно. И каковы ваши предложения? -- Если бы я был на вашем месте? -- спросил Смит. -- Да. -- Пожалуй, главная проблема в том, что русские не верят, что мы ничего не знаем о флюорокарбоновом оружии, если, конечно, это оружие. -- Но если оно в Ханое, значит, оно у них есть. -- Может быть, есть, а может быть, и нет. Если есть, я полагаю, что они еще могут одуматься. Давайте на это надеяться. Мой человек идет по лучшему следу, который у нас имеется, и, честно говоря, господин президент, я рад, что на это у нас есть он. Лучшего нам во всем мире не найти. -- Согласен. Продолжайте. -- Я бы предложил то, о чем думаю уже довольно давно. Дайте им что-то, что покажет, что мы заинтересованы в их доверии. Что покажет, что мы не меньше, чем они, заинтересованы в том, чтобы найти флюорокарбоновую установку. Нам нужно выдать им какой-нибудь важный секрет. Он-то и послужит доказательством нашего доверия. -- У вас есть что-то на примете? -- Какое-нибудь изобретение. Наверняка есть что-то, в чем они заинтересованы. Только надо, чтобы они не думали, что мы думаем, что они уже об этом знают. Здесь нам надо быть предельно честными. У нас нет другого выбора, сэр. То есть придется раскрыть карты. -- Меня это пугает, Смит. -- Боюсь, сейчас не самая мирная погода. -- Не знаю, как посмотрит на это мой кабинет. И что скажут старейшины. -- У вас нет выбора, сэр. Вы должны отдавать приказы. -- Знаете, Смит, здесь не осел уперся. Здесь весь мир замер. -- Удачи вам, сэр, -- сказал Смит. -- И вам удачи. Человеку, которого выбрали для передачи Москве секрета, было чуть больше шестидесяти, он был миллиардером, близким другом президента и среди прочего, владельцем корпорации, занимающейся новыми технологиями. Когда он узнал, с чем его посылают, то едва не обвинил президента в предательстве. Это была подробно составленная, даже частично переведенная на русский сводка об оборонительных ракетных укреплениях США. -- Я этого не сделаю, -- сказал Макдональд Пиз, у которого была по-военному короткая стрижка, гнусавый техасский выговор и докторская степень по ядерной физике. Потом он услышал о строительстве новых ракетных баз и немного смягчился. Потом услышал о новом изобретении, которое, возможно, и вызывало у русских тревогу, и смягчился окончательно. -- Конечно, я поеду. Мы же все можем спечься, как пирожок в пустыне. Какие безумные псы играют с нашим маленьким озоновым слоем? Ведь на Земле может и тараканов не остаться. Отдайте русским все. Давайте вернем мир к безудержному великодушию. Силы небесные, что же такое происходит? -- Твой самолет ждет, Хэл, -- сказал президент. Это была кличка. С таким именем кличка становится необходимостью. Одним таким ходом президент не только раскрывал главный американский секрет, он шел на заключение самой хитроумной в мире сделки. Президент знал, что Пизу все это понадобится. Но он не подозревал, что Макдональд "Хэл" Пиз не только упустит возможность, но своей честностью еще все и испортит. Глава двенадцатая Макдональд Пиз прибыл в Москву спецсамолетом, на посадку которого на свободной полосе советское правительство дало особое разрешение. На нем была стетсоновская шляпа и костюм за четыре тысячи долларов. Пронзительный осенний ветер готов был содрать с его лица кожу, но ему было все равно. Он ненавидел этих людей. Они только и умели, что воровать технологии и отравлять умы простых людей. Больше того. Он чувствовал, что это -- самые закоренелые лгуны во всем мире. Пиз считал, что приверженность русских и всех остальных марксистов к неприкрытой лжи исходила от их отношения к миру. Монотеистические религии исповедовали веру в то, что мир призван нести правду. Это не значило, что христиане, иудеи и мусульмане всегда говорили правду, но -- должны были. По марксистско-ленинской идеологии слова были всего лишь орудием. Агитацией и пропагандой. Так было в самом начале, и сейчас все оставалось по-прежнему. Так что, даже несмотря на то, что мир стоял на грани краха, Макдональда "Хэла" Пиза всего переворачивало от того, что для достижения взаимного доверия он должен был передать русским американские оборонительные планы. Доверие? Кто знал, что они подразумевают под этим словом? Возможно, у них оно имело особый смысл, как и слово "мир", которое значило для них затишье между войнами, безоговорочно ведшими к их господству над всей планетой. Русский предложил мистеру Пизу свое пальто. -- Нет, -- сказал Пиз. Он не желал укрываться от ветра. Кроме того, они подогнали машины прямо к самолету. Он пересчитал своих людей перед посадкой в машины, а потом -- когда прибыли в Кремль. Оба раза их было двенадцать. У Генерального секретаря было типично русское лицо, рыхлое и мясистое. И толстые неуклюжие руки. Он был осторожно оптимистичен по поводу того, что Америка решила поделиться своими секретами. Они были в каком-то большом зале. Позади Генерального сидело двенадцать офицеров в плетеных креслах. Было еще два переводчика, а на стене висело огромное зеркало. -- Я нахожусь здесь, -- заговорил Хэл Пиз, и его гнусавый голос почти дрожал от боли, -- потому что мы стоим перед лицом общей опасности. Я понимаю, что вы нам не доверяете, но я здесь, чтобы убедить вас -- мы с вами по одну сторону баррикад, и, так же, как и вы, мы хотим спасти мир. Генеральный кивнул. У русских шеи, как у бугаев, подумал Пиз. Из них бы вышли отличные футболисты. -- Мы знаем, что вы сейчас строите множество новых ракетных установок, которые, по-видимому, недостаточно оснащены защитными системами. Впервые за всю историю атомного оружия ваша страна не приняла всех мер предосторожности. Пиз слышал, как переводят то, что он говорит. Он увидел, как голова на бычьей шее повернулась. Генеральный секретарь что-то ответил, и переводчик повторил по-английски: -- Не мы первыми применили атомное оружие. Как и все остальные народы, мы стали жертвами атомного оружия, которое использовали вы. Теперь вы говорите, что мы не соблюдаем мер предосторожности. Это ложь. Мы -- миролюбивый народ, и всегда им были. Мы не стали бы ставить себя и весь мир под такую угрозу. -- Да полно вам, -- сказал Пиз. -- Мы знаем, что у вас есть такие ракеты. И вы это знаете. Но сейчас, черт подери, мы прибыли, чтобы передать вам нечто, что может свидетельствовать о наших добрых намерениях. Так что, парень, оставь свою ложь при себе. Генеральный и переводчик обменялись несколькими фразами. Хэлу Пизу перевод был не нужен. Он понял, что его послали к черту. -- Ну хорошо. Смотрите. Мы хотим передать вам планы наших систем ракетной защиты. Мы хотим, чтобы вы поняли, что мы не имеем никакого отношения к безответственной попытке прорвать озоновый щит. И просим мы только об одном -- приостановить безумные шаги, которые могут привести к гибели планеты. Переводчик начал говорить о борьбе за мир, но Хэл Пиз сказал, что его это не интересует. Его наизнанку выворачивало, когда он увидел, как русские офицеры набросились на планы американских оборонительных баз. Он заметил, как некоторые из них кивнули. Они поняли, что перед ними настоящие планы. Один из офицеров минут на пять вышел, потом вернулся. Он лишь подал знак Генеральному. Генеральный вышел, но отсутствовал совсем недолго. Переводчик был уже не нужен. По тому, как Генеральный сложил руки, Пиз понял, что его инициатива отвергнута. Переводчик начал говорить о том, что оружия без систем безопасности у них нет, но Пиз резко его оборвал. -- Слушайте, вы что, спятили? Мы же только что перед вами все кишки вывернули. Чего вы еще хотите? Войны? И что вы собираетесь выиграть? Можете вы мне ответить? Может, вы сходите к своему боссу и скажете, что он сошел с ума? Вы затеваете игру, в которой победителей не будет, а ведь если мы все сейчас не взорвемся, то запросто можем поджариться, как бобы на сковородке. Ему ответили той же дикой ложью о мирных намерениях русских. -- Послушайте, то, что происходит с озоновым слоем, пугает нас не меньше, чем вас. И мы хотели доказать это, показав вам свои оборонительные планы. Вот они перед вами, а вы уперлись, как бараны. Нам нужна ваша помощь, чтобы понять, откуда исходит опасность. Черт возьми, мы же знаем, что они попадали на вашу территорию. И знаем, что и вы должны об этом знать. Мы хотим вместе с вами бороться за спасение этой треклятой планеты. Что вы выиграете, если она станет горсточкой пепла? Генеральный подумал минуту, потом вышел, вернулся снова. -- Если вы хотите правды, -- передал Генеральный через переводчика, -- то знайте, что вы, американцы, величайшие обманщики во всем мире. Хэл Пиз чуть было не вцепился в его жирную глотку, прямо здесь, в Кремле. Дрожа от злости, он сдержался. Он мог не беспокоиться. Выцарапай он Генеральному глаза, он бы не принес вреда больше, чем ему уже удалось. Алексей Земятин наблюдал за происходившем сквозь зеркало. Он видел и слышал, как американец заявил, что руководит всем кто-то еще, и что этот человек должен понять, что конец света -- конец и для русских, и для американцев. Видя, как страстен этот человек, Земятин почти готов был ему доверять. Но Алексей Земятин знал, чего добивается этот человек, а своим эмоциям он давно отвык доверять. От него зависело слишком много людей, поэтому он не мог полагаться на такую непроверенную штуку, как инстинкт. Иногда он мог оказаться верным, но фактов он заменить не мог. Поиски фактов погубили слишком много людей, так что Земятин не желал опираться на то, что было квинтэссенцией эгоизма -- на предчувствие. Так что он лишь ощущал, что этот человек говорит правду. Но это не было и вполовину столь важно, как то, о чем Земятин узнал полчаса назад. Не успел самолет с Макдональдом Пизом взлететь, как американцы опять провели испытание нового оружия. Не было сомнении, что это дело рук американского правительства, а не какой-то мелкой компании, которая не докладывала правительству о с