дома, жившего в Грейт-Неке, городских инспекторов, закидавших его повестками в суд, после чего он моментально решил проблему мусора. Но квартира походила на лабиринт, казалось, комнаты даже и не соединяются друг с другом, точно проект готовил пьяный архитектор, и в первые пять минут Римо три раза завернул по ошибке не туда в поисках ванной комнаты. Холодильник был набит битком, но они решили ограничиться салями и сыром. Римо не дал ей резать колбасу и сыр ножом, а просто наломал их кусками. Римо занялся с ней любовью прямо на кухне, пока она раскладывала еду на подносе, потом среди колбасных шкурок и корочек сыра на паркете в гостиной, холодившем ей спину, а ему колени, потом в душе, где они нежно мылили друг друга своими телами. Кухня - гостиная - душ: вакханалия ненадолго прерываемого соития, а потом Римо превратил его в беспрерывное, загнав Синтию на кровать с жестким, неподатливым матрасом в ее огромной спальне, оклеенной синими обоями и задрапированной голубым бархатом. А позже они лежали, обнаженные, рядышком, на голубом бархатном покрывале, и Римо подумал, что раз уж пришлось совокупляться до потери сознания, то черт с ней, с тренировкой и режимом, и он решил тоже покурить, подумав, что надо обязательно купить жвачку на обратном пути в Нью-Йорк, чтобы Чиун не уловил запаха табака. - Никогда не думал поступить на службу в правительственные органы? - спросила его Синтия, выпуская к потолку голубые кольца дыма, и передала сигарету Римо. - С тех пор как я повстречал тебя, ничем другим не занимаюсь, как тружусь в этих органах. - Думаю, я смогла бы подыскать тебе что-нибудь подходящее, - сказала она. - Сколько ты зарабатываешь в своем дурацком журнале? - В удачный год восемь-девять тысяч. - А я могу тебя на восемнадцать устроить, не придется даже показываться в конторе. - В качестве племенного жеребца? - Нет, работать на меня. Будешь делать все, о чем я тебя попрошу. - Извини, работать под началом женщины - не по мне. Так можно, в конце концов, деградировать. - Да ты, оказывается, женщин за людей не считаешь! - сказала Синтия Хансен. - Прошу, все же подумай. То, чем ты сейчас занимаешься, не имеет будущего. - А чем я занимаюсь? - Повсюду шляешься, оскорбляешь людей, нарываешься на неприятности и допекаешь окружающих. - Натура такая, - сказал Римо и попытался пустить кольцо дыма, но у него не получилось. Разозлившись, он погасил сигарету о пепельницу на тумбочке у кровати и взял с тумбочки фотографию в маленькой позолоченной рамке. - Это твоя мать? - спросил Римо, глядя на снимок со смеющейся парой. - Да. И отец. - Приятная женщина. Ты похожа на нее, - сказал он совершенно искренне, потому что другой человек на фото был вялым, невыразительным, хотя и благообразным мужчиной. Лицо его отличалось той же индивидуальностью, что и граммофонная пластинка. - Я знаю, - ответила Синтия. - Мне все говорят, что я похожа на мать. Римо поставил фотографию на тумбочку. Синтия снова закурила, они по очереди затянулись одной и той же сигаретой, а потом она опять предложила ему работу в мэрии. - Ты рассчитываешь купить меня, грязная спекулянтка героином? - спросил он и начал одеваться. Уже темнело, пора было возвращаться к Чиуну. Синтия остановила его, в третий раз предложив работу, и в третий раз он отказался. Потом он похлопал ее пониже спины и пообещал, что они увидятся завтра. Но Синтия Хансен опасалась, что он никогда больше не увидит ни ее, ни кого бы то ни было еще. Но она ошиблась. Серебряный крючок сновал взад-вперед. Взгляд Гаэтано Гассо не отрывался от салфеточки, над которой он трудился. Он осваивал новый узор и старался не перепутать нитку, а дело это нелегкое. Он уже трижды ошибся и начинал злиться. А когда Гаэтано Гассо терял самообладание, все вокруг имели веские основания для беспокойства. Он сидел один за пустым столом, стоящим в углу огромного склада, - абсолютно пустого, за исключением одного автомобиля: - автомобиля Гассо, "шевроле-седана", модели шестьдесят восьмого года, в прошлом - полицейской машины. Он купил ее на аукционе муниципальных машин за пять долларов, а скупщики утильсырья, обычно покупавшие такие машины по 25 долларов, и рта не открыли. За десятку ее привели в порядок в знакомом ему гараже на Патерсон-Плэнкроуд в Сикокосе, еще за десять двое парнишек выкрасили ее в желтый цвет, так что за двадцать пять баксов Гассо приобрел надежную "тачку". Хорошо, когда есть приятель в мэрии. Бесполезно. Он не мог сосредоточиться на салфетке. Все этот журналист, писака чертов. Гассо даже улыбнулся при мысли, что сегодня вечером предстоит заняться этим типом. Сначала он его хорошенько обработает, узнает, что ему нужно у них в городе, что приключилось с Утенком, О'Бойлом и Попсом, а потом прикончит. Он с нетерпением ждал этой встречи, потирая руки. После этого и новый узор получится. Вязание требует предельной концентрации внимания. Римо Барри поплатится за то, что вывел Гаэтано Гассо из равновесия. Стальная дверь склада открылась, Вилли-Сантехник с опаской просунул в проем голову и позвал: - Мистер Гассо! Мистер Гассо! Гассо встал из-за стола. Вилли заметил его и громко сказал: - Мы привезли его, мистер Гассо. Привезли. Вилли-Сантехник вошел в помещение склада, а за ним незнакомец среднего роста и обычного сложения в сопровождении Стива Лиллисио, упиравшегося дулом пистолета в спину незнакомца. Вилли пропустил их вперед, запер дверь и поспешил снова возглавить процессию. Он, улыбаясь, подошел к Гассо, а тот шагнул навстречу вдоль письменного стола. Но напрасно Вилли ждал ответной улыбки. - Мы взяли его, мистер Гассо. Мы взяли его запросто. Сцапали прямо на улице. Привезли вам. Гассо не обратил на Вилли внимания. Вилли закашлялся. Что-то очутилось во рту, но Вилли не знал, понравится ли мистеру Гассо, если он сплюнет на пол, и он сглотнул. Гассо разглядывал того, кто стоял посередине. Римо Барри. По виду не скажешь, что он способен наделать столько неприятностей. Римо Барри тем временем оглядел склад - потолок, пол, стены, - а потом повернулся к Гассо. - Какую смерть выбираешь? - спросил Гассо. - А чего ради мне умирать? Но, если вы и дальше будете на меня так смотреть, я умру от ужаса. Своим видом вы можете испугать человека до смерти. Как это вы добились такой волосатости на всем теле? Вы эту шерсть подкармливаете, что ли? Вилли-Сантехник и Стив Лиллисио стояли безмолвно. Нехорошо так разговаривать с мистером Гассо. Может, Гассо их отпустит? Не хотелось бы видеть, что случится с этим писакой. А тот продолжал: - В музее естествознания знают о вас? Я к тому, что нехорошо, если Маргарет Мид не в курсе. Такие, как вы, водились, разве что, в пещерах. Что же это у вас на зубах волосы не растут? Однажды на выставке я видел что-то похожее и готов поклясться, у того на зубах росли волосы. Гассо собрался что-то сказать, губы его шевелились. Вилли-Сантехник надеялся, что он скажет "Ладно, Вилли, иди домой. Ты отлично поработал, а теперь иди домой и оставь меня с глазу на глаз с этим типом". Но Гассо заговорил с писакой: - Я спросил, какую смерть ты выбираешь? Римо посмотрел на стол и увидел салфетку. - Гляньте! - сказал он. - Салфеточка! - Он взял клубок и крючок. - Очень красиво получается. Правда, приятель, совсем неплохо. Еще попрактикуешься и сможешь продавать их. Хорошо, когда такие, как ты, сами зарабатывают на жизнь. Чувствуешь себя хоть на что-то способным? Гораздо лучше, чем сидеть на чужой шее. Он наклонился к Гассо. - Ну же, - прошептал он. - Расскажи. Как тебе удалось отрастить такую шерсть? Я никому не скажу. Это же не парик? Парик на все тело - это чересчур. Может, это какая-то растительность с другой планеты? А когда бежишь, коленкам от нее не больно? А у тебя есть колени? С виду не скажешь. Я к тому, что запястий у тебя вроде нет, а вот насчет коленок не берусь судить. Он повернулся к Вилли-Сантехнику. - Может ты знаешь? Есть у него коленки? Это очень важно, поэтому сначала подумай, потом отвечай. Если нет, значит это новый вид животных. Мы можем на нем заработать. Представляешь? Новый вид! Меньше всего на свете Вилли хотелось быть втянутым в этот безумный разговор. Еще ему очень не хотелось случайно улыбнуться. Не хотелось даже подать вид, что он слушает. Пришлось быстренько пошевелить мозгами: - Заткнись! Мистер Гассо задал тебе вопрос. - Вопрос? Ах да, о том, как я хочу умереть? - Римо повернулся к Гассо. - Пистолет - это неинтересно, а ножом ты можешь порезаться и повредить себя. А мне бы этого не хотелось, по крайней мере до тех пор, пока тебя не осмотрят специалисты из музея. Римо пожал плечами. - В общем-то мне все равно. Как насчет дубины? Ваш брат дубинами дерется? Вилли-Сантехник наблюдал. Гассо собрался заговорить. Может, он наконец отпустит Вилли. Гассо заговорил, но опять он обращался к Римо Барри: - Парню, который так со мной разговаривал, я вырвал руки. После этого он уже не шутил. - Догадываюсь, - сказал Римо. - Но для тебя я припас кое-что поинтереснее. - Да? Что же это? - Римо пощелкал пальцами. - Знаю. Ты подаришь мне салфетку. Которую сам связал. Очень мило с твоей стороны, дружище. Знаю, какая пропасть времени на это уходит у таких, как ты, ведь пальцы вас плохо слушаются. Преклоняюсь перед твоим усердием. Гассо снова заговорил: - Вилли, иди. И ты, Лиллисио, - и, обращаясь к Вилли, добавил: - Возвращайся утром, соберешь, что от него останется, и выбросишь куда-нибудь. Он замолчал ненадолго, а потом спросил: - Пистолета у него нет? - Проверил, мистер Гассо, - ответил Вилли-Сантехник. - Нет. - Ладно, проваливай. Этот шут сейчас заговорит и расскажет, кто его прислал. Покидая склад, Вилли и Лиллисио установили мировой рекорд скорости. Когда дверь за ними закрылась, Гассо полез в карман и достал оттуда медный ключ. - Это ключ от дверей. Если сумеешь у меня его отобрать, ты выиграл. Тогда можешь уйти. - И он спрятал ключ в карман. Римо сказал: - А я и не собираюсь его у тебя отбирать. Сам отдашь. - Как это? - удивился Гассо. - Чтобы прекратить боль. Гассо ринулся вперед. Его руки, точно мощные стволы, обхватили грудь Римо. - Сперва я слегка выдавлю из тебя сок, малыш, - промычал Гассо. - А потом, сдеру с тебя шкуру, как кожуру с апельсина. Он сцепил пальцы за спиной Римо и сжал его в смертоносном объятии. Сжал изо всех сил: после этого у клиента обычно ломились ребра, и он терял сознание. Римо завел руки за спину и сомкнул пальцы на руках Гассо там, где у нормальных людей бывают запястья. Сконцентрировался на руках: для него сейчас больше ничего не существовало - и вспомнил одно из бесчисленных заклинаний Чиуна: "Я - Шива, Дестроер, Я несу смерть и разрушение миров." И начал разжимать руки Гассо. Сцепленные пальцы заскользили и разжались, и руки Гассо разошлись. Такого с ним никогда не случалось. Гассо взревел, попытался снова сцепить руки, но этот негодяй, этот Барри мешал ему и постепенно, как гигантская машина, раздвигал руки Гассо, пока они не оказались разведенными в стороны, а этот мерзавец Римо улыбался и продолжал давить. Гассо почувствовал, что мускулы плеч уже не выдерживают нагрузки, они стали рваться, и руки выворачивались из суставов. Боль была адской, и Гассо закричал, закричал так, что эхо, разлетевшись по всему помещению пустого склада и резонируя, становилось все громче, пока не вырвалось наружу, где Вилли-Сантехник как раз закрывал дверцу своего "эльдорадо". Вилли замер, услышав крик, но потом захлопнул дверцу. Он старался не сболтнуть лишнего, опасаясь, что Лиллисио настучит на него, и сказал только: - Жаль бедолагу. Но нечего было издеваться над мистером Гассо. И Вилли быстро укатил. Он не хотел больше слышать эти крики. Ему велено было вернуться утром, чтобы прибрать останки, и его уже сейчас мутило при мысли о том, что ему предстоит увидеть. Бедный Римо Барри. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ  В человеческом теле двести шесть костей. Дон Доминик Верильо помнил много такого рода фактов, благодаря чему слыл среди мафиози эрудитом и культурным человеком. Дон Доминик считал, что с логикой у него все в порядке и, поскольку Гаэтано Гассо - несмотря на свою внешность - был человеком, следовательно, и у Гаэтано Гассо в теле тоже было двести шесть костей. И каждая была сломана. Дон Доминик Верильо не был человеком набожным. Это правда, что каждое воскресенье и по церковным праздникам он ходил в церковь, но это было своего рода капиталовложение. Он ведь был главой своей общины, а следовательно, должен был вести подобающую жизнь. Быть богобоязненным и набожным. В своем настоящем бизнесе, где он был капо мафиози, репутация религиозного человека иногда оправдывала ужасные вещи, которые он делал сам или приказывал делать другим. Так что истинным христианином он не был. Но сейчас, глядя на тело, которое раньше было Гаэтано Гассо, он перекрестился. Всего пятнадцать часов назад тело это было мускулистым и сильным, а сейчас напоминало желе, медленно растекающееся внутри мятой оболочки, напоминающей по форме человеческое тело. Мешок с кашей. Руки были раскинуты в стороны, и там, где они обычно сгибаются в суставах под углом, образовывали плавную дугу, так как кости были переломаны. И переломаны. И еще раз переломаны. В таком же виде были ноги, ребра и череп. Но не это заставило дона Доминика Верильо прочитать молитву и перекреститься. Из середины лба Гассо, наподобие жуткой антенны, торчал серебряный крючок для вязания, пронзивший кость и вошедший в мозге невообразимой силой. Но и не из-за этого дон Доминик Верильо бормотал слова молитвы. Он обратился к Богу - если только где-то еще оставался никем не занятый Бог, который может помочь, - по другой причине. Гаэтано Гассо был совершенно голым. Пах был аккуратно прикрыт белой салфеточкой его собственного изготовления. Ее белый цвет должен был бы резко выделяться на фоне черных волос, покрывавших тело Гассо от головы до пят, но волосы Гассо больше не были черными. На голове, плечах, груди, животе, ногах и руках они стали седыми. Белыми как снег. Дон Доминик Верильо молился, чтобы Господь не посылал никому такой смерти. Даже для Гаэтано Гассо, чудовищного убийцы, это слишком жестокое наказание. Рядом с Верильо стоял Вилли-Сантехник, который, обнаружив утром тело, позвонил Верильо и попросил приехать на склад. Вилли что-то бормотал, и Верильо увидел, что он перебирает четки, бормоча молитвы. Он хотел было приказать, чтобы Вилли замолчал, но передумал. Гассо. А те трое, которые отправились вчера на квартиру к Римо Барри, чтобы выбить информацию из старика-китайца, как в воду канули. С чем им пришлось столкнуться? Может, Вилли правильно делает, что молится? Дон Доминик Верильо ехал в своем "линкольн-континентале" в центр, к себе в офис, находившийся в здании Торговой палаты, не переставая задавать себе эти вопросы. Он продолжал думать об этом, проезжая мимо церкви святого Александра, старого католического собора, архитектор которого, видимо, старался привлечь к нему внимание людей, придав ему форму византийского храма. Увидев счетчик платной стоянки, Верильо подъехал к тротуару и осторожно припарковался. Он бросил десять центов в прорезь счетчика и вошел в церковь. Внутри было прохладно. Благодатная свежесть после зноя, раскалившего город несмотря на раннее утро. Дон Доминик Верильо проскользнул в проход меж скамеек в задних рядах, встал на колени и воззрился на алтарь, который он пожертвовал церкви святого Александра в память о матери. Полоумная дочь старика Пьетро предупреждала его. А ведь она почти всегда оказывалась права. Разве не предсказывала, что он женится, а его жена потом умрет? Откуда она знала, что у него есть дочь, ведь это никому не было известно. А теперь говорит, что он идет против Бога. Неужели? И существует ли на самом деле Шива-Дестроер? Он вспомнил о Гассо, поседевшем, превращенном в месиво, и губы его принялись шевелиться, бездумно, как в детстве, выговаривая слова. - Отче наш, иже еси на Небеси, да святится имя Твое... Он смотрел, не отрываясь, на алтарь, пожертвованный им алтарь, и надеялся, что Господь этого не забудет. Он пытался сосредоточиться на Христе, изображенном там, но словно ослеп - не видел ничего, кроме тела Гассо, да еще лиц тех троих, что исчезли вчера. - Да пребудет воля Твоя, да приидет Царствие Твое... Воля Твоя? Чья воля? Верильо вспомнил другое лицо, лицо тележурналиста, Римо Барри, улыбающееся, с жесткими чертами. Даже если он Бог, он не мой Бог, и тут ему не место. И вообще, какой он Бог? Старушечьи фантазии! Но Гассо... - И не введи нас во искушение... Верильо смотрел на распятие в глубине алтаря. Иисус, слышишь меня, может, я не самый идеальный человек, но ведь кто лучше? Алтарь. Летний лагерь. Ковры для монастыря. И будет еще больше, Иисус. Еще больше. Если дело наладится. Если пришелец одержит верх, Господи, то больше не будет ничего. Если он заставит всех поверить в себя, то все от тебя отвернутся, Господи. - Но избави нас от лукавого... Дон Доминик Верильо смотрел на распятие, ожидая знака, что сделка заключена, но ничегошеньки не увидел. В дальнем углу церкви стоял преподобный отец Магуайр, осматривая свои владения. Он служил настоятелем в четырех церквях, одна величественнее другой, эта же была просто великолепной. Странно. Все вокруг считают, что Гудзон - гнездо мафиози, воров и игроков. Какая несправедливость, думал отец Магуайр. Жители Гудзона построили замечательные храмы и аккуратно посещали их по воскресеньям и церковным праздникам. Пока ему не доказали обратного, отец Магуайр принимал своих прихожан за тех, за кого они себя выдавали. Вон, к примеру, мужчина в последнем ряду. Человек, видимо, уважаемый. Храм посещает, наверное, каждый день. Отец Магуайр попытался угадать, кто он. Солидный, уравновешенный, набожный, но чем-то обеспокоен. Да, тревога сквозит в каждой морщинке вокруг глаз. Губы шевелятся, но произносят они не слова молитвы. Он обращается прямо к Богу: люди с тревогой на сердце чаще всего поступают именно так. По рукам, Иисус, или нет? Неужели Ты уступишь и допустишь, чтобы явился самозванец, прикинувшийся Тобой? Это очень важно. Если Ты - это не он, то огромные деньги пойдут по другому адресу. А скольким вдовам, сиротам и беднякам это принесет горя! И все из-за тебя. Решай, Иисус. Я не могу здесь целый день прохлаждаться. Отец Магуайр покачивал головой, наблюдая за мужчиной в заднем ряду. Губы его шевелились, и, хотя в церкви было прохладно, с него градом катил пот. Он был взволнован. Спорил о чем-то с Господом Богом. Это опасно для души и для веры. Преподобный Магуайр был деятельным слугой Господа. Он верил в пользу газет, которые издавал Союз молодых католиков, в пользу Лиги игроков в кегли и театральных представлений, полагая их средством для достижения цели, но не самоцелью. А целью его были измученные души измученных людей, таких, как этот приличный господин в последнем ряду. Отец Магуайр направился к Верильо и сел рядом, положив руки на спинку сиденья перед собой. Когда Верильо посмотрел на него, преподобный отец улыбнулся, наклонился к нему и прошептал: - Не отчаивайтесь, сэр. Пути Господни неисповедимы, но Он творит свою Божию волю. И нам не дано знать, как. И нам не дано узреть Его пути. Нам довольно знать, что тот, кто выполняет волю Божию, остается с Христом в вечности, какие бы силы ни противостояли ему. Добро побеждает зло, - закончил отец Магуайр и улыбнулся. Верильо уставился на него. Отец Магуайр продолжал улыбаться. Верильо поднялся и протиснулся мимо священника к проходу. Он быстрым шагом направился к выходу и сбежал по широким ступеням храма. Дон Доминик Верильо гордился тем, что никогда не совершал глупых поступков. По дороге к офису он еще раз напомнил себе об этом. Когда менялись времена, он менялся вместе с ними. Когда пора было нанести удар, он наносил его. Но сейчас надо было бежать, и он решил скрыться. Он нетерпеливо притопывал ногой, поднимаясь в безлюдном лифте в свой офис в здании Торговой палаты; здороваясь с секретаршей, он попытался принять беззаботный, дружелюбный вид. - Ни с кем меня пока не соединяйте, - предупредил он. У себя в кабинете он отодвинул в сторону одну из висевших на стене картин. Полотно Евы Флинн. Это была одна из причин, почему надо бежать, а не умирать: Ева Флинн изображала жизнь такой, что стоило жить. Он набрал три цифры на замке сейфа и открыл дверцу. Внутри еще один замок. Прежде чем прикоснуться к наборному диску, он подошел к письменному столу и нажал на кнопку, отключив сейф от электросети, а потом вернулся и набрал нужный код. Он открыл свой пустой "дипломат" и начал аккуратно перекладывать в чемодан содержимое сейфа: деньги и документы. Документы представляли большую ценность, потому что по ним было видно, кому подчинялся Верильо, а этого человека следовало защитить любой ценой. Чего бы это ни стоило. Даже ценой поединка с Шивой. Деньги. Что ж, наличные деньги, они и есть наличные, даже когда у тебя есть миллионы. Неплохая мысль держать немного деньжат под рукой, на всякий случай, подумал Верильо, складывая в "дипломат" пачки по десять тысяч долларов. Он запер сейф и только начал рыться в верхнем ящике стола, как вошла секретарша и с улыбкой произнесла: - Мистер Верильо. Снова этот Шива. Разрушитель миров. Хи-хи! Говорит, что у него важное дело. Верильо тяжело опустился в кожаное кресло. - Пусть минутку подождет. Сейчас приму. Она закрыла дверь, а Верильо вытащил документы из "дипломата" и бросил в машинку для уничтожения бумаг под столом. От Верильо он ничего не узнает. Дон Доминик не поставит своего шефа под удар. Все документы из сейфа были уничтожены, и Верильо почувствовал облегчение. Из верхнего правого ящика он достал револьвер тридцать восьмого калибра, прокрутил барабан. Заряжен. Он ощущал на ладони его прохладную тяжесть, улыбаясь своим мыслям. Когда в последний раз он держал в руках оружие? Как давно он наверху и стрелять приказывает другим? Он испытывал к револьверу нежность, как к старому, доброму другу - лежит себе на ладони, тяжелый, смертоносный. Десятки раз он делал свое дело. Сделает и сейчас. Верильо пытался припомнить, скольких он убил, но не смог: прошлое забылось. Он сейчас был вроде проститутки, ставшей кинозвездой и забывшей, где ее бордель. Забыл и все. Забыл, что такое насилие, но оно все равно существовало. Взвел курок своего старого верного друга и стал ждать. Скоро раздался стук в дверь. Верильо выпрямился в кресле, дверь отворилась: на пороге стоял Римо Барри. - Верильо, я не могу ждать целую вечность. Верильо, как всегда, очень осторожно и очень четко поднял револьвер, убедился, что он направлен в цель и нажал курок. Лишь на долю секунды он ощутил какой-то дискомфорт, и верхняя часть его черепа разлетелась вдребезги. В эту долю секунды, перед тем, как все остановилось, он попытался улыбнуться Римо и сказал про себя: "Во имя Отца и..." Секретарша пронзительно закричала и потеряла сознание. Римо не подхватил ее, и она грохнулась на пол, а он направился к столу. "Дипломат" был открыт, но в нем лежали только деньги. Римо пошарил под столом и ощутил, что машинка для уничтожения бумаг еще теплая. Верильо ничего ему не оставил. Он взглянул на деньги. Пачки, пачки, и в каждой - по десять тысяч. Он попытался прикинуть, сколько же нужно было для этого продать наркотиков, сколько жизней изуродовано и загублено той самой иглой, что делала деньги для Верильо. Он представил себе вереницу людей - наркоманы, дети, умирающие, мертвые. Верильо - обезглавленный труп, лежащий перед ним на полу, - не вызывал сочувствия. Римо набил карманы деньгами. Потом подошел к секретарше, привел ее в чувство, усадил в кресло у ее стола и посоветовал вызвать полицию. И ушел. Оказавшись внизу, Римо подумал - неужели конец истории? Кончилась ли она со смертью Верильо? Пожалуй, нет. Где-то прячут горы героина, и пока он есть, его будут стараться продать. Будут сражаться из-за него, убивать из-за него, а значит он, Римо Уильямс, Дестроер, будет нужен. Римо шел по улице и размышлял. Позади послышались звуки сирены: наверняка машины направлялись по вызову в офис Верильо. Так он шел, пока не оказался перед очень красивой церковью. Повинуясь внезапному порыву, он вошел. Церковь была богато украшена лепниной и орнаментом, внутри она была такой же красивой, как и снаружи. Скамьи, похоже, ручной работы, великолепный алтарь прославлял Иисуса и Всевышнего. Воздух церкви был пропитан любовью и поклонением, и Римо подумал: хорошо тем, у кого есть боги, которых они любят. Он нащупал в кармане деньги и, увидев в глубине церкви молодого лысеющего священника, подошел к нему, достал деньги из кармана, положил их на столик и сказал: - Это вам, отец. На дело Господне. Римо повернулся и вышел, а преподобный отец Магуайр улыбнулся. Не зря он ждал знамения божьего. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ  Но наркотик расползался. Десять фунтов привезли в Канзас-сити, и Гризи Руссо снизил цену, чтобы избавиться от конкурентов. Оттуда же, откуда прибыла эта партия, привезут еще и еще. И в Вегас просочилось несколько фунтов: по казино и борделям поползли слухи - цены падают. Независимые торговцы, прознав об этом, начали метаться в поисках того, кто контролировал цены. Такие же сообщения поступали из Сен-Луиса, Филадельфии, Атланты и Чикаго. Наркотик просачивался пока тонкой струйкой..., всего несколько фунтов..., вывозят, верно, на частных машинах..., но все-таки вывозят. Струйка превратится в ручей, затем - в поток, а когда он вырвется наружу и захлестнет большие города Америки, вот тогда-то и настанет звездный час наркомафии, а шанс Америки переломить хребет торговле наркотиками будет упущен. Союзники Америки были в бешенстве. Франция собиралась взять операцию под свой контроль, а теперь выражала многозначительные сожаления, что Америка совершила грубейшую ошибку. Великобритания и Япония присоединились к Франции. То, что произошло в Америке, произошло и в этих странах. Они мечтали уничтожить торговцев наркотиками. Если Америка не справилась, что ж, они будут полагаться на собственные силы. Был полдень. Римо вернулся в свою нью-йоркскую квартиру и позвонил Смиту. - Верильо мертв, - сказал Римо. Смит не выказал интереса. - Вы нашли героин? - Нет еще. - Нет? Чего же вы дожидаетесь? - Жду, когда вы в компании с дурацким детектором Дика Трейси обнаружите его. - Перестаньте острить. Наркотик непонятным образом появился на рынке. Пока маленькие партии. Но мы должны найти основной источник поставки. - Разве смерть Верильо не положит этому конец? - спросил Римо. - Пользуйтесь серым веществом. На пять минут, а потом кто-нибудь другой возьмется за дело. Ваше дело найти тайник. И побыстрее. Пошевеливайтесь. - Спасибо за совет. - Ради разнообразия прислушайтесь к нему. Началось соревнование, кто быстрее бросит трубку, и Смит победил. Один - ноль в его пользу. Римо оглядел комнату. На кушетке гора снаряжения, купленного в спортивном магазине на обратном пути домой. Чиун упрямо делал вид, что ничего не замечает. Он все еще сердился на него, потому что Римо накануне не явился на ужин, а ведь Чиун приготовил омары специально для него. Чиун сидел на полу и смотрел сериал о Майроне Бризбейне, психиатре. - Чиун. Тебе придется помочь мне избавиться от этих трупов. В ванну войти невозможно, жуткая картина, лед уже не помогает. Не отрываясь от экрана, Чиун что-то буркнул. Римо расслышал только: "мои сосуды... давление". - Эй, Чиун, черт тебя подери! - сказал Римо. - Я для этого слишком стар. - Как убивать - так молодой, - сказал Римо. - Тише! - произнес Чиун, подняв палец и не сводя глаз с экрана. Римо пробурчал что-то о вероломстве азиатов, особенно корейцев, поднял тяжелый сверток и понес в ванную комнату. Чиун высунул язык ему вслед. Римо оглядел три трупа, сваленных в ванну и засыпанных толченым льдом. Ворча, он бросил свою ношу на пол, разорвал толстую бечевку, которой был перевязан сверток, и достал оттуда три больших брезентовых вещевых мешка и три "зимних" костюма для аквалангистов. Он выволок из ванны тело, лежащее сверху, положил на кафельный пол и принялся надевать поверх костюма мертвеца черные резиновые штаны, а потом черную резиновую рубаху с рукавами. Наглухо застегнув и то, и другое, Римо натянул на труп резиновую шапочку и резиновые бахилы, после чего засунул его в мешок, прикрыл сверху полотенцем, чтобы не было видно, что там лежит, и запер мешок на висячий замочек. То же самое он проделал с двумя другими трупами. Когда он закончил работу, светло-голубой пол был залит месивом из воды и льда, но трупы были аккуратно запакованы в брезентовые вещевые мешки армейского образца. Римо прислонил их к раковине и вышел в гостиную. - Ну теперь-то ты мне поможешь? - спросил он Чиуна. Чиун притворился, что спит. Римо понял, что проиграл. - Когда в следующий раз убьешь кого-нибудь, сам избавляйся от трупа. Знать тебя больше не знаю. Глаза Чиуна были по-прежнему закрыты, и Римо произнес громко: - Спящий человек не может смотреть телевизор. Нечего электричество зря тратить, - подошел к телевизору и выключил его. Потом он вернулся в ванную комнату, взвалил один мешок себе на плечо так, чтобы на плечо приходилась талия трупа, взял в каждую руку по мешку - за ручки посредине - и вернулся со всем этим в гостиную. Телевизор опять был включен. Главное - правильно передвигаться. Римо слегка раскачивал мешки, которые нес в руках и на плече. Они все время должны находиться в движении, чтобы не повиснуть мертвым грузом - тогда он не ощутит тяжесть в шестьсот фунтов. Внизу привратник смерил его удивленным взглядом, но остановил такси. Таксист не вызвался помочь ему, так что пассажир сам затолкал свой странный груз на заднее сиденье. - Аэропорт Кеннеди, - сказал он. Таксист заворчал, потому что чаевых за одну дальнюю поездку всегда получаешь меньше, чем за несколько коротких. В пути он поделился с пассажиром своим видением хорошей жизни: земля была бы неплохим местечком, если бы не евреи, латиноамериканцы, итальянцы, негры и поляки. Мистер, вы случайно не еврей или итальянец? Неполноценные народы делают мир несовершенным. Лень - генетическое свойство этих типов. Он остановился у входа компании "Истерн эйрлайнз", как ему было велено, причем опять не стал помогать пассажиру, который вышел, прихватив один мешок, и велел подождать. Таксист наблюдал в окно. Пассажир купил билет, сдал свой мешок в багаж, потом вышел из здания аэропорта и сел в такси. Они поехали к билетной кассе "Нейшнл эйрлайнз" - она была неподалеку, поэтому таксисту не предоставилось возможности пофилософствовать насчет лентяев всех наций, кроме его собственной. Они подъехали, парень снова сам вытащил мешок и пошел в здание аэропорта, где купил билет, заплатив наличными, сдал мешок в багаж и снова сел в машину. Следующая остановка - у авиалиний "Ти-Дабл-ю-Эй". Пассажир взял последний мешок, купил билет и сдал мешок в багаж. Таксист на секунду отвлекся, а когда снова стал искать взглядом своего пассажира, того и след простыл. Он подождал, но пассажир не возвращался, и пришлось вылезти из машины. Не было его ни на тротуаре, ни внутри здания, ни в зале ожидания, и, проклиная всех евреев, итальяшек и латиносов, таксист пошел выяснять, что случилось с мужчиной, который сдавал в багаж вещевой мешок. - А, мистер Гонзалес? - спросил клерк, заглядывая в лежащий перед ним листок. - Он торопился на самолет, вылетающий в Пуэрто-Рико. Просил передать вам, если вы станете о нем справляться, что в следующий раз непременно с вами рассчитается. Но человек, выдававший себя за мистера Гонзалеса, не летел в Пуэрто-Рико. Он сидел на откидном сиденьи вертолета, направляющегося в Ньюарк. Вещевой мешок, принадлежавший мистеру Гонзалесу, загрузили в брюхо самолета, летевшего в Сан-Хуан. Другой мешок, точно такой же, но принадлежавший мистеру Ароновичу, погрузили в хвост самолета, летящего в Анкоридж. А третий, багаж мистера Ботичелли, был уже в самолете, вылетающем в Чикаго. Но ни в Чикаго, ни в Сан-Хуане, ни в Анкоридже ни Гонзалес, ни Аронович, ни Ботичелли не придут за своими мешками. Мешки простоят несколько дней, а может, недель, пока сквозь резиновые костюмы не начнет просачиваться запах, и тогда полицейские трех городов станут ломать голову над этой "воздушной" загадкой. Они, конечно, все вверх дном перевернут, но к тому времени дело будет закончено, - думал Римо Уильямс, известный ныне под именем Римо Барри, а иногда под именами Гонзалес, Аронович и Ботичелли. Он сидел у окна вертолета и глядел вниз на зеленые луга. Снижаясь, вертолет зашел на посадку в аэропорту Ньюарка. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ  "Погребальный зал" Конвелла находился на неприметной маленькой улочке Гудзона, позади супермаркета, в старом доме времен революции, где на заднем дворе рос гигантский дуб, под которым Джордж Вашингтон однажды проводил военный совет. "Погребальный зал" Конвелла обслуживал только настоящих американцев, не в традициях фирмы было хоронить итальянцев. Но Доминик Верильо - другое дело. Если на то пошло, господин Верильо почти и не был итальянцем и католиком. Он был другом мэра города, интересовался культурой, занимался благотворительной деятельностью, а также трудился на социальной ниве. Он же не виноват, что родился в итальянской семье. Бедняге, должно быть, трудно было решиться на самоубийство, но слишком тяжел был стресс, он слишком много трудился - исключительно на благо рода человеческого, можете быть в этом уверены, - а потому им займутся у Конвелла. Из мэрии по телефону предупредили, что ритуал прощания следует провести сегодня же, а сами похороны назначены на завтра. Доступ к телу был открыт во второй половине дня - официальной панихиды не было. К зданию подъезжали господа в машинах, в больших черных лимузинах, господа с жесткими лицами. Они преклоняли колени перед закрытым гробом, в котором покоилось тело Доминика Верильо. Осенив себя крестом, они покидали зал. Почти каждый много бы отдал, лишь бы узнать, что сталось с его авансом, заплаченным за героин. Те же господа присылали цветы: цветами была завалена не только маленькая часовня, где лежало тело Доминика Верильо, но и весь первый этаж здания погребального бюро. Уже даже крыльцо было уставлено венками и корзинами, а они продолжали приходить со всех концов страны. Направляясь сказать последнее прости дону Доминику, Пьетро Скубичи оставил свой пакет с перцем в машине. Да, все не так, как было раньше. Раньше они бы непременно собрались все вместе в ритуальном зале и взяли бы все хлопоты на себя. Сняли бы целиком отели для тех, кто решил проводить отлетающую душу дона Доминика. А сегодня?! Пьетро вздохнул. Это невозможно. Полицейские с камерами, подслушивающие устройства, шпики на каждом шагу, так что друзья дона Доминика могут лишь на минутку задержаться у гроба. Мир изменился. Наверное, правильно решили поторопиться, чтобы полиция не надоедала прощающимся. Но все же лучше было бы препроводить дона Доминика в объятия Всевышнего должным образом. Никто не сомневается, что он попадет к Всевышнему. Разве не сказала дочь Пьетро Скубичи, что дон Доминик идет против Бога? Она, видно, имела в виду, что он идет к Богу. Пьетро Скубичи преклонил колени перед гробом и стер со щеки слезу. Дон Доминик Верильо был вдовцом, и, что бы ни говорила Анджела, детей у Верильо не было, а потому Пьетро не с кем было попрощаться. Однако с красивой женщиной, стоящей в глубине часовни, он попрощался - она была воплощением горя, не мог же он пройти мимо. Лицо ее было похоже на те, которые рисовали этруски. Ее черты напомнили Скубичи кого-то знакомого. Она плакала, а когда Пьетро Скубичи похлопал ее по плечу, прошептала: "Спасибо, дон Пьетро". Он пристально поглядел на нее, но так и не вспомнил, где видел это лицо. Сев в машину, он велел шоферу отвезти его в Атлантик-Сити, на конференцию по выборам новой главы мафии. Да, у него есть шанс быть избранным. Но у кого героин? Скубичи и другие мафиози приезжали попрощаться днем, а вечером состоялось нечто вроде гражданской панихиды. Были там мэр Хансен, величавый и недалекий, со своей дочерью Синтией, выглядевшей по настоящему опечаленной, и мать Синтии, смуглая женщина, у которой (это знали многие из присутствующих) были сложности с алкоголем. Она, не переставая, рыдала. Был также шеф полиции Брайан Дуган, потому что, как ни крути, Верильо был известной фигурой в городе, а также редактор Хорган и преподобный Джозеф Энтони. В дальнем углу сидел Римо Уильямс и наблюдал за собравшимися. Сеньор Энтони повторял свою речь, произнесенную им в День Колумба, переделав ее сообразно случаю. Говорил о Микеланджело и Леонардо да Винчи, Христофоре Колумбе и Энрико Ферми. Говорил о Верди, Карузо, папе Иоанне XXIII и Фрэнке Синатре. Он говорил, что среди этого величия служения человечеству, прогрессу и красоте есть место и Доминику Верильо. Его имя стоит в одном ряду с именами этих титанов, а на другом полюсе - горстка гангстеров, которым некоторые придают слишком большое значение, тогда как сама вера в их существование позорит итальянский народ. Сказав это, он грозно взглянул на Хоргана, который лично написал некролог Верильо, где намекнул на некую тайну в жизни покойного и, не высказав своего мнения явно, тем не менее, донес его до сведения читателей, ничего конкретного не говоря. Римо наблюдал за сборищем со своего места в душной крохотной комнате. Мэр Хансен сидел прямо, поочередно изменяя выражение лица, пользуясь своим сверхскромным репертуаром для различных его частей: для глаз - из колонки. "а", для рта - из колонки "б". Соответственно он выглядел то преисполненным уважения, то задумчивым, то убитым горем, то снова задумчивым. Римо внимательно наблюдал за ним. Он видел его в первый раз, поскольку Синтия старательно препятствовала их встрече, и испытывал раздражение, как часто бывает при общении со "слугами народа". Бывает нелегко докопаться до того, что скрывается за общественным лицом человека, и часто там ничего не оказывается; в частной жизни он столь же незначителен, как в общественной. Тем не менее героин может быть и у него. Нужно выяснить. Миссис Хансен, настоящая итальянская красавица, по всем признакам прямым ходом идет к алкоголизму. Она выглядит великолепно, но кое-что ее выдает. Легкая дрожь в руках, переминание с ноги на ногу, загнанное выражение глаз. Было заметно, что у нее большое личное горе, но ее муженек то ли этого не понимал, то ли не видел. Она все время тихонько плакала. Со смертью Верильо она потеряла что-то! Синтия тоже была здесь, провела тут весь день и тоже очень горевала, горе сблизило ее с матерью. Она не смотрела на Римо. Возможно, она его и не видела, но он-то смотрел на нее, чувствуя, как в нем подымается возбуждение. Интересно, что она будет делать потом? Хорган смахивал на сфинкса. Сидя в первом ряду, рядом с шефом полиции, он болтал, то и дело улыбался; лишь он и Дуган были достаточно умны, чтобы забавляться происходящим. Были тут и другие типы, которых Римо не знал. Он смотрел на их лица и