попал в плечо, выбив руку из сустава и сломав громко треснувшую ключицу. Вместе со своей десятигаллонной шляпой и ботинком, испачканным в коровьем помете, несчастный ковбой ударился о стену и рухнул в агонии. Римо оглянулся вокруг. Никого. Он склонился над Тургудом. - Привет от поколения наркоманов, дорогой, - произнес Римо и ударом двух пальцев правой руки загнал в легкие тестикулы Тургуда - уважаемого гражданина Таксона, Тургуда - торговца наркотиками. По пути в легкие яички прихватили с собой часть кишечника, которая кровавым потоком вырвалась изо рта человека, недосягаемого для правосудия. Согнувшись пополам, Тургуд провел последние двадцать секунд своей жизни в муках. Ковбой останется в живых - рядом слышались его стоны. Римо огляделся. Где же упаковки с героином? Он приподнял ковбоя, завопившего от страшной боли. Ага, вот они! Римо подождал, пока ковбой обретет хоть какую-то ясность мысли, и сунул ему под нос пакетики с наркотиком. - Тебе, я думаю, придется до приезда шерифа слегка прибраться, - сказал Римо. Одна упаковка была чуть надорвана; Римо вскрыл вторую и на глазах у ковбоя рассыпал по всему коридору героин, которого раньше в этом доме и следа не было. Для полноты картины Римо развеял остатки героина по гостиной Тургуда и растер подметками по ковру, а затем направился к выходу, бросив на диван пустые пакетики. - Пока, засранец, - распрощался он с ковбоем и покинул Х-образную крепость, имевшую всего лишь один недостаток в системе обороны. Стоял приятный, сухой и бодрящий день, в такую погоду очень приятно идти себе не торопясь и насвистывать. Римо с удовольствием прошелся обратно до Таксона, но, подходя к городу, ощутил жажду. Он зашел в кафе, где заказал пару гамбургеров и "Кока-колу". В ожидании еды Римо помарался припомнить прочитанное им сегодня утром руководство по заключению коллективных трудовых договоров. В Чикаго намечалось какое-то крупное событие, имеющее отношение к профсоюзному движению. Это было все, что ему сообщило начальство. К поданным гамбургерам Римо добавил еще кетчупа и в четыре приема проглотил их, запивав большими глотками коричневатой сладкой "Колы". Когда он вытирал рот рукой, случилось нечто странное: в руках появилось непонятное онемение, поднялось к плечам, к шее. Онемело лицо. Римо услышал женский крик, потолок закружился над ним с сумасшедшей скоростью, и наступил мрак. ГЛАВА ТРЕТЬЯ  "Добро пожаловать, Международное братство водителей!" Невидимые потоки воздуха еле заметно покачивали громадный транспарант, висящий под потолком над тишиной зала. На сцене стояли двое: один наблюдал за движением транспаранта, второй, глядя на первого, заметно нервничал. Через три часа пока еще пустые и темные ряды кресел заполнят шумные, аплодирующие толпы людей, в большинстве своем людей крупных, сильных и энергичных. Здесь соберутся те, кто укрощает мощь огромных автотрейлеров, и те, кто руководит этими людьми. Съезд - всегда этапное событие в жизни профсоюза. В этом году в борьбе за право принять делегатов Чикаго одержал верх над Майами и Лас-Вегасом. Профсоюзный делегат традиционно любит сорить деньгами, и многие недоумевали, почему съезд всего за два месяца до открытия был перенесен из славящихся широким выбором и размахом развлечений городов в ничем не примечательное место, типичное для Среднего Запада. Многие делегаты были недовольны. И они знали, кто стоит за этим. Но их эмоции, равно как и нервозность его заместителя, не беспокоили руководителя региональной организации номер восемьсот семьдесят три из Нэшвилла, штат Теннесси. Он был занят проблемой воздушных течений под потолком зала. - Интересно, откуда берется этот ветерок? - размышлял вслух Юджин Джетро. - Наверное, транспарант раскачивают какие-то внутренние силы, о которых мы не имеем понятия. Джетро выглядел лет на двадцать с небольшим. Длинные золотистые локоны ниспадали на ворот пиджака зеленого бархатного костюма. Говорили, что он слишком молод, чтобы руководить региональным отделением. Говорили, что он слишком большой модник. Говорили, что он слишком неопытен. Однако Джетро находился в этом зале, и его имя должно было войти в список кандидатур на пост президента Международного братства водителей. - Джин, что тебе дался этот транспарант? Через три часа откроется съезд, и нас с тобой сожрут живьем, - сказал заместитель Джетро, Зигмунд Негронски, крепкий, почти квадратный человек, с запястьями, напоминающими кегли. - Перед нами только два пути: или победить на съезде, или прямо отсюда отправиться в тюрьму. Юджин Джетро в раздумье взялся за подбородок. - А может быть, достаточно лишь силы мысли, чтобы заставить колыхаться этот транспарант. Наш разум господствует над самой сутью вещей. - Джин, ты перестанешь или нет? Давай еще раз обсудим нашу стратегию. - Все уже обдумано и решено. - Я боюсь. Я правда боюсь. Мы потратили деньги, которые нам нечем компенсировать, мы заключили соглашения, которые не можем выполнить, мы связались с очень крутыми людьми. Если ты не станешь президентом, нас посадят. Ежели повезет. - Везение здесь не при чем, Зигги, - сказал Джетро и улыбнулся своей уже ставшей знаменитой немного мальчишеской улыбкой, которая так нравилась фотокорреспондентам и вызывала раздражение коллег по профсоюзной работе. Ее считали слишком похожей на улыбку Кеннеди, чересчур политической. Водители грузовиков - твердые орешки, свой хлеб зарабатывают тяжким трудом. Их не обманешь ни раскованными манерами, ни красноречием. У Юджина Джетро было и то, и другое. Всего за три месяца он стал видным профсоюзным деятелем общенационального масштаба. Он обладал загадочным умением доводить до конца все, за что бы ни брался. Нелады с законом у профсоюзного работника в Бербанке, штат Калифорния? Позвоните Джетро в Теннесси, он все уладит за пару часов. Проблемы при погрузке грузовиков? Позвоните этому парню из Аппалакии, он все устроит. У друга трудности с паспортом? Свяжитесь с Юджином Джетро. - Уж не знаю, как, но все ему удается! - такова была типичная реакция его коллег. - И все равно он слишком молод для высокого поста. Джетро подозвал своего заместителя поближе к трибуне. - Представь себе: перед нами две тысячи делегатов. Крики. Аплодисменты. А я стою здесь, и все они у меня в руках. Потом - следующий этап. - Будет и следующий, Джин? - Всегда есть следующий. - А как насчет теперешнего? Насчет президентства? Если мы его не добьемся, то сядем. Взять хотя бы это здание, ведь мы построили его на профсоюзные деньги. - По-твоему, я об этом не подозреваю, мой дорогой тупой поляк? - Перестань! Знаешь, Джин, ты мне всегда нравился, мне казалось, что у тебя есть перспектива. Лет через двадцать ты мог бы оказаться на самом верху. И народу ты был симпатичен. Но что произошло с тобой за последнее время? Милую барышню ты променял на эту полураздетую потаскушку, из скромной квартиры переехал в апартаменты с бассейном. Ты стал странно говорить, странно думать, и мне иногда кажется, что я перестаю тебя узнавать. - На самом деле ты меня никогда и не знал, дурачок. - Тогда отправляйся в тюрьму один! - Нет, Зигги, вдвоем. Вдвоем с тобой. - Никаких "вдвоем". Это твоя идея. Я ничего не делал, только уступил тебе свое место в региональной организации. - И это все, Зигги? - Ну, еще дочка лечится теперь на этой машине - "искусственной почке". Так я же благодарен тебе за это! - И это все, Зигги? - Ну, еще новый диван... И машина, и появились деньжата, чтобы содержать подружку. - И это все, Зигги? - Все. Это, конечно, не пустяк, я прекрасно понимаю. Но садиться из-за этого в тюрьму - чересчур. Джетро засунул руки в карманы зеленых расклешенных брюк, повернулся к выключенному пока микрофону и обратился к воображаемой аудитории. - Друзья! Делегаты восемьдесят пятого ежегодного съезда Международного братства водителей! Вот перед вами мой заместитель. Он патриот союза. Он не покинет вас ни в беде, ни в радости, ни в жару, ни в стужу. Я хочу объяснить, почему он никогда вас не предаст... - Кончай дурачиться, Джин! - Сейчас объясню. У него есть очень важная причина... - Хватит, Джин. - Он не захочет превратиться в грязную лужицу! Кровь отхлынула от лица Зигмунда Негронски, его губы моментально пересохли, он с опаской оглянулся кругом. - Тебе нравится делать людям больно, - сказал Негронски. - Очень! - Раньше ты был другим. Что произошло? - Я получил бассейн, автомобиль "Ягуар", роскошную любовницу, слуг и достаточно власти, чтобы заставить наш союз плясать под свою дудку. А когда-нибудь, думаю, что довольно скоро, я заставлю плясать всю страну. Как приходится плясать тебе, мой недалекий толстый поляк! Зигмунд Негронски молчал. Это он помог Джетро, начинавшему простым водителем, подняться по ступеням карьеры профсоюзного деятеля. Но месяца три назад парень начал меняться. Сначала - почти незаметно; затем появилась раскованность, а потом и жестокость. Больше всего Негронски беспокоило то, что когда Джин улыбался, то против воли вызывал к себе симпатию, хотя надо было бы возненавидеть его за все обиды и оскорбления, которые он нанес старшему товарищу. Его надо было бы просто растоптать, уничтожить, но, несмотря ни на что, он вызывал у Негронски добрые чувства. Такая двойственность порождала недовольство собой. Негронски перевел взгляд с микрофона на Джетро и повторил: - Нас спасет только победа на выборах. По пустому залу эхом разнеслись шаги - поступь крупных мужчин с тяжелой и уверенной походкой, идущих почти в ногу. Негронски вгляделся в темноту, скрывающую ряды кресел, уходящие в даль пахнущего дезинфицирующим препаратом зала. - Джетро, сукин ты сын, вот и я! Сегодня ты наконец получишь свое! - Сильный грубый голос принадлежал Энтони Маккалоху, президенту профорганизации номер семьдесят три из Бостона. Он прибыл в сопровождении своих делегатов - рослых здоровяков, сложением напоминающих профессиональных футболистов. Сам Маккалох был ростом под два метра и весил около ста тридцати килограммов, это Негронски знал совершенно точно, так как в прошлом году после совместной выпивки они поспорили, сможет ли Негронски угадать вес каждого с точностью до двух килограммов. Все по очереди взвесились, и Негронски выиграл пари. Маккалох - в подпитии общительный и дружелюбный - в профсоюзном движении восточных штатов пользовался авторитетом, с его мнением считались. Если Джетро всерьез рассчитывал на президентство, ему необходимо было заручиться поддержкой таких ключевых фигур, как Маккалох. - Привет, Зигги, - поздоровался Маккалох. - Кто же этот твой "голубой" приятель? - Привет, Тони, - ответил Негронски. - А, Энтони Маккалох. Спасибо, что пришли, - сказал Джетро. - Пришли, но не для того, чтобы тебя поддерживать! Нам все известно об этом здании на окраине города. Джетро улыбнулся. - Ах, Энтони, Энтони. - Он вздохнул. - Ну почему вы всегда делаете именно то, что я от вас ожидаю? Почему мне с вами так легко, никакого настоящего соперничества? Маккалох поднял глаза на трибуну, а затем оглянулся на своих компаньонов. Среди них Негронски заметил нескольких региональных профсоюзных лидеров и других активистов, пользующихся репутацией крутых ребят. Реплика Джетро их озадачила. "Если бы она содержала угрозу, они бы просто рассмеялись", - подумал Негронски. Но такое нахальство их слегка смутило, ведь они не воспринимали Джетро всерьез и не предполагали, что он может представлять опасность. - Парень, - сказал Маккалох, - это на суде ты будешь рассказывать, что, мол, психически болен и не отвечаешь за свои поступки, но с нами этот фокус не пройдет. Ты украл у союза деньги, наши деньги, и выстроил какой-то дом. Без согласия совета, без письменного разрешения казначея ты крупно подставил наш союз, нагрел его на несколько миллионов - мы пока даже не знаем точно, на сколько. Финансисты еще не сосчитали. - Так вы встречались с казначеем? - поинтересовался Джетро. - Да, у нас был разговор, - ответил Маккалох. - И как поживает казначей? - К осени он, возможно, встанет на ноги, чего нельзя с уверенностью сказать о тебе. Перед тобой, мальчик, люди, которых не купишь, которых тебе не удастся облапошить. Мы прищучили тебя, парень, и вышвырнем твою задницу из нашего союза к чертовой матери. Пришедшие с Маккалохом поддержали его речь одобрительными восклицаниями: "Так его! Правильно!" В зале, еще не нагретом дыханием толпы, было прохладно, однако лоб Негронски покрылся испариной, и ему пришлось вытереть платком выступившие капельки пота. Опять пересохли губы, и он не знал, куда девать руки. - Ты с ним заодно, Зигги? - спросил Маккалох. Негронски посмотрел на носки своих ботинок, затем на Маккалоха, потом на Джетро, склонившегося над микрофоном, словно рок-певец, и, наконец, опять уставился в пол. - Ты за него, Зигги? - повторил вопрос Маккалох. Негронски что-то пробормотал. - Не слышу, - сказал Маккалох - Ты можешь слезть с крючка, Зигги. Мы знаем, что ты неплохой парень. - Я с ним заодно, - тихо сказал Негронски. - Что? - переспросил Маккалох. - Я с ним! Я с ним! - заорал Негронски. - Мне грустно слышать это, Зигги, - сказал Маккалох. - Мне тебя жаль. Джетро рассмеялся и любовно погладил микрофон. - Хотите увидеть, на что пошли деньги? - спросил он язвительно. - Не слушайте этого фрукта, ему нельзя доверять, - обратился Маккалох к спутникам. - И он еще хочет стать президентом нашего союза! Все захохотали. Но сорока минутами позже, когда их "кадиллаки" подъехали к сверкающему стеклом и алюминием зданию на Нуич-стрит, устремленному в безоблачное небо, они больше не смеялись. Солнцезащитные стекла в окнах, сияющие бронзовые арки - от такого зрелища у многих раскрылись рты. Не смог удержаться даже Рокко Пигарелло по кличке "Боров" из Нью-Джерси, известный своей силой и жестокостью в разборках с конкурентами. - Во здорово! - сказал он. - Во здорово-о-о! - Вам должно понравиться, ведь вы за это заплатили, и заплатили в три раза дороже из-за скорости, с которой велось строительство. - Здорово-о-о! - снова протянул Боров. - Нам эта красота нужна не больше, чем лейкемия. К чему все это? Деньги истрачены на то, что нам вовсе не нужно, - сказал Маккалох. - Ага, не нужно, - сказал Боров. - Во здорово-о-о! - Это только внешний вид, а вы взгляните, что там внутри, - предложил Джетро. Так представители Новой Англии стали первыми делегатами, посетившими дом на Нуич-стрит. Рокко-Боров по подсчетам Тимми Райана, Джо Волцыза и Прага Коннора произнес "Во здорово-о-о!" еще сто сорок семь раз. - Слушай, Боров, - не выдержал наконец Коннор, - если ты еще раз прогундосишь свое "Во здорово-о-о", то останешься без зубов. - Ага, - отвечал Боров, - а ты останешься без башки. - Перестаньте, хватит, - вмешался Маккалох, - не ссорьтесь! Сперва разберемся с этим фруктом. Негронски удалось незаметно спрятать под пиджаком обрезок трубы. Надвигалась развязка. - Зайдем ко мне в кабинет все сразу, или вы предпочитаете беседовать один на один? - спросил Джетро. - Сначала поговорю с тобой я. Потом никому это уже не понадобится. Боров, Прат, Тимми! Приглядите за Зигги, ребята, - сказал Маккалох. - Заходите в лифт и поднимемся ко мне, - предложил Джетро. - Разберемся прямо здесь, - ответил Маккалох. - Мой кабинет - самый большой сюрприз, - настаивал Джетро. - А что, давайте поглядим, - сказал Боров. - Ничего плохого от этого не будет. Маккалох бросил на Борова сердитый взгляд. - Ладно, поехали. Посмотрим, что это за кабинет, где все так "здорово-о-о!". Его спутники засмеялись. Разместить в кабине лифта, рассчитанной на двенадцать человек нормального сложения, девять бывших и настоящих водителей грузовиков оказалось так же непросто, как засунуть в шляпную картонку шестикилограммовый окорок. Из-за тесноты немедленно была обнаружена свинцовая труба, спрятанная за пазухой у Негронски, и извлечена оттуда довольно неучтиво, при этом был содран кусочек кожи с подбородка Зигги. По шее потекла кровь. Негронски ничего не сказал. "Все кончено", - думал он. - Зигги, малыш, кто это тебя? Запомни этого человека, мы после разберемся. Я никому не позволю обижать моих людей, - послышался голос Джетро. Негронски не мог в этой компании разглядеть своего шефа, тот был ниже всех ростом, и его не было видно, хотя Джетро должен был быть где-то рядом, раз он заметил, что произошло с Зигги. В поисках Джетро Негронски попытался повернуть голову, но пощечина вернула ее в прежнее положение. "Может, нас просто побьют, - с надеждой подумал Негронски, - а потом отправят за решетку. Может, так и случится". Негронски старался уверить себя в этом, пока лифт опускался вниз, на один из подземных этажей. Двери лифта открылись, и компания, вывалившись из кабины, оказалась в просторном помещении. Маккалох презрительно взглянул на громадную карту с никому незнакомым названием профсоюза под ней и потребовал показать ему, где кабинет Джетро. - Там, - ткнул пальцем Джетро. Маккалох ухватил его за воротник и потащил к двери. - Дверь заперта, - сказал Джетро. - Ничего, пробьемся, - сказал Маккалох и швырнул Джетро прямо на дверь. Она не поддалась. - Дайте мне по крайней мере открыть ее, - попросил Джетро. Еще не оправившись от удара, он тем не менее аккуратно повернул ручку сначала направо, потом налево и, наконец, еще раз направо, на полный оборот. Маккалох втолкнул его в кабинет. - Подождите минут пять, друзья! - крикнул он, прежде чем закрыть дверь. - Следите за Зигги и пока что его не трогайте, он еще должен нам кое-что рассказать. Ухмыльнувшись, он затворил за собой дверь. Негронски стоял неподвижно, избегая встречаться взглядом с остальными. Когда он все-таки поднял глаза, то заметил, что и они стараются на него не смотреть. Негронски оставалось надеяться, что если придется ждать достаточно долго, то у людей Маккалоха не поднимется рука его прикончить. Может даже не сильно изуродуют. Так прошло около получаса. Негронски ощупал ссадину на подбородке. Пигарелло протянул ему носовой платок. - Хорошо бы промыть холодной водой, - смущенно проговорил Боров. - Да, неплохо бы, - согласился Негронски. - У вас тут есть поблизости холодная вода? - Здесь в подвале вообще нет воды. - Как нет, а это что за трубы? - Они не для воды. - А для чего же? - Не знаю, но только не для воды. - Ага. Но похожи на водопроводные, правда ребята? Похожи они на водопроводные трубы? - Заткнись лучше, - огрызнулся Коннор. - Все-таки это водопроводные трубы, - сказал Боров, недоумевая, чем вызвано недовольство товарища. Дверь распахнулась. Из нее высунулась кудрявая голова Джетро. - Коннор, Маккалох хочет вас видеть. Кстати, это вы обидели Зигги? - Он прятал за пазухой трубу, - сказал Коннор. - Понятно, - ответил Джетро. - Я понимаю. Заходите. Маккалох хочет вам кое-что сказать. "А, может быть, дай-то Бог, сработало обаяние Джетро", - с надеждой подумал Негронски. Хорошо бы. Негронски даже не сердился на Коннора, не такой он был человек, чтобы долго помнить обиды. Всякое в жизни случается. - Как думаешь, чего там произошло? - спросил Райан. - Не знаю, они, наверное, договорились, - ответил Волцыз. - Не-а, Маккалох не станет договариваться с этим гомиком, - вступил в беседу еще один делегат. - Не станет, - поддержал его другой. - Они договорились, - сказал Волцыз и неожиданно улыбнулся Негронски. - Я точно знаю, - вскричал Пигарелло, - я догадался! Все посмотрели на Борова. - Это точно водопроводные трубы: на них капли. - Отвяжись! - сказал Волцыз. - Господи! - сказал Райан. - Это не водопроводные трубы, - сказал Негронски. Прошло еще полчаса. Дверь опять отворилась. - Джентльмены, прошу вас, заходите. Все закивали и по одному, как школьники, ожидающие своей очереди при игре в крикет, вошли в кабинет Джетро. - С нами будут договариваться, - прошептал Волцыз. Но этим не пахло. Кабинет был раза в три больше кабины лифта и совершенно пуст, если не считать металлического стола. Слабенькая лампочка желтым светом теплилась под потолком, придавая загадочный вид торчащим из стены трубам с кранами и наконечниками. Ни Маккалоха, ни Коннора в комнате не было. Не было в ней и другого выхода - ни окна, ми двери. - Маккалох и Коннор предпочли Майами. Их не устраивают современные идеи. Они уехали, - сказал Джетро. - Как они отсюда вышли? - спросил Волцыз, оглядывая комнату. - Так и вышли. Давайте поговорим о делах. Вы, джентльмены, - фундамент моего президентства. Хотите стать состоятельными людьми или предпочитаете хранить верность теперешнему реакционному, крохоборствующему руководству нашего профсоюза? - Мы не станем голосовать без Маккалоха и Коннора, - заявил делегат из штата Мэн. - Тогда вам вообще не придется голосовать, - ласково сказал Джетро. Но вышло по-другому, поскольку все вдруг догадались, что произошло. Моментально единодушным голосованием было решено, что блок Новой Англии отнюдь не собирается поддерживать старое, реакционное и скупое руководство. - Лучший выбор - Джетро! - выкрикнул один из делегатов, вспомнив, что на прошлой неделе видел такой текст на пачке листовок, которую он выбросил. Сейчас он жалел об этом поступке. - Вместе с Джетро! Лучший выбор - Джетро! - принялись скандировать остальные делегаты. Джетро успокоил своих новых приверженцев. - Не знаю, что и сказать, друзья мои. Похоже, что в Международном братстве водителей побеждает новое мышление. У Пигарелло был крайне важный вопрос. - Мистер Джетро, а эти вот трубы, они водопроводные? - Это водопроводные трубы, Боров, - ответил Джетро. Пигарелло просиял. - Вот видите, я же говорил! На радостях он даже предложил вынести мусор, так как уборщиков, похоже, не было, а у стены кабинета мистера Джетро стояли два здоровенных мешка. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ  Врач внимательно смотрел на человека, который умирал на операционном столе. Хирургические лампы заливали мускулистое тело белым сиянием. Если бы кто-то посторонний увидел пациента, лежащего на столе в операционной с ее покрытыми кафелем стенами, с приготовленными хирургическими инструментами, то, несомненно, решил бы, что предстоит обыкновенная операция. Да, непосвященный мог подумать, что находится в больнице, но доктор Джералд Брайтуэйт знал, что это не так. Он пристально наблюдал за пациентом, который, приходя время от времени в сознание, называл себя Римо. Если бы речь шла о нормальном человеке, любой медик сказал бы, что видит типичную картину шока: неровный пульс, пониженная температура тела, прерывистое дыхание. Но пациент время от времени приходил в себя и симптомы шока исчезали, а антишоковые меры только ухудшали его состояние, подталкивая все ближе к смерти. Доктор Брайтуэйт покачал головой. Он хотел объяснить медсестре, что происходит, - надо же хоть с кем-то поделиться по поводу происходящего в этом сумасшедшем доме, словно взятом из приключений Алисы в Зазеркалье, - но вовремя спохватился: сестра ни слова не понимала по-английски. "Стоит ли удивляться", - подумал доктор Брайтуэйт. Это же не больница: они находились на угольной барже, стоящей на якоре в устье реки где-то в южных штатах. Именно на Юге, судя по созвездиям в ночном небе, которые он сумел разглядеть перед тем, как самолет приземлился в небольшом аэропорту, где не было ни сигнальных огней ни других самолетов. Потом вертолет доставил его на баржу. Там пробравшись между кучами наваленного на палубе угля, он оказался в импровизированной операционной. Все это должно было вызвать недоумение, если не подозрение, но когда перед тобой маячит исполнение заветной мечты, всегда спохватываешься слитком поздно. Доктор Брайтуэйт посмотрел на медсестру - похоже, она откуда-то из Восточной Европы, судя по отдельным словам, которые ему удалось разобрать. Пациент застонал. Брайтуэйт знаками показал сестре, что нужно ремнями пристегнуть больному руки и ноги. Ему больше не хотелось снова становиться свидетелем странных происшествий. Вчера, например, пациент упал со стола и по идее должен был разбиться. Но больной, находящийся в полубессознательном состоянии, падая, извернулся в воздухе, словно кошка, и приземлился на руки и ноги. Человек не способен на такое, ведь люди - не кошки. Но удивляться не стоило: пациент только внешне напоминал обычного человека, а его нервная система действовала абсолютно не так, как у людей. Доктор Брайтуэйт обнаружил это сразу, едва только оказался в этом дурном сне. Нет, нервные клетки были обычными, нормальной была и структура нервных волокон, но некоторые звенья системы были настолько гипертрофированы, что сама она и, естественно, ее реакция абсолютно ничем не напоминали нормальную нервную систему. Доктор Брайтуэйт снова показал сестре на ремни, усиленные стальными полосами, и улыбнулся. Улыбкой он пытался показать сестре, что от нее требуется выполнить его просьбу. Сестра улыбнулась в ответ и пристегнула ремнями щиколотки и запястья пациента к столу. Брайтуэйт эти сверхпрочные ремни не заказывал, они были приготовлены заранее. В первый день пребывания на барже этот странный доктор Смит показал Брайтуэйту медицинское хозяйство, где помещений хватило бы на двадцать больных. Штат составляли только трое: доктор Смит, не понимающая английского языка медсестра и этот невероятный, безумный азиат. - Вот обычные ремни, - сказал доктор Смит, - но на всякий случай есть и усиленные стальными полосами. - Они не понадобятся, - ответил Брайтуэйт. - Обычные-то ремни никому не под силу разорвать, ветеринары привязывают такими даже горилл. Доктор Брайтуэйт глубоко заблуждался: обычные ремни не выдержали в первый же день. Доктор смотрел, как на необыкновенно широкие запястья пациента ложатся поблескивающие металлом полосы. За всем этим стоит доктор Смит, и когда это... похищение выплывет на свет, от его репутации останется одно воспоминание. Да, это было именно похищение, хотя бы и с согласия доктора Брайтуэйта, причем похищение из одного штата в другой. Брайтуэйт сжал кулаки, но, заметив обеспокоенное выражение на лице сестры, поспешил ободряюще улыбнуться, показывая, что он сердит не на нее. "У доктора Харолда Смита - директора санатория Фолкрофт в Рае, штат Нью-Йорк - прекрасная репутация, но она сильно пострадает, - думал Брайтуэйт, - когда я наконец выберусь отсюда, из этого подпольного госпиталя." Всем станет известно, как обошлись с одним из ведущих врачей страны. Поначалу предложение казалось абсолютно безвредным, безопасным и - да! - выгодным, в конце концов. Доктор Смит каким-то образом проведал о мечте, о заветном плане Брайтуэйта и предложил воплотить его в реальность. Поэтому обрадованный Брайтуэйт не смог отказаться от предложения осмотреть какого-то особенного пациента "тут, неподалеку от Фолкрофта". Доктор Брайтуэйт давно задумал создать медицинскую школу принципиально нового типа, необходимую обществу, на основе собственной оригинальной концепции - всесторонне разработанной теории. Эту концепцию доктор Брайтуэйт - один из ведущих врачей страны - вынашивал уже в течение тридцати лет. Доктор Смит позвонил Брайтуэйту в Нью-Йорк и почти сразу же предложил ему помощь в организации собственной больницы, что должно было бы показаться подозрительным. Не заглянет ли доктор Брайтуэйт во второй половине дня в Фолкрофт, чтобы обсудить создание новой медицинской школы и на месте решить некоторые проблемы? А откуда, поинтересовался Брайтуэйт, доктору Смиту известно о его плане? Это длинная история, последовал ответ, об этом мы тоже поговорим. Доктору Брайтуэйту не придется даже самому вести машину - его отвезет в Фолкрофт водитель из санатория. Закрались ли сомнения в душу доктора Брайтуэйта? Нет. Отреагировал ли он на эти предложения как здравомыслящий интеллигентный человек? Нет. Доктор Брайтуэйт, опьяненный близкой возможностью воплощения своей мечты, быстро собрал бумаги, касающиеся его прожекта, и отменил назначенный на вторую половину дня прием больных. Так был сделан первый шаг, Затем, совершенно неожиданно, доктору Брайтуэйту предложили пройти медицинское освидетельствование, где он встретил одного из своих коллег. - Привет, Джерри! Как поживаете? - Нормально, - отвечал Брайтуэйт. - Ну и в местечко мы с вами попали! Здесь, в Фолкрофте, в деньгах просто купаются! - На самом деле? Интересно, - сказал Брайтуэйт. Доктора Смита чрезвычайно заинтересовал план новой больницы. Они обсудили даже дату начала строительства. Но Смит очень спешил и предложил подбросить доктора Брайтуэйта до Нью-Йорка на принадлежащем Фолкрофту самолете, а в пути поговорить поподробнее. Брайтуэйт, естественно, согласился. Так был сделан третий шаг. Самолет в Нью-Йорке не приземлился. Как только они оторвались от взлетной полосы небольшого аэродрома в Вестчестере, произошли сразу два события. Первое - доктор Смит твердо пообещал Брайтуэйту построить медицинскую школу. Второе - попросил осмотреть пациента, в котором он, Смит, очень заинтересован. Это совсем недалеко, объяснял Смит, а он будет так обязан доктору Брайтуэйту. Четвертая и последняя ошибка: - Хорошо, доктор Смит, с удовольствием. "Совсем недалеко" оказалось в двух с половиной часах полета сквозь опустившуюся ночь. Затем - несколько минут на вертолете, приземлившемся на угольной барже. Во влажном соленом воздухе ощущался запах расположенных неподалеку болот. "Большая река впадает в океан", - сориентировался Брайтуэйт. В куче угля оказалась дверь. Доктор Смит запер ее за собой, и все его дружелюбие моментально улетучилось. - Вы должны спасти этого человека, - приказал Смит. - Со мной можно связаться по телефону из той комнаты. Смит бегло ознакомил доктора Брайтуэйта с импровизированным госпиталем и пропал. Прошла уже почти неделя с тех пор, как доктор Брайтуэйт оказался фактически в плену в этом сумасшедшем доме в компании медсестры, не говорящей по-английски, странного пациента, только внешне напоминающего обыкновенного человека, и азиата, который, хотя и говорил по-английски, нес нечто несусветное. Доктор Брайтуэйт стоял перед подергивающимся телом. - На этот раз, надеюсь, ремни выдержат, - произнес он. Темноглазая медсестра бросила на него непонимающий взгляд. Брайтуэйт показал пальцем на ремни, сделал вид, что дергает их, и улыбнулся. Сестра улыбнулась в ответ. "Замечательно, - подумал Брайтуэйт, - в ход пошел язык жестов." Вот если бы этот древний азиат, находящийся, судя по всему, на закате жизни, тоже не говорил по-английски, это было бы здорово! Он начал досаждать Брайтуэйту с самого первого дня, когда, склонившись над пациентом, потыкал в него пальцами с длинными ногтями, а потом недоверчиво покосился на доктора и стал объяснять, что произошло. - Гамбургер, - сказал старик, - нарушил гармонию его бытия. - Шли бы вы отсюда, - сказал Брайтуэйт. - Я не могу осматривать пациента, когда вы в него тычете пальцами. - Мой сын нарушил чистоту своей внутренней гармонии, - настаивал старый азиат. - Нужно ее восстановить! Доктор Брайтуэйт позвал санитара, чтобы тот вывел старикашку. Никто не отозвался. Брайтуэйт еще раз попросил его выйти вон - хилый дед не шевельнулся, хотел схватить его за плечо - плечо выскользнуло из рук. Брайтуэйт толкнул его в грудь. Старикашка вряд ли весил больше сорока пяти килограммов, но даже не сдвинулся с места под напором восмидесятикилограммового доктора, который, кстати, за последний месяц немного похудел. Брайтуэйт толкнул его снова - безрезультатно. Разъяренный Брайтуэйт бросился на старика. И отлетев, словно мячик, оказался на полу. - Вам очень повезло. Мне могут понадобиться ваши услуги, - сказал старик. Все последующие дни он неотлучно находился рядом с пациентом, наблюдая за доктором и время от времени задавая дурацкие вопросы касательно того или иного инструмента. - Хорошо, - промолвил он наконец, - может быть, вам удастся его спасти. - Старик вышел, и с тех пор его не было видно. С точки зрения рефлексологии пациент являл собой нечто феноменальное. Прикосновение к отдельной мышце вызывало целую серию ответных движений, как будто она обладала памятью или была запрограммирована. Легкий удар по колену, например, вызывал комплекс ответных движений рук, движений настолько быстрых, что рук практически не было видно. А полубессознательное бормотание? Если верить этому бреду, пациент был казнен на электрическом стуле и стал человеком - супероружием без прошлого, без личности. Можно было разобрать: "Чиун", "Вот так-то, дорогой!" и "Прямо в сердце". В бреду пациента, очевидно, мучили воспоминания о множестве убитых им людей. Он бормотал что-то о равновесии, об ударах, о состоянии повышенной готовности. Мышцы сокращались, приоткрывались глаза, он на мгновение приходил в себя и снова терял сознание. Доктор Брайтуэйт смотрел на лежащего перед ним. Что же все-таки произошло с этим человеком? Ответа на этот вопрос у медицины не было. Единственное, что было хоть немного похоже на объяснение, - слова азиата в первый день. Гамбургер. Х-м-м. Гамбургер? Доктор Брайтуэйт задумчиво потрогал усиленный стальными лентами ремень. Гамбургер. Он посмотрел на часы. Ему было ведено не беспокоить азиата до половины шестого. Гамбургер... Нервная система. Брайтуэйт быстро вышел из залитой светом операционной и, пройдя по коридору, постучал в дверь. Подождал. Из-за двери доносились звуки органа, исполнявшего мелодию - заставку к телесериалу - одной из "мыльных опер", как их называют. Дверь отворилась. Престарелый азиат, облаченный в алое кимоно, осведомился, почему доктора Брайтуэйта не научили в детстве правилам приличия и где он, доктор, воспитывался, что считает себя вправе нарушать процесс творческого восприятия личности? - Гамбургер, о котором вы говорили. Откуда пациент взял его? - Из грязи, неведения и глупости. - Нет, как называлось то место, где он его купил? - Оно должно называться "Пес и сукин сын"! Название - "Халлоранс хэппи гамбургерс". - Понятно. Ну, конечно, теперь я понимаю, - сказал доктор Брайтуэйт. - С такой нервной системой, как у него, он, естественно, впал в полукоматозное состояние. - Потому что нарушилась его внутренняя гармония! - Нет, нет! Глютамат натрия, вот в чем дело. Для сети закусочных "Халлоранс" гамбургеры изготовляют из низших сортов мяса и из жил. Они продаются по дешевке, а чтобы сделать их съедобными, туда добавляют побольше глютамата натрия - так называемой "вкусовой приправы". От этого страдают иногда даже обычные люди, а с его нервной системой... он просто впал в кому. - Вы говорите загадками. - Вы были правы, все дело в гамбургере! - Дело в нечистоте животного жира, в потворстве собственным низменным инстинктам и в отсутствии самодисциплины. - Нет, в глютамате натрия. - Говорю вам, сын Мастера Синанджу нарушил гармонию и чистоту своей сущности! Я объясняю просто и доступно, а вы твердите "глютамат натрия". Что это такое? - Глютамат натрия - это химическое вещество. Старик кивнул. - Оно содержится в пище. Старик кивнул. - Оно было в гамбургере, который съел пациент. Старик кивнул. - Глютамат натрия подействовал на его нервную систему. Старик кивнул. - Из-за этого его чрезвычайно чувствительная нервная система вышла из строя. Старик ухмыльнулся. - Вы чрезвычайно глупы, а еще врач. Я ни слова не понял. Пройдемте к моему сыну. Ему лучше? - Пока нет, но мне кажется, что скоро наступит улучшение. Может быть - сегодня, а скорее всего - завтра или послезавтра. - Прошу вас об одолжении, - сказал старик. Брайтуэйт изобразил почтительное внимание. - Когда я объяснял вам, почему пострадал этот человек, то оговорился и случайно назвал его сыном Мастера Синанджу, хотя он и белый. Брайтуэйт кивнул. Он помнил эту идиотскую болтовню. - Вашему пациенту об этом знать не нужно. Если он станет считать себя в душе корейцем, то не сможет жить с этой мыслью, ведь я называю его белым. - Он принадлежит к европеоидной группе, - согласился доктор. - Я бы сказал - смесь средиземноморского и северноевропейского типов. Судя по слегка выдающимся скулам, в нем может быть славянская кровь. Одно можно сказать с уверенностью: он относится к белой расе. - Называть его белым могу только я, понятно? Вечером, пока пациент доктора Брайтуэйта боролся с остаточным действием глютамата натрия, старый азиат, казалось, был счастлив. Он что-то мурлыкал под нос и поцеловал пациента в лей. Время от времени улыбался и даже слегка пританцовывал на месте. Но стоило пациенту открыть глаза, моргнуть и спросить: "Где я?", старик неожиданно пришел в ярость, замахал хрупкими костлявыми руками и завопил: - Ты умер! Ты должен был умереть! Неблагодарный, ужасный, недисциплинированный белый человек! Ты - белый, и всегда будешь таким, ты белым родился и белым умрешь! Белый человек со своими гамбургерами! - Чиун, ради Бога, перестань. Что произошло? - спросил пациент доктора Брайтуэйта и удивленно посмотрел на ремни, притягивающие к столу его конечности. - Кто этот чудак со стетоскопом? Престарелый азиат разозлился еще пуще. - Кто этот?! Кто тот?! Что это?! Что то?! - еще громче заверещал кореец. - Тебя интересует всякая ерунда, ты задаешь дурацкие вопросы, но не интересуешься тем, что второпях запихиваешь в рот! Терпению доктора Брайтуэйта настал конец. Он решил немедленно покинуть этот сумасшедший дом, известив доктора Смита о том, что пациент выздоравливает. Он по горло сыт этим цирком, упрятанным на барже под кучами угля. - Послушайте, вы, - строго сказал он пациенту, - опустите сейчас же голову на стол! - Чиун, где мы находимся? - спросил пациент, не обращая на доктора никакого внимания. - Ах, как это важно! Это тебя интересует, ты без этого не выживешь! - закричал азиат по имени Чиун. В его воплях слышались, однако, нотки удовлетворения. - Вас зовут Римо, не так ли? - спросил Брайтуэйт. - А как ваша фамилия? - А ваша? - поинтересовался Римо. - Я задал вам вопрос. Если не ответите - останетесь пристегнуты к столу. Пациент хмыкнул, без видимого усилия разорвал ремни и с грацией балерины соскочил на пол. - Чиун, кто этот человек? - Кто твой желудок, вот в чем вопрос! Со стороны входа в импровизированный госпиталь послышались энергичные, уверенные шаги. Дверь отворилась, и в операционную вошел доктор Харолд Смит с невозмутимым выражением на кислой физиономии. - Ваши крики слышны снаружи. Прекратите! Он мрачно посмотрел на пациента. - Хм, очень хорошо, доктор Брайтуэйт. Мне бы хотелось побеседовать с вами наедине, если не возражаете. - Мне тоже надо сказать вам пару слов, доктор Смит! - Не сомневаюсь. Я вам все объясню. Подождите, пожалуйста, в коридоре. Я должен сначала переговорить с вашим пациентом. Брайтуэйт гневно взглянул на Смита. - Я буду ждать в комнате в конце коридора, но хочу предупредить, что у вас будет только десять минут для того, чтобы объяснить, что здесь происходит. Десять минут и ни секундой больше! Брайтуэйту не пришлось собирать вещи, так как у него их не было. В комна